Трагедия Украины. (Из пережитого в Киеве в 1918 г.)
I.
Подписав в Бресте все условия немцев, украинцы торжественно вошли в Киев в качестве победителей. Правда, негласно, накануне, обеспечив порядок, первые вошли в город немцы. Это было 17 февраля по старому стилю.
Придя в Киев, немцы прежде всего вычистили невероятно загаженный при большевиках вокзал. Вычистили, убрали, декорировали и пригласили вечером на танцы тех торговок, что по принуждению помогали в уборке вокзала. За украинскими войсками, вошедшими под предводительством нового военного министра Центральной рады Жуковского, численно возросшими, благодаря привезенным из германского плена, с иголочки одетыми в синие жупаны, новые сапоги и высокие серые папахи, из поддельного барашка, с огромными кокардами украинских цветов, вошли на другой день немцы под командой Линзингена. Продефилировав по городу с музыкой, немцы устроили парад на Софийской площади и начали устраиваться с обычной немецкой аккуратной педантичностью, и неторопливой систематичностью.
В шлемах, при строгой немецкой выправке, размеренным походным шагом враскачку двигалась зелено-серая масса пехоты в виде не то какого-то чудовища Tarasc'а, как описывая его А. Додэ, не то липкой страшной массы гусениц. Тяжкое чувство испытывал я, глядя на низкорослый ландвер, солдат - уже не того исключительного вида schneidiger Militaer, который поражал когда-то своими разводами и парадами на Unter den Linden или у гауптвахты возле Brandenburger Tor. Землистые, усталые лица, обношенное, серое, стального цвета платье, много ленточек железного креста на груди солдат и офицеров - все это указывало на то, что это уже не первой очереди кадровые войска - гордость Вильгельма, что это уже также побывавшие в переделках войска, счастливые теперь своим отдыхом на Украине от ужасов продолжавшейся на Западном фронте бойни. Они явились сюда (на Украину) друзьями, а не врагами: здесь можно будет и отдохнуть, и подкормиться. Лица сосредоточенные, дисциплина образцовая, спокойная приветливость и сознание собственного достоинства.
Как же встретил немцев киевский обыватель? Зажиточный обыватель, так называемый «буржуй», встречал немцев хотя и радостно, но без всякой экспансивности; радость избавления была хотя и искренняя, но без энтузиазма: некоторые дамы совали застенчиво букеты цветов немецким офицерам, но ни подъема, ни восторга мне видеть не приходилось: слишком все устали, да и будущее рисовалось в формах, если и не столь ужасных, как только что пережитые, кошмарные дни большевизма, то все же и много неизвестного таило оно в себе.
С появлением немцев, как по мановению волшебного жезла, без всяких угроз или угрожающих объявлений, исчезли всякие грабежи и насилия. Обыватель вздохнул свободно. Даже поздней ночью стало совершенно безопасно гулять по улицам. Открылись
театры, синема, рестораны, жизнь заиграла быстрым темпом свою вечную суетливую музыку.
Украинцы-патриоты позволили себе роскошь некоторых диких эксцессов, причем, сколько мне было известно, пострадал один студент-еврей, убитый на Подоле неизвестно за что и при совершенно неясных обстоятельствах.
Немцы, изголодавшиеся дома, висели толпами над витринами магазинов с съестными припасами, где выставлены были жареные поросята, гуси, утки, куры, сало, масло, сахар и разные сладости и где все это можно было приобрести без карточек и по сравнительно тогда еще весьма дешевым ценам. На базарах по утрам немцы особенно охотно покупали сало. Они с жадностью жевали огромные куски вкусного малороссийского сала: велика была, очевидно, потребность организма в жирах, от недостатка которых давно уже страдала вся Германия.
Деятельность немцев, особенно в первый период, проявлялась в прокладывании по всему городу телефонного сообщения для своих военно-полевых надобностей. С утра до ночи лазали они с кошками на ногах по телеграфным столбам, все опутывая своими сетями: ни дать, ни взять пауки ткали свои тенета для ловли жирных украинских мух. Порядок в городе сохранялся образцовый, немецкая каска внушала страх перед той силой, которая, чувствовалось, стояла за ней...
Что же делали оставшиеся у власти украинцы-социалисты, чем проявили они свое творчество в момент, когда руки у них были развязаны под охраной немецких штыков, быстро угнавших свирепых большевиков за пределы украинской территории? Небольшие
отряды немцев проникли к концу марта даже в Крым и создали там правительство из местных русских элементов под председательством генерала Сулькевича. Немцы нигде не встретили никаких сопротивлений. Для мирной оккупации огромнейшей территории им понадобилось всего только около 350-400 тысяч человек. Как, наконец, сложились отношения между немцами и украинцами? На эти вопросы необходимо дать краткий ответ, чтобы понять дальнейшую цепь событий.
Наиболее соблазнительной для немцев частью договора с украинскими социалистами, подписанного в Бресте, были пункты, по которым Украина обязывалась дать немцам 60 миллионов пудов хлеба (муку) и право каждого солдата, несущего службу на Украине, отправлять на родину ежедневно посылку в 12 фунтов весом. Конечно, были у немцев у другие намерения, и они взялись за их выполнение настойчиво и интенсивно. Первая задача была воспользоваться огромными складами военного имущества, и сюда немцы направили много внимания и энергии. Вторая заключалась в широком грюндерстве, которое должно было опутать прочной стальной паутиной немецкого капитала экономическую жизнь богатейшего края. Такие умные социалисты, как Видфельд, знали, что и как делать. Становилось страшно при одной мысли, что этим планам
суждено осуществиться.
Но хлеба! прежде всего: хлеба! С этим leitmotiv'ом (главным мотивом) немцы явились в Киев и на Украину вообще. И на этой почве немцы рассорились с кабинетом Голубовича и Центральной радой, т. е. с социалистической-сепаратистской властью и украинским «парламентом», страх за хлеб привел к ликвидации немцами и министерства Голубовича, и Центральной рады. Ибо весьма скоро немцы сообразили, что при хозяйничанье гг. Голубовича и Ко с Центральной радой во главе хлеба-то именно они и рискуют не увидеть вовсе. Они сразу поняли, что при сохранении в силе универсала о социализации земли, при заготовленных еще заботами «селянского министра» Чернова земельных комитетах, крестьяне, вместо того чтобы пахать и сеять, будут делить землю. А немцам нужен прежде всего хлеб, а никак не социализация земли. Наконец хлеб нужно закупить, вывезти и доставить по железной дороге. Дезорганизация же, внесенная Центральной радой и ее министерством во все области управления, в том числе, конечно, и в железно-дорожное хозяйство, угрожала в корне подорвать то жизненное начало и дело, из-за которого только и стоило лишить себя 300 000 армии, столь необходимой Германии на ее западном фронте. Резервы Германии быстро таяли от непрерывных боев на территории
Франции.
