Феномен и категория лимитрофа в контексте политико-психологического исследования
И все же всегда существовало две Польша: одна из них боролась
за правду, а другая пресмыкалась в подлости.
У. Черчилль
Глава 1
Политико-психологический анализ феномена лимитрофизации Польши
В средневековой Европе система отношений личной зависимости одних феодалов (вассалов) от других (сеньоров) определялась институтом вассальства. Крупные феодалы, становясь вассалами верховного сеньора (сюзерена) — короля, получали от него земли, в свою очередь, имели своих вассалов — более мелких феодалов — и жаловали им земельные владения. Главной обязанностью вассала являлось несение за свой счет военной службы в течение определенного срока. Сеньор, со своей стороны, был обязан, кроме передачи феода (земельного имущества), защищать вассала и его имущество.
С распространением отношений вассальства, покоившихся на иерархической структуре земельной собственности, оформилась иерархическая пирамида, которая стала основой политической и военной организации феодального общества. Такая конструкция социума была обусловлена необходимостью охранять в период слабости центральной власти собственность феодалов на землю и осуществлять принуждение по отношению к крестьянству. С образованием централизованных феодальных государств происходит вытеснение вассальной военной службы системой наемных отрядов.
Непосредственно польской спецификой являлось отсутствие каких-либо правовых разграничений в рамках рыцарской группы и внутренней иерархии, разделявшей рыцарей (1), согласно феодальным принципам, на вассалов и сеньоров. В качестве единственного сеньора многочисленной рыцарской группы выступал правящий князь, и каждый рыцарь чувствовал себя зависимым только от него.
И шляхта, и рыцарство обладали общими слабостями. Так, в числе причин неудачного исхода Крестовых походов (1095—1291) в Святую землю на первом плане стоит феодальный характер крестоносных ополчений и основанных крестоносцами государств. Для успешного ведения борьбы с мусульманами требовалось жесткая централизация. Между тем, крестоносцы приносили с собой на Восток феодальную раздробленность и разъединение. Слабая вассальная зависимость предводителей крестоносцев от иерусалимского короля не давала ему действительной власти, которая требовалась на границах мусульманского мира.
Крупнейшие князья, в частности эдесский, трипольский, антиохийский, были совершенно независимы от иерусалимского короля. Психологические и нравственные недостатки крестоносцев, эгоизм их вождей, стремившихся к созданию на Востоке особых княжеств и к расширению их за счет соседей, слабое развитие у большинства крестоносцев политического мышления делали их неспособными подчинять свои личные узкие мотивы более высоким целям. К этому уже с самого начала добавились постоянные распри с Византийской империей.
Тем не менее западноевропейские рыцари в течение трехсот лет, то есть со времени Клермонского собора (1095) до Гуситских войн, были охвачены мессианской идеей, а польское рыцарство (шляхетство) все это время заботили лишь собственные привилегии.
Темы рассматриваемые в главе:
1.1. Борьба шляхетства за привилегии
1.2. Разборы шляхты
1.3. Духовная жизнь магнатерии и шляхетства
1.4. Политические нравы шляхты
1.5. Право на рокош
1.6. Шляхетские комплексы
1.7. Психологический анализ феномена польской элиты
1.8. Инфантильность польской элиты
1.9. Психология шляхетской жертвенности
1.1. Борьба шляхетства за привилегии
Существуют легенды о Земовите, сыне хлебопашца Пяста, по имени которого была названа первая польская историческая династия. Из потомков Пяста вышел князь Мешко (Mieszko I, ок. 935 — 992) — первый исторически достоверный польский князь. Владения Мешко включали в себя Великую Польшу, а также земли по среднему течению Вислы.
Болеслав Храбрый (Boleslaw I Chrobry, 967—1025) — сын Мешко — продолжил строительство Польского государства. При нем была подтверждена независимость Польши от Священной Римской империи. В 1025 г. Болеслав принял королевский титул. В его правление начинает формироваться польское дворянство — milites («рыцарство», получавшее землю за службу князю) и nobiles — знать.
Еще в XIII и XIV столетиях шляхта не имела политического значения, подчиняясь воле прелатов и баронов. При этом она объективно представляла собой реальную политическую силу, что обусловливало ее стремление занять в государстве ведущее место. Шляхта была проникнута корпоративным духом, чувствами сословной солидарности и последовательно отстаивала свои интересы, которые, как правило, находились в противоречии с интересами других сословий. В средние века она усиленно боролась с духовенством. Привилегии духовенства, а именно: взимание десятин, церковная юрисдикция, освобождение от военной службы и податей — все это становилось предметом вожделений шляхты.
С какого-то момента перераспределение привилегий стало смыслом существования шляхты. Но если на начальном этапе процесс перераспределения прав и обязанностей носил справедливый и, следовательно, конструктивный характер, то в XVII в. он приобрел деструктивный характер и в конце концов привел к потере Польшей государственности.
Обратимся к хронике борьбы шляхты за свои привилегии.
Правилен (2) XIII в. (1229 и 1291) запрещают князьям увеличивать повинности, лежащие на шляхте, сверх существующей нормы.
В первой половине XIV в. шляхтичи уже присутствуют на общегосударственных съездах прелатов и баронов в качестве простых зрителей или слушателей без права голоса.
Во второй половине XIV в. король Людовик I Великий (Ludwik Wgierski, 1326—1382), даровав различные льготы государственным чинам Польши, добился от них признания одной из его дочерей наследницей польской короны. По кошицкому привилею 1374 г. шляхта освобождалась от всех государственных повинностей, за исключением платежа поземельной подати, получала исключительное право занимать должности воевод, каштелянов (3), судей, подкоморих и др. Ранее такими привилегиями пользовались только высшие светские и духовные феодалы.
С этого момента политическая эволюция шляхетского сословия станет происходить весьма быстро. В период 1382— 1384 гг., после смерти Людовика I, она представляла у же силу, от которой зависела судьба государства.
Имея политическую силу в своих руках, шляхта ограничила сначала самоуправление крестьянских общин, подчинив их своему контролю, чего она добилась приобретением должности солтыса (5), стоявшего во главе крестьянской общины. Вартский статут 1423 г. включает в себя постановление, на основании которого помещик мог лишить солтыса должности за ослушание и сам занять эту должность. Стеснив крестьянское самоуправление, шляхта ограничила затем свободу крестьянских переселений, установила барщину и, наконец, обратила крестьянина в крепостное состояние.
При этом до половины XV столетия шляхта еще находится в служебном положении по отношению к духовному и светскому вельможеству. Государством в это время управляет аристократия. Отношения изменяются с принятием Нешавского законодательства (1454 г.), поставившего шляхту на один уровень с представителями знати — «можновладцами». Эти привилеи король Казимир IV (Kazimierz Jagiellonczyk, 1427—1492) предоставил шляхте за поддержку в его борьбе с магнатами. Привилегии ограничивали власть магнатов и короля, были вехой в формировании польской шляхетской «республики». Таким образом, в течение длительного времени постоянно шел торг между королями и шляхтой: «Мы тебе — поддержку, ты нам — привилеи!».
Исключительно корыстные интересы побуждали шляхту устанавливать ограничительные меры и по отношению к городскому сословию. По Петроковскому статуту 1496 г. мещанам запрещалось приобретать поземельные имения под тем предлогом, что они не принимают участия в военных походах и стараются уклониться от военной службы. По данному же статуту уйти из помещичьей деревни имел право только один крестьянин. И только одного сына крестьянская семья была вправе отдавать в обучение. Бежавшего крестьянина закон разрешал помещику преследовать и возвращать назад.
Во второй половине XVI в. городское представительство уже устранено от участия в законодательстве страны. Более того, шляхта подчинила промышленность и торговлю власти воевод и старост, чем окончательно убила городское благосостояние.
При этом шляхте удалось отстоять фундаментальный принцип «ничего нового» — «nihil по?і» (1505). Запрет на введение каких-либо новшеств без согласия представителей шляхты был закреплен в 1506 г. в своде законов, составленном по инициативе коронного канцлера Яна Лаского.
С начала XVI в. шляхта, превращаясь в «шляхетскую нацию» (6), была уже полноправным хозяином в государстве и осталась таким хозяином до конца существования Речи Посполитой, то есть республики — res publica.
В 30-е годы XVI в. под лозунгом «исполнения» (executio) прежних прав и возвращения королевских владений формируется политическое движение шляхты, получившее название экзекуционного движения. Политически активная часть шляхетского сословия стремилась добиться влияния на монарха, давая ему, таким образом, шанс укрепить собственную власть. Сила шляхты заключалась в том, что именно ей принадлежало право определять уровень налогов, и король был не в состоянии получить необходимые ему средства другим путем, кроме как через налоговый сбор. Эта экономическая зависимость короля, а значит государства, от шляхты была инструментом политического шантажа. Шляхта сполна пользовалась этим и начала борьбу за введение права на выборы короля. В 1538 г. Сигизмунд Старый (Zygmunt I Stary, 1467—1548) пообещал шляхте, что после смерти его сына короли будут выбираться, а он сам впредь не будет принимать никаких решений без согласия сейма.
На Петрковском сейме 1562—1563 гг. были утверждены требования экзекуционистов и, в первую очередь, требование произвести ревизию полученных магнатами прав на владение королевскими землями, что должно было ослабить позиции знати; приняли также решение, что четвертая часть доходов с этих земель станет выделяться на содержание постоянной армии. В то же время шляхта попыталась переложить обязанность по защите государственных границ на короля и крепостных. Стремясь обезопасить себя от возможных притеснений со стороны монарха, шляхта сохранила за собой право на неповиновение королю.
Таким образом, в государстве, которое все более превращалось в республику «шляхетской нации», ослабевало чувство Corpus Regni, то есть общей ответственности за его судьбу.
С введением института выборов короля процесс саморазрушения польского государства принял лавинообразный характер. Чтобы добиться избрания, кандидаты в короли выдавали шляхте все новые и новые привилегии. Процесс этот имел свой финал в том смысле, что рано или поздно должен был наступить такой момент, когда шляхта становится независимой от короля, то есть у монарха не остается привилегий, которые могут удовлетворить шляхту. И такой момент наступил. Шляхта перестала считаться с монархом и, как следствие, с государственными интересами Речи Посполитой. Личное возобладало над общественным и государственным, в результате чего в Польше утвердился своеобразный политический строй, получивший название «шляхетской демократии».
В 1572 г. умер Сигизмунд II Август (Zygmunt II August, 1520—1572), наследника он не оставил. Между различными группировками шляхты и магнатов сразу вспыхнули конфликты, источником которых была процедура избрания нового короля и назначения временного председателя сената.
Шляхта ревниво следила за тем, чтобы раздача владений и должностей не приводила к усилению позиций короля и чтобы государство не ущемляло их прав. В 1573—1575 гг. в политической жизни установилась главенствующая роль сейма. Но в условиях дальнейшего усиления имущественного расслоения шляхты это привело в XVII в. к усилению роли магнатерии — польской аристократии.
Со второй половины XVII в. начинается упадок Речи Посполитой (7). В 1652 г. в сейме впервые на практике был применен принцип liberum veto — свободное вето, когда для срыва принятия решения было достаточно одного голоса. В историю вошло имя шляхтича В. Сицинского, который своим единоличным вето воспрепятствовал продолжению сеймовой сессии и демонстративно покинул зал заседания.
Этот случай имел весьма серьезные последствия для судьбы Польши. «Принципы демократии» оказались доведенными до абсурда, и государство было ввергнуто в хаос. Впрочем, подавляющее большинство польских историков, политических деятелей и полонофилов представляют во всем мире шляхетскую демократию с ее liberum veto как великое достижение человечества. Все беды Речи Посполитой они объясняют не эгоизмом и корыстью шляхты, а кознями вероломных соседей.
Таким образом, по мнению выдающегося русского геополитика Н.Я. Данилевского (1822—1885): «германский аристократизм и рыцарство, исказив славянский демократизм, произвели шляхетство; европейская же наука и искусство, несмотря на долговременное влияние, не принялись на польской почве так, чтобы поставить Польшу в числе самобытных деятелей в этом отношении» (8).
1.2. Разборы шляхты
Государственная система Речи Посполитой, опиравшаяся на «принципы демократии», вступила в период неустойчивости и стала распадаться. При этом распад не был результатом внешних воздействий. Польшу разрушили внутренние механизмы так называемой шляхетской демократии. С развалом государства начались проблемы и у шляхты.
После первого раздела Речи Посполитой в 1772 г. власти России столкнулись с проблемой наличия многочисленной прослойки привилегированного сословия на присоединенных землях. Общее количество шляхты составляло 7—8% всего населения Польши, ее имущественный и социальный статус был разнообразен и не вписывался в существующий статус дворянина Российской империи.
Сразу после первого раздела российские власти начали проводить мероприятия по исключению малоимущей шляхты из привилегированного сословия. Разбор шляхты осуществлялся на территориях Южной Лифляндии с Динабургом, восточной Белоруссии с Полоцком, Витебском и Могилевым и восточной части Черной Руси (правобережье Западной Двины и левобережье Березины).
В частности, в правах русского потомственного дворянства признавались:
чины государственные: воеводы, староста Самонитский, каштеляны высшего и низшего разрядов, обер-гофмаршал, надворный маршал, великий гетман, польный гетман, обер-канцлер, подканцлер, великий подскарбий, надворный подскарбий, коронный секретарь, рефендарий (помощник канцлера) и т. д.;
чины придворные: великий подкоморник (обер-камергер), великий конюший (обер-шталмейстер), подконюший, ловчий, кухмистер, стольник, подчаший, крайчий, подстолий, чешник и шамбелян (камергер);
земские чины: подкомории (10), старосты, подвоеводы, судебные и подстаросты, старосты городские, писари городские, поветовые маршалы (11), хорунжие (12), земские судьи, подсудки (13), писари, регенты, стольники, подстольничьи, чешничии, под-чашии, ловчие, меченосцы или мечники, конюшие, крайчие, скарбники, обозные, стажники, мостовничие, будовничие, подсполничии, лесничие, струкчашие и пр.
Занятие одной из этих должностей кем-либо из предков давало права русского потомственного дворянства.
Документальными доказательствами дворянского статуса служили: акты определения в эти звания и должности. Если же подобный акт отсутствовал, то требовались другие бумаги, из которых было бы видно, что данное лицо действительно занимало должность, которая была сопряжена с принадлежностью к дворянскому сословию. Кроме того, доказательством дворянского происхождения считалось удостоверение о том, что предок соискателя дворянства до 1795 г. занимал должность или состоял в чине или звании, удостоверенном королевскою грамотой. При этом должно быть соблюдено условие, что это звание или чин давали ему первенство перед бесчиновной шляхтой на сеймиках (14) или место между сановниками и дигнитариями (15) королевства, а также патенты на чины военные, подписанные королем, а до конституции 1776 г. и гетманами, в которых лицо, получающее чин, названо «урожденным» (16).
Так, например, в Высочайше утвержденном докладе белорусского генерал-губернатора от 13 сентября 1772 г. шляхте указывалось подать губернским властям документы с подтверждением своего дворянского происхождения. В специальном указе разъяснялось, что через земские суды в губернские канцелярии должны подаваться списки всех членов дворянских семей с подробным описанием происхождения рода, гербами, со всеми упоминаниями и документами. В указе подчеркивалось, что впредь без царского соизволения никто не мог называть себя шляхтой и пользоваться шляхетскими правами. После указа от 14 июня 1773 г. шляхта должна была доказывать свое происхождение в Верховных провинциальных земских судах.
Во время ревизии 1772—1774 гг. часть чиншевой и служилой шляхты была записана в крестьянское сословие. Самые «нижние» слои шляхетского сословия — «земляне» и «панцирные бояре» — были записаны крестьянами поголовно. При этом их обложили подушным налогом и рекрутской повинностью.
После Жалованной грамоты дворянству 1785 г. оформились «корпоративные» права дворянства Российской империи. Все дворянские роды должны были быть внесены в Родословные книги, для чего требовалось представить необходимые доказательства своего «благородного происхождения».
Второй раздел Польши состоялся в 1793 г. В результате Россия получила Западную Белоруссию с Минском, центральную часть Черной Руси, Восточное Полесье с Пинском, Правобережную Украину с Житомиром, Восточную Волынь и большую часть Подолии с Каменцом и Брацлавом. Мероприятия по упорядочению шляхты, естественно, распространились и на эти территории.
Лишение привилегий значительной части шляхты не могло остаться без последствий. Разбор шляхты представлял собой длительный процесс. Сначала выходили указы и другие правовые акты. Потом следовали организационные мероприятия, анализ собранных документов, после чего часть шляхты лишалась привилегий. Это не могло не вызвать недовольства. Те, кто лишился ряда привилегий и вынужден был платить налоги, отдавать в рекруты сыновей и перестал называться «рыцарями», взбунтовались.
На формирование критической массы недовольных шляхтичей ушло около двадцати лет. Именно лишенные привилегий шляхтичи являлись социальной базой восстания Т. Костюшко (Andrzej Tadeusz Bonawentura Kosciuszko, 1746—1817). Известно, что основу войска мятежного диктатора составляла конная бригада генерала А.Ю. Мадалинского (1739—1805), которая отказалась выполнять решение Гродненского сейма о ее ликвидации. То есть в основе бунта профессиональных военных лежал не патриотический, а меркантильный фактор. Среди восставших, конечно, были патриоты, мечтающие о Великой Польше, но большинство боролось за восстановление привилегий. После подавления восстания Т. Костюшко в 1794 г. между Австрией, Пруссией и Россией была достигнута договоренность о третьем разделе Речи Посполитой. Договор, утверждающий новые границы, был подписан 26 января 1797 г. в Петербурге. Территория, перешедшая под власть Российской империи, разделялась на губернии (Курляндскую, Виленскую и Гродненскую). Здесь сохранялась прежняя правовая система (Литовский статут), выборность судей и маршалков (17) на сеймиках, а также крепостное право.
Сословия однодворцев и граждан Западной губернии были упразднены после указа от 19 февраля 1868 г. Однодворцев приравняли к крестьянам. Гражданам давался год для того, чтобы они сделали выбор между крестьянским и мещанским сословием. Остальным необходимо было за три года представить документы, подтверждающие право владения землей с крестьянами либо принадлежность к шляхетскому сословию во времена Речи Посполитой. Подавляющее большинство мелкой шляхты таких документов предоставить не смогло. При этом в сословие однодворцев и граждан было переведено около 200 тысяч человек (18).
Из польских родов с тех пор пользуются княжескими титулами: Чарторыйские, Гедройцы, Яблоновские, Любомирские, Радзивиллы, Сангушко, Сапеги, Сулковские, Огинские, Корибут-Воронецкие.
Графский титул носят 120 родов, из них в России в графском достоинстве признаны 56, то есть более половины не были признаны. Приведем перечень тех, кто сохранил графский титул:
Александровичи, Бобровские, Борх, Браницкие, Бржостовские, Белинские, Валевские, Велепольские, Водзицкие, Волловичи, Вельгорские, Гауке, Грабовские, Грохольские, Гуровские, Гуттен-Чапские, Езерские, Замойские, Збоинские, Илинские, Квилецкие, Кицинские, Комаровские, Корвин-Коссаковские, Красинские, Красицкие, Круковецкие, Ледоховские, Лоси, Лубенские, Любенецкие, Малаховские, Микорские, Миончинские, Мнишки, Мостовские, Мощенские, Ожаровские, Оссолинские, Островские, Остророги, Полетыло, Потоцкие, Потулицкие, Пржездецкие, Ржевуские, Скарбеки, Стадницкие, Старженские, Суходольские, Тарновские, Сераковские, Тышкевичи и Холоневские.
От Римских пап графский титул получили 17 родов, но русским правительством они не были признаны.
Баронских рода — 32, из них в России признаны только шесть: Вышинские, Горохи, Косинские, Растовецкие фон-Симолины и Шодуар» (19).
Советский политический и государственный деятель А.Я. Вышинский (1883—1954) принадлежал к польскому баронскому роду. Отец Андрея Януариевича — выходец из старинного польского шляхетского рода. Януарий Феликсович Вышинский был провизором, родственником кардинала Стефана Вышинского; мать — учительницей музыки.
Таким образом, после каждого территориального приобретения Россия устраивала длительную процедуру шляхетских разборов, в результате которых значительная часть шляхтичей теряла свои льготы, что вызывало бунты и так называемые польские восстания.
«Рост патриотических настроений», «романтическое влияние великих революций во Франции» на умы шляхтичей — все это мифология, созданная шляхетской интеллигенцией. В той исторической реальности поведение восставших в решающей степени определялось меркантильными мотивами. Движущей силой всех трех «знаменитых польских восстаний» являлась пораженная в правах в результате разборов часть шляхетского сословия. Польская и полонизированная литовская, украинская и белорусская аристократия, признанная Российской империей, активного участия в восстаниях не принимала. А если даже и принимала в лице отдельных ее представителей, то действовала крайне нерешительно и непоследовательно, чему есть простое объяснение — в случае поражения аристократия многое теряла.
«Патриотизм», в отличие от хорошо сознаваемой вполне реальной выгоды, требует системы соответствующего воспитания и наличия механизмов его реализации. Несомненным фактом является то, что патриотизм наиболее развит в так называемых авторитарных государствах. В «демократической» Речи Посполитой подобные механизмы отсутствовали. Католическая Церковь в те времена отстаивала, в первую очередь, интересы Ватикана, отсюда ее действия имели скорее деструктивный, нежели позитивный характер. Например, ксендзы провоцировали вражду между католиками и православными. Студенты знаменитых польских университетов всегда принимали активное участие в бунтах, но их количество было незначительным.
Отмечены случаи, когда хлопы (chlop — крестьянин), веря в обещания хозяев добиться бунтами лучшей жизни, выступали вместе с ними против «москалей», но со временем приходило отрезвление. Хлопы, в лучшем случае, бросали шляхтичей, в худшем — физически их уничтожали или выдавали русским властям.
Все это позволяет сделать вывод о том, что патриотическое движение в Польше было в реальности маргинальным явлением.
1.3. Духовная жизнь магнатерии и шляхетства
Реформация в Речи Посполитой не привела к политическим и социальным потрясениям, которые затронули большую часть Европы. Распространение реформации практически не встречало сопротивления. От католицизма отворачивались по причине его глубочайшего упадка. Высшее духовенство вело светский образ жизни, с небрежением относясь к своим церковным обязанностям. В начале XVI в. многим жителям Польши был присущ антиклерикализм. Отдельные представители епископата являлись в большей степени гуманистами и политиками, чем духовными лицами. Своим образом жизни и взглядами они способствовали распространению протестантских тенденций. Шляхетская реформация, в свою очередь, носила поверхностный характер, не имела под собой теологического фундамента. И именно это считается причиной того, почему многие представители шляхты возвращались в лоно католицизма. Шляхта защищала Речь Посполитую, а в ней — свое право на религиозную свободу. Свобода же как высшая ценность принималась всеми. Потому и не исполнялись королевские эдикты, например, 1551 г., зато шляхта всех религиозных ориентации поддержала в 1563— 1565 гг. отмену права церковных судов принимать решения по светским делам.
Католики выступали категорически против преследований на религиозной почве, понимая, что если начать с хлопов, то дело скоро дойдет и до шляхты. На этой почве продолжались ожесточенные дискуссии, доходило даже до острого противостояния, но религия так и не стала ареной насильственной борьбы. «Общее дело», каким представлялось государство, в достаточной степени поглощало внимание шляхты; ее материальное положение, в свою очередь, не способствовало распространению радикальных религиозных настроений. Шляхта, контролирующая власть в стране, была кровно заинтересована в том, чтобы религиозные споры не привели к гражданской войне.
Шляхта стремилась к комфорту, отличалась меркантильностью и всячески старалась исключить любой риск, способный поколебать ее власть. В то время, когда западноевропейские рыцари освобождали Гроб Господень в Иерусалиме, шляхта отчаянно билась за свои привилегии.
Польской аристократии и шляхте вообще не свойственна аскеза как добровольное принятие на себя трудностей, неудобств и главное — нравственных самоограничений. Элиты не желали испытывать себя аскезой, смыслом которой является духовное очищение себя перед Богом, исполнение его заповедей (20).
Для анализа духовно-ментальных структур в картине мира доктор филол. наук Е.Е. Стефанский оперирует понятием код культуры, понимая его как «сетку», которую культура «набрасывает» на окружающее, членит, категоризирует, структурирует и оценивает его (21). В ряду таких кодов культуры, как пространственный, временной и предметный, в структуре любого менталитета именно религиозный код является ключевым.
Религиозная вера глубже охватывает всю внутреннюю жизнь человека, чем, например, его политико-экономические убеждения. Она гораздо сильнее действует на его знание о себе, на его отношение к ближним в пределах семьи, общества и государства. Жизненные выводы из вероучения переходят в быт, обращаются в предания, проникают в плоть и кровь народа, они проявляются и в политическом поведении.
Невозможно говорить о политических идеалах шляхетского менталитета иначе, как в совокупности с его религиозно-католическими установками. Сами поляки связывают свою историю с западным мировоззрением вообще и католичеством — в особенности. Н.Я. Данилевский (1822—1885) по этому поводу писал, что «...Польша была более других славянских стран свободна от непосредственного внешнего политического давления германо-романского мира, зато она более всех подчинилась нравственному культурному господству Запада, путем латинства и феодального соблазна действовавшего на ее высшие сословия; и, таким образом, сохранив до поры до времени свое тело, потеряла свою славянскую душу» (22). Но католическая религиозность польского правящего класса имела свои особенности.
Так, в Польше в высшее духовенство путь был открыт только лицам из аристократического сословия, из магнатов и шляхты, то есть родовитого дворянства. Мещанству же и тем более крестьянству доступ туда был совершенно закрыт. Католицизм в Польше изначально был преимущественно «панской религией». Ничего подобного в России, в православных странах никогда не существовало. Наше духовенство было истинно народным. Священники часто выходили из недр крестьянства. Аристократические выходцы были редкостью, и самым выдающимся из них остается ученый, богослов и проповедник епископ свт. Игнатий Брянчанинов (1807—1867) (23).
Римская курия (24) всегда имела в своем распоряжении достаточно способов, чтобы заставить польских правителей считаться со своей волей. Все, кто сколько-нибудь касался польского вопроса, с очевидностью могут наблюдать определяющее влияние католического духовенства на поляков и на польскую историю. В Польше Римский папа всегда держал в своих руках небольшую, но влиятельную аристократическую группу духовных магнатов и через них осуществлял свою политику. Ее центром и основой неизменно являлось продвижение ментальной экспансии католичества на Восток. Это папы делали всегда и во всех случаях, почему и значение Польши в глазах Рима выдвинулось на первостепенное место в деле принудительного окатоличивания русских. Польша — передовой форпост для продвижения католичества на восток Европы (25).
1.4. Политические нравы шляхты
Важные свидетельства о национальном характере шляхты, ее политических и «демократических» нравах оставил писатель, журналист, издатель и критик Фаддей Булгарин (урожденный Ян Тадеуш Булгарин, 1789—1859). Это был незаурядный человек с интересной и бурной судьбой. Тадеушем в честь Костюшко его назвал отец, поляк, ярый республиканец, сражавшийся в мятежных войсках последнего. Фаддей прошел наполеоновские войны: принимал участие в подавлении испанских восстаний, с конницей С. Понятовского шел на Москву, потом присягнул, как и многие «свободолюбивые» и мятежные шляхтичи, русскому императору, поселился в Петербурге, где занялся журналистикой и литературой.
Булгарин обладал большим обаянием, энергией и невероятной коммуникабельностью. Он был вхож в дома Радзивиллов, Чарторыйских, Потоцких.
Уж кто-кто, как не он, знал польские нравы: «В Польше искони веков толковали о вольности и равенстве, которыми на деле не пользовался никто, только богатые паны были совершенно независимы от всех властей, но это была не вольность, а своеволие...». «Мелкая шляхта, буйная и непросвещенная, находилась всегда в полной зависимости у каждого, кто кормил и поил ее, и даже поступала в самые низкие должности у панов и богатой шляхты и терпеливо переносила побои — с тем условием, чтобы быть битыми не на голой земле, а на ковре, презирая, однако же, из глупой гордости занятие торговлей и ремеслами, как неприличное шляхетскому званию. Поселяне были вообще угнетены, а в Литве и Белоруссии положение их было гораздо хуже негров...» Например, в воспоминаниях французского инженера де Боплана (26), написанных им в середине XVII в., говорится о том, что шляхтичи служили у него возницами (27).
Таким образом, среди шляхтичей существовала своеобразная иерархия: были шляхтичи «первого, второго и т. д. сорта». «Низкосортные» шляхтичи пресмыкались перед «высокосортными». Богатые могли отобрать собственность у бедных шляхтичей. А бедные шляхтичи почитали за счастье отдать в наложницы какому-нибудь «Радзивиллу» своих дочерей и младших сестер.
При этом короля все без исключения шляхтичи воспринимали как равного себе «панибраты» и всегда оставляли за собой право на рокош. Рокош — это шляхетская конфедерация, направленная против короля.
Каждый шляхтич мог при желании иметь частную армию. Материальное положение хозяина-командира определяло ее количественный и качественный состав. Такие многочисленные и разношерстные частные вооруженные формирования находились в состоянии постоянной вражды. Возникали и распадались коалиции, каждый день появлялись и исчезали внешние и внутренние враги. Повод для войны мог быть любым: от желания обладать женщиной соседа до несогласия с решением короля. Но ни один из бесконечного множества конфликтов не перерос в гражданскую войну. Ни одно восстание против «оккупантов» не переросло в отечественную войну. Сопротивление «захватчикам» не носило ожесточенного характера народной войны, как это было, например, в Испании, Ирландии, России.
В истории практически не встречается этнос с подавленным архетипом авторитета. «Авторитет» — весьма значимый адаптивный архетип, определяющий поведение человека или группы людей в экстремальных ситуациях войны или других бедствий. Во всем мире люди в момент тяжких испытаний, когда утрачиваются привычные ориентиры, действуют, подчиняясь воле и командам «авторитета». Это вполне естественно, ибо «авторитет» — это человек, обладающий большим умом, энергией и организаторским талантом. Данный архетип, сформированный на заре человечества, помогал этносу выжить. У шляхты этот архетип атрофировался, что значительно снизило ее «выживаемость» и повысило уровень социальной энтропии. Этот процесс имел, несомненно, политически деструктивный характер. Он приобрел в соответствии с формулой Т. Гоббса характер «войны всех против всех». В этой связи вновь обратимся к классику отечественной политологии Н.Я. Данилевскому: «... кому случалось видеть отвратительное, но любопытное зрелище драки между большими ядовитыми пауками, называемыми фалангами, тот, конечно, замечал, как нередко это злобное животное, пожирая с яростью одного из своих противников, не ощущает, что другой отъел уже у него зад. Не представляют ли эти фаланги истинную эмблему шляхетско-иезуитской Польши — ее символ, герб, выражающий ее государственный характер гораздо вернее, чем одноглавый орел?» (28).
В мирное время основными занятиями шляхты были охота, полонез и прочие галантные увеселения. А воинскую повинность, например хождение в караул, за них несли хлопы.
