Микроскопические по количеству народонаселения, но гордые прибалтийские народцы, которых русские скопом когда – то особо не различая, называли чухонцами, любят говорить о своей европейскости, которой всегда время мешала русская «оккупация». Умственно задвинутые на обочины культуры и истории украинские свидомые, да и наши, доморощенные российские либерасты дружно сосочувствуют потомкам чухны. Старые советские граждане, да и их нынешние потомки, иногда с ностальгией вспоминают западноевропейскую средневековую архитектуру Риги и Таллина, и тоже склонны считать эти псевдогосударства «Европой». Но вот о том, что само существование маленьких прибалтийских лимитрофов связано с политикой российских имперских властей, почти никто не знает.

 Попробуем непредвзято взглянуть, как же жили «свободолюбивые» латыши и эстонцы глазами современников, историков и путешественников.

 Вначале сделаем краткий экскурс в историю края. Вся власть - политическая, экономическая и культурная, находилась в крае в руках местного немецкого дворянства и бюргерства, прямых потомков тевтонских «псов-рыцарей» XIII века. Захватив территории, где проживали давние данники тогдашних русских князей, которые впоследствии стали называться эстонцами и латышами, рыцари создали свое государство - Тевтонский Орден, более трех веков воевавшим со всеми соседями и жестоко угнетавший покоренных туземцев. После Ливонской войны Орден распался, но завладевшие южнобалтийскими землями Швеция и Польша сохранили в полной неприкосновенности все права и привилегии немецких баронов – потомков (не могу удержаться, чтобы не написать) немецких псов - рыцарей. В определенном смысле господство немецких баронов даже упрочилось, поскольку центральная власть, которую ранее представляло руководство Ордена, теперь была всецело в руках рыцарства и немецкого или онемеченного бюргерства.

Немецкая власть всегда и всюду была властью жесткой, лишенная всяких сантиментов, она привела к онемечиванию всей нынешней Восточной Германии, бывшей когда – то полностью славянской, Пруссии, где процесс прошёл столь же безжалостно. Если у русских помещиков в силу общего языка, обычаев, религии сохранялись определенные  патриархальные чувства к «своим» крестьянам, то у правящих по праву завоевателей остзейских баронов по отношению к коренному населению края могло быть только отношение как к  рабочей скотине. Для примера я приведу отношение немцев к туземцам Прибалтики.

Уже с XIV в. ливонские феодалы обладали всей полнотой власти в отношении своих крепостных крестьян. Крестьян, пытавшихся вырваться из-под гнета помещика бегством, ждало жестокое наказание — отсечение ноги. Один из современников писал о положении ливонского крестьянства: «... Это самый несчастный, самый угнетенный народ, подобного которому нигде нельзя найти под солнцем».

По «Курляндскому статуту» 1617 г. крестьяне были признаны собственностью дворян, так же как скот и другое имущество. Судебная власть над крестьянами обеспечила помещикам неограниченные возможности для эксплуатации подневольного крепостного населения.

 В XVII веке посетивший шведскую Лифляндию голландец Я. Стрейтс так описывал быт местных жителей: «Мы проезжали мимо небольших деревень, жители которых были очень бедны. Одежда женщин состоит из куска ткани или тряпки, едва прикрывающей их наготу; волосы у них подстрижены ниже ушей и висят, как у бродячего народа, которого мы называем цыгане. Их домики, или лучше хижины, самые плохие, какие только можно представить, в них нет никакой утвари, кроме грязных горшков и сковородок, которые, как дом и сами люди, так запущены и неопрятны, что я предпочел поститься и провести ночь под открытым небом, нежели есть и спать с ними.... У них нет постелей, и они спят на голой земле. Пища у них грубая и скверная, состоящая из гречневого хлеба, кислой капусты и несоленых огурцов, что усугубляет жалкое положение этих людей, живущих все время в нужде и горести благодаря отвратительной жестокости своих господ, которые обращаются с ними хуже, чем турки и варвары со своими рабами. По-видимому, этим народом так и должно управлять, ибо если с ним обращаться мягко, без принуждения, не давая ему правил и законов, то могут возникнуть непорядки и раздоры. Это очень неуклюжий и суеверный народ, склонный к колдовству и черной магии, чем они так неловко и глупо занимаются, как наши дети, пугающие друг друга букой. Я не видел у них ни школ, ни воспитания, поэтому растут они в большом невежестве, и у них меньше разума и знаний, чем у дикарей. И несмотря на то, что некоторые из них считают себя христианами, они едва ли больше знают о религии, чем обезьяна, которую выучили исполнять обряды и церемонии....».  Самое забавное, что несмотря на вышеизложенное, в современных прибалтийских республиках время шведского владычества считается чуть ли не золотым веком!

Век спустя, посетивший уже российскую Лифляндию в 1789 году Н. М. Карамзин отметил, что  лифляндский крепостной приносит своему помещику вчетверо больший доход, чем русские крепостные Симбирской или Казанской губерний. Это объяснялось не особым трудолюбием латышей и даже не немецким «орднунгом», а просто безжалостной и чудовищно жестокой эксплуатацией туземцев, ведь в глазах немца - господина раб не человек.

