Разумеется, крымские татары были не единственным народом Крыма, и тем более СССР, некоторые представители которых усомнились в том, что нужно сохранять верность Сталину и его режиму. Но и не везде в СССР нелояльность населения приводила к военно-политическим последствиям такого уровня, как в Крыму. Трансформировать ее в «полноценный» коллаборационизм или нет, немецкое военно-политическое руководство и оккупационные власти на местах решали, исходя из целого ряда факторов и причин. Для Крыма же и крымских татар они были следующими.
* * *
Крымско-татарский коллаборационизм периода Второй мировой войны имел свои глубокие корни. Не трудно догадаться, что искать их следует в истории взаимоотношений России и Крымского ханства, которые были мирными и добрососедскими только в последней четверти XV века. Однако, чтобы понять причины этого коллаборационизма, не надо заглядывать так далеко. Как таковое крымско-татарское национальное движение возникло в конце XIX века, а окончательно оформилось и окрепло только в период русской революции и Гражданской войны 1917–1920 годах. Однако, несмотря на свою относительную молодость, оно сразу же стало претендовать на роль одного (и, заметим, главного) из вершителей судеб полуострова. В эти же годы происходят первые контакты лидеров крымско-татарского национального движения и Германии, тогда еще кайзеровской, войска которой с апреля по ноябрь 1918 года оккупировали Крым. Так, выступая 16 мая 1918 года на национальном конгрессе крымских татар — курултае, — один из его руководителей Д. Сейдамет сказал следующее: «Есть одна великая личность, олицетворяющая собой Германию, великий гений германского народа. Этот гений, охвативший всю высокую германскую культуру, возвысивший ее в необычайную высь, есть не кто иной, как глава Великой Германии, Император Вильгельм, Творец величайшей силы и мощи. Интересы Германии не только не противоречат, а, быть может, даже совпадают с интересами самостоятельного Крыма».
21 июля 1918 года ряд видных крымско-татарских деятелей (за которыми явно стоял Сейдамет) обратились к германскому правительству с меморандумом, в котором отмечалось, что «татары — это наиболее старинные господа Крыма» и поэтому следует восстановить их «владычество» на полуострове. Эти деятели выдвинули следующие пункты, на которых, как им казалось, могло быть основано сотрудничество Германской империи и будущего Крымского государства:
преобразование Крыма в независимое нейтральное ханство, которое, однако, будет полностью придерживаться прогерманской и протурецкой политики;
достижение признания независимости Крымского ханства у Германии, ее союзников и в нейтральных странах до заключения полного мира;
образование татарского правительства в Крыму, с целью совершенного освобождения Крыма от господства и политического влияния русских;
обеспечение образования татарского войска дня хранения порядка в стране;
право на возвращение в Крым проживающих в Румынии и Турции крымско-татарских эмигрантов и их материальное обеспечение.[170]
Этот меморандум остался без внимания со стороны кайзеровского правительства: на тот момент Германии было явно не до крымских татар. Однако, как видно, наметилась определенная тенденция, которая впоследствии стала только более отчетливой и окончательно оформилась в годы Второй мировой войны.
В ноябре 1920 года Крым был окончательно захвачен большевиками и стал частью СССР. Через год на его территории была создана автономная республика, которая хоть и не имела ярко выраженного национального характера, тем не менее делалась явно «под татар». И события последующих лет показали это как нельзя лучше. С начала 1920-х годов в Советском Союзе начинает осуществляться политика так называемой «коренизации». На Крымском полуострове ее разновидность получила название «татаризации» и была направлена на формирование национальных управленческих кадров, увеличение их числа во властных структурах, расширение сферы применения крымско-татарского языка, приобщение крымских татар к светскому образу жизни и вовлечение их в состав промышленного рабочего класса. Но, как и в других республиках СССР, политика «коренизации» насаждалась в Крыму через административные методы. Более того, явная непродуманность ряда ее мер способствовали не сглаживанию межнациональных отношений на полуострове, как никогда обострившихся в годы Гражданской войны, а наоборот, только вели к их эскалации.
В 1928 году проведению «коренизации» вообще и «татаризации», в частности, пришел конец. В политической жизни это ознаменовалось судом над председателем Центрального исполнительного комитета Крымской АССР В. Ибраимовым и фактическим отстранением крымских татар от управления республикой, в общественной и культурной плоскости — расправами над «татарскими буржуазными националистами». Все это, естественно, не могло не вызвать раздражения у татарской интеллигенции и тех татар-чиновников, которые уже считали Крым своей республикой. Последовавшая же за этим коллективизация только усилила такие настроения, но уже в более широких слоях крымско-татарского населения.
