О философии знаменитого романа В. Богомолова «Момент истины»
10 лет назад, под Новый 2004 год, умер Владимир Осипович Богомолов, автор знаменитого романа "Момент истины" ("В августе сорок четвертого…"). Вот уже 40 лет «Момент истины» Богомолова по-прежнему остается лучшим современным русским детективным романом, несмотря на бурный расцвет жанра в последние годы.
Книга издавалась миллионными тиражами, входила в "элитный" список изданий, подлежащих в советские годы обмену на макулатуру. В чем секрет такого успеха Богомолова? "Момент истины" - это не просто увлекательный детектив, а яркое, психологически глубокое произведение, написанное хорошим, добротным языком, с оригинальным построением и композицией.
Напомню кратко его сюжет: советской контрразведкой перехватывается радиограмма вражеского передатчика с позывными КАО, из которой очевидно, что квалифицированная немецкая резидентура ведет наблюдение за линиями железных дорог в Западной Белоруссии и Литве. Именно здесь тайно готовится советским командованием крупное наступление. Действующие в тылу агенты противника могут сорвать эти планы. Группа "смершевцев" под командованием капитана Алехина перебрасывается в Шиловический лесной массив, где был зафиксирован последний выход в эфир немцев. Поиски приводят Алехина, Таманцева и Блинова на узловую станцию Лида. Где-то здесь, среди эшелонов, забивших станционные пути, бродит враг… Он может замаскироваться под кого угодно - например, под сошедшую с ума женщину, потерявшую сына на фронте. Разоблачить такую не под силу порой и опытному психиатру. Только "чистильщик" Таманцев (от Богомолова и пошло это популярное в нынешних шпионских фильмах выражение), увидев, как "сумасшедшая" подняла вдруг руку на уровень глаз и в ней что-то, вроде зеркала, блеснуло, заподозрил неладное…
Пока идут розыскные мероприятия по делу о передатчике с позывными КАО, Сталин отдает распоряжение задержать литерные эшелоны с танками, перебрасываемые к фронту. "Конечный пункт назначения этих эшелонов не положено знать даже военным комендантам и начальникам передвижения войск на дорогах, не говоря уже о сопровождающих. Для чего же все это? Для чего все эти предосторожности?.. (…) С привычным чувством своего превосходства над окружающими он отметил, что первым понял и, наверно, единственный в эту минуту до конца осознал, какую угрозу представляют действия группы "Неман" для подготавливаемой операции".
В этой знаменитой главе ("В ставке ВГК") Богомоловым, в сущности, сказано о Сталине то, что до сих пор еще не сказано четко историками.
Ведь по сей день ведутся дискуссии: какова же была истинная роль Сталина в войне? Действительно ли он был "великий полководец" или полный профан в военном деле? Богомоловский Сталин не является полководцем-практиком уровня Жукова, Василевского или Рокоссовского, но он - безусловный авторитет по части общего планирования наступательных операций, формирования, вооружения и скрытого сосредоточения свежих армейских резервов при одновременной глобальной дезинформации противника. А именно эти факторы, как писал Г.К. Жуков в "Воспоминаниях и размышлениях", предопределили наше стратегическое преимущество перед немцами в период Сталинградской битвы и после, а вовсе не готовность "завалить трупами" противника! Ни одна крупная операция в Великой Отечественной войне не готовилась с таким расчетом: мы должны победить, потеряв вдвое больше солдат, чем противник, - все равно, мол, у нас солдат больше! Все эти наши воинские потери в десятки миллионов человек вымышлены историками-фальсификаторами. Красная Армия потеряла немногим больше немцев - 8668400 человек (в том числе 1783300 не вернувшихся из плена), а немцы вместе с сателлитами (на Восточном фронте) - 8643700 человек (без пленных). Из них немецких солдат было убито 6923700 человек, а наших (без пленных) - 6885100 человек! То есть непосредственно в бою мы понесли меньшие потери убитыми, чем немцы! (Данные приводятся по книге "Гриф "Секретно" снят": М., Воениздат, 1995). И достигнуто это было в немалой степени благодаря стратегическому и тактическому превосходству нашего Генштаба перед немецким в 1943-1945 гг., вовремя подготовленным, вооруженным, скрыто подтянутым и развернутым резервам.
