Как писал известный русский эмигрантский публицист Иван Солоневич в своей работе «Народная монархия», ни о каких «варварстве, грязи, отсталости Москвы – и чистоте, гуманности и благоустройстве Европы» не может быть и речи. Напротив, «наши «застенки» были детской игрушкой по сравнению с западноевропейскими нравами и обычаями». Бесспорно, «кровь и грязь были в Москве, но в Москве их было намного меньше».
Проиллюстрируем эти утверждения на примере такого феномена, как смертная казнь, поскольку в ней, словно в фокусе, наиболее ярко отражается сущность национального уголовного права, те духовные, нравственные, культурные и прочие начала, на которых оно зиждется. Сравним Московское государство и Западную Европу XIV–XVII вв. по таким критериям, как количество преступлений, каравшихся смертной казнью, ее способы и масштабы применения.
Смертная казнь в России впервые получила законодательное закрепление в Двинской уставной грамоте 1397/98 г. (заметим, Двинская украина (окраина) была, в собственно Московское государство не входила, а была квазигосударственным образованием ушкуйников – предтеч казаков). Высшая мера наказания назначалась за «татьбу» (кражу), совершенную в третий раз. При этом закон четко оговаривал, что казнь татя должна была производиться путем повешения (ст.5). В дальнейшем, впрочем, смертная казнь заняла прочное место в системе наказаний и предусматривалась всеми крупнейшими памятниками права Московского государства.
Судебник 1497 г. вводил смертную казнь за 7 видов преступлений: «коромолу» (крамолу, измену); «подым» (что означает этот термин, не ясно); «зажигательство» (поджог); «государское убойство» (убийство холопом своего господина); церковную и вторую татьбу; «головную татьбу» (похищение людей); преступление, субъектом которого был «ведомый лихой человек» (рецидивист).
Способы исполнения смертной казни в Судебнике не определялись, но, судя по летописям и иным документам, их арсенал был не очень велик. Чаще всего смертная казнь осуществлялась через повешение на дереве, обезглавливание и утопление. Помимо этого, существовали и квалифицированные ее виды, то есть такие, которые были сопряжены с особыми мучениями для осужденного. К ним относились сожжение в срубе, в клетке или на костре, четвертование, при котором казнимому поочередно отрубали руки, ноги и голову, казнь, предварявшаяся битьем кнутом, и некоторые другие.
По Судебнику 1550 г. смертная казнь назначалась за 9 видов преступлений. К пунктам Судебника 1497 г. добавились «градская здача» и мошенничество.
Уложение 1649 г. карало смертной казнью уже 20 преступлений: богохульство; умышленный срыв Литургии; обращение православного в ислам; умысел на жизнь или здоровье Государя; государственную измену; недонесение о государственном преступлении; явку к Царю, членам Боярской думы или другим представителям государственной власти «скопом и заговором», то есть толпой, объединенной «воровскими» намерениями, сопровождавшуюся массовыми беспорядками и насилием; учинение смуты; подделку официальных документов или их использование; фальшивомонетничество; квалифицированную татьбу: церковную повторную (третью) и сопряженную с убийством, в том числе лица, пытавшегося задержать вора; квалифицированный разбой: повторный (второй), соединенный с убийством или поджогом, совершенный лихим человеком; пособничество квалифицированному разбою или его заранее не обещанное укрывательство; поджог; убийство; причинение вреда здоровью, повлекшее смерть потерпевшего; некоторые виды причинения вреда здоровью: в присутствии Государя, на Государевом дворе или в месте нахождения Государя, а также ранение лица, пытавшегося задержать татя, нанесение увечий, совершенное холопом; побои лица, приглашенного или силой заманенного на двор, совершенные холопом хозяина двора; похищение человека; изнасилование.
По способам исполнения смертная казнь по-прежнему делилась на простую (повешение, обезглавливание, утопление) и квалифицированную. Наказаниями, сопряженными с особыми мучениями для приговоренного, являлись сожжение (госпреступления), залитие горла расплавленным металлом (фальшивомонетчикам) и закапывание в землю по плечи (применялось к мужеубийцам). Иногда имели место и другие изощренные виды казни, непосредственно не упомянутые в Уложении, такие, как четвертование, сажание на кол, повешение за ребро и т.д.
