28 октября 1641 года в Москву прибыли казаки с Дона с докладом царю в форме «Повести об Азовском осадном сидении донских казаков» и просьбой принять Азов в состав России. Но, как говорят на Руси, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается…

Испокон веков Азов считался весьма выгодным для торговли городом. Понимая это, тут охотно селились скифы, сарматы, гунны, хазары, печенеги, русичи Тмутараканского княжества. В XIII веке купцы из Генуи возвели здесь каменный город, ставший центром работорговли Приазовья. Именно отсюда отправлялись в походы крымские татары и ногайцы, опустошавшие южную Русь. При турках Азов стал мощной крепостью на левом берегу Дона в 8 км от моря: одна ее часть располагалась у реки, другая — на холме. Каменная стена без зубцов со стороны реки возвышалась на 20 м. Рвы шириной 8 м и глубиной 3,5 м, высокая плотность вооружения (200 пушек на 1200 м периметра) делали крепость неприступной. А гарнизон, состоявший из 4000 янычар и 1500 иных воинов, был обеспечен всем необходимым более чем на год.
Постоянный источник военной угрозы, Азов закрывал донским казакам выход в море для набегов на турецкие и крымские берега. И турки зорко стерегли водный путь. Протянув поперек Дона тройную железную цепь с сигнальными колоколами, они закрепили ее на береговых каменных башнях с пушками, топя нарушителей перекрестным картечным огнем. Кроме того, у крепости всегда дежурили пушечные галеры. Впрочем, и казаки были не лыком шиты и нередко ухитрялись преодолевать преграду в густой туман или ненастной ночью. Пуская по течению бревна, которые бились о цепи, они заставляли турок палить в белый свет как в копеечку, а когда бдительность стражи притуплялась, казаки одним броском проскальзывали под цепями и — лови ветра в море. Но настал предел и их терпению. Зимой 1636 года казачий круг постановил: «Идти на Азов и промысел над ним учинить!». По городкам и весям гонцы, не поднимая излишнего шума, разнесли боевой клич «Готовиться к войне!», собравший 4500 донцов и 1000 запорожцев.
Для успеха дела замысел похода держали в тайне, но, как на грех, аккурат в ту пору через Дон проезжал в Москву их старый знакомец — турецкий посол грек Фома Кантакузен. Вот он-то и выведал все у хвативших лишку в ходе застолья казаков и предупредил азовского пашу об опасности. И когда 21 апреля 1637 года войско выступило на Азов, его уже ждали: на высоких стенах у чудовищно длинных пушек стояли команды с зажженными фитилями. У турок не было ни малейшего сомнения, что конному войску при четырех фальконетах — малокалиберных пушках, стрелявших фунтовыми ядрами — никогда не одолеть каменной крепости с храбрейшей пехотой, мощной артиллерией и изрядными запасами для обороны. И потому, беспечно глядя вниз на гарцующих казаков, янычары зубоскалили и крутили пальцем у виска: «Азова вам не видать, как ушей своих!».
Явно недооценили они ратную удаль донцов и запорожцев. И хотя овладеть твердыней кавалерийским наскоком наступавшим не удалось, после двухмесячной осады, взорвав стену, казаки штурмом взяли город, потеряв 1100 человек. Безжалостно истребив гарнизон и жителей-работорговцев, они освободили 2000 русских пленников.