И еще один фактор. Первое десятилетие советской власти в Крыму большевики довольно снисходительно относились к мусульманской религии. Разумеется, атеистическая пропаганда, со всеми сопутствующими ей моментами, велась постоянно. Но все-таки это отношение не было таким, как к православию, поставленному фактически вне закона. Со свертыванием же политики «коренизации» закончилось и мирное сосуществование ислама и советской власти: атеистическая пропаганда стала более агрессивной, культовые сооружения стали отбираться у верующих или разрушаться, а священники подвергаться аресту.[171]
Таким образом, все, что можно было сделать для «кризиса лояльности» у крымских татар по отношению к самой себе, советская власть сделала. С началом же немецкой оккупации Крыма эта нелояльность, в совокупности с историческими и прочими предпосылками, и дала те настроения, которыми не мог не воспользоваться такой осмотрительный враг и которые в результате привели к тому, что называется военно-политическим коллаборационизмом.
* * *
Тем не менее все это было не сразу, а постепенно. И военный, и политический коллаборационизм крымских татар возникли не на пустом месте. Как можно убедиться, он не был «продуктом» только событий войны. В его основе лежали более глубокие причины: и исторического, и политического, и социального, и национальнорелигиозного характера. Но и к открытому сотрудничеству с оккупантами они сразу не могли привести. Поэтому первоначально (сентябрь — ноябрь 1941 года) коллаборационизм выразился в нелояльности части крымско-татарского населения по отношению к советской власти и представлявшим ее органам. И советские, и немецкие источники указывают на такие проявления нелояльности (а в ряде случаев и враждебности): дезертирство из рядов Красной армии и партизанских отрядов, нападение на отступающие советские части, разграбление партизанских продовольственных баз.
Летом 1941 года в Крыму из местного населения было сформировано четыре стрелковые дивизии, в двух из которых — 320-й феодосийской и 321-й евпаторийской — личный состав состоял преимущественно из крымских татар (в этих соединениях их было всего около 10 тыс. человек). Параллельно с регулярными частями шел процесс организации партизанского движения на полуострове, в ряды которого также было включено значительное количество крымских татар. Кроме того, крымские татары — жители горных и предгорных сел — принимали непосредственное участие в выборе мест дислокации партизанских отрядов и в закладке баз продовольственного и боевого снабжения для их личного состава.[172]
В ходе осенних боев 1941 года оборонявшие Крым 51-я Отдельная и Приморская армия были полностью разбиты немецкими войсками и отступили вглубь полуострова. Причем если вторая из них сумела более или менее организованно отойти к Севастопольскому укрепленному району, то 51-я армия была фактических уничтожена. Согласно отчету штаба командования этой армии, только потери «пленными и пропавшими без вести» составили в ней около 32 тыс. человек (или почти 62 %) — по воззрениям военной науки того времени этого было более чем достаточно, чтобы считать соединение несуществующим. И большинство «пропавших без вести» — это личный состав двух крымско-татарских дивизий. В октябре — ноябре 1941 года они располагались на следующих позициях: 320-я — на Ак-Монае (Керченский полуостров), а 321-я — между Саками и Евпаторией. Наспех организованные, плохо обученные и вооруженные, брошенные в условиях паники и потери управления войсками, эти дивизии рассыпались при первых же ударах немецких войск. Часть их личного состава была пленена, подавляющее же большинство новобранцев разошлось по своим деревням.
Так, еще в октябре 1941 года появились первые свидетельства о том, что крымские татары начали дезертировать из действующих в Крыму советских войск. Например, из 132 человек, призванных в действующую армию из татарской деревни Коуш, дезертировало и вернулось домой 120 новобранцев, а в деревне Стиля количество дезертиров составило 92 человека. По словам очевидцев, «мало того, что татары дезертировали сами, но они, под видом дружбы, развращали и русских бойцов, убеждая их покидать позиции и обещая скрывать их в своих деревнях».