Наконец, - и это играло не меньшую роль в охлаждении немцев к сепаратистам-«самостийникам», - немцы, которым нельзя отказать в том, что они внимательно изучали общественную среду и обстановку, прозрели в Киеве расчет «украинизации». В теории, дома, в концентрационных лагерях - это было одно, в Киеве, на реальной украинской почве - они нашли нечто совершенно другое; они увидели то, что их самих привело в немалое изумление.
Теперь же нужно дать себе отчет в том, кто такие были вновь оказавшиеся у власти украинцы, каковы были их силы и. творческие способности, каковы были результаты их деятельности и социального строительства.
Совершенно подобно тому, как в Петрограде Совет рабочих и солдатских депутатов являлся самопроизвольным парламентом, да еще облеченным исполнительной властью, державшим в плену Временное правительство. Так и Центральная рада состояла исключительно из левых элементов, украинских эсеров и эсдеков главным образом, избранных с теми же гарантиями и при тех же технических условиях, что и Совет рабочих и солдатских депутатов в Петрограде.
Отличие было лишь в том, что «министерство» вполне отвечало «парламенту» и в психике и в мировоззрении, - оно, правда, и исходило из недр Центральной рады. До чрезвычайности типично, что с необычайной быстротой устранены были от дел наиболее почтенные и заслуженные деятели украинской идеи, как, например, ее ветеран, глубоко всеми почитаемый педагог, ученый и литературный деятель В. П. Науменко, назначенный Временным правительством попечителем киевского учебного округа. Другой почтенный украинец, Н. П. Василенко, был в это время товарищем министра народного просвещения при министерстве акад. С. Ф. Ольденбурга. Вл. П. Науменко, серьезный ученый филолог и талантливый преподаватель, годами и десятилетиями отстаивавший в своем журнале «Киевская старина» право украинского народа на культурное развитие, заставивший уважать себя даже таких самодуров центральной власти, каким был жандармский генерал Новицкий; человек, который приобрел для украинцев симпатии таких выдающихся деятелей академической жизни в России, как покойные академики А. Н. Пыпин, А. А. Шахматов и Ф. Е. Корш и ныне здравствующий С. Ф. Ольденбург. И вот этот человек, живой памятник 50-летия киевской культуры, оказался не ко двору у
молодой Украины.
Во главе движения стал профессор Львовского университета, ученик Вл. Б. Антоновича, русский украинец М. С. Грушевский. Антонович - двуликий Янус, с кафедры университета проповедовавший одно и бывший в дружбе даже с Новицким, у себя дома, в кружке избранной молодежи проповедовавший другое: ненависть к России.
М. С. Грушевский был последователем Антоновича - домашнего учителя и ненавистника России (эти сведения я получил от другого ученика проф. Антоновича, известного педагога в Киеве, летом 1918 г.). Плодовитый писатель, посредственный ученый, привыкший к Австрии и ее конституционному укладу, он примкнул к левым по мотивам, непонятным и неизвестным, скорее всего желая не утратить некоторой своей популярности. А по всему своему существу он был и остается добрым буржуа в буквальном смысле этого слова, любящим комфорт и уединение своей ценной библиотеки.
Дом проф. Грушевского в Киеве, огромное шестиэтажное здание на Паньковской улице, погиб в огне, зажженный снарядами артиллерии Ремнева; в нем, кроме очень ценной библиотеки М. С. Грушевского, погибло тоже ценнейшее собрание украинских этнографических предметов художника-архитектора Кричевского. Пожар дома Грушевского и пожар огромного дома Багрова на Бибиковском бульваре составили одну из грандиознейших картин эпохи бомбардировки Киева, редкой, полной трагизма красотой этого стихийного бедствия. Трудно допустить, чтобы практичный ум М. С. Грушевского разделял увлечения зеленой украинской молодежи в области ее социологических и социалистических экспериментов. Проще допустить, что, дорожа популярностью, он плыл по течению, бессильный оказать ему серьезное идейное сопротивление.
За Грушевским идут три влиятельных в национальных кругах Украины фигуры: В. Винниченко, С. Петлюра и Н. Порш, все приблизительно одного возраста, -за 40 лет, все социалисты de nomine (по названию) и совершенно не схожие друг с другом ни по складу ума, ни по темпераменту. Общее у них одно: сепаратистские стремления, исходящие, несомненно, из очень различных источников их природы. Винниченко - писатель не без воображения и значительного дарования и таланта, наименее их всех национален по своей сущности, как украинец. По своей страстности и импульсивности это скорее семит, по мистической сложности своей психики - это типичный великоросс, где к идеализму славянина подмешан мистицизм финского знахаря, беспокойный Пэр-Гинт с рефлексией Макса Нордау, сложное mixtum compositum (составная смесь) кухни современного европеизма. Человек импульсивный, страстный и опасный, ибо у него нет слабой стороны в виде задерживающих центров. Ему приписывают формулу: «Украина не хочет самостийности. Тем хуже для нее - пусть пройдет через чистилище большевизма, если это - необходимый путь к самостийности», И он, действительно, не смущаясь, шел на соглашение с большевиками.
Симон Петлюра - трагический символ современной Украины, гораздо более национален; это упрямый «хохол», несколько тупой, хитрый, недоучка и самоучка, но человек с настойчивостью, характером и огромным честолюбием, отравленный ядом случайно свалившейся в руки власти. Не теоретик и не мыслитель - он один умеет организовать и действовать. Черты гайдамачины живы в нем, и немцы знали, кто им может пригодиться в соответствующий момент, ибо Петлюра искусно ориентируется в трудных положениях, умеет влиять на людей и организовать их. Самый умный, рассудительный, расчетливый, наиболее теоретически и политически подготовленный, наиболее дальновидный, скрытный и по-крестьянски себе на уме, хотя и не из крестьянской среды, часто остающийся в меньшинстве в замыкающийся в сознании своей правоты и превосходства, Н. В. Порш раньше других уловил необходимость ориентации самостийности на Антанту, хотя раньше был убежденным германофилом. Другие фигуры украинских самостийников менее ярки и определенны, поэтому они и менее определялись в практической политике и деятельности. Интереснее других А. Мациевич, образованный агроном, В. Леонтович (не социалист), писатель беллетрист и украинец-индивидуалист, С. Ефремов - публицист и историк литературы, трудолюбивый работник и постоянно шедший вперед мыслитель.
В общем у власти оказалась молодежь социалистически настроенная: Д. Антонович - прямолинейный националист, способный, но ленивый, А. Шульгин - работящий и способный молодой сепаратист, Ткаченко - украинец англизированной внешности и слабой мысли, Голубович, о котором речь еще впереди - и другие еще менее известные своей деятельностью фигуры и лица. Из военных сколько-нибудь выдавался, как политически воспитанный украинец по симпатиям, ген. Оберучев, но это был умеренный эсер и не шовинист, и его смыла так же, как и В. П. Науменко, волна левизны и крайнего национализма.