Новые хозяева воочию убедились, что некогда богатый генуэзский город под турецкой властью пришел в упадок: прекрасные своей архитектурой здания были в основном разрушены, церкви превратились в мечети. Вновь освятив старый храм Иоанна Крестителя, казаки стали обживаться и довольно скоро ощутили ценность своего приобретения. Набеги степняков почти прекратились, даже самые беспокойные из них, ногайцы, предложили пойти на мировую, забыв взаимные обиды. Никто теперь не препятствовал пользоваться щедрыми дарами «Батюшки Тихого Дона», чернозем давал богатые урожаи, в приазовской степи без потерь паслись отары, стада и табуны — живи и радуйся. А даже такие умелые воины, как казаки, считали, что худой мир лучше хорошей войны. Они объявили Азов вольным христианским городом, гостеприимно встречали купцов из Кафы, Керчи, Тамани, ожививших торговлю…
Правда, уже в январе следующего года крымский хан явился под крепостные стены с 14000 всадниками, но, получив достойный отпор, ретировался. Тогда он — не мытьем, так катаньем — решил купить донцов, предложив им отступные 40000 червонцев за оставление города. И, конечно же, получил отказ. Примерно тогда же на Дон дошли тревожные вести о том, что турки вновь готовятся отобрать жемчужину Приазовья. Что ж, начали готовиться к встрече. Шло время, а враг все не показывался. В Москву отправили послов, прося государя всея Руси Михаила Федоровича принять Азов под свою руку. Рассудив, что крепость он брать не приказывал, и попеняв донцам за самовольство, он все же не лишил их обычных милостей, а послу султана отвечал, что «казаки люди вольные, воюют на свой страх, и если султан хочет, то может сам их и унять». Это был обычный дипломатический ход: Русь недавно пережила Смуту, не было сил воевать из-за отдаленной крепости с Турцией, сильнейшей державой Европы. Борьба с ней была под силу лишь казакам, дерзким, изворотливым, нападавшим и исчезавшим, как вихрь. Такая война держит врага в страхе, истощает его. В открытом же бою турецкие янычары и спаги (легкая кавалерия) были непобедимы.
Хотели мира казаки, но, наученные горьким опытом, готовились к войне, всемерно укрепляя крепость. Войсковой атаман Осип Петров, сын казака Калужского полка, ребенком пережил российскую Смуту, видел атамана Болотникова, помнил приемы его трехмесячной обороны Калуги и разгрома большой армии московитов. Именно он и разработал систему защиты города, поручив ее техническое воплощение уже испытанному при взятии Aзoва мадьяру Югану Асадову, «прибылому казаку» и специалисту минного дела. Подняли валы и стены, установили 250 пушек, прокопали минные ходы и «слухи» для обнаружения подкопов противника, изготовили туры и срубы для прикрытия будущих пробоин в стенах, запасли провиант и боеприпасы.
Готовились нешуточно. Судите сами — весной 1638 года московский Разрядный приказ записал «расспросные речи» атамана Сафона Бобырева: «В Азове сошлись казаки с Яика, Терека и иных мест, и ныне их там много. Про турецкий поход они ведают и не боятся, сами хотят турок встретить на море. В Азов идут струги с хлебом, пороховая башня полностью заставлена бочками».