Для того чтобы адекватно оценить репрессивность русского уголовного права с точки зрения законодательного регулирования смертной казни, необходимо прибегнуть к сравнительно-правовому методу.
Прежде всего, сопоставим русское уголовное законодательство XIV–XVII вв. с современным ему германским в лице так называемой «Каролины» 1532 г. – Уложения Императора Карла V. Изданная как общегосударственный закон, она признавалась в качестве источника права на всей территории Священной Римской империи Германской нации, в состав которой на тот момент входили Германия, Австрия, Венгрия, Сардиния, Фландрия, Бургундия и некоторые другие земли. Именно на основе Каролины образовалось общее германское право.
Смертная казнь назначалась Каролиной за 29 видов преступлений: богохульство; нарушение «присяги не мстить такими делами и деяниями», за которые может быть назначена смертная казнь; колдовство, связанное с причинением вреда или ущерба; распространение анонимных «пасквильных писем», в которых содержатся ложные обвинения кого-либо в таких «пороках и злодеяниях», за которые оклеветанный мог бы подвергнуться смертной казни; фальшивомонетничество, приобретение и последующий сбыт поддельных денег, предоставление жилища фальшивомонетчикам; подделка печатей и документов; систематическая, особо злостная или в значительном размере подделка мер, весов, гирь, пряностей или иных товаров; скотоложство, мужеложство или лесбиянство; половое сношение с близкими родственниками или свойственниками; похищение замужней женщины против воли ее супруга или непорочной девушки – против воли ее отца, даже если похищенная дала на это свое согласие; изнасилование; прелюбодеяние; двоебрачие; измена, под которой понималась не только государственная измена, но и другие нарушения верности: измена городу, собственному господину, супругу, близкому родственнику и др.; поджог; злостный разбой; умышленное учинение «опасного бунта» против власти; злостное бродяжничество; ведение противоправной «частной войны» с кем-либо; убийство, в т.ч. в соучастии, а также убийство «в запальчивости и гневе»; умышленное убийство матерью новорожденного ребенка и приравненное к нему рождение ребенка без посторонней помощи в условиях, при которых вероятна смерть новорожденного, умышленное оставление матерью новорожденного ребенка, повлекшее его смерть, аборт, совершенный самой женщиной, изгнание живого плода у женщины путем насилия, «вредной» пищи или напитка; умышленное причинение вреда здоровью мужчины или женщины, повлекшее за собой бесплодие; избиение, повлекшее спустя некоторое время смерть; квалифицированные виды кражи; умышленное причинение вреда имуществу, переданному лицу на удержание и сохранение; оскорбление Императорского Величества; освобождение охранником уголовной тюрьмы заключенного; в этом случае к виновному должно было применяться то наказание, которому подлежал отпущенный преступник, в т.ч. смертная казнь; лжесвидетельство; лжеприсягу и умышленное подстрекательство к ней. И лжесвидетели, и лжеприсяжные, которые «подвели или пытались подвести невиновного под уголовное наказание», карались по принципу талиона, то есть должны были подвергнуться «тому наказанию, которое они хотели навлечь своими показаниями на невиновного».
Что касается способов смертной казни, которые нашли отражение в Каролине, то они были следующие: обезглавливание мечом; утопление; сожжение; колесование путем раздробления частей тела преступника колесом, после чего его надлежало публично положить на колесо; повешение на виселице на веревке или цепи; четвертование путем разрезания или рассечения тела преступника на четыре части, которые затем вешались и надевались на колья на четырех проезжих дорогах; погребение заживо с пробитием тела колом (наряду с утоплением, применялась только к женщинам); «публичное мщение».
Одной из примечательных особенностей Каролины является то, что в ряде норм она предписывала «для вящего устрашения» волочить преступника к месту казни «неразумными животными» или предварять смертную казнь терзанием тела преступника калеными клещами или другими телесными наказаниями.