В XVIII в. польский шляхетский сейм издал постановление, вынуждавшее белорусов пользоваться во всех государственных учреждениях только польским языком. Православные в ту эпоху не имели права занимать государственные должности. Все церковные требы — крещения, браки, похороны — совершались только с разрешения католического ксендза. Жили белорусы, по описанию польского идеолога Просвещения, философа, ученого и литератора С. Сташица (1755—1826), так: «Я вижу миллионы творений, из которых одни ходят полунагими, другие покрываются шкурой или сермягой; все они высохшие, обнищавшие, обросшие волосами... Наружность их с первого взгляда выказывает больше сходства со зверем, чем с человеком... пища их — хлеб из непросеянной муки... А в течение четверти года — одна мякина...» (29).
Даже бедные шляхтичи резко дистанцировались от холопов (хлопов), которых называли «быдлом». Bydio — это тягловый крупный рогатый скот, в широком понимании — приблизительный аналог русского ругательства «скотина». Истинный шляхтич предпочел бы умереть с голода, но не опозорить себя физическим трудом.
Каждый из них отличался особым «гонором» (от лат. honor — честь), то есть чванливым высокомерием, заносчивостью и спесью. Существует миф о том, что шляхта обладала обостренным чувством собственного достоинства и храбростью. Обратим внимание на то, что исследователи польской шляхты, польских элит свои статьи всегда начинают с фразы о храбрости, доблести и благородстве, отдают, так сказать, должное, и лишь потом переходят к «отдельным недостаткам» польской аристократии и шляхетства.
Но может ли называться благородным и просвещенным сословие, способное уничтожить в XX в. сотни православных храмов? Сжечь самые красивые здания и великолепные мосты в Киеве, как это сделали шляхтичи при отступлении в 1920 г.? Как оценить варварство по отношению к военнопленным и хлопам, которое чинило шляхетство всю историю своего существования?
В Российской империи тоже было крепостничество и холопов господа не жаловали. Русские дворяне и помещики тоже нередко отличались жестокостью, но никто в России их не называл и не называет «просвещенными демократами». Так что, с одной стороны, сейм, выборность короля как образец «демократии», с другой — народ, быдло и собачья кровь — «пся крев». Одна страна — две нации, две Польши.
1.5. Право на рокош
Существование и развитие любого государства обеспечивается сохранением непреложных законов его функционирования. Например, закономерности биологической структуры описываются явлением биоценоза. Биосистема может существовать самостоятельно, если получает энергию извне, обычно прямо от солнца. Число видов в биоценозе, место в экологической нише каждого из них, связи с другими видами складываются естественным путем. Если в результате деятельности человека круговорот элементов в биосистеме нарушается, начинается деградация экологической системы, которая представляет опасность и для человека. Аналогичные закономерности присутствуют и в структурах других уровней системы жизнеобеспечения.
В соответствии с правилом «каждый элемент системы оказывает влияние на все другие элементы» и принципом гармонии «уравновешенности частей в целом» представляется возможным рассматривать функционирование, например, политических структур в системе того или иного государства. Так, психоценоз обеспечивает гармонические отношения в социуме, предполагая сохранение в человеческом сообществе того или иного государства разнообразных психологических типов.
А.И. Юрьев определяет психоценоз как совокупность людей с различными психологическими свойствами, особенностями, состояниями, которые составляют политическое общество (30). При этом психологические особенности людей могут радикально отличаться. Развитому обществу приходится считаться с неистребимостью психологических различий между людьми и целыми социальными группами. Людям с различными психологическими качествами и свойствами приходится существовать в единой социально-политической системе.
Мы говорим о «психоценозе» как о некой равновесно-динамической системе. Когда по каким-либо причинам равновесие нарушается, среди прочих феноменов общество в лице как правителей, так и обывателей чаще всего неожиданно для себя обнаруживает и некоторые весьма неприятные политические явления. Политическая система в Польше исторически складывалась таким образом, что определенные преимущества стремилось получить и получило шляхетство как наиболее активная, пассионарная часть общества. А получив свои необоснованные «привилеи» и злоупотребляя ими, оно нарушило равновесие в обществе и государстве.
Шляхтичам нравилось называть себя рыцарями. В «Этимологическом словаре русского языка» мы находим: «РЫЦАРЬ. Др.-рус. заимств. из польск. яз., где rycerz <ср.-в. нем. ritter «всадник» (31). «Словарь иностранных слов» говорит нам, что рыцарь — это «самоотверженный, великодушный и благородный человек» (32). В.В. Колееов пишет, что русские историки и философы тосковали о том, что Русь-Россия не знала рыцарства. Он приводит слова И. Ильина: «Спасение России в воспитании и укреплении рыцарства». Признаки рыцарства, указанные философом, совмещают в себе признаки героя и святого. Но в своем исследовании В.В. Колееов говорит также о «рыцаре больших дорог», который «служит добру, только если это не входит в противоречие с нуждами собственного его добра — имущества, уже накопленного... В России разбойник оставался разбойником. В Европе разбойник стал рыцарем» (33).
Шляхетство объединило и сфокусировало в себе людей с таким психологическим качеством, как стремление к свободе, как они ее, эту свободу, понимали. Эта мобильная, динамичная и беспринципная социально-политическая группировка изначально складывалась из амбициозных и алчных людей с безудержным влечением к авантюризму и доминированию. Каждый шляхтич считал себя высшей инстанцией, и, что было для них естественно, все они отрицали общепринятые нормы. Для них существовал только один авторитет — авторитет реальной силы. Совокупность людей с такими и другими особенностями, о чем будет сказано ниже, в психологии и психиатрии идентифицируют как психопатический тип, который ассоциируется с психологией бессознательного*.
Определенная критическая масса вооруженных, социально безответственных субъектов в конкретном политическом контексте, не уравновешенная другой политической силой, правовыми основаниями жизни или внутренними сдерживающими началами, такими как мораль и нравственность, начинает вести себя в качестве относительно автономного, весьма эгоистически-агрессивного и непредсказуемого политического образования. При этом они противопоставляют себя не только обществу, но и центральной власти. Наш анализ исторических событий позволяет предполагать, что право на рокош в известной мере может объясняться собственно психологическими причинами, хотя, и это очевидно, только ими не исчерпывается.
1.6. Шляхетские комплексы
В начале этого раздела предоставим слово польскому писателю, лауреату Нобелевской премии 1980 г. в области литературы Чеславу Милошу (Czesiaw Miiosz, 1911—2004): «Начало всему — шестнадцатый и семнадцатый век. Польский язык — язык господ, к тому же господ просвещенных, — олицетворял изысканность и вкус на востоке до самого Полоцка и Киева, Московия была землей варваров. С которыми — как с татарвой, вели на окраинах войны...». «Поляки так или иначе ощущали свое превосходство. Их бесило какое-то оловянное спокойствие в глубине русского характера, долготерпение русских, их упрямство...». «Свое поражение в войне поляки встретили недоуменно... Побежденные презирали победителей, не видя в них ни малейших достоинств» (34).
Первичный этап процесса становления шляхетского сословия носил в целом позитивный характер. Именно на данном этапе Польша достигла вершины своего могущества. Однако «золотой» XVI в. является и началом конца польской государственности. Шляхта, сосредоточив в это время практически всю полноту власти в своих руках, утратила стимулы к развитию. Солнце для шляхетства остановилось в зените, и это означало закат ее истории. Началось разложение правящей элиты. Каждый самый захудалый шляхтич считал себя равным королю.
Ощущение неограниченной власти и безнаказанности ослабляло волю, притупляло чувство самосохранения. Шляхта перестала воспринимать внешнюю опасность, отказалась перечислять деньги на содержание армии. Шляхтичи и польская аристократия гнушались любого труда, в том числе ратного. Их не привлекало освоение дальних земель и морских просторов.
Взглянем на карты Балтийского и Северного морей. Эти моря омывали берега Швеции, Польши, Дании, Германии, Нидерландов, Бельгии, Великобритании, Норвегии.
Россия со времен Ливонских войн боролась за выход к Балтийскому морю и только благодаря победе в великой Северной войне (1700—1721) этот выход получила.
Все перечисленные страны, за исключением Польши, имели заморские колонии. Например, Швеция, помимо обширных колоний в Европе, в разные периоды времени имела следующие заморские владения: острова Гваделупа (1813—1814) и Сен-Бартельми (1784—1878), в Северной Америке — Новая Швеция (1638—1655), в Африке — Золотой Берег (1650—1653).
Даже маленькая Голландия была великой колониальной державой и какое-то время на равных конкурировала с Англией и Францией.
Подавляемая Швецией и Данией Норвегия владела Оркнейскими и Шетландскими островами, пока король Христиан I в 1468 г. не отдал их в залог шотландскому королю. Тем не менее остров Буве в Южной Атлантике, с прилегающим к нему шельфом, находится в зависимости от Норвегии.
Только поляки, столетиями имеющие доступ к морю, проявили пассивность и остались без колоний. Этому, с первого взгляда, непонятному факту есть свое объяснение. Освоение морских просторов и колонизация заморских земель — задача стратегическая, следовательно, государственная. Только с помощью правящих династий и центральных органов власти можно проводить подобные масштабные операции. Примером тому служат Португалия, Испания, Великобритания, Голландия, Франция и т. д. Правда, известны примеры стихийной колонизации, например, викинги «в частном порядке» освоили Исландию и Гренландию.
Россия двадцать лет вела кровавую Северную войну, чтобы прорваться к Балтийскому морю, после чего она стала Империей, русские открыли Антарктиду, колонизовали Аляску и часть Калифорнии. Русские мореплаватели совершали кругосветные путешествия, ими, в частности, были открыты многие острова Туамоту. На карте мира Туамоту имеет второе название: «острова Россиян», и многие из атоллов названы в честь русских: Кутузова, Румянцева и т. д. Все это стало возможным благодаря сильному государству, которое обеспечило необходимые для экспедиций ресурсы.
В Польше роль государства была сведена к нулю, и поляки оказались не способны не только к решению стратегических задач, но даже к их постановке. Пассионарный потенциал нации не использовался властью для великих свершений, а был сожжен во внутренних конфликтах. Именно поэтому Речь Посполитая, имеющая природный доступ к морю, не стала морской державой. Этим же обстоятельством можно объяснить беспомощность попыток аристократов и шляхетства восстановить постоянно утрачиваемый суверенитет страны.
Польские элиты до сих пор отрицают свою ответственность за многовековое унижение своей родины. По их мнению, только внешний фактор является причиной всех бед и несчастий Польши. Так, М. Мушиньский, профессор Университета кардинала С. Вышинского, и К. Рак, историк и философ, в статье «Историю Польши вновь пишут русские и немцы» настаивают на том, что: «Истинная история Польши не известна миру и, что еще хуже, не известна нам самим. То, что мы знаем о своей истории, было в значительной мере навязано нам имперскими державами, которые с начала XVIII в. стремились уничтожить Польшу и польский дух. Их самым большим успехом было привитие полякам предрассудка, согласно которому мы сами несем ответственность за почти трехсотлетнюю зависимость от чужих держав. Здесь мы имеем дело с одним из основных социотехнических приемов колониального владычества — имперское завоевание представляется благодеянием, оказанным покоренному. В XVIII в. поляки якобы не умели править сами, страна впала в анархию, и поэтому Россия, Пруссия и Австрия совершили акт милосердия и разделили между собой "больную Польшу".
Еще один прием имперской манипуляции заключается в разрушении имиджа покоренного народа. Поэтому захватчики упрекали Польское государство, погрязшее в анархии, в том, что оно угнетало иноверцев и представляло собой угрозу стабилизации в Центрально-Восточной Европе» (35).
«Польше не повезло с географией», — выразила мнение польской элиты известная киноактриса Беата Тышкевич, представительница древнего графского рода. В такой логике источниками многочисленных польских бед всегда предстают любые внешние обстоятельства, в том числе и геополитические, а именно — Россия и Германия, между которыми Польша имела «несчастье» оказаться.
Современные польские интеллектуалы, в соответствии со своей нерефлексивной экстернальной традицией, потешаются над «тремя злыми клоунами» — Черчиллем, Рузвельтом и Сталиным, наблюдающими за Европой с высокого помоста, с которого руководители мира шутят, рассказывают анекдоты, говорят Сталину комплименты и, между прочим, обсуждают послевоенный раздел Польши. Черчилль предлагает сдвинуть ее границы на запад, рисуя спичками этот «трансфер» (36).
Но Португалия, Нидерланды, Бельгия, Австрия и десятки других европейских стран в более неблагоприятных «географических» и иных условиях сумели не только сохранить суверенитет, но и создать великие империи и добиться всемирного уважения.
Шляхтичи и аристократы не хотели воевать и не проявили способностей в управлении страной. Они стали приглашать для своей защиты иностранные армии. В частности, для подавления последнего крупного православного восстания 1768 г. И. Гонты и М. Желязняка они привлекли русские войска под руководством генерала М.Н. Кречетникова (1729— 1793). Восстание было подавлено, Иван Гонта и его сподвижники, как граждане Речи Посполитой, выданы полякам, вот тут-то шляхта «повеселилась». С Гонты сняли двенадцать полос кожи, а затем он был четвертован, тело его разрублено на множество кусков, которые потом прибили на установленные в малороссийских городах виселицы. Все это было сделано по решению суда. Польский суд приговаривал повстанцев к четвертованию, сожжению и прочим экзотическим казням. Откуда такая дикость? Где цивилизованность, христианское милосердие, благородство и честь? На подобные казни, как на праздничные представления, сходились шляхтичи с женами, детьми, немощными родителями.
В 1794 г. А.В. Суворов подавил восстание польских конфедератов. Состоялся суд над восставшими, была и амнистия с церемонией по передаче сабель восставшим. Лидера повстанцев Т. Костюшко в камере посетил Император Павел I и вместе со свободой даровал земли, деньги, дорогую одежду. Т. Костюшко дал присягу на верность Российскому императору. Так поступали все лидеры знаменитых польских восстаний. Интересный и много говорящий о менталитете шляхетства факт.
«У нас перед глазами, — писал историк С.М. Соловьев о Польше, пригласившей на свой трон саксонского курфюрста вместе с его армией, — страшный пример, к чему ведет отвращение от подвига, от жертвы, к чему ведет войнобоязнь. Польша была одержима в высшей степени этой опасной болезнью... Тщетно люди предусмотрительные, патриоты, указывали на гибельные следствия отсутствия сильного войска в государстве континентальном, указывали, как Польша теряет от этого всякое значение; тщетно на сеймах ставился вопрос о необходимости усиления войска: эта необходимость признавалась всеми; но когда речь заходила о средствах для войска, о пожертвованиях, то не доходили ни до какого решения, и страна оставалась беззащитной, в унизительном положении, когда всякий сосед под видом друга, союзника мог для своих целей вводить в нее войско и кормить его на ее счет. От нежелания содержать свое войско, от нежелания жертвовать принуждены были содержать чужое, враждебное войско, смотреть, как оно пустошило страну» (37).
В.В. Кожинов пишет так: «По сведениям, собранным Б. Урланисом, в ходе югославского сопротивления погибли около 300 тысяч человек (из примерно 16 миллионов населения страны), албанского — почти 29 тысяч (из всего лишь 1 миллиона населения), а польского — 33 тысячи (из 35 миллионов). Таким образом, доля населения, погибшего в реальной борьбе с германской властью в Польше, в 20 раз меньше, чем в Югославии, и почти в 30 раз меньше, чем в Албании!» (38).
Продолжая тему, С. Куняев обращает внимание на следующее важнейшее обстоятельство: «Но ведь все же воевали поляки — ив Европе в английских частях — армия Андерса, и в составе наших войск, и в 1939 г. — во время немецкого блицкрига, длившегося 28 дней? Да, воевали. Но общая цифра погибших за родину польских военнослужащих — 123 тысячи человек, 0,3% всего населения — от 35 миллионов. Наши прямые военные потери — около 9 миллионов человек. Это 5% населения страны. Немцы потеряли (чисто германские потери) 5 миллионов солдат и офицеров — около 7% населения...
В таких страшных войнах, какой была Вторая мировая, тремя десятыми процента — такой малой кровью — Родину не спасешь и независимость не отстоишь, никакие гениальные фильмы не помогут. В жестоких и судьбоносных войнах XX в. сложилась одна арифметическая закономерность. В настоящих опытных, боевых, организованных армиях, воодушевленных либо высокими идеями патриотизма, либо агрессивной, тоталитарной пропагандой, соотношение павших на поле брани солдат и офицеров приблизительно таково: на десять солдат погибал один офицер. Эта цифра — свидетельство мужества офицеров, разделявших в роковые минуты свою судьбу с подчиненными. Это — норма хорошей армии. Она приблизительно одинакова и для армии советской, и для немецкой. Если офицеров гибнет гораздо больше (1:3, как во французской), значит, армия, несмотря на мужество офицеров, плохо подготовлена. А если наоборот? В борьбе за независимость Польши на одного офицера погибало 32 солдата. Может быть, польские офицеры — а среди них ведь было немало и младших — умели успешно прятаться за солдатские спины?» (39).
1.7. Психологический анализ феномена польской элиты
Антон Кемпински (1918—1972), выдающийся польский психиатр и философ, так характеризует ментальные особенности поляков: «героически-самоубийственная нота нам не чужда. Пожалуй, ни один народ не начинает своего гимна словами о том, что отчизна еще не погибла»40.
Возможно, эта героически-самоубийственная нота является своеобразным ответом поляков на dolor existential — «боль существования», которая является специфически человеческой чертой. Человек всегда стремится каким-то способом уменьшить напряжение этой «экзистенциальной боли». Трудно предположить, в какой степени в каждом индивиде присутствуют самодеструктивные тенденции. Во всяком случае, самоубийство можно считать чисто человеческим проявлением. Немного найдется людей, которые в своей жизни не хотели бы однажды покончить с собой.
Тип алкогольного поведения ради того, чтобы «залить горе», — явление повсеместно известное. Требуется напиться «мертвецки» пьяным, чтобы забыть о том, что болит, чтобы покончить хотя бы на короткое время со своим страданием. Так агрессия по отношению к окружению соединяется с самоагрессией. Типы выпивок, героический и самоубийственный, соединяются между собой. Проблема польского алкоголизма сводится к парадоксу, состоящему в том, что Польша лидирует среди европейских стран по числу пьяниц, вовсе не лидируя по количеству потребляемого на душу населения алкоголя. Поляки любили и любят напиваться до бесчувствия. У них превалирует героический и самоубийственный типы выпивок. Начинают, например, по «одной» за компанию, а заканчивают героически-самоубийственным типом алкоголизации.
Используя одну из психиатрических типологий, А. Кемпински полагает, что в менталитете польского общества преобладают истерические и психастенические проявления. Истерические особенности, по его мнению, лучше всего характеризуют польский иілягон41. Это — стремление импонировать окружению (тщеславие), произвести эффект без чувства обязательности, безграничная фантазия, чувства бурные, но поверхностные, легко и быстро переходящие от одной крайности к другой.
Напротив, психастенические особенности лучше всего выражает фигура польского крестьянина, рядового труженика. Это человек тихий, покладистый, избегающий споров, низкого мнения о себе, он охотно провалился бы под землю, чтобы никому не мешать. В определенной степени эти два личностных типа взаимно дополняются так, что общество, состоящее из подобных людей, может существовать. Одни заседают, другие —работают.
Исчез шляхтич, исчез польский крестьянин, но исторически закрепленные типы мышления, чувствования и поведения сохранились.
Поистине К. Маркс был прав, утверждая, что «традиции всех мертвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых»42. И мы по-прежнему наблюдаем типично шляхетское фанфаронство и крестьянское усердие. Оба описанных Кемпински, на первый взгляд, противоположных типа связывает одно общее качество. И для одних, и для других главным вопросом жизни является вопрос: «Что другие обо мне подумают?». Истерик стремится завоевать одобрение окружения яркостью, фанфаронством, блистательностью, а психастеник — тихой обязательностью, покладистостью и добротой43.
Подобные типы поведения свидетельствуют о самолюбовании «автопортретом», образом своего «я» (.self-concept). Пользуясь известным сейчас в психологии и психиатрии определением, можно было бы сказать, что в этом выражается определенная психическая незрелость — инфантилизм. Ибо важнейшим качеством психической зрелости является рефлексия — умение объективного восприятия самого себя и способность реалистично ответить на вопрос: «Каков я?». Это вопрос так же типичен для молодежного возраста, как типична и неспособность дать на него адекватный ответ. В инфантильном периоде жизни он может стать источником мучительных переживаний. При отрицательных самооценках дело может дойти даже до попыток самоубийства. Чтобы как-то отличиться перед самим собой и перед окружением, такой человек способен рисковать собственной жизнью в соответствии с инфантильно-героической установкой, которая с возрастом у многих никуда не уходит. Именно развитие рефлексии позволяет преодолевать психологический инфантилизм.
Истерическая и психастеническая доминанты идентифицируются психологами и психиатрами как слабый тип взаимодействия с социальным и политическим контекстом. Общественная роль первых — баламутить, смущать покой, энергично звать куда-то, но не вести по-настоящему к какой-то значимой цели. В отличие от рефлексивной ментальной позиции, таким людям свойственны реактивная доминанта мышления, непонимание причинно-следственных связей, неспособность работать с отрицательной обратной связью и, как следствие, сниженная субъектность, безответственность, а также позерство, нарциссизм, грандиозность восприятия собственного «я», потребность в обожании со стороны других, эгоцентризм, иждивенческие тенденции. Они неспособны к длительному напряжению во имя целей, не обещающих лавров и восхищения со стороны окружающих. В политике — это красноречивые и бессовестные популисты, легко меняющие из тщеславия и личной выгоды линию своего поведения. Проблему «быть или казаться» они решают в пользу последнего.
Второму, психастеническому, типу свойственна пассивно-страдательная позиция, неуверенность в себе, высокая чу встви-тельность, болезненная рефлексия и подвластность средовым воздействиям, повышенная чуткость к опасности, беспомощность перед лицом грубости и жестокости. Такой тип людей руководствуется главным образом не столько потребностью достичь успеха, сколько потребностью избежать неудачи. При малейших трудностях они проявляют уступчивость и не претендуют на лидирующие позиции, им свойственна конформная позиция, покорность и жертвенность, приверженность морально-нравственным традициям44.
Следуя далее в нашем анализе логике А. Кемпински, нельзя не сказать об одном весьма значимом энергетически сильном, но вместе с тем инфантильном, качестве польского национального менталитета, который и до настоящего времени ярко и выразительно представлен в политическом поведении элит. В. Федченков определяет его как «гонор». В переводе на русский язык это означает гордость, и притом, по его словам, не очень еще и глубокую, а поверхностную, быструю, вспыльчивую, но постоянно возгорающуюся. И куда бы вы там ни обратились, что бы вы ни читали, везде услышите это несчастное губительное слово — гордость, честь... Храбрость шляхты трансформировалась в ее кастовую гордыню, выработался деспотизм: всякий в своем поместье хотел быть и почти был королем. Спесь и чванство шляхты проявились и в том, что именно в Польше простой народ, особенно из восточных областей, получил название «хлопов», холопов. Или «быдло», то есть скотина. Или «пся крев» — собачья кровь.
Какое же нужно иметь неуважительное отношение к личности другого человека, чтобы так именовать своего брата, да еще и христианина! Всякий польский шляхтич «рождается для короны», то есть путь к престолу открыт перед ним. Такое убеждение породило грандиозность восприятия собственного «я», что на самом деле есть инфантильное и фальшивое представление о собственной значимости. Установилось убеждение, что шляхтич создан для сабли, а не для пера, не для писательства даже, а тем более — не для торговли, не для «черной» работы45.
В психологической и психиатрической научной литературе подобный тип определяется как психопатический. Поведение людей такого типа осуществляется без учета социальной и этической нормы. Их отличает высокий уровень притязаний, низкий уровень эмпатии, пренебрежение к интересам других людей, неспособность организовать свою деятельность в соответствии с устойчивыми мнениями, интересами и целями. Они не желают учитывать последствия своих действий, не умеют извлекать пользу из собственного опыта46. Им свойственна тенденция к противодействию внешнему давлению, склонность опираться в основном на свое мнение, а еще больше — на сиюминутные побуждения. В состоянии аффективной увлеченности, азарта у них преобладают эмоции гнева или восхищения, гордости или презрения, то есть ярко выраженные, полярные по знаку эмоции, при этом контроль интеллекта не всегда играет ведущую роль. Потребность гордиться собой и снискать восхищение окружающих — это насущная потребность для личностей данного типа, в противном случае эмоции перерождаются в гнев, презрение и протест. Как правило, их инфантильная, неадекватно завышенная самооценка позволяет им рационализировать свое импульсивное поведение посредством провозглашения необязательности обязательных для всех остальных норм и правил. Непосредственная реализация возникающих побуждений и недостаточно развитая способность к прогнозированию приводят их к отсутствию страха перед возможными негативными последствиями. При этом они способны влиять на судьбы других людей, но эта способность находится в зависимости от того, насколько зрелым и независимым от сиюминутных побуждений является представитель данного типа. В единении с истероидной установкой такие лица могут восприниматься другими людьми как яркие, мужественные, героические личности, склонные к подвигу и самопожертвованию.
Психопатическая доминанта польской элиты формировалась и воспроизводилась в течение нескольких веков. Так, особенностью политического развития Польши было то обстоятельство, что сословная монархия не стала в ней ступенью к установлению абсолютизма. Начиная с XVI и до XIX вв. Речь Посполитая являла собой уникальный в истории случай существования магнатско-шляхетской республики в монархическом облачении. Лишь шляхтичи считались народом. Не только закрепощенные хлопы, но и мещанство городов, включая бюргерство Данцита (Гданьска), Торна (Торуня) и других центров со значительным немецким населением, было лишено политических прав. Если допустить, что низшие классы Польши — «хлопы», крестьяне, батраки, панщина — были безмерно далеки от «панов» и это сгубило единство и мощь Польши, то почему те же самые условия барщины не погубили Россию в 1812 г. при нашествии блестящих войск Наполеона? Почему дворяне и крестьяне-рабы встали вместе на защиту Родины и изгнали Наполеона? Значит, есть крестьяне и крестьяне, барщина и панщина...47. Представляется обоснованным, что главный источник трагической судьбы Речи Посполитой — невиданный в Европе, ничем не скомпенсированный внутренний социальный развал. Наивно было бы ожидать, что энергичные соседи станут с голубиной кротостью взирать на то, как Польша слабеет под бременем раздоров дворянских группировок и казацких восстаний, и не попытаются осуществить свои территориальные притязания48.
В. Федченков приводит следующие цитаты из «Польского катехизиса для революционеров»: «Старайся всеми мерами... нажиться за счет русской казны: это не есть лихоимство; ибо, обирая русскую казну, ты через то самое обессиливаешь враждебное тебе государство и обогащаешь свою родину... И Святая Церковь (католическая) простит тебе такое преступление; Сам Господь Бог, запретивший убивать ближнего, разрешает через святых мужей обнажать оружие на покорение врага Израилева». «Помни, что Россия — первый твой враг, а православный есть раскольник (схизматик); и потому не совестись лицемерить и уверять, что русские — твои кровные братья, что ты ничего против них не имеешь, а только — против правительства, но тайно старайся мстить каждому русскому...»49.
Когда произошло восстание против России в 1863 г., в газете революционных кругов «Независимость» («Непод-леглосщь») писалось так: «Польша — это острый клин, вогнанный латинством в самую сердцевину славянского мира с целью расколоть его в щепы». И если о ком другом, то уже
0 Польше, во всяком случае, безусловно, необходимо сказать, что религия, и именно католическая, имела и до сих пор еще имеет огромное значение. И без этого не понять Польши, ее истории и ее падения50.
Нередко ставится человеку в плюс, что он не даст себя в обиду, что это признак силы характера. На самом деле гордость, да еще и легковоспламеняющаяся, есть опасная и жестокая болезнь, вредная не только самому страдающему ею, но и окружающим. Самолюбивый человек, обремененный инфантильным психопатическим комплексом, и сам расстраивается от всяких поводов, и других мучает: это мы постоянно видим в повседневной жизни. То же самое, по словам В. Федченкова, должно сказать и о целом народе. С этим проявлением польского менталитета связывается цепь других болезненных последствий. В самом деле, возьмем, например, известный польский феномен, так называемый либе-рум вето, — «не позвалям». Любой шляхтич на сеймах мог один сорвать все решения, если он с ними не согласен. Право «либерум вето», соединенное с продажностью шляхетско-магнатского сословия, превращало само понятие государственной власти в фикцию51.
Вот примеры: из 18 сеймов за 17 лет при Августе II (1717— 1733) 11 сорвано и 2 окончились безрезультатно. В мире не было другого народа, который бы пользовался таким неограниченным, точнее — необузданным, правом голоса. Из этой «золотой свободы» выросла другая болезнь — безначалие, о чем постоянно говорят не только историки, но и сами поляки. У них даже сложилась невероятная поговорка: «Полска нержа-дем стой» — «Польша непорядком держится». Одновременно с этим все исследователи польского менталитета отмечают другое его свойство: необычайную возбужденность, горячность, вспыльчивость, восприимчивость, нетерпеливость, легкость, воспламеняемость. Не раз за последние два столетия Польша находилась в крайней смертельной государственной опасности. Варшаву осаждают враги. А паны закатывают балы... Так, при короле Понятовском, пишет В. Федченков, решаются последние часы Польши. Сейм не может прийти к решению об ограничении «либерум вето» и о предоставлении некоторых прав низшим классам, и тут же задается королем пир на 4 ООО человек. Бал для поляков — первая необходимость.
Г. Гачев, автор замечательного эссе «Польша», преисполненного симпатии и любви к полякам, с горечью пишет: «Такое создается впечатление, что тут постоянно пируют и танцуют и весело жизнь препровождают. Немногозаботливость. Бесшабашность. Радость бытия вкушается сразу, а не откладывается на потом, про запас... Недаром и гимн Польши — это мазурка Добровского — плясовой ритм, а не марш. И кто-то там заметил: "Проплясали поляки свободу Польши"52.
Сам Костюшко, этот прославленный, и недаром, герой национальной Польши, недостаточно приготовился к восстанию против таких сильных противников, как Россия и Пруссия. Его соратники выступили, даже не дождавшись его. Впоследствии, на допросе в Петербурге, друг Костюшко С.Ф. Урсин-Немцевич дал такое показание по вопросу, почему они подняли восстание с другими: «Восстание было плодом отчаяния и безумной поспешности; увлеченные воображением, они (поляки) легко принимали признаки за надежды, надежды за вероятности; легко было предвидеть бездну, которая нас поглотит; и я был в отчаянии; я добивался только ран, добился до них и до тягостного плена»53.
В манифесте польского сейма от 6 декабря 1830 г. цели восстания были сформулированы людьми, несомненно страдавшими манией величия: «...не допустить до Европы дикой орды Севера... Защитить права европейских народов...»54.
Через тридцать с лишним лет во время польского восстания 1863 г. немецкий историк Ф. Смит жестоко высмеет идеи авторов манифеста: «Не говоря уже о крайней самонадеянности, с которою четыре миллиона людей брали на себя покровительство 160 миллионов, поляки хотели еще уверить, что предприняли свою революцию за Австрию и Пруссию, дабы "служить им оплотом против России"»55.