В январе 1640 года персидский шах Сефи прислал в Азов посла Мараткана Мамедова, предлагая союзную помощь для защиты от турок — 20000 воинов. Казаки отказались, несмотря на то, что в постоянном гарнизоне крепости было всего 1400 бойцов. Но когда на Дону узнали о неизбежной войне, к Азову потянулось пополнение, и к началу осады там было уже 5000 казаков — почти четверть боевого состава войска Донского. Остальные 15000 донцов разошлись по низовым городкам, чтобы не пускать врага вверх по Дону, бить его тылы, пополнять потери осажденных. В гарнизоне Азова были и запорожцы — в те годы они непрерывно прибывали на Дон — и их принимали как братьев, единых по имени, крови, вере, быту и южнорусской речи. После прорыва запорожского каравана защитников стало около 7600 человек. Обстановка накалялась…

Нашествие

«И собирался турецкий царь ровно четыре года, а на пятый прислал к нам под Азов четырех пашей своих с двумя полковниками да ближайшего слугу своего Ибреима-евнуха надсматривать за ними, как они станут действовать под Азовом-городом», — говорится в «Повести об Азовском осадном сидении». Оно и понятно, турки не могли оставить Азов казакам, свободно проходившим теперь в Черное море… Впрочем, нельзя не назвать и некоторые объективные причины временной пассивности турок. В частности, удачная для азовчан передышка была связана с отвлечением сил Османской империи на упорную войну с Персией. После разгрома врага турки с неспешной восточной рассудительностью вернулись к незавершенному делу с Азовом. Тем более что Москва, по сути, отмежевалась от всего происходящего на берегах Дона. За что и получила благодарность великого визиря, сетовавшего послу Б. Лыкову: «Не взяв Азова, нам в покое не быть, а всегда ждать гибели. Казаки умножатся, город укрепят, нам и в Стамбуле не отсидеться».
Готовились основательно: крымские татары, захваченные казаками в 1638 году, сообщали, что турки флотом из 800 галер завозят в Крым пехоту и осадное снаряжение. Однако в связи со смертью султана и приходом к власти его брата Ибрагима карательная экспедиция началась лишь в мае 1641 года.
«А с пашами прислал он обильную рать басурманскую, собранную из подданных своих двенадцати земель. Всего было по спискам их ратных людей 256000 человек». Это была не просто рать, а невиданная мощь! В июне 1641 года, когда в устье Дона вошли 200 кораблей адмирала Пияла-паши, они увидели лес корабельных мачт. Выгружались несколько дней — и вот к Азову подошла огромная армия во главе с главнокомандующим — силистрийским сераскиром Хусейном Дели-пашой; конницу вел крымский хан Бегадир-Гирей. Против горстки защитников Азова собрали силы, которых вполне хватило бы для завоевания целой державы. Тут был весь цвет турецкой армии — 20000 янычар и 20000 спагов. Да еще и извечные враги Руси, крымский и ногайский ханы, привели по 40000 всадников, да кавказские князья — 10000 бойцов. Воинские контингенты из 12 стран (арабы, персы, албанцы, курды, греки, сербы, мадьяры, буданы, босняки, арнауты, волохи, молдаване) составили еще 60000 человек, не говоря уже о наемниках: только немцы прислали 6000 человек…
Инженерный корпус, 6000 наемных мастеров осадного дела, целиком состоял из европейцев: «Да с теми пашами были многие немецкие люди, ведающие взятие городов и всякие военные хитрости по подкопам, приступам и снаряжению ядер огнем: гишпанцы, греки, из Венеции, шведские и французские петардщики». К их услугам в полной готовности стояла еще одна армия с тачками, лопатами и заступами: для фортификационных работ через море перебросили 100000 мужиков из Малой Азии, Молдавии, Валахии, Трансильвании, да на этой стороне моря собрали еще 50000. Тысячи лошадей тащили мощную осадную артиллерию: почти 130 тяжелых стенобитных орудий с ядрами в один, полтора и два пуда, около 675 пушек меньшего калибра, более 30 зажигательных мортир. Примечательно, что на огневых позициях все орудия были скованы цепями, дабы казаки не увели их, сделав вылазку! И боеприпасов хватало с лихвой. Было ясно: неисчислимые по тому времени силы имели задачей не только выбить казаков из Азова, но и «совсем перевесть их на Дону».
Хусейн-паша не сомневался, что город падет через несколько дней. И прекрасно понимал, что взятием Азова кампания не закончится, и войско пойдет на Русь. Ведали об этом и султан, и царь в Москве, равно как и казаки, смотревшие со стен на турецкую орду. Над Русью нависла смертельная опасность.
И тут паша вдруг увидел вдали на реке черные точки, оказавшиеся караваном лодок, идущих вниз по течению: «Уж не московское ли это посольство с изъявлением покорности?». Суденышки быстро приближались — это были легкие казачьи чайки. Запорожцы! Две тысячи их пришло на помощь братьям-донцам. Трепетали на ветру бунчуки и православные хоругви, гремела музыка — запорожцы шли в крепость, которая вот-вот должна была пасть. Сотня за сотней, курень за куренем — на виду несметной турецкой орды, в ярких новых зипунах и свитках, одетые на войну, как на праздник. Распахнулись ворота, навстречу им хлынули донцы, и два казачьих войска встретились. Три года назад на большом казачьем кругу они клялись в верности друг другу и на том святой крест целовали. На середину вышли два атамана и троекратно, по-русски поцеловались. «Любо, любо!» — гремело вокруг, вверх летели тысячи шапок. А турки изумленно следили за этой картиной, не понимая сути происходящего…

