190 лет назад, в июне 1812 года, армия Наполеона вторглась в Россию. Как всегда, боевым действиям предшествовала война разведок. Наполеон не жалел денег на шпионаж против России. И все же французская разведка не смогла обеспечить своего императора достаточно объективной информацией о том, что ждет его после перехода через Неман. Русская секретная служба переиграла противника по всем статьям и внесла неоценимый вклад в победу в Отечественной войне 1812 года.

ОТ МОНАХА ДО ШПИОНА

Наполеон Бонапарт

ЭРФУРТСКОЕ свидание Александра I и Наполеона в сентябре 1808 года при внешней сердечности отношений стало своеобразным состязанием в дипломатической ловкости и хитрости. Русского самодержца здесь подстерегала нежданная удача: не кто иной, как министр иностранных дел Франции Талейран-Перигор втайне от Наполеона вызвался быть секретным информатором царя, за звонкую монету продающим планы и намерения своего повелителя. Не знающая пределов жадность и фантастический цинизм Талейрана, бывшего монаха-расстриги, к тому времени стали притчей во языцех.
Секретная переписка Александра с Талейраном стала регулярной. В декабре 1810 года тайный осведомитель, например, сообщил, что в апреле 1812 года Бонапарт намеревается выступить против России. Талейран неоднократно передавал сведения о состоянии французской армии, внутриполитической обстановке, брожении на покоренных Наполеоном землях. Многие из этих сведений Перигор получал от своего приятеля, министра полиции Фуше, которого использовал втемную, не ставя в известность, куда информация уйдет.
Царь показал себя хитроумным конспиратором. Чтобы не раскрыть французам этот важный источник информации, по его инициативе Талейран проходил в секретной переписке (она велась через посла России в Париже К. Нессельроде) под множеством различных псевдонимов: “кузен Анри”, “красавец Леандр”, “Анна Ивановна”...
И все же сведения от такого человека нуждались в дополнительной перепроверке, да и полнота их была недостаточной. Так у государя созрела мысль направить в Париж человека, способного проникать в различные сферы французского общества и добывать конфиденциальную информацию большой ценности. Такой человек на примете у Александра уже был. КУДРЯВЫЙ ЖУИР, ВЕСЕЛЫЙ ПОВЕСА

НА ТОРЖЕСТВАХ по случаю бракосочетания Наполеона с австрийской принцессой посол Австрии князь К. Шварценберг давал пышный бал в своем парижском особняке. Из-за оплошности лакея внезапно загорелся шелковый занавес, огонь перекинулся на мебель, начал пожирать паркет, полная гостей танцевальная зала в считанные мгновения превратилась в бушующее огненное море. Если бы не самообладание русского гвардейца с флигель-адъютантским аксельбантом через плечо, жертв было бы много. Офицер мигом организовал команду добровольцев, сам отчаянно бросался раз за разом в огонь и спас жизнь многих высокопоставленных особ, например жен наполеоновских маршалов Нея и Дюрока.