Профессор истории Я. Тазбир пишет о январском восстании 1863 г.: «Это же было просто безумие... мы пошли в бой без оружия. Между прочим, манифест повстанческого правительства 1863 г. был написан вовсе не кем-то из политиков, а поэтессой Ильницкой, которая верила, что одного только энтузиазма достаточно, чтобы враг был разгромлен. Друцкий-
Любецкий, который был величайшим польским финансовым гением, в момент, когда вспыхнуло восстание 1830 г., был абсолютно убежден, что где-то есть командующий со штабом, который всем этим руководит, но он так ловко законспирирован, что русские его не могут схватить. А когда он узнал, что нет никакого командующего и никакого штаба, то велел собрать дорожные сундуки и уехал в Петербург, ибо считал, что все это не имеет никакого смысла... Восстание не имело ни малейших шансов на успех...»56.
Другой поляк, некий М. Годлевский, также говорит: «Под влиянием внешних обстоятельств мы привыкли увлекаться фантазией и обманывать себя, как бы нарочно. К сожалению, даже и доселе, — пишется в польской газете «Нива» за 1872 г., — мы неохотно взвешиваем условия нашего быта трезвым рассудком; любим преувеличивать свои силы и достоинства, рассчитывать на счастливую случайность и на несуществующую мощь; а, наконец, выжидать, сложа руки, лучших времен». Он же написал про русских совсем иное: «Даже и заклятый враг не может не признать за русскими политического смысла. Это — их несомненный дар». «А нас, — говорит неизвестный автор польской рукописи, — Господь Бог наделил... великим качеством — геройством; но не даровал нам другого качества: политического благоразумия и повиновения своим властям; сам же народ потерял в себе совесть»57.
1.8. Инфантильность польской элиты
Психология зрелости-инфантильности — пока еще открытая страница, требующая всестороннего изучения. Актуальность решения этой задачи имеет не только практическое значение, но и «чрезвычайно важный ценностный смысл»58,особенно в сфере политико-психологических исследований, где приходится решать задачи психологического диагностирования личностных и профессионально значимых качеств не только отдельных политических деятелей, но и властных элит.
В современных условиях интенсивной коммуникации различных политических субъектов, этносов, регионов и культур, а также развивающихся глобализационных процессов относительный характер зрелости является практически важной проблемой для взаимодействия людей в мире политики. Вместе с тем, несмотря на наличие отдельных методологических подходов, общее состояние методического инструментария в этой области исследований необходимо признать недостаточно разработанным. Существует также и проблема обозначения феномена незрелости. Так, A.JI. Журавлев считает, что один из вариантов решения этой задачи — использование терминов «инфантилизм», «инфантильность», «ин-фантил» и т. п. — считать удачным не приходится59. Тем не менее в сообществе практических психологов этот термин довольно широко используется как рабочий инструмент для обозначения различных аспектов незрелости.
Проблема зрелости многогранна. Исследователи этой темы делают акцент на том или ином отдельном или частном виде зрелости субъектов. Например, выделяются интеллектуальная зрелость, зрелость как категория эстетического развития, религиозная зрелость, моральная зрелость, карьерная зрелость, зрелость как показатель мультикультурного развития, в экономической психологии — зрелость личности по отношению к деньгам60, профессиональная зрелость, социальная зрелость, мировоззренческая зрелость, в политической психологии — зрелость по отношению к власти, ее субъектам, объектам, инструментам и т. д.
В поисках методологического основания понимания и объяснения феномена зрелости-инфантильности мы опираемся на принцип субъектности, разработанный C.JL Рубинштейном61 и получивший свое развитие в работах К.А. Абульхано-вой62. Принцип субъектности неразрывно связан с деятелъ-ностным принципом и предполагает, что взаимоотношения человека с миром опосредованы его активностью, в которой он проявляется в качестве субъекта63.
В философии и психологии понятие «субъект» («субъект-ность») связано с пониманием человека как основания самого себя, с самодетерминацией64. В онтогенетическом плане субъект — это человек, являющийся основанием собственного становления и развития.
В научной психологии базовой способностью субъекта деятельности признается способность к рефлексии. С точки зрения П.Т. де Шардена, которой мы придерживаемся, рефлексия — это приобретенная сознанием способность сосредоточиться на самом себе и овладеть самим собой как предметом, обладающим своей специфической устойчивостью и своим специфическим значением, — способность уже не просто познавать, а познавать самого себя; не просто знать, а знать, что знаешь.Путем этой индивидуализации самого себя внутри себя живой элемент, до того распыленный и разделенный в смутном кругу восприятий и действий, впервые превратился в точечный центр, в котором все представления и опыт связываются и скрепляются в единое целое, осознающее свою организацию65.
Квалифицированная рефлексия — это оптимальный уровень осознания своих проблемных личностных качеств. Это также способность видеть дальше узкого круга вещей, выходить за пределы обыденного, привычного понимания самого себя. Это переход в сферу качественно нового психологического знания и опыта. Психологическим содержанием рефлексии является способность делать предметом прогнозирования собственное будущее и практически его осуществлять. Эта способность является синтетической и включает в себя способность анализировать свое прошлое как историю собственного развития, на основании этого анализа оценивать свое настоящее и проектировать свое будущее, программировать переход из прошлого в будущее, создавать средства и социальную среду своего развития, практически осуществлять этот переход из своего прошлого в свое будущее.
Зрелый, способный к рефлексии и позитивному действию субъект становится точкой роста самого социума, новых социальных структур, становится реальным источником и «энергетическим импульсом» социального и политического развития. При этом онтогенез субъекта развития получает возможность осуществляться как трансцендирование, то есть выход за пределы собственных конечных способностей (возможностей) за счет собственной деятельности человека66.
Известные концептуальные представления о личности политика, ее структуре и свойствах могут быть интерпретированы как качества преимущественно рефлексивного или реактивного политического субъекта67. При этом качестварефлексивности и реактивности соотносятся соответственно с качествами зрелости и инфантильности.
В теоретическом плане зрелый и инфантильный тип политического субъекта представляется возможным трактовать в понятиях креативности и адаптивности. Декартовская концепция дуализма на столетия утвердила в науке адаптивную модель человека. Сущность адаптивной модели заключается в том, что человек свои способности черпает, заимствует у объекта. Не человек задает способы существования объекту, а объект задает и определяет существование человека, все его способности и возможности. С этой точки зрения внутренний мир человека детерминирован, определен внешним миром, частицей которого человек является. Возникновение человека сопровождалось существенными изменениями его природы. Фундаментальным следствием этого изменения явилось изменение типа детерминации, который обеспечивал способ его существования и развития.
Естественный способ существования человека обеспечивался причинной детерминацией, детерминацией прошлым. Причинная детерминация — это способ преобразования структуры причины в структуру следствия. Причинная детерминация — это способ трансляции качества структуры причины на все пространство взаимодействия, но это не способ формирования нового качества.
Неестественный, то есть собственно человеческий способ существования и развития в природной и социальной среде обеспечивался уже целевой детерминацией, которую формировал и определял сам человек как субъект деятельности. Появление человека в мире природы привело к тому, что эволюция68 сменилась генезисом69. Адаптация70 сменилась историческим процессом.
Эволюция — это процесс совершенствования адаптивного способа существования, который задан природой. Это процесс, с которым связано не возникновение нового типа, а совершенствование уже имеющегося типа существования.
Генезис — это процесс возникновения и становления принципиально нового типа существования, то есть существования креативного, творческого саморазвития субъекта.
Если в результате адаптации мы получаем всего лишь более совершенную форму имеющегося типа, то в результате креативного развития мы получаем качественно новый, самодетерминированный тип деятельности. В историческом плане человек — это существо, получившее способность выходить за рамки адаптивного типа существования в пространство творческого, креативного преобразования не только природной и социальной среды, но и самого себя. Креативныйсубъект способен выходить за рамки обыденной необходимости и творить историю не только собственной жизни, но и социума, деятельной частью которого он является.
В политико-психологическом контексте доминирование адаптивного, приспособительного типа деятельности политических субъектов входит в противоречие с креативной, творческой необходимостью управления политическим процессом.
Все адаптивные формы жизнедеятельности, возникающие эволюционным путем, внутренне ограничены. Адаптивные субъекты деятельности не способны к трансценден-тации, то есть выходу за пределы усвоенного по заданным образцам способа существования, за пределы самих себя. В них опредмечены только способности воссоздания и продолжения себя в потомстве, но отсутствуют возможности самодетерминации, которая является атрибутом деятельного субъекта. Любаяадаптивная форма деятельности характеризуется отсутствием способности преодоления себя.
Эволюционный процесс подчиняет естественным законам причинно-следственной детерминации изменяющийся под его воздействием объект. Исторический процесс создается, творится субъектом, который в результате сам изменяет и творит себя.
Объект эволюции — подвергающийся внешнему воздействию организм.
Субъект истории — творящий процесс собственного изменения человек.
Человек как субъект есть существо, воплощающее собой свою креативную, творческую сущность. Человек — это не просто высшая форма жизни, общего со всеми живыми существами способа функционирования. Человек — это жизнь принципиально другого уровня. Его жизнь отличается тем, что человеческое существование — это не осуществление, а созидание своей сущности71. Выходя за пределы адаптивных форм жизни, человек создает себе возможность стать предметом собственного творчества, рефлексивно относясь к себе72. Человек как субъект собственной истории есть существо, создающее собственную историю. Создающее себя, свои новые способности, процессы и цели собственного развития.
Итак, по нашему мнению, историческая миссия зрелого и ответственного политического субъекта может быть осуществлена за счет креативной рефлексии и целевой детерминации — способности порождать собственные возможности в результате анализа собственной истории развития и превращения ее в средство своего дальнейшего развития73.
Таким образом, качества зрелости и инфантильности соотносятся как с качествами рефлексивности и реактивности, так и с качествами креативности и адаптивности.
Инвариантность проблемы инфантильности в политике обнаруживается в трудах И. Макиавелли (1469—1527)74, Б. Грасиана (1601—1658)75, И. Мальбранша (1638—1715)76, Дж. Мэйсона (1706—1763)77, М.М. Щербатова (1733—1790)78, Н.М. Карамзина (1766—1826), в работах многих других авторов. В начале христианской эры инфантильные нравы античных правителей описал римский писатель, историк и ученый-энциклопедист Гай Светоний Транквилл (75—160) в своем труде «Vitae XII imperatorum»79.
Классик русской экспериментальной психологии, психиатр с мировым именем В.Ф. Чиж (1855—1922?), характеризуя инфантильных людей во власти, писал о таких качествах, как «господство мотивов настоящего, а не более или менее отдаленного будущего», «узость ума», «интенсивные эгоистические чувствования», «смешивание действительности с продуктами своего воображения», «обрядовое благочестие», преобладание «власти обстоятельств», «нравственное слабоумие»80.
Еще в 1907 г. профессор В.Ф. Чиж предупреждал правителей о тех, кто забывает «о существовании непреложных законов человеческого общества, а потому не принимает в соображение, что всякое улучшение, всякий прогресс неизбежно начинаются лишь в небольших группах лиц, которые и называются высшими классами общества. До сих пор, конечно, к величайшему нашему несчастью, не изобретено способов сразу улучшать положение всех классов общества. Свобода может быть достоянием всего народа только после того, как продолжительною историческою жизнью создан высший класс, уже привыкший пользоваться свободой»81.
По проблеме инфантильности высказывались и современники В.Ф. Чижа — X. Ортега-и-Гассет (1855—1855) и К.Г. Юнг (1875—1961), который назвал состояние людей в начале XX в. «безмерно разросшимся и раздувшимся детским садом»82.
X. Ортега-и-Гассет в своем фундаментальном труде «Восстание масс» (Rebelion de las Masas, 1930) дает исчерпывающую и убийственную характеристику современному типу инфантильного «баловня»: «Существо, которое в наши дни проникло всюду и всюду выказало свою варварскую суть, и в самом деле баловень человеческой истории. Баловень — это наследник, который держится исключительно как наследник... Наше наследство — цивилизация с ее удобствами, гарантиями и прочими благами. Как мы убедились, только жизнь на широкую ногу и способна породить подобное существо со всем его вышеописанным содержимым. Это еще один живой пример того, как богатство калечит человеческую природу. Мы ошибочно полагаем, что жизнь в изобилии полней, выше и подлинней, чем жизнь в упорной борьбе с нуждой. А это не так. И тому есть причины, непреложные и архисерьезные, которые здесь не место излагать. Не вдаваясь в них, достаточно вспомнить давнюю и заигранную трагедию наследственной аристократии. Аристократ наследует, то есть присваивает, жизненные условия, которые создавал не он и существование которых не связано органически с его, и только его, жизнью. С появлением на свет он моментально и безотчетно водворяется в сердцевину своих богатств и привилегий. Внутренне его ничто с ними не роднит, поскольку они исходят не от него. Это огромный панцирный покров, пустая оболочка иной жизни, иного существа, родоначальника... Он обречен представлять собой другого, то есть не быть ни собой, ни другим. Жизнь его неумолимо теряет достоверность и становится видимостью, игрой в жизнь, и притом чужую. Изобилие, которым он вынужден владеть, отнимает у наследника его собственное предназначение, омертвляет его жизнь от отсутствия жизненных усилий улетучивается и личность наследственного "аристократа". Отсюда и то редкостное размягчение мозгов у родовитого потомства, и никем еще не изученный роковой удел наследственной знати — ее внутренний и трагический механизм вырождения...
И снова я с тяжелым сердцем вынужден повторить: этот новоявленный варвар с хамскими повадками — законный плод нашей цивилизации, и в особенности тех ее форм, которые возникли в XIX в.
Можно сформулировать закон, подтвержденный палеонтологией и биогеографией: человеческая жизнь расцветала лишь тогда, когда ее растущие возможности уравновешивались теми трудностями, что она испытывала. Это справедливо и для духовного, и для физического существования»83.
Таким образом, инфантильность — традиционное свойство многих представителей наследной аристократии и дворянства. Так, князь Феликс Сумароков-Юсупов (1887—1967) прожил большую жизнь, но до смерти оставался наивным ребенком. Чтобы убедиться в этом, достаточно почитать его мемуары84. Князь никогда не утруждал себя каким-либо трудом. Единственной его страстью была организация благотворительных костюмированных балов-карнавалов, на которые собирался весь свет Петербурга, а позднее — эмиграции. Это были грандиозные феерические действа. Лучшие музыканты и артисты, фейерверки, изысканные напитки и экзотические блюда развлекали гостей. Нередко сумма собранных на благотворительные цели средств уступала затратам на организацию бала. Страсть к развлечениям, карнавалам, переодеваниям прошла через всю жизнь великовозрастного ребенка. В эмиграции за несколько лет князь Юсупов потерял одно из крупнейших в мире состояний85.
Большим ребенком был А. Герцен, другим он и не мог быть. Студенту физико-математического факультета МГУ Александру Ивановичу Герцену слуга завязывал шнурки86.
А. Кемпински пишет о том, что инфантилизация является одной из опасностей современной цивилизации. Проблема «недозрелой личности в современной психологии и психиатрии... как представляется, отражает инфантилизирующие тенденции нашей цивилизации»87.
В сложившейся к концу XX в. традиции понятие «инфантильная личность» используется как противопоставление зрелой личности, качественное отличие от которой состоит в том, что поведение зрелых людей мотивировано осознанными процессами и инновационной активностью. По словам профессора В.М. Мясищева, в мотивации поведения незрелой, инфантильной, невротической личности господствует аффект над разумом, или, в более широком плане, перевес субъективной стороны сознания над объективной стороной. Отсюда становятся понятными и те черты, которые отмечаются специалистами как черты так называемого инфантилизма88.
Инфантильность проявляется в сниженной способности контролировать эмоции и желания, в повышенной импульсивности, невыдержанности, раздражительности, в низкой стрессоустойчивости, стремлении уйти от реальности, в преобладании потребительских тенденций над творческими тенденциями, в доминировании процессов личностной дезинтеграции над процессами интеграции.
В самом широком плане проблема инфантильности имеет не только психологический, но и философский, а также религиозный характер, так как соединена с темой свободы, духовности и греха. Зрелость и реальная человеческая свобода начинаются там, где есть способность к преодолению власти порабощающих нас аффектов (страстей), то есть всего того, что определяется понятием греха. Свобода от зависти, тщеславия, злости, ненависти, жадности, осуждения, раздражительности, подозрительности, лукавства, злопамятства, самомнения... Там, где культ «эго», там всегда инфантильность, всегда культ инстинктов, культ аффектов и культ потребительства89.
Культ «Эго» не является особенностью только нашего века демократии, глобализации, информации и технологий. Если в мотивационном, когнитивном, эмоциональном и поведенческом плане элиты сосредоточены на своем «хочу», то напряженные аффекты желаний и вожделений формируют у них так называемый десидеро-синдром90, который является злокачественным проявлением крайних форм инфантилизма. Этот феномен определяется как процесс личностной диссоциации от неуемных желаний, которые не соотносятся с реальностью и не контролируются этической рефлексией.
Десидеро-синдром — это процесс и результат инверсии субъекта в объект, преобладание экстернальности над ин-тернальностью, импульсивности над рефлексивностью, гедонизма над аскетизмом, доминирование первой сигнальной системы над второй. Это и неадекватно завышенная самооценка, эмотивность, демонстративность, спекулятивность мышления и эскапизм. Десидеро-синдром сопровождается при этом формированием непреодолимых зависимостей — аддикций, что в итоге ведет к снижению субъектности как таковой и деградации. В данном случае принято говорить, что человек психически вменяем и здоров, но в личностном плане он болен.
На собственно психологическом уровне в проблему инфантильности можно проникать с использованием таких понятий, как рефлексия, эмоциональная зрелость, реалистичность, зависимость, нравственная и волевая саморегуляция, адаптация, компенсация и социально позитивная реализация и креативность.
Перспективным, по мнению авторов, теоретико-методологическим инструментом анализа политического субъекта с точки зрения диагностирования зрелости-инфантильности является психологический тетрабазис, который разработали академик Б.Г. Ананьев и профессор В.А. Ганзен91. Концепция тетрабазиса опирается на философские категории пространства, времени, информации и энергии, автоматически определяет число фундаментальных качеств зрелости — четыре — и наполняет их конкретным психологическим содержанием.
Первая диада: пространство и время являются объективными формами существования материи. Вторая диада: информация и энергия являются объективными условиями существования движения.
В соответствии с этой концепцией как человек, так и «собирательная личность»92 могут быть представлены посредством пространственно-временных и информационно-энергетичес-ких характеристик в их психологической интерпретации.
Таким образом, людей с точки зрения зрелости-инфан-тильности характеризуют инварианты, имеющие биполярное значение: временная, пространственная, энергетическая и информационная, которые соотносятся с конкретными психологическими качествами93. С помощью таких полярных значений мы сможем в необходимой мере управлять идентификацией зрелости-инфантильности. Итак:
Время. Инфантильным людям свойственны текущие временные предпочтения — они озабочены сегодняшним днем и не загадывают на завтра. У зрелых всегда есть временная перспектива, они способны откладывать удовлетворение своих желаний или текущие, менее ценные цели во имя достижения более поздних, но более важных.
Пространство. Категория пространства соотносится с понятием локуса контроля94, которое было разработано в 60-е годы XX в. профессором психологии Дж. Роттером (Коннектикутский университет, США). В соответствии с теорией локуса контроля инфантильный человек считает, что событиями его жизни управляет нечто внешнее — удача, случай, более сильные личности или силы, не подвластные его пониманию и контролю; он признает, что сила обстоятельств, внешних условий и фактов сильнее его самого. В таком случае ориентация на внешние обстоятельства обозначается как экстернальность, то есть вера субъекта в то, что его поведение детерминируется по преимуществу окружением и обстоятельствами, определяется как экстер-нальный лок?с контроля.
И наоборот: установка человека на то, что поведение и его результаты программируются в основном им самим, определяется как интерналъный локус контроля. Зрелый человек полагается на внутренние ресурсы — свои силы, возможности и собственное поведение — с приоритетом установки «все зависит от меня» и «я отвечаю за все». Такая ориентация определяется понятием интерналъности. Оно связано со способностью и умением брать на себя ответственность, с успешностью и результативностью деятельности.
По мнению В.Г. Крысько, экстерналов отличают повышенная тревожность, обеспокоенность, меньшая терпимость к другим, повышенная агрессивность и негативизм. Это связано с их представлением о зависимости от внешних обстоятельств и неспособности в связи с этим управлять своими делами. Имеются данные о большей склонности экстерналов к обману, к совершению аморальных поступков.
Интерналы более уверены в себе, они самостоятельны, спокойны, благожелательны и рассудительны95.
Экстерналы и интерналы различаются также и по способам интерпретации социальных и политических ситуаций, в частности, по способам получения информации и по механизмам их причинного объяснения. Так, интерналы терпимы к противоречиям и неясностям, предпочитают большую осведомленность в проблеме и ситуации, большую ответственность, чем экстерналы. В отличие от экстерналов они способны к продуктивной рефлексии, избегают ситуационных и окрашенных эмоциями объяснений поведения.
Экстерналы более продуктивно работают под внешним контролем. Они чаще склонны считать себя жертвой96 как различных объективных обстоятельств, так и различного рода интриг, зависти, коварства и происков врагов, мнимых и реальных. Им свойственны трудноразрешимые психологические проблемы, агрессивность, тревожность, они более склонны к фрустрациям и стрессам, им в большей мере свойственно развитие неврозов, чем интерналам. Экстернальный тип политического поведения является составной частью инфантильного97 взаимодействия с реальностью.
Исходя из того, что различные по числу группы людей могут быть подвергнуты психологическому анализу посредством тех же понятий, что и отдельно взятый человек как носитель психических свойств98, мы считаем возможным сделать вывод о том, что польские правящие элиты как «собирательную личность» представляется возможным характеризовать терминами «экстернальность» и «интернальность».
Энергия, у инфантильных субъектов преобладает мотив избегания неудачи. У зрелых — мотив достижения, у них ярко выражено стремление к преодолению трудностей и проблем.
Информация, у инфантильных — неадекватные самооценки и уровень притязаний. У зрелых — самооценка реалистичная. Неадекватная самооценка у инфантильных субъектов не является фактором самоконтроля, коррекции, саморегуляции и безопасности поведения. Неадекватность прогноза, ошибки в принятии решений у таких людей являются следствием односторонней оценки ситуации, требующей непосредственного удовлетворения потребностей. Из имеющихся знаний и прошлого опыта вычленяются только те элементы, которые могут быть использованы для подтверждения, что цель, диктуемая этой актуальной потребностью, осуществима. Такого рода селекция прошлого опыта в сочетании с неадекватной самооценкой, не выполняющей у инфантильных личностей функций звена обратной связи, препятствует полноценному прогнозу последствий собственных действий. Они в буквальном смысле «не ведают, что творят».
Инфантильность рождает теоретиков и практиков революций. Социалисты-утописты, французские энциклопедисты, русские декабристы и их последователи были искренними и, возможно, симпатичными людьми, но страдали инфантилизмом. Они не различали реальность, фантазию, утопию, и, главное, они не были обременены ответственностью. Их бурная деятельность всегда имела разрушительные последствия.
Инфантилизмом поражена и современная российская элита. Либеральную «революцию» возглавили впавшие в детство и страдающие избыточным весом «внуки» пламенных революционеров начала XX столетия.
Польская шляхта и аристократия как «собирательная личность», по В.М. Бехтереву, в этом плане не является исключением. Как только шляхетство достигло всех мыслимых и немыслимых привилегий, у них пропал стимул к «взрослению», борьбе, исчезло чувство ответственности. Теперь с раннего детства юные шляхтичи и аристократы «не завязывали на своей обуви шнурки», их опекали многочисленные слуги и гувернеры. Даже самые бедные шляхтичи считали для себя позором заниматься физическим трудом, торговлей и прочей «неблагородной» деятельностью. Позднее пропало желание заниматься ратным трудом.
Если у западных и восточных соседей всегда находились монархи и лидеры, способные мобилизовать элиту и общество на достижение стратегических задач национального развития, то Польша такую способность утратила. Как ребенок не может соотнести причину и следствие, честно признать свою вину за любой проступок, так и польская элита блокирует в своем сознании истинные причины всех бед своей родины.
Только невоспитанный и незрелый ребенок может легко отказаться от взятых накануне обязательств: от данной клятвы, принятой присяги, договоренности. Польские магнаты и шляхтичи в зависимости от ситуации и «состояний души» легко отказывались от присяги одному монарху, чтобы завтра присягнуть другому, а послезавтра подать прошение о помиловании и опять присягнуть тому, кого они уже однажды предали. Вот что является уникальной чертой польской аристократии и шляхетства. История не знает ничего подобного.
Польские офицеры-аристократы — дети, собравшиеся на новогодний карнавал. В предвоенные годы даже их военная форма несет на себе печать карнавала: аксельбанты, начищенная кожа, сверкающие золотом пуговицы и эфесы сабель. Пестрая мишура к радости большого ребенка.
Взрослый и сильный мужчина не будет жаловаться могущественному соседу на то, что его кто-то обидел, и просить, чтобы этот сосед вернул ему отобранные обидчиком игрушки. Взрослый и сильный не станет требовать, чтобы кто-то ему «восстановил империю», а старый обидчик «попросил прощения». Взрослый не будет унижаться, умоляя разместить в его стране оккупационные войска и противоракетные комплексы. Взрослому в голову не придет придумывать, будто оккупанты изнасиловали всех женщин в его стране, чтобы потом на это жаловаться99. Польская элита сама не понимает, насколько жалко выглядит. Взрослый всегда соизмеряет желания и возможности и, начиная, например, восстание, не будет надеяться, что план мятежа возникнет сам собой и вся Европа бросится ему на помощь. Подобные реакции присущи ребенку. Дети не могут жить самостоятельно, и они в этом никогда не сознаются, поскольку пребывают в полной иллюзии своей «взрослости».
Польская политическая элита живет в детском саду уже три столетия. Взросление — это всегда труд и добровольное, осознанное насилие над собой во имя долгосрочных целей.
Для того чтобы начать жить собственной жизнью, необходимо мужество. Далеко не у каждого оно есть. И это ведь так удобно — переложить на более сильного ответственность и жить его решениями, надеясь, что он всегда защитит и накажет обидчика. Подобная позиция, свойственная лимитрофам, объективно влечет отказ от суверенитета и политического развития.
1.9. Психология шляхетской жертвенности
Все бедственное и скорбное, случающееся с нами, происходит за возношение наше.
Марк Подвижник
Разум без благоразумия — двойное безумие.
Б. Грасиан
Католическо -мессианский идеализм польской нации столетиями формировался в рамках формулы польской на-ционально-религиозной идеи: «Польша —Христос среди европейских народов», являющейся мистическим средоточием как польской национальной идентичности, так и религиозной миссионерской жертвенности100. В польской исторической литературе начала нового века вновь звучит тема о том, что после Второй мировой войны «сформировался идеал польской жертвенности»101.
Много сказано и написано о польской жертвенности как
0 лучшем, что есть у этого народа. И мы не возьмемся ставить под сомнение или тем более отрицать это качество. Но есть один весьма важный аспект, о котором практически ничего не говорится, — жертвенность шляхетских элит, которые не только управляют Польшей, но и олицетворяют ее.
В целом проблема жертвы настолько широка, сложна и специфична, что в психологии и криминологии выделен даже особый раздел — виктимология (лат. victima — жертва). Слово «жертва» является заимствованием из старославянского языка, где жрыпва — суффиксное производное (ср. молитва, битва) от жрыпи «приносить жертву, жертвовать», родственного литовскому giti — «благодарить», латинскому grates — «благодарность», авестийскому gar— «благодарение, плата», затем — «дар в благодарность за что-л.»102.
Это слово часто встречается в различных вариантах и словосочетаниях. Так, у автора концепции судьбоанализа JI. Сон-ди находим: добровольная жертва, героическая жертвенность, болезненная жертвенность, жертва магии и чародеев, жертва алкоголизма, беспомощная жертва, жертва навранной судьбы и т. д.103. К.С. Льюис пишет об упоении своей жертвой, об искусственной и самовлюбленной жертвенности104.
Как это ни парадоксально, но находиться в позиции жертвы или просто выставлять себя в этой роли для окружающих порой бывает весьма выгодно. Бывают проблемы, которые мешают нам делать то, что мы хотим. Но бывают и проблемы, которые помогают нам не делать того, чего мы не хотим. Это называется вторичной выгодой.
Так, инфантильное стремление польской шляхты к сохранению «золотых свобод» психологически освобождало ее от решения проблем укрепления и сохранения польской государственности, давало возможность получать щедрую финансовую и политическую помощь от «завоевателей» —Австрии, Пруссии и России.
В ранних памятниках христианской богословской мысли есть идея о том, что нет добродетели без рассуждения. Рассуждение должно идти впереди любой другой добродетели.
В связи с этим принято считать, что истинная жертва всегда осмысленна и добродетельна. Именно такой была жертва Христа. Об этом не могут не знать просвещенные польские интеллектуалы. Но, рассматривая сущность шляхетской жертвенности, мы не можем не видеть, что она зачастую не только бездумна. Она, во-первых, агрессивна, во-вторых, тщеславна. Наконец, в-третьих, она лицемерна и направлена на получение узко корпоративной выгоды. Такая жертвенность, помноженная на инфантильный политический прагматизм, породила то, что известно миру из новейшей истории, — трагедию польского народа, потерявшего в мировой войне 6 ООО ООО граждан.
Вместе с тем, как это ни парадоксально, результаты близорукой и бездарной политики руководства накануне Второй мировой войны на долгие годы дали возможность польским элитам говорить о том, что их страна стала жертвой фашизма и коммунизма. Антигерманскую риторику по соображениям политкорректности, экономической выгоды и страстного желания вступить в НАТО вскоре свернули. Но тема «звериного оскала русского империализма» и в связи с этим польской жертвенности до сих пор остается весьма актуальной. Следуя за JI. Сонди и К.С. Льюисом, представляется возможным говорить не только о жертве навранной судьбы и об упоении своей жертвой, об искусственной и самовлюбленной жертвенности, но и о политически, экономически, а также идеологически выгодной жертвенности польской шляхты.
Страшные потери польского народа во Второй мировой войне в трактовках современных шляхетских идеологов должны означать некую божественную миссию польского народа, понимаемую как жертвенное ниспровержение немецкого нацизма и советского коммунизма. То есть Польша как бы принесла непомерную жертву нацизму и коммунизму: в фашистских лагерях и «Катыни» были уничтожены лучшие представители польской элиты — интеллигенция, священники, профессора, офицеры, все лучшее, что должно быть принесено в качестве сакральной жертвы. В соответствии с этой концепцией именно
Польше было якобы уготовано сыграть основную роль в низложении нацизма и коммунизма.
