31 марта (н.ст.) 1584 г. скончался Царь Иоанн IV Васильевич (Грозный). Период его правления представляется врагами России исключительно в негативном свете. Даже перевод слова “грозный” на все европейские языки сделан тенденциозно, как “ужасный”, хотя слово “грозный” по-русски означает скорее “строгий” и не содержит отрицательной оценки. С “легкой” руки Карамзина и в отечественной исторической науке стало считаться признаком хорошего тона обильно мазать эпоху Грозного Царя черной краской. Даже самые консервативные историки-монархисты считали своим долгом отдать дань русофобской риторике, говоря о “дикости”, “свирепости”, “невежестве”, “терроре” как о само собой разумеющихся чертах эпохи.

Решающее влияние на становление русоненавистнических убеждений “исторической науки” оказали свидетельства иностранцев. Начиная с Карамзина, русские историки воспроизводили в своих сочинениях всю мерзость и грязь, которыми обливали Россию заграничные “гости”. Один из наиболее известных иностранцев, писавших о России времен Иоанна IV, — Антоний Поссевин. Он же один из авторов мифа о “сыноубийстве”, то есть об убийстве царем своего старшего сына.

Монах-иезуит Антоний Поссевин приехал в Москву в 1581 году, чтобы послужить посредником в переговорах русского царя со Стефаном Баторием, польским королем, вторгшимся в ходе Ливонской войны в русские границы, взявшим Полоцк, Великие Луки и осадившим Псков. Будучи легатом римского папы, Поссевин надеялся с помощью иезуитов добиться уступок от Иоанна IV, пользуясь сложным внешнеполитическим положением Руси. Его целью было вовсе не примирение враждующих, а подчинение Русской Церкви папскому престолу. Папа очень надеялся, что Поссевину будет сопутствовать удача, ведь Иоанн Грозный сам просил папу принять участие в деле примирения, обещал Риму дружбу и сулился принять участие в крестовом походе против турок. Но благодаря уму и недюжинным дипломатическим способностям Иоанна Васильевича надежды папы и старания Поссевина не увенчались успехом. Провал миссии сделал Поссевина личным врагом царя, сам же легат приехал в Москву уже через несколько месяцев после смерти царевича и ни при каких условиях не мог быть свидетелем происшедшего. Версии мифического “убийства” царевича, которые высказывал Поссевин, совершенно голословны и бездоказательны. На их достоверность невозможно найти и намека во всей массе дошедших до нас документов и актов, относящихся к тому времени.

Следующий “свидетель” и современник эпохи, о писаниях которого стоит упомянуть, это некто Генрих Штаден, вестфальский искатель приключений, занесенный судьбой в Москву времен Иоанна IV. “Неподражаемый цинизм” записок Штадена обратил на себя внимание даже советских историков. “Общим смыслом событий и мотивами царя Штаден не интересуется, — замечает академик Веселовский, —да и по собственной необразованности он не был способен их понять. По низменности своей натуры Штаден меряет все на свой аршин”. Короче — глупый и пошлый иностранец. В 1576 году, вернувшись из России, Штаден засел в эльзасском имении Люцельштейн, где в течение года составил свои записки о России, которые предназначались в помощь императору Рудольфу. Штаден предлагал императору “назначить одного из братьев Вашего величества в качестве государя, который взял бы эту страну и управлял бы ею”. “Монастыри и церкви должны быть закрыты, — советовал далее Штаден — города и деревни должны стать добычей воинских людей”. В общем, ничего нового. Призыв “дранг нах Остен” традиционно грел сердца германских венценосцев и католических прелатов. Странно лишь то, что “творческое наследие” таких людей, как Генрих Штаден, может всерьез восприниматься в качестве свидетельства о нравах и жизни русского народа и его царя.

О недобросовестности иностранных “свидетелей” можно говорить долго. Можно упомянуть англичанина Джерома Горсея, утверждавшего, что в 1570 году во время разбирательств в Новгороде, связанных с подозрениями в измене верхов города царю (и с мерами по искоренению вновь появившейся “ереси жидовствующих”), Иоанн IV истребил с опричниками 700 000 человек…

Очевидно, что именно нелепые выдумки европейских проходимцев легли в основу “цивилизованного” понимания эпохи Царя Иоанна IV. Рассказы о “кровожадности порочного тирана” отлично вписываются в набор общечеловеческих стереотипов, снабжая западного обывателя еще одним, на этот раз “историческим”, подтверждением тезиса о “неизбывном русском тоталитаризме”. А между тем, не было никакого “тирана”. Был первый Русский Царь — строивший, как и его многочисленные предки, Русь — Дом Пресвятой Богородицы и считавший себя в этом доме не хозяином, а первым слугой.