Его называют «великим украинцем». Чтут как автора слов песни «Щэ нэ вмэрла Украина», ставшей ныне государственным гимном. А еще – как «выдающегося деятеля украинского национального возрождения», «исполина украинского духа», «борца за свободу украинского народа», «видного украинского ученого» и т.д. 27 января исполнилось 175 лет со дня его рождения. Стоит присмотреться к этому историческому персонажу – Павлу Платоновичу Чубинскому. Родился он на хуторе, неподалеку от местечка Борисполь тогдашней Полтавской губернии, в семье мелкопоместного дворянина.

Учился на юридическом факультете Петербургского университета. Там, в столице империи, и началась общественная деятельность Чубинского. Он примкнул к кружку радикально настроенной молодежи, нигилистам – весьма модному тогда направлению, но ничем особенным себя не проявил. Известность пришла к нему позже.

В 1861 году, по окончании университета, Павел Платонович приехал в Малороссию и принял участие в зарождавшемся украинофильском движении. Это не являлось переменой взглядов. И нигилисты, и украинофилы стремились к разрушению Российской империи. В таковом стремлении Чубинский был последователен в течение всей сознательной жизни.

Примечательно другое. Новоявленный украинофил не являлся украинофилом по сути. Он не любил соплеменников, высказывал резкое недовольство ими. Дело в том, что малорусы, в своем большинстве, не горели желанием бунтовать, не хотели отделяться от России. За это Павел Платонович обзывал их «пропащей нацией». Одно время он носился с планом переженить малорусов на еврейках, чтобы родилось новое поколение, более энергичное, более способное к борьбе и уж точно не связанное с великорусами. Но ждать, пока такое поколение вырастет, Чубинский не собирался. И принялся «будить национальную сознательность» в малорусском населении иным способом.



Тактику он избрал своеобразную. Переодевался в крестьянскую одежду и с несколькими приятелями (наряженными так же) шел в народ устраивать попойки с мужиками. Каждое застолье сопровождалось распеванием неприличных песен, а вместе с ними и политических куплетов, специально для подобных случаев сочиняемых революционными пропагандистами. Затем Павел Платонович и его единомышленники затевали «вольнодумные» разговоры, стараясь вовлечь в беседу сельских тружеников.

Сложно сказать, чего тут было больше – намерения достучаться до простонародья или обыкновенной склонности к выпивке. Во всяком случае, пьянствовали и вольнодумствовали члены кружка Чубинского не только с крестьянами. Без посторонних, в своей компании это получалось у них еще лучше.

Во время одной из таких пьянок-гулянок и родилась известная впоследствии «Щэ нэ вмэрла…». В тот раз украинофилы застольничали с сербскими студентами. Сербы затянули свою песню о свободе. Павлу Платоновичу песня понравилась, вызвала желание подражать. Находясь уже в изрядном подпитии, он стал сочинять нечто похожее, но про Украину. Кое-что позаимствовал у сербов. Что-то взял из слышанной ранее знаменитой песни «Еще Польска не згинела». Сам придумал несколько фраз. Упомянул о «поганых москалях», угнетающих его родной край. Добавил имена малорусских исторических деятелей (Богдана Хмельницкого, Тараса Трясило, Наливайко и др.). И дело сделано!



Существует версия, что творил новое произведение Павел Платонович не один – прочие собутыльники помогали. Но слава автора досталась потом исключительно ему. А текст в дальнейшем дорабатывали неоднократно, что, в общем-то, неудивительно – вряд ли, упражняясь на пьяную голову в стихосложении, Чубинский предполагал, что создает будущий государственный гимн.