Более того, в ряде случаев отступающие советские войска сталкивались с неприкрытой агрессией со стороны татарского населения. Вот что, например, вспоминал офицер 184-й стрелковой дивизии пограничных войск НКВД лейтенант Онищенко, который в ноябре 1941 года отступал с небольшой группой к Севастополю: «Подойдя к Ялте, мы расположили бойцов в лесу, а сами пошли на окраину города, где встретились с шестью татарами. Поговорив с ними, узнали о занятии Ялты (противником). Попросили хлеба, (они) нам не дали и сказали: «Сдавайтесь в плен, немцы дадут хлеб и накормят». Мы сразу же ушли… Бойцы остались недовольны отношением татар, и сказали, что, хотя и голодны, но в плен не сдадутся, а доберутся к своим».
Для группы же военного моряка Ф.И. Федоренко встреча с татарами в ноябре 1941 года чуть не закончилась трагически: «Когда мы пришли в деревню Коуш, — вспоминал он, — нам сказали, что татары недружественно настроены в отношении частей Красной армии, и особенно к краснофлотцам. Мы были настороже. Под вечер, когда мы (еще) были в этой деревне, пришла одна машина с немцами. Татары побежали и сообщили им, что в деревне имеются советские солдаты. Но машина с немцами ушла. Мы здесь заночевали, и на следующий день пошли в заповедник искать партизан. Здесь мы столкнулись с группой татар, которые растаскивали партизанскую продовольственную базу».[173]
Дезертирство татар из партизанских отрядов в осенние дни 1941 года было также значительным. Например, по домам разошелся весь Куйбышевский партизанский отряд: 115 человек во главе со своим командиром Ибрагимовым (кстати, позже этот дезертир был повешен немцами, так как выяснилось, что он указал не все места, где находились запасы продовольствия его отряда). Такие же случаи произошли в Албатском и других партизанских отрядах.[174] Забегая вперед, следует сказать, что эта форма дезертирства не была такой концентрированной, как в действующей армии, и была растянута во времени до середины 1943 года, когда начался обратный процесс. Однако это отдельная история, с совершенно другими причинами.[175]
Естественно, и дезертиры из частей Красной армии, и из партизанских отрядов не стали сразу коллаборационистами. Тем не менее первый шаг ими был уже сделан, чем не могли не воспользоваться немцы. Известно, что еще в ходе боев за Крым некоторые дезертиры и гражданские лица из числа крымских татар служили при подразделениях вермахта в качестве проводников. По свидетельствам очевидцев, они вполне успешно «проводили их в обход и наперерез отступающим советским войскам».[176]
Зимой 1941 года начался новый этап борьбы за Крым. После окончания боев с регулярными частями Красной армии немецкое командование решило положить конец партизанскому движению на полуострове. Усилия оккупантов были весьма значительными. Однако следует признать, что они вряд ли бы увенчались таким успехом, если бы не помощь некоторой части крымско-татарского населения, в основном партизан-дезертиров и тех, кто участвовал в закладке партизанских баз. Только благодаря этим лицам немцы узнали почти все места дислокации партизанских отрядов и разграбили подавляющее большинство запасов продовольствия и снаряжения для них.
* * *
Приведенные выше факты свидетельствуют о том, что процесс «подрыва лояльности» татарского населения к советской власти был действительно отчасти стихийным. С другой же стороны, нельзя не отметить, что почти одновременно с такими «стихийными проявлениями» немецкие оккупационные власти начинают использовать это недовольство в своих целях и исходя из собственных интересов. Не секрет, что одним из принципов немецкой оккупационной политики на территории СССР было явное или неявное противопоставление нерусских народов и национальных меньшинств народу русскому. В Крыму этот принцип нашел свое отражение в заигрывании оккупационных властей с некоторыми национальными группами путем предоставления им определенных льгот и привилегий.
«В первые же дни образования Симферопольского городского управления, — писал один из свидетелей тех событий, — я видел целые волны караимов и армян, набросившихся на управление с желанием рвануть себе куски общественного пирога… Цивильные татары бросились в частную торговлю, караимы заняли счетные должности, а армяне — административные. Болгары из-за своей малочисленности… заняли более скромные места: начальников цехов, хлебопекарен и мастерских… Все нерусские ставят себя в положение враждебности к русскому народу и его государственности».