Сопоставляя нормы Каролины, аналогичными положениями русского законодательства, можно утверждать, что даже по сравнению с Уложением 1649 г., не говоря о почти современных ей Судебниках 1497 и 1550 гг., Каролина представляется более суровым законом. Ее повышенная репрессивность, в сравнении с русскими сводами, связана не только с более широким перечнем преступлений, наказуемых смертной казнью, но и с более изощренными ее способами.
Это прослеживается даже в тех моментах, где, казалось бы, имеется сходство правовых воззрений германского и русского законодателей. Проиллюстрируем это на примере кражи.
Ни Судебники, ни Уложение, ни другие русские законы не карали смертной казнью татьбу, учиненную в первый раз. Исключение из этого правила составляли лишь церковная татьба, фактически являвшаяся не столько преступлением против собственности, сколько преступлением против Церкви (церковные воры подлежали смертной казни и по Каролине). В остальных случаях при совершении кражи впервые высшая мера наказания не допускалась независимо от предмета кражи, его стоимости и других обстоятельств. Данный факт, кстати, по-видимому, воспринимался иностранцами как некая «русская экзотика», а потому особо отмечался ими в записках о России.
В Каролине же ситуация с наказанием за кражу выглядит иначе. При определенных условиях, например, если было похищено имущество стоимостью в 5 гульденов или выше либо кража была сопряжена с проникновением в жилище или хранилище либо с использованием оружия, вор мог быть подвергнут смертной казни и за первую кражу.
Наиболее ярко различие в подходах к наказуемости кражи проявляется, пожалуй, в нормах об ответственности за незаконную ловлю рыбы. Если в Германии за воровство рыбы из прудов и водоемов применялись все наказания, предусмотренные за кражу, вплоть до смертной казни, то в Московском государстве, согласно Уложению, то же деяние, даже совершенное в Государевых дворцовых селах, влекло за собой либо штраф, либо иное наказание (максимум – телесное) по усмотрению Государя.
Причем Германия с ее Каролиной вовсе не являлась этаким «кровавым пятном» на карте Западной Европы, поскольку в других ее частях дела обстояли ничуть не лучше. Например, по законодательству таких «оплотов цивилизации», как Англия и Франция, смертная казнь полагалась за не меньшее количество преступлений, причем среди форм казни преобладали квалифицированные.
Так, во Франции лицо могло быть предано смертной казни, как минимум, за 42 преступления, включая, помимо, «классических», например, такие: ношение оружия лицом, не состоящим в гарнизоне или на службе Короля, а также содействие тому, кто носит (Ордонанс 1546 г.); дезертирство (Ордонанс 1534 г.); растрату сборщиками, имеющими в руках государственные имущества, общих и частных доходов свыше определенной суммы (Закон 1690 г.); приготовление к убийству, даже если оно не повлекло за собой никаких последствий, (т.е. фактически только за умысел) (Ордонанс 1670г.); воровство в королевских домах независимо от стоимости украденного (Декларация 1677 г.); отравление независимо от того, наступила ли смерть или нет (Эдикт 1682 г.); сокрытие беременности (Эдикт 1566 г.); злостное банкротство (Эдикт 1607 г., Ордонанс 1673 г.); незаконную печать или сбыт книг (Ордонанс 1563 г., Декларация 1626 г.); нарушение крестьянами права сеньора на охоту (Ордонансы 1386, 1601 и 1607 гг.); повторное бродяжничество в Париже и его предместьях (Ордонанс 1651 г.) и т.п. В литературе можно встретить утверждение, что французский Уголовный ордонанс 1670г. назначал смертную казнь за 115 преступлений.
Что касается Англии, то в конце XV в. – начале XVIII в. смертной казнью в этой стране карались примерно 50 преступлений. В дальнейшем перечень деяний, запрещенных под страхом смертной казни, стремительно расширился, и в XVIII в. по этому показателю Англия «шла впереди всех других стран и по справедливости заслужила название «классической страны смертных казней», а ее уголовное законодательство вошло в историю как «Кровавый кодекс» (А.Кестлер). По своей жестокости не зная себе равных в Европе вплоть до второй четверти XIX в., английское уголовное право предусматривало высшую меру наказания, по одним подсчетам, за 150 преступлений, по другим, – за 240 (А.Кистяковский), а по третьим, – за 350 (П.Акройд). Такие законы, впрочем, нисколько не мешали англичанам кичиться своей «просвещенностью» и говорить о праве Британии нести «свет цивилизации» по всему миру.