Александр Чернышев

Звали смельчака Александр Иванович Чернышев. 25-летний полковник являлся личным представителем Александра I при Наполеоне. Рослый красавец с густой вьющейся шевелюрой, неистощимый рассказчик и острослов, он пользовался необычайным успехом у светских красавиц и завел обширнейшие знакомства среди парижской знати. Легкомысленному донжуану очень симпатизировала сестра Наполеона королева Неаполитанская, а другая сестра императора, Полина Боргезе, как поговаривали, и вовсе состояла с Чернышевым в любовной связи.
Репутация легкомысленного повесы и отчаянного ловеласа служила прекрасной ширмой, за которой скрывались проницательный ум и необычайная изобретательность русского полковника в добывании важной информации о будущем противнике России.
На этого талантливого человека и пал выбор Александра I, тем более что во время франко-австрийской войны 1809 года Чернышев уже находился в качестве его представителя при Наполеоне и сумел тому понравиться. Став в этот период своеобразным курьером для переписки между двумя императорами, он часто курсировал с их конфиденциальными посланиями, за что заслужил в свете прозвище “вечного почтальона”.
Выпадали ему и ответственнейшие дипломатические поручения. Такова была, например, поездка к шведскому наследному принцу Ж.Б. Бернадоту, с которым Чернышев был знаком накоротке в бытность принца наполеоновским маршалом. Вопреки ожиданиям Бонапарта, рассчитывавшего, что вознесенный им “из грязи в князи” новый правитель Швеции присоединится к сколачиваемой антироссийской коалиции и нанесет удар по Петербургу с севера, Бернадот через Чернышева дал Александру I твердые гарантии добрососедских намерений. Наполеон и не подозревал, что обласканный им молодой флигель-адъютант навсегда лишил его возможности рассчитывать на содействие Швеции в подготовлявшемся тогда походе против России.
А если бы Бонапарт знал, о чем рассказывают светскому льву Чернышеву в порыве дружеской словоохотливости его приближенные и даже члены собственной семьи! Наряду с такой доверительной или случайной информацией Чернышев активно собирал сведения от подкупленных им информаторов. Их сеть в правительственных и военных сферах Франции, созданная в короткий срок, была у русского разведчика обширной. На эти цели он широко использовал и личные средства.
Самым ценным его агентом был сотрудник военного министерства Франции Мишель. Он входил в группу чиновников, которые раз в две недели составляли для императора в единственном экземпляре сводку самых полных данных о численности и дислокации французских вооруженных сил. Мишель тайно снимал копию и передавал ее Чернышеву. Курьер отправлялся с ней в Петербург, прежде чем подлинник документа попадал на стол Наполеону... “Зачем не имею я побольше министров, подобных этому молодому человеку”, — начертал на одном из таких сообщений Александр I.
А пространные донесения Чернышева, которые он составлял, возвращаясь после светских приемов и увеселений, содержали подробную характеристику состояния французской армии, в том числе и меткие наблюдения о наиболее крупных военачальниках. В курсе этих сообщений, кроме императора, был военный министр России М.Б.Барклай-де-Толли и еще несколько лиц из так называемой Особенной канцелярии. Деятельность этого учреждения была окружена завесой непроницаемой тайны, даже для сотрудников военного министерства не существовало никаких исключений. БАРКЛАЙ И ЕГО ДЕТИЩЕ

ЛЕТОМ 1810 года недавно ставший министром Барклай-де-Толли обратился к Александру I со специальным докладом, в котором обосновал необходимость создания секретного учреждения, целиком специализирующегося на сборе, обработке и анализе разведывательной информации об иностранных армиях. Таким образом, этот талантливый военачальник фактически явился организатором первого специального органа русской военной разведки.

