...Цивилизационная идентичность Украины с момента обретения ею независимости является предметом идеологических спекуляций, выполняющих политический заказ и весьма далеких от подлинно научного анализа. Среди стран, возникших на месте СССР, едва ли не главной особенностью Украины является то, что она представляет собой классический пример «идеологического государства», само существование которого обусловлено в наибольшей степени именно определенной идеологией, а вовсе не какими-то рациональными основаниями. Официальная украинская идеология, имеющая тоталитарные претензии «единственно верного учения», основана на догмате о якобы безальтернативности «европейского выбора» и противопоставления его факту цивилизационного единства с Россией по принципу «или — или». Этот «догмат» не выдерживает серьезной критики уже в свете самых элементарных фактов. Во-первых, так называемое «вхождение в Европу» — в смысле формального присоединения к институтам Евросоюза, если таковое вообще когда-нибудь произойдет, что весьма сомнительно, — для Украины вовсе не будет означать достижения уровня материального благосостояния «старой Европы»: «золотой миллиард» ради нас расширяться не будет, более того, он уже начинает сужаться вследствие внутреннего кризиса, который становится все острее. Так что о столь чаемом «месте у корыта» украинским евромечтателям следует забыть раз и навсегда. Если присоединение Украины к институтам Евросоюза все-таки произойдет, то исключительно ради выгоды самой Европы, получающей возможность жесткого контроля над ресурсами и экономикой интегрируемой страны, причем уровень жизни в последней при этом серьезно не изменится или даже еще понизится, что мы видим на конкретных примерах.

Во-вторых, цивилизационное единство Украины с Россией не только является «упрямым» естественно­историческим фактом, но и, более того, остается единственной предпосылкой самостоятельного развития Украины как в экономическом, так и в социокультурном отношении. В общеевропейской социально-экономической системе Украина может быть лишь никому не нужным конкурентом, и поэтому ее туда никогда не пустят. Зато в евразийском пространстве у Украины огромные перспективы развития — ее экономика, социальные и культурные ресурсы здесь востребованы и эффективны. Это не удивительно, поскольку так было всегда, и именно такое положение определяло нашу историческую судьбу в течение многих веков. Исторически сам феномен Украины как этнотерриториальной общности есть продукт почти тысячелетнего развития Русского мира, органичной частью которого она является. Второй из приведенных нами аргументов вполне признается той частью украинских идеологов (хотя эта часть и весьма невелика), которые имеют хотя бы минимальную способность к объективному мышлению.

Термин «Русский мир» к настоящему времени является достаточно устоявшимся для обозначения цивилизационной общности людей, говорящих на русском языке, а также в более широком смысле — общности исторической судьбы территорий, достаточно длительное время формировавшихся под определяющим влиянием русского государства и культуры. На введение этого термина в научный оборот претендует политтехнолог Петр Щедровицкий, утверждающий, что им «впервые высказана гипотеза о существовании некой социально-культурной реальности», и ее «постулатом было то, что сегодня Россия устроена так, что в границах Российской Федерации и в той «России, которая не очерчивается этими пространственными рубежами, — одинаковое число людей… говорящих и думающих на русском языке». Известны, однако, и более ранние употребления этого термина, восходящего к евразийцам: в частности, можно указать на название главы в одной из работ П.Н.Савицкого — «Евразийско-русский культурный мир». Концепт «Русский мир», с чисто научной точки зрения, «работает» в рамках общей парадигмы «локальных цивилизаций» как естественно­исторических образований многофакторного типа.

