Что заставляет русских сражаться так беззаветно?

Что заставляет русских сражаться так беззаветно? Почему, в отличие от других европейцев, они готовы уничтожать собственное имущество, дома, сжигать леса, отчаянно пытаясь одолеть агрессора. Пожалуй, именно это больше всего ставит в тупик любого, кто наблюдает за войной на Востоке. Самих немцев это тоже ставит в тупик - и не на шутку тревожит. Они жалуются: русские не похожи на других, в них есть что-то необъяснимое – они не знают и не соблюдают правил игры, они сражаются насмерть, они теряют территорию, людей и технику, но продолжают драться с прежним ожесточением. Когда и где наступит конец этой войне, недоумевают немцы.

На этот вопрос ответил Лев Толстой в одной из величайших книг всех времен и народов – «Войне и мире». 22 июня 1812 г. [так в тексте. На самом деле – 24 июня – прим. перев.] Наполеон объявил России войну и вторгся в ее пределы во главе почти шестисоттысячной армии; крупнейший по численности контингент в ее рядах, кстати, составляли немцы. (Какое надменное стремление бросить вызов судьбе могло побудить другого человека, одержимого манией величия – Гитлера – выбрать ту же дату для собственного нападения на эту страну?) 7 сентября, в сотне миль к западу от Москвы, Кутузов рискнул дать генеральное сражение при Бородино, отчаянно пытаясь спасти древнюю русскую столицу страны от захвата неприятелем. И каков же был результат этого сражения, где русские противостояли врагу, превосходившему их числом и неоднократно наносившему им поражения в прошлом? 

Вот как оценивает его Толстой: «Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает. Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же «прокламация короткая и энергическая», он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно-бессильно... со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск... что-то странное происходило с его войсками. Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди... Все лица были печальны... Он знал, что это было почти проигранное сражение».

К концу дня русские, потеряв до половины армии убитыми и ранеными, по-прежнему не желали признать себя побежденными, и Наполеон, лишившийся более четверти своих солдат, с ужасом думал о том, что назавтра битва продолжится. Кутузов, стремясь сохранить армию, приказал отступать. Тем не менее он настаивал: Бородино было великой победой, зверь получил смертельную рану, от которой ему уже не оправиться. Перед тем, как оставить Москву, он воскликнул, охваченный страданьем и гневом: «Будут же они у меня лошадиное мясо жрать!» Можно легко представить себе, как маршалы Тимошенко, Буденный и Ворошилов повторяют эти же слова после кровавой бани, что они устроили гитлеровским армиям под Смоленском, Одессой и Киевом. Можно ли упрекать русских за то, что сегодня они уверены: пусть даже падут Одесса, Москва и Ленинград, Гитлер найдет в России свой конец.


Купола в лучах солнца 

14 сентября, с восхищением глядя на раскинувшуюся перед ним Москву, сверкающую куполами под ярким солнцем, Наполеон не понимал, что его судьба уже решена. Ведь русский народ по собственному почину взялся за оружие еще до того, как власти успели организовать общенациональное сопротивление захватчикам. Как и Верховное командование вермахта сегодня, Наполеон в «Войне и мире» горько жалуется: русские оскверняют «благородное искусство войны». 

Но именно само представление о войне как о благородном деле, возвеличивание любого удачливого милитариста ненавистно Толстому: для него силы, определяющие судьбы народов, связаны не с завоеваниями, армиями и сражениями – у них совсем иной источник. Этот источник – полная антитеза гитлеровскому «новому порядку», это та самая вера, которую защищают сегодня демократические страны.

Россия, в отличие от Западной Европы, не унаследовала от греков и римлян традицию возвеличивания военного искусства. Славяне были мирными пастухами, землепашцами, торговцами; они немало страдали от воинственных соседей и свирепых кочевников, являвшихся к ним с огнем и мечом потому, что их земли по прихоти истории оказались на пути периодических миграций с Востока на Запад. Пока Западная Европа рукоплескала и осыпала почестями рыцарей в сверкающих латах, пела хвалу доблестным и мужественным воинам, храбро защищавшим свои замки и отправлявшимся в далекие походы, чтобы одолеть других надменных рыцарей и подчинить их подданных, славяне-русичи возненавидели войну: ведь они стали жертвами самых свирепых и беспощадных воителей в истории – монголов под предводительством Чингис-хана и его потомков. 

У русских не было замков, не было турниров, где скрещивали копья рыцари, закованные в раззолоченную броню; война для них не была состязанием полководцев и дворян в мастерстве, от исхода которого зависело лишь имя короля или рыцаря, которому вассалы завтра – в который раз - принесут присягу. Русские знали совсем иную войну – набеги жестоких орд, предававших их землю огню и убивавших всех подряд. С незапамятных времен война для русских – не благородное и романтическое занятие; она означает лишь смерть, опустошение, насилие и разруху. Так стоит ли удивляться, что они всей душой ненавидят войну и агрессоров? 