Михаил Барклай-де-Толли

Александр поддержал инициативу министра, и в 1810 году на свет появилась секретная экспедиция, вскоре получившая название Особенной канцелярии. Штат ее был совсем небольшим, а подчинялась она только самому Барклаю. До марта 1812 года пост директора канцелярии занимал флигель-адъютант полковник А.В.Воейков, начавший военную службу в Швейцарском походе Суворова ординарцем великого полководца. А затем его сменил другой опытный офицер — полковник А.А.Закревский, имевший богатый опыт штабной работы.
Строгая секретность явилась причиной, по которой ни в мемуарах об Отечественной войне 1812 года, ни в более поздних исследованиях об Особенной канцелярии не найти ни слова. А между тем ее деятельность легла в основу продуманной стратегии русского командования в войне с Наполеоном. Она велась по трем направлениям: стратегическая разведка (оценка военно-экономического и морально-политического потенциала Франции и ее союзников, выявление контуров военной опасности); тактическая разведка (сбор данных о войсках противника на границах России); контрразведка (борьба с наполеоновской агентурой, а также использование ее в целях дезинформации Бонапарта).
Стратегической разведкой занимались семь русских военных агентов (прообраз военных атташе), по предложению Барклая направленных в европейские столицы под видом обычных чиновников русских посольств. В Вену и Берлин поехали два полковника квартирмейстерской службы — выходец из Голландии Федор Васильевич Тейль фон Сераскеркен и сын шотландского переселенца Роберт Егорович Ренни; в столицу Саксонии Дрезден — тиролец по происхождению майор Виктор Антонович Прендель; в столицу Баварии Мюнхен — окончивший Шляхетский корпус русский дворянин поручик Павел Христианович Граббе; в Мадрид — представитель старинного русского рода, сын генерала поручик Павел Иванович Брозин. Они получили подробные письменные инструкции, вменявшие им в обязанность негласно собирать сведения “о числе войск, об устройстве, вооружении и их духе, о состоянии крепостей и запасов, способностях и достоинствах лучших генералов, а также о благосостоянии, характере и духе народа, о внутренних источниках держав и средствах к продолжению войны”.
Широко велась тактическая разведка на сопредельных территориях. Ею занимались агенты (чаще всего жители пограничных селений), местные гражданские и полицейские чиновники, наконец, специально командированные в такие города, как Радзивилов, Белосток, Брест, резиденты, являвшиеся кадровыми офицерами русской армии. Практически все передвижения стягивавшихся Наполеоном к нашим рубежам корпусов вскоре становились известны русскому командованию.
Вся информация стекалась в Особенную канцелярию, где систематизировалась и хранилась в специальных книгах. В начале 1812 года на основе этих сведений здесь была составлена точная карта дислокации французских войск, на которой по мере поступления новых сведений обозначали все изменения в концентрации и маршрутах следования вражеских сил. Численность первого эшелона перешедших в июне 1812 года российскую границу войск Великой армии была определена с почти абсолютной точностью —
450 тысяч человек. Из разных источников в Особенную канцелярию поступали неопровержимые сведения и о стратегическом замысле Наполеона: в генеральном сражении как можно ближе к границе уничтожить русскую армию, многократно уступавшую французской по численности в связи с распыленностью сил по разным театрам военных действий (Турция и Персия), а затем продиктовать Александру I мир, превращающий его в послушного вассала.
Поэтому и Чернышев, и Тейль фон Сераскеркен еще в 1811 году в своих донесениях высказали схожие мысли о том, что следует любой ценой заманить противника в глубь территории, активно действуя подвижными силами на его коммуникациях. Законченную тактическую концепцию будущей войны блестяще сформулировал в докладной записке, представленной Барклаю 2 апреля 1812 года, генерал П. Чуйкевич, по роду службы занимавшийся постоянным анализом разведдонесений. “Уклонение от генеральных сражений, — писал он, — партизанская война летучими отрядами, особенно в тылу операционной неприятельской линии, недопускание до фуражировки и решительность в продолжении войны суть меры для Наполеона новые, для французов утомительные и союзниками их нетерпимые”.
Таким образом, разведка и связанные с ней аналитики-военные вооружили русское командование аргументами, позволившими ему вопреки давлению общественного мнения России сознательно и хладнокровно вести линию на отступление, пока неприятель не ослабеет. Кстати, из этих же документов нетрудно сделать вывод, что партизанская война с наполеоновскими полчищами явилась отнюдь не стихийной мерой, не воплощением идеи, осенившей первого командира партизанского отряда Дениса Давыдова, как это нередко представляют, а заранее обдуманным решением. “НА ВСЯКОГО МУДРЕЦА...”