Присоединив в начале XVIII века к себе Лифляндию и Эстляндию, Петр Великий утвердил в полном объеме так называемые "остзейские привилегии":

- возвратил помещикам все имения, отнятые у них в ходе редукции (изъятие земель в шведскую казну; остзейцы располагали монопольным правом на землевладения и на крепостных), когда Прибалтика находилась еще под властью Швеции,

- сохранил почти нетронутыми организацию самоуправления,

 - право юрисдикции и бургграфский суд (в Риге),

  - привилегии купцов и ремесленников;

- гарантировал остзейским баронам свободу католического вероисповедания;

 - сохранения немецкого языка в местных государственных учреждениях;

- Право на занятие всех должностей, кроме военных, стало также исключительной привилегией местного дворянства.

Прибалтика, состоящая из Эстляндии, Курляндии и Лифляндии, была присоединена к России в результате  Северной Войны 1700-1721гг. По первому разделу Польши в 1772 г к России отошла Латгалия, по третьему(1795г) – Курляндское герцогство и Пилентская область.

Одна из особенностей Прибалтийских губерний была в том, что все местное дворянство, духовенство и большинство бюргеров состояло из немцев, которые насчитывали только 1% от всего населения. Большинство же коренных жителей составляли предки  латышей - крестьян и предки  эстонцев – крестьян (почему я употребляю слово «предки», потому, что ни латыши, ни эстонцы не считали себя единым народом и называли себя по имени местности или социального статута).

Курляндия имевшая особый статут независимого герцогства, присоединененная к России в 1795 году, также сохранила старую систему управления, неизменную со времен Курляндского герцогства. Остзейские немцы и под российской властью управляли Прибалтикой точно также, как в XIII веке. Как видите, никаких этнических национальных формирований не было и в помине.

В Прибалтике на территории этих трёх вышеназванных провинций существовал особый правовой режим, отличный от системы общероссийской государственности и характеризовавшийся господством немецкого языка, лютеранства, особым сводом законов (остзейским правом, от немецкого названия Балтийского моря, немцы называли его Ост – Зее, Восточным морем), судопроизводством, управлением и др. Функции внутреннего управления краем осуществлялись органами немецкого дворянства. Губернатор любой из трех остзейских губерний, являвшийся представителем центральной власти, вплоть до начала первой мировой войны, был вынужден строить свою служебную деятельность так, чтобы не нарушать привилегий дворянства. В 1801 году все губернии были объединены в единое генерал-губернаторство, однако власть баронов от этого нисколько не уменьшилась -  большинство генерал-губернаторов, назначенных властями Империи, сами происходили из остзейских баронов, впрочем и чисто русские губернаторы быстро адаптировались в местную политическую структуру.

Слово «остзеец», под которым подразумевали прибалтийского немца (в отличие от петербургского немца-мастерового или поволжского крестьянина-колониста) и, что более существенно, сторонника сохранения немецких привилегий в крае, к середине XIX столетия стало обозначать своего рода политическую партию, имевшую огромное влияние в жизни.

Александр I использовал южнобалтийские губернии как территории по практической проверке реформ, которые должны были начаться в дальнейшем по всей Империи. Если в Финляндии и Польше император экспериментировал с конституционностью, то в Прибалтике была предпринята попытка освобождения крепостных. В 1804 году, под давлением царского  и крепостнического Петербурга, немецкое дворянство вынуждено было принять так называемый крестьянский закон, по которому за хлебопашцами признавалось минимальное право на землю и определялся объем повинностей крестьян в отношении к своему душевладельцу. До этого времени никаких прав коренные прибалты вообще не имели, и все повинности крепостных определяли по своему усмотрению их хозяева! Остзейское дворянство достаточно быстро сумело выхолостить этот закон так, что в результате различных «дополнений» и «разъяснений» количество феодальных повинностей для крестьян они умудрились даже увеличить….и всё законным способом!

В 1816-1819 гг. под упорным  давлением всё того же Петербурга крепостное право в прибалтийских губерниях было наконец - то отменено, но вся земля осталась у помещиков, так что освободившиеся крестьяне превратились в безземельных батраков. В Эстонии только в 1863 году крестьяне получили удостоверяющие личность документы, и право на свободу передвижения. Барщина, которую выполняли «свободные» экс - крепостные, отменили только в 1868 году, то есть через полвека после «освобождения».

Бароны для удобства управления и освоения своих поместий стремились расселять своих крестьян отдельными хуторами. Разумеется, вся земля у арендаторов - хуторян была баронской. В 1840 году в собственности крестьян находилось лишь 0, 23 % всей пахотной земли в Лифляндской губернии! Одновременно проводилась намеренная политика спаивания местных туземцев. Пьянство приняло в крае чудовищные масштабы. Это даже вынудило  признать  авторов латвийского учебника по истории Латвии, «погрязнув в алкоголизме, крестьяне стали деградировать духовно». Не случайно в коренной России в середине XIX столетия существовало выражение «поехать в Ригу», означавшее упиться насмерть.