Образование Русского мира как локальной цивилизации отнюдь не случайно: оно было обусловлено объективной необходимостью внутренней самоорганизации огромных культурно разнородных пространств перед вызовом перманентной внешней агрессии. Русский мир вобрал в себя множество этносов, ранее угнетаемых и уничтожаемых агрессивными соседями, что стало возможным благодаря уникальным государствообразующим качествам русского народа, умеющего вступать во взаимовыгодный симбиоз с любым другим народом, независимо от его качества и уровня развития. (Как отмечал лорд Дж. Керзон, в свое время вице-король Индии, сравнивая русских с европейцами, говорил что «русский братается в полном смысле слова... Он не уклоняется от социального и семейного общения с чуждыми расами… к чему англичане никогда не были способны».) Помимо этого качества, становлению полиэтнического конгломерата Русского мира способствовал и особый характер русского государства как создателя общества по типу большой общины, интересам которой изначально подчинены все частные интересы. (В Европе было наоборот: уже сложившаяся общность создавала свое государство, чаще всего путем дробления и насилия.) Соответственно, и в самом обществе индивидуальные и групповые интересы отступают на второй план перед принципом взаимопомощи, без первенства которого вообще нельзя было бы выжить в столь суровых исторических и природных условиях. И именно русский народ оказался способным ответить на вызов этой объективной необходимости и создать соответствующую цивилизационную модель — только благодаря своим особым качествам, воспитанным православием. В частности, одним из таких качеств было полное отсутствие у русских какого-либо шовинизма. Как писал Н. А. Бердяев, «Россия — самая нешовинистическая страна в мире. Национализм у нас всегда производит впечатление чего-то нерусского, наносного, какой-то неметчины. Немцы, англичане, французы — шовинисты и националисты в массе, они полны национальной самоуверенности и самодовольства. Русские почти стыдятся того, что они русские; им чужда национальная гордость и часто даже — увы! — чуждо национальное достоинство. Русскому народу совсем не свойственен агрессивный национализм, наклонности насильственной русификации. Русский не выдвигается, не выставляется, не презирает других». Описанный Н.А.Бердяевым феномен почти без изменений сохранился вплоть до настоящего времени и тем самым явственно свидетельствует, что христианское смирение настолько глубоко проникло в русское самосознание (во всяком случае намного глубже, чем у народов Европы), что сохранилось даже и после эпохи насильственного атеизма.

Русское национальное самосознание никогда не основывалось и в принципе не могло основываться на шовинизме — в противном случае Русь никогда не стала бы великой Россией. Великую державу невозможно создать насилием: даже при самой великолепной армии завоеванная территория не удерживается долго, если ее население не почувствует общую державу своей и не станет служить ей не на страх, а на совесть. Такова вообще общечеловеческая закономерность; например, Х. Ортега-и-Гассет специально демонстрирует ее на примере всех великих народов, делая такой общий вывод: «Одной силой никто никогда ничего путного не добился. Насилие как таковое создавало лишь псевдогосударства, которые, просуществовав краткий срок, бесследно исчезли с лица земли... Насилие играет второстепенную роль в процессе подлинной централизации... Народы никогда не живут в совместности просто так. Априорное единство возможно только в семье. Отдельные группы, образующие государственное целое, всегда проживают вместе для чего-то... Рим завоевал окружавших его варваров отнюдь не силой оружия. Варвары подчинились Риму... ибо слово «Рим» сулило участие в великом жизненном подвиге, где каждый мог найти себе место... Итак, в крупных процессах национального сплочения сила играет второстепенную роль и тем не менее неотделима от того гениального дара, коим... обладают лишь подлинно творческие, имперские народы».

История России также свидетельствует, что абсолютно подавляющее большинство входивших в ее состав народов и территорий не только делали это добровольно, но и, более того, долгое время просили и умоляли русского царя взять их под свою защиту. Более того, склоняясь на эти просьбы, царь очень часто шел против интересов своей державы, вовлекая ее в длительные войны с сильными соседями — исключительно из нравственных побуждений защиты единоверных братьев (как это было с Малой Русью или Грузией) или защиты малых народов от хищников-паразитов (так чаще всего было с народами Азии, освобожденными Россией от ига ханств-наследников Золотой Орды).