Все для победы

У Толстого вы, наверно, не найдете объяснения, почему русские с таким презрением относятся к собственной смерти и к собственному имуществу, что готовы пожертвовать всем, лишь бы уничтожить захватчиков. Дело вот в чем: Западная Европа – пространство небольшое и перенаселенное, европеец всегда находится в самом тесном контакте с достижениями рук человеческих, с красотой, богатством и комфортом, созданными веками упорного труда. Он понимает, какое долгое время понадобилось, чтобы этого добиться, и не мыслит себе жизни без всего этого. Можно ли представить, чтобы англичане по собственной воле сожгли Кентерберийский собор или здание Парламента? Они будут защищать их до конца, но никогда не предадут огню просто для того, чтобы они не достались врагу, или чтобы затруднить его продвижение.

Но ведь Киев – город не менее древний, чем Кентербери; там находятся памятники истории, столь же дорогие сердцу каждого русского, как нам – величественный собор. Тем не менее русские без колебания жгут и разрушают его, – как в свое время Москву – чтобы помешать усилиям агрессора. Почему? Дело в том, что мысленный горизонт русского не ограничивается ценным наследием прошлого и плодами человеческих усилий, как у представителей «сосредоточенной» цивилизации, родившейся на тесных, небольших пространствах. Изначально он был первопроходцем-кочевником, живущим среди просторов, где горизонт ограничивается лишь краем неба. Его больше всего восхищают не плоды человеческого труда и умения, а бесконечность и мощь Природы. Веками он трудился в поте лица, чтобы просто обеспечить себе скудное существование, и слишком часто результаты этого труда пускали по ветру суровые силы природы или жестокие люди; и тогда ему приходилось пускаться в путь, чтобы начать все сначала на новом месте. Такая среда и жизнь не слишком способствует большому уважению к материальному имуществу. Русские, для которых, похоже, сама длительность существования на нашем свете представляется относительно маловажной, не слишком ценят и саму жизнь – их пытливый ум постоянно ищет высшую правду, которая интересует и заботит их куда больше, чем практические, материальные достижения. 


Ошибка истории

Все это нашло свое отражение в русской истории и институтах. Русский никогда не был тем покорным рабом, которым рисуют его европейские историки. Он с готовностью принимал теократическую идею, требовавшую от всех общественных классов поставить свою свободу и труды на службу освященному божьей волей порядку. Много столетий крестьянин был крепостным не в большей степени, чем дворянин, также состоявший на государевой службе. Лишь в 18 столетии, с притоком в Россию западных идей и немецкой крови, новая космополитичная аристократия упразднила все издревле существовавшие обязательства, связанные со служением, и попыталась поработить народ ради собственных капризов и удовольствия. Только после этого крепостное право превратилось в настоящее рабство.

И русский народ отнюдь с этим не смирился. Он слишком остро осознавал, что из прикрепленных к земле слуг государства превращается в личную собственность капризных хозяев, возмущался несправедливостью такого положения дел и восставал против него. В конечном итоге именно это становилось причиной всех брожений в русском обществе начиная с конца 18 века. Разрушение древнего справедливого баланса обязанностей и зависящих от них привилегий, на котором строилось русское государство, и тот факт, что один из общественных классов, как отмечал историк Ключевский, начал жить исключительно ради собственной выгоды, стали первопричиной революционного движения, увенчавшегося падением старого режима.

И необычайная энергия, которую этот народ с тех пор проявил и в процессе строительства экономики, и в борьбе с «фрицами», связана прежде всего со свержением чужеродной касты и искусственной системы, державшей его в цепях. Сегодня русские демонстрируют не преданность марксовой коммунистической идеологии; они действуют как народ, чей естественный, томившийся под спудом гений был внезапно выпущен на волю. Несомненно, такой народ, и такая страна, должны оказывать большое влияние на события в мире – влияние, способное принести самые плодотворные результаты, если оно соединиться с умеряющим страсти, более зрелым влиянием англосаксов. У нас с русскими есть много общего.


Взаимодополняющие идеалы

Англосакс, выросший на своем одиноком острове, покоривший гигантские и неизведанные просторы океанов, также восхищается мощью и непостижимостью Природы. Но разнообразная и активная жизнь, которую ему приходится вести, придала его уму практический склад. Британец – островитянин и мореплаватель – еще в далеком прошлом научился жить самостоятельно и высоко ценить эту самостоятельность. Он должен полагаться на собственную предприимчивость, гибкость, изобретательность. 

Если русский воспринимает мир как гигантское братство людей, где не должно быть места классовым и расовым различиям, англосакс убежден: такое братство может возникнуть лишь в том случае, если каждый готов будет уважать священную индивидуальность брата своего, выделяющую человека из толпы и обеспечивающую его дальнейшее совершенствование. Индивидуальное самосознание и уважение к человеческой жизни и собственности, свойственное англосаксам, должно дополнить идеал русских – социальную справедливость для всех. Только после этого можно будет установить гармоничное равновесие между личным и общественным в жизни человека. В этом состоит величайшая из проблем завтрашнего дня. И потому-то так важно взаимопонимание между нашими великими народами. Их исторические задачи и идеалы дополняют, а не противостоят друг другу. Именно сочетание страстной приверженности русских социальной справедливости с англосаксонским терпением и взвешенностью суждений даст нам надежду на построение более разумного миропорядка после окончания нынешней войны.

Статья опубликована 26 сентября 1941 года.

"The Times" (Великобритания)