Но мы были куда милосерднее к гражданскому населению Германии, чем немцы и их союзники - к нашему… Отсюда и 27 миллионов погибших и не родившихся в годы войны советских людей.
Если бы Сталина не волновали потери Красной Армии, он бы не останавливал литерные эшелоны с танками, не занимался бы маскировкой наступательной операции. Психологический портрет Сталина как Верховного главнокомандующего придал роману с детективным сюжетом характер глубокого исторического повествования, что, к сожалению, не получилось у создателей фильма "В августе 44-го…", безыскусно и предвзято сокративших "сталинский эпизод". Вероятно, поэтому В. Богомолов и снял свою фамилию из титров картины.
Но "Момент истины" - еще и философский роман, хотя вроде бы ни автор, ни его герои (за исключением, пожалуй, Сталина) в тексте не философствуют.
Герои романа - живые люди и находятся во власти субъективных и объективных представлений о мире. И "смершевцы" из группы Алехина, и даже их начальники Поляков и Егоров, не говоря уже о бесславно погибшем капитане Аникушине, видят лишь ту картину происходящего, которая им доступна. Чаще всего они воспринимают мир субъективно - кто-то в большей степени, кто-то в меньшей. Например, у лично храброго капитана Аникушина субъективные представления преобладают, в отличие, скажем от тонкого аналитика подполковника Полякова. Аникушин говорит Алехину, который из-за охоты на шпионов уже месяц ни поесть, ни поспать нормально не может: "Я в армии четвертый год и вашей "спецификой", поучениями о бдительности не то что сыт - перекормлен! Однако ни одного шпиона даже во сне не видел!.." Аникушину, очевидно, ближе толстовский взгляд на войну, где имеет значение только личная доблесть, а все планы "штабных" бессмысленны, нелепы и никогда даже приблизительно не исполняются. И.С. Тургенев во время франко-прусской войны 1870 г. остро почувствовал субъективность толстовских философских и исторических концепций, наблюдая за умелыми действиями немецкой армии: "Не во гнев будет сказано графу Л.Н. Толстому, который уверяет, что во время войны адъютант что-то лепечет генералу, генерал что-то мямлит солдатам - и сражение как-то и где-то проигрывается или выигрывается, - а план генерала Мольтке приводится в исполнение с истинно математической точностью, как план какого-нибудь отличного шахматного игрока…"
Но даже хорошо продуманные объективные стратегические планы не в состоянии выполняться без субъективных качеств солдат и офицеров - той же личной доблести, смекалки, самоотверженности, самостоятельности.
В больших событиях не бывает маленьких людей.
Алехин, Таманцев и Блинов не знают про литерные эшелоны с сотнями танков, задержанные на Московском железнодорожном узле, но они знают свое: что войсковая операция, затеянная Сталиным, может уничтожить вражескую разведгруппу, но не уничтожит проблемы. Чтобы взять агентов живыми, Алехин даже идет на прямое нарушение приказа Ставки. Его субъективизм в данном случае более объективен, чем объективизм сидящего в Кремле Сталина. А вот голая принципиальность Аникушина, его "деревянный" субъективизм стоит ему жизни и чуть не приводит к срыву операции.
Объективной картиной мира в романе владеет только Сталин, но лишь одна глобальность его взгляда не в состоянии обеспечить успешное проведение операции "Неман". Между объективным и субъективным в мире должна быть некая гегелевская гармония, Абсолют призван воплощаться как в большом, так и в малом. Такова, по учению философов-идеалистов, картина устройства Богом мира. Земная иерархия власти есть всего лишь грубое отражение иерархии небесной. В области духовных представлений мы можем узнать о мире ровно столько, насколько близко сможем подойти к Божьей правде, а в реальном мире правда, очевидно, там, где удается преодолеть противоречие между субъективным и объективным. Но как "преодолеть"? Об этом, в сущности, и написан роман Богомолова. Нужен "момент истины", вспышка, озарение, когда, как с вершины горы, вдруг видишь все - и "ближнюю" правду, и "дальнюю".