Последняя фраза является ключевой для понимания всей немецкой национальной политики и национальных отношений на оккупированных территориях. Встречи частей вермахта с хлебом и солью в благодарность за «освобождение от русской власти» случались довольно часто в те дни, и в Крыму в том числе. Например, такое поведение татарского населения было зафиксировано в Бахчисарае.[177]
По словам командующего 11-й немецкой армией генерал-полковника фон Манштейна, «татары сразу же встали на нашу сторону. Они видели в нас своих освободителей от большевистского ига, тем более что мы уважали их религиозные обычаи…»[178]
Этот немецкий военачальник больше, чем кто-либо другой, понимал роль национального фактора в оккупационной политике. Поэтому сразу же после оккупации Крыма находившиеся под его контролем военные и гражданские инстанции разработали целый комплекс мер, который в документах советской разведки и партизанского движения получил название «политики открытого заигрывания с татарским населением». В целом эти меры носили разносторонний характер и заключались в следующем:
разрешение на создание мусульманских комитетов, которые должны были представлять крымско-татарский народ перед германскими оккупационными властями и опекать его религиозно-культурную жизнь;
разрешение на создание национальных добровольческих формирований — частей самообороны или «милиции»;
восстановление старых и открытие новых мечетей;
предоставление крымским татарам различных льгот (главным образом в экономической сфере), которых не было у остальной части населения;
«более культурное» по сравнению с другими отношение к крымско-татарскому населению со стороны оккупационной администрации и немецких войск.
О первой, второй и третьей мерах оккупантов более подробно будет рассказано ниже. Здесь же следует остановиться на экономических льготах и привилегиях, так как на первых порах именно они являлись главной причиной «кризиса лояльности» крымских татар по отношению к советской власти и положительного отношения к власти новой. По словам народного комиссара внутренних дел Крымской АССР майора государственной безопасности Г.Т. Каранадзе немцы применяли по отношению к татарам следующие «хитрые приемы» в течение зимы 1941–1942 годов:
если у остального населения они силой отбирали часть имущества, главным образом продукты питания, то у татар ничего не брали;
татарскому населению за проданные продукты питания оккупанты давали столько, сколько татары сами просили, тогда как у представителей других национальных групп продукты забирались под угрозой оружия;
бывшим «кулакам» возвратили то, что им раньше принадлежало: виноградники, фруктовые сады, скот за счет колхозов, «причем немцы высчитывают, сколько приплода могло быть за годы, прошедшие после раскулачивания, и выдают его из колхозного табуна».[179]
В дополнение к этому необходимо сказать, что для татар была проведена организация специальных магазинов, где только они могли покупать продукты питания. Наиболее активным коллаборационистам передали лучшие дома, приусадебные участки и колхозный инвентарь. Кроме того, например, в Симферополе патенты на торговлю выдавались сначала татарам, затем грекам и армянам, а уже в последнюю очередь русским.
Наконец, в том же донесении майор Каранадзе указывал еще на один «хитрый прием» оккупационных властей. «Немецкое командование в Крыму, — писал он, — издало специальный приказ для своих войск, в котором рекомендовалось не трогать татар, не обижать их». В данном случае имеется в виду приказ генерал-полковника фон Манштейна от 11 ноября 1942 года, в котором он предписывал следующее:
«Всем задействованным против партизан войскам еще раз довести до сведения, что в этом деле важна помощь гражданского населения, особенно татар и мусульман, ненавидящих русских. На эту помощь нужно рассчитывать и опираться во всех случаях. Дисциплина и порядок в задействованных войсках являются лучшим средством пропаганды в этих мероприятиях. Для этого необходимо не допускать каких-либо неоправданных действий против мирного населения. Особенно требуется корректное обращение по отношению к женщине. Необходимо постоянно уважать семейные традиции татар и мусульман и их религию. Также требую неукоснительного уважения к личному имуществу, сохранности скота, продовольственных запасов сельских жителей… Я особенно подчеркиваю, что реквизиция продовольствия возможна только с разрешения офицеров в ранге не ниже командира батальона и только тогда, когда нет другой возможности обеспечить снабжение войск. Эти реквизиции (только необходимых продуктов) можно проводить только в больших и богатых населенных пунктах. В горных районах я это делать запрещаю».
Этот документ можно вполне назвать программным, так как его основные пункты, указавшие необходимый стиль поведения оккупационных властей по отношению к крымско-татарскому населению, оставались неизменными до середины 1943 года и способствовали перерастанию первоначальной нелояльности к советской власти в военно-политический коллаборационизм.
