У "пятой наноколонны оппозиции" своя история взаимоотношений с Крымом и Черноморским флотом. Зная ее, можно понять, почему более 20 лет острейшая крымская тема оставалась на периферии российской внешней политики. О дележе Черноморского флота в беседе с главным редактором Pravda. Ru Инной Новиковой вспоминает адмирал Игорь Владимирович Касатонов.
— Прошло почти 23 года c того времени, когда в сентябре 1991 вы приняли командование Черноморским флотом Советского Союза… Уже было ясно, что великую страну разваливают, как это начиналось в Крыму?
— Напомню, что тогда Черноморский флот входил в состав стратегического командования Юго-Западного направления наряду с четырьмя военными округами. Это была чрезвычайно мощная структура, только сухопутных войск на территории Украины было 700 тысяч человек… Итак, 22 августа 1991 года Леонид Кравчук, будущий президент Украины, объявляет о независимости Украины. А 1 декабря подкрепил это заявление референдумом, согласно которому граждане Украины ратуют за самостоятельность. Это несмотря на то, что в марте того же года свыше 70 процентов из голосовавших украинцев в ходе референдума по будущему Советского Союза высказались за сохранение республики в составе СССР.
— И это стало формальным основанием, чтобы Кравчук подписал 8 декабря Беловежские соглашения?
— Совершенно верно, а три дня спустя, 11 декабря Кравчук собрал нас, командующих тремя округами, пятью воздушными армиями и Черноморским флотом, дислоцированными на территории Украины, и объявил, что отныне он — верховный главнокомандующий и подчиняться следует только ему. И, соответственно, необходимо всем, от командующих до рядовых, принять украинскую присягу. Помню, я тогда подумал, что нахожусь в каком-то доме умалишенных. Мы присягу давали Советскому Союзу, мощному государству… А тут — светит солнце, голубое небо, море — и вдруг какая-то комедия, мы должны присягать некоей неведомой стране.
— А кто вас туда направил?
— Нас прямо от Москвы вызвали с подведения итогов, которые проводил Горбачев, потом Ельцин, — езжайте в Киев, там побудете, они были, думаю, в курсе происходящего. И Кравчук предложил ультимативно переприсягнуть и заставить то же самое сделать подчиненных. Я у своих товарищей, командующих округами, спрашиваю, что происходит? Они ничего не знают… На прямое требование принять присягу, я ответил, что так эти вопросы не решаются, тема слишком серьезная, моряки попросту могут разбежаться, надо думать и советоваться. Помню, Кравчук тогда ответил — и пусть разбегаются. Стали звонить Шапошникову, был такой маршал авиации, последний министр обороны СССР, главкому ВМФ Чернавину.
— Позвонили и сказали, что вас склоняют к измене?
— Именно так. А в ответ — что-то невнятное, дескать, смотрите сами, мы здесь будем разбираться, никакой четкой позиции не было.
— Если бы вы сказали тогда, что все, начинаем присягать, то не было бы у России Черноморского флота?
— Абсолютно верно! Когда поняли, что я это делать не буду, вдруг мне докладывают в середине января 1992 года, что аж семь офицеров в школе водолазов приняли украинскую присягу. И спрашивают, а вы знаете, что весь штаб флота Черноморского хочет принять украинскую присягу, но побаивается вас? Я тогда, как принято сейчас говорить, промониторил ситуацию, и оказалось, что, в общем-то, все готовы принять украинскую присягу при определенных условиях, кроме бригады, которая находится в Измаиле. Измаил однозначно сказал, мы не будем принимать украинскую присягу.
— А что давала эта украинская присяга, что людьми двигало, идеи незалежности?
— Ни в коем случае, украинская присяга, как надеялись, давала зарплату и стабильность. Думали, что все станет, как было. Ведь это же Союз развалился. Кто хочет ехать на Камчатку? Кто хочет на Cевер?
— Было, наверное, и понимание того, что Россия и Украина — это братские республики. Это же не Родину предавать, никто же и не подозревал, чем все закончится.