Какие же в этих условиях могли быть плоды мирной работы, общественного строительства? Рассчитанные на успех звонкие фразы, где поносился русский (московский) централизм, - на них делал свою карьеру М. С. Грушевский. Универсал о самостоятельности Украины, как плод усилий закулисной деятельности В. Винниченко и его компании. Универсал о социализации земли, как легкий и дешевый продукт коллективного творчества. В практической сфере деятельности всё это сводилось к жалкой борьбе с безобидными вывесками, которые перекрашивались в национальные цвета - синий и желтый и переводились на украинский язык. Много и долго возились с красивым, ампирным двуглавым орлом на здании Педагогического музея на Большой Владимирской улице, выстроенном С. Могилевцевым и захваченном Центральной радой вопреки всякому закону. К зданию в стиле ампир никак не подходил новый украинский государственный герб, так называемый знак Владимира Святого в виде трезубца: сделали несколько проб и, по счастью, бросили это бесплодное усилие. В существе своем все начинания сводились лишь к крикливым декларациям, выбрасыванью известных флагов, лозунгов, в области же практики и реальных житейских отношений, возьмем ли мы область управления, суда, землеустройства, ровно ничего не было сделано, кроме введения украинского языка в делопроизводство.
Так же, как и к коренной России, социализация земли кончилась грабежом имений, насилиями, издевательствами, иногда убийством помещиков. Так, например, в Черниговском уезде была зверски убита целая семья помещиков Комаровских из 12 человек. Когда тяжко раненые, недобитые несчастные умоляли дать воды, убийцы отвечали: «Подохнешь и так»... В семи верстах от Чернигова убиты были мои родственники, отец и сын Дзвонкевичи. Моему двоюродному деду, старику, было 93 года, а его сыну - за 60 лет, причем этот последний более 30 лет своими руками обрабатывал свою землю, пахал, косил, вставал с восходом солнца, - словом, целиком жил обычной жизнью заправского крестьянина.
Людей убивали, усадьбы горели и разорялись, а социализация оставалась пустым звуком. Украинские крестьяне, собственники земли, особенно зажиточные, а таких на Украине было весьма много, были поголовно против опасных затей социализации, так же, как и против земельных комитетов, но, боясь мести, молчали и не возражали против сознаваемого озорства и безобразий: раздела скота, хлеба помещичьих экономий и пр. Когда мне лично приходилось беседовать с теми из них, кого я знал с детства, они
потихоньку признавались: «Мы бы вам всех их выдали, смутьянов и грабителей, только
на одном условии: чтобы они больше к нам не вернулись». Боязнь мести определяла весьма многое в отношении к происходившей кругом анархии.
В украинской интеллигенции сказалась общая черта с русской интеллигенцией: партийное доктринерство вытравило всякое представление о реальных жизненных взаимоотношениях явлений и, упрямо губя свою родину и свое собственное будущее, украинцы, как и русские, создали себе кумиров из сухих формул и лишенных внутреннего содержания форм и трафаретов.
Пользуются ли национально настроенные украинцы доверием широких масс населения, во имя которых они действуют и именем которых так часто злоупотребляют? Пользуется ли «украинизация» симпатиями широких масс населения Украины? Нужно раз хотя бы высказать ту истину, что в той исторической стадии, в какой жило тогда население Украины, оно было более чем равнодушно ко всяким попыткам и затеям украинизации. Украинцы слишком много лгали на эту тему. Городская демократия к украинизации школы, например, относилась просто отрицательно. Как показали грустные события и переживания Киева, Харькова, Одессы, население городов везде имеет явную склонность к большевизму, а деревня везде жаждала одного: земли!
Тот, кто обещал землю, и являлся властителем деревни. И впредь проблема власти остается открытой в той же плоскости: только тот создаст власть и на Украине, и в России, кто укрепит право на землю за крестьянством и создаст гарантию от социализации и всяких видов экспроприации.
Украинские эсеры, составлявшие большинство в той массе интеллигенции или, лучше сказать, полуинтеллигенции, которая служит в земствах, кооперативах, чиновниками в разного рода правительственных учреждениях и т. п., обещали всю землю крестьянам. Это - единственное действительное средство получить голоса деревни. И это нужно иметь в виду для понимания дальнейших развернувшихся событий.
Если еще нужно беспристрастное свидетельство полного провала идей «украинизации» и «сепаратизма», то следует обратиться к вполне надежному я беспристрастному свидетельству немцев, которые были заинтересованы углублением «украинизации» для успеха расчленения России. Через два месяца пребывания в Киеве немцы и австрийцы, занимавшие Одессу, посылали обстоятельный доклад в Берлин и Вену в совершенно тождественной редакции. Немецкое высшее военное командование, составившее этот доклад (я имел его в руках только на полчаса и имел возможность лишь бегло просмотреть этот обстоятельный и интересный документ), доносило, что из всех учреждений на Украине единственно стоящее на высоте задачи и имеющее авторитет среди населения - это суд и его деятели, все же остальное далеко не на высоте задачи. Если немного усовершенствовать устаревшие в некоторых областях законы, то, опираясь на суд и военную силу, можно управлять страной.
Далее доклад красноречиво доказывал, что существующее правительство не в состоянии водворить в стране необходимый порядок, что из украинизации практически ничего не выходит, ибо население стремится к русской школе, и всякий украинец, поступающий на службу, хотя бы сторожем на железную дорогу, стремится и говорить, и читать по-русски, а не по-украински. Общий же вывод был тот, что желательно объявить открыто и легально оккупацию края немецкой военной силой. Это было в 20-х числах апреля 1918 года. Да и в практике своей немцы мало внимания и уважения уделили украинскому языку: объявления свои они печатали на русском языке, если учились, то учились русскому, а не украинскому языку и т. д. Пробежав вышеупомянутый документ, я понял, что дни Центральной рады и министерства Голубовича сочтены,
III.
Вокруг генерала Павла Петровича Скоропадского сгруппировались все антисоциалистические элементы Украины, начиная от крупных помещиков и кончая мелкими земельными собственниками-крестьянами «хлиборобами», все политические партии правее социалистов, начиная от кадетов. Это был достаточно сплоченный антисоциалистический блок без партийных разномыслии и без национальной розни. За ним дошли и русские, и евреи, и украинцы, и поляки, и кадеты, и октябристы. Но что бы ни говорили враги Скоропадского, в основе организации «хлиборобов», которая на съезде 29 апреля объявила генерала Скоропадского гетманом всея Украины, была сильная группа настоящих крестьян-собственников, для которых смертельной угрозой был универсал о социализации земли. Переворот от народной украинской республики к гетманству мог совершиться, конечно, только при содействии и с согласия немецкой власти, так как какими-либо собственными реальными силами ген. Скоропадский не располагал. Сделано все было чрезвычайно аляповато и грубо: немцы даже не соблюли decorum'а (внешней прикрасы) нейтралитета. Дело с внешней стороны обошлось так.