Спасение Малой Руси от польско-татарско-турецкого геноцида, благодаря чему фактически вообще ныне существует украинский народ как таковой, является самым характерным примером сказанного. Как писал А. Е. Пресняков, «идеология Московского царства в эпоху царя Алексея еще окрашивает понимание державной власти и ее задач религиозно-нравственными началами... Церковно-религиозные мотивы вносит он в осмысление вопросов и внешней, и внутренней политики. Политическим соображениям А. Л. Ордина-Нащекина против борьбы за Малороссию и в пользу сосредоточения всех сил на балтийском вопросе царь противопоставляет мысль, что непристойно, даже греховно покинуть «черкасское дело» высвобождения православной страны из иноверного владычества». Как ни убедительны были аргументы и всей боярской думы, справедливо указывавшей царю на крайнюю невыгодность вмешательства в «польские дела» и связи с «черкасами», что не может не привести к затяжным кровопролитным войнам не только с Речью Посполитой, но и с Турцией (так оно и вышло), но царь был непреклонен в своем мнении.

Малую Русь с Киевом — матерью городов русских — следует отвоевывать любой ценой, совершенно независимо от какой-либо «выгоды», но исключительно из соображений совести и благочестия! К сожалению, современные украинские историки воспитаны в совсем иных понятиях и совершенно не способны представить себе, что войны могут вестись, исходя из соображений совести, а не выгоды, — и поэтому приписывают царю и «москалям» исключительно корыстные побуждения. Подобная низость не стоила бы упоминания, если бы не отравляла повседневно души наших детей на уроках истории.

Что и говорить, если даже при обороне объединенными силами на землях тогдашней Украины погибло и было продано в рабство не менее половины ее населения — наступила страшная Руина, после которой весь центр страны на сотни километров стал вообще необитаемым, и спаслись лишь те, кто успел бежать на восток, под защиту русских границ. А что было бы, если бы русская армия в конце концов не изгнала бы турок, татар и поляков? Само существование южнорусского этноса, впоследствии названного «украинцами», есть результат самоотверженной политики Русского государства, вынужденного вести в течение десятилетий совершенно не выгодные для себя тяжелые войны с Польшей и Турцией ради спасения предков современных украинцев от прямого геноцида. Территория, контролировавшаяся войсками Б. Хмельницкого на момент их переяславской присяги царю, составляет менее 1/10 территории современной Украины, — все остальное было отвоевано для нее русской армией в течение нескольких веков, причем около половины ее современной территории вообще до этого не было заселено славянами! Всякий, кто, зная перечисленные факты, продолжает говорить лишь об «угнетении» со стороны России, явно страдает либо врожденным слабоумием, либо полной ампутацией совести.

На фоне этого не может не поражать безответственность нынешних украинских лжеисториков, которые фантазируют по поводу возможности создания независимого украинского государства в середине XVII века, чему, дескать, «помешала» переяславская присяга южнорусского народа московскому царю. На самом деле такие «государства» создавались в этот период многократно, но именно они им оказывались настоящей бедой и катастрофой, приводя к все новым и новым войнам и истреблению народа южными и западными захватчиками. Эти «самостийные» государства создавались авантюристами и проходимцами, думавшими исключительно о своей выгоде, а не о своем народе, которому приходилось за все это расплачиваться. Таковы все «герои» того времени — от Выговского до Мазепы. Последний из них в наиболее явственном виде воплотил соответствующий психологический тип, для которого, по выражению Н. Костомарова, характерна «внутренняя ложь» во всех поступках. Как писал этот историк, которого труднее всего заподозрить в какой-либо предвзятости, Мазепа, «перед царем выхваляя свою верность, лгал на малорусский народ и особенно чернил запорожцев, советовал искоренить и разорить дотла Запорожскую Сечь, а между тем перед малороссами охал и жаловался на суровые московские порядки... а запорожцам сообщал тайными путями, что государь их ненавидит и уже искоренил бы их, если бы гетман не стоял за них и не укрощал царского гнева». Однако насколько ему верили сами запорожцы, можно судить уже по тому, что Мазепа всегда жил под защитой наемников-сердюков и московских стрельцов. Зато не знающая исключений верность самого южнорусского народа своему царю вполне понятна: только «московское войско» и было его единственным подлинным защитником от внешних и внутренних врагов. Москва, с XIV века в одиночку совершавшая великий подвиг спасения и собирания великой Руси, в 1654 году откликнулась на крик о помощи погибающих древних киевских земель и не побоялась ради них вступить в сражение с двумя могучими соседями. Поэтому именно великое событие Переяславской рады должно освящать нашу общую историческую память и со временем, несомненно, будет праздноваться как общенациональный праздник — День соборности Руси.

