Участник ликвидации бандеровского подполья раскрыл его исторические тайны

 — А ведь Маричка до сих пор ищет своего сына, которого бросила, когда сбежала к американцам, — говорит мой собеседник. — Только я знаю, где он… Если она прочитает эту статью, то все поймет.

 Передо мной — уникальный человек. Он лично участвовал в ликвидации остатков банд оуновского подполья в послевоенные годы на Западной Украине. Сутки напролет беседовал с арестованными руководителями, пытаясь не просто перевербовать, но и понять. Ему до сих пор пишут письма со словами: «Вы единственный, кто увидел в нас людей…» Он не боится проводить параллели между тем, что было тогда, и тем, что происходит сейчас.

 

 

О любви и ненависти лидеров оуновского (Организации украинских националистов) подполья, тайных методах и спецоперациях по борьбе с ними — сотрудник отдела оперативных радиоигр КГБ Украины Георгий САННИКОВ в откровенном интервью спецкору «МК».

 

— Георгий Захарович, сегодня украинские СМИ пишут, что никакого кровавого прошлого у Западной Украины нет и что бандеровцы в действительности не были жестоки. Это правда?

 

— Зверства были страшными. Но этому феномену было и свое объяснение — ненависть нагнеталась из поколения в поколение столетиями.

 

— Подождите про объяснения. Вы видели зверства своими глазами?

 

— Конечно. И видел станок для пыток, который изобрел известный в подполье эсбист <СБ -служба безопасности УПА — Прим. ред.> Смок (он же Мыкола Козак, Вивчар). Человек подвешивался таким образом, что выкручивались все суставы. Боль дичайшая.

 

 

Один из последних руководителей украинской повстанческой армии Васыль Кук (он же Лемиш) мне в тюрьме сказал так: «Если бы я попал в этот станок, то бы признался не только в том, что я агент НКВД, но что я эфиопский негус».

 

Практически все лидеры оуновского движения были жестоки, просто кто-то в большей степени, кто-то в меньшей. Были выдуманы десятки изощренных способов убийств. Выкалывали глаза, женщинам отрезали груди, звезды на теле вырезали, бутылки вгоняли в анальное отверстие. Колодцы забивались трупами. Возглавлявший УПА Роман Шухевич говорил: «Наша политика должна быть страшной. Пусть погибнет половина населения, зато оставшаяся будет чистая, как стакан воды». И все эти зверства они творили со своим же народом.

 

 

— Но какой должна быть идеология, чтобы заставить одного украинца так изощренно убивать другого?

 

- Украинцы много веков были под польским гнетом. В Станиславской области сегрегация украинского населения была чудовищной. Скамеечки для поляков, скамеечки для украинцев. Отдельно вагончики для работающих на шахтах украинцев, отдельно — для поляков. Поляки относились к украинцам как к холопам, рабам. Как такое забыть?

 

И ненависть в итоге передавалась на генном уровне, вылившись в волынскую резню (в 1943 году боевиками УПА во время изгнания из Волыни местных поляков было убито около 100 тысяч человек, включая женщин, стариков и детей. — Авт.). Чего стоят одни только «веночки» — когда трупы детей привязывали к дереву по кругу! Сейчас спорят, кто первым придумал — украинцы или поляки. Бытует версия о появлении такого «веночка» еще в 30-е годы прошлого века, «сотворенного» сумасшедшей цыганкой из своих детей. Это очередная попытка отвести от себя страшные преступления.

 

— В какой момент ненависть к русским стала такой же, как к полякам?

 

— Когда та часть Западной Украины, что была под поляками, вошла в состав Российской империи. Тогда в Галичине (три области — Львовская, Тернопольская и Ивано-Франковская, в тот период — Станиславская) возникло общество под названием «Просвита», которое выступало за сохранение украинской культуры, традиций и языка. Но «Просвита» запрещалась царской Россией. В свое время еще российский министр Сазонов говаривал: «Какой там еще украинский язык?! Нет такого и не будет!»

 

СПРАВКА «МК»: Организация украинских националистов — ОУН — была создана в 1929 году полковником Коновальцем и несколькими военнослужащими. Во время Первой мировой войны они вступили в австро-венгерскую армию, воевавшую против России.

 

 

— Советскую власть ненавидели так же, как царскую?