ПОЛИТИЧЕСКАЯ АКТИВНОСТЬ КРЫМСКО-ТАТАРСКИХ НАЦИОНАЛИСТОВ
Осенью 1941 года на территории оккупированного немцами Крыма началось создание крымско-татарских мусульманских комитетов — одной из форм прогерманских коллаборационистских организаций. На первый взгляд, это было вполне заурядным событием: в том или ином виде подобные организации создавались во всех подконтрольных Третьему рейху регионах СССР. Тем не менее именно сотрудничество крымско-татарских националистов с военнополитическим руководством Германии как в капле воды отразило все противоречия ее «восточной политики». И отсутствие единой концепции этой политики, и борьбу националистов за предоставление широких политических прав, и недоверие различных немецких инстанций к представителям антисоветской эмиграции, и конфликты этих инстанций за влияние на националистические организации. Наконец, деятельность крымско-татарских коллаборационистских организаций является показательной с точки зрения использования исламского фактора во внешней политике нацистов.
* * *
Итак, по порядку. В конце декабря 1941 года в Бахчисарае был создан так называемый Мусульманский комитет, который возглавили Д. Абдурешидов и два его заместителя — И. Керменчиклы и О. Меметов. Через несколько дней комитет переехал в Симферополь. По замыслу его основателей, эта организация должна была представлять всех крымских татар и руководить всеми сферами их жизни. Однако начальник полиции безопасности и СД СС-оберфюрер О. Олендорф, при поддержке которого она была создана, сразу же запретил им называть комитет «крымским», оставив в его названии только слово «симферопольский». В этом качестве он должен был служить только примером районным мусульманским комитетам, которые стали создаваться в других городах и населенных пунктах Крыма в январе — марте 1942 года (за исключением Севастополя, мусульманские комитеты были в дальнейшем созданы также в Евпатории, Ялте, Алуште, Карасубазаре, Старом Крыму и Судаке).
Персональный состав Симферопольского мусульманского комитета состоял из 18 человек: президента, двух его заместителей и пятнадцати членов, каждый из которых отвечал за определенную сферу деятельности. Все члены комитета в обязательном порядке утверждались начальником полиции безопасности и СД генерального округа «Таврия».[180]
Согласно уставу, главной целью создания комитета было содействие немецкой оккупационной администрации во всех направлениях ее деятельности. Решением же каждого конкретного вопроса должен был заниматься соответствующий отдел, которых в структуре комитета было создано пять:
1-й — по борьбе с бандитами (т. е. с советскими партизанами) — собирал сведения о партизанских отрядах, коммунистах и других «подозрительных элементах», которые могли мешать немецким и татарским интересам (отдел работал в тесном контакте с соответствующими службами начальника полиции безопасности и СД);
2-й — по комплектованию добровольческих формирований;
3-й — по оказанию помощи семьям добровольцев (занимался снабжением сотрудников мусульманского комитета, родственников и семей добровольцев, служивших в частях вермахта и полиции, а также нуждающегося татарского населения);
4-й — пропаганды и агитации (в ведении этого отдела находились все вопросы национальной культуры, так как в уставе комитета прямо было сказано, что «все они тесно связаны с пропагандой»; кроме того, его руководителю подчинялись крымско-татарские пропагандисты в «добровольческих организациях», кураторы народного образования, учреждений культуры и искусства, а также персонал редакции газеты «Azat Kirim» («Освобожденный Крым»);
5-й — религии (занимался открытием мечетей и обучением мулл, а также духовным окормлением татарских добровольцев; кроме того, это был единственный отдел, директивам которого могли подчиняться отделы религии районных мусульманских комитетов).
Штат каждого отдела состоял в целом из 4–5 человек: руководителя, его заместителя, секретаря отдела, переводчика, машиниста или писца. Отдел пропаганды и агитации, как один из важнейших и специфических, имел в своем штате еще и должность пропагандиста. Каждый член каждого отдела и все члены мусульманского комитета работали не на общественных началах, а получали соответствующее штатному расписанию жалованье: от 800–900 оккупационных рублей у руководителя и 500 — у секретаря (в 1941–1944 годах десять оккупационных рублей равнялось одной оккупационной марке). Председатель комитета и его заместители получали по 1100 рублей. За год получалась значительная сумма. Так, согласно отчету начальника полиции безопасности и СД, фонд заработной платы Симферопольского мусульманского комитета составил в 1943 году почти 140 тыс. оккупационных рублей (почти 12 тыс. рублей в месяц).
Все районные мусульманские комитеты имели такую же структуру и в своих действиях в целом руководствовались (хоть и неофициально) указаниями Симферопольского комитета. Разумеется, на содержание этих комитетов уходило гораздо меньше средств. В некоторых же районах их члены работали на общественных началах.[181]
Простое перечисление отделов Симферопольского комитета показывает, что он и аналогичные организации на местах были весьма ограничены в своей деятельности. В целом ее можно свести к трем основным направлениям:
помощь в организации татарских коллаборационистских формирований и все, что с этим связано (так или иначе, этим занимались все пять отделов).