Россия представляет собой уникальный пример великой державы, созданной не на основе принципа выгоды, как создавались империи Запада, а на основе принципа братства и взаимовыручки, требовавшего, однако, постоянной жертвенности в первую очередь именно государствообразующего русского народа. Мелкодержавные шовинисты из народов, когда-то спасенных Россией от полного истребления, боятся и стыдятся это понять и поэтому продолжают бессовестно фантазировать на тему «российской экспансии». Факты же свидетельствуют о том, что Россия была и остается уникальным феноменом империи­«донора», в которой «колониям» всегда жилось вольготнее, чем самому русскому народу, несшему основные тяготы государства на себе. Даже в советский период РСФСР занимала второе место среди республик по производству ВВП на душу населения (да и то после Эстонии, что весьма искусственно), но предпоследнее по потреблению на душу населения разных благ.

При всей своей уникальности возникновение такого типа державы имело вполне определенные предпосылки. В течение почти тысячи лет высшие ценности, создававшие Русь и образовавшие Русский мир, определялись, как и в любом традиционном обществе, религиозной традицией. Московская Русь создала цивилизацию, в максимальной степени воплощавшую в историческом бытии принципы жизни христианского народа. Помимо св. церкви, этому способствовали два особых социальных института — сакральная монархия и крестьянская община. Первая приобрела своеобразный иконический характер по отношению к божественному миропорядку, где царь — помазанник Божий, и «дело царево» есть поэтому и дело Божие — дело защиты и укрепления Православного царства, дело защиты самой истины. Православное царство было уникальной цивилизационной формой, способствовавшей воцерквлению всех сторон социального бытия, и его разрушение должно рассматриваться как катастрофа эсхатологического масштаба. Община в свою очередь не давала развиваться индивидуализму и накопительству, приучала жить не по «интересам», а по совести. Подвиг Москвы и Северо-Восточной Руси и в целом сохранившей исток русской государственности заложил основу ее будущего величия — в первую очередь формированием особого нравственного типа «государева человека», в котором этика жертвенного служения Руси преобладала над любыми личными интересами. Как писал Ф. М. Достоевский, «при начале всякого народа, всякой национальности идея нравственная всегда предшествовала зарождению национальности. Ибо она же и создавала ее».

Политический и культурный центр Руси переместился из Киева на северо-восток еще в XII веке, до татаро-монгольского нашествия, которое лишь усугубило этот процесс, но отнюдь не было его причиной. (Впрочем, и первый, еще докиевский центр Руси — крепость Старая Ладога — тоже был на севере.) Причиной было то, что Русь всегда создавалась и расширялась путем миграции наиболее активного населения («пассионариев») на новые земли. Ко второй половине XII века возможность миграции на юг, в степи, достигла естественного предела, и тогда она повернулась на северо-восток и дальний север (Поморье). На юге же, наоборот, происходила активная ассимиляция степных, неславянских народов, которая и стала определяющей для формирования антропологических особенностей предков нынешних украинцев. Помимо сильного влияния тюркско-татарского антропологического типа, второй особенностью населения этого региона стала сильная деформация древнерусского языка, в первую очередь за счет полонизации. Таким образом, Северо-Восточная, Московская Русь сохранила и славянский этнический тип (финская примесь была ничтожна и не так чужеродна, как тюркская на юге), и русский язык в его первозданной чистоте. Но самое главное даже не это, а то, что Московская Русь не только сохранила, но и развила до классической, уже неповторимой чистоты идеал святой Руси — православного царства, который только зарождался в киевский период. История Московской Руси XIV-XVI вв., если в нее вдуматься по-настоящему, поистине представляет собой какое-то явленное чудо, необъяснимое естественными причинами. Действительно, как это из малонаселенного и бедного землей Владимиро-Суздальского княжества, к тому же почти полностью уничтоженного татарами, всего за каких-нибудь два века выросло мощное царство, собравшее заново русские земли? Как это ополчение небольшой территории на Куликовом поле уничтожило отборные войска всей степной Азии вкупе с европейскими наемниками? Откуда такой небывалый расцвет веры и святости, затмивший старые святыни Киева? Естественной предпосылкой было то, что сюда в период расцвета еще домонгольской Руси шли все самые активные и талантливые. Кроме того, более суровый климат сам производил отбор более стойких, мужественных и смекалистых. Но главным фактором, как уже было сказано, было формирование здесь особого нравственного типа человека, ориентированного прежде всего на жертвенное служение своим святыням — этот тип стал и поныне остается главным государствообразующим и культурологическим типом Русского мира.