 

Все, что было связано с ней, даже косвенно, подлежало уничтожению оуновцами. И достаточно было, чтобы какой-то украинец выразил симпатию Советам, чтобы на следующее утро вся его семья была уничтожена.

 

За вступление в колхоз голосовали только вечером при выключенном свете, чтобы не было видно, кто первым поднял руку. Потому что таких «активных» ночью вешала Служба безопасности ОУН — СБ. В каждом селе были ее информаторы, которые тут же сообщали все подполью. А когда националисты приходили карать, то делали это по-бандитски, тихо, да и берегли патроны: людей они в основном душили. Для этого у оуновцев всегда были закрутки — веревочки такие… Оуновцы их нежно называли «мутузочки»…

 

— А евреи? Сегодня кое-кто в Украине уверяет, что в бандеровском подполье были евреи.

 

— Это все сказки. Евреев ненавидели так же, как русских и поляков. Объясняли это тем, что те держали лавки и трактиры, спаивали людей. Мне известно печальное исключение. Один еврей, бывший лавочник из Львова, некто Хайм Сыгал, прикинулся «щирым» украинцем, взял себе фамилию Сыгаленко, стал сотником в УПА. Какое-то время и в немецкой полиции послужил. Именно он прославился зверскими расправами над своими соплеменниками. Изощренно казнил лично не одну сотню несчастных. После войны сумел вновь превратиться в еврея и долгие годы укрывался в Западном Берлине как жертва нацизма, почитаемый всей еврейской общиной…

 

 

ИЗ ДОСЬЕ «МК»:

 

Для того чтобы создать в 1943 году дивизию «СС Галичина», Розенберг и Гиммлер доказывали фюреру, что жители Галичины — это скорее не украинцы, а австрийцы. Вербовка в дивизию шла через церковь и Украинский центральный комитет в Кракове. Малограмотным сельским хлопцам говорили: «Дивизия «СС Галичина» — это не эсэсовцы, а сичовые стрельцы!» От добровольцев отбоя не было. Из 80 тысяч отобрали 14 тысяч лучших. Остальных взяли на службу в полицейские отряды.

 

Кук, Карпо и гроши

 

— Вы упомянули про Кука. Как удалось его задержать?

 

— Схватили Кука с помощью завербованного нами его связного и особо доверенного боевика Карпо. Тот привел Кука в бункер, контролируемый нами. Это случилось в 1954 году.

 

— Кстати, много бункеров было в те годы?

 

— Вся Украина в них. Их были даже не сотни, а тысячи! Бункер, схрон — по-разному их называли. Это разных размеров убежище под землей, сверху люк или другие выходы-лазы. Бункероваться националисты стали с 1944 года. Старались сами строить бункеры, а если привлекали евреев или тех, кому не доверяли, то потом уничтожали прямо на месте. В то время бандеровцы в селах всех собак перестреляли, чтобы не лаяли и не выдавали их появления.

 

— Сначала вы, выходит, завербовали боевика Карпо. И как же вам это удалось?

 

- О, этот же вопрос мне Кук задавал потом много раз. Восклицал: «Это же невозможно!» А мы сделали. Опишу вам Карпо. Огромного роста, с такими глазами, что ужас наводили. Зубов у него не было — их съела цинга. Карпо был страшным человеком. В крови по локоть — не один десяток людей собственноручно повесил. Кук доверял ему целиком и полностью.

 

Мы подослали к Карпо нашего бойца, и тот вел его через всю Западную Украину. У нашего человека был приказ: если почувствует, что Карпо его заподозрил, не задумываясь ликвидировать. Это было исключение из правил — мы всегда щадили бандеровцев (потом объясню почему), но Карпо был слишком опасен, хотя и очень нужен. И вот в нужном месте мы схватили Карпо и начали его «обработку». Мы знали о Карпо все. И что дальше села, потом леса нигде не был, города не видал. И что мечта у него с детства — мороженое попробовать и в кино хоть разок сходить. И вот, когда его наш человек привел в нужное место и он был захвачен, мы показали ему Украину. Когда он увидел Киев, то пришел в неистовое состояние. Он и не догадывался, какие города есть, какая мощь! А потом мы привезли его в Крым. Все показали ему — заводы, стадионы, театры… И он сломался. «Перековали» Карпо.

