Особая страница войны 1812 года – действия русской и французской разведок. О тайных страницах схватки «рыцарей плащей и кинжалов» с обеих сторон рассказывает заведующий отделом Государственного исторического музея Виктор БЕЗОТОСНЫЙ.
– Виктор Михайлович, в своих работах по истории Отечественной войны 1812 года вы указывали на превосходство русской разведки над наполеоновской. В чём оно выражалось?
– У русской разведки перед французской было несколько преимуществ. Во-первых, многие агенты в Западной Европе вербовались из немецких офицеров, прежде всего из прусской армии. Они добровольно шли на сотрудничество с русскими. По разным соображениям – национальным, идеологическим и прочим. И если брали деньги, то, как правило, для того, чтобы покрыть свои издержки.
Во Франции же, где господствовали сугубо буржуазные отношения, русская разведка очень часто прибегала к покупке агентов. Самый известный пример в этом плане – Морис Мишель, сотрудник французского военного ведомства, который с 1804 года работал на русских за большие деньги. Он поставлял русскому командованию расписания французской армии, которые составлялись для Наполеона каждые две недели. И таким образом структура и численность наполеоновской армии были постоянно известны её потенциальному противнику.
А поскольку и в других западноевропейских странах находились агенты русской разведки, сведения о союзниках Наполеона поступали в Россию регулярно и были достаточно исчерпывающими. Поэтому русское командование перед началом военных действий знало о силах противника очень многое. Тем более, что Наполеон особо не скрывал передвижения своих войск, да и скрыть это было невозможно – 600 тысяч человек, отмобилизованных к русской границе, из которых 450 тысяч – в первом эшелоне.
С 1810 года Россия и Франция готовились к войне, обвиняли друг друга во всевозможных грехах и прегрешениях, формально находясь при этом в союзе. На словах каждая из сторон, олицетворяемых, естественно, императорами, выражала готовность помириться, выдвигала некие миротворческие инициативы, неудобные другой стороне. Таким образом, война была предрешена ещё тогда, за два года до её начала.
– Какие ещё были преимущества у русской разведки перед неприятельской?
– Поскольку Франция с Россией никогда не граничила, хорошо развитой агентуры здесь у французов никогда не было. Была дипломатическая разведка, но её для полноценной разведдеятельности было явно недостаточно. Создать же за два года достаточно надёжный профессионально-агентурный контингент в пределах Российской империи они не смогли. Мешала, помимо всего прочего, в этом и организационная разобщённость.
Если у русских имелась неплохая военная разведка, которую курировал военный министр Барклай-де-Толли, то у французов была масса секретных служб, каждая из которых выполняла какие-то свои узкоспециальные задачи. Они, правда, использовали в разведцелях подданных герцогства Варшавского, однако поляки имели агентуру только лишь в западных областях, незадолго до этого присоединённых к России, среди польской шляхты. И та действительно довольно исправно поставляла французам информацию.
– Есть ли конкретные свидетельства такого преимущества?
– Например, непосредственно перед войной, когда русские произвели передислокацию войск на своих западных границах и когда Наполеон начинал военные действия, он исходил из того, что вновь созданная 3-я Обсервационная армия была первоначально сформирована из плохо обученных рекрутов, насчитывала 17 тысяч человек, а потому выставил против неё 7-й армейский (саксонский) корпус Рейнье. И поскольку к началу боёв 3-я Обсервационная армия Тормасова насчитывала 45 тысяч человек, корпус Рейнье сразу же потерпел поражение.
Из-за этого Наполеон вынужден был отозвать с главного театра военных действий Австрийский вспомогательный корпус и бросить его против Тормасова. Это был первый крупный просчёт французского императора в войне 1812 года. И хотя он не имел очень больших последствий для дальнейшего хода войны, тем не менее, наглядно показал недостатки французской разведки.
Проявились они и в дальнейшем. Скажем, во время отступления нашей 2-й Западной армии под командованием Багратиона, когда Наполеон толком не знал ни её численности, ни особенностей состава и вынужден был действовать против неё, по сути, вслепую. И подобных примеров можно привести немало.
У русской разведки, разумеется, тоже были свои просчёты, однако, с точки зрения организации, объёма и качества получаемых разведданых, она была на голову выше спецслужб противника. Единственное, в чём французская разведка была, может быть, несколько лучше, – это аналитическая работа. Она в наполеоновской армии совершенствовалась в процессе долгих завоевательных походов, был накоплен большой опыт боевых действий, поэтому обработка поступавшей информации была весьма быстрой и чёткой.
– Не привели ли эти просчёты французской разведки в конечном итоге к фатальной недооценке соперника со стороны Наполеона, и как следствие – к войне с Россией?