Теперь сопоставим практику применения смертной казни в Московском Государстве и странах Западной Европы.
По масштабам казней и их способам русская уголовная политика не идет ни в какое сравнение с западноевропейской. В отличие от последней, карательной практике Московской Руси были присущи здравый смысл, политический такт, дух терпимости и христианского милосердия. Имманентными же чертами уголовного права «просвещенной» Западной Европы были крайняя беспощадность и изощренное изуверство. Можно без преувеличения сказать, что по уровню жестокости Россия и Западная Европа, по сути, представляли собой два абсолютно разных мира.
В Московском Государстве смертная казнь в целом применялась очень умеренно. Смертные приговоры за государственные, религиозные и иные преступления были редкостью и выносились только после тщательного расследования, проведенного с соблюдением всех процессуальных требований. Даже если высшая мера наказания была установлена законом, она чаще всего не назначалась. Смертная казнь также зачастую не приводилась в исполнение в силу древнего обычая «печалования», то есть ходатайства о помиловании преступников, причем не только приговоренных к смертной казни, которым активно пользовалось духовенство. При этом подобный «принцип милости» касался всех категорий преступлений, в том числе государственных.
Одним из наглядных подтверждений того, что смертная казнь в России не была будничным, рядовым явлением, может служить то, что в русских городах отсутствовали – очевидно, за ненадобностью – специально оборудованные стационарные эшафоты и виселицы. Это вам, например, не Лондон с его «тайбернским деревом» – виселицей, принявшей первого осужденного в 1196 г., а последнего – в 1783 г. (к слову, в Тайберне, являвшемся самым популярным местом публичных казней в английской столице, нашли свою смерть от 40 до 60 тысяч человек). В Московском государстве эшафоты строили либо непосредственно перед казнью, либо – гораздо чаще – вместо эшафотов использовали скамьи, «на которых стоит писец с двумя помощниками, и перед ними без особого труда происходит казнь прямо на улице» (свидетельство голландца Н.Витсена, побывавшего в «Московии» в 1664–1665 гг.). Виселицу же просто перевозили на то место, где должна была совершаться казнь (свидетельство чеха И.Давида, посетившего Москву в 1685-1689 гг.).
До середины XVII в. русская государственная власть лишь дважды – в годы Опричнины и Смуты – отступала от привычного гуманного курса, что приводило к резкому увеличению числа казней. Однако при оценке этих событий сквозь призму уголовного права нужно учитывать два принципиально важных обстоятельства.
С одной стороны, и Опричнина, и Смута, сопровождавшиеся разрушением правопорядка, были сравнительно скоротечными и совершенно нетипичными явлениями в истории России, почему и вызывали столь болезненное восприятие у современников и оставили недобрую память у потомков. Но, будучи исключениями, они лишь отчетливее подтверждали само правило, а оно заключалось в стремлении государства к поддержанию законности и в бережном отношении к жизни преступника.
Ярким свидетельством последнего может служить Указ 1637 г. о борьбе с фальшивомонетничеством, являвшемся в то время одним из опаснейших преступлений. В нем отмечалось, что «в прежних летех при прежних Великих Государех» фальшивомонетчиков не щадили, «заливали теми их воровскими денгами горло». Царь Михаил Федорович же заменил высшую меру наказания «торговой казнью», то есть публичным битьем кнутом, «чая того, что они от такого воровства уймутся от наказанья без смертные казни». Но поскольку, как гласил Указ, «те воры нашей Государьской милости к себе не узнали, от такого воровства не унялися», в результате чего «таких воров ныне умножилось, и от такого их многого воровства» пострадали «многие простые невинные люди», попытка отказа от смертной казни за фальшивомонетничество была сочтена неудачной, и правительство было вынуждено пойти на ее восстановление.
Кроме того, масштабы «опричных репрессий» и казней в эпоху Смуты были невиданно высокими лишь по российским меркам. Это становится очевидным даже при поверхностном сопоставлении цифр казненных в России с соответствующими западноевропейскими показателями. Например, за годы «опричного террора», который считается едва ли не классическим образцом «русского деспотизма», было казнено около 3–4 тысяч (по Р.Скрынникову) или 5–7 тысяч (по В.Мединскому) человек.