 

— И он отдал вам Кука?

 

— Перешедший на нашу сторону Карпо привел Кука и его жену в «наш» бункер. Те от переходов так устали, что сразу заснули. Он их связал и нажал кнопку тревоги. На контрольном пункте загорелась сигнальная лампа, давая нам знать точное местонахождение. Кук проснулся. И тогда между ними состоялся примерно такой диалог (оба мне потом рассказывали):

 

«Друже Карпо, за гроши продался? Сейчас «твои» прибегут. Здесь баночка с золотом и деньги. (У Кука при себе было 400 граммов золота, принадлежащего ОУН.) Тебе пригодятся. Ты же знаешь, я тебя не сдам». — «Не возьму». — «Почему?» — «Я не за гроши. Я за идею».

 

— А самого Кука как удалось завербовать? На что он «купился»?

 

— Есть категория людей, которые не вербуются. Они могут оказывать какую-то совпадающую с их интересами помощь, но не более. Кук так и не перешел на нашу сторону. Некоторые считают его агентом КГБ, а на самом деле не было этого. А с воззванием к своим подпольщикам он выступил, потому что понимал: нет смысла бороться дальше, нужно сохранять кадры для будущей Украины. Это был умный, матерый враг. Блестящий конспиратор, поэтому дольше всех главарей продержался.

 

О том, что Кук захвачен, знали только ЦК Украины и высшее руководство Москвы. Для вида еще долгое время продолжался розыск. Его с женой поместили во внутреннюю тюрьму киевского КГБ, в специальную камеру.

 

— Что в ней было необычного?

 

— Она имела жилой вид — похожа была на обычную комнату, с кроватью и прочей мебелью. Содержание его там было настолько секретным, что знавшие о нем сотрудники соответствующего отдела были специально строго предупреждены. Раз в неделю приходил помощник прокурора республики в порядке прокурорского надзора. На это время камере придавался нежилой вид, а Кука с женой выводили в город под предлогом прогулки.

 

Камера у Кука значилась под номером 300. Номер был условным, такого количества камер в тюрьме не было. И вот из-за номера он проходил у нас под кличкой Трехсотый.

 

— А что стало с женой Кука?

 

— Она была тоже бандеровка (родом из Днепропетровска), довольно активная. И Кук сидел вместе с ней.

 

— В одной камере?!

 

— Да. Кругом была «прослушка», а они друг с другом говорили, могли что-то важное сказать. С Куком я стал общаться волею случая. Пришел как-то в следственный корпус, куда Кука привели на допрос. И товарищ мой из отдела должен был отлучиться. Попросил с Куком побыть, но с ним в разговор не вступать. А мне так хотелось с ним поговорить. Когда мой товарищ вернулся, да еще в сопровождении группы высоких руководителей, мы с Куком стояли, почти вцепившись друг в друга, доказывая каждый свою правоту.

 

И потом как-то ему говорят, что вот, мол, будет за вами закреплен оперативный работник, который будет вам литературу приносить, с которым вы можете беседовать на любые темы, но не по вашему делу. И он попросил, чтобы это был именно я. Начальство это устроило. Мне было поручено оказывать на него нужное нам идеологическое воздействие.

 

— Вам это удалось?

 

— К сожалению, нет. У него была своя идеология — националистическая. Стало также ясно, что мы не привлечем его к сотрудничеству в качестве нашего агента. Но использовать его в нужных нам мероприятиях мы все-таки сумели, потому что это частично совпадало и с его убеждениями. Работать с ним было тяжело, но интересно. Все время надо было быть начеку. Это был в высшей степени опасный противник, обладавший обширными знаниями по таким животрепещущим вопросам, как национальный и земельный. В спорах-беседах использовал не только свои идеологические выкладки, но в нужном месте применял и наши — марксистско-ленинские. И делал это виртуозно.

 

 

— А он сам пытался вас на свою сторону склонить?

 

— А как же! Говорил: вот вы, большевики, пришли к власти, потому что вас города поддержали, а село всегда было нашим, и оно бы никогда за вами не пошло. Для меня сложность состояла в том, что все разговоры наши с ним проходили под слуховым контролем. Но я иногда забывал об этом, увлекался, допускал какие-то ляпы (в том смысле, что соглашался с его позицией). Но как иначе — не «подпевая» ему в чем-то, я бы не смог его расположить к себе.