В теплый, благоуханный, апрельский день, около 3 часов пополудни, к зданию, где заседала Центральная рада, т. е. к Педагогическому музею на Владимирской улице, направились небольшие отряды немецких солдат. Двумя шеренгами солдат, поставленными поперек широкой улицы, отгородили участок против Педагогического музея, - первой со стороны Фундуклеевской улицы, второй - от Бибиковского бульвара: подходы к зданию, где заседала Центральная рада, были отрезаны. Небольшой отряд немецких солдат под командой офицера вошел в здание Центральной рады. Через час, самое большое-1 1/2, из здания Центральной рады был выведен арестованным премьер Голубович и увезен в карете вниз по Фундуклеевской улице. Я наблюдал за этими наружными операциями, стоя на углу Фундуклеевской и Владимирской улиц, в рядах небольшой группы лиц, случайных прохожих и выбежавших из кафе отеля Метрополь с противоположного угла по диагонали. Было около 4 часов дня, послеобеденное для киевлян время. Ко мне подошел пристав. В., бывший очевидцем того, что произошло внутри здания Центральной рады, так как мой знакомый был в числе публики, присутствовавшей на открытом заседании рады. Вот рассказ очевидца, постороннего наблюдателя.
«Маленький отряд вооруженных немецких солдат вошел в зал заседания рады, оставив стражу у всех выходов залы. – «Руки вверх!» - скомандовал немецкий офицер. Все подняли руки, кроме проф. М. С. Грушевского, который смущенный остался сидеть на председательском кресле. Выпустили сначала публику, проверяя документы, потом членов рады, задержали только некоторых членов правительства».
Потом я узнал некоторые подробности. Не обошлось без издевательства. Так, министра иностранных дел - 20-летнего юношу, студента 2-го или 3-го курса, поставили лицом в угол и велели не двигаться. Был произведен обыск, выемка документов, причем обыску подвергся и стол председателя рады; проф. М. С. Грушевского.
После увоза немцами премьера Голубовича я поднялся вверх по Владимирской на Софиевскую площадь. Туда скоро хлынула с Крещатика по Софиевской улице значительная толпа народу и скоро подъехал в автомобиле ген. П. П. Скоропадский, только что прокламированный «хлиборобами» гетманом. Он был в черной черкеске с георгиевским крестом на груди. Его стройная, красивая фигура и красивый, римский профиль производили свой эффект. На площади, перед колокольней Софиевского собора, отслужен был молебен. Картина была очень красивая при мягких лучах на закате стоящего весеннего солнца. Голубое небо, свежая весенняя зелень... Серьезный и торжественный звон колоколов...
Долго не расходились толпы любопытных городских обывателей, среди которых выделялись группы серьезных, настоящих крестьян «хлеборобов». В настоящих, бытовых своих костюмах, с «вышиваными сорочками», в «чемирках», они долго еще служили предметом всеобщего внимания.
К ним подходили, их расспрашивали, говорили они настоящим народным, образным, часто полным юмора украинским языком. Такими же были, наверное, их переяславские предки, заключившие договор с Россией. Много уравновешенности, спокойствия, привычки к невзгодам и упорному труду выражали эти настоящие хозяева Украины.
IV.
Так чисто и гладко, без единого выстрела с чьей бы то ни было стороны, ликвидирована была Центральная рада к общему удовольствию, особенно киевлян, которые относились к украинскому парламенту с нескрываемым недружелюбием, ничего путного от него не ожидая. Переворот произошел мирно и без пролития крови. Украинские социалисты бросились к всемогущему, умному генералу Гренеру, умоляя его оставить им власть. Мне пришлось слышать, категорически утверждать этого не берусь, что украинцы вели себя без всякого достоинства, приносили в жертву свою программу, особенно земельную, но генерал Гренер остался неумолим и отвечал украинцам: «Слишком поздно».
Переворот, как мы видели выше, вовсе не нуждался в военной организации, об этой стороне дела, почти не требовавшей усилий, позаботились немцы. Но гражданские силы заговора собирались так открыто и свободно, что у нас в квартале об этом, что называется, щебетали «воробьи на крышах». Организация власти не давалась в руки неопытным абсолютно в политической жизни провинциальным профессорам, ученым, земцам и разного рода чиновникам. Долго ещё возились на «конспиративной» квартире д-ра Ю. В. Любинского с составлением «министерства».
`
Наскоро объявленного председателем совета министров доброго и симпатичного любителя лошадей Н. Н. Сохно-Устимовича сменил скоро временный премьер проф. Н. П. Василенко, а тем временем послали гонцов разыскивать (Намеченного в постоянные премьеры известного земского деятеля, Феодора Андреевича Лизогуба, который очень медлил со своим приездом в Киев. Нескоро, однако, кабинет окончательно сконструировался (1) и приступил к своей работе.
`
(1) Первый кабинет был в таком составе: председатель Совета Министров и мин. внутр. дел - Ф. А. Лизогуб, министр юстиции - М. П. Чубинский, мин. нар. пр. - Н. П. Василенко, мин. финансов - А. К. Ржепецкий, мин. земледелия и продовольствия - Ю. Ю. Соколовский, мин. промышл. и торг. - С М. Гутник, мин. труда - Ю. Н. Вагнер, мин. здравоохранения - Ю. В. Любинский, госуд. секретарь - И. А. Кистяковский, военный министр - ген. Рогоза, мин. иностр. дел - Д. И. Дорошенко, мин. путей сообщ. - инж.
А. И .Бутенко, мин. исповеданий - В. В .Зеньковский.
Эпилогом отношений немцев с украинцами-социалистами был судебный процесс, который должен был оправдать образ действий немецкой власти по отношению к правительству и Центральной раде. Судили действия премьера Голубовича, Гаевского и других второстепенных лиц. Я не буду рассказывать здесь перипетий известного главного процесса, где д-р Трейде, немецкий обвинитель, не пожалел красок, чтобы изобразить полную фигуру Голубовича и его деяний. Голубович в своем последнем слове наивно просил судей: «не судите по мне о моей партии». Так бесславно окончила свои дни Центральная рада и ее правительство.
V.
События развивались с такой фееричной быстротой, что за ними трудно было поспевать мысли и психике неподвижного и непривыкшего к политическому мышлению обывателя, а жизнь требовала решения на каждом шагу.
Как смотреть на coup d'etat (государственный переворот), в центре которого стояла фигура ген. П. П. Скоропадского? Идти или не идти работать в создавшихся условиях? «Немецкий ставленник!» - «Изменник России!» - «Изменник Антанты!» Не было, кажется, достаточно сильно клеймящих эпитетов в устах непримиримых, прямолинейных российских патриотов. В. В. Шульгин и его единомышленники покинули Киев и уехали на Дон. Менее прямолинейные подходили к вопросу спокойнее, стараясь оценить объективно сложившиеся обстоятельства и создавшуюся общую обстановку и в них искать выхода в будущее. Рассуждали приблизительно так:
1) Не мы виновны в появлении немцев. Но немецкая оккупация Украины - объективный факт, которого никак не выкинешь из истории Киевской Руси.