Что касается второй половины XVII в., то в этот период смертная казнь применялась чаще, чем в предшествующие эпохи. В частности, только за фальшивомонетничество, всплеск которого был вызван неудачно проведенной денежной реформой, было казнено в 1654-1663 гг. около 7 тысяч человек.
Однако даже в своих худших проявлениях отечественная уголовная политика никогда не приближалась к тому уровню кровожадности, который был вполне привычным для «передовых» стран Европы. В средневековых западноевропейских государствах с их системой правосудия счет казненных шел даже не на тысячи, а на десятки и сотни тысяч людей.
В Англии при Короле Генрихе VIII при общей численности населения 4 млн. человек всего за полтора десятилетия только по законодательству о борьбе с бродяжничеством было повешено свыше 70 тысяч «упрямых нищих», подавляющее большинство которых составляли крестьяне, согнанные с земли в ходе т.н. огораживаний. При дочери Генриха VIII, Королеве Елизавете I было казнено порядка 89 тысяч человек. В Германии только один саксонский судья фон Карпцов подписал до 20 тысяч смертных приговоров.
При таком размахе уничтожения людей нет ничего удивительного в том, что неотъемлемым атрибутом всех западноевропейских городов и многих сельских поселений являлись виселицы. Например, они стали настолько яркой достопримечательностью Лондона, что столица Англии получила красноречивое прозвище «города виселиц». Равнение на Лондон старалась держать и английская провинция, и, судя по всему, ей это вполне удавалось. По крайней мере, виселицы и перекладины для повешения «были столь частой приметой британского сельского пейзажа, что первые английские путеводители, изданные для нужд путешественников, использовали их как вехи на дороге». В условиях постоянной насущной потребности западноевропейской юстиции в виселицах вполне объяснимо и даже закономерно появление в Каролине целого раздела, посвященного вопросу о том, «каким образом мастеровые должны ставить или чинить виселицы, в коих нуждаются уголовные суды» (ст. 215–217).
Между тем, не только виселицы красовались в городах Европы. Во многих из них имелись специальные «городские котлы», в которых живьем варили фальшивомонетчиков. Для наибольшего устрашения потенциальных преступников они располагались на самых видных местах, например, прикреплялись к стене городской ратуши.
Особенно чудовищными были религиозные преследования в Европе. Общее число жертв установить более или менее точно невозможно, но, скорее всего, оно составляло несколько сотен тысяч человек.
В частности, в Ломбардии в период с 1504 г. по 1523 г. сжигали по 1000 ведьм каждый год. В австрийском Зальцбурге в 1678 г. было казнено 97 человек, а в швейцарской Женеве в 1515 г. – около 500. В Испании в конце XV в. ежегодно сжигали по 2 тысячи еретиков (в одной только Севилье за 10 месяцев 1481 г. было предано огню 298 человек), а всего испанская инквизиция сожгла 36212 человек. В Шотландии в 1662 г. было сожжено 150 женщин. В Англии в 1659 г. за сношения с нечистой силой было сразу сожжено 110 человек. Только в годы парламентского правления в Англии было казнено до 30 тысяч ведьм.
Однако нигде уничтожение ведьм и колдунов не производилось так упорно, так систематично, так немецки-основательно, как в Германии». В этой стране вообще не было ни одного помещичьего имения, аббатства, города или местечка с собственной юрисдикцией, где бы не жгли ведьм. К примеру, в Оснабрюке за три месяца 1583 г. был сожжен 121 человек, в Эльзасе в 1620 г. – 800 человек, в Страсбургском округе в 1620-1635 гг. – 5000 человек, а в Брауншвейге в 1590–1600 гг. бывали дни, когда сжигали по 10–12 ведьм, и на месте казни стояло так много столбов, что современники сравнивали его с сосновым лесом.
