Первая мировая война могла бы стать и последней мировой войной – но не стала. Крах Восточного фронта помешал противникам Германии довести дело до достойного финала. Россия в войне не выстояла, причем политический катаклизм в ней, в отличие от Германии, Австро-Венгрии, Турции, произошел отнюдь не в разгар военных поражений. Февральская революция была следствием общественного разлада, лишь усиленного военными обстоятельствами. Великая война 1914 года, хотя и объявленная либералами «Второй Отечественной»[1], не смогла сплотить Россию – слишком многие хотели использовать ее для решения внутренних задач.

России было за что воевать. Еще в марте 1915 года Россия, Британия и Франция заключили Петроградскую конвенцию, по которой после победного окончания войны Россия должна была получить Константинополь и Проливы[2]. Наряду с религиозным договоренность имела громадное практическое значение: Босфор и Дарданеллы позволяли России получить почти неограниченный контроль над Черным морем, запереть его на замок в случае новой войны, а также регулировать путь, наиболее важный для российской внешней торговли. В декабре 1916 года страны Антанты, включая Россию, отвергли мирные предложения Германии и ее союзников. Шла подготовка к решающему весеннему наступлению 1917 года, а сама кампания могла стать последней в истории Первой мировой войны. Экономическое положение противника было критическим, он задыхался без продовольствия и ресурсов. Однако для последнего военного усилия нужна была политическая воля и стремление к единству. Именно этого и не хватало России. Слухи о подготовке царем сепаратного мира были столь сильны, что им уже мало кто не верил. Впоследствии никаких доказательств им, несмотря на все попытки Временного правительства и ряда историков, найдено не было – но свою политическую роль они сыграли.

Манифестация инвалидов в Петрограде, 16 апреля

С началом Февральской революции кому-то еще можно было надеяться, что пришедшие к власти либералы доведут Великую войну до победного конца. Во всяком случае, поддержавшие новое правительство генералы, уверенные в измене императрицы и ее окружения, питали такие иллюзии. Но кругах интеллигенции настроения уже несколько поменялись. Кн. Е.Н. Трубецкой в письме М.К. Морозовой писал: «Впечатление Петрограда в эти дни – неописуемо. ... Все более и более усиливающийся мощный национальный подъем, захватывающий всех. Пессимизм – удел людей, не захваченных войной и не стоящих у дел». Князь-философ был склонен придавать событиям вселенский масштаб, предрекая всеевропейскую демократическую революцию: «Известия из Болгарии производят сильнейшее впечатление. Туда уже перекинулась революция из России, и немцы «усмиряют» болгарских солдат. Глубоко надеюсь, что скоро революция перекинется и в Турцию, и в Австрию. А тогда немцы останутся одни усмирителями против всех народов. Дай Бог! Тогда «смысл войны» осуществится с той стороны, с которой его никто не ждал...»[3] .

Однако это были лишь благие помыслы: объяснять «смысл войны», каким бы он ни был, деморализованному петроградскому гарнизону в марте 1917 года было уже поздно. Через две недели после начала бунта Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов выступил за «мир без аннексий и контрибуций» и потребовал от нового правительства отказаться от любых «завоевательных планов» после победы в войне. 27 марта правительственная декларация подтвердила, что Временное правительство, сохраняя союзнические обязательства, имеет целью «утверждение прочного мира на основе самоопределения народов». Попытка министра иностранных дел П.Н. Милюкова бороться за верность Петроградской конвенции 1915 года закончилась печально. Солдатские демонстрации спровоцировали первый кризис Временного правительства, после чего Милюкову пришлось подать в отставку.

После революции и начавшегося распада армии командованию пришлось отказаться от плана морской операции по захвату Босфора. Катастрофой кончилось и начавшееся под «Марсельезу» летнее наступление на фронте. Теперь немцы активно перебрасывали силы на Западный фронт. Благодаря Февралю они могли не только успешно противостоять англо-французским ударам, но осенью 1917 года разгромить итальянцев, а в первой половине 1918 года даже наступать во Франции. После заключения Брестского мира Германия получила контроль над громадными территориями, богатыми столь нужными ей продовольственными и сырьевыми ресурсами. Катастрофа в России позволила им продержаться еще более года.

Апрельская демонстрация в Петрограде

Революции в Болгарии, о которой мечтал кн. Трубецкой, не произошло. Случилось другое. В сентябре 1918 года, когда Россия уже захлебывалась в гражданской войне, 2 сербские армии под командованием принца-регента Александра Карагеоргиевича прорвали фронт на Балканах, что привело к выходу из войны Болгарии, а затем – и распаду всей германской коалиции. Первая мировая война закончилась – и победила в ней маленькая Сербия, в отличие от России нашедшая в себе силы к сопротивлению.

Однако без успеха Антанты на Восточном фронте о полной победе над Германией говорить было нельзя. Условия мира, заключенного в Версале в 1919 году, не позволяли надеяться на его долгосрочность. «Это не мир. Это перемирие на двадцать лет», - сказал французский главнокомандующий Ф. Фош после его подписания[4]. Германия была ослаблена и унижена, но не добита, а ее возрождение не сулило победителям ничего хорошего. При сохранении в тылу у немцев такой России, с которой Британии и Франции можно было бы договориться, общеевропейский баланс был бы возможен – но такой России уже не было. Кроме того, сама большевистская Россия была непредсказуемым фактом, поэтому для защиты от нее нужно было сохранить Германию. Версальские победители быстро запутались в расчетах. В условиях начавшегося франко-британского соперничества Германии удалось достаточно быстро встать с колен – и решительно двинуться в сторону реванша.

В конечном счете, во Второй мировой войне расклад сил на европейском театре был примерно тем же, что и в Первой. Самым значимым отличием было неучастие Турции, но и она не смогла бы долго сохранять нейтралитет. В.К. Молотов вспоминал: «После войны на дачу Сталина привезли карту СССР в новых границах – небольшую, как для школьного учебника. Сталин приколол ее кнопками на стену: «Посмотрим, что у нас получилось… На Севере у нас все в порядке, нормально. Финляндия перед нами очень провинилась, и мы отодвинули границу от Ленинграда. Прибалтика – это исконно русские земли! – снова наша, белорусы у нас теперь все вместе живут, украинцы – вместе, молдаване – вместе. На Западе нормально. – И сразу перешел к восточным границам. – Что у нас здесь?.. Курильские острова наши теперь, Сахалин полностью наш, смотрите, как хорошо! И Порт-Артур наш, и Дальний наш, – Сталин провел трубкой по Китаю, – и КВЖД наша. Китай, Монголия – все в порядке… Вот здесь мне наша граница не нравится!» – сказал Сталин и показал южнее Кавказа»[5].

«Новая Тридцатилетняя война» 1914-1945 годов[6], как ее назвал один из главных ее участников У. Черчилль, привела к резкому ослаблению международного значения Европы и усилению Соединенных Штатов. Тотальное противостояние с США – крупнейшей экономикой мира – стало тяжелой послевоенной судьбой другого победителя «Новой Тридцатилетней войны» – Советского Союза. Россия, вышедшая из войны 1914 года в результате революции и не ставшая победителем, расплатилась за это не только войной гражданской, но и жертвами Второй мировой, и бременем Холодной войны.