Предтеча

«Обступили нас турецкие силы великие. Где была степь чистая, там стали люди многие, что леса темные. От той силы и от скока конского земля у нас под Азовом прогнулась и из Дона-реки вода выплеснулась, как в паводок»…
Город обложили от Дона до моря в восемь линий на протяжении 40 верст, турки стояли на расстоянии вытянутой руки. Началась осада, тяжелая, гиблая для казаков. Позднее они писали царю: «Непостижимо было и слышать о столь страшном войске, а не то чтоб видеть своими глазами!»
Враг угрожающе маневрировал перед стенами, проносил знамена, гремел барабанами, трубил в трубы, дымил десятками тысяч ружейных фитилей. Полковники в шитых золотом ярких одеждах, сбруя лошадей красного цвета — будто на параде. В сплошной турецкий фронт с длинноствольными пищалями был встроен боевой порядок немцев с мощными мушкетами. В этой демонстрации силы прошел целый день. 24 июня 1641 года турки впервые продемонстрировали свою огневую мощь: «До небес стоял огонь и дым, все укрепления наши в городе потряслись, и солнце в тот день померкло и в кровь окрасилось!».
Вечером под стену пришел янычарский полковник со свитой, потребовав немедленно сдать город: «Казачество донское свирепое, разбойники беспощадные! Прогневали вы его величество султана Мурата. Совершив такую дерзость, своего конца дожидаетесь? Очистите Азов-город за ночь, не мешкая! При отходе не тронем вас. А не уйдете, завтра умрете… На что же вы, воры глупые, надеетесь? Не будет вам от Московского царства помощи ни хлебом, ни людьми русскими. А станете служить султану, простит ваши грубости прежние и нынешние, пожалует честью и богатством… Так спасайте же жизнь свою! А то возьмем завтра Азов и предадим вас мукам лютым».
Казаки на это отвечали: «И куда ваш султан весь свой ум девал? Иль не стало у него за морем серебра и золота, что прислал он ради наших кровавых казачьих зипунов четырех пашей своих и рать в 300000 людей боевых? Но вам-то, туркам, ведомо, что до сих пор никто наших зипунов даром не забирал… А ежели отсидимся от вашей осады — срам вам вечный. Вся наша надежда на Бога, на матерь Божию да наших товарищей, которые у нас по Дону в городках живут. Мы холопы государя христианского царства Московского. Прозвание наше — великое казачество донское бесстрашное. Станем с вашим султаном биться, что с худым свинопасом! Равным он, собака смрадная, почитает себя Богу небесному. Где похваляются ныне силы многие, там лягут трупы многие! И без вас, собак, мы ведаем: не почитают нас на Руси… А взяли мы ваш Азов-город по своей казачьей воле за ваши высокомерные лютые помыслы… Кто к нам с такою речью глупою еще придет, тому у нас под стеною убитым быть!».
Зная, как уязвить турок, казаки без робости это делали: «Мы-то взяли у вас Азов, чтобы посмотреть, что за люди ваши в крепостях от нас обороняются. Мы ведь примериваемся к Иерусалиму и к Царьграду: заберем и его у вас, ибо прежде было там царство христианское».
А в это время в тылу турецких войск развернулись подвижные казачьи отряды войска Донского, так что враг и сам постоянно испытывал недостаток в снабжении и покоя не знал…

Приступ

Вернувшись ни с чем, турки стали готовиться к штурму, занимая исходные позиции. С рассветом 25 июня началась артподготовка, в крепость полетели сотни ядер, но она не ответила ни единым выстрелом. Вслед за огненным валом 30000 солдат пошли на приступ.
«Первыми шли шесть тысяч немцев со своими полковниками, за ними весь строй янычарский, а потом и прочая орда пешая. Крича яростно, стали они башни и стены топорами рубить и ломами ломать, на стены лезть. Ножами мы с ними резались в тот приступ…».