Абсолютный же «антирекорд», навсегда запечатленный на скрижалях европейской и мировой истории несмываемым позором, был поставлен 16 февраля 1568 г., когда инквизиция осудила на смерть как еретиков и их пособников всех жителей Нидерландов, кроме поименно обозначенных. Испанский Король Филипп II утвердил приговор инквизиции и повелел немедленно привести его в исполнение. И хотя этого сделать не удалось, тем не менее было казнено до 125 тысяч человек.
Говоря о жертвах религиозной нетерпимости в Европе, нельзя оставить без внимания то, что таковыми были не только взрослые люди, в том числе глубокие старики, но и дети. В частности, среди почти 1000 ведьм, сожженных в германском графстве Нейссе в 1640–1651 гг., имелись дети в возрасте от 1 года до 6 лет. Эпидемия европейскаго безумия не оставила в стороне даже животных (!). Они также могли быть признаны религиозными преступниками и подвергнуты смертной казни.
На этом фоне показательно почти полном отсутствие в России (в сопоставлении с Европой) гонений за веру, что признают и сами иностранцы, побывавших в Московском государстве. Даже один из самых отъявленных русофобов, Дж.Флетчер, был вынужден признать: «Что касается до преследований по делам веры, то я ничего не слыхал об этом, кроме того, что несколько лет тому назад двое, муж и жена, содержались целых 28 лет в тюрьме… и наконец были сожжены в Москве… Священники и монахи уверили народ, что эти люди были злые и проклятые еретики». Количество казненных путем сожжения в России было настолько мало, что их всех можно назвать чуть ли не поименно! Например, в работе Е.Шацкого упоминается 264 религиозных преступника, казненных за 500 лет – с XIII по XVII в. Даже трагедия Раскола, являющаяся самой мрачной страницей в церковной истории допетровской России, лишь отдаленно напоминает те ужасы, которые творились в Западной Европе.
Что касается способов смертной казни, то и по этому показателю разница между Россией и Западной Европой была колоссальной. Как справедливо указывает С.Познышев, «Россия не знала столь же утонченно-зверских видов смертной казни и тех торжественных обрядов их исполнения, которые практиковались на Западе… Наши казни все-таки не отличались такою продуманной и утонченной жестокостью способов исполнения, как казни западноевропейские».
Смертная казнь в Западной Европе могла осуществляться, в частности, в таких формах, как: сожжение с использованием сырых дров, чтобы огонь медленнее разгорался; сожжение с помощью качелей, при котором осужденный постепенно поджаривался, раскачиваясь на виселице над костром; повешение за шею на широком ремне для продления агонии; повешение на крюке за ребро; повешение вверх ногами; повешение за волосы; повешение за половой член; подвешивание заживо, состоявшее в том, что обмотанного цепями или запертого в клетке преступника вешали на дереве и оставляли умирать от голода, жажды и истощения; иногда для усугубления страданий к его ступням привязывали собак, которые, изголодавшись, начинали пожирать плоть казнимого; окунание головой в кипящее масло; кипячение в воде, вине, смоле или масле; вырывание сердца; вытягивание кишок, при котором вытянутую из разрезанного живота кишку приколачивали гвоздем к дереву и заставляли осужденного ходить вокруг него до тех пор, пока он не умирал; потрошение внутренностей; сдирание кожи; сажание на кол; пробитие груди колом; засечение; побитие камнями; залитие горла свинцом; погребение заживо; замуровывание в стену; прибивание гвоздями к дереву или деревянной статуе; колесование, которое после повешения было самым распространенным видом казни с раннего Средневековья до начала XVIII в.; постепенное рассечение тела на части; растягивание на доске посредством веревок и рвание тела специальными грабельками (так называемой «кошачьей лапой» или «испанским щекоталом»); разрывание лошадьми, состоявшее в том, что руки и ноги осужденного привязывались к постромкам четырех лошадей, которых по сигналу палача погоняли его ассистенты.
Чтобы нагляднее представить, как могло выглядеть лишение преступника жизни в Европе, приведем несколько примеров приговоров и казней за государственные преступления, которые буквально леденят душу своей просто запредельной жестокостью.