— Бесспорно, тем не менее, я настолько серьезно отнесся к этому вопросу, что серьезно стал изучать, как управлять событиями? Подключил севастопольскую интеллигенцию, средства массовой информации, любое появление на публике, выступление, только буря оваций, и, конечно, с ведущими командирами частей переговорил. Они: "А как Москва? Что Москва?" Я говорю, да там все нормально, хотя в действительности — полный ноль. Правда, Руцкой мне позвонил и сказал, что поддержим, квартиры дадим и прочая, прочая. Советовал: рубите концы, уходите в Новороссийск. Так это только и надо было украинцам, чтобы мы обрубили концы и ушли в Новороссийск. Это как все бросить? Весь же смысл был — там остаться, понимаете?
Я решил использовать правовые аргументы. Ведь для офицера — бесчестье, принимать второй раз присягу. Мы присягали Советскому Союзу, Россия — его правопреемница, потому второй раз не надо России давать присягу. Какая Украина, какая вторая присяга? Вокруг этого и было развернуто информационно-идеологическое противодействие, информационная война, если говорить прямо. Газеты меня поддерживали, выступал по телевидению, ездил в Одессу, Измаил, Керчь, привлекли ветеранов войны… Ни в Киеве, ни в Москве не могли меня остановить.
— И в Москве были попытки противодействовать?
— Конечно. И сейчас есть. Это, скажем так, украинское лобби — оно подняло определенную шумиху даже в том Верховном совете, что Касатонов тут самовольничает. Очень серьезное дело было, но я превысил свои в этом плане полномочия.
— При передаче Крыма и определении статуса Севастополя вообще масса юридических нестыковок и прямых противоречий…
— Да. По сути дела, все то, что там сделано, представляет собой юридический казус и правовое несоответствие. Еще в 1992 году Верховный Совет России при нашем общем и моем участии, поднял вопрос о том, что акт присоединения к Украине 1954 года не действителен. А два года спустя Государственная Дума определила, что Севастополь — это российский город.
— Но это не помешало выдвигать Украине претензии на Черноморский флот…
— К концу января 1992 18 государственных структур Украины полностью блокировали финансирование Черноморского флота из России, блокировали подвоз продовольствия, грузов. И самое главное, что они запретили ввозить призывников из России. А пополнение решили поставить с Западной Украины.
Доходило до того, что 10 тысяч призывников из России я привез на боевых кораблях, как во время войны возили пополнение. И вот первый эшелон привезли, там, 2 тысячи человек, отшвартовались в Севастополе, надо было 800 метров идти до учебного отряда. Там украинский ОМОН во всеоружии стоял, весьма агрессивный. Пришлось привезти роту морской пехоты. Она обеспечивала проход. А призывники с Украины шли с невероятным размахом, но их направляли в строители, на заводы… Ну, пусть они служат на этих заводах. Пусть они строят дома и так далее. Было такое.
— Я хотела спросить, что законно было, а потом поняла, что никакого закона не было вообще.
— Против меня возбудили три уголовных дела. Я, во-первых, нарушил границу Украины суверенной, второе, незаконно перевез людей, которые являются незаконными вооруженными формированиями, потому что у нас статуса не было. Третье, провел силовые действия в отношении всего этого. То есть это все было выше моих полномочий командующего флотом. Но я, кроме того, я им говорю, я принимаю ваших призывников. Все в строители, пожалуйста. К тому времени часть крымчан побывала на службе на Западной Украине, а их там избивали западные украинцы, я добился с военкомом, что тысячи призывников из Крыма пришли служить на флот. Далее, у Украины был замысел флот забрать через процедуру присяги. А у нас армии тогда не было еще российской. Ничего не было. И мы придумали юридический казус — присягу СНГ. Буквально — присяга СНГ, глупость какая. Только не украинскую, вы понимаете?
— А что же Москва, как она реагировала?
— А Москва молчала. В итоге Украина поставила жесткий срок — 3 января 1992 года начать прием присяги. Это был тяжелый рубеж. Я 5 января собрал в Севастополе расширенный военный совет — человек сто, и сделал официальное заявление средствам массовой информации Сказал, что Черноморский флот — российский флот, Россия — правопреемница Советского Союза, мы украинскую присягу не будем принимать, есть самостоятельное флотское объединение, будем решать свои боевые задачи, но готовы взаимодействовать с вооруженными силами Украины, с Министерством обороны Украины.