Под заунывный вой труб и грохот барабанов задние ряды наступавших, оперев ружья на сошки, стреляли по верхнему срезу стены, остальные с криками карабкались вверх по штурмовым лестницам. Наконец и казаки открыли огонь, выкашивая атакующих целыми шеренгами. Все скрыл пороховой дым, «лишь огонь да гром стоял, будто гроза страшная». Не зная устали, азовчане крушили лестницы, кололи врага пиками, рубили саблями, били камнями, бесстрашно бросались в рукопашную. Готовясь к худшему, они вне крепостной стены на наиболее вероятных направлениях штурма «заложили мины» — подземные галереи, набитые бочками с порохом, дробью, «железными усечками» и камнями. Когда противник начал наседать, все это по сигналу взорвали, и было «на тех пропастех побито турок многие тысячи».
Только к вечеру турки отступили, потеряв не меньше 10000 убитыми, в том числе кафинского пашу. Немцы же полегли все: «И было убито в первый день под стеною города одних полковников янычарских шесть да два немецких полковника со всеми шестью тысячами солдат их». Кроме того, во время вылазки казаки нанесли супостату и моральный урон, захватив большое знамя султана, с которым турки шли на приступ.
Наутро враг предложил перемирие для уборки трупов, обещая хорошую плату: за простого воина — один золотой талер, за офицера — десять, за полковника — сто. Казаки согласились на перемирие, но от денег отказались: «Мертвечиной не торгуем! Дорога нам слава вечная, а не деньги ваши! Забирайте ваших убиенных, мешать не будем. Это вам, собакам, от нас игрушка первая, мы ружья свои только прочистили. Всем вам так от нас будет!».
Три дня турки хоронили убитых в глубоком рву в трех верстах от города, насыпав высокий холм с надписями на разных языках…