Однако в этой концепции не нашлось места для признания того, что именно верхушка шляхетских элит Польши была субъектом такого безумного жертвоприношения. Именно она бросила на поругание и уничтожение миллионы своих сограждан. Современные последователи шляхетско-сарматской105 исключительности со свойственным им лицемерием и цинизмом назначают одинаковым злом нацистский оккупационный режим и советских освободителей. Они не считают возможным даже упомянуть о том, что при освобождении Польши от фашистских захватчиков погибло более 600 ООО солдат и офицеров Красной Армии106. И это как раз та жертва, на которую пошло руководство СССР, чтобы освободить, как тогда говорили, братский польский народ.
Искупление грехов других людей посредством жертвы праведников отражает в католическом богословии идею
0 сверхдолжных заслугах. Согласно этому догмату добрые дела праведников и святых, принесших божественному правосудию преизбыточное, сверхдолжное удовлетворение, образуют сокровищницу сверхдолжных заслуг, которой по милости Церкви могут воспользоваться и грешники для своего спасения107. В связи с этим политический мессианизм целого народа еще более богоугодное дело, чем «искупительные жертвы» одного праведника108.
По словам А.Ф. Лосева, в основе любого мифа лежит аффективный корень, который всегда есть выражение тех или иных потребностей и стремлений. Чтобы создать миф, меньше всего надо употреблять интеллектуальные усилия. Мифическое сознание — менее всего интеллектуальное сознание109. А.Ф. Лосев писал и о том, что «миф... ни в каком смысле не есть какая-нибудь рефлексия. Он всегда некая явленность, непосредственная и наивная действительность, видимая и осязаемая изваянность жизни... В мифе нет вообще речи о рефлексии»110.
Напряженные «мифически-психологические переживания»111 ненависти шляхетских элит по отношению к России на протяжении трех веков формировали аффективно заряженные негативные мифы. Шляхетский миф жертвенности психологически и нравственно отравлял и отравляет не только его авторов и апологетов. Он определяет политику современного польского государства по отношению к восточному соседу.
Мы можем предположить, что, будь Польша успешной страной в военном, политическом, колониальном, экономическом отношении, у нее были бы другие мифы. Миф извращенной шляхетской жертвенности рожден в застойном аффекте неадекватности, чувствах исторической ущербности, политического лицемерия и инфантильной обиды.
Именно о таком типе политических деятелей писал Б. Грасиан в 1647 г.: «...себя заполняя обидой, других наполняют досадой. Этакий недотрога нежнее зеницы ока; не тронь его ни в шутку, ни всерьез; не соринка, а ее тень застит ему белый день... Чаще это рабы своих прихотей, ради которых на все готовы; гонор — их кумир своими жалобами на прошлые обиды дают повод для будущих и, уповая на помощь или утешение, вызывают злорадство и даже презрение. Куда политичней выхвалять за услуги одних, дабы подзадорить других; либо твердить о любезности отсутствующих, дабы побудить к ней присутствующих, — как бы наделяя вторых щедростью первых. Муж осмотрительный не станет говорить ни о своих обидах, ни об оплошностях, но не забудет упомянуть о лестном — тем сбережет друзей и сдержит недругов»112.
Психологический анализ обиженного субъекта находим и у А.Ф. Лосева: «чувство обиды, чисто вербально вскрываемое в наших учебниках психологии, всегда трактуется как противоположность чувству удовольствия. Насколько условна и неверна такая психология, далекая от мифизма живого человеческого сознания, можно было бы показать на массе примеров. Многие, например, любят обижаться. Я всегда вспоминаю в этих случаях Ф. Карамазова: "Именно, именно приятно обидеться. Это вы так хорошо сказали, что я и не слыхал еще. Именно, именно я-то всю жизнь и обижался до приятности, для эстетики обижался, ибо не только приятно, да и красиво иной раз обиженным быть; — вот что вы забыли, великий старец: красиво! Это я в книжку запишу!". В абстрактно-идеальном смысле обида есть, конечно, нечто неприятное. Но жизненно это далеко не всегда так»113.
Шляхетское понимание и культивирование жертвенности, побуждая к негативным аффектам и блокированию рефлексии, позволяет, таким образом, польским субъектам политики уходить от ответственности, отказываться от борьбы и сопротивления, тщеславиться, оправдывать свою политическую несостоятельность114, искать и находить мифические причины неудач и поражений вне себя. В итоге программировать и, по словам Л. Сонди, бессознательно «реализовы-вать диалектику своей судьбы»115.
Если обратиться к польской истории, то возникает ряд естественных вопросов. Например, могут ли соответствовать «идеалу жертвенности» польские легионеры-наемники, участвовавшие в захватнических войнах Наполеона? Или — соответствуют ли идеалу жертвенности польские элиты и аристократия, которые, несмотря на неоднократную утрату суверенитета родины, продолжали вести богемный образ жизни?
Например, спрашивается, что Польше делать в Ираке в составе оккупационных сил США и НАТО, и какова там ее роль? Ответ получаем от бывшего президента JI. Качинского, учредившего в 2006 г. новую военную награду — «Орден военного креста», который «должен присуждаться за исключительную жертвенность и мужество, проявленные во время действий в миссиях вне Польши и антитеррористических операциях»116.
Теперь посмотрим, что стоит за традиционным шляхетским романтическим пафосом. Против мужества польского военного контингента мы ничего не имеем, особенно если оно проявляется наемниками за доллары. Если оставить за скобками тему антитеррористической демагогии, то о каких конкретно миссиях идет речь? Об оккупационной миссии? О роли американского и натовского цепного пса?
Как и всегда, без темы жертвенности польские правители не могут обойтись, помогая США и дальше терзать и разорять несчастный Ирак, рассчитывая при этом на свою долю иракской нефти117.
Если вернуться к трактовке слова «жертва», то присутствие Польши в Ираке — это что, «благодарение, плата», «дар в благодарность...» за роль лимитрофа? За размещение американской ПРО?
В феномене жертвы есть одна весьма существенная тонкость. По мнению петербургского лингвиста А.Н. Миронова118, жертвование — это страдательное, болезненное выделение кого- чего-либо кому- чему-либо. Как часто в нашей жизни мы слышим слова, что принесенные жертвы были либо не напрасны, либо, наоборот, напрасны. Казалось бы, ничего такого предосудительного в них нет. Однако, открывая Евангелие, читаем следующее обращение Христа к фарисеям: «Если бы вы знали, что значит: "милости хочу, а не жертвы", то не осудили бы невиновных» (Мф 12:7). Как мы видим, Христос указывает нам на то, что явление жертвы несет в себе опасность для нашей души.
В таком случае неизбежно возникает вопрос о связи жертвования с осуждением невиновных. Почему Иисус Христос указывает на эту связь? Ведь она, на первый взгляд, совсем не обязательна. Для этого необходимо вникнуть в понятие милости. Значение этого слова выглядит так: доверительное великодушно-доброе, милосердное, сочувственное отношение.
А.Н. Миронов считает, что в слове «жертвование» очевидно присутствие, с одной стороны, затратности, а с другой — некой завуалированной корысти. Причем сущностное содержание самого явления затратности, как ни странно, связывается в любом случае, даже в случае требования жертвы, с ее навязыванием. Сам же факт такого навязывания автоматически превращается в сознании подателя жертвы в обязанность перед ним со стороны получателя жертвы.
Таким образом, жертвующий наивно расценивает свой поступок абсолютно справедливым и благородным. При этом он впадает в соблазн ожидания со стороны получателя жертвы добровольного согласия на выполнение в отношении него вполне определенных ответных действий.
Но что делать, если получатель жертвы воспринимает ее, скажем, как безвозмездный дар? Или, наоборот, недоволен тем, что его таким способом принуждают «творить добро» в ответ жертвующему? Таким образом, получается, что жертвование — это навязывание кому-либо обязанности, ответственности перед кем-либо.
Любое жертвенное действие неизбежно побуждает к ответу, который должен быть соразмерен этому жертвенному действию. Поэтому, жертвуя, мы невольно готовим наше осуждение невиновного, который также неизбежно не оправдывает наших суетных ожиданий.
Именно поэтому истинной жертвой в христианской традиции является анонимная, тайная, не отравленная страстями и потому смиренная жертва, когда жертвователь не вводит в смущение, искушение и соблазн «получателя» жертвы. Именно поэтому не принято говорить на каждом шагу о самопожертвовании, о принесении напрасных либо, наоборот, не напрасных жертв.
Таким образом, жертвоприношение по своей сути может быть лицемерным и корыстным, так как приносящий жертву ожидает что-то взамен, например, хорошую добычу, коммерческий успех, победу в предстоящей битве, взаимность в любви и (или), в конце концов, умиление и восхищение окружающих. При этом сама жертва может и не знать, что является жертвой, как это происходило с польским народом на протяжении веков. Неосознанная же жертвенность, собственно говоря, жертвенностью не является.
Н.И. Бердяев писал о том, что особое духовное шляхетство отравляло польскую жизнь и сыграло роковую роль в государственной судьбе. У поляка есть любовь к жесту, в том числе и к жертвенному жесту. В польской душе — пафос страдания и жертвы. В польской душе чувствуется судорожное противление личности, способность к жертве и неспособность к смирению. В польской душе есть всегда отравленность страстями119. Может быть, поэтому шляхетская жертвенность более всего похожа на тщеславие, на стремление хорошо выглядеть в глазах окружающих, потребность в подтверждении своего превосходства, сопровождаемую желанием слышать лесть.
Так, с одной стороны, оправдывается, безответственная политика польских правителей накануне Второй мировой войны, а с другой — «доказывается» исключительная, жертвенная роль Польши в победе над немецким нацизмом и впоследствии над коммунизмом. С помощью такой логики создается современная шляхетская мифология, которая формирует аффективно-негативное отношение к России не только политических элит, но и всего польского общества.
Выводы
В XVII в. естественный ход развития Речи Посполитой был заблокирован сторонниками «золотых свобод». Устойчивость либеральной системы правления шляхетские элиты обеспечивали за счет продажи геополитического статуса своей страны, суверенитета и территориальной целостности государства.
Разделы Польши — это плата, которую вполне осознанно и добровольно платила шляхта за свои привилегии. В первых двух разделах Речи Посполитой 1772—1795 гг. принимали участие четыре стороны — Австрия, Пруссия, Россия и Польша. Этот факт на протяжении веков не могут и не желают признать польские политические элиты, списывая свои беды на внешние факторы и, в первую очередь, на Россию.
Вступление в НАТО, настойчивые просьбы о размещении элементов ПРО — это тот же «раздел Польши», тот же торг суверенитетом, то же стремление обеспечить устойчивое существование современной польской постшляхетской элиты.
В течение столетий у политической и интеллектуальной элиты Польши сложился комплекс неполноценности. С одной стороны, это экстернальное ощущение собственного бессилия что-либо сделать, отвращение к труду, неспособность на жертву, отсутствие готовности к жестоким испытаниям, с другой стороны, ничем не обоснованное чувство собственного превосходства, тщеславие, ложная убежденность в своем благородстве, правоте, величии. Вот два полюса, определяющие шляхетский комплекс. Данный комплекс — следствие инфантилизма элит, который не дает им объективно разобраться в причинах всех своих бед. А причина здесь одна — это они сами. Но, как оказалось, польская элита не в состоянии в этом признаться.
Таким образом, в результате нашего анализа в гипотетической ментальной картине польской политической элиты, в ее психологическом портрете мы выделяем три исторически сложившиеся и в настоящее время актуализированные (манифестированные по JT. Сонди120), наблюдаемые психологические доминанты: астероидную, психопатическую и психастеническую. Они находятся в сложном диалектическом взаимодействии, рекомбинируясь и реактивируясь при изменении внутренних и внешних политических и экономических условий.
Первые две доминанты — астероидная и психопатическая — в настоящее время играют ведущую роль, блокируя политическую субъектность польского руководства. Они характеризуют выраженную ментальную инфантильностьнациональной политической элиты, ее неумение и нежелание взаимодействовать с отрицательной обратной связью, что, в свою очередь, усугубляется аффективностью и сниженным уровнем политической рефлексии нынешних операторов власти. Истероидная и психопатическая акцентуация отрицательно коррелируют с концептуальным и стратегическим мышлением политических субъектов.
После Второй мировой войны первые две акцентуации были в известной мере скомпенсированы деятельностью коммунистической ПОРП, идеологией пролетарского интернационализма и «братских славянских народов». Они также в известной мере блокировались обязательствами членства в Варшавском договоре и СЭВ на фоне тотального противостояния двух политических систем. В этот период Польша относительно благополучно развивалась в рамках психастеническойакцентуации.
По мере ослабления влияния СССР и усиления ментальной экспансии США были реактивированы истероидная и психопатическая акцентуации, что мы и наблюдали в деятельности «Солидарности» во главе с харизматическим (психопатическим истероидом) JT. Валенсой и в настоящее время наблюдаем в откровенно русофобской, враждебной позиции польского руководства по отношению к России. Реактивированные ментальные акцентуации польской политической элиты весьма профессионально и целенаправленно канализируются на восток Госдепом и спецслужбами США, вполне оправдывая политически бессубъектную, лимитрофную роль современной Польши.
В политико-психологическом плане постшляхетская элита не смогла выйти за рамки адаптивного, инфантильного способа политического существования.
Десидеро-синдром элит как злокачественное проявление крайних форм инфантилизма является следствием влияния мирового экономического порядка, основанного на интенсивном информационно-психологическом стимулировании потребления. За последние десятилетия создана мировая система агрессивной потребительской дрессировки, которая принуждает людей различного социального и политического статуса к неуемному потреблению. Система образования, воспитания, пропаганды, сама культура рыночной цивилизации подчинены этой цели. Процесс создания «идеальных потребителей», носителей десидеро-синдрома, тотален и перманентен. Этой «заразительной болезни» подвержены и национальные элиты, утратившие свою ментальную идентичность. Они не желают и не могут понять, что идентичность тех, кто забыл себя, определяют другие.
Шляхта и ее наследники в XX и XXI столетиях так и не смогли овладеть креативной рефлексией и целевой детерминацией и обеспечить тем самым достойное место своей страны в геополитическом пространстве.
Рассмотрев сущность шляхетской жертвенности, мы не можем не видеть, что, во-первых, она агрессивна, во-вторых, тщеславна. В-третьих, лицемерна и направлена на получение узко корпоративной выгоды. Такая жертвенность, помноженная на инфантильный политический прагматизм, и дала то, что известно миру из новейшей истории — трагедию польского народа, потерявшего в мировой войне более 6 ООО ООО граждан.
Шляхетский миф жертвенности психологически и нравственно отравлял и отравляет не только его авторов и апологетов. Он определяет политику современного польского государства по отношению к восточному соседу.
Мы можем предположить, что, будь Польша успешной страной в военном, политическом, колониальном, экономическом отношении, у нее были бы другие мифы. Миф извращенной шляхетской жертвенности рожден в застойном аффекте неадекватности, чувствах исторической ущербности, политического лицемерия и инфантильной обиды.
Полвека назад А. Кемпински писал о героически-самоубийственной ноте как национальной особенности поляков. С той поры «героического» стало значительно меньше, истерически-самоубийственного — много больше. Не будем забывать и о том, что американцы еще никогда и никому не прощали «дружбы» с ними. За нее всегда приходилось платить непомерную цену. Какой будет цена такой «дружбы» и так называемого партнерства для Польши, как, впрочем, и для России? Но это уже другая тема.
1 Рыцарь — от нем. Ritter, первоначально — «всадник» (лат. miles, caballarius).
2 Привилеи — привилей, от лат. ргі?ііедіит — специальный закон; польск. przywilej — жалованная грамота, дававшаяся князьями или королями в Польше (с XII в.) и Великом княжестве Литовском (с конца XIV в.) отдельным лицам или сословиям (духовенство, шляхта, горожане) и закреплявшая их права и привилегии.
3 Каштелян, шателен — польск. kasztelan из лат. castellanus, от castellum «замок». В феодальных государствах администратор замка и прилегающих территорий. Позднее кастелянами называли также смотрителей костелов, кастеляншами — кладовщиц.
4 Людовик I был сыном венгерского короля Карла Роберта (венг. Кагоіу Robert, 1288—1342) , происходившего из неаполитанской Анжуйской династии, и Елизаветы, дочери Владислава Локотка и сестры Казимира III Великого (Kazimierz III Wielki, 1310—1370), последнего короля Польши из династии Пястов. Людовик I постоянно жил в Венгрии, не вникал в сущность происходивших в Польше событий и споры из-за власти. При этом король постоянно требовал от нее денег и наконец отторгнул Червонную Русь от Польши, присоединив ее к Венгрии. Людовик Великий был дважды женат, но не имел сыновей. От Елизаветы у него было три дочери. Стараясь сохранить целостность государства, король объявил единственной наследницей свою старшую дочь Марию. Мария была замужем за Сигизмундом, сыном Императора Карла IV Люксембургского. Но вслед за смертью Людовика I (1382) началась борьба за власть, и огромная Анжуйская монархия распалась. Младшая дочь Ядвига стала королевой Польши, а средняя Мария — Венгрии. Деятельность Людовика I — короля Речи Посполитой, характерна для королей Польши времен ее упадка.
5 Солтыс — от нем. Schultheiss. В Польше выборный староста сельского общества (громады). В старину солтыс был одновременно и судьей.
6 Ракитянский Н.М. Сарматизм — ментальная основа шляхетской республики Речи Посполитой // Информационные войны. 2010. № 3. — С. 80—87.
7 Примером упадка Польского государства может служить история крылатой гусарии. В свое время крылатая гусарская кавалерия стала одним из наиболее известных символов Речи Посполитой, прочно ассоциирующимся с могуществом польской армии на полях сражений в период, когда государство находилось на пике своего могущества и простиралось «от моря и до моря» — «od morza do morza» (польск.).Польская гусария еще в XVII в. считалась «лучшей кавалерией христианского мира». Вместе с упадком самой Речи Посполитой приходит в упадок и польская гусария. Если в 1706 г. гусары еще сражаются при Калише, то позднее гусария превращается фактически в декоративное, церемониальное воинское формирование, предназначенное скорее для парадов и смотров, чем для войны. Из-за их частого появления в погребальных кортежах знатных лиц гусаров вскоре стали именовать «погребальным войском».
8 Данилевский Н.Я. Россия и Европа: взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к романо-германскому. — М.: Известия, 2003. — С. 150.
9 Разборы шляхты — процедура подтверждения потомственного дворянства шляхтой на территориях, отошедших к Российской империи после разделов Польши. В ходе разборов шляхты значительная часть малоимущей шляхты исключалась из привилегированного сословия.
10 Подкоморий (польск. podkomorzy) — земский чин. В старой Польше и Литве — судья по спорам о границах имений. Должность была довольно престижной, ее занимали представители многих шляхетских родов, например, Собеских и Храповицких. Существовали два придворных подкомория (коронный и литовский), последними в разное время были Григорий Ходкевич и Януш Радзивилл.
11 Поветовый маршал — предводитель дворянства.
12 Хорунжий (польск. chorqzy) — войсковая должность во многих странах Восточной Европы, происходящая от знаменосца.
13 Судейские чины.
14 Польск. sejm — собрание шляхты одного уезда.
15 В Польше сановники, имевшие еще титулы: великий, надворный, поль-ный, то есть полевой. От лат. dignitarius от dignitas—достоинство; польск. — dignitarze.
16 СавеловЛ.М. Лекции по русской генеалогии. — Москва, 1908; Rychlikowa I. Carat wobec polskiej szlachty па ziemiach zabranych w latach 1772—1831 II Kwartalnik Historyczny. 1991. Nr. 3. S. 51—83.
17 Маршалок (польск. marszalek), придворные чины в Польше с XIV в.
18 Лыков И.П. Подборка материалов. 2005. URL: http://kdkv.narod.ru.
19 URL: http://psodor1906.narod.ru/pol.html.
20 Аскеза (от греч. askesis — упражнение, практика) — совокупность форм и методов самоограничения и самоконтроля. Те или иные виды аскезы существуют в большинстве религий мира. По словам Патриарха Кирилла, «аскеза — это способность регулировать свое потребление, в том числе и идеями и состоянием своего сердца. Это победа человека над похотью, над страстями, над инстинктом. И важно, чтобы этим качеством владели и богатые, и бедные. Вот ответ Церкви. Мы должны научиться управлять своими инстинктами, мы должны научиться управлять своими страстями». URL: http://ru.wikipedia.org/wiki/AcKeT.
21 Стефанский Е.Е. Концептуализация негативных эмоций в мифологическом и современном языковом сознании (на материале русского, польского и чешского языков): Автореф. дис. доктора филол. наук. — Волгоград, 2009.
22 Данилевский Н.Я. Указ. соч. С. 521.
23 Святитель Игнатий (Брянчанинов). Пишу к вам прямо из сердца: Сб. писем / Сост. Е.А. Смирнова. — М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2007.
24 Curia Romana, лат., — главный административный орган Ватикана.
25 Федченков В., митр. Духовный лик Польши II Наш современник, 2004. № 9.
26 Гийом Левассер де Боплан (1595—1685), французский инженер и военный картограф, с начала 1630-х до 1648 г. находился на польской службе, преимущественно на территории Украины.
27 Булгарин Ф.В. Собрание сочинений. URL: http://az.lib.ru/b/bulgarin_f_w/.
28 Данилевский Н.Я. Указ соч. С. 55.
29 Цит. по: Лебедев С., Стельмаиіук С. Белорусский феномен. URL: http:// rusk.ru/st.php?idar=110165.
30 Юрьев А.И. Введение в политическую психологию. — СПб.: Изд-во С.-Петербургского ун-та, 1992. — С. 148—155.
31 ШанскийН.М., Боброва Т.А. Этимологический словарь русского языка. — М.: Прозерпина, 1994. — С. 279.
32 Словарь иностранных слов — 19-е Изд-во, стер. — М.: Рус. яз., 1990. — С. 450.
33 Колееов В.В. Язык и ментальность. — СПб., 2004. — С. 152.
34 Куняев С. Шляхта и мы II Наш современник. 2002. № 5.
35 URL: http://www.inosmi.ru/world/20070524/234676.html.
6 Егоршина О. Продвинуть спичками границу. URL: http://www.newizv.ru/ news/2008-09-23/98484/.
37 Соловьев С. Петровские чтения. Чтение восьмое. URL: http://www.hrono. ru/libris/sol_petr08.html.
38 КожиновВ.В. Россия. ВекХХ(1939—1964). —М. 1999.
39 Куняев С. Шляхта и мы.
40 Кемпински А. Экзистенциальная психиатрия. — М.: Совершенство, 1998, —С. 169.
41 Шлягон — грубоватый шляхтич.
42 Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта. — М.: Политиздат, 1983, —С. 8.
43 Кемпински А. Указ. соч.. С. 166—174.
44 Собчик J1.H. Введение в психологию индивидуальности. Теория и практика психодиагностики. — М.: Институт прикладной психологии, 1997. — С. 90—92, 102—106.
45 Федченков В. Указ. соч.
46 Березин Ф.Б, Мироиіников М.П., Соколова Е.Д. Методика многостороннего исследования личности. Структура, основы интерпретации, некоторые особенности применения. — М.: Фолиум, 1994.
47 Федченков В. Указ. соч.
48 Виноградов В.Н. Дипломатия Екатерины Великой. Екатерина II и Французская Революция// Новая и новейшая история. 2001. №6.
49 Федченков В. Указ. соч.
50 Там же.
51 Виноградов В.Н. Указ. соч.
52 Гачев Г. Ментальности народов мира. — М.: Алгоритм, Эксмо, 2008. — С. 238.
53 Федченков В. Указ. соч.
54 Цит. по: Куняев С. Указ. соч.
55 Цит. по: там же.
56 Цит. по: там же.
57 Федченков В. Указ. соч.
58 Журавлев A.J1. «Социально-психологическая зрелость»: попытка обосновать понятие II Феномен и категория зрелости в психологии. — М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2007. — С. 206.
59 Журавлев A.J1. «Социально-психологическая зрелость»: попытка обосновать понятие II Феномен и категория зрелости в психологии. — М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2007. — С. 206.
60 Там же. С. 206—207, 209.
61 Рубинштейн C.J1. Принципы и пути развития психологии. — М., 1959.
62 Абульханова-СлавскаяК.А. О субъекте психической деятельности. — М.: Наука, 1973.
63 Бруиілинский А.В. Психология субъекта. — М.: Институт психологии РАН; СПб: Алетейя, 2003.
64 Ломов Б.Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии. — М.: Наука, 1984, —С. 309—310,407.
65 Шарден де П.Т. Феномен Человека. Пер. и прим. Н.А. Садовского. — М.: Прогресс, 1965.
66 Агеев В.В. Принципы субъектности и современные проблемы психологии развития. URL: http://www.ageyev.kz/articles/article-44.html.
67 Ракитянский Н.М. Рефлексия в политике II Власть. 2003. № 9. — С. 21—24.
68 От лат. evolutio — развертывание, раскрывание, развитие; процесс изменения развития.
69 От греч. genesis — происхождение, становление, возникновение, развитие; процесс образования и становления развивающегося явления.
70 От лат. adaptation — приспособление; совокупность реакций, обеспечивающих приспособление.
71 Философско-психологические проблемы развития образования. — М.: ИНТОР, 1994.
72 Шарден де П.Т. Указ. соч.
73 Агеев В.В. Генетическая психология неадаптивного человека: от Жана Пиаже до наших дней. URL: http://www.ageyev.kz/articles/article-68.html.
74 Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве / Предисл., коммент. И. Темнова. — М.: Мысль, 1996.
75 Грасиан Б. Карманный оракул. Критикон. Пер. и коммент. М. Лысенко и Л.Е. Пинского. — М.: Наука, 1984.
76 Мальбранш Н. Разыскания истины. Пер. с фр. — СПб., 1999.
77 1 МэйсонД. Трактат о самопознании. — СПб.: Тропа Троянова, 2004.
78 Щербатов М.М. О повреждении нравов в России. URL: http://old-russian. chat.ru/17sherb.htm.
79 Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей: О знаменитых людях (фрагменты) / Пер. и примеч. М.Л. Гаспарова, статья Е.М. Штаерман. Отв. ред. С.Л. Утченко. (Сер. «Литературные памятники»), — М.: Наука, 1964.
80 Чиж В.Ф. Психология злодея, властелина, фанатика. Записки психиатра / Предисл., сост., пер. инояз. текстов Н.Т. Унанянц. — М.: Республика, 2001. — С. 23, 29, 39—40, 119, 149, 227—228, 331.
81 Там же. С. 250.
82 URL: http://www.sunhome.ru/psychology/11719.
83 Ортега-и-Гассет X. Избранные труды: Пер. с исп. / Сост., предисл. и общ. ред. A.M. Руткевича. 2-е Изд-во — М.: Весь мир, 2000. — С. 99—101.
84 Князь Феликс Юсупов. Мемуары: В 2 кн. — М.: Захаров, 2004.
85 Там же.
86 Герцен А.И. Былое и думы. — М.: Правда, 1983.
87 Кемпински А. Экзистенциальная психиатрия. — М.: Совершенство, 1998, —С. 100.
88 Мясищев В.М. Личность и неврозы. —Л.: Изд-во ЛГУ, 1960.
89 БылевА., Ракитянский Н. Отчего мы зависим. Что необходимо знать о психологии аддикга II Психология для руководителя. 2008. № 4. — С. 77—83.
90 DesTdero (лат.) — 1) хотеть, желать, вожделеть; 5) desTderari... погибнуть. См.: Ракитянский Н.М. Психологическое портретирование: Теория и методология психологического портретирования личности политика. —2-е Изд-во, перераб. и доп. — М.: Издательство МГУ, 2010.
91 Ганзен В.А. Системные описания в психологии. —Л., 1984.
92 Бехтерев В.М. Объективное изучение личности. Избранные труды по психологии личности в двух томах. Т. 2. — СПб.: Алетейя, 1999. — С. 90—93.
93 Дейнека О.С. Ценностно-мотивационные особенности представителей политической и бизнес-элит II Вестник политической психологии. 2001. №1,—С. 24—27.
94 От лат. locus — место и controle — проверка, контроль.
95 Крысько В.Г. Социальная психология: словарь-справочник. — Минск: Харвест, 2004. — С. 204—205; Кондаков И.М., Нилопец М.Н. Экспериментальное исследование структуры и личностного контекста локуса контроля//Психологический журнал. 1995. №1.
96 Варчук Т.В., Вишневецкий К.В. Виктимология. — М.: Юнити, Закон и право, 2009.
97 Феномен и категория зрелости в психологии / Отв. ред. А.Л. Журавлев, Е.А. Сергиенко. — М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2007.
98 Бурикова И.С., Коновалова М.А., Пушкина М.А., Юрьев А.И. Опыт психологического измерения человеческого капитала. Под научной редакцией проф. А.И. Юрьева. — СПб., 2009. — С. 52.
99 Егоршина О. Указ. соч. URL: http://www.newizv.ru/news/2008-09-23/98484/.
100 Бердяев Н.А. Судьба России. — М: Эксмо-Пресс, 1998.
101 Тымовский М, КеневичЯ, Хольцер Е. История Польши. — М.: Весь мир, 2004.
102 Шанский Н.М., Боброва Т.А. Этимологический словарь русского языка. — М.: Прозерпина, 1994. — С. 87.
103 СондиП. Судьбоанализ. — М.: Три квадрата, 2007.
104 Льюис К.С. Письма баламута. Расторжение брака. Пер. с англ.: Н. Трауберг. — М.: Fazenda «Дом надежды», 2005.
105 Ракитянский Н.М. Сарматизм — ментальная основа шляхетской республики Речи Посполитой // Информационные войны. 2010. № 3.
106 Тюиікевич С. А. Цена победы. URL: http://gpw.tellur.ru/page.html?r=itogi&s=price.
107 URL: http://www.stjohndc.org/Russian/orthhtrdx/r_08.htm/.
108 Близнеков В.Jl. Катынь и Смоленск: альтернатива символа. URL: http:// www.bogosiov.ru/text/755611.htmi.
109 Лосев А.Ф. Диалектика мифа. — М.: Академический проект, 2008. — С. 35—36.
110 Там же. С. 146—147.
111 Там же. С. 37.
112 Грасиан Б. Карманный оракул. Критикон. — М.: Наука, 1984. — С. 40, 30.
113 Посев А.Ф. Указ. соч. С. 37.
114 Цыганов В.В., Бухарин С.Н. Информационные войны в бизнесе и политике: Теория и методология. — М.: Академический проект, 2007.
115 Сонди П. Указ. соч. С. 279.
116 URL: http://www.warsaw.ru/articles/2006/art11/orden13-11-06.htm.
117 URL: http://ienta.ru/iraq/2003/07/04/oii/.
118 Миронов А.Н. Сущностное восприятие слова. Кн. 1. — СПб.: Экополис и культура, 2000.
119 Бердяев НА. Русская и польская душа. — В кн.: Польская и русская душа. — Варшава: Польский институт международных дел, 2003. — С. 159—163.
120 Сонди П. Указ. соч.
121 Керрер Н. Этнические стереотипы в польском национальном сознании XIII—XIV веков (по данным Великопольской хроники). URL: http://www.pol-ska.ru/polska/historia/hist_stereotyp.html.
Главы из книги С.Н.Бухарин Н.М.Ракитянский "Россия и Польша - опыт политико-психологического исследования Феномена лимитрофизации".