В Англии стандартная формулировка приговора за государственную измену к смертной казни, известной как «повешение, потрошение и четвертование», гласила: «Изменника вывести из тюрьмы, уложить на тележку или повозку и доставить к виселице, или к месту казни, где повесить его за шею и вынуть из петли полуживым. Палачу выпустить ему внутренности и их сжечь. Затем отрубить ему руку и тело четвертовать. После этого голову и части тела выставить в каком-либо людном месте по особому указанию, таковыми обычно являются Сити-Гейтс, Лондон-Бридж или Вестминстер-Холл. С тем, чтобы его преступление стало особенно ужасающим для зрителей, палачу, вырвав у него сердце, показать его людям и объявить – вот сердце изменника».
Подобным образом, в частности, был казнен в 1305 г. борец за независимость Шотландии Уоллес. Прикованного к деревянной раме, его протащили несколько миль по улицам Лондона сквозь толпу, швырявшую в него камнями и грязью. На месте казни он был повешен, но не до смерти. Пока Уоллес висел на веревке, у него отрезали половые органы и поджаривали их на жаровне перед ним. Потом ему распороли живот и вынули внутренности, которые также сожгли. Затем палач вскрыл Уоллесу грудь и вынул сердце, после чего он наконец был обезглавлен и четвертован.
Нельзя не отметить, что эта казнь совершалась в Англии на протяжении более 500 лет – с середины XIII в. до конца XVIII в.– и была официально отменена лишь в 1870 г.
Разумеется, не только в Британии господствовали дикие нравы.
Казнь Жерара, убившего основателя нидерландской независимости штатгальтера Вильгельма I Оранского, проходила так: «В первый день его привели на площадь, где стоял котел с кипящей водой, куда погрузили его правую руку, коей было совершено преступление. Назавтра руку отрубили, она упала ему под ноги, и он постоянно натыкался на нее. На третий день раскаленными щипцами раздирали сосцы и руку спереди. На четвертый день раздирали руку сзади и ягодицы. Так непрерывно терзали его восемнадцать дней. В последний день распластали на колесе и «давили» (казнь через «давление» заключалась в том, что на лежащего преступника накладывали столько железа, сколько он мог выдержать, и даже больше, и оставляли в таком положении – А.Р.). Шесть часов спустя он еще просил пить, но ему отказали. Наконец королевского судью по уголовным делам просили, чтобы он отдал приказ задушить убийцу, дабы душа его не впала в отчаяние и не погибла».
В 1593 г. французу Баррьеру за заговор против Короля вначале отсекли кисти рук, затем его терзали раскаленным железом и, после того, как ему, еще живому, переломали все кости, он был сожжен, а его пепел развеян по ветру. Во Франции же в 1610 г. Равальяк – убийца Короля Генриха IV – был казнен следующим образом. Сначала ему сожгли горящей серой руку, которой было совершено убийство. После этого казнимому рвали щипцами грудь, руки, ноги и лили на раны расплавленный свинец, кипящие масло и смолу, а также смесь воска и серы. Наконец привязали к четырем лошадям, которые его разорвали на части.
Аналогичной казни уже в середине XVIII в. (пресловутого века «Просвещения», между прочим) был предан Дамьен, покушавшийся на жизнь Короля Людовика XV. При этом прежде чем определить преступнику способ казни, следователи и судьи повсеместно собирали сведения о том, какие из практиковавшихся во Франции пыток и казней были самыми мучительными.
Что же представляла собой Россия в плане жестокости казней? Единственным периодом, в течение которого в Московском Государстве отчасти восторжествовали западноевропейские карательные порядки, было время правления Ивана Грозного, прежде всего, его опричный отрезок. Первый русский Царь, к сожалению, и впрямь нередко действовал «просвещенно», «по-европейски», не гнушаясь прибегать к самым беспощадным казням. Но это для России было аномальным, из ряда вон выходящим явлением, не отражавшим сущности уголовного права Московского государства. И именно в этом заключается принципиальная разница между русской и западноевропейской уголовной политикой, поскольку то, что для России было эпизодическим исключением, для Западной Европы было довольно обыденной практикой на протяжении столетий.
Если попытаться «разложить по полочкам» различия в практике применения квалифицированных казней в России и на Западе, то они могут быть сведены к следующему.