Осада

Поняв, что нахрапом Азов не взять, турки начали долговременную осаду. Пока артиллерия держала город под обстрелом, солдаты днем и ночью копали рвы, оборудуя позиции. Главную же каверзу готовила 150-тысячная армия «черных мужиков», под руководством итальянских и немецких инженеров возводившая земляную гору. К Азову ее подвели за три дня, подняли над стеной и теперь насыпали все выше и выше. Тоской наполняла казачьи сердца эта гора: с нее весь город был виден как на ладони, и турки могли обстреливать его из пушек прицельно — именно так в свое время они захватили Багдад. Не могли донцы допустить, чтобы и Азов постигла та же участь. В один из дней из крепости с криками «Ура!» и «С нами Бог!» вырвалось почти все казачье войско и обрушилось на окапывающиеся войска и невооруженных рабочих. Захваченные врасплох турки бросились врассыпную. «Побили мы их в тот час многие тысячи и взяли на вылазке у той горы шестнадцать знамен янычарских да двадцать восемь бочек пороху».
Однако, вернувшись и укрепив боевое охранение, турки продолжили работы. Подняв гору до 15 метров, втащили на нее большие ломовые орудия и оборудовали огневые позиции. Теперь-то, казалось, дни Азова сочтены. Но едва по городу ударили первые двухпудовые ядра, как страшный взрыв потряс всю округу; в черном дымном фонтане в разные стороны полетели глыбы земли, камни, пушки, люди… В один миг горы не стало. Оказывается, все это время казаки рыли подкоп под гору и, заложив туда огромный заряд трофейного пороха, взорвали его.
Потеряв людей, пушки и время, обезумевшие от бессильной ярости турки стали насыпать новую, еще более высокую гору. Наверху они расположили всю тяжелую артиллерию, плотно окружив этого земляного монстра войсками, так что о второй вылазке нечего было и думать. «И начали с той горы из орудий бить по Азову-городу день и ночь беспрестанно. От пушек страшный гром стоял, огонь и дым курился до неба. 16 дней и ночей не смолкали орудия ни на час, и все наши укрепления, и стены, и башни все, и церковь, и дома все разбили до самой подошвы, и орудия наши разбили все».
Разрушений добавляли «огненные мортиры» под командой французов, забрасывая крепость зажигательными ядрами, хотя в городе уже и гореть было нечему. Все, кроме наблюдателей, спасались от губительного огня под землей в наскоро вырытых щелях, блиндажах, глубоких галереях крутого донского берега.
Еще до осады казаки построили под Азовом «покои потайные просторные в земле». Но и там они не сидели сложа руки, а вырыли около тридцати подземных ходов в сторону противника, проникая в его расположение и вырезая ночами турецких солдат. Решив отплатить защитникам крепости той же монетой, турки направили немецких мастеров для рытья своих подкопов в город. Однако донцы показали себя в инженерном деле лучше европейских специалистов: они как будто ждали подобных действий. Началась настоящая подземная война. Специальные «слухачи» определяли, где работает противник: они зарывали в землю кувшин с водой и по ряби на поверхности точно устанавливали место вражьего туннеля. И далее эстафета переходила к подрывникам… «А мы милостью Божией устерегли и взорвали порохом все подкопы, погребя их многие тысячи. И с той поры миновали все их хитрости подкопные».
Постоянная пальба по городу истощила боезапас турок — они ждали его пополнения. Впрочем, не только они: казаки-пластуны круглосуточно наблюдали за противником, и, уж конечно, они не упустили из виду прибытие вражеских кораблей с порохом. Как только стемнело, 300 донцов незаметно вышли к берегу через заблаговременно прорытый подземный ход, разыскали в камышах свои притопленные камнями струги, вытащили балласт и, подкравшись к турецкой эскадре, пошли на абордаж. Пока одни дрались с застигнутыми врасплох командами, их товарищи поджигали корабли. После первого же порохового взрыва началась паника: суда стали сниматься с якоря, пытаясь отойти от опасного места, сталкивались, загорались один от другого — и вскоре уже весь караван превратился в пылающий костер.
А казаки тем временем возвращались в город, прихватив раненых и убитых. Но удача изменила им: выйдя на берег, они напоролись на многотысячное войско янычар. Завязался неравный бой, под ударами турецких сабель казаки отходили к реке, стараясь подороже отдать свою жизнь… А что им оставалось делать, если путь к крепости преграждала целая армия, в несколько раз превосходившая числом весь гарнизон Азова?! И не ведали они, что в городе запорожцы, видя, как гибнут братья-донцы, рвались к воротам, крича преграждавшим им путь старшинам: «Пусты, батько, с донцями вмираты!». Видя, что ни убедить, ни удержать их не удастся, старшины сами открыли ворота.
Увидев это, паша от радости не поверил своим глазам, решив, что аллах наказал гяуров, отняв у них разум и даровав ему победу. Огромная турецкая конница с тысячеголосым криком «Аллах акбар!» рванулась вперед на малочисленную казачью лаву. Расстояние между ними быстро сокращалось, как вдруг казаки на полном скаку сбились в кучу, быстро образовав четкий прямоугольник, который спустя мгновение превратился в клин, острым кинжалом раскроивший надвое турецкий фронт: круша опешивших всадников, они прорубились к своим.
Спаги были храбрыми и умелыми воинами, но им никогда ранее не приходилось в бешеном темпе атаки за считанные секунды перестраивать боевой порядок. Турки смешались, сбрасывая друг друга в Дон и в глубокий ров, выкопанный ими же. В ярости паша послал подмогу, но время было упущено: казаки, выручив сотоварищей, уже отходили под стены Азова, оставив позади себя берег, усыпанный телами врагов, а во рву и в донской воде хрипели искалеченные, обезумевшие кони…

«Почитаем уж себя за мертвой труп»