Как ни странно, именно эта важная идея романа не была понята критиками - или они ее не приняли. Мне не доводилось читать по-настоящему серьезных статей о "Моменте истины". Вообще, Владимиру Богомолову выпала довольно странная творческая судьба. На первый взгляд, она была более чем успешна. Все его значительные произведения экранизированы, фильм А. Тарковского "Иваново детство", снятый по повести Богомолова "Иван", стал классикой мирового кино. Но он в советское время не был даже членом Союза писателей, не был им и после…
Это был весьма загадочный человек. Как стало известно в последние годы, при рождении (в 1926 г.) он получил имя Владимир Иосифович Войтинский, а Богомоловым стал лишь в 1953 г. Откуда взялась фамилия Богомолов – неизвестно. Отцом писателя (по некоторым сведениям – отчимом) был юрист Иосиф Савельевич Войтинский. Но он, подобно другому юристу, отцу В. В. Жириновского, с семьей жить не стал. Мать Владимира, машинистка журнала «Знамя» Надежда Тобиас, оставила сына на попечение своим родителям в деревне Кирилловка (или Кириллово) Московской области. Там Владимир и жил до 1936 года, пока в результате несчастного случая не погиб на стройке его дед. Тогда Н. Тобиас забрала 10-летнего мальчика к себе в Москву. «Воспоминания о предвоенной жизни в столице тусклы и безрадостны, – вспоминал впоследствии В. Богомолов, – в такой бедности, точнее нищете, как в подростковом возрасте, я никогда больше не оказывался». В июле 1941 г., прибавив себе два года, он ушел добровольцем на войну. До сентября 1944 г. Богомолов воевал в Красной Армии, а потом служил в органах госбезопасности (до ноября 1949 г.).
…В начале 60-х годов критики еще включали Богомолова в "обойму" ведущих советских писателей. По всем литературным законам следовало ожидать, что после триумфального успеха "Момента истины" в 70-х годах автор будет зачислен в разряд живых классиков. Но вместо этого… он перестал упоминаться даже в качестве серьезного писателя! Вероятно, как и в случае с двумя первыми книгами "Тихого Дона" Шолохова, мы имеем дело с неким загадочным явлением под названием "заговор молчания" критиков. На мой взгляд, это объясняется так: слишком многих не устроила философия романа.
Они увидели в капитане Аникушине прообраз «шестидесятника» (ныне бы мы сказали – «болотного активиста») - человека, быть может, субъективно честного, но объективно несущего в себе разрушительное для государства и общества начало.
Аникушины стояли у истоков разрушения СССР. Им казалось, что если протекает крыша, надо ломать стены. В этом смысле Аникушин невольно (а может, и сознательно) противопоставлен Сталину, который своим глобальным объективизмом как бы уравновешивал в государстве субъективизм миллионов. Он говорит людям, "делающим все возможное": "Мы вас не ограничиваем - делайте и невозможное!.." Именно так герои "Момента истины" и поступали и, вероятно, "шестидесятникам" здесь померещился "сталинизм". Но ведь они это делали не ради Сталина. Чтобы одолеть могучего врага, на войне каждый отдельный подвиг должен быть частью общего Подвига. Хочешь - не хочешь, Сталин стал выразителем коллективной воли миллионов людей. Ведь не так уж и просто выйти за пределы личного субъективного мира, не видя перед собой символа мира объективного. Это уже не пресловутый "культ личности", а философский принцип Абсолюта в действии.
В сущности, не Сталин говорит героям романа: "Делайте и невозможное!", а сам окружающий мир. Люди во все времена способны своими личными усилиями изменять мир, какой бы незначительным ни казалась их роль в глобальных событиях. А мир, для которого неподвижность - гибель, именно этого от них и ждет.
Столетие, Андрей Воронцов