Западная Русь
И все же всегда существовало две Польша: одна из них боролась
за правду, а другая пресмыкалась в подлости.
У. Черчилль
Глава 1
Политико-психологический анализ феномена лимитрофизации Польши
В средневековой Европе система отношений личной зависимости одних феодалов (вассалов) от других (сеньоров) определялась институтом вассальства. Крупные феодалы, становясь вассалами верховного сеньора (сюзерена) — короля, получали от него земли, в свою очередь, имели своих вассалов — более мелких феодалов — и жаловали им земельные владения. Главной обязанностью вассала являлось несение за свой счет военной службы в течение определенного срока. Сеньор, со своей стороны, был обязан, кроме передачи феода (земельного имущества), защищать вассала и его имущество.
С распространением отношений вассальства, покоившихся на иерархической структуре земельной собственности, оформилась иерархическая пирамида, которая стала основой политической и военной организации феодального общества. Такая конструкция социума была обусловлена необходимостью охранять в период слабости центральной власти собственность феодалов на землю и осуществлять принуждение по отношению к крестьянству. С образованием централизованных феодальных государств происходит вытеснение вассальной военной службы системой наемных отрядов.
Непосредственно польской спецификой являлось отсутствие каких-либо правовых разграничений в рамках рыцарской группы и внутренней иерархии, разделявшей рыцарей (1), согласно феодальным принципам, на вассалов и сеньоров. В качестве единственного сеньора многочисленной рыцарской группы выступал правящий князь, и каждый рыцарь чувствовал себя зависимым только от него.
И шляхта, и рыцарство обладали общими слабостями. Так, в числе причин неудачного исхода Крестовых походов (1095—1291) в Святую землю на первом плане стоит феодальный характер крестоносных ополчений и основанных крестоносцами государств. Для успешного ведения борьбы с мусульманами требовалось жесткая централизация. Между тем, крестоносцы приносили с собой на Восток феодальную раздробленность и разъединение. Слабая вассальная зависимость предводителей крестоносцев от иерусалимского короля не давала ему действительной власти, которая требовалась на границах мусульманского мира.
Крупнейшие князья, в частности эдесский, трипольский, антиохийский, были совершенно независимы от иерусалимского короля. Психологические и нравственные недостатки крестоносцев, эгоизм их вождей, стремившихся к созданию на Востоке особых княжеств и к расширению их за счет соседей, слабое развитие у большинства крестоносцев политического мышления делали их неспособными подчинять свои личные узкие мотивы более высоким целям. К этому уже с самого начала добавились постоянные распри с Византийской империей.
Тем не менее западноевропейские рыцари в течение трехсот лет, то есть со времени Клермонского собора (1095) до Гуситских войн, были охвачены мессианской идеей, а польское рыцарство (шляхетство) все это время заботили лишь собственные привилегии.
Темы рассматриваемые в главе:
1.1. Борьба шляхетства за привилегии
1.2. Разборы шляхты
1.3. Духовная жизнь магнатерии и шляхетства
1.4. Политические нравы шляхты
1.5. Право на рокош
1.6. Шляхетские комплексы
1.7. Психологический анализ феномена польской элиты
1.8. Инфантильность польской элиты
1.9. Психология шляхетской жертвенности
1.1. Борьба шляхетства за привилегии
Существуют легенды о Земовите, сыне хлебопашца Пяста, по имени которого была названа первая польская историческая династия. Из потомков Пяста вышел князь Мешко (Mieszko I, ок. 935 — 992) — первый исторически достоверный польский князь. Владения Мешко включали в себя Великую Польшу, а также земли по среднему течению Вислы.
Болеслав Храбрый (Boleslaw I Chrobry, 967—1025) — сын Мешко — продолжил строительство Польского государства. При нем была подтверждена независимость Польши от Священной Римской империи. В 1025 г. Болеслав принял королевский титул. В его правление начинает формироваться польское дворянство — milites («рыцарство», получавшее землю за службу князю) и nobiles — знать.
Еще в XIII и XIV столетиях шляхта не имела политического значения, подчиняясь воле прелатов и баронов. При этом она объективно представляла собой реальную политическую силу, что обусловливало ее стремление занять в государстве ведущее место. Шляхта была проникнута корпоративным духом, чувствами сословной солидарности и последовательно отстаивала свои интересы, которые, как правило, находились в противоречии с интересами других сословий. В средние века она усиленно боролась с духовенством. Привилегии духовенства, а именно: взимание десятин, церковная юрисдикция, освобождение от военной службы и податей — все это становилось предметом вожделений шляхты.
С какого-то момента перераспределение привилегий стало смыслом существования шляхты. Но если на начальном этапе процесс перераспределения прав и обязанностей носил справедливый и, следовательно, конструктивный характер, то в XVII в. он приобрел деструктивный характер и в конце концов привел к потере Польшей государственности.
Обратимся к хронике борьбы шляхты за свои привилегии.
Правилен (2) XIII в. (1229 и 1291) запрещают князьям увеличивать повинности, лежащие на шляхте, сверх существующей нормы.
В первой половине XIV в. шляхтичи уже присутствуют на общегосударственных съездах прелатов и баронов в качестве простых зрителей или слушателей без права голоса.
Во второй половине XIV в. король Людовик I Великий (Ludwik Wgierski, 1326—1382), даровав различные льготы государственным чинам Польши, добился от них признания одной из его дочерей наследницей польской короны. По кошицкому привилею 1374 г. шляхта освобождалась от всех государственных повинностей, за исключением платежа поземельной подати, получала исключительное право занимать должности воевод, каштелянов (3), судей, подкоморих и др. Ранее такими привилегиями пользовались только высшие светские и духовные феодалы.
С этого момента политическая эволюция шляхетского сословия станет происходить весьма быстро. В период 1382— 1384 гг., после смерти Людовика I, она представляла у же силу, от которой зависела судьба государства.
Имея политическую силу в своих руках, шляхта ограничила сначала самоуправление крестьянских общин, подчинив их своему контролю, чего она добилась приобретением должности солтыса (5), стоявшего во главе крестьянской общины. Вартский статут 1423 г. включает в себя постановление, на основании которого помещик мог лишить солтыса должности за ослушание и сам занять эту должность. Стеснив крестьянское самоуправление, шляхта ограничила затем свободу крестьянских переселений, установила барщину и, наконец, обратила крестьянина в крепостное состояние.
При этом до половины XV столетия шляхта еще находится в служебном положении по отношению к духовному и светскому вельможеству. Государством в это время управляет аристократия. Отношения изменяются с принятием Нешавского законодательства (1454 г.), поставившего шляхту на один уровень с представителями знати — «можновладцами». Эти привилеи король Казимир IV (Kazimierz Jagiellonczyk, 1427—1492) предоставил шляхте за поддержку в его борьбе с магнатами. Привилегии ограничивали власть магнатов и короля, были вехой в формировании польской шляхетской «республики». Таким образом, в течение длительного времени постоянно шел торг между королями и шляхтой: «Мы тебе — поддержку, ты нам — привилеи!».
Исключительно корыстные интересы побуждали шляхту устанавливать ограничительные меры и по отношению к городскому сословию. По Петроковскому статуту 1496 г. мещанам запрещалось приобретать поземельные имения под тем предлогом, что они не принимают участия в военных походах и стараются уклониться от военной службы. По данному же статуту уйти из помещичьей деревни имел право только один крестьянин. И только одного сына крестьянская семья была вправе отдавать в обучение. Бежавшего крестьянина закон разрешал помещику преследовать и возвращать назад.
Во второй половине XVI в. городское представительство уже устранено от участия в законодательстве страны. Более того, шляхта подчинила промышленность и торговлю власти воевод и старост, чем окончательно убила городское благосостояние.
При этом шляхте удалось отстоять фундаментальный принцип «ничего нового» — «nihil по?і» (1505). Запрет на введение каких-либо новшеств без согласия представителей шляхты был закреплен в 1506 г. в своде законов, составленном по инициативе коронного канцлера Яна Лаского.
С начала XVI в. шляхта, превращаясь в «шляхетскую нацию» (6), была уже полноправным хозяином в государстве и осталась таким хозяином до конца существования Речи Посполитой, то есть республики — res publica.
В 30-е годы XVI в. под лозунгом «исполнения» (executio) прежних прав и возвращения королевских владений формируется политическое движение шляхты, получившее название экзекуционного движения. Политически активная часть шляхетского сословия стремилась добиться влияния на монарха, давая ему, таким образом, шанс укрепить собственную власть. Сила шляхты заключалась в том, что именно ей принадлежало право определять уровень налогов, и король был не в состоянии получить необходимые ему средства другим путем, кроме как через налоговый сбор. Эта экономическая зависимость короля, а значит государства, от шляхты была инструментом политического шантажа. Шляхта сполна пользовалась этим и начала борьбу за введение права на выборы короля. В 1538 г. Сигизмунд Старый (Zygmunt I Stary, 1467—1548) пообещал шляхте, что после смерти его сына короли будут выбираться, а он сам впредь не будет принимать никаких решений без согласия сейма.
На Петрковском сейме 1562—1563 гг. были утверждены требования экзекуционистов и, в первую очередь, требование произвести ревизию полученных магнатами прав на владение королевскими землями, что должно было ослабить позиции знати; приняли также решение, что четвертая часть доходов с этих земель станет выделяться на содержание постоянной армии. В то же время шляхта попыталась переложить обязанность по защите государственных границ на короля и крепостных. Стремясь обезопасить себя от возможных притеснений со стороны монарха, шляхта сохранила за собой право на неповиновение королю.
Таким образом, в государстве, которое все более превращалось в республику «шляхетской нации», ослабевало чувство Corpus Regni, то есть общей ответственности за его судьбу.
С введением института выборов короля процесс саморазрушения польского государства принял лавинообразный характер. Чтобы добиться избрания, кандидаты в короли выдавали шляхте все новые и новые привилегии. Процесс этот имел свой финал в том смысле, что рано или поздно должен был наступить такой момент, когда шляхта становится независимой от короля, то есть у монарха не остается привилегий, которые могут удовлетворить шляхту. И такой момент наступил. Шляхта перестала считаться с монархом и, как следствие, с государственными интересами Речи Посполитой. Личное возобладало над общественным и государственным, в результате чего в Польше утвердился своеобразный политический строй, получивший название «шляхетской демократии».
В 1572 г. умер Сигизмунд II Август (Zygmunt II August, 1520—1572), наследника он не оставил. Между различными группировками шляхты и магнатов сразу вспыхнули конфликты, источником которых была процедура избрания нового короля и назначения временного председателя сената.
Шляхта ревниво следила за тем, чтобы раздача владений и должностей не приводила к усилению позиций короля и чтобы государство не ущемляло их прав. В 1573—1575 гг. в политической жизни установилась главенствующая роль сейма. Но в условиях дальнейшего усиления имущественного расслоения шляхты это привело в XVII в. к усилению роли магнатерии — польской аристократии.
Со второй половины XVII в. начинается упадок Речи Посполитой (7). В 1652 г. в сейме впервые на практике был применен принцип liberum veto — свободное вето, когда для срыва принятия решения было достаточно одного голоса. В историю вошло имя шляхтича В. Сицинского, который своим единоличным вето воспрепятствовал продолжению сеймовой сессии и демонстративно покинул зал заседания.
Этот случай имел весьма серьезные последствия для судьбы Польши. «Принципы демократии» оказались доведенными до абсурда, и государство было ввергнуто в хаос. Впрочем, подавляющее большинство польских историков, политических деятелей и полонофилов представляют во всем мире шляхетскую демократию с ее liberum veto как великое достижение человечества. Все беды Речи Посполитой они объясняют не эгоизмом и корыстью шляхты, а кознями вероломных соседей.
Таким образом, по мнению выдающегося русского геополитика Н.Я. Данилевского (1822—1885): «германский аристократизм и рыцарство, исказив славянский демократизм, произвели шляхетство; европейская же наука и искусство, несмотря на долговременное влияние, не принялись на польской почве так, чтобы поставить Польшу в числе самобытных деятелей в этом отношении» (8).
1.2. Разборы шляхты
Государственная система Речи Посполитой, опиравшаяся на «принципы демократии», вступила в период неустойчивости и стала распадаться. При этом распад не был результатом внешних воздействий. Польшу разрушили внутренние механизмы так называемой шляхетской демократии. С развалом государства начались проблемы и у шляхты.
После первого раздела Речи Посполитой в 1772 г. власти России столкнулись с проблемой наличия многочисленной прослойки привилегированного сословия на присоединенных землях. Общее количество шляхты составляло 7—8% всего населения Польши, ее имущественный и социальный статус был разнообразен и не вписывался в существующий статус дворянина Российской империи.
Сразу после первого раздела российские власти начали проводить мероприятия по исключению малоимущей шляхты из привилегированного сословия. Разбор шляхты осуществлялся на территориях Южной Лифляндии с Динабургом, восточной Белоруссии с Полоцком, Витебском и Могилевым и восточной части Черной Руси (правобережье Западной Двины и левобережье Березины).
В частности, в правах русского потомственного дворянства признавались:
чины государственные: воеводы, староста Самонитский, каштеляны высшего и низшего разрядов, обер-гофмаршал, надворный маршал, великий гетман, польный гетман, обер-канцлер, подканцлер, великий подскарбий, надворный подскарбий, коронный секретарь, рефендарий (помощник канцлера) и т. д.;
чины придворные: великий подкоморник (обер-камергер), великий конюший (обер-шталмейстер), подконюший, ловчий, кухмистер, стольник, подчаший, крайчий, подстолий, чешник и шамбелян (камергер);
земские чины: подкомории (10), старосты, подвоеводы, судебные и подстаросты, старосты городские, писари городские, поветовые маршалы (11), хорунжие (12), земские судьи, подсудки (13), писари, регенты, стольники, подстольничьи, чешничии, под-чашии, ловчие, меченосцы или мечники, конюшие, крайчие, скарбники, обозные, стажники, мостовничие, будовничие, подсполничии, лесничие, струкчашие и пр.
Занятие одной из этих должностей кем-либо из предков давало права русского потомственного дворянства.
Документальными доказательствами дворянского статуса служили: акты определения в эти звания и должности. Если же подобный акт отсутствовал, то требовались другие бумаги, из которых было бы видно, что данное лицо действительно занимало должность, которая была сопряжена с принадлежностью к дворянскому сословию. Кроме того, доказательством дворянского происхождения считалось удостоверение о том, что предок соискателя дворянства до 1795 г. занимал должность или состоял в чине или звании, удостоверенном королевскою грамотой. При этом должно быть соблюдено условие, что это звание или чин давали ему первенство перед бесчиновной шляхтой на сеймиках (14) или место между сановниками и дигнитариями (15) королевства, а также патенты на чины военные, подписанные королем, а до конституции 1776 г. и гетманами, в которых лицо, получающее чин, названо «урожденным» (16).
Так, например, в Высочайше утвержденном докладе белорусского генерал-губернатора от 13 сентября 1772 г. шляхте указывалось подать губернским властям документы с подтверждением своего дворянского происхождения. В специальном указе разъяснялось, что через земские суды в губернские канцелярии должны подаваться списки всех членов дворянских семей с подробным описанием происхождения рода, гербами, со всеми упоминаниями и документами. В указе подчеркивалось, что впредь без царского соизволения никто не мог называть себя шляхтой и пользоваться шляхетскими правами. После указа от 14 июня 1773 г. шляхта должна была доказывать свое происхождение в Верховных провинциальных земских судах.
Во время ревизии 1772—1774 гг. часть чиншевой и служилой шляхты была записана в крестьянское сословие. Самые «нижние» слои шляхетского сословия — «земляне» и «панцирные бояре» — были записаны крестьянами поголовно. При этом их обложили подушным налогом и рекрутской повинностью.
После Жалованной грамоты дворянству 1785 г. оформились «корпоративные» права дворянства Российской империи. Все дворянские роды должны были быть внесены в Родословные книги, для чего требовалось представить необходимые доказательства своего «благородного происхождения».
Второй раздел Польши состоялся в 1793 г. В результате Россия получила Западную Белоруссию с Минском, центральную часть Черной Руси, Восточное Полесье с Пинском, Правобережную Украину с Житомиром, Восточную Волынь и большую часть Подолии с Каменцом и Брацлавом. Мероприятия по упорядочению шляхты, естественно, распространились и на эти территории.
Лишение привилегий значительной части шляхты не могло остаться без последствий. Разбор шляхты представлял собой длительный процесс. Сначала выходили указы и другие правовые акты. Потом следовали организационные мероприятия, анализ собранных документов, после чего часть шляхты лишалась привилегий. Это не могло не вызвать недовольства. Те, кто лишился ряда привилегий и вынужден был платить налоги, отдавать в рекруты сыновей и перестал называться «рыцарями», взбунтовались.
На формирование критической массы недовольных шляхтичей ушло около двадцати лет. Именно лишенные привилегий шляхтичи являлись социальной базой восстания Т. Костюшко (Andrzej Tadeusz Bonawentura Kosciuszko, 1746—1817). Известно, что основу войска мятежного диктатора составляла конная бригада генерала А.Ю. Мадалинского (1739—1805), которая отказалась выполнять решение Гродненского сейма о ее ликвидации. То есть в основе бунта профессиональных военных лежал не патриотический, а меркантильный фактор. Среди восставших, конечно, были патриоты, мечтающие о Великой Польше, но большинство боролось за восстановление привилегий. После подавления восстания Т. Костюшко в 1794 г. между Австрией, Пруссией и Россией была достигнута договоренность о третьем разделе Речи Посполитой. Договор, утверждающий новые границы, был подписан 26 января 1797 г. в Петербурге. Территория, перешедшая под власть Российской империи, разделялась на губернии (Курляндскую, Виленскую и Гродненскую). Здесь сохранялась прежняя правовая система (Литовский статут), выборность судей и маршалков (17) на сеймиках, а также крепостное право.
Сословия однодворцев и граждан Западной губернии были упразднены после указа от 19 февраля 1868 г. Однодворцев приравняли к крестьянам. Гражданам давался год для того, чтобы они сделали выбор между крестьянским и мещанским сословием. Остальным необходимо было за три года представить документы, подтверждающие право владения землей с крестьянами либо принадлежность к шляхетскому сословию во времена Речи Посполитой. Подавляющее большинство мелкой шляхты таких документов предоставить не смогло. При этом в сословие однодворцев и граждан было переведено около 200 тысяч человек (18).
Из польских родов с тех пор пользуются княжескими титулами: Чарторыйские, Гедройцы, Яблоновские, Любомирские, Радзивиллы, Сангушко, Сапеги, Сулковские, Огинские, Корибут-Воронецкие.
Графский титул носят 120 родов, из них в России в графском достоинстве признаны 56, то есть более половины не были признаны. Приведем перечень тех, кто сохранил графский титул:
Александровичи, Бобровские, Борх, Браницкие, Бржостовские, Белинские, Валевские, Велепольские, Водзицкие, Волловичи, Вельгорские, Гауке, Грабовские, Грохольские, Гуровские, Гуттен-Чапские, Езерские, Замойские, Збоинские, Илинские, Квилецкие, Кицинские, Комаровские, Корвин-Коссаковские, Красинские, Красицкие, Круковецкие, Ледоховские, Лоси, Лубенские, Любенецкие, Малаховские, Микорские, Миончинские, Мнишки, Мостовские, Мощенские, Ожаровские, Оссолинские, Островские, Остророги, Полетыло, Потоцкие, Потулицкие, Пржездецкие, Ржевуские, Скарбеки, Стадницкие, Старженские, Суходольские, Тарновские, Сераковские, Тышкевичи и Холоневские.
От Римских пап графский титул получили 17 родов, но русским правительством они не были признаны.
Баронских рода — 32, из них в России признаны только шесть: Вышинские, Горохи, Косинские, Растовецкие фон-Симолины и Шодуар» (19).
Советский политический и государственный деятель А.Я. Вышинский (1883—1954) принадлежал к польскому баронскому роду. Отец Андрея Януариевича — выходец из старинного польского шляхетского рода. Януарий Феликсович Вышинский был провизором, родственником кардинала Стефана Вышинского; мать — учительницей музыки.
Таким образом, после каждого территориального приобретения Россия устраивала длительную процедуру шляхетских разборов, в результате которых значительная часть шляхтичей теряла свои льготы, что вызывало бунты и так называемые польские восстания.
«Рост патриотических настроений», «романтическое влияние великих революций во Франции» на умы шляхтичей — все это мифология, созданная шляхетской интеллигенцией. В той исторической реальности поведение восставших в решающей степени определялось меркантильными мотивами. Движущей силой всех трех «знаменитых польских восстаний» являлась пораженная в правах в результате разборов часть шляхетского сословия. Польская и полонизированная литовская, украинская и белорусская аристократия, признанная Российской империей, активного участия в восстаниях не принимала. А если даже и принимала в лице отдельных ее представителей, то действовала крайне нерешительно и непоследовательно, чему есть простое объяснение — в случае поражения аристократия многое теряла.
«Патриотизм», в отличие от хорошо сознаваемой вполне реальной выгоды, требует системы соответствующего воспитания и наличия механизмов его реализации. Несомненным фактом является то, что патриотизм наиболее развит в так называемых авторитарных государствах. В «демократической» Речи Посполитой подобные механизмы отсутствовали. Католическая Церковь в те времена отстаивала, в первую очередь, интересы Ватикана, отсюда ее действия имели скорее деструктивный, нежели позитивный характер. Например, ксендзы провоцировали вражду между католиками и православными. Студенты знаменитых польских университетов всегда принимали активное участие в бунтах, но их количество было незначительным.
Отмечены случаи, когда хлопы (chlop — крестьянин), веря в обещания хозяев добиться бунтами лучшей жизни, выступали вместе с ними против «москалей», но со временем приходило отрезвление. Хлопы, в лучшем случае, бросали шляхтичей, в худшем — физически их уничтожали или выдавали русским властям.
Все это позволяет сделать вывод о том, что патриотическое движение в Польше было в реальности маргинальным явлением.
1.3. Духовная жизнь магнатерии и шляхетства
Реформация в Речи Посполитой не привела к политическим и социальным потрясениям, которые затронули большую часть Европы. Распространение реформации практически не встречало сопротивления. От католицизма отворачивались по причине его глубочайшего упадка. Высшее духовенство вело светский образ жизни, с небрежением относясь к своим церковным обязанностям. В начале XVI в. многим жителям Польши был присущ антиклерикализм. Отдельные представители епископата являлись в большей степени гуманистами и политиками, чем духовными лицами. Своим образом жизни и взглядами они способствовали распространению протестантских тенденций. Шляхетская реформация, в свою очередь, носила поверхностный характер, не имела под собой теологического фундамента. И именно это считается причиной того, почему многие представители шляхты возвращались в лоно католицизма. Шляхта защищала Речь Посполитую, а в ней — свое право на религиозную свободу. Свобода же как высшая ценность принималась всеми. Потому и не исполнялись королевские эдикты, например, 1551 г., зато шляхта всех религиозных ориентации поддержала в 1563— 1565 гг. отмену права церковных судов принимать решения по светским делам.
Католики выступали категорически против преследований на религиозной почве, понимая, что если начать с хлопов, то дело скоро дойдет и до шляхты. На этой почве продолжались ожесточенные дискуссии, доходило даже до острого противостояния, но религия так и не стала ареной насильственной борьбы. «Общее дело», каким представлялось государство, в достаточной степени поглощало внимание шляхты; ее материальное положение, в свою очередь, не способствовало распространению радикальных религиозных настроений. Шляхта, контролирующая власть в стране, была кровно заинтересована в том, чтобы религиозные споры не привели к гражданской войне.
Шляхта стремилась к комфорту, отличалась меркантильностью и всячески старалась исключить любой риск, способный поколебать ее власть. В то время, когда западноевропейские рыцари освобождали Гроб Господень в Иерусалиме, шляхта отчаянно билась за свои привилегии.
Польской аристократии и шляхте вообще не свойственна аскеза как добровольное принятие на себя трудностей, неудобств и главное — нравственных самоограничений. Элиты не желали испытывать себя аскезой, смыслом которой является духовное очищение себя перед Богом, исполнение его заповедей (20).
Для анализа духовно-ментальных структур в картине мира доктор филол. наук Е.Е. Стефанский оперирует понятием код культуры, понимая его как «сетку», которую культура «набрасывает» на окружающее, членит, категоризирует, структурирует и оценивает его (21). В ряду таких кодов культуры, как пространственный, временной и предметный, в структуре любого менталитета именно религиозный код является ключевым.
Религиозная вера глубже охватывает всю внутреннюю жизнь человека, чем, например, его политико-экономические убеждения. Она гораздо сильнее действует на его знание о себе, на его отношение к ближним в пределах семьи, общества и государства. Жизненные выводы из вероучения переходят в быт, обращаются в предания, проникают в плоть и кровь народа, они проявляются и в политическом поведении.
Невозможно говорить о политических идеалах шляхетского менталитета иначе, как в совокупности с его религиозно-католическими установками. Сами поляки связывают свою историю с западным мировоззрением вообще и католичеством — в особенности. Н.Я. Данилевский (1822—1885) по этому поводу писал, что «...Польша была более других славянских стран свободна от непосредственного внешнего политического давления германо-романского мира, зато она более всех подчинилась нравственному культурному господству Запада, путем латинства и феодального соблазна действовавшего на ее высшие сословия; и, таким образом, сохранив до поры до времени свое тело, потеряла свою славянскую душу» (22). Но католическая религиозность польского правящего класса имела свои особенности.
Так, в Польше в высшее духовенство путь был открыт только лицам из аристократического сословия, из магнатов и шляхты, то есть родовитого дворянства. Мещанству же и тем более крестьянству доступ туда был совершенно закрыт. Католицизм в Польше изначально был преимущественно «панской религией». Ничего подобного в России, в православных странах никогда не существовало. Наше духовенство было истинно народным. Священники часто выходили из недр крестьянства. Аристократические выходцы были редкостью, и самым выдающимся из них остается ученый, богослов и проповедник епископ свт. Игнатий Брянчанинов (1807—1867) (23).
Римская курия (24) всегда имела в своем распоряжении достаточно способов, чтобы заставить польских правителей считаться со своей волей. Все, кто сколько-нибудь касался польского вопроса, с очевидностью могут наблюдать определяющее влияние католического духовенства на поляков и на польскую историю. В Польше Римский папа всегда держал в своих руках небольшую, но влиятельную аристократическую группу духовных магнатов и через них осуществлял свою политику. Ее центром и основой неизменно являлось продвижение ментальной экспансии католичества на Восток. Это папы делали всегда и во всех случаях, почему и значение Польши в глазах Рима выдвинулось на первостепенное место в деле принудительного окатоличивания русских. Польша — передовой форпост для продвижения католичества на восток Европы (25).
1.4. Политические нравы шляхты
Важные свидетельства о национальном характере шляхты, ее политических и «демократических» нравах оставил писатель, журналист, издатель и критик Фаддей Булгарин (урожденный Ян Тадеуш Булгарин, 1789—1859). Это был незаурядный человек с интересной и бурной судьбой. Тадеушем в честь Костюшко его назвал отец, поляк, ярый республиканец, сражавшийся в мятежных войсках последнего. Фаддей прошел наполеоновские войны: принимал участие в подавлении испанских восстаний, с конницей С. Понятовского шел на Москву, потом присягнул, как и многие «свободолюбивые» и мятежные шляхтичи, русскому императору, поселился в Петербурге, где занялся журналистикой и литературой.
Булгарин обладал большим обаянием, энергией и невероятной коммуникабельностью. Он был вхож в дома Радзивиллов, Чарторыйских, Потоцких.
Уж кто-кто, как не он, знал польские нравы: «В Польше искони веков толковали о вольности и равенстве, которыми на деле не пользовался никто, только богатые паны были совершенно независимы от всех властей, но это была не вольность, а своеволие...». «Мелкая шляхта, буйная и непросвещенная, находилась всегда в полной зависимости у каждого, кто кормил и поил ее, и даже поступала в самые низкие должности у панов и богатой шляхты и терпеливо переносила побои — с тем условием, чтобы быть битыми не на голой земле, а на ковре, презирая, однако же, из глупой гордости занятие торговлей и ремеслами, как неприличное шляхетскому званию. Поселяне были вообще угнетены, а в Литве и Белоруссии положение их было гораздо хуже негров...» Например, в воспоминаниях французского инженера де Боплана (26), написанных им в середине XVII в., говорится о том, что шляхтичи служили у него возницами (27).
Таким образом, среди шляхтичей существовала своеобразная иерархия: были шляхтичи «первого, второго и т. д. сорта». «Низкосортные» шляхтичи пресмыкались перед «высокосортными». Богатые могли отобрать собственность у бедных шляхтичей. А бедные шляхтичи почитали за счастье отдать в наложницы какому-нибудь «Радзивиллу» своих дочерей и младших сестер.
При этом короля все без исключения шляхтичи воспринимали как равного себе «панибраты» и всегда оставляли за собой право на рокош. Рокош — это шляхетская конфедерация, направленная против короля.
Каждый шляхтич мог при желании иметь частную армию. Материальное положение хозяина-командира определяло ее количественный и качественный состав. Такие многочисленные и разношерстные частные вооруженные формирования находились в состоянии постоянной вражды. Возникали и распадались коалиции, каждый день появлялись и исчезали внешние и внутренние враги. Повод для войны мог быть любым: от желания обладать женщиной соседа до несогласия с решением короля. Но ни один из бесконечного множества конфликтов не перерос в гражданскую войну. Ни одно восстание против «оккупантов» не переросло в отечественную войну. Сопротивление «захватчикам» не носило ожесточенного характера народной войны, как это было, например, в Испании, Ирландии, России.
В истории практически не встречается этнос с подавленным архетипом авторитета. «Авторитет» — весьма значимый адаптивный архетип, определяющий поведение человека или группы людей в экстремальных ситуациях войны или других бедствий. Во всем мире люди в момент тяжких испытаний, когда утрачиваются привычные ориентиры, действуют, подчиняясь воле и командам «авторитета». Это вполне естественно, ибо «авторитет» — это человек, обладающий большим умом, энергией и организаторским талантом. Данный архетип, сформированный на заре человечества, помогал этносу выжить. У шляхты этот архетип атрофировался, что значительно снизило ее «выживаемость» и повысило уровень социальной энтропии. Этот процесс имел, несомненно, политически деструктивный характер. Он приобрел в соответствии с формулой Т. Гоббса характер «войны всех против всех». В этой связи вновь обратимся к классику отечественной политологии Н.Я. Данилевскому: «... кому случалось видеть отвратительное, но любопытное зрелище драки между большими ядовитыми пауками, называемыми фалангами, тот, конечно, замечал, как нередко это злобное животное, пожирая с яростью одного из своих противников, не ощущает, что другой отъел уже у него зад. Не представляют ли эти фаланги истинную эмблему шляхетско-иезуитской Польши — ее символ, герб, выражающий ее государственный характер гораздо вернее, чем одноглавый орел?» (28).
В мирное время основными занятиями шляхты были охота, полонез и прочие галантные увеселения. А воинскую повинность, например хождение в караул, за них несли хлопы.