Осада затянулась. Наступил сентябрь, дождливый и холодный, над степью стоял смрад гниющих трупов, болезни косили турок сотнями. Боеприпасов и провианта не хватало, фуражиры, посылаемые по Дону, уничтожались казаками внешнего кольца. Турки были деморализованы безуспешными попытками овладеть крепостью и огромными потерями. «В рати их началась раздряга великая. Паши кричали на хана крымского, что не ходит с ордою на приступ, а он им: «Знаем мы нравы казачьи, не взять их приступом, в осаде они люди жестокосердые, каких свет не видывал. Разве что за одну их казачью голову положим своих тысячу».
Разногласия между начальниками накаляли и без того сложные отношения союзников: армия разлагалась, таяла, а вместе с нею — и надежда на победу. Паша послал султану письмо, попросив его отложить войну до весны и обстоятельно доказывая, что крепость сейчас взять нельзя. Из Стамбула пришел краткий, но грозный приказ: «Возьми Азов или отдай свою голову!». Вновь и вновь посылал паша людей на приступ, множа и без того бесчисленные потери, но переломить ситуацию так и не сумел.
За дело опять взялись переговорщики, предлагавшие за город, от которого уже мало что осталось, выкуп по 300 талеров серебра и по 200 талеров червонного золота на брата и клятвенно обещавшие, что ни один волос не упадет с головы казаков при отходе. Пустое. Им отвечали: «Не нужно нам ваше собачье золото… Нам, молодцам, нужна слава по всему свету, что не страшны нам ваши паши и силы турецкие! Сразу говорили мы вам, что будет вам о нас память на веки вечные. За морем скажите своему султану глупому, каково приступать к казаку русскому… На костях ваших сложим Азов лучше прежнего! Нашел здесь ваш султан себе позор вечный, станем всякий год брать с него дань в шесть раз больше». И слова свои подкрепили очередной губительной для врага вылазкой. К смерти казаки уже приготовились: «Почитаем мы уж себя за мертвой труп», а потому, попрощавшись друг с другом, неожиданно обрушились всей силой на противника, оставив на поле брани несколько тысяч убитых турок.
Ощущая нехватку боеприпасов и продовольствия, паша вынужден был сменить тактику, решив взять защитников крепости измором. «А после, оставив все свои хитрости, стали они нас одолевать прямым боем, посылая янычар на приступ всякий день. По десять тысяч наступают целый день до ночи, а в ночь идут им на смену другие десять тысяч и наступают до свету. И от тех ухищрений, от тяжких ран наших, от бессонницы, от лютой нужды всяческой, от смрада трупного стало нам невмочь, изнемогли все мы лютыми болезнями осадными. И дружины нашей совсем мало осталось, переменяться не с кем, ни часа не дадут покоя нам, бьются посменно день и ночь, чтобы истомою осилить нас».
За две недели, отвечая огнем и неся жестокие потери, азовчане отбили 24 приступа. В живых осталось около 3000 казаков, измученных, израненных и голодных, лишившихся пушек и боеприпасов, но не утративших боевой дух. Они не только отражали атаки, а еще и сами осуществляли дерзкие вылазки, захватывая порох, оружие, уничтожая врага. Четырежды разрушали они фортификационные сооружения турок! Подлинные чудеса мужества и стойкости демонстрировали и их жены и дети: тушили пожары, лили на головы захватчиков кипяток, горящую смолу, сыпали в глаза песок. Хотя надежды на помощь у защитников крепости уже почти не было, оставалось уповать на Бога.
Не смерть страшила их, а плен: они были готовы «умереть не в ямах, а славно, в бою». Поэтому предложение атамана Осипа Петрова ударить по турецкому лагерю и биться до последнего было принято всеми с воодушевлением. Ночью 26 сентября азовские сидельцы помолились, по-братски попрощались, обнялись и страшные, опаленные, со сверкающими нечеловеческим огнем глазами молча вышли из развалин крепости.
«А всего сидели мы в осаде 93 дня… А в последнюю ночь побежали окаянные в смятении от Азова-города, никем из нас не гонимые: паши турецкие с вечным позором к себе за море, крымский царь в орду, черкесы в Кабарду, а ногайцы в улусы свои».
Действительно, подойдя в тумане к лагерю врага, донцы не обнаружили там ни одной живой души, только где-то далеко у моря раздавался глухой шум отходящих войск. Осада завершилась. Воспрянув духом, казаки тут же тысячным отрядом из легкораненых пустились в погоню. Догнав, били врага без пощады, загоняли в воду, топили суда. Лишь те турки, которые уже успели погрузиться на корабли, вернулись домой.
«Взяли мы тогда языков живых 400 человек и 2000 больных и раненых. И сказывали нам те языки про урон в людях своих, сколько пало их от рук наших под Азовом-городом: из главных сил побито 96000, кроме черных мужиков и охочих людей».