Во-первых, судя по отзывам иностранцев, посещавших Московское Государство, и прочим источникам, изощренные формы смертной казни в России встречались крайне редко. По утверждению австрийца С.Герберштейна, «если призванный к допросу окажется достойным казни, то его вешают». К другим же казням прибегали только в том случае, если преступники «совершили что-нибудь слишком ужасное». О нечастом применении русской властью высшей меры наказания как таковой говорят и другие «иноземцы».
Во-вторых, по сравнению с Западной Европой перечень употреблявшихся в Московской Руси квалифицированных видов смертной казни был весьма скудным и включал: сожжение; четвертование; залитие горла расплавленным металлом; сажание на кол; окопание в землю; повешение за ребро; колесование; битье кнутом перед казнью; рвание тела клещами с последующим утоплением.
При этом из перечисленных вариантов смертной казни лишь сожжение, четвертование, залитие горла, окопание и сажание на кол совершались периодически. Что касается повешения за ребро, колесования и казни, предварявшейся битьем кнутом, то они если и имели место, то только в единичных случаях. По поводу же такого способа смертной казни, как рвание тела клещами с дальнейшим утоплением, вообще нельзя определенно сказать, применялся ли он в нашей стране хотя бы раз.
И, в-третьих, квалифицированная смертная казнь, как правило, осуществлялась в Московском государстве в «чистом» виде, без каких-либо дополнительных истязаний осужденного. При этом отсутствие зверства было характерной чертой казней не только общеуголовных, но и религиозных и государственных преступников. Даже самые «выдающиеся» злодеи предавались обычной квалифицированной казни. Ограничимся лишь одним примером – смертной казнью С. Разина в 1671 г.
Все современники описывают ее в целом одинаково. Например, в изложении курляндца Я. Рейтенфельса казнь Разина, которую он расценивает для России как «ужасный образец необыкновенного рода казни», выглядела следующим образом: «Стенька, выслушав сперва длинный перечень своих преступлений и смертный приговор, во всеуслышание объявленный судьею, перекрестился, лег на смертную плаху и, последовательно, был лишен правой и левой рук и ног и, наконец, головы. Вот, точно, как погиб медленною смертью, чтобы он чувствовал, что умирает по заслугам, тот, который незадолго до сего внезапно перебил много тысяч людей. Части трупа были затем выставлены на высоких шестах, а торс валялся на земле».
Судя по свидетельствам очевидцев, казнь Разина представляла собой «классическое» четвертование. По западноевропейским стандартам его даже можно назвать примитивным и скучным. То ли дело казнь Жерара или Равальяка! Вот уж действительно, почувствуйте разницу! А ведь казнили не кого-нибудь, а «самого» Стеньку Разина, на тот момент являвшегося, наверное, самым страшным бунтовщиком во всей русской истории.
Примечательно, что столетие спустя другой не менее знаменитый бунтовщик, Е.Пугачев, был подвергнут даже более легкой казни. Приговоренный к четвертованию он фактически был обезглавлен. Вместо того, чтобы сперва отсечь ему ноги и руки и лишь затем голову, он был по монаршей милости вначале обезглавлен и только потом лишен конечностей. Четвертование Пугачева в 1775 г. было последним в истории России.
Отметим и такую деталь. Если в Европе казни часто являлись элементами народных празднеств, фестивалей, ярмарок, и рассматривались обывателями как некое развлечение, в России казнь всегда воспринималась людьми лишь в качестве акта наказания за преступление.
Подытоживая, можно с полной уверенностью констатировать, что по всем показателям – по количеству преступлений, за совершение которых назначалась смертная казнь, по ее способам и масштабам применения – проводившаяся в Московском государстве уголовная политика была несоизмеримо более гуманной и цивилизованной, чем в современных ему странах Западной Европы.
И в заключение, – еще одна мысль из «Народной монархии» И.Солоневича»: «сочиненная нашими «профессорами», «гигантами русской общественной мысли», «властителями русских интеллигентских дум» и воспринимаемая едва ли не в качестве аксиомы «сказка о сусальной Европе и варварской Москве есть сознательная ложь. Бессознательной она не может быть: факты слишком элементарны, слишком общеизвестны и слишком уж бьют в глаза».
А. Рожнов, Симбирск
Монархистъ