Феномен Украины — внутренний феномен Русского мира и вне его никогда бы не возник: но, с другой стороны, это именно внутреннее пограничье, оказавшееся наиболее восприимчивым к соблазнам Европы не только в силу исторических и географических причин, но также и вследствие культурно-психологических особенностей южнорусского этноса. Основные факторы, обусловившие отличия южнорусского этнического типа от великорусского, — отсутствие крестьянской общины, обусловившее большую склонность к индивидуализму и поглощенностью материальными интересами, и более благоприятные природные условия, формировавшие привычку к комфортной жизни. Эти этнические особенности были заметны уже в XVII веке. Например, великий реформатор св. церкви патриарх Никон (правда, не избегая риторических преувеличений) писал: «Малороссияне, как и греки, потеряли веру и крепость добрых нравов; покой и честь их прельстили, они своему чреву работают и нет у них постоянства». По нашему мнению, именно эти отличия в конечном счете и были ключевым фактором того, что именно великороссы стали государствообразующим этносом и стержнем русской нации. (Что, естественно, нисколько не исключает влияния множества других объективных исторических обстоятельств.) Впрочем, характерной особенностью XX и нынешнего века стал стремительный рост смешанного типа, имеющего предков из обоих этносов. К настоящему времени таковых около 20 миллионов — больше, чем оставшихся «этнически чистых» украинцев. Этот процесс естественной реинтеграции русской нации, на который очень мало влияют какие-либо административные меры, чрезвычайно важен и, безусловно, сыграет огромную роль в будущих исторических перипетиях.

Как известно, классическое понимание русской нации предполагает, что она состоит, как минимум, из трех этносов: великорусов, южноруссов и белорусов.

Первый исследователь этого вопроса Ю. Венелин в книге «О споре между Южанами и Северянами насчет их россизма» в 1830 году, в частности, писал: «Весь русский народ... по огромности своей (удивительная вещь!) разделился только на две ветви (между тем как другие народы распались на многие отрасли); этих ветвей иначе назвать нельзя, как только по местоположению — Северною и Южной Русью», причем на уровне массового народного самосознания, отмечал Ю. Венелин, «каждая из ветвей признает русскою в сущности только себя». Таким образом, на уровне массового сознания (это прослеживается и на примере других источников, в том числе фольклорных) сформировался своеобразный тип национальной идентичности, который можно определить как конкурентный, при котором из двух частей одной русской нации каждая сама себя считала «более настоящей». А относительно имеющихся языковых отличий первый культоролог и лингвист Украины М. Максимович писал так: «Ни один филолог по правилам и законам своей науки не решится разрознить южнорусского и севернорусского языка: они, как родные братья, должны быть непременно вместе, во всякой системе». Более детально такое понимание соотношения южнорусского и севернорусского языков было развито классиком мировой лингвистики А. Потебней в его главном труде «Записки по русской грамматике». Современный же официальный украинский язык, как известно, нигде и никогда не был народным разговорным языком и представляет собою искусственную конструкцию, основанную на принципе радикальной полонизации и диалектизации. По подсчетам специалистов, лексические и фонетические отличия украинского литературного языка от языка древних русичей и современного русского литературного языка почти на три четверти состоят из полонизмов (почти 700 слов) и тюркизмов (около полусотни слов), то есть изначально и органически чуждых ему элементов.