 

— Как вы ему «подпевали»?

 

— Я ему Ленина цитировал. Того Ленина, который говорил, что нельзя обижать украинцев, которые угнетались царским правительством. Который говорил, что захочет Украина уйти — пусть уходит.

 

— Кук говорил, что в принципе ненавидит русских, что желает им смерти?

 

— Нет, никогда. И я уверен, что Кук бы не взял тот лозунг, что сейчас используется на Украине благодаря американским политтехнологиям: «жидов и москалей — на ножи и на гиляки». Он был куда умнее сегодняшних киевских правителей.

 

— А сам Кук боялся смерти?

 

- Он боялся бесследно исчезнуть. Был уверен, что его расстреляют. На этом настаивал и Хрущев. Но Киеву удалось убедить этого не делать. Иначе бы создали очередного национального героя. А так отсидел свои шесть лет, мы устроили его на работу в архив МВД, чтобы всегда был под контролем. А как же по-другому?

 

А когда новые украинские власти предложили ему звание Героя Украины, он отказался. Хотя похороны его в Киеве в 2007 году были национальными. Венки от правительства Украины, от министерства безопасности, от МВД… Я, кстати, успел с ним попрощаться: позвонил ему за пару дней до смерти. И знаете, я думаю, что он бы не поддержал то, что сейчас происходит. Он был за полностью независимую Украину, а не ту, которой бы управлял будь то Запад, будь то Восток. Как-то он сказал в период «оранжевого триумфа»: «Не за эту Украину мы сражались».

 

История самой красивой пары националистов

 

— Среди руководителей оуновского движения было много пар или только Кук с супругой?

 

— Было несколько примечательных пар. И вообще многое строилось на любви. Был такой Охримович, один из руководителей ОУН, агент ЦРУ, парашютист, заброшенный американским самолетом в 1951 году вместе с группой радистов. Он провел год с Куком в подполье, пока мы его не поймали. Они обменялись автоматами. У Охримовича был американский. Кстати, американцы забрасывали оружие на Западную Украину, но мало. Американские и английские самолеты летали над территорией Украины до 1954 года, забрасывая агентуру. Заявляю это с полной ответственностью. Просто об этом факте не знают даже многие сотрудники наших спецслужб.

 

 

— Американцы поддерживали бандеровцев?

 

- Да. Нельзя говорить, что это было на уровне правительства. Но на уровне ЦРУ — однозначно. И не массово это было, не интенсивно. Так вот, Охримович летел не столько по заданию установить связь с подпольем, сколько к своей невесте. Он хотел ее вывести с Украины на Запад, думал, что каналы еще есть (а они уже почти все к тому моменту были нами перехвачены).

 

Когда Охримович узнал, что невеста успела застрелиться, он отказался от сотрудничества и тоже был расстрелян… Среди оуновцев были верные пары. Верные и друг другу, и идее. Помню, одни такие (муж и жена), когда мы ее задержали, попросили отпустить их и тут же и ликвидировать как бы при попытке к бегству. Героями хотели уйти из жизни. У них всех была своя романтика, свои отношения. Но мы не согласились.

 

Вообще люди такого типа мечтали о героической смерти. Был такой случай, когда один из руководителей оуновского подполья, потеряв в бою всю охрану, один вышел с двумя пистолетами в руках, ведя огонь по приближающимся солдатам. Каждый уважающий себя оуновец имел два оружия. Наган — безотказный, но очень тяжело нажать на спусковой крючок (вот вы, например, не нажмете), и пистолет — легкий, автоматический, но который мог отказать. И обязательно каждый носил лимонку Ф-1. Был привязан кожаный шнурок от нее к воротнику. Когда руки отказывают — чтоб можно было зубами чеку выдернуть. 3,5 секунды — и все. Многие пытались подорваться при захвате, но мы не давали. А потом они сами рады были. Потому что менялось сознание.

 

К счастью, наш будущий пленник никого не зацепил. Руководитель операции дал команду пулеметчику бить по ногам. Ноги ему перебили, потом вылечили. Вербовал его один из наших руководителей, вел беседу на равных. Как украинец с украинцем, во имя будущего Украины. Столкнулись две идеологии. Наша взяла. Это была честная беседа, с документальными доказательствами, об использовании западными спецслужбами подполья в своих целях — разрушения славянского единства. В результате он стал одним из наших лучших помощников, а для подполья он навсегда остался героем.