Вообще-то, по всем канонам это был мятеж, который я поднял не только против Украины, а и против России, потому что они договорились, что все будет нормально с присягой и флотом, а я не выполняю эти договоренности и сопротивляюсь. Тогда, вы помните, министром иностранных дел был Козырев, госсекретарем — вторая фактически фигура в государстве — Бурбулис.
— Почему же вас не сняли?
— А кто меня может снять? В том-то и дело, что меня никто не может снять. Я не подчинился бы, понимаете? В Севастополе совершенно другая обстановка. Тогда 9 января 1992 года собрали в Киеве всех военнослужащих с учетом нашего смутьянства. Пригласили 70 офицеров, я взял большой самолет ТУ-134, загрузил всех, и прилетели мы в Киев. Привезли на самом плохом автобусе в Раду. Надо выступать, я записался восьмым. Половина зала — это генералитет, который уже переприсягнул. И тишина была такая звенящая.
Я абсолютно спокойно изложил позицию, что Черноморский флот базируется в 5 республиках. Каждая республика могла что-то потребовать. У нас 48 национальностей. Знаете такую национальность табасаранец? Потому решения о присяге Украине не правомочны. Нужно политическое решение. Мне задают вопрос, а что это, Ельцин объявил, что флот российский? Ельцин действительно 8 января был где-то в Ульяновске, и на крыле самолета его спросили: "А Черноморский флот чей?". "Он российский", — Ельцин объявил.
Я четко сказал, что Черноморский флот присягу принимать не будет. Обстановка устойчивая в воинском коллективе. Ядерное оружие я с кораблей снял, опасности нет. Прошу не будоражить личный состав и гражданское население Севастополя. А 17 января, через шесть дней такое же совещание провели в Большом Кремлевском дворце. Там присутствовал Ельцин. Я тоже выступил, сказал что флот остается по духу и логике российским. Овации, весь зал встал. Все недруги в том числе мои встали. И аплодисментами меня провожали.
— А заявлено было, что все-таки Россия будет поддерживать Черноморский флот?
— Ничего не было.
— Ельцин был и промолчал?
— Промолчал. Но я Шапошникова ввел в работу, чтобы он организовал встречу с Ельциным. И она состоялась 29 января 1992-го года на крейсере "Москва" в Новороссийске.
Ельцин прямо заявил: "Черноморский флот буду поддерживать. Держитесь". Но под это заявление нужна была правовая база. А на следующий день Кравчук написал Ельцину, что меня надо снять с должности. Я не уважаю украинские законодательство, я не уважаю украинских парламентариев, что я веду работу против Украины, и такой командующий не может командовать флотом на Украине. Естественно, Ельцин меня не снял.
Но только такая непримиримая позиция привела к тому, что начался цивилизованный переговорный процесс.
— А в чем была его цивилизованность, так скажем?
— За столом переговоров. Ведь они считали, что стоит меня убрать, и все будет нормально. Но дело в том, что к апрелю я уже настолько захватил ситуацию, что они потеряли все основы для перевербовки флота. И Кравчук тогда в апреле издает указ о том, что на базе действующего Черноморского флота образовать Украинский флот.
— А Москва молчит?
— Москва молчит, конечно. Украинцы привезли киевский "Беркут" для штурма штаба флота. Я вызвал БТР морской пехоты в Севастополь, вывел боевую технику. Это понимаете, даже никто не мог себе представить, что это стоило принять эти решения. В начале апреля были самые напряженные дни. Прибыл главком Чернавин, подготовили документы. Ельцин принял тоже черноморский флот под юрисдикцию России. Получилось два указа с юрисдикцией друг против друга. Ну, и какую вы думаете я юрисдикцию выбрал?
— Но я не сомневаюсь, какую вы выбрали.