пропагандистская обработка крымско-татарского населения (4-й и 5-й отделы)
посредничество и контроль в распределении тех экономических льгот и привилегий германских оккупационных властей, которые они предоставили татарскому населению (3-й отдел).
Тем не менее несмотря на полный запрет политической деятельности со стороны немецкой оккупационной администрации, лидеры крымско-татарских националистов не оставляли надежды получить более широкие полномочия, вплоть до провозглашения в Крыму татарского государства и создания собственной национальной армии. Эта «борьба» продолжалась с переменным успехом до апреля — мая 1944 года и закончилась полным поражением крымско-татарских националистов — на этом этапе им ничего от немцев добиться не удалось. Лето 1944-го — весна 1945 года — период борьбы за политические права в эмиграции. Однако там уже действовали совершенно другие люди, которые хоть и добились определенных политических преференций со стороны нацистов, но слишком поздно — Красная армия уже стояла на Одере. Слово «борьба» в предыдущем предложении намеренно взята нами в кавычки, так как историю взаимоотношений татарских комитетов и нацистской оккупационной администрации таковой можно назвать только весьма условно. Тем не менее эти взаимоотношения имели несколько кульминационных моментов, когда конфликт все-таки был налицо. Это:
так называемая «компания меморандумов».
вопрос о воссоздании крымского Муфтиата и
взаимоотношения с представителями крымско-татарской эмиграции.
«Компания меморандумов» (будем называть ее условно так) была связана с претензиями членов Симферопольского мусульманского комитета на руководство всеми сферами жизни крымских татар. Естественно, что со временем такие претензии должны были перерасти в борьбу за политические права и свободы (и, вполне возможно, что в борьбу уже без кавычек). Однако в данном случае все ограничилось только меморандумами. Так, в апреле 1942 года группой руководителей Симферопольского комитета (Д. Абдурешидов, И. Керменчиклы, Г. Аппаз и др.) были разработаны новый устав и программа деятельности этого органа. При этом были выдвинуты следующие главные требования, предполагавшие:
• восстановление в Крыму деятельности партии «Милли Фирка»[182] (многие члены Симферопольского комитета были в прошлом членами этой партии);
• создание татарского парламента.
• создание татарской национальной армии.
• создание самостоятельного татарского государства под протекторатом Германии.
Эти устав и программа была поданы на рассмотрение в Берлин, однако их утверждения не произошло. Нам же эта история интересна с той точки зрения, что с этого момента крымско-татарские коллаборационисты на территории полуострова разделились на два лагеря. И авторы этого меморандума со временем стали представлять первый из них, который был готов добиваться своих целей даже путем тотального сотрудничества с оккупантами.
Возникновение второго лагеря связано с именем одного из лидеров крымско-татарского национального движения 1917–1920 годов А. Озенбашлы. До августа 1943 года этот деятель проживал в Павлограде, куда его сослала советская власть, и работал там врачом-невропатологом. Летом 1942 года несколько представителей Симферопольского мусульманского комитета навестили Озенбашлы. Как нетрудно догадаться, их целью было пригласить его в Крым. И националисты, и немцы (с разрешения которых была предпринята эта поездка) понимали, что, пожалуй, во всем СССР нет больше такого влиятельного крымско-татарского лидера. При этом и члены комитета, и оккупанты преследовали совершенно разные цели. Последние хотели воспользоваться авторитетом Озенбашлы среди крымских татар и тем самым как бы освятить свою политику на полуострове. По их замыслам, призыв к сотрудничеству с немцами со стороны такого человека не оставил бы равнодушным ни одного крымского татарина. Националисты в принципе хотели того же, но совершенно для противоположных целей: с помощью такого авторитетного лидера, каким являлся Озенбашлы, они надеялись получить от немцев больше политических свобод. Однако, как свидетельствуют многочисленные источники, этот опальный политический деятель был принципиальным противником сотрудничества с оккупантами в той форме, в какой это ему предлагалось. Поэтому он особенно и не спешил в Крым. Члены же комитета и немцы настаивали. Чтобы как-то успокоить их, а заодно и проверить степень немецкой готовности идти на уступки крымским татарам, он в ноябре 1942 года написал меморандум, в котором изложил программу сотрудничества между Германией и крымскими татарами, основные положения которой заключались в следующем:
признание крымских татар коренным народом Крыма и народом-союзником Германии;
признание прав крымских татар, заработанных пролитой ими кровью;
свободное возвращение на родину всех крымских татар, находящихся в изгнании или оказавшихся за пределами Крыма по другой причине;
возвращение всем крымским татарам их земельных владений, которые они утратили в годы коллективизации;
возвращение религиозным организациям их земельных владений — вакуфов;
создание пользующегося доверием народа религиозного и национального центра.