«Нет ни в чем от нас позора государству Московскому!»

О том же сообщал и московский посол в Стамбуле: «Из 150000 активного войска осталось 50000, остальных казаки побили». Раненый крымский хан Бегадир-Гирей умер в пути, кафинский паша Юсуф погиб, главнокомандующий Хусейн Дели-паша и адмирал Пияла-паша лишились чинов. Это было полное поражение. Доселе непобедимых гордых османов, ужасавших весь Ближний Восток и Европу, посрамила горстка доблестных донцов, так и не сдавших Азов и доказавших: не в силе Бог, а в правде! Как писал Н. Г. Чернышевский, «дивную храбрость и высокое благородство казаков признавали даже враги их турки».
Донцы писали тогда: «Кто уцелел из нас после осады, все изранены, нет ни одного целого, кто не пролил крови своей во имя Божие. Всем войском просим мы государя-царя всея Руси принять из рук наших Азов-город. Тем защитит он всю свою украйну, не будет угроз от татар, как сядут наши в Азове. А коли государь не примет Азова-города, то, заплакав, оставим его!».
Москва радовалась победе «лихих воровских, но все же по крови и вере своих» казаков. Царь дал им щедрое жалованье, отметив в грамоте: «Мы вас за вашу службу и крепкостоятельство милостиво похваляем».
Однако недаром говорят: политика — дело грязное. С одной стороны, владея Азовом, можно было выходить в моря, угрожать Крымскому ханству, сдерживать его набеги на русские земли, с другой, это вело к конфликту с Турцией. Созванный специально Земский собор после долгих споров вынес двусмысленный вердикт: «На верность героических, но вероломных казаков трудно полагаться, а без них отдаленный Азов не отстоять». А тут пришли вести, что султан поклялся в случае войны с Москвой истребить всех православных в своих владениях. Угроза была реальной и «по прошению турецкого Ибрагима-султана государь царь Михайло Федорович пожаловал его и велел донским казакам Азов-город покинуть», что они и сделали летом 1642 года, предварительно взорвав на глазах подошедшего турецкого флота остатки укреплений.
Нетрудно понять, что подвигло российского монарха на подобное решение: в ту пору все столицы Европы трепетали перед Османской империей, искали дружбы с султаном, и для Руси, разоренной Смутой, было безумием конфликтовать с ним. Государь осознавал: возвращение Азова турки наверняка воспримут как проявление слабости и могут попытаться извлечь из ситуации еще большую выгоду для себя. Но воспротивиться его воле было еще опаснее: тогда войны избежать бы уже не удалось. Вот почему царь поспешил отправить султану грамоту: «Донские казаки Азов взяли без нашего повеленья, помощи им мы не посылали. Вы, брат наш, не держите на нас досады и нелюбья, мы с вами в крепкой братской дружбе и любви быть хотим».
И все же турецкое «нелюбье» не обошло Русь стороной: в сентябре 1642 года крымцы опустошили набегом Московскую Украину, положив начало многолетней череде новых кровопролитных сражений. Лишь спустя полвека, в 1696 году, Азов был взят навсегда, и символично, что первыми в город вошли донские казаки.
Чудом сохранившиеся реликвии той героической осады — створки ворот крепости, две калитки и коромысло городских торговых весов — ныне хранятся возле колокольни войскового Воскресенского собора станицы Старочеркасской. А Азовское осадное сидение по праву считается одной из самых ярких страниц истории казачества, образцом беспримерной доблести воинов, победивших врага не числом, а умением…

Артем Денисов