– То, что Наполеон мало знал о России – факт. Но это не умаляет другого объективного факта: интересы России и Франции в те предвоенные годы столкнулись непримиримо. И если война не возникла бы в 1812-м, то случилась бы, скажем, в 1813 году. Почти вся Европа была под пятой Наполеона, вне его владычества остались лишь две державы – островная Англия, до которой дотянуться у французского императора были руки коротки, ибо недоставало мощностей флота, и Россия, последний настоящий оплот реакции на Французскую революцию, фактически приведшую к власти династию Наполеона. Ведь не случайно огромное количество иностранцев перешло на службу в Русскую армию. Все понимали, что с 1810 года две державы готовились к войне, и это обстоятельство закономерно поделило европейских военных на два противоборствовавших лагеря.
– На каком теоретическом и практическом фундаменте формировались в основном русские разведслужбы? Опирались на традиционно-исторический опыт или заимствовали многое из-за рубежа?
– Разведка велась всегда. Другое дело, что её организационные структуры, адекватные войне с таким сильным соперником, как наполеоновская Франция, формировались и юридически утверждались в основном уже перед самой войной.
Скажем, впервые в истории России военная разведка была официально образована лишь в январе 1812 года, хотя ещё в 1810 году Барклай-де-Толли по назначении его военным министром создал у себя при военном министерстве так называемую Секретную экспедицию, которая занималась разведывательной деятельностью на территории противника. В 1812 году она была преобразована под названием Особенная канцелярия. То есть это была своего рода стратегическая разведка.
Послам придали так называемых военных агентов или – они так именовались тогда – специальных адъютантов. Например, небезызвестный Павел Граббе, будучи поручиком, тогда вынужден был сменить военную форму на мундир статского советника, поскольку посол, к которому его прикомандировали, был гражданским человеком.
Большинство таких адъютантов при руководителях дипмиссий тщательно отбирались. Своего рода исключением из общего правила ведения такой разведдеятельности за пределами России можно считать разве что службу полковника кавалергардского полка Александра Ивановича Чернышёва, использовавшегося в качестве курьера между Александром I и Наполеоном, «вечного почтальона», как его тогда называли. Именно он, можно сказать, сыграл главную роль в добыче важнейших сведений о состоянии наполеоновской империи и её вооружённых сил. Вышеупомянутый Мишель был агентом как раз Чернышёва. И когда этот агент провалился, деятельность его куратора в Европе завершилась. Это произошло в феврале 1812 года.
– И всё же, как разведка оказала влияние на сам ход войны?
– К тому времени в русской армии действовали уже вполне квалифицированно и разведка, и контрразведка. Вторая, называвшаяся «Высшей воинской полицией», была официально создана 27 января 1812-го. Возглавил её военный писатель Де-Санглен, руководивший ею вплоть до оставления Москвы. Однако немалая часть наполеоновских шпионов была выявлена и обезврежена ещё до 1812 года, что позволило русскому командованию дезинформировать противника по многим важным для него вопросам.
Например, в мае 1812-го Наполеон на встречу с Александром I в Вильно послал своего генерал-адъютанта Нарбонна. Там он под видом дипломатическо-миротворческой миссии должен был собрать необходимые французскому командованию сведения. Встретивший его двойной агент Саван, якобы потерявший до того связь с центром, передал через Нарбонна «данные» о том, что русская армия примет сражение в приграничной полосе по наступлении наполеоновских войск на Россию.
Из истории мы знаем, что такого сражения не было. Оно и не планировалось изначально. Наполеон же, не встретив ни малейшего сопротивления, был сильно озадачен. Ибо все свои расчёты он строил сначала на предположении о том, что русские первыми перейдут границу и дадут бой, затем – на «сведениях» о намерении оказать ожесточённое сопротивление при защите западных рубежей. И в таком состоянии неопределённости, неведения относительно истинных планов русских, император Франции пребывал очень долго. Достаточно, во всяком случае, для того, чтобы стратегия отступления русской армии вглубь своей страны привела в конечном итоге к её успеху в Отечественной войне 1812 года.
– Могла ли в принципе Русская армия ударить по французам первой, не дожидаясь их вторжения в Россию?
– Такие планы были у русского командования в 1811 году. Вообще же до начала войны поступило, по моим подсчётам, порядка 45 проектов плана ведения военных действий. Но единственный, на мой взгляд, верный проект в виде аналитической записки предложил сотрудник Особенной канцелярии подполковник Чуйкевич. К этому офицеру стекалась вся информация о подготовке Франции к войне с Россией, и именно он первым сделал вывод о том, что против наполеоновских войск, у которых только в первом эшелоне насчитывалось около 450 тысяч человек, следует вести войну продолжительную, отступать, имея армию примерно вдвое меньшую по численности. При этом – фланговыми отрядами атаковать противника, всячески утомлять его и только при достижении примерного равенства сил дать генеральное сражение. И вот этим рекомендациям, выработанным русской разведкой, командование Русской армии под началом Барклая-де-Толли фактически следовало в первые месяцы войны.
АНДРЕЙ ЕФРЕМОВ, hfile-rf.ru
Окончание следует