В XVIII в. польский шляхетский сейм издал постановление, вынуждавшее белорусов пользоваться во всех государственных учреждениях только польским языком. Православные в ту эпоху не имели права занимать государственные должности. Все церковные требы — крещения, браки, похороны — совершались только с разрешения католического ксендза. Жили белорусы, по описанию польского идеолога Просвещения, философа, ученого и литератора С. Сташица (1755—1826), так: «Я вижу миллионы творений, из которых одни ходят полунагими, другие покрываются шкурой или сермягой; все они высохшие, обнищавшие, обросшие волосами... Наружность их с первого взгляда выказывает больше сходства со зверем, чем с человеком... пища их — хлеб из непросеянной муки... А в течение четверти года — одна мякина...» (29).
Даже бедные шляхтичи резко дистанцировались от холопов (хлопов), которых называли «быдлом». Bydio — это тягловый крупный рогатый скот, в широком понимании — приблизительный аналог русского ругательства «скотина». Истинный шляхтич предпочел бы умереть с голода, но не опозорить себя физическим трудом.
Каждый из них отличался особым «гонором» (от лат. honor — честь), то есть чванливым высокомерием, заносчивостью и спесью. Существует миф о том, что шляхта обладала обостренным чувством собственного достоинства и храбростью. Обратим внимание на то, что исследователи польской шляхты, польских элит свои статьи всегда начинают с фразы о храбрости, доблести и благородстве, отдают, так сказать, должное, и лишь потом переходят к «отдельным недостаткам» польской аристократии и шляхетства.
Но может ли называться благородным и просвещенным сословие, способное уничтожить в XX в. сотни православных храмов? Сжечь самые красивые здания и великолепные мосты в Киеве, как это сделали шляхтичи при отступлении в 1920 г.? Как оценить варварство по отношению к военнопленным и хлопам, которое чинило шляхетство всю историю своего существования?
В Российской империи тоже было крепостничество и холопов господа не жаловали. Русские дворяне и помещики тоже нередко отличались жестокостью, но никто в России их не называл и не называет «просвещенными демократами». Так что, с одной стороны, сейм, выборность короля как образец «демократии», с другой — народ, быдло и собачья кровь — «пся крев». Одна страна — две нации, две Польши.
1.5. Право на рокош
Существование и развитие любого государства обеспечивается сохранением непреложных законов его функционирования. Например, закономерности биологической структуры описываются явлением биоценоза. Биосистема может существовать самостоятельно, если получает энергию извне, обычно прямо от солнца. Число видов в биоценозе, место в экологической нише каждого из них, связи с другими видами складываются естественным путем. Если в результате деятельности человека круговорот элементов в биосистеме нарушается, начинается деградация экологической системы, которая представляет опасность и для человека. Аналогичные закономерности присутствуют и в структурах других уровней системы жизнеобеспечения.
В соответствии с правилом «каждый элемент системы оказывает влияние на все другие элементы» и принципом гармонии «уравновешенности частей в целом» представляется возможным рассматривать функционирование, например, политических структур в системе того или иного государства. Так, психоценоз обеспечивает гармонические отношения в социуме, предполагая сохранение в человеческом сообществе того или иного государства разнообразных психологических типов.
А.И. Юрьев определяет психоценоз как совокупность людей с различными психологическими свойствами, особенностями, состояниями, которые составляют политическое общество (30). При этом психологические особенности людей могут радикально отличаться. Развитому обществу приходится считаться с неистребимостью психологических различий между людьми и целыми социальными группами. Людям с различными психологическими качествами и свойствами приходится существовать в единой социально-политической системе.
Мы говорим о «психоценозе» как о некой равновесно-динамической системе. Когда по каким-либо причинам равновесие нарушается, среди прочих феноменов общество в лице как правителей, так и обывателей чаще всего неожиданно для себя обнаруживает и некоторые весьма неприятные политические явления. Политическая система в Польше исторически складывалась таким образом, что определенные преимущества стремилось получить и получило шляхетство как наиболее активная, пассионарная часть общества. А получив свои необоснованные «привилеи» и злоупотребляя ими, оно нарушило равновесие в обществе и государстве.
Шляхтичам нравилось называть себя рыцарями. В «Этимологическом словаре русского языка» мы находим: «РЫЦАРЬ. Др.-рус. заимств. из польск. яз., где rycerz <ср.-в. нем. ritter «всадник» (31). «Словарь иностранных слов» говорит нам, что рыцарь — это «самоотверженный, великодушный и благородный человек» (32). В.В. Колееов пишет, что русские историки и философы тосковали о том, что Русь-Россия не знала рыцарства. Он приводит слова И. Ильина: «Спасение России в воспитании и укреплении рыцарства». Признаки рыцарства, указанные философом, совмещают в себе признаки героя и святого. Но в своем исследовании В.В. Колееов говорит также о «рыцаре больших дорог», который «служит добру, только если это не входит в противоречие с нуждами собственного его добра — имущества, уже накопленного... В России разбойник оставался разбойником. В Европе разбойник стал рыцарем» (33).
Шляхетство объединило и сфокусировало в себе людей с таким психологическим качеством, как стремление к свободе, как они ее, эту свободу, понимали. Эта мобильная, динамичная и беспринципная социально-политическая группировка изначально складывалась из амбициозных и алчных людей с безудержным влечением к авантюризму и доминированию. Каждый шляхтич считал себя высшей инстанцией, и, что было для них естественно, все они отрицали общепринятые нормы. Для них существовал только один авторитет — авторитет реальной силы. Совокупность людей с такими и другими особенностями, о чем будет сказано ниже, в психологии и психиатрии идентифицируют как психопатический тип, который ассоциируется с психологией бессознательного*.
Определенная критическая масса вооруженных, социально безответственных субъектов в конкретном политическом контексте, не уравновешенная другой политической силой, правовыми основаниями жизни или внутренними сдерживающими началами, такими как мораль и нравственность, начинает вести себя в качестве относительно автономного, весьма эгоистически-агрессивного и непредсказуемого политического образования. При этом они противопоставляют себя не только обществу, но и центральной власти. Наш анализ исторических событий позволяет предполагать, что право на рокош в известной мере может объясняться собственно психологическими причинами, хотя, и это очевидно, только ими не исчерпывается.
1.6. Шляхетские комплексы
В начале этого раздела предоставим слово польскому писателю, лауреату Нобелевской премии 1980 г. в области литературы Чеславу Милошу (Czesiaw Miiosz, 1911—2004): «Начало всему — шестнадцатый и семнадцатый век. Польский язык — язык господ, к тому же господ просвещенных, — олицетворял изысканность и вкус на востоке до самого Полоцка и Киева, Московия была землей варваров. С которыми — как с татарвой, вели на окраинах войны...». «Поляки так или иначе ощущали свое превосходство. Их бесило какое-то оловянное спокойствие в глубине русского характера, долготерпение русских, их упрямство...». «Свое поражение в войне поляки встретили недоуменно... Побежденные презирали победителей, не видя в них ни малейших достоинств» (34).
Первичный этап процесса становления шляхетского сословия носил в целом позитивный характер. Именно на данном этапе Польша достигла вершины своего могущества. Однако «золотой» XVI в. является и началом конца польской государственности. Шляхта, сосредоточив в это время практически всю полноту власти в своих руках, утратила стимулы к развитию. Солнце для шляхетства остановилось в зените, и это означало закат ее истории. Началось разложение правящей элиты. Каждый самый захудалый шляхтич считал себя равным королю.
Ощущение неограниченной власти и безнаказанности ослабляло волю, притупляло чувство самосохранения. Шляхта перестала воспринимать внешнюю опасность, отказалась перечислять деньги на содержание армии. Шляхтичи и польская аристократия гнушались любого труда, в том числе ратного. Их не привлекало освоение дальних земель и морских просторов.
Взглянем на карты Балтийского и Северного морей. Эти моря омывали берега Швеции, Польши, Дании, Германии, Нидерландов, Бельгии, Великобритании, Норвегии.
Россия со времен Ливонских войн боролась за выход к Балтийскому морю и только благодаря победе в великой Северной войне (1700—1721) этот выход получила.
Все перечисленные страны, за исключением Польши, имели заморские колонии. Например, Швеция, помимо обширных колоний в Европе, в разные периоды времени имела следующие заморские владения: острова Гваделупа (1813—1814) и Сен-Бартельми (1784—1878), в Северной Америке — Новая Швеция (1638—1655), в Африке — Золотой Берег (1650—1653).
Даже маленькая Голландия была великой колониальной державой и какое-то время на равных конкурировала с Англией и Францией.
Подавляемая Швецией и Данией Норвегия владела Оркнейскими и Шетландскими островами, пока король Христиан I в 1468 г. не отдал их в залог шотландскому королю. Тем не менее остров Буве в Южной Атлантике, с прилегающим к нему шельфом, находится в зависимости от Норвегии.
Только поляки, столетиями имеющие доступ к морю, проявили пассивность и остались без колоний. Этому, с первого взгляда, непонятному факту есть свое объяснение. Освоение морских просторов и колонизация заморских земель — задача стратегическая, следовательно, государственная. Только с помощью правящих династий и центральных органов власти можно проводить подобные масштабные операции. Примером тому служат Португалия, Испания, Великобритания, Голландия, Франция и т. д. Правда, известны примеры стихийной колонизации, например, викинги «в частном порядке» освоили Исландию и Гренландию.
Россия двадцать лет вела кровавую Северную войну, чтобы прорваться к Балтийскому морю, после чего она стала Империей, русские открыли Антарктиду, колонизовали Аляску и часть Калифорнии. Русские мореплаватели совершали кругосветные путешествия, ими, в частности, были открыты многие острова Туамоту. На карте мира Туамоту имеет второе название: «острова Россиян», и многие из атоллов названы в честь русских: Кутузова, Румянцева и т. д. Все это стало возможным благодаря сильному государству, которое обеспечило необходимые для экспедиций ресурсы.
В Польше роль государства была сведена к нулю, и поляки оказались не способны не только к решению стратегических задач, но даже к их постановке. Пассионарный потенциал нации не использовался властью для великих свершений, а был сожжен во внутренних конфликтах. Именно поэтому Речь Посполитая, имеющая природный доступ к морю, не стала морской державой. Этим же обстоятельством можно объяснить беспомощность попыток аристократов и шляхетства восстановить постоянно утрачиваемый суверенитет страны.
Польские элиты до сих пор отрицают свою ответственность за многовековое унижение своей родины. По их мнению, только внешний фактор является причиной всех бед и несчастий Польши. Так, М. Мушиньский, профессор Университета кардинала С. Вышинского, и К. Рак, историк и философ, в статье «Историю Польши вновь пишут русские и немцы» настаивают на том, что: «Истинная история Польши не известна миру и, что еще хуже, не известна нам самим. То, что мы знаем о своей истории, было в значительной мере навязано нам имперскими державами, которые с начала XVIII в. стремились уничтожить Польшу и польский дух. Их самым большим успехом было привитие полякам предрассудка, согласно которому мы сами несем ответственность за почти трехсотлетнюю зависимость от чужих держав. Здесь мы имеем дело с одним из основных социотехнических приемов колониального владычества — имперское завоевание представляется благодеянием, оказанным покоренному. В XVIII в. поляки якобы не умели править сами, страна впала в анархию, и поэтому Россия, Пруссия и Австрия совершили акт милосердия и разделили между собой "больную Польшу".
Еще один прием имперской манипуляции заключается в разрушении имиджа покоренного народа. Поэтому захватчики упрекали Польское государство, погрязшее в анархии, в том, что оно угнетало иноверцев и представляло собой угрозу стабилизации в Центрально-Восточной Европе» (35).
«Польше не повезло с географией», — выразила мнение польской элиты известная киноактриса Беата Тышкевич, представительница древнего графского рода. В такой логике источниками многочисленных польских бед всегда предстают любые внешние обстоятельства, в том числе и геополитические, а именно — Россия и Германия, между которыми Польша имела «несчастье» оказаться.
Современные польские интеллектуалы, в соответствии со своей нерефлексивной экстернальной традицией, потешаются над «тремя злыми клоунами» — Черчиллем, Рузвельтом и Сталиным, наблюдающими за Европой с высокого помоста, с которого руководители мира шутят, рассказывают анекдоты, говорят Сталину комплименты и, между прочим, обсуждают послевоенный раздел Польши. Черчилль предлагает сдвинуть ее границы на запад, рисуя спичками этот «трансфер» (36).
Но Португалия, Нидерланды, Бельгия, Австрия и десятки других европейских стран в более неблагоприятных «географических» и иных условиях сумели не только сохранить суверенитет, но и создать великие империи и добиться всемирного уважения.
Шляхтичи и аристократы не хотели воевать и не проявили способностей в управлении страной. Они стали приглашать для своей защиты иностранные армии. В частности, для подавления последнего крупного православного восстания 1768 г. И. Гонты и М. Желязняка они привлекли русские войска под руководством генерала М.Н. Кречетникова (1729— 1793). Восстание было подавлено, Иван Гонта и его сподвижники, как граждане Речи Посполитой, выданы полякам, вот тут-то шляхта «повеселилась». С Гонты сняли двенадцать полос кожи, а затем он был четвертован, тело его разрублено на множество кусков, которые потом прибили на установленные в малороссийских городах виселицы. Все это было сделано по решению суда. Польский суд приговаривал повстанцев к четвертованию, сожжению и прочим экзотическим казням. Откуда такая дикость? Где цивилизованность, христианское милосердие, благородство и честь? На подобные казни, как на праздничные представления, сходились шляхтичи с женами, детьми, немощными родителями.
В 1794 г. А.В. Суворов подавил восстание польских конфедератов. Состоялся суд над восставшими, была и амнистия с церемонией по передаче сабель восставшим. Лидера повстанцев Т. Костюшко в камере посетил Император Павел I и вместе со свободой даровал земли, деньги, дорогую одежду. Т. Костюшко дал присягу на верность Российскому императору. Так поступали все лидеры знаменитых польских восстаний. Интересный и много говорящий о менталитете шляхетства факт.
«У нас перед глазами, — писал историк С.М. Соловьев о Польше, пригласившей на свой трон саксонского курфюрста вместе с его армией, — страшный пример, к чему ведет отвращение от подвига, от жертвы, к чему ведет войнобоязнь. Польша была одержима в высшей степени этой опасной болезнью... Тщетно люди предусмотрительные, патриоты, указывали на гибельные следствия отсутствия сильного войска в государстве континентальном, указывали, как Польша теряет от этого всякое значение; тщетно на сеймах ставился вопрос о необходимости усиления войска: эта необходимость признавалась всеми; но когда речь заходила о средствах для войска, о пожертвованиях, то не доходили ни до какого решения, и страна оставалась беззащитной, в унизительном положении, когда всякий сосед под видом друга, союзника мог для своих целей вводить в нее войско и кормить его на ее счет. От нежелания содержать свое войско, от нежелания жертвовать принуждены были содержать чужое, враждебное войско, смотреть, как оно пустошило страну» (37).
В.В. Кожинов пишет так: «По сведениям, собранным Б. Урланисом, в ходе югославского сопротивления погибли около 300 тысяч человек (из примерно 16 миллионов населения страны), албанского — почти 29 тысяч (из всего лишь 1 миллиона населения), а польского — 33 тысячи (из 35 миллионов). Таким образом, доля населения, погибшего в реальной борьбе с германской властью в Польше, в 20 раз меньше, чем в Югославии, и почти в 30 раз меньше, чем в Албании!» (38).
Продолжая тему, С. Куняев обращает внимание на следующее важнейшее обстоятельство: «Но ведь все же воевали поляки — ив Европе в английских частях — армия Андерса, и в составе наших войск, и в 1939 г. — во время немецкого блицкрига, длившегося 28 дней? Да, воевали. Но общая цифра погибших за родину польских военнослужащих — 123 тысячи человек, 0,3% всего населения — от 35 миллионов. Наши прямые военные потери — около 9 миллионов человек. Это 5% населения страны. Немцы потеряли (чисто германские потери) 5 миллионов солдат и офицеров — около 7% населения...
В таких страшных войнах, какой была Вторая мировая, тремя десятыми процента — такой малой кровью — Родину не спасешь и независимость не отстоишь, никакие гениальные фильмы не помогут. В жестоких и судьбоносных войнах XX в. сложилась одна арифметическая закономерность. В настоящих опытных, боевых, организованных армиях, воодушевленных либо высокими идеями патриотизма, либо агрессивной, тоталитарной пропагандой, соотношение павших на поле брани солдат и офицеров приблизительно таково: на десять солдат погибал один офицер. Эта цифра — свидетельство мужества офицеров, разделявших в роковые минуты свою судьбу с подчиненными. Это — норма хорошей армии. Она приблизительно одинакова и для армии советской, и для немецкой. Если офицеров гибнет гораздо больше (1:3, как во французской), значит, армия, несмотря на мужество офицеров, плохо подготовлена. А если наоборот? В борьбе за независимость Польши на одного офицера погибало 32 солдата. Может быть, польские офицеры — а среди них ведь было немало и младших — умели успешно прятаться за солдатские спины?» (39).
1.7. Психологический анализ феномена польской элиты
Антон Кемпински (1918—1972), выдающийся польский психиатр и философ, так характеризует ментальные особенности поляков: «героически-самоубийственная нота нам не чужда. Пожалуй, ни один народ не начинает своего гимна словами о том, что отчизна еще не погибла»40.
Возможно, эта героически-самоубийственная нота является своеобразным ответом поляков на dolor existential — «боль существования», которая является специфически человеческой чертой. Человек всегда стремится каким-то способом уменьшить напряжение этой «экзистенциальной боли». Трудно предположить, в какой степени в каждом индивиде присутствуют самодеструктивные тенденции. Во всяком случае, самоубийство можно считать чисто человеческим проявлением. Немного найдется людей, которые в своей жизни не хотели бы однажды покончить с собой.
Тип алкогольного поведения ради того, чтобы «залить горе», — явление повсеместно известное. Требуется напиться «мертвецки» пьяным, чтобы забыть о том, что болит, чтобы покончить хотя бы на короткое время со своим страданием. Так агрессия по отношению к окружению соединяется с самоагрессией. Типы выпивок, героический и самоубийственный, соединяются между собой. Проблема польского алкоголизма сводится к парадоксу, состоящему в том, что Польша лидирует среди европейских стран по числу пьяниц, вовсе не лидируя по количеству потребляемого на душу населения алкоголя. Поляки любили и любят напиваться до бесчувствия. У них превалирует героический и самоубийственный типы выпивок. Начинают, например, по «одной» за компанию, а заканчивают героически-самоубийственным типом алкоголизации.
Используя одну из психиатрических типологий, А. Кемпински полагает, что в менталитете польского общества преобладают истерические и психастенические проявления. Истерические особенности, по его мнению, лучше всего характеризуют польский иілягон41. Это — стремление импонировать окружению (тщеславие), произвести эффект без чувства обязательности, безграничная фантазия, чувства бурные, но поверхностные, легко и быстро переходящие от одной крайности к другой.
Напротив, психастенические особенности лучше всего выражает фигура польского крестьянина, рядового труженика. Это человек тихий, покладистый, избегающий споров, низкого мнения о себе, он охотно провалился бы под землю, чтобы никому не мешать. В определенной степени эти два личностных типа взаимно дополняются так, что общество, состоящее из подобных людей, может существовать. Одни заседают, другие —работают.
Исчез шляхтич, исчез польский крестьянин, но исторически закрепленные типы мышления, чувствования и поведения сохранились.
Поистине К. Маркс был прав, утверждая, что «традиции всех мертвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых»42. И мы по-прежнему наблюдаем типично шляхетское фанфаронство и крестьянское усердие. Оба описанных Кемпински, на первый взгляд, противоположных типа связывает одно общее качество. И для одних, и для других главным вопросом жизни является вопрос: «Что другие обо мне подумают?». Истерик стремится завоевать одобрение окружения яркостью, фанфаронством, блистательностью, а психастеник — тихой обязательностью, покладистостью и добротой43.
Подобные типы поведения свидетельствуют о самолюбовании «автопортретом», образом своего «я» (.self-concept). Пользуясь известным сейчас в психологии и психиатрии определением, можно было бы сказать, что в этом выражается определенная психическая незрелость — инфантилизм. Ибо важнейшим качеством психической зрелости является рефлексия — умение объективного восприятия самого себя и способность реалистично ответить на вопрос: «Каков я?». Это вопрос так же типичен для молодежного возраста, как типична и неспособность дать на него адекватный ответ. В инфантильном периоде жизни он может стать источником мучительных переживаний. При отрицательных самооценках дело может дойти даже до попыток самоубийства. Чтобы как-то отличиться перед самим собой и перед окружением, такой человек способен рисковать собственной жизнью в соответствии с инфантильно-героической установкой, которая с возрастом у многих никуда не уходит. Именно развитие рефлексии позволяет преодолевать психологический инфантилизм.
Истерическая и психастеническая доминанты идентифицируются психологами и психиатрами как слабый тип взаимодействия с социальным и политическим контекстом. Общественная роль первых — баламутить, смущать покой, энергично звать куда-то, но не вести по-настоящему к какой-то значимой цели. В отличие от рефлексивной ментальной позиции, таким людям свойственны реактивная доминанта мышления, непонимание причинно-следственных связей, неспособность работать с отрицательной обратной связью и, как следствие, сниженная субъектность, безответственность, а также позерство, нарциссизм, грандиозность восприятия собственного «я», потребность в обожании со стороны других, эгоцентризм, иждивенческие тенденции. Они неспособны к длительному напряжению во имя целей, не обещающих лавров и восхищения со стороны окружающих. В политике — это красноречивые и бессовестные популисты, легко меняющие из тщеславия и личной выгоды линию своего поведения. Проблему «быть или казаться» они решают в пользу последнего.
Второму, психастеническому, типу свойственна пассивно-страдательная позиция, неуверенность в себе, высокая чу встви-тельность, болезненная рефлексия и подвластность средовым воздействиям, повышенная чуткость к опасности, беспомощность перед лицом грубости и жестокости. Такой тип людей руководствуется главным образом не столько потребностью достичь успеха, сколько потребностью избежать неудачи. При малейших трудностях они проявляют уступчивость и не претендуют на лидирующие позиции, им свойственна конформная позиция, покорность и жертвенность, приверженность морально-нравственным традициям44.
Следуя далее в нашем анализе логике А. Кемпински, нельзя не сказать об одном весьма значимом энергетически сильном, но вместе с тем инфантильном, качестве польского национального менталитета, который и до настоящего времени ярко и выразительно представлен в политическом поведении элит. В. Федченков определяет его как «гонор». В переводе на русский язык это означает гордость, и притом, по его словам, не очень еще и глубокую, а поверхностную, быструю, вспыльчивую, но постоянно возгорающуюся. И куда бы вы там ни обратились, что бы вы ни читали, везде услышите это несчастное губительное слово — гордость, честь... Храбрость шляхты трансформировалась в ее кастовую гордыню, выработался деспотизм: всякий в своем поместье хотел быть и почти был королем. Спесь и чванство шляхты проявились и в том, что именно в Польше простой народ, особенно из восточных областей, получил название «хлопов», холопов. Или «быдло», то есть скотина. Или «пся крев» — собачья кровь.
Какое же нужно иметь неуважительное отношение к личности другого человека, чтобы так именовать своего брата, да еще и христианина! Всякий польский шляхтич «рождается для короны», то есть путь к престолу открыт перед ним. Такое убеждение породило грандиозность восприятия собственного «я», что на самом деле есть инфантильное и фальшивое представление о собственной значимости. Установилось убеждение, что шляхтич создан для сабли, а не для пера, не для писательства даже, а тем более — не для торговли, не для «черной» работы45.
В психологической и психиатрической научной литературе подобный тип определяется как психопатический. Поведение людей такого типа осуществляется без учета социальной и этической нормы. Их отличает высокий уровень притязаний, низкий уровень эмпатии, пренебрежение к интересам других людей, неспособность организовать свою деятельность в соответствии с устойчивыми мнениями, интересами и целями. Они не желают учитывать последствия своих действий, не умеют извлекать пользу из собственного опыта46. Им свойственна тенденция к противодействию внешнему давлению, склонность опираться в основном на свое мнение, а еще больше — на сиюминутные побуждения. В состоянии аффективной увлеченности, азарта у них преобладают эмоции гнева или восхищения, гордости или презрения, то есть ярко выраженные, полярные по знаку эмоции, при этом контроль интеллекта не всегда играет ведущую роль. Потребность гордиться собой и снискать восхищение окружающих — это насущная потребность для личностей данного типа, в противном случае эмоции перерождаются в гнев, презрение и протест. Как правило, их инфантильная, неадекватно завышенная самооценка позволяет им рационализировать свое импульсивное поведение посредством провозглашения необязательности обязательных для всех остальных норм и правил. Непосредственная реализация возникающих побуждений и недостаточно развитая способность к прогнозированию приводят их к отсутствию страха перед возможными негативными последствиями. При этом они способны влиять на судьбы других людей, но эта способность находится в зависимости от того, насколько зрелым и независимым от сиюминутных побуждений является представитель данного типа. В единении с истероидной установкой такие лица могут восприниматься другими людьми как яркие, мужественные, героические личности, склонные к подвигу и самопожертвованию.
Психопатическая доминанта польской элиты формировалась и воспроизводилась в течение нескольких веков. Так, особенностью политического развития Польши было то обстоятельство, что сословная монархия не стала в ней ступенью к установлению абсолютизма. Начиная с XVI и до XIX вв. Речь Посполитая являла собой уникальный в истории случай существования магнатско-шляхетской республики в монархическом облачении. Лишь шляхтичи считались народом. Не только закрепощенные хлопы, но и мещанство городов, включая бюргерство Данцита (Гданьска), Торна (Торуня) и других центров со значительным немецким населением, было лишено политических прав. Если допустить, что низшие классы Польши — «хлопы», крестьяне, батраки, панщина — были безмерно далеки от «панов» и это сгубило единство и мощь Польши, то почему те же самые условия барщины не погубили Россию в 1812 г. при нашествии блестящих войск Наполеона? Почему дворяне и крестьяне-рабы встали вместе на защиту Родины и изгнали Наполеона? Значит, есть крестьяне и крестьяне, барщина и панщина...47. Представляется обоснованным, что главный источник трагической судьбы Речи Посполитой — невиданный в Европе, ничем не скомпенсированный внутренний социальный развал. Наивно было бы ожидать, что энергичные соседи станут с голубиной кротостью взирать на то, как Польша слабеет под бременем раздоров дворянских группировок и казацких восстаний, и не попытаются осуществить свои территориальные притязания48.
В. Федченков приводит следующие цитаты из «Польского катехизиса для революционеров»: «Старайся всеми мерами... нажиться за счет русской казны: это не есть лихоимство; ибо, обирая русскую казну, ты через то самое обессиливаешь враждебное тебе государство и обогащаешь свою родину... И Святая Церковь (католическая) простит тебе такое преступление; Сам Господь Бог, запретивший убивать ближнего, разрешает через святых мужей обнажать оружие на покорение врага Израилева». «Помни, что Россия — первый твой враг, а православный есть раскольник (схизматик); и потому не совестись лицемерить и уверять, что русские — твои кровные братья, что ты ничего против них не имеешь, а только — против правительства, но тайно старайся мстить каждому русскому...»49.
Когда произошло восстание против России в 1863 г., в газете революционных кругов «Независимость» («Непод-леглосщь») писалось так: «Польша — это острый клин, вогнанный латинством в самую сердцевину славянского мира с целью расколоть его в щепы». И если о ком другом, то уже
0 Польше, во всяком случае, безусловно, необходимо сказать, что религия, и именно католическая, имела и до сих пор еще имеет огромное значение. И без этого не понять Польши, ее истории и ее падения50.
Нередко ставится человеку в плюс, что он не даст себя в обиду, что это признак силы характера. На самом деле гордость, да еще и легковоспламеняющаяся, есть опасная и жестокая болезнь, вредная не только самому страдающему ею, но и окружающим. Самолюбивый человек, обремененный инфантильным психопатическим комплексом, и сам расстраивается от всяких поводов, и других мучает: это мы постоянно видим в повседневной жизни. То же самое, по словам В. Федченкова, должно сказать и о целом народе. С этим проявлением польского менталитета связывается цепь других болезненных последствий. В самом деле, возьмем, например, известный польский феномен, так называемый либе-рум вето, — «не позвалям». Любой шляхтич на сеймах мог один сорвать все решения, если он с ними не согласен. Право «либерум вето», соединенное с продажностью шляхетско-магнатского сословия, превращало само понятие государственной власти в фикцию51.
Вот примеры: из 18 сеймов за 17 лет при Августе II (1717— 1733) 11 сорвано и 2 окончились безрезультатно. В мире не было другого народа, который бы пользовался таким неограниченным, точнее — необузданным, правом голоса. Из этой «золотой свободы» выросла другая болезнь — безначалие, о чем постоянно говорят не только историки, но и сами поляки. У них даже сложилась невероятная поговорка: «Полска нержа-дем стой» — «Польша непорядком держится». Одновременно с этим все исследователи польского менталитета отмечают другое его свойство: необычайную возбужденность, горячность, вспыльчивость, восприимчивость, нетерпеливость, легкость, воспламеняемость. Не раз за последние два столетия Польша находилась в крайней смертельной государственной опасности. Варшаву осаждают враги. А паны закатывают балы... Так, при короле Понятовском, пишет В. Федченков, решаются последние часы Польши. Сейм не может прийти к решению об ограничении «либерум вето» и о предоставлении некоторых прав низшим классам, и тут же задается королем пир на 4 ООО человек. Бал для поляков — первая необходимость.
Г. Гачев, автор замечательного эссе «Польша», преисполненного симпатии и любви к полякам, с горечью пишет: «Такое создается впечатление, что тут постоянно пируют и танцуют и весело жизнь препровождают. Немногозаботливость. Бесшабашность. Радость бытия вкушается сразу, а не откладывается на потом, про запас... Недаром и гимн Польши — это мазурка Добровского — плясовой ритм, а не марш. И кто-то там заметил: "Проплясали поляки свободу Польши"52.
Сам Костюшко, этот прославленный, и недаром, герой национальной Польши, недостаточно приготовился к восстанию против таких сильных противников, как Россия и Пруссия. Его соратники выступили, даже не дождавшись его. Впоследствии, на допросе в Петербурге, друг Костюшко С.Ф. Урсин-Немцевич дал такое показание по вопросу, почему они подняли восстание с другими: «Восстание было плодом отчаяния и безумной поспешности; увлеченные воображением, они (поляки) легко принимали признаки за надежды, надежды за вероятности; легко было предвидеть бездну, которая нас поглотит; и я был в отчаянии; я добивался только ран, добился до них и до тягостного плена»53.
В манифесте польского сейма от 6 декабря 1830 г. цели восстания были сформулированы людьми, несомненно страдавшими манией величия: «...не допустить до Европы дикой орды Севера... Защитить права европейских народов...»54.
Через тридцать с лишним лет во время польского восстания 1863 г. немецкий историк Ф. Смит жестоко высмеет идеи авторов манифеста: «Не говоря уже о крайней самонадеянности, с которою четыре миллиона людей брали на себя покровительство 160 миллионов, поляки хотели еще уверить, что предприняли свою революцию за Австрию и Пруссию, дабы "служить им оплотом против России"»55.