2) Немцы согласны на образование местного правительства из умеренных элементов. Они берутся своими силами обеспечить порядок внутри, не допустив разлития большевизма и оградив Украину от его проникновения извне.
3) В случае отказа в сотрудничестве немцы, очевидно, объявят Украину легально оккупированной страной. Мы не в состоянии, совершенно бессильны оказать какое-либо сопротивление иноземной силе. Немцы, как это было в Бельгии и в Польше, вывезут все,
что только можно: и в первую голову хлеб и все огромные запасы и склады военного материала и имущества, которым набиты были интендантские склады Украины. И это последнее едва ли в интересах края и будущей России, вера в которую не покидала, едва ли это также в интересах Антанты и незаконченной еще войны, ибо борьба самая ожесточенная и тяжкая на западном фронте еще продолжалась.
Сомнения, как известно, громадным большинством разрешены были положительно, т. е. в сторону сотрудничества и поддержки генерала П. П. Скоропадского.
VI.
В положении Украины были черты, которые не позволяли питать особого оптимизма насчет будущего. В Киеве остался написанный мною в июле 1918 года литературный документ, предназначавшийся для французской прессы, известный группе моих друзей, где, на основании анализа положения «самостийной» Украины, я предсказывал скорую трагическую развязку и приурочивал ее определенно к моменту победы союзников над немцами на Западном фронте. Отнюдь не с целью подчеркнуть здесь свою прозорливость упоминаю я об этом, а исключительно для того, чтобы подчеркнуть основную и роковую ошибку в оценке положения деятелями гетманского периода на Украине. Даже такие, несомненно умные люди, как И. А. Кистяковский и др., были убеждены непоколебимо в торжестве немецкого оружия. «Немцы в августе возьмут Париж, я в этом убежден», - говорил Кистяковский. И это убеждение, к сожалению, разделялось почти всеми.
Не этой ли атмосферой объясняются известные заявления П. Н. Милюкова, сделанные им в Киеве. А если такой опытный политический деятель и глубокий знаток международных отношений мог ошибиться в оценке политической конъюнктуры, то насколько это просительней людям менее широкого опыта и кругозора!
`
Из указанной выше основной ошибки русских политических деятелей на Украине проистекали ошибочные выводы:
1) Украина может рассчитывать на немецкие войска до формирования своей, новой армии;
2) Украине предстоит длительный период самостоятельного существования, ибо таково направление берлинской политики.
Это иллюзорное сознание обеспеченного спокойствия за немецкими штыками заставляло не торопиться с выработкой сеймового закона. По этой же причине не торопились и с аграрный вопросом и аграрными законами. Оттого тянули скучную канитель мирных переговоров с большевистской мирной делегацией, возглавлявшейся Г. X. Раковским.
VII.
Каково же было внутреннее положение страны, наводившее меня на самые грустные выводы уже с конца июня месяца? Прежде всего необходимо констатировать тот факт, что аппаратвласти был в конец разрушен на Украине, как и в коренной России. Новый аппарат создавался в невероятно тяжелых условиях. Из элементов, которые всю жизнь свою были в оппозиции правительству и вовсе не были воспитаны в власти, трудно было ее конструировать: они вносили лишь разложение и раздражение, дискредитируя самое власть, как таковую. Новые представители власти не умели, часто при лучших намерениях, подойти вплотную и авторитетно к новому для них делу. Старые же деятели, часто вновь призванные к власти, применяли слишком старые и ненавистные приемы управления.
Такие губерниальные старосты (губернаторы), как, например, А. В. Десницкий (в Мелитополе) из старых земцев, Пищевич (в Херсоне), сразу выдвинувшиеся своей деловой распорядительностью, были большой редкостью.Выше мы уже упоминали о крайнем недостатке следственных властей и о расстройстве судебных функций. Как курьез, можно привести случай, когда ревизия камеры мирового судьи установила такой факт: мировой судья (из новых, назначенных при Центральной раде) разобрал всего лишь одно дело о своем собственном разводе со своей супругой.
Анархия сдерживалась одной силой - немецким оружием. Как же держали себя немцы в украинской деревне? Все зависело, конечно, от личного командного состава. Мне пришлось лично наблюдать немцев, бывших на постах в деревне Каневского у Киевской губ., которые не вызвали раздражения у населения и не оставили по себе дурных чувств. За все те продукты, которые они брали у населения, они исправно платили и ничем населения не обижали.
В других же местах, - я читал об этом ряд подробных донесений и следственных протоколов, - шел прямой, бесстыдный и циничный грабеж. Были случаи во многих местах, когда помещики пользовались немецкой силой для восстановления своих прав и в особенности возврата своего ограбленного имущества (движимости). Это приводило иногда к таким конфликтам, что немцам приходилось пускать в ход артиллерию.
В общем же население подчинялось насилию в сознании своего бессилия. «Что делать, барин?» - говорили явившиеся из деревни крестьяне, «немцы требуют сено по 1 рублю за пуд, а стоит оно по 8 рублей; берут сало и платят по 1 рублю за фунт, а в городе
Чернигове цена пять рублей. Как тут, скажете, быть?»
Австрийцы были хуже немцев, у них конфликты с населением были чаще, чем у немцев, чаще были и жестокие репрессии, вызывавшие глубокую анархию и разложение деревенской жизни. Но там действовала иноземная сила.
Но еще хуже, разлагающе действовали появившиеся местами добровольческие карательные отряды (офицерские?). 29-30 июня я лично имел случай наблюдать возникновение крупных беспорядков, вызванных действиями карателей, в Каневском уезде Киевской губернии. В с. Б. Букрине в помещичьей усадьбе жила моя семья. Вечером 29 июня я приехал в Букрин и застал свою 15-летнюю дочь страшно взволнованной. Дело заключалось в том, что накануне, за два-три дня, в усадьбу нагрянуло несколько людей в военной форме (офицеров), арестовали нескольких крестьян, на которых падало подозрение в грабеже имущества экономии (имевшее место в период господства Центральной рады), арестованных крестьян связали, били и истязали. Вели себя военные люди чрезвычайно нагло и грубо. Требовали пищи, пили и ели и, конечно, ничего за принесенные им продукты не платили. Со слезами на глазах рассказывала дочь, как на ее глазах офицер побил девочку лет 12, которая принесла ему хлеба и приветливо, с поклоном подала ему.
Офицеры скоро уехали, а в соседнем с. М. Букрине крестьяне, узнав об экзекуции в Б. Букрине, взялись за оружие и образовали вооруженную банду, которая начала свои агрессивные действия против жившей в своей усадьбе семьи помещика Д. Напуганные обитатели убежали в соседний лес, где и провели в страхе всю ночь. На другой день крестьяне того же Букрина, с которыми Д. был всегда в самых хороших отношениях, помогли им, забрав кое-что из имущества, выехать на подводах на пароходную пристань.