 

— Психотропные препараты при вербовках применяли?

 

— У нас были препараты, чтобы усыпить на время и обездвижить. Не более. Ядов никогда не использовали. Мы щадили националистов. Почему? Потому что они люди. Мы перевоспитать их хотели. Так что все разговоры с их стороны о нашей жестокости — это неправда. Когда бой, то да, бой есть бой, убивали. Но ни одна собака не может сказать, что мы убивали просто так. Как это зачастую делали они. Конечно, были и у нас нарушения соцзаконности, но это не было массовым явлением и всегда каралось, вплоть до ареста.

 

— И все-таки про любовь…

 

— Да, я отвлекся. Самой красивой и яркой парой среди этих оуновцев были Орлан (Васыль Галаса) и Маричка (Мария Савчин). Любили они друг друга так же крепко, как свою идею. Маричка — очень энергичная, женственная, привлекательная. Я видел ее много раз, а она меня, к счастью, ни разу. Жесткая была. Она бы убила любого врага в том кровавом противостоянии. Это единственная женщина из подполья, награжденная золотой оуновской медалью. У них с Орланом было двое детей, рожденных в подполье. Первый остался у родственников, мы его держали как приманку. Второго она бросила новорожденным и ушла по крышам.

 

 

— Как это случилось?

 

— У нас была информация, что она в Кракове. Но где именно, мы не знали. И вот обнаружили ее случайно, во время облавы в кармелитском монастыре. Она там с ребенком была. Задержала ее польская безпека, а она ее обманула. Под предлогом, что ребенок заплакал, попросилась выйти у охранника. Там окно было, она на крышу второго этажа забралась и оттуда сбежала к мужу — он еще в подполье тогда был. С тех пор ребенка она не видела и не знает, что с ним. Хотя искала все эти годы и до сих пор ищет.

 

— А что с ним?

 

— Он выжил. Никто не знает, где он. Мы отдали его на усыновление в польскую семью. То есть людям той нации, которую она ненавидела так же, как русских. Надеюсь, она уже давно поняла, что нацизм — это тупиковый путь.

 

— Почему она рассталась с Орланом?

 

- После задержания мы продолжили с ними работу в тюрьме. Мы хотели завербовать их, а затем забросить на Запад. Казалось, нам удалось привлечь их на свою сторону. Но это только казалось. Он дал ей приказ делать вид, что она завербовалась. Он тщательно проинструктировал ее, как давать согласие на вывод за кордон и после переброски связаться там с американцами и все рассказать о положении в Западной Украине. Он был не только для нее любимым человеком, но и руководителем. Так что она согласилась. А мы не смогли проконтролировать их сговор, а она хорошо сыграла свою роль. Женщина!

 

В нашем деле всегда есть элемент риска, однако мы были уверены, что даже если все сорвется, она вернется к нему (он-то оставался у нас). А она не вернулась. Слишком поздно пришло понимание, что надо было не ее, а его выводить на Запад. Он безумно любил ее и детей, он бы точно вернулся. Наверное, она не была так привязана к семье. Вспомнили, как она из автобуса наблюдала за старшеньким (перед выводом на Запад через Польшу ей организовали негласное свидание с сыном), — слез у нее не было. А провожавший ее Орлан безутешно рыдал. Идея борьбы за Украину превалировала у Марички над всем остальным.

 

К счастью, у нас на Западе имелся надежный источник, и мы через короткое время узнали, что американцы поверили Маричке, решили провести контригру и рассчитывали на успех. Даже название ей дали пафосное — «Москва–Вашингтон».

 

— А зачем вы ее вообще на Запад отправили?