Профессор истории Я. Тазбир пишет о январском восстании 1863 г.: «Это же было просто безумие... мы пошли в бой без оружия. Между прочим, манифест повстанческого правительства 1863 г. был написан вовсе не кем-то из политиков, а поэтессой Ильницкой, которая верила, что одного только энтузиазма достаточно, чтобы враг был разгромлен. Друцкий-
Любецкий, который был величайшим польским финансовым гением, в момент, когда вспыхнуло восстание 1830 г., был абсолютно убежден, что где-то есть командующий со штабом, который всем этим руководит, но он так ловко законспирирован, что русские его не могут схватить. А когда он узнал, что нет никакого командующего и никакого штаба, то велел собрать дорожные сундуки и уехал в Петербург, ибо считал, что все это не имеет никакого смысла... Восстание не имело ни малейших шансов на успех...»56.
Другой поляк, некий М. Годлевский, также говорит: «Под влиянием внешних обстоятельств мы привыкли увлекаться фантазией и обманывать себя, как бы нарочно. К сожалению, даже и доселе, — пишется в польской газете «Нива» за 1872 г., — мы неохотно взвешиваем условия нашего быта трезвым рассудком; любим преувеличивать свои силы и достоинства, рассчитывать на счастливую случайность и на несуществующую мощь; а, наконец, выжидать, сложа руки, лучших времен». Он же написал про русских совсем иное: «Даже и заклятый враг не может не признать за русскими политического смысла. Это — их несомненный дар». «А нас, — говорит неизвестный автор польской рукописи, — Господь Бог наделил... великим качеством — геройством; но не даровал нам другого качества: политического благоразумия и повиновения своим властям; сам же народ потерял в себе совесть»57.
1.8. Инфантильность польской элиты
Психология зрелости-инфантильности — пока еще открытая страница, требующая всестороннего изучения. Актуальность решения этой задачи имеет не только практическое значение, но и «чрезвычайно важный ценностный смысл»58,особенно в сфере политико-психологических исследований, где приходится решать задачи психологического диагностирования личностных и профессионально значимых качеств не только отдельных политических деятелей, но и властных элит.
В современных условиях интенсивной коммуникации различных политических субъектов, этносов, регионов и культур, а также развивающихся глобализационных процессов относительный характер зрелости является практически важной проблемой для взаимодействия людей в мире политики. Вместе с тем, несмотря на наличие отдельных методологических подходов, общее состояние методического инструментария в этой области исследований необходимо признать недостаточно разработанным. Существует также и проблема обозначения феномена незрелости. Так, A.JI. Журавлев считает, что один из вариантов решения этой задачи — использование терминов «инфантилизм», «инфантильность», «ин-фантил» и т. п. — считать удачным не приходится59. Тем не менее в сообществе практических психологов этот термин довольно широко используется как рабочий инструмент для обозначения различных аспектов незрелости.
Проблема зрелости многогранна. Исследователи этой темы делают акцент на том или ином отдельном или частном виде зрелости субъектов. Например, выделяются интеллектуальная зрелость, зрелость как категория эстетического развития, религиозная зрелость, моральная зрелость, карьерная зрелость, зрелость как показатель мультикультурного развития, в экономической психологии — зрелость личности по отношению к деньгам60, профессиональная зрелость, социальная зрелость, мировоззренческая зрелость, в политической психологии — зрелость по отношению к власти, ее субъектам, объектам, инструментам и т. д.
В поисках методологического основания понимания и объяснения феномена зрелости-инфантильности мы опираемся на принцип субъектности, разработанный C.JL Рубинштейном61 и получивший свое развитие в работах К.А. Абульхано-вой62. Принцип субъектности неразрывно связан с деятелъ-ностным принципом и предполагает, что взаимоотношения человека с миром опосредованы его активностью, в которой он проявляется в качестве субъекта63.
В философии и психологии понятие «субъект» («субъект-ность») связано с пониманием человека как основания самого себя, с самодетерминацией64. В онтогенетическом плане субъект — это человек, являющийся основанием собственного становления и развития.
В научной психологии базовой способностью субъекта деятельности признается способность к рефлексии. С точки зрения П.Т. де Шардена, которой мы придерживаемся, рефлексия — это приобретенная сознанием способность сосредоточиться на самом себе и овладеть самим собой как предметом, обладающим своей специфической устойчивостью и своим специфическим значением, — способность уже не просто познавать, а познавать самого себя; не просто знать, а знать, что знаешь.Путем этой индивидуализации самого себя внутри себя живой элемент, до того распыленный и разделенный в смутном кругу восприятий и действий, впервые превратился в точечный центр, в котором все представления и опыт связываются и скрепляются в единое целое, осознающее свою организацию65.
Квалифицированная рефлексия — это оптимальный уровень осознания своих проблемных личностных качеств. Это также способность видеть дальше узкого круга вещей, выходить за пределы обыденного, привычного понимания самого себя. Это переход в сферу качественно нового психологического знания и опыта. Психологическим содержанием рефлексии является способность делать предметом прогнозирования собственное будущее и практически его осуществлять. Эта способность является синтетической и включает в себя способность анализировать свое прошлое как историю собственного развития, на основании этого анализа оценивать свое настоящее и проектировать свое будущее, программировать переход из прошлого в будущее, создавать средства и социальную среду своего развития, практически осуществлять этот переход из своего прошлого в свое будущее.
Зрелый, способный к рефлексии и позитивному действию субъект становится точкой роста самого социума, новых социальных структур, становится реальным источником и «энергетическим импульсом» социального и политического развития. При этом онтогенез субъекта развития получает возможность осуществляться как трансцендирование, то есть выход за пределы собственных конечных способностей (возможностей) за счет собственной деятельности человека66.
Известные концептуальные представления о личности политика, ее структуре и свойствах могут быть интерпретированы как качества преимущественно рефлексивного или реактивного политического субъекта67. При этом качестварефлексивности и реактивности соотносятся соответственно с качествами зрелости и инфантильности.
В теоретическом плане зрелый и инфантильный тип политического субъекта представляется возможным трактовать в понятиях креативности и адаптивности. Декартовская концепция дуализма на столетия утвердила в науке адаптивную модель человека. Сущность адаптивной модели заключается в том, что человек свои способности черпает, заимствует у объекта. Не человек задает способы существования объекту, а объект задает и определяет существование человека, все его способности и возможности. С этой точки зрения внутренний мир человека детерминирован, определен внешним миром, частицей которого человек является. Возникновение человека сопровождалось существенными изменениями его природы. Фундаментальным следствием этого изменения явилось изменение типа детерминации, который обеспечивал способ его существования и развития.
Естественный способ существования человека обеспечивался причинной детерминацией, детерминацией прошлым. Причинная детерминация — это способ преобразования структуры причины в структуру следствия. Причинная детерминация — это способ трансляции качества структуры причины на все пространство взаимодействия, но это не способ формирования нового качества.
Неестественный, то есть собственно человеческий способ существования и развития в природной и социальной среде обеспечивался уже целевой детерминацией, которую формировал и определял сам человек как субъект деятельности. Появление человека в мире природы привело к тому, что эволюция68 сменилась генезисом69. Адаптация70 сменилась историческим процессом.
Эволюция — это процесс совершенствования адаптивного способа существования, который задан природой. Это процесс, с которым связано не возникновение нового типа, а совершенствование уже имеющегося типа существования.
Генезис — это процесс возникновения и становления принципиально нового типа существования, то есть существования креативного, творческого саморазвития субъекта.
Если в результате адаптации мы получаем всего лишь более совершенную форму имеющегося типа, то в результате креативного развития мы получаем качественно новый, самодетерминированный тип деятельности. В историческом плане человек — это существо, получившее способность выходить за рамки адаптивного типа существования в пространство творческого, креативного преобразования не только природной и социальной среды, но и самого себя. Креативныйсубъект способен выходить за рамки обыденной необходимости и творить историю не только собственной жизни, но и социума, деятельной частью которого он является.
В политико-психологическом контексте доминирование адаптивного, приспособительного типа деятельности политических субъектов входит в противоречие с креативной, творческой необходимостью управления политическим процессом.
Все адаптивные формы жизнедеятельности, возникающие эволюционным путем, внутренне ограничены. Адаптивные субъекты деятельности не способны к трансценден-тации, то есть выходу за пределы усвоенного по заданным образцам способа существования, за пределы самих себя. В них опредмечены только способности воссоздания и продолжения себя в потомстве, но отсутствуют возможности самодетерминации, которая является атрибутом деятельного субъекта. Любаяадаптивная форма деятельности характеризуется отсутствием способности преодоления себя.
Эволюционный процесс подчиняет естественным законам причинно-следственной детерминации изменяющийся под его воздействием объект. Исторический процесс создается, творится субъектом, который в результате сам изменяет и творит себя.
Объект эволюции — подвергающийся внешнему воздействию организм.
Субъект истории — творящий процесс собственного изменения человек.
Человек как субъект есть существо, воплощающее собой свою креативную, творческую сущность. Человек — это не просто высшая форма жизни, общего со всеми живыми существами способа функционирования. Человек — это жизнь принципиально другого уровня. Его жизнь отличается тем, что человеческое существование — это не осуществление, а созидание своей сущности71. Выходя за пределы адаптивных форм жизни, человек создает себе возможность стать предметом собственного творчества, рефлексивно относясь к себе72. Человек как субъект собственной истории есть существо, создающее собственную историю. Создающее себя, свои новые способности, процессы и цели собственного развития.
Итак, по нашему мнению, историческая миссия зрелого и ответственного политического субъекта может быть осуществлена за счет креативной рефлексии и целевой детерминации — способности порождать собственные возможности в результате анализа собственной истории развития и превращения ее в средство своего дальнейшего развития73.
Таким образом, качества зрелости и инфантильности соотносятся как с качествами рефлексивности и реактивности, так и с качествами креативности и адаптивности.
Инвариантность проблемы инфантильности в политике обнаруживается в трудах И. Макиавелли (1469—1527)74, Б. Грасиана (1601—1658)75, И. Мальбранша (1638—1715)76, Дж. Мэйсона (1706—1763)77, М.М. Щербатова (1733—1790)78, Н.М. Карамзина (1766—1826), в работах многих других авторов. В начале христианской эры инфантильные нравы античных правителей описал римский писатель, историк и ученый-энциклопедист Гай Светоний Транквилл (75—160) в своем труде «Vitae XII imperatorum»79.
Классик русской экспериментальной психологии, психиатр с мировым именем В.Ф. Чиж (1855—1922?), характеризуя инфантильных людей во власти, писал о таких качествах, как «господство мотивов настоящего, а не более или менее отдаленного будущего», «узость ума», «интенсивные эгоистические чувствования», «смешивание действительности с продуктами своего воображения», «обрядовое благочестие», преобладание «власти обстоятельств», «нравственное слабоумие»80.
Еще в 1907 г. профессор В.Ф. Чиж предупреждал правителей о тех, кто забывает «о существовании непреложных законов человеческого общества, а потому не принимает в соображение, что всякое улучшение, всякий прогресс неизбежно начинаются лишь в небольших группах лиц, которые и называются высшими классами общества. До сих пор, конечно, к величайшему нашему несчастью, не изобретено способов сразу улучшать положение всех классов общества. Свобода может быть достоянием всего народа только после того, как продолжительною историческою жизнью создан высший класс, уже привыкший пользоваться свободой»81.
По проблеме инфантильности высказывались и современники В.Ф. Чижа — X. Ортега-и-Гассет (1855—1855) и К.Г. Юнг (1875—1961), который назвал состояние людей в начале XX в. «безмерно разросшимся и раздувшимся детским садом»82.
X. Ортега-и-Гассет в своем фундаментальном труде «Восстание масс» (Rebelion de las Masas, 1930) дает исчерпывающую и убийственную характеристику современному типу инфантильного «баловня»: «Существо, которое в наши дни проникло всюду и всюду выказало свою варварскую суть, и в самом деле баловень человеческой истории. Баловень — это наследник, который держится исключительно как наследник... Наше наследство — цивилизация с ее удобствами, гарантиями и прочими благами. Как мы убедились, только жизнь на широкую ногу и способна породить подобное существо со всем его вышеописанным содержимым. Это еще один живой пример того, как богатство калечит человеческую природу. Мы ошибочно полагаем, что жизнь в изобилии полней, выше и подлинней, чем жизнь в упорной борьбе с нуждой. А это не так. И тому есть причины, непреложные и архисерьезные, которые здесь не место излагать. Не вдаваясь в них, достаточно вспомнить давнюю и заигранную трагедию наследственной аристократии. Аристократ наследует, то есть присваивает, жизненные условия, которые создавал не он и существование которых не связано органически с его, и только его, жизнью. С появлением на свет он моментально и безотчетно водворяется в сердцевину своих богатств и привилегий. Внутренне его ничто с ними не роднит, поскольку они исходят не от него. Это огромный панцирный покров, пустая оболочка иной жизни, иного существа, родоначальника... Он обречен представлять собой другого, то есть не быть ни собой, ни другим. Жизнь его неумолимо теряет достоверность и становится видимостью, игрой в жизнь, и притом чужую. Изобилие, которым он вынужден владеть, отнимает у наследника его собственное предназначение, омертвляет его жизнь от отсутствия жизненных усилий улетучивается и личность наследственного "аристократа". Отсюда и то редкостное размягчение мозгов у родовитого потомства, и никем еще не изученный роковой удел наследственной знати — ее внутренний и трагический механизм вырождения...
И снова я с тяжелым сердцем вынужден повторить: этот новоявленный варвар с хамскими повадками — законный плод нашей цивилизации, и в особенности тех ее форм, которые возникли в XIX в.
Можно сформулировать закон, подтвержденный палеонтологией и биогеографией: человеческая жизнь расцветала лишь тогда, когда ее растущие возможности уравновешивались теми трудностями, что она испытывала. Это справедливо и для духовного, и для физического существования»83.
Таким образом, инфантильность — традиционное свойство многих представителей наследной аристократии и дворянства. Так, князь Феликс Сумароков-Юсупов (1887—1967) прожил большую жизнь, но до смерти оставался наивным ребенком. Чтобы убедиться в этом, достаточно почитать его мемуары84. Князь никогда не утруждал себя каким-либо трудом. Единственной его страстью была организация благотворительных костюмированных балов-карнавалов, на которые собирался весь свет Петербурга, а позднее — эмиграции. Это были грандиозные феерические действа. Лучшие музыканты и артисты, фейерверки, изысканные напитки и экзотические блюда развлекали гостей. Нередко сумма собранных на благотворительные цели средств уступала затратам на организацию бала. Страсть к развлечениям, карнавалам, переодеваниям прошла через всю жизнь великовозрастного ребенка. В эмиграции за несколько лет князь Юсупов потерял одно из крупнейших в мире состояний85.
Большим ребенком был А. Герцен, другим он и не мог быть. Студенту физико-математического факультета МГУ Александру Ивановичу Герцену слуга завязывал шнурки86.
А. Кемпински пишет о том, что инфантилизация является одной из опасностей современной цивилизации. Проблема «недозрелой личности в современной психологии и психиатрии... как представляется, отражает инфантилизирующие тенденции нашей цивилизации»87.
В сложившейся к концу XX в. традиции понятие «инфантильная личность» используется как противопоставление зрелой личности, качественное отличие от которой состоит в том, что поведение зрелых людей мотивировано осознанными процессами и инновационной активностью. По словам профессора В.М. Мясищева, в мотивации поведения незрелой, инфантильной, невротической личности господствует аффект над разумом, или, в более широком плане, перевес субъективной стороны сознания над объективной стороной. Отсюда становятся понятными и те черты, которые отмечаются специалистами как черты так называемого инфантилизма88.
Инфантильность проявляется в сниженной способности контролировать эмоции и желания, в повышенной импульсивности, невыдержанности, раздражительности, в низкой стрессоустойчивости, стремлении уйти от реальности, в преобладании потребительских тенденций над творческими тенденциями, в доминировании процессов личностной дезинтеграции над процессами интеграции.
В самом широком плане проблема инфантильности имеет не только психологический, но и философский, а также религиозный характер, так как соединена с темой свободы, духовности и греха. Зрелость и реальная человеческая свобода начинаются там, где есть способность к преодолению власти порабощающих нас аффектов (страстей), то есть всего того, что определяется понятием греха. Свобода от зависти, тщеславия, злости, ненависти, жадности, осуждения, раздражительности, подозрительности, лукавства, злопамятства, самомнения... Там, где культ «эго», там всегда инфантильность, всегда культ инстинктов, культ аффектов и культ потребительства89.
Культ «Эго» не является особенностью только нашего века демократии, глобализации, информации и технологий. Если в мотивационном, когнитивном, эмоциональном и поведенческом плане элиты сосредоточены на своем «хочу», то напряженные аффекты желаний и вожделений формируют у них так называемый десидеро-синдром90, который является злокачественным проявлением крайних форм инфантилизма. Этот феномен определяется как процесс личностной диссоциации от неуемных желаний, которые не соотносятся с реальностью и не контролируются этической рефлексией.
Десидеро-синдром — это процесс и результат инверсии субъекта в объект, преобладание экстернальности над ин-тернальностью, импульсивности над рефлексивностью, гедонизма над аскетизмом, доминирование первой сигнальной системы над второй. Это и неадекватно завышенная самооценка, эмотивность, демонстративность, спекулятивность мышления и эскапизм. Десидеро-синдром сопровождается при этом формированием непреодолимых зависимостей — аддикций, что в итоге ведет к снижению субъектности как таковой и деградации. В данном случае принято говорить, что человек психически вменяем и здоров, но в личностном плане он болен.
На собственно психологическом уровне в проблему инфантильности можно проникать с использованием таких понятий, как рефлексия, эмоциональная зрелость, реалистичность, зависимость, нравственная и волевая саморегуляция, адаптация, компенсация и социально позитивная реализация и креативность.
Перспективным, по мнению авторов, теоретико-методологическим инструментом анализа политического субъекта с точки зрения диагностирования зрелости-инфантильности является психологический тетрабазис, который разработали академик Б.Г. Ананьев и профессор В.А. Ганзен91. Концепция тетрабазиса опирается на философские категории пространства, времени, информации и энергии, автоматически определяет число фундаментальных качеств зрелости — четыре — и наполняет их конкретным психологическим содержанием.
Первая диада: пространство и время являются объективными формами существования материи. Вторая диада: информация и энергия являются объективными условиями существования движения.
В соответствии с этой концепцией как человек, так и «собирательная личность»92 могут быть представлены посредством пространственно-временных и информационно-энергетичес-ких характеристик в их психологической интерпретации.
Таким образом, людей с точки зрения зрелости-инфан-тильности характеризуют инварианты, имеющие биполярное значение: временная, пространственная, энергетическая и информационная, которые соотносятся с конкретными психологическими качествами93. С помощью таких полярных значений мы сможем в необходимой мере управлять идентификацией зрелости-инфантильности. Итак:
Время. Инфантильным людям свойственны текущие временные предпочтения — они озабочены сегодняшним днем и не загадывают на завтра. У зрелых всегда есть временная перспектива, они способны откладывать удовлетворение своих желаний или текущие, менее ценные цели во имя достижения более поздних, но более важных.
Пространство. Категория пространства соотносится с понятием локуса контроля94, которое было разработано в 60-е годы XX в. профессором психологии Дж. Роттером (Коннектикутский университет, США). В соответствии с теорией локуса контроля инфантильный человек считает, что событиями его жизни управляет нечто внешнее — удача, случай, более сильные личности или силы, не подвластные его пониманию и контролю; он признает, что сила обстоятельств, внешних условий и фактов сильнее его самого. В таком случае ориентация на внешние обстоятельства обозначается как экстернальность, то есть вера субъекта в то, что его поведение детерминируется по преимуществу окружением и обстоятельствами, определяется как экстер-нальный лок?с контроля.
И наоборот: установка человека на то, что поведение и его результаты программируются в основном им самим, определяется как интерналъный локус контроля. Зрелый человек полагается на внутренние ресурсы — свои силы, возможности и собственное поведение — с приоритетом установки «все зависит от меня» и «я отвечаю за все». Такая ориентация определяется понятием интерналъности. Оно связано со способностью и умением брать на себя ответственность, с успешностью и результативностью деятельности.
По мнению В.Г. Крысько, экстерналов отличают повышенная тревожность, обеспокоенность, меньшая терпимость к другим, повышенная агрессивность и негативизм. Это связано с их представлением о зависимости от внешних обстоятельств и неспособности в связи с этим управлять своими делами. Имеются данные о большей склонности экстерналов к обману, к совершению аморальных поступков.
Интерналы более уверены в себе, они самостоятельны, спокойны, благожелательны и рассудительны95.
Экстерналы и интерналы различаются также и по способам интерпретации социальных и политических ситуаций, в частности, по способам получения информации и по механизмам их причинного объяснения. Так, интерналы терпимы к противоречиям и неясностям, предпочитают большую осведомленность в проблеме и ситуации, большую ответственность, чем экстерналы. В отличие от экстерналов они способны к продуктивной рефлексии, избегают ситуационных и окрашенных эмоциями объяснений поведения.
Экстерналы более продуктивно работают под внешним контролем. Они чаще склонны считать себя жертвой96 как различных объективных обстоятельств, так и различного рода интриг, зависти, коварства и происков врагов, мнимых и реальных. Им свойственны трудноразрешимые психологические проблемы, агрессивность, тревожность, они более склонны к фрустрациям и стрессам, им в большей мере свойственно развитие неврозов, чем интерналам. Экстернальный тип политического поведения является составной частью инфантильного97 взаимодействия с реальностью.
Исходя из того, что различные по числу группы людей могут быть подвергнуты психологическому анализу посредством тех же понятий, что и отдельно взятый человек как носитель психических свойств98, мы считаем возможным сделать вывод о том, что польские правящие элиты как «собирательную личность» представляется возможным характеризовать терминами «экстернальность» и «интернальность».
Энергия, у инфантильных субъектов преобладает мотив избегания неудачи. У зрелых — мотив достижения, у них ярко выражено стремление к преодолению трудностей и проблем.
Информация, у инфантильных — неадекватные самооценки и уровень притязаний. У зрелых — самооценка реалистичная. Неадекватная самооценка у инфантильных субъектов не является фактором самоконтроля, коррекции, саморегуляции и безопасности поведения. Неадекватность прогноза, ошибки в принятии решений у таких людей являются следствием односторонней оценки ситуации, требующей непосредственного удовлетворения потребностей. Из имеющихся знаний и прошлого опыта вычленяются только те элементы, которые могут быть использованы для подтверждения, что цель, диктуемая этой актуальной потребностью, осуществима. Такого рода селекция прошлого опыта в сочетании с неадекватной самооценкой, не выполняющей у инфантильных личностей функций звена обратной связи, препятствует полноценному прогнозу последствий собственных действий. Они в буквальном смысле «не ведают, что творят».
Инфантильность рождает теоретиков и практиков революций. Социалисты-утописты, французские энциклопедисты, русские декабристы и их последователи были искренними и, возможно, симпатичными людьми, но страдали инфантилизмом. Они не различали реальность, фантазию, утопию, и, главное, они не были обременены ответственностью. Их бурная деятельность всегда имела разрушительные последствия.
Инфантилизмом поражена и современная российская элита. Либеральную «революцию» возглавили впавшие в детство и страдающие избыточным весом «внуки» пламенных революционеров начала XX столетия.
Польская шляхта и аристократия как «собирательная личность», по В.М. Бехтереву, в этом плане не является исключением. Как только шляхетство достигло всех мыслимых и немыслимых привилегий, у них пропал стимул к «взрослению», борьбе, исчезло чувство ответственности. Теперь с раннего детства юные шляхтичи и аристократы «не завязывали на своей обуви шнурки», их опекали многочисленные слуги и гувернеры. Даже самые бедные шляхтичи считали для себя позором заниматься физическим трудом, торговлей и прочей «неблагородной» деятельностью. Позднее пропало желание заниматься ратным трудом.
Если у западных и восточных соседей всегда находились монархи и лидеры, способные мобилизовать элиту и общество на достижение стратегических задач национального развития, то Польша такую способность утратила. Как ребенок не может соотнести причину и следствие, честно признать свою вину за любой проступок, так и польская элита блокирует в своем сознании истинные причины всех бед своей родины.
Только невоспитанный и незрелый ребенок может легко отказаться от взятых накануне обязательств: от данной клятвы, принятой присяги, договоренности. Польские магнаты и шляхтичи в зависимости от ситуации и «состояний души» легко отказывались от присяги одному монарху, чтобы завтра присягнуть другому, а послезавтра подать прошение о помиловании и опять присягнуть тому, кого они уже однажды предали. Вот что является уникальной чертой польской аристократии и шляхетства. История не знает ничего подобного.
Польские офицеры-аристократы — дети, собравшиеся на новогодний карнавал. В предвоенные годы даже их военная форма несет на себе печать карнавала: аксельбанты, начищенная кожа, сверкающие золотом пуговицы и эфесы сабель. Пестрая мишура к радости большого ребенка.
Взрослый и сильный мужчина не будет жаловаться могущественному соседу на то, что его кто-то обидел, и просить, чтобы этот сосед вернул ему отобранные обидчиком игрушки. Взрослый и сильный не станет требовать, чтобы кто-то ему «восстановил империю», а старый обидчик «попросил прощения». Взрослый не будет унижаться, умоляя разместить в его стране оккупационные войска и противоракетные комплексы. Взрослому в голову не придет придумывать, будто оккупанты изнасиловали всех женщин в его стране, чтобы потом на это жаловаться99. Польская элита сама не понимает, насколько жалко выглядит. Взрослый всегда соизмеряет желания и возможности и, начиная, например, восстание, не будет надеяться, что план мятежа возникнет сам собой и вся Европа бросится ему на помощь. Подобные реакции присущи ребенку. Дети не могут жить самостоятельно, и они в этом никогда не сознаются, поскольку пребывают в полной иллюзии своей «взрослости».
Польская политическая элита живет в детском саду уже три столетия. Взросление — это всегда труд и добровольное, осознанное насилие над собой во имя долгосрочных целей.
Для того чтобы начать жить собственной жизнью, необходимо мужество. Далеко не у каждого оно есть. И это ведь так удобно — переложить на более сильного ответственность и жить его решениями, надеясь, что он всегда защитит и накажет обидчика. Подобная позиция, свойственная лимитрофам, объективно влечет отказ от суверенитета и политического развития.
1.9. Психология шляхетской жертвенности
Все бедственное и скорбное, случающееся с нами, происходит за возношение наше.
Марк Подвижник
Разум без благоразумия — двойное безумие.
Б. Грасиан
Католическо -мессианский идеализм польской нации столетиями формировался в рамках формулы польской на-ционально-религиозной идеи: «Польша —Христос среди европейских народов», являющейся мистическим средоточием как польской национальной идентичности, так и религиозной миссионерской жертвенности100. В польской исторической литературе начала нового века вновь звучит тема о том, что после Второй мировой войны «сформировался идеал польской жертвенности»101.
Много сказано и написано о польской жертвенности как
0 лучшем, что есть у этого народа. И мы не возьмемся ставить под сомнение или тем более отрицать это качество. Но есть один весьма важный аспект, о котором практически ничего не говорится, — жертвенность шляхетских элит, которые не только управляют Польшей, но и олицетворяют ее.
В целом проблема жертвы настолько широка, сложна и специфична, что в психологии и криминологии выделен даже особый раздел — виктимология (лат. victima — жертва). Слово «жертва» является заимствованием из старославянского языка, где жрыпва — суффиксное производное (ср. молитва, битва) от жрыпи «приносить жертву, жертвовать», родственного литовскому giti — «благодарить», латинскому grates — «благодарность», авестийскому gar— «благодарение, плата», затем — «дар в благодарность за что-л.»102.
Это слово часто встречается в различных вариантах и словосочетаниях. Так, у автора концепции судьбоанализа JI. Сон-ди находим: добровольная жертва, героическая жертвенность, болезненная жертвенность, жертва магии и чародеев, жертва алкоголизма, беспомощная жертва, жертва навранной судьбы и т. д.103. К.С. Льюис пишет об упоении своей жертвой, об искусственной и самовлюбленной жертвенности104.
Как это ни парадоксально, но находиться в позиции жертвы или просто выставлять себя в этой роли для окружающих порой бывает весьма выгодно. Бывают проблемы, которые мешают нам делать то, что мы хотим. Но бывают и проблемы, которые помогают нам не делать того, чего мы не хотим. Это называется вторичной выгодой.
Так, инфантильное стремление польской шляхты к сохранению «золотых свобод» психологически освобождало ее от решения проблем укрепления и сохранения польской государственности, давало возможность получать щедрую финансовую и политическую помощь от «завоевателей» —Австрии, Пруссии и России.
В ранних памятниках христианской богословской мысли есть идея о том, что нет добродетели без рассуждения. Рассуждение должно идти впереди любой другой добродетели.
В связи с этим принято считать, что истинная жертва всегда осмысленна и добродетельна. Именно такой была жертва Христа. Об этом не могут не знать просвещенные польские интеллектуалы. Но, рассматривая сущность шляхетской жертвенности, мы не можем не видеть, что она зачастую не только бездумна. Она, во-первых, агрессивна, во-вторых, тщеславна. Наконец, в-третьих, она лицемерна и направлена на получение узко корпоративной выгоды. Такая жертвенность, помноженная на инфантильный политический прагматизм, породила то, что известно миру из новейшей истории, — трагедию польского народа, потерявшего в мировой войне 6 ООО ООО граждан.
Вместе с тем, как это ни парадоксально, результаты близорукой и бездарной политики руководства накануне Второй мировой войны на долгие годы дали возможность польским элитам говорить о том, что их страна стала жертвой фашизма и коммунизма. Антигерманскую риторику по соображениям политкорректности, экономической выгоды и страстного желания вступить в НАТО вскоре свернули. Но тема «звериного оскала русского империализма» и в связи с этим польской жертвенности до сих пор остается весьма актуальной. Следуя за JI. Сонди и К.С. Льюисом, представляется возможным говорить не только о жертве навранной судьбы и об упоении своей жертвой, об искусственной и самовлюбленной жертвенности, но и о политически, экономически, а также идеологически выгодной жертвенности польской шляхты.
Страшные потери польского народа во Второй мировой войне в трактовках современных шляхетских идеологов должны означать некую божественную миссию польского народа, понимаемую как жертвенное ниспровержение немецкого нацизма и советского коммунизма. То есть Польша как бы принесла непомерную жертву нацизму и коммунизму: в фашистских лагерях и «Катыни» были уничтожены лучшие представители польской элиты — интеллигенция, священники, профессора, офицеры, все лучшее, что должно быть принесено в качестве сакральной жертвы. В соответствии с этой концепцией именно
Польше было якобы уготовано сыграть основную роль в низложении нацизма и коммунизма.