Возвращаясь же к пропагандистской деятельности нашего «героя», нужно заметить, что одобрялась она далеко не всеми украинофилами. «Чубинский – дурак, – писал, например, Анатолий Свидницкий Петру Ефименко. – Лишь языком ляпает, а дела – из птицы молока. Всех поднял против себя… Часто на хуторе бывал у себя под Борисполем и водит из Борисполя шлюх, да еще и ругается, если кто скажет, что плохо поступает». Однако Павел Платонович на критику внимания не обращал, продолжая в том же духе…

Закончилось все внезапно. До поры до времени крестьяне снисходительно смотрели на чудачества переодетого барина. Вероятно, они считали его не совсем нормальным и старались не вступать в спор. Чубинский же отсутствие возражений на свои крамольные речи воспринимал как молчаливое согласие. А потому – смелел в разговорах все более. И однажды преступил черту…



Когда до мужиков дошло, что гость подбивает их выступить против царя, они без долгих рассуждений схватили «оратора» и тут же выпороли. Скандал разразился немалый: крестьяне высекли дворянина. Полиция начала разбирательство. Тут и выяснилась вся подноготная «хождений» Павла Платоновича по окрестным селам. Помимо прочего, было установлено, что один из пропагандистских «туров» он организовал под предлогом паломничества на могилу Тараса Шевченко. В лежащих на пути на Тарасову гору населенных пунктах Чубинский энергично занимался подстрекательством.

И как ни пытался теперь Павел Платонович доказать свою «верноподданность» (даже организовал публичный молебен о здравии государя-императора), было поздно – избежать наказания не удалось. Осенью 1862 года Чубинского выслали из Малороссии. Впрочем, ему повезло. Выслали Павла Платоновича не в какую-нибудь Сибирь, а в Архангельскую губернию, где губернаторствовал Николай Арендаренко – его крестный отец.

Ну как не порадеть родному человечку? Начальник губернии пристроил крестника на работу судебным следователем. Удивительное занятие для политического ссыльного, но таковой была Российская империя, слишком уж милосердная к врагам.



Позднее Павел Платонович занимал должность секретаря Архангельского статистического комитета, возглавлял редакцию неофициальной части газеты «Архангельские губернские ведомости». Еще позже стал старшим чиновником для особых поручений при губернаторе. Арендаренко в Архангельске уже не было, но его преемники продолжали покровительствовать Чубинскому.

А сам Павел Платонович неустанно вел борьбу за собственное освобождение. Между прочим, за помощью он обратился к старым петербургским знакомым. Уверял, что страдает безвинно. Оказался, дескать, жертвой клеветы. Утверждал, будто сослан за ношение простонародного костюма и поездку на могилу Шевченко. Тут же деланно недоумевал: «Какая же в этом вина?».

«Москали» приняли судьбу несчастного близко к сердцу, взялись хлопотать за него. Но результат не мог быть быстрым. Пока суд да дело, Чубинский выпросил себе другую помощь – денежную. С такой просьбой он обратился в Литературный фонд, организованный для поддержки нуждающихся литераторов. Примечательная деталь. На тот момент литературное достояние Павла Платоновича состояло из одного (!) опубликованного стихотворения. Этого оказалось достаточно, чтобы назваться поэтом и попросить денег. И деньги (150 рублей серебром) ему как «литератору» таки дали!



«Ларчик» открывался просто. В Литературном фонде всем распоряжались «прогрессивные» деятели, выпестованные Николаем Чернышевским. Они готовы были объявить гением любого противника царского режима. И Чубинский воспользовался ситуацией.

А вот освобождения из ссылки пришлось ждать дольше, добиваться его окольными путями. Сначала Павла Платоновича приняли в Императорское Русское географическое общество (ИРГО). Затем, уже как члена этой организации, включили в Комиссию по изучению Печорского края. Надо полагать, трудился там Чубинский добросовестно, за что и был награжден серебряной медалью ИРГО. Его вызвали в Петербург для отчета о проделанной работе. Назад в Архангельск он уже не поехал.

Оставалось добиться разрешения на возвращение в Малороссию. Тут снова пригодилось ИРГО. Общество поставило Чубинского во главе научной экспедиции в Юго-Западный край (Правобережную Малороссию). В 1869 году Чубинский отбыл на родину.



Руководство указанной экспедицией считается главной заслугой Чубинского перед наукой. Собранные материалы составили семь томов. Выглядело все очень солидно. В Петербурге Павла Платоновича расхваливали на все лады. ИРГО наградило его золотой медалью. Императорская Академия наук присудила Уваровскую премию.