Ожидая возможных осложнений и в Б. Букрине, я выехал утром 30 июня на лошадях в Ходоров к пароходной пристани, но туда добраться уже было невозможно, ибо Ходоров оказался в районе военных действий между прибывшим из Канева небольшим военным отрядом с уездным старостой (прежний исправник) во главе, и восставшими крестьянами, которых оказалось уже к этому времени около 1 000 человек. Шла пулеметная и ружейная перестрелка. Во время этих военных операций был тяжело ранен уездный староста, отряд его был разбит и на лодках бежал за Днепр в Полтавскую губернию. Ходоров был занят повстанцами. Пришлось нам возвращаться обратно и ехать на Переяслав, что и удалось без всяких осложнений.
Обо всем мною виденном и слышанном в связи с этой историей, мною был представлен немедленно подробный письменный доклад министру внутренних дел Ф. А. Лизогубу. Мне неизвестно, чтобы были предприняты какие-либо меры для обуздания карателей и против карательных экспедиций вообще. Известно стало, что для усмирения разросшегося восстания вызваны были немцы, а их методы действий в этих случаях бывали решительные, однако едва ли способные внести успокоение в деревню, ибо усмирение это совершалось далеко не мерами убеждения и кротости.
Я передавал свои наблюдения молодому помещику Полтавской губернии К., возмущаясь карателями и бездействием по отношению к ним власти.
«Ничего! так им и надо... немцы миндальничать не будут, а за грабежи тоже не мешает проучить...» Я просто остолбенел от такого ужасного непонимания обстановки и грозных перспектив. Увы! Такой случай отношения не являлся далеко единичным или изолированным. Эгоизм, корыстолюбие, желание использовать обстановку в своих личных целях и выгодах были слишком заурядным явлением у помещиков.
Так возникали беспорядки в совершенно мирных уголках. Там, где восставшие брали верх рад слабыми отрядами карателей или где восставшим попадали в плен офицеры, даже не принимавшие участия в карательных действиях, - там повстанцы распоряжались с ужасающей жестокостью, напоминающей гайдамачину. У нас были донесения, что штопорами вытягивали кишки у несчастных жертв народной ненависти и жестокого самосуда разъяренной толпы.
Я глубоко убежден в том, что не будь тогда налицо немецкой силы, гетманская власть была бы легко сметена еще в июне-августе 1918 года. Трудно, конечно, поддается определению роль социалистической пропаганды в организации восстаний; конечно, отрицать совершенно (как многие это делают) ее значения нельзя, но я указал выше на реальные факты и причины крупных волнений и беспорядков, возникавших в весьма мирной обстановке, вне всякой идейной пропаганды.
Я уже упоминал, что мне неизвестно, какие меры принимались против действий карательных отрядов и вообще принимались ли таковые, я упоминал также о легкомысленном, открытом одобрении действий карателей некоторыми помещиками, но я a priori (наперед) думаю, что власть не имела достаточной силы и авторитета, чтобы бороться с этим явлением. К не прекращавшимся волнениям деревни в конце августа присоединилась еще железнодорожная забастовка, Поддержанная, а быть может, даже и организованная на огромные денежные средства, затраченные большевиками. Городская демократия повела атаку на правительство, а национальный украинский блок начал оказывать большое и успешное давление на терявших под ногами почву немцев.
Совет министров гетмана являл о ту пору картину полной неработоспособности. Голоса в Совете неизменно делились ровно пополам: было очевидно, что две половины Совета расходятся между собой в самых основных пунктах и принципах. Положение было катастрофическое. К внутренней неурядице присоединялась напряженная и успешная пропаганда большевиков.
Министром внутренних дел был в этот период уже не безвольный Ф. А. Лизогуб, а И. А. Кистяковский, наиболее яркая фигура во всем министерстве гетмана, умный, талантливый и чрезвычайной работоспособности человек. Он из сил выбивался, стараясь укрепить власть, что отчасти, особенно в провинции, ему и удавалось, но объединить кабинет на единственно спасительной в тот момент политике твердой власти было невозможно, и такие влиятельные министры, как, например Н. П. Василенко, деловой С. М. Гутник, симпатичный и гуманный В. В. Зеньковский, шли определенно против Кистяковского, увлекая за собой ровно половину Совета министров. Повторялась трагедия власти Временного правительства в Петрограде, и несмотря на предупредительный, яркий опыт историй, люди упорно держались пути политической маниловщины и невозмутимого прекраснодушия.
Но весьма понятно, что в создавшихся условиях работа министерства не была и не могла быть продуктивной. В самом начале своей деятельности на боевом посту министра внутренних дел Кистяковский все свои усилия употреблял на привлечение к практической, созидательной деятельности местных национальных украинских деятелей. Но, к сожалению, на этом пути он потерпел почти полную неудачу, ибо все это были в большинстве своем люди, привыкшие к беспочвенной оппозиции, и они, за весьма редкими исключениями, оказались неспособными к простой, деловой работе. Как я уже выше упоминал, особенно трудно было наладить аппарат местной власти: с фатальной неизбежностью приходилось возвращать к власти и вербовать для кадров новой власти людей опыта старого времени, которые были к тому же настроены очень озлобленно всеми предыдущими событиями. И люди начинали действовать по-старому, забывая, что изменилась не только обстановка, в которой, приходилось работать, но и, самое главное, обывательская психика. Не будучи вовсе реакционером, И. А. Кистяковский быстро создал себе репутацию крайнего реакционера, чем восстановил против себя как русские либеральные элементы, так и украинских националистов. И причина здесь лежала не в существе дела, а в крайней распущенности языка и резкости слов, которыми И. А. Кистяковский кстати и некстати, т. е. без всякой к тому нужды, раздражал имевших с ним дело лиц и целые общественные группы (2).
(2) Для примера можно привести такой эпизод. После речи Кистяковского в Одессе ему кто-то сказал: «Что же это, - возврат к временам Плеве?» - «Передо мной и Плеве, и Сипягин скоро окажутся мальчишками», - не моргнув глазом, ответил Кистяковский.
Справедливость требует сказать, что словесные злоупотребления были в моде в этот период, и их позволяли себе деятели весьма почтенные и уважаемые. Большой заслугой Кистяковского была прямая, открытая борьба, объявленная им большевикам, причем он храбро брал на себя весь odium за прямые и откровенные средства этой борьбы. Несчастье заключалось в том, что он не умел отфильтровать чистый большевизм, не сумел создать условия, при которых за ним пошли бы для этой борьбы левые, не большевистские фракции и партии оппозиции.