Однако в этой концепции не нашлось места для признания того, что именно верхушка шляхетских элит Польши была субъектом такого безумного жертвоприношения. Именно она бросила на поругание и уничтожение миллионы своих сограждан. Современные последователи шляхетско-сарматской105 исключительности со свойственным им лицемерием и цинизмом назначают одинаковым злом нацистский оккупационный режим и советских освободителей. Они не считают возможным даже упомянуть о том, что при освобождении Польши от фашистских захватчиков погибло более 600 ООО солдат и офицеров Красной Армии106. И это как раз та жертва, на которую пошло руководство СССР, чтобы освободить, как тогда говорили, братский польский народ.
Искупление грехов других людей посредством жертвы праведников отражает в католическом богословии идею
0 сверхдолжных заслугах. Согласно этому догмату добрые дела праведников и святых, принесших божественному правосудию преизбыточное, сверхдолжное удовлетворение, образуют сокровищницу сверхдолжных заслуг, которой по милости Церкви могут воспользоваться и грешники для своего спасения107. В связи с этим политический мессианизм целого народа еще более богоугодное дело, чем «искупительные жертвы» одного праведника108.
По словам А.Ф. Лосева, в основе любого мифа лежит аффективный корень, который всегда есть выражение тех или иных потребностей и стремлений. Чтобы создать миф, меньше всего надо употреблять интеллектуальные усилия. Мифическое сознание — менее всего интеллектуальное сознание109. А.Ф. Лосев писал и о том, что «миф... ни в каком смысле не есть какая-нибудь рефлексия. Он всегда некая явленность, непосредственная и наивная действительность, видимая и осязаемая изваянность жизни... В мифе нет вообще речи о рефлексии»110.
Напряженные «мифически-психологические переживания»111 ненависти шляхетских элит по отношению к России на протяжении трех веков формировали аффективно заряженные негативные мифы. Шляхетский миф жертвенности психологически и нравственно отравлял и отравляет не только его авторов и апологетов. Он определяет политику современного польского государства по отношению к восточному соседу.
Мы можем предположить, что, будь Польша успешной страной в военном, политическом, колониальном, экономическом отношении, у нее были бы другие мифы. Миф извращенной шляхетской жертвенности рожден в застойном аффекте неадекватности, чувствах исторической ущербности, политического лицемерия и инфантильной обиды.
Именно о таком типе политических деятелей писал Б. Грасиан в 1647 г.: «...себя заполняя обидой, других наполняют досадой. Этакий недотрога нежнее зеницы ока; не тронь его ни в шутку, ни всерьез; не соринка, а ее тень застит ему белый день... Чаще это рабы своих прихотей, ради которых на все готовы; гонор — их кумир своими жалобами на прошлые обиды дают повод для будущих и, уповая на помощь или утешение, вызывают злорадство и даже презрение. Куда политичней выхвалять за услуги одних, дабы подзадорить других; либо твердить о любезности отсутствующих, дабы побудить к ней присутствующих, — как бы наделяя вторых щедростью первых. Муж осмотрительный не станет говорить ни о своих обидах, ни об оплошностях, но не забудет упомянуть о лестном — тем сбережет друзей и сдержит недругов»112.
Психологический анализ обиженного субъекта находим и у А.Ф. Лосева: «чувство обиды, чисто вербально вскрываемое в наших учебниках психологии, всегда трактуется как противоположность чувству удовольствия. Насколько условна и неверна такая психология, далекая от мифизма живого человеческого сознания, можно было бы показать на массе примеров. Многие, например, любят обижаться. Я всегда вспоминаю в этих случаях Ф. Карамазова: "Именно, именно приятно обидеться. Это вы так хорошо сказали, что я и не слыхал еще. Именно, именно я-то всю жизнь и обижался до приятности, для эстетики обижался, ибо не только приятно, да и красиво иной раз обиженным быть; — вот что вы забыли, великий старец: красиво! Это я в книжку запишу!". В абстрактно-идеальном смысле обида есть, конечно, нечто неприятное. Но жизненно это далеко не всегда так»113.
Шляхетское понимание и культивирование жертвенности, побуждая к негативным аффектам и блокированию рефлексии, позволяет, таким образом, польским субъектам политики уходить от ответственности, отказываться от борьбы и сопротивления, тщеславиться, оправдывать свою политическую несостоятельность114, искать и находить мифические причины неудач и поражений вне себя. В итоге программировать и, по словам Л. Сонди, бессознательно «реализовы-вать диалектику своей судьбы»115.
Если обратиться к польской истории, то возникает ряд естественных вопросов. Например, могут ли соответствовать «идеалу жертвенности» польские легионеры-наемники, участвовавшие в захватнических войнах Наполеона? Или — соответствуют ли идеалу жертвенности польские элиты и аристократия, которые, несмотря на неоднократную утрату суверенитета родины, продолжали вести богемный образ жизни?
Например, спрашивается, что Польше делать в Ираке в составе оккупационных сил США и НАТО, и какова там ее роль? Ответ получаем от бывшего президента JI. Качинского, учредившего в 2006 г. новую военную награду — «Орден военного креста», который «должен присуждаться за исключительную жертвенность и мужество, проявленные во время действий в миссиях вне Польши и антитеррористических операциях»116.
Теперь посмотрим, что стоит за традиционным шляхетским романтическим пафосом. Против мужества польского военного контингента мы ничего не имеем, особенно если оно проявляется наемниками за доллары. Если оставить за скобками тему антитеррористической демагогии, то о каких конкретно миссиях идет речь? Об оккупационной миссии? О роли американского и натовского цепного пса?
Как и всегда, без темы жертвенности польские правители не могут обойтись, помогая США и дальше терзать и разорять несчастный Ирак, рассчитывая при этом на свою долю иракской нефти117.
Если вернуться к трактовке слова «жертва», то присутствие Польши в Ираке — это что, «благодарение, плата», «дар в благодарность...» за роль лимитрофа? За размещение американской ПРО?
В феномене жертвы есть одна весьма существенная тонкость. По мнению петербургского лингвиста А.Н. Миронова118, жертвование — это страдательное, болезненное выделение кого- чего-либо кому- чему-либо. Как часто в нашей жизни мы слышим слова, что принесенные жертвы были либо не напрасны, либо, наоборот, напрасны. Казалось бы, ничего такого предосудительного в них нет. Однако, открывая Евангелие, читаем следующее обращение Христа к фарисеям: «Если бы вы знали, что значит: "милости хочу, а не жертвы", то не осудили бы невиновных» (Мф 12:7). Как мы видим, Христос указывает нам на то, что явление жертвы несет в себе опасность для нашей души.
В таком случае неизбежно возникает вопрос о связи жертвования с осуждением невиновных. Почему Иисус Христос указывает на эту связь? Ведь она, на первый взгляд, совсем не обязательна. Для этого необходимо вникнуть в понятие милости. Значение этого слова выглядит так: доверительное великодушно-доброе, милосердное, сочувственное отношение.
А.Н. Миронов считает, что в слове «жертвование» очевидно присутствие, с одной стороны, затратности, а с другой — некой завуалированной корысти. Причем сущностное содержание самого явления затратности, как ни странно, связывается в любом случае, даже в случае требования жертвы, с ее навязыванием. Сам же факт такого навязывания автоматически превращается в сознании подателя жертвы в обязанность перед ним со стороны получателя жертвы.
Таким образом, жертвующий наивно расценивает свой поступок абсолютно справедливым и благородным. При этом он впадает в соблазн ожидания со стороны получателя жертвы добровольного согласия на выполнение в отношении него вполне определенных ответных действий.
Но что делать, если получатель жертвы воспринимает ее, скажем, как безвозмездный дар? Или, наоборот, недоволен тем, что его таким способом принуждают «творить добро» в ответ жертвующему? Таким образом, получается, что жертвование — это навязывание кому-либо обязанности, ответственности перед кем-либо.
Любое жертвенное действие неизбежно побуждает к ответу, который должен быть соразмерен этому жертвенному действию. Поэтому, жертвуя, мы невольно готовим наше осуждение невиновного, который также неизбежно не оправдывает наших суетных ожиданий.
Именно поэтому истинной жертвой в христианской традиции является анонимная, тайная, не отравленная страстями и потому смиренная жертва, когда жертвователь не вводит в смущение, искушение и соблазн «получателя» жертвы. Именно поэтому не принято говорить на каждом шагу о самопожертвовании, о принесении напрасных либо, наоборот, не напрасных жертв.
Таким образом, жертвоприношение по своей сути может быть лицемерным и корыстным, так как приносящий жертву ожидает что-то взамен, например, хорошую добычу, коммерческий успех, победу в предстоящей битве, взаимность в любви и (или), в конце концов, умиление и восхищение окружающих. При этом сама жертва может и не знать, что является жертвой, как это происходило с польским народом на протяжении веков. Неосознанная же жертвенность, собственно говоря, жертвенностью не является.
Н.И. Бердяев писал о том, что особое духовное шляхетство отравляло польскую жизнь и сыграло роковую роль в государственной судьбе. У поляка есть любовь к жесту, в том числе и к жертвенному жесту. В польской душе — пафос страдания и жертвы. В польской душе чувствуется судорожное противление личности, способность к жертве и неспособность к смирению. В польской душе есть всегда отравленность страстями119. Может быть, поэтому шляхетская жертвенность более всего похожа на тщеславие, на стремление хорошо выглядеть в глазах окружающих, потребность в подтверждении своего превосходства, сопровождаемую желанием слышать лесть.
Так, с одной стороны, оправдывается, безответственная политика польских правителей накануне Второй мировой войны, а с другой — «доказывается» исключительная, жертвенная роль Польши в победе над немецким нацизмом и впоследствии над коммунизмом. С помощью такой логики создается современная шляхетская мифология, которая формирует аффективно-негативное отношение к России не только политических элит, но и всего польского общества.
Выводы
В XVII в. естественный ход развития Речи Посполитой был заблокирован сторонниками «золотых свобод». Устойчивость либеральной системы правления шляхетские элиты обеспечивали за счет продажи геополитического статуса своей страны, суверенитета и территориальной целостности государства.
Разделы Польши — это плата, которую вполне осознанно и добровольно платила шляхта за свои привилегии. В первых двух разделах Речи Посполитой 1772—1795 гг. принимали участие четыре стороны — Австрия, Пруссия, Россия и Польша. Этот факт на протяжении веков не могут и не желают признать польские политические элиты, списывая свои беды на внешние факторы и, в первую очередь, на Россию.
Вступление в НАТО, настойчивые просьбы о размещении элементов ПРО — это тот же «раздел Польши», тот же торг суверенитетом, то же стремление обеспечить устойчивое существование современной польской постшляхетской элиты.
В течение столетий у политической и интеллектуальной элиты Польши сложился комплекс неполноценности. С одной стороны, это экстернальное ощущение собственного бессилия что-либо сделать, отвращение к труду, неспособность на жертву, отсутствие готовности к жестоким испытаниям, с другой стороны, ничем не обоснованное чувство собственного превосходства, тщеславие, ложная убежденность в своем благородстве, правоте, величии. Вот два полюса, определяющие шляхетский комплекс. Данный комплекс — следствие инфантилизма элит, который не дает им объективно разобраться в причинах всех своих бед. А причина здесь одна — это они сами. Но, как оказалось, польская элита не в состоянии в этом признаться.
Таким образом, в результате нашего анализа в гипотетической ментальной картине польской политической элиты, в ее психологическом портрете мы выделяем три исторически сложившиеся и в настоящее время актуализированные (манифестированные по JT. Сонди120), наблюдаемые психологические доминанты: астероидную, психопатическую и психастеническую. Они находятся в сложном диалектическом взаимодействии, рекомбинируясь и реактивируясь при изменении внутренних и внешних политических и экономических условий.
Первые две доминанты — астероидная и психопатическая — в настоящее время играют ведущую роль, блокируя политическую субъектность польского руководства. Они характеризуют выраженную ментальную инфантильностьнациональной политической элиты, ее неумение и нежелание взаимодействовать с отрицательной обратной связью, что, в свою очередь, усугубляется аффективностью и сниженным уровнем политической рефлексии нынешних операторов власти. Истероидная и психопатическая акцентуация отрицательно коррелируют с концептуальным и стратегическим мышлением политических субъектов.
После Второй мировой войны первые две акцентуации были в известной мере скомпенсированы деятельностью коммунистической ПОРП, идеологией пролетарского интернационализма и «братских славянских народов». Они также в известной мере блокировались обязательствами членства в Варшавском договоре и СЭВ на фоне тотального противостояния двух политических систем. В этот период Польша относительно благополучно развивалась в рамках психастеническойакцентуации.
По мере ослабления влияния СССР и усиления ментальной экспансии США были реактивированы истероидная и психопатическая акцентуации, что мы и наблюдали в деятельности «Солидарности» во главе с харизматическим (психопатическим истероидом) JT. Валенсой и в настоящее время наблюдаем в откровенно русофобской, враждебной позиции польского руководства по отношению к России. Реактивированные ментальные акцентуации польской политической элиты весьма профессионально и целенаправленно канализируются на восток Госдепом и спецслужбами США, вполне оправдывая политически бессубъектную, лимитрофную роль современной Польши.
В политико-психологическом плане постшляхетская элита не смогла выйти за рамки адаптивного, инфантильного способа политического существования.
Десидеро-синдром элит как злокачественное проявление крайних форм инфантилизма является следствием влияния мирового экономического порядка, основанного на интенсивном информационно-психологическом стимулировании потребления. За последние десятилетия создана мировая система агрессивной потребительской дрессировки, которая принуждает людей различного социального и политического статуса к неуемному потреблению. Система образования, воспитания, пропаганды, сама культура рыночной цивилизации подчинены этой цели. Процесс создания «идеальных потребителей», носителей десидеро-синдрома, тотален и перманентен. Этой «заразительной болезни» подвержены и национальные элиты, утратившие свою ментальную идентичность. Они не желают и не могут понять, что идентичность тех, кто забыл себя, определяют другие.
Шляхта и ее наследники в XX и XXI столетиях так и не смогли овладеть креативной рефлексией и целевой детерминацией и обеспечить тем самым достойное место своей страны в геополитическом пространстве.
Рассмотрев сущность шляхетской жертвенности, мы не можем не видеть, что, во-первых, она агрессивна, во-вторых, тщеславна. В-третьих, лицемерна и направлена на получение узко корпоративной выгоды. Такая жертвенность, помноженная на инфантильный политический прагматизм, и дала то, что известно миру из новейшей истории — трагедию польского народа, потерявшего в мировой войне более 6 ООО ООО граждан.
Шляхетский миф жертвенности психологически и нравственно отравлял и отравляет не только его авторов и апологетов. Он определяет политику современного польского государства по отношению к восточному соседу.
Мы можем предположить, что, будь Польша успешной страной в военном, политическом, колониальном, экономическом отношении, у нее были бы другие мифы. Миф извращенной шляхетской жертвенности рожден в застойном аффекте неадекватности, чувствах исторической ущербности, политического лицемерия и инфантильной обиды.
Полвека назад А. Кемпински писал о героически-самоубийственной ноте как национальной особенности поляков. С той поры «героического» стало значительно меньше, истерически-самоубийственного — много больше. Не будем забывать и о том, что американцы еще никогда и никому не прощали «дружбы» с ними. За нее всегда приходилось платить непомерную цену. Какой будет цена такой «дружбы» и так называемого партнерства для Польши, как, впрочем, и для России? Но это уже другая тема.
1 Рыцарь — от нем. Ritter, первоначально — «всадник» (лат. miles, caballarius).
2 Привилеи — привилей, от лат. ргі?ііедіит — специальный закон; польск. przywilej — жалованная грамота, дававшаяся князьями или королями в Польше (с XII в.) и Великом княжестве Литовском (с конца XIV в.) отдельным лицам или сословиям (духовенство, шляхта, горожане) и закреплявшая их права и привилегии.
3 Каштелян, шателен — польск. kasztelan из лат. castellanus, от castellum «замок». В феодальных государствах администратор замка и прилегающих территорий. Позднее кастелянами называли также смотрителей костелов, кастеляншами — кладовщиц.
4 Людовик I был сыном венгерского короля Карла Роберта (венг. Кагоіу Robert, 1288—1342) , происходившего из неаполитанской Анжуйской династии, и Елизаветы, дочери Владислава Локотка и сестры Казимира III Великого (Kazimierz III Wielki, 1310—1370), последнего короля Польши из династии Пястов. Людовик I постоянно жил в Венгрии, не вникал в сущность происходивших в Польше событий и споры из-за власти. При этом король постоянно требовал от нее денег и наконец отторгнул Червонную Русь от Польши, присоединив ее к Венгрии. Людовик Великий был дважды женат, но не имел сыновей. От Елизаветы у него было три дочери. Стараясь сохранить целостность государства, король объявил единственной наследницей свою старшую дочь Марию. Мария была замужем за Сигизмундом, сыном Императора Карла IV Люксембургского. Но вслед за смертью Людовика I (1382) началась борьба за власть, и огромная Анжуйская монархия распалась. Младшая дочь Ядвига стала королевой Польши, а средняя Мария — Венгрии. Деятельность Людовика I — короля Речи Посполитой, характерна для королей Польши времен ее упадка.
5 Солтыс — от нем. Schultheiss. В Польше выборный староста сельского общества (громады). В старину солтыс был одновременно и судьей.
6 Ракитянский Н.М. Сарматизм — ментальная основа шляхетской республики Речи Посполитой // Информационные войны. 2010. № 3. — С. 80—87.
7 Примером упадка Польского государства может служить история крылатой гусарии. В свое время крылатая гусарская кавалерия стала одним из наиболее известных символов Речи Посполитой, прочно ассоциирующимся с могуществом польской армии на полях сражений в период, когда государство находилось на пике своего могущества и простиралось «от моря и до моря» — «od morza do morza» (польск.).Польская гусария еще в XVII в. считалась «лучшей кавалерией христианского мира». Вместе с упадком самой Речи Посполитой приходит в упадок и польская гусария. Если в 1706 г. гусары еще сражаются при Калише, то позднее гусария превращается фактически в декоративное, церемониальное воинское формирование, предназначенное скорее для парадов и смотров, чем для войны. Из-за их частого появления в погребальных кортежах знатных лиц гусаров вскоре стали именовать «погребальным войском».
8 Данилевский Н.Я. Россия и Европа: взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к романо-германскому. — М.: Известия, 2003. — С. 150.
9 Разборы шляхты — процедура подтверждения потомственного дворянства шляхтой на территориях, отошедших к Российской империи после разделов Польши. В ходе разборов шляхты значительная часть малоимущей шляхты исключалась из привилегированного сословия.
10 Подкоморий (польск. podkomorzy) — земский чин. В старой Польше и Литве — судья по спорам о границах имений. Должность была довольно престижной, ее занимали представители многих шляхетских родов, например, Собеских и Храповицких. Существовали два придворных подкомория (коронный и литовский), последними в разное время были Григорий Ходкевич и Януш Радзивилл.
11 Поветовый маршал — предводитель дворянства.
12 Хорунжий (польск. chorqzy) — войсковая должность во многих странах Восточной Европы, происходящая от знаменосца.
13 Судейские чины.
14 Польск. sejm — собрание шляхты одного уезда.
15 В Польше сановники, имевшие еще титулы: великий, надворный, поль-ный, то есть полевой. От лат. dignitarius от dignitas—достоинство; польск. — dignitarze.
16 СавеловЛ.М. Лекции по русской генеалогии. — Москва, 1908; Rychlikowa I. Carat wobec polskiej szlachty па ziemiach zabranych w latach 1772—1831 II Kwartalnik Historyczny. 1991. Nr. 3. S. 51—83.
17 Маршалок (польск. marszalek), придворные чины в Польше с XIV в.
18 Лыков И.П. Подборка материалов. 2005. URL: http://kdkv.narod.ru.
19 URL: http://psodor1906.narod.ru/pol.html.
20 Аскеза (от греч. askesis — упражнение, практика) — совокупность форм и методов самоограничения и самоконтроля. Те или иные виды аскезы существуют в большинстве религий мира. По словам Патриарха Кирилла, «аскеза — это способность регулировать свое потребление, в том числе и идеями и состоянием своего сердца. Это победа человека над похотью, над страстями, над инстинктом. И важно, чтобы этим качеством владели и богатые, и бедные. Вот ответ Церкви. Мы должны научиться управлять своими инстинктами, мы должны научиться управлять своими страстями». URL: http://ru.wikipedia.org/wiki/AcKeT.
21 Стефанский Е.Е. Концептуализация негативных эмоций в мифологическом и современном языковом сознании (на материале русского, польского и чешского языков): Автореф. дис. доктора филол. наук. — Волгоград, 2009.
22 Данилевский Н.Я. Указ. соч. С. 521.
23 Святитель Игнатий (Брянчанинов). Пишу к вам прямо из сердца: Сб. писем / Сост. Е.А. Смирнова. — М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2007.
24 Curia Romana, лат., — главный административный орган Ватикана.
25 Федченков В., митр. Духовный лик Польши II Наш современник, 2004. № 9.
26 Гийом Левассер де Боплан (1595—1685), французский инженер и военный картограф, с начала 1630-х до 1648 г. находился на польской службе, преимущественно на территории Украины.
27 Булгарин Ф.В. Собрание сочинений. URL: http://az.lib.ru/b/bulgarin_f_w/.
28 Данилевский Н.Я. Указ соч. С. 55.
29 Цит. по: Лебедев С., Стельмаиіук С. Белорусский феномен. URL: http:// rusk.ru/st.php?idar=110165.
30 Юрьев А.И. Введение в политическую психологию. — СПб.: Изд-во С.-Петербургского ун-та, 1992. — С. 148—155.
31 ШанскийН.М., Боброва Т.А. Этимологический словарь русского языка. — М.: Прозерпина, 1994. — С. 279.
32 Словарь иностранных слов — 19-е Изд-во, стер. — М.: Рус. яз., 1990. — С. 450.
33 Колееов В.В. Язык и ментальность. — СПб., 2004. — С. 152.
34 Куняев С. Шляхта и мы II Наш современник. 2002. № 5.
35 URL: http://www.inosmi.ru/world/20070524/234676.html.
6 Егоршина О. Продвинуть спичками границу. URL: http://www.newizv.ru/ news/2008-09-23/98484/.
37 Соловьев С. Петровские чтения. Чтение восьмое. URL: http://www.hrono. ru/libris/sol_petr08.html.
38 КожиновВ.В. Россия. ВекХХ(1939—1964). —М. 1999.
39 Куняев С. Шляхта и мы.
40 Кемпински А. Экзистенциальная психиатрия. — М.: Совершенство, 1998, —С. 169.
41 Шлягон — грубоватый шляхтич.
42 Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта. — М.: Политиздат, 1983, —С. 8.
43 Кемпински А. Указ. соч.. С. 166—174.
44 Собчик J1.H. Введение в психологию индивидуальности. Теория и практика психодиагностики. — М.: Институт прикладной психологии, 1997. — С. 90—92, 102—106.
45 Федченков В. Указ. соч.
46 Березин Ф.Б, Мироиіников М.П., Соколова Е.Д. Методика многостороннего исследования личности. Структура, основы интерпретации, некоторые особенности применения. — М.: Фолиум, 1994.
47 Федченков В. Указ. соч.
48 Виноградов В.Н. Дипломатия Екатерины Великой. Екатерина II и Французская Революция// Новая и новейшая история. 2001. №6.
49 Федченков В. Указ. соч.
50 Там же.
51 Виноградов В.Н. Указ. соч.
52 Гачев Г. Ментальности народов мира. — М.: Алгоритм, Эксмо, 2008. — С. 238.
53 Федченков В. Указ. соч.
54 Цит. по: Куняев С. Указ. соч.
55 Цит. по: там же.
56 Цит. по: там же.
57 Федченков В. Указ. соч.
58 Журавлев A.J1. «Социально-психологическая зрелость»: попытка обосновать понятие II Феномен и категория зрелости в психологии. — М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2007. — С. 206.
59 Журавлев A.J1. «Социально-психологическая зрелость»: попытка обосновать понятие II Феномен и категория зрелости в психологии. — М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2007. — С. 206.
60 Там же. С. 206—207, 209.
61 Рубинштейн C.J1. Принципы и пути развития психологии. — М., 1959.
62 Абульханова-СлавскаяК.А. О субъекте психической деятельности. — М.: Наука, 1973.
63 Бруиілинский А.В. Психология субъекта. — М.: Институт психологии РАН; СПб: Алетейя, 2003.
64 Ломов Б.Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии. — М.: Наука, 1984, —С. 309—310,407.
65 Шарден де П.Т. Феномен Человека. Пер. и прим. Н.А. Садовского. — М.: Прогресс, 1965.
66 Агеев В.В. Принципы субъектности и современные проблемы психологии развития. URL: http://www.ageyev.kz/articles/article-44.html.
67 Ракитянский Н.М. Рефлексия в политике II Власть. 2003. № 9. — С. 21—24.
68 От лат. evolutio — развертывание, раскрывание, развитие; процесс изменения развития.
69 От греч. genesis — происхождение, становление, возникновение, развитие; процесс образования и становления развивающегося явления.
70 От лат. adaptation — приспособление; совокупность реакций, обеспечивающих приспособление.
71 Философско-психологические проблемы развития образования. — М.: ИНТОР, 1994.
72 Шарден де П.Т. Указ. соч.
73 Агеев В.В. Генетическая психология неадаптивного человека: от Жана Пиаже до наших дней. URL: http://www.ageyev.kz/articles/article-68.html.
74 Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве / Предисл., коммент. И. Темнова. — М.: Мысль, 1996.
75 Грасиан Б. Карманный оракул. Критикон. Пер. и коммент. М. Лысенко и Л.Е. Пинского. — М.: Наука, 1984.
76 Мальбранш Н. Разыскания истины. Пер. с фр. — СПб., 1999.
77 1 МэйсонД. Трактат о самопознании. — СПб.: Тропа Троянова, 2004.
78 Щербатов М.М. О повреждении нравов в России. URL: http://old-russian. chat.ru/17sherb.htm.
79 Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей: О знаменитых людях (фрагменты) / Пер. и примеч. М.Л. Гаспарова, статья Е.М. Штаерман. Отв. ред. С.Л. Утченко. (Сер. «Литературные памятники»), — М.: Наука, 1964.
80 Чиж В.Ф. Психология злодея, властелина, фанатика. Записки психиатра / Предисл., сост., пер. инояз. текстов Н.Т. Унанянц. — М.: Республика, 2001. — С. 23, 29, 39—40, 119, 149, 227—228, 331.
81 Там же. С. 250.
82 URL: http://www.sunhome.ru/psychology/11719.
83 Ортега-и-Гассет X. Избранные труды: Пер. с исп. / Сост., предисл. и общ. ред. A.M. Руткевича. 2-е Изд-во — М.: Весь мир, 2000. — С. 99—101.
84 Князь Феликс Юсупов. Мемуары: В 2 кн. — М.: Захаров, 2004.
85 Там же.
86 Герцен А.И. Былое и думы. — М.: Правда, 1983.
87 Кемпински А. Экзистенциальная психиатрия. — М.: Совершенство, 1998, —С. 100.
88 Мясищев В.М. Личность и неврозы. —Л.: Изд-во ЛГУ, 1960.
89 БылевА., Ракитянский Н. Отчего мы зависим. Что необходимо знать о психологии аддикга II Психология для руководителя. 2008. № 4. — С. 77—83.
90 DesTdero (лат.) — 1) хотеть, желать, вожделеть; 5) desTderari... погибнуть. См.: Ракитянский Н.М. Психологическое портретирование: Теория и методология психологического портретирования личности политика. —2-е Изд-во, перераб. и доп. — М.: Издательство МГУ, 2010.
91 Ганзен В.А. Системные описания в психологии. —Л., 1984.
92 Бехтерев В.М. Объективное изучение личности. Избранные труды по психологии личности в двух томах. Т. 2. — СПб.: Алетейя, 1999. — С. 90—93.
93 Дейнека О.С. Ценностно-мотивационные особенности представителей политической и бизнес-элит II Вестник политической психологии. 2001. №1,—С. 24—27.
94 От лат. locus — место и controle — проверка, контроль.
95 Крысько В.Г. Социальная психология: словарь-справочник. — Минск: Харвест, 2004. — С. 204—205; Кондаков И.М., Нилопец М.Н. Экспериментальное исследование структуры и личностного контекста локуса контроля//Психологический журнал. 1995. №1.
96 Варчук Т.В., Вишневецкий К.В. Виктимология. — М.: Юнити, Закон и право, 2009.
97 Феномен и категория зрелости в психологии / Отв. ред. А.Л. Журавлев, Е.А. Сергиенко. — М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2007.
98 Бурикова И.С., Коновалова М.А., Пушкина М.А., Юрьев А.И. Опыт психологического измерения человеческого капитала. Под научной редакцией проф. А.И. Юрьева. — СПб., 2009. — С. 52.
99 Егоршина О. Указ. соч. URL: http://www.newizv.ru/news/2008-09-23/98484/.
100 Бердяев Н.А. Судьба России. — М: Эксмо-Пресс, 1998.
101 Тымовский М, КеневичЯ, Хольцер Е. История Польши. — М.: Весь мир, 2004.
102 Шанский Н.М., Боброва Т.А. Этимологический словарь русского языка. — М.: Прозерпина, 1994. — С. 87.
103 СондиП. Судьбоанализ. — М.: Три квадрата, 2007.
104 Льюис К.С. Письма баламута. Расторжение брака. Пер. с англ.: Н. Трауберг. — М.: Fazenda «Дом надежды», 2005.
105 Ракитянский Н.М. Сарматизм — ментальная основа шляхетской республики Речи Посполитой // Информационные войны. 2010. № 3.
106 Тюиікевич С. А. Цена победы. URL: http://gpw.tellur.ru/page.html?r=itogi&s=price.
107 URL: http://www.stjohndc.org/Russian/orthhtrdx/r_08.htm/.
108 Близнеков В.Jl. Катынь и Смоленск: альтернатива символа. URL: http:// www.bogosiov.ru/text/755611.htmi.
109 Лосев А.Ф. Диалектика мифа. — М.: Академический проект, 2008. — С. 35—36.
110 Там же. С. 146—147.
111 Там же. С. 37.
112 Грасиан Б. Карманный оракул. Критикон. — М.: Наука, 1984. — С. 40, 30.
113 Посев А.Ф. Указ. соч. С. 37.
114 Цыганов В.В., Бухарин С.Н. Информационные войны в бизнесе и политике: Теория и методология. — М.: Академический проект, 2007.
115 Сонди П. Указ. соч. С. 279.
116 URL: http://www.warsaw.ru/articles/2006/art11/orden13-11-06.htm.
117 URL: http://ienta.ru/iraq/2003/07/04/oii/.
118 Миронов А.Н. Сущностное восприятие слова. Кн. 1. — СПб.: Экополис и культура, 2000.
119 Бердяев НА. Русская и польская душа. — В кн.: Польская и русская душа. — Варшава: Польский институт международных дел, 2003. — С. 159—163.
120 Сонди П. Указ. соч.
121 Керрер Н. Этнические стереотипы в польском национальном сознании XIII—XIV веков (по данным Великопольской хроники). URL: http://www.pol-ska.ru/polska/historia/hist_stereotyp.html.
Главы из книги С.Н.Бухарин Н.М.Ракитянский "Россия и Польша - опыт политико-психологического исследования Феномена лимитрофизации".
Западная Русь