В январе — феврале 1943 года этот меморандум был передан во все основные немецкие инстанции, которые занимались «восточной политикой». Более того, Озенбашлы настаивал, чтобы с ним был ознакомлен весь татарский народ. Однако выполнение подобных требований не входило в планы нацистского руководства, поэтому начальник полиции безопасности и СД счел «более благоразумным» не давать ход этому документу на территории Крыма. В Германии же он также не возымел никакого действия, как крымско-татарская эмиграция ни старалась популяризовать его.[183]
Тем не менее в августе 1943 года Озенбашлы все-таки был вынужден приехать в Крым. Однако и здесь он не оставлял планов направить крымско-татарский народ по некоему «третьему пути». Находясь в Бахчисарае по случаю празднования Курбан-байрама (октябрь 1943 года), он получи приглашение от местного мусульманского комитета выступить с речью перед собравшимся народом. И члены этого комитета и присутствовавшие на собрании немцы думали, что он будет призывать татар к полному сотрудничеству с Германией. Однако на деле получилось не так. Хоть и в завуалированной форме, Озенбашлы, опираясь на исторические примеры, призвал крымских татар думать прежде всего о своих национальных правах. От позиции же, которую занимали крайние коллаборационисты, он в целом предостерег народ. Известно, что после собрания Озенбашлы домой уже не вернулся: опасаясь репрессий со стороны СД, он тайно выехал в Одессу, которая находилась в зоне румынской оккупации. Зимой 1943 года он выехал в Румынию, где и был впоследствии арестован советскими органами.[184]
Озенбашлы чуть больше года контактировал с крымскими коллаборационистами, еще меньше он пробыл на самом полуострове: всего около трех месяцев. Тем не менее его влияние на ситуацию в Крыму (и до, и после приезда) было колоссальным. Еще до возвращения Озенбашлы на родину, зимой 1942 года, под воздействием его идей в составе Симферопольского мусульманского комитета была организована оппозиционная группа (А. Куркчи, Э. Куртсеитов и др.), которая считала, что крымским татарам надо искать свой «третий путь между гитлеризмом и сталинизмом», опираясь на основные положения программы уже упоминавшейся партии «Милли Фирка». В середине декабря 1942 года ими даже была предпринята попытка сместить крайнего коллаборациониста Абдурешидова с поста председателя комитета. Этот «дворцовый переворот» увенчался успехом и был весьма показательным.[185]
Справедливости ради следует сказать, что в этой истории без вмешательства немцев не обошлось. Они вполне сознательно пошли на смену прежнего руководства комитета, и вот по каким причинам. Во-первых, оккупационные власти были недовольны участием группы Абдурешидова в подготовке первого меморандума о немецко-татарских взаимоотношениях. Во-вторых, они надеялись, что сторонники Озенбашлы пользуются гораздо большим авторитетом среди простых татар, чем их оппоненты. В результате на заседании комитета 11 декабря 1942 года Абдурешидов был смещен, а его место занял Э. Курт-сеитов. Однако и здесь немцы остались верными себе: чтобы сохранить баланс сил, они не разрешили переизбирать членов комитета полностью: в новом составе их и старых членов было примерно поровну. Не был окончательно забыт и Абдурешидов. В этом составе комитета он стал вторым заместителем председателя. Однако уже осенью 1943 года немцы поняли, что эти националисты ничем не лучше предыдущих, только более амбициозные и неуправляемые. И в этом их лишний раз убедила программа «оппозиционеров», которая была тайно подготовлена в октябре 1943 года. Программа эта представляла собой варианты действия крымско-татарских националистов на случай того, проиграет или выиграет войну гитлеровская Германия. В целом она предусматривала следующее:
вариант первый: Германия явно будет победителем во Второй мировой войне. Тогда следует помогать ей как можно сильнее, а после окончания войны просить предоставления Крыму независимости;
вариант второй: Германия победит в войне, но явно видно, что выйдет она из нее обессиленной. В этом случае также следует помогать ей, а после войне уже не просить, а требовать независимости. При этом инструментом давления должны стать татарские добровольческие формирования;
вариант третий: войну выигрывает Англия. В связи с этим в дело должен вступить проживающий в Турции Д. Сейдамет — один из старейших крымско-татарских националистов. Он пользовался репутацией антинациста, и поэтому к его мнению могли прислушаться в Лондоне. При таком развитии событий Сейдамет переезжал в Крым и уже оттуда, добившись оправдания для сторонников Озенбашлы, должен был просить о предоставлении Крыму независимости. Разумеется, что этот вариант можно было осуществить только в том случае, если бы на территории полуострова оставались немецкие войска или если бы он был занят британцами;
и, наконец, четвертый вариант: Турция вступает в войну на стороне Англии, и они совместно разбивают Германию. В этом случае Сейдамет опять вступал в дело, но уже с другими требованиями: как и выше, он должен был добиваться независимости Крыма, но с условием передачи его под протекторат Турции.