Повторяю, И. А. Кистяковский, оставаясь на немецкой формуле «самостийной Украины», вел совершенно добросовестно борьбу с большевизмом, как интернациональным, возглавляемым Кремлем, так и с большевизмом национальным, возглавляемым Петлюрой и его революционным штабом. Первый, международный большевизм имел своим представителем в Киеве Г. X. Раковского, стоявшего во главе мирной делегации и занятого совсем не мирными делами. На наиболее вредных деятелей из этой группы и были направлены удары Кистяковского.
Если я говорю о большевизме национальном, то здесь нужна некоторая оговорка. Среди Национального союза были настоящие большевики-украинцы, и от них первым был украинский писатель, талантливый и страстного темперамента агитатор В. К. Винниченко. С. В. Петлюра, хотя и не был большевиком, но работа его агентов по подготовке восстания против германской власти, равносильна была отдаче Украины во власть большевиков, что и подтвердили блестяще события ближайших месяцев.
Препятствием, ставшим на пути гетманской власти, в этой борьбе ее с большевиками, стали немцы. Это необходимо особенно подчеркнуть, ибо украинская эпопея была лишь частностью общей картины. Немцы импортировали большевиков в Россию, поддерживали их в течение 1918 года всюду - в Москве, Киеве, Одессе - безразлично. Вспомним, как снисходительно отнеслись немцы к убийству гр. Мирбаха в Москве. Немецкий посол на Украине фон-Мумм очень нервничал, видя, сколь мало реагировала центральная власть на убийство Мирбаха.
В распоряжении украинского министерства внутренних дел были материалы, содержавшие неопровержимые доказательства, показывавшие, что члены большевистской мирной делегации ведут усиленную пропаганду большевизма на Украине, не жалеют миллионов «керенок» на организацию железнодорожной забастовки и на организацию вооруженного восстания. В начале октября 1918 г. И. А. Кистяковский докладывал Совету министров, что немцы препятствуют ему арестовать известных своей преступной деятельностью опасных большевиков и требуют освобождения других (1). И. А. Кистяковский тогда же сделал заявление, что в создавшихся условиях он слагает с себя ответственность за безопасность и спокойствие Киева.
(3) В архиве государственной канцелярии должен был сохраниться документ - проект заявления Совета министров немецкому главному командованию, написанный мною в самом заседании Совета. И. А. Кистяковский предпочел вести устные переговоры.
`
В то же время немцы потребовали освобождения арестованного Петлюры. У меня имеются точные доказательства, что С. В. Петлюра был освобожден гетманом Скоропадским по настойчивому требованию немцев. У меня имеется письмо ко мне П. П. Скоропадского, где на прямой вопрос мой об этом (по поводу письма, опубликованного С. К. Моркотуном в осенью 1919 года), П. П. Скоропадский ответил, что он вынужден был освободить Петлюру по настоянию немцев, угрожавших в противном случае освободить его силой.
Есть данные о деятельности С. В. Петлюры, еще в качестве председателя земской управы, когда в огромном здании земской управы на Владимирской улице открыто съезжался и, работал по организации анти-гетманской пропаганды весь штаб украинских
социалистов-революционеров, штаб будущего восстания Петлюры.
В письмах ко мне П. П. Скоропадский сетует на то, что полиция не могла дать ему в руки материала, достаточно уличающего Петлюру. Я же весьма склонен думать, что, останься на посту министра юстиции А. Д. Романов, материала для обвинения С. В. Петлюры нашлось бы достаточно, даже несмотря на защиту его немцами.
Мне представляется, что вся политика немцев на Украине сводилась к тому, чтобы поддерживать в стране состояние неустойчивого равновесия, для того чтобы в любой момент чашка весов, на которую немцы положили бы гирю своего влияния, могла накренить весы истории туда, куда по тем или иным соображениям это желательно было бы немцам. Достаточно в этом смысле обратить внимание на следующие оригинальные, чтобы не сказать более, комбинации: немцы не только поддерживали материально, но и помогали формированию офицерских отрядов так называемой Южной армии, и в то же время немецкие офицеры-инструктора находились в большевистских отрядах, дравшихся против офицеров русской армии.
Немцы как бы сознательно поставили себе целью - уничтожение русского офицерства, и взятие Киева большевиками в 1918 году имело непосредственным результатом избиение русского офицерства.
Необходимо еще напомнить, что те же немцы постоянно и намеренно путали карты при переговорах Украины с Крымом, чтобы и здесь как-нибудь невзначай не было достигнуто какого-нибудь соглашения. Divide et impera (разделяй и властвуй) было их лозунгом. А русские Украины и Крыма, серьезно вообразив себя двумя государствами, вели таможенную войну между собой, будто кому-то было полезно, чтобы в Крыму гнили продукты, когда в Киеве на них стояли безумные цены. Позорная страница!
Когда немцы стали нажимать на Скоропадского, настаивая на создании левого кабинета с преобладанием националистических элементов, для меня стало совершенно ясно, что немцы, не чувствуя за собой силы удержать далее Украину в сфере своего исключительного влияния, возвращаются к общей своей политике разложения России, ибо сомнения не могло быть в результате работы левых элементов. Этот результат был фатально неизбежен и резюмировался он кратко: Украина должна быть большевистской. Не могло быть сомнения и в том, что в соответствующий момент немцы предадут и «гетмана всiеi Украiни». Если и сомневался, быть может, то не хотел этому верить сам гетман.
VIII.
Вообще же немцы играли с Украиной так, как кошка играет с мышью: то придавит, то даст побегать и насладиться иллюзией свободы, зорко следя в то же время, чтобы добыча не ушла от стола хищника-победителя.
В сфере промышленно-экономической и финансовой они все держали в своих цепких руках, опутывая на будущее время Украину густой сетью, расставленной немецким промышленным капиталом с его активным грюндерством, агентом которого был в Киеве
небезызвестный г. Добрый.
Напрасно выбивался из сил, стараясь отстаивать свою финансовую независимость, добросовестный и честный А. К. Ржепецкий. Немцы, конечно, оставались господами положения и в душе, конечно, смеялись, когда гетманское правительство заключало самостоятельные договоры с Румынией, недосягаемой в то время Данией и т. п.
Теперь документы и материалы, характеризующие промышленные и экономические взаимоотношения Украины с немцами, уже доступны для научного исследования, которое восстановит нам картину этих отношений и пределы самостоятельности Украины в этой основной сфере жизнедеятельности страны, я же здесь ограничиваюсь лишь характеристикой положения.
Другой, дорого обходившейся Украине иллюзией, было создание украинской армии. Наивно увлеченный этой идеей, П. П. Скоропадский из-за этого миража делал такие шаги, как, например, его путешествие в Германию и его свидание с императором Вильгельмом, Гинденбургом и Людендорфом. А между тем путешествие это, хотя бы и вовсе безобидное по своим результатам и содержанию, крайне повредило П. П. Скоропадскому в общественном мнении как кругов Антанты, так и России.