— А дальше начался майдан. Это был нулевой майдан. Западенцы во главе с депутатом Хмарой прибыли в Севастополь. Эсэсовцы бывшие, ОУН УПА, украинская освободительная армия. Они в форме были. Сорвали красный флаг. Фашисты прибыли на Графскую пристань при попустительстве крымского и севастопольского руководства. Умное попустительство было. Конечно, я повысил готовность морской пехоты, в общем-то столкновений не произошло.
— И они уехали?
— Ушли на катере. Но когда выступал Хмара, он пять раз назвал мою фамилию. Это было все в средствах массовой информации, по российскому телевидению меня как врага Украины показывали. То есть это попытка майдана была. Но в Севастополе это невозможно.
— И вот эти два указа Ельцина и Кравчука…
— Мы выбрали российскую юрисдикцию. Россия — правопреемница. Значит, все — мы перешли. Никаких присяг. Начался переговорный процесс, появились делегации. У них возглавлял первый заместитель председатель Верховного Совета Дурдинец Василий Васильевич, генерал лейтенант милиции. Нас поручили сначала Шахраю, а Шахрай, Чубайс, Станкевич готовили документы Ельцину в Беловежской пуще, понятно, какие настроения у них были.
Так что Шахрай отказался, сказав, что лучше отдать два Черноморских флота, но дружить с Украиной. Назначили Юрия Ярова, — это заместитель председателя Верховного Совета России. Хороший, принципиальный переговорщик. Мы и сейчас поддерживаем отношения.
Но самое главное, что в переговорный процесс вошел Дубинин Юрий Владимирович — это карьерный дипломат, посол Советского Союза в Испании, в Соединенных Штатов Америки, во Франции, официальный представитель Советского Союза в ООН, скончался в прошлом году. Шли переговоры три месяца, увязывали экономические и политические вопросы со статусом и принадлежностью Черноморского флота, с вопросами собственности за рубежом. Готовились к подписанию Ялтинских соглашений. Пик всего — 3 августа 1992-го года. Это подписание ялтинских соглашений. Бельбек, аэродром Черноморского флота, мы встречаем Ельцина Бориса Николаевича. Прилетает, вместе с министром обороны Грачевым убывает на переговоры, шесть часов идут. И мне Грачев сказал, что переходный период — три года. Флот в течение этого времени, будут делить, и он будет под правовой, юридической, социальной защитой.
Потом начался переговорный процесс, как флот делить. Есть три базовых соглашения о параметрах раздела Черноморского флота. Но я в этих переговорах уже не участвовал. Мы заложили основу для Ялтинских соглашений, Ельцину я на блюдечке с голубой каемочкой положил весь флот.
…Я после этого командовал еще флотом до декабря месяца. Уже в конце сентября состоялся приказ министра. Меня назначили на вышестоящую должность первый заместитель главкома. Но с сентября месяца по 7 декабря я командовал флотом. И 7 декабря я убыл. После этого ни разу фактически меня не привлекли к теме Черноморского флота.
— Прошло уже немало лет, но вы помните эти дни, анализируете те события. Как вы считаете, вы все делали правильно, без ошибок как командующий Черноморским флотом? Может, правильнее его было сдать?
— Правильно — неправильно… Меня как-то пригласили в администрацию президента для назначения на очень высокую должность. Беседовал со мной главный кадровик страны, не буду называть его фамилию, и задал вопрос: "А почему вы не сдали Черноморский флот?". Вы знаете — это противоречило моей сути как командира и адмирала. Мы не привыкли сдавать, у нас же есть уроки Великой Отечественной войны.
Он говорит: "Ну, вы должны были сдать его". Это было решение президентов, и Черноморский флот вы обязаны были сдать. Вы не подчинились этому решению".
Потом спрашивает: "Вы репрессировали тех, кто присягу принимал?". Отвечаю: "Организм военный, он единый организм. С 3 присягами, с 10 присягами служить невозможно. А потом на мне нет ни капли крови". Он соглашается: "Да, действительно, вы не допустили кровопролития".
Конечно, меня не назначили на ту высокую должность. Но то, что на мне нет крови — это факт. И не имеет значение, были или не были ошибки.