ДВИНУВШИСЬ на Россию, Наполеон, конечно, не ожидал ничего подобного. Он вообще был невысокого мнения о русских генералах, считая единственно способным среди них одного Багратиона, но тот пребывал на вторых ролях. Кутузова Бонапарт считал хитрым и осторожным вождем, но ведь он уже однажды разбил его под Аустерлицем. Для суждений о главнокомандующем и военном министре Барклае-де-Толли у Наполеона было слишком мало данных, и это еще раз подтверждает, что французская разведка оказалась не на высоте.
Перипетии начала войны достаточно полно описаны в исторической литературе. Однако мало кто знает, что идефикс Бонапарта о возможности нанести русским мощный удар превосходящими силами в самом начале кампании стал результатом дезинформации, хитроумно ему подброшенной. Вот уж поистине: “На всякого мудреца довольно простоты”.
...Еще в 1811 году русский ротмистр Д.Саван был завербован наполеоновской разведкой. Однако вскоре он добровольно явился с повинной и согласился сотрудничать с русской спецслужбой. Благодаря Савану была выявлена чуть ли не вся агентурная сеть противника в Вильно, где располагалась ставка российского командования и вражеские шпионы действовали особенно активно. Арестовывать шпионов не спешили, их активно снабжали донесениями, составленными в русских штабах. Этот канал дезинформации оказался на редкость удачным. Но на этом роль Савана не закончилась.
В мае 1812 года к Александру I приехал со специальной миссией граф Нарбонн, один из приближенных Наполеона, пользовавшийся его особым доверием. Официальной целью миссии графа было в последний раз предложить России мир. Конечно, это являлось всего лишь прикрытием. Нарбонн имел четкие инструкции отвлечь внимание русских от военных приготовлений Бонапарта миролюбивыми разговорами и в то же время вести разведку.
Чтобы нейтрализовать Нарбонна и через него дезинформировать Наполеона, в игру включили ротмистра Савана. Инсценируя роль резидента, потерявшего связь с центром, Саван вошел в доверие к графу и сообщил ему “особо ценные” сведения, подготовленные, разумеется, российским Главным штабом. В них, в частности, очень убедительно говорилось о том, что Барклай-де-Толли будет всеми силами противодействовать переходу Великой армии через границу и непременно даст сражение еще в пограничной полосе... Принявший это за чистую монету Нарбонн добросовестно сообщил обо всем императору.
Бонапарт был немало обескуражен, когда вместо отпора и большого сражения с русскими на всем протяжении марша от Немана до Двины не встретил никаких воинских частей противника.
На четвертый день войны Наполеон вступил в Вильно. Верноподданническое почтение, с которым встретила его польская знать, а также приезд сюда генерал-адъютанта А.Д.Балашова с предложением мира от Александра I вселили в Наполеона самые радужные надежды на то, что Россия вскоре будет поставлена на колени... Откуда было ему знать, что именно в этот день трое приближенных Александра I — адмирал А.С.Шишков, граф А.А.Аракчеев и флигель-адъютант А.И.Чернышев — подали царю записку, обосновывавшую необходимость обращения к русскому народу с манифестом о всеобщем ополчении, придававшем борьбе с Наполеоном характер народной, священной, отечественной войны...
Прочитав записку, император Александр обнял и поцеловал Чернышева. Со времени своего отъезда из Парижа в марте 1812 года с очередным посланием Бонапарта молодой разведчик неотлучно находился в свите царя. Давая ему прощальную аудиенцию, Наполеон пытался уверить царского представителя в самых добрых чувствах к России, в собственном миролюбии, но факты свидетельствовали об обратном...
Между прочим, французская полиция к тому времени уже вела неотступную слежку за русским полковником, пытаясь выявить его связи. Министр полиции Савари наконец понял, что “беспечный повеса и ловелас” все это время водил его за нос. Прямых улик, однако, не находили, и Савари пытался подловить Чернышева, подсылая ему ложных информаторов. Раскусить их разведчику удавалось, но тучи тем не менее сгущались над его головой. В конце концов Савари инспирировал статью в одной из парижских газет, полную прозрачных намеков.
Когда Чернышев уже отбыл в Петербург, проведенный в доме флигель-адъютанта негласный обыск дал полицейским след, приведший их к тому самому чиновнику военного министерства Мишелю, снимавшему копии секретных сводок. Чиновника отправили на гильотину. Мера эта была, однако, уже запоздалой: на невидимом фронте тайной войны русская разведка одержала победу, во многом определившую конечное поражение наполеоновской армии.

Евгений ПРОНИН