Я никогда не разделял искренней и серьезной веры П. П. Скоропадского в возможность создания серьезной военной силы на Украине. Начать с того, что немцы никогда бы не потерпели создания сколько-нибудь значительной военной силы на Украине, так как фатально и неизбежно она сделалась бы угрозой им самим. Едва ли можно допустить, чтобы немцы не давали себе в этом отчета.
Но даже допустив на минуту эту малую в общем вероятную возможность, я задаю вопрос: из каких элементов можно было надеяться создать это войско? Среди офицеров были украинские националисты, среди южнорусского офицерства, даже высших рангов, были федералисты, которые, не будучи ни врагами, ни сепаратистами, тем не менее определенно не сочувствовали и относились отрицательно к восстановлению единой, централизованной России. Значительное число таких офицеров после падения гетмана очутились в Польше: они не захотели пойти за Петлюрой, как завзятым врагом России, но, с другой стороны, они отказались и от вступления в ряды деникинской Добровольческой армии, на знамени которой они не видели даже автономии Украины. Нужно, только немного воображения, чтобы представить себе душевную драму этих несчастных жертв капризов истории. В такой бесконечно тяжелой обстановке пришлось им решать вопрос своей совести! Наконец на службу в гетманские войска пошли многие русские офицеры для борьбы с большевиками, и недостатка предложений услуг для ролей командиров корпусов, начальников штабов, центральных установлений военного ведомства никогда не было.
Недоставало одного, но зато весьма существенного - солдат. И главная беда была в этом: неоткуда было взять надежных солдат. Призывная молодежь украинская уже побывала в тылах действующей армии, развратилась от безделья и большевистской пропаганды на сходках и митингах, но главное - бездельем тыловой службы и связанного с нею времяпровождения. Создать военные части из этих элементов или даже из свежих элементов совершенно распущенной деревенской молодежи было, мне кажется, совершенно невозможно. Куда направлены были мысли и каково было настроение солдат,
побывавших в действующей армии - было наглядно продемонстрировано «синими жупанами», о которых мы уже говорили выше.
Надежного войска, особенно при ненадежных командирах, как показала история полковника Болбочана (4), генерала Гутора и многих других, взять было неоткуда. Я делился этими мыслями с военным министром Скоропадского ген. Рогозой, который разделял мои опасения.
(4) Полк. Болбочан первый поднял восстание против гетмана в конце 1918 г.; в 1919 году Болбочан расстрелян Петлюрой.
Находившаяся в состоянии анархии деревня, где, как мы выше видели, часто беззастенчиво и жестоко хозяйничали немцы, конечно, легко делалась жертвой пропаганды агентов Петлюры, не вследствие того сомнительного соблазна, который обещала украинизация, а просто потому что петлюровцы обещали свободу полного ограбления помещиков в пользу крестьян и не противились прямому грабежу всякого добра в помещичьих экономиях.
Как только под давлением немцев Скоропадский создал новое министерство с преобладанием левых элементов, стало ясно, что дни Украины сочтены.
IX.
Да и как бы оно могло быть иначе? Должен был прийти тот, кто теперь имел негласную поддержку немцев: он и являлся по существу хозяином положения. Это были большевики. События, достаточно последовательно развивавшиеся затем, были лишь медленной агонией, временем, потребным для искусного машиниста, чтобы переменить декорацию при открытом занавесе. Самые попытки Скоропадского изменить лозунги и иначе ориентировать внутреннюю и внешнюю политику ускоряли логическое развитие событий.
Когда гетман передал власть новому министерству под председательством С. Н. Гербеля, в украинских кругах называемого «министерством русских монархистов», это целиком развязало руки украинцам-националистам. Они прямо объявили войну гетману, как изменнику Украины: 15 ноября они образуют тайную Директорию, где главная роль принадлежит В. К. Винниченко, но в ней фигурирует также и будущий «генералиссимус» С. В. Петлюра.
Небольшие отряды русских офицеров не могли устоять долго под ударами коалиции открыто воюющих украинцев, тайно наступавших с севера большевиков и при весьма подозрительном «нейтралитете» немцев. Вся эта «война» потребовала лишь одного неполного месяца. Отрекшийся от власти гетман П. П. Скоропадский, брошенный всеми, увезен был в Берлин под видом раненого немецкого офицера, благодаря заботам о нем одного германского врача. Только это спасло ему жизнь.
Войска Директории вошли в Киев 14 декабря. Торжество украинцев было, впрочем, недолгое: всего через шесть недель они должны были бежать из Киева, уступив его большевикам. Об этом событии вовсе умалчивает брошюра, изданная в Париже под заглавием: «Хронология важнейших событий на Украине с 1917 по 1919 г.». В этой брошюре будущий историк найдет немало интересных деталей событий, относящихся к началу 1919 года, а также некоторые документы, относящиеся к 6 и 12 февраля и даже марту месяцу 1919 года.
Кровью и слезами залили всю Украину Винниченко, Петлюра и прочие украинские патриоты. На этот раз дело осложнилось еще такими аксессуарами, как деятельность разбойничьих банд Махно, Григорьева и других «атаманов». Грандиозными еврейскими погромами, которые затмили собою все, что ставилось в вину царскому Правительству России с 80-х годов прошлого столетия и до 1906 года включительно, когда, например Кишиневский погром 1903 года заставил весь мир содрогнуться от негодования.
Какими детскими сказками представляются теперь кишиневские события в сравнении с деяниями петлюровцев, жертвы которых достигают по неточным еще данным до 100000 человек...
Репринтное издание (Изд-во полит. литературы Украины, Киев, 1990): Революция на Украине по мемуарам белых, сост. С.А.Алексеев, ред. Н.Н.Попов, Гос. изд-во, М.-Л., 1930.)
МОГИЛЯНСКИЙ Николай Михайлович (18 дек. 1871, г. Городец, Черниговской губ. - 1 февр. 1933, Прага) - Географ, антрополог.
В 1893 г. окончил естественное отделение физ-мат. факультета СПб. университета. Служил в музее Академии наук и в Музее имп. Александра III (директор этнографического отделения). Преподавал в кадетском корпусе в Санкт-Петербурге, читал лекции на Высших женских курсах и на Высших военно-педагогических курсах. Сотрудник журналов "Мир Божий", "Журнал для всех", "Живая старина". В 1918 г. эмигрировал, примкнул к "республиканской группе" кадетской партии (возглавляемой П.Н. Милюковым). Сотрудничал в "Последних новостях". В эмиграции читал лекции в Сорбонне и в Праге в Русском педагогическом институте, а также в Русском народном университете. В 1928 г. - председатель Союза русских писателей и журналистов в Праге. Член Пражской Академической Группы. Кавалер ордена Почётного легиона. Профессор. Автор работ по географии, этнографии и антропологии.. Сотрудник газеты "Единство". Масон. Похоронен 4 февр. 1933 г. в Праге на Ольшанском кладбище. Жена и дочь остались в России.