Сохранились и многочисленные символические действия, демонстрирующие раболепную покорность эстонцев и латышей своим немецким господам. Так, вплоть до начала XX века сохранялся обычай целовать руку барону. Телесные наказания для батраков сохранялись вплоть до 1905 года. Фактически до конца XIX века, то есть многие десятилетия спустя после отмены крепостного права,  в Остзейском крае бароны по старому обычаю средневековых рыцарей пользовались правом первой ночи (вот откуда в прибалтах такая любовь к немцам - хозяевам, ведь судя по этому обычаю весьма многие являются ублюд…простите, бастардами своих господ).

Основной категорией определения социальной принадлежности человека в Остзейском крае служили понятия: Deutsch (немец) и Undeutsch (ненемец).  Собственно, к середине  XIX века в 2-х миллионом населении трех Остзейских губерний немцев насчитывалось примерно 180 тысяч, причем их численность постепенно сокращалась.

Уроженец Эстляндии, выдающийся российский ученый - естествоиспытатель, основатель эмбриологии, Карл Бэр, как типичный немец, об эстонцах отзывался весьма нелестно: «Эстонцы весьма жадны. Уже сама северная страна позволяет легко это предположить; однако же, своих соседей на одной географической широте они в этом далеко превосходят. Отсюда и причины того, что с самого детства излишне набивают желудок и растягивают его ... Как и другие северные народы, эстонцы очень любят водку... Что касается духовной культуры, то большинство европейских народов превосходит их значительно, ибо очень мало эстонцев выучилось письму ... Из недостатков, кои никак отрицать невозможно, перечислил бы оные: лень, нечистоплотность, излишнее подобострастие перед сильными и жестокость, дикость в отношении более слабых». Заметьте, это  писал видный ученый, старавшийся быть «выше» примитивного шовинизма. Менее учёные остзейцы, мне кажется, думали нисколько не лучше.

 То, что латыши и эстонцы вообще не ассимилировались немцами, как это произошло с более многочисленными славянами Восточной Германии и пруссами, объяснялось именно надменностью местных баронов и верхушкой (не только!) горожан, которые совсем не стремились распространять свой язык и культуру покоренным аборигенам, так как общая культура могла бы сделать их равными, даже простолюдины немцы не желали смешиваться с туземцами.. Для примера я приведу такой факт, в прибалтийских городах сохранились средневековые цеха, имеющие этнический характер. Так, например, в уставе цеха мясников имелось постановление, что учениками можно принимать только лиц, родители которых были немцами, а из цеха должны были немедленно исключаться все, женившиеся на «не-немках».

Ни латыши, ни эстонцы не отличались национальным самосознанием. Они не имели даже имени своего этноса. Например, в это время эстонцы называли себя «maarahvad», т.е. «крестьяне», «деревенский народ». Финны и сейчас называют Эстонию - «Viro», а эстонцев - «virolainen». Это связано с тем, что в виду отсутствия общего названия финны называли всю территорию по названию наиболее близко к ним расположенного района, т.е. по эстонски «Viru». Отсутствие самоназвания говорит о неразвитости самосознания и неспособности мыслить себя единым народом и тем более отсутствие потребности к формированию национального государства. И только в  1857 году учредитель газеты на эстонском языке «Perno Postimees» Йоханн Вольдемар Яннсен (1819-1890 гг.) вместо прежнего названия «maarahvas»  ввел новое название - «эстонцы».

Хотя у обоих туземных народов примерно с XVI-XVII веков существовали письменность и выпускались отдельные литературные произведения с использованием латинского, польского и готического шрифтов и немецкой орфографии, но на деле литературных норм еще не существовало. Первая газета на эстонском языке издавалась пастором О. Мазингом еще в 1821-23 гг., но вообще только в 1843 году пастор Эдуард Аренс составил грамматику эстонского языка (до этого для немногих произведений на эстонском использовали орфографию на основе общенемецкого правописания).

Только в 60-70- гг. XIX  века латышский просветитель Атис Кронвалд создал такие новые для латышей слова, как:  tevija (Родина), Vesture (история), Vestule (письмо),  dzeja (поэзия), и др. Первый учебник латышского языка вышел в Риге на русском языке в 1868 году! Всё, что было положительного и культурно – экономического произошло при участии России, под воздействием России и благодаря России, в том числе и сложении в нации  туземцев Юго – Востока Балтийского моря.

Остзейские немцы исчезли как народ в 1939-40 гг., когда по призыву Гитлера и с помощью Сталина они почти полностью выехали на родину предков. Этот процесс получил название  «Умсидлунг» (Umsiedlung). Доживающие свой век старики в Германии - вот и все, что осталось от надменного и властного народа, безжалостной и жестокой рукой управлявшего Прибалтикой на протяжении семи веков, оставивших прибалтийские города с чисто западно – европейской, или уж если быть совсем точными,  немецкой архитектурой, местной, прибалтийской её назвать душа не лежит. Их потомки сегодня - обычные граждане Германии, которые если и задумываются о политике, то мечтают не о включении балтийских лимитрофов в состав приютившей их страны, а о своих личных делах и спасении германской христианской культуры от «понаехавших» турок – мусульман.

 

Попов Евгений.

 Карты Ливонии и Курляндии