 

— Мы создали легендированное подполье во главе с Орланом, чтобы через контролируемую линию связи внедрять нашу агентуру в западные спецслужбы. Из всех оперативных радиоигр операция «Рейд» вследствие ухода Марички к американцам оказалась провальной. А «Москва—Вашингтон» получила свое развитие, но уже под нашим контролем. Вместе с Маричкой на Запад был направлен наш агент Тарас, которого американцы вскоре «втемную», как бы уже своего подготовленного курьера, перебросили в Западную Украину в специально оборудованном самолете. Но мы уже знали об этом и контролировали ситуацию. Неожиданно в нашу комбинацию вмешался сам Хрущев и приказал сбить самолет. Ему нужен был материал для выступления в ООН. С большим трудом Киеву удалось уговорить Москву не делать этого.

 

— А что с Орланом и Маричкой стало?

 

— Орлан талантлив был невероятно. И это с образованием-то в 4 класса! Как правило, руководители бандеровского подполья имели хорошее образование. После вывода Марички Орлан проживал под контролем в нашем оперативном особняке и вместе с оперработником учился в школе рабочей молодежи, где был единственным из 160 учеников, кто претендовал на золотую медаль. Умер в Киеве в 2002 году. А Маричка живет в США, у нее вторая семья, дети.

 

 

— И все-таки почему Америка поддерживала бандеровское движение?

 

— Американская и английская разведки активно использовали в своих целях зарубежные центры ОУН в Мюнхене. Там было много украинцев, очутившихся после Второй мировой войны на Западе. Именно среди этой украинской диаспоры западные спецслужбы находили нужных им людей для подготовки и заброски в Советский Союз. Лидеры оуновских центров доказывали своим «хозяевам», что в Западной Украине все еще активно действует вооруженное подполье, с помощью которого можно успешно получать интересующую США и Англию разведывательную информацию.

 

— Американцы всегда были уверены, что наши спецслужбы слишком вмешивались в судьбу Украины…

 

— А что было бы, если бы мы не разгромили бандеровское подполье? Сколько бы людей еще погибло? Националистическая идея — она ведь провальная. Не бывает наций чистых, особенно в сегодняшнее время. Но эта идея захватывающая. Она — как легковоспламеняющийся материал. И она при ловком регулировании щедро проплаченной массовой пропаганды легко приникает в сознание людей. Дело сделано. Остальное — за малым: свобода действий, все дозволено, убивай сколько хочешь. Тебе обещают прекрасную жизнь в будущем, не оговаривая, когда это будущее счастье наступит…

 

Что сегодня происходит? Даже если отбросить три четверти того, что показывают наши телеканалы, то оставшаяся четверть разве не о жесткости говорит? Биатлонистка работает снайпером, пилот бросает кассетные бомбы на мирное население… Это факты.

 

— Но это может быть и не национализм.

 

— Тогда что? Я слишком много видел, чтобы сомневаться. К сожалению, мы не отслеживали ситуацию с национализмом на Украине последние годы. Мы проспали… В 1990 году во Львове был создан Украинский национальный союз — УНС. Тогда многие жители Украины называли членов этой организации украинскими нацистами. Мы промолчали.

 

Украинская национальная ассамблея — Украинская народная самооборона (УНА–УНСО) — открыто нацистская и русофобская. Боевики этой организации откровенно хвастаются своим участием в вооруженных конфликтах против российских войск. А помните, как ее участники несколько лет назад с зажженными факелами промаршировали по притихшему городу? Это очень напоминало нацистский Берлин 1933 года. И ведь факелы несли внуки и дети тех, кто был в подполье, кто погиб от рук советской власти, соответствующим образом воспитанные и ненавидящие все, что связано с Россией. Долгие годы они маскировались, стали коммунистами, комсомольцами… Еще Шухевичем была дана команда легализоваться, проникать в органы власти. И они проникли.

 

— Вот тогда националистическое движение смогли остановить. А как противостоять ему сегодня?

 

— Только убеждениями. Вот ныне националисты говорят: «Я люблю свою Украину». А кто ж ее не любит? Разве право любить свою родину принадлежит исключительно одной нации? А что делать тем, кто живет на этой территории и тоже любит свою Украину, но думает и верит иначе, говорит на другом языке? Так почему не обратиться к практике других, прямо скажем, более цивилизованных стран, как, например, Швейцария, где несколько государственных языков, или хотя бы Канада, где, кстати, огромная украинская диаспора? Сегодня 1,5 миллиона украинцев зарабатывают на жизнь в Польше, почти 5 миллионов — в России. То есть трудятся на тех, кого ненавидели…

 

 Ева Меркачева, МК