Вскоре эта программа, без сомнения, стала известна начальнику полиции безопасности и СД. Поэтому почти сразу же после бегства Озенбашлы немцы еще раз сменили руководство Симферопольского комитета: Абдурешидов и его люди вернулись на свои прежние места. Здесь следует подчеркнуть, что в тех военно-политических условиях иначе быть и не могло, хотя, конечно, такая «чехарда» не лучшим образом отражалась на немецко-татарских взаимоотношениях. В итоге немцы одержали полную победу на этом фронте «борьбы» с татарскими националистами. Поэтому уже в декабре 1943-го — январе 1944 года ни столичный мусульманский комитет, ни районные комитеты даже и не пытались проявлять какую-нибудь политическую активность. Вся их деятельность была сведена к решению хозяйственных, благотворительных или религиозных вопросов. Например, из отчета Симферопольского комитета за январь — март 1944 года хорошо видно, чем занималась эта организация в самые последние месяцы немецкой оккупации. Так, по словам Абдурешидова, «комитет поставил перед собой в качестве основной своей задачи вопрос оказания помощи крестьянам предгорных деревень, эвакуированных германским командованием в безопасные районы, вследствие бесчинств, творимых бандитами (советскими партизанами)».
И надо сказать, что члены комитета довольно серьезно отнеслись к этому роду деятельности. Из того же отчета явствует, что за два месяца они проделали следующую работу:
1. Транспортными средствами комитета была организована перевозка эвакуированных татар в указанные германским командованием районы;
2. Часть эвакуированных была распределена по домам частных лиц, часть — отправлена в общежитие Дома крестьянина. А наиболее нуждающиеся из них были обеспечены продуктами питания;
3. В целях оказания материальной помощи эвакуированным лицам, среди татарского населения Симферополя был организован сбор пожертвований. Всего было собрано почти 136 тыс. рублей, которые были распределены между 3105 зарегистрированными при комитете семьями. Более того, в тот же период этим же семьям было выдано 207 кг продуктов, 20 кубических метров дров и 208 штук различной одежды.
Следует сказать, что, несмотря на ухудшающуюся обстановку, Симферопольский мусульманский комитет и далее планировал проводить хозяйственную и благотворительную работу. Например, в заключительной части того же отчета Абдуреши-дов отметил, что на март — апрель 1944 года им запланированы следующие мероприятия:
1. Организация обряда обрезания для детей-сирот и детей нуждающихся родителей Симферополя и Симферопольского района;
2. Открытие в Симферополе шестимесячных подготовительных курсов для молодежи, которую планировалось отправить для учебы в высших учебных заведениях Германии;
3. Открытие в Симферополе ремесленных школ для подготовки из татарской молодежи специалистов, с целью их дальнейшего использования в различных отраслях хозяйства.[186]
Однако этим планам так и не суждено было претвориться в жизнь. Как доносил один из партизанских разведчиков, в последние два месяца оккупации большинство районных татарских комитетов практически не функционировали. И даже Симферопольский мусульманский комитет состоял фактически только из одного человека — «спекулянта» Абдурешидова. Хотя в комитете на тот момент числилось еще 11 членов, ни один из них участия в его работе не принимал. Следует сказать, что «лейтмотивом» этого донесения были следующие слова: «В настоящее время в Крыму нет такого человека, который пользовался бы авторитетом среди татар».
Но и на этом история мусульманских комитетов в Крыму не закончилась. Как уже говорилось выше, в начале 1944 года немцы предприняли запоздалую попытку свести воедино все