В Малороссии, где об экспедиции знали лучше, восторгов было значительно меньше. «Одним из величайших шарлатанов» назвал Чубинского крупный ученый, председатель киевской Временной комиссии для разбора древних актов Михаил Юзефович. Можно было бы заподозрить его в предвзятости (Юзефович был идейным противником украинофилов), но аналогичным образом оценил труды экспедиции другой ученый, один из лидеров украинофильского движения Михаил Драгоманов: «Бездна шарлатанства». Правда, оценку эту он дал в узком кругу, не вынося «сор из избы».

О том, что участники экспедиции фальсифицировали полученные данные, свидетельствовал (но опять же только в частном письме) еще один украинский деятель, писатель Иван Нечуй-Левицкий. В 1920-х годах к тому же выводу о допущенных подтасовках пришли украинские исследователи (вновь-таки из числа «национально сознательных», то есть не испытывавших к Чубинскому политической антипатии).



Все было объяснимо. Экспедиция являлась для Павла Платоновича лишь прикрытием. Главная цель, которую он ставил перед собой, – доказать, что малорусы – самостоятельная нация, отличная от русской. Потому и прибегал к нечестным методам. Ученым же Чубинский вообще не являлся. Для плодотворной научной деятельности ему не хватало ни знаний, ни способности к исследовательской работе, ни (это, пожалуй, самое важное) стремления к истине. А вот политиком – хитрым, изворотливым – он был настоящим.

Точно так же политическим, а не научным центром являлся организованный Павлом Платоновичем в 1873 году Юго-Западный отдел ИРГО. По позднейшим признаниям украинофилов, их забавляла возможность вести подрывную деятельность под самым носом у генерал-губернатора. Занимавший этот пост Александр Дондуков-Корсаков был буквально убаюкан разглагольствованиями членов Отдела о научных интересах, а заодно обильными славословиями в свой адрес, которые старательно расточались на официальных заседаниях. Помимо тех заседаний наполнившие Отдел активисты украинофильства делали иную работу. Но сколько веревочке ни виться, конец все равно будет.

В 1876 году по приказу центральной власти Отдел все-таки закрыли. А Чубинского снова выслали из Малороссии.



Очутился он в… Петербурге. Часто упоминаемый «свидомыми» «Эмский указ», предусматривавший закрытие Отдела и высылку Чубинского как его фактического руководителя, трактуется сегодня как ужасный по своей жестокости запретительный акт. Между тем наглядное проявление сей «жестокости» можно наблюдать на судьбе высланного.

Павел Платонович устроился на работу в Министерство путей сообщения. Столичное общество было в то время захлестнуто либеральными настроениями. «Репрессированного» украинофила жалели, ему сочувствовали. Сам министр взял Чубинского под покровительство. В стаж государственной службы ему зачли годы пребывания в экспедиции ИРГО. Уже через восемь месяцев после начала работы в министерстве присвоили гражданский чин коллежского советника (соответствовавшего званию армейского полковника). Еще через три месяца, в марте 1878 года, повысили до статского советника. Таким образом, Павел Платонович стал гражданским генералом и мог благополучно делать карьеру дальше. Но не все в этой жизни зависит от людей…

Почти одновременно с производством в статские советники у Чубинского случился инсульт, частично парализовавший правую половину тела. Ему пришлось выйти на пенсию, размер которой более чем в четыре раза превышал положенное по закону. На сей счет министр лично ходатайствовал перед императором, и Александр II дал согласие.



Естественно, Павлу Платоновичу разрешили вернуться на родину. Врачи уверяли, что климат Малороссии благоприятно скажется на его здоровье. Но в 1880 году случился новый инсульт. Чубинский впал в слабоумие. Смерть в январе 1884 года явилась для него концом уже не жизни, а существования.

Таков был этот «великий украинец». Являлся ли он великим на самом деле? Выше приведены факты. А выводы пусть каждый делает самостоятельно.

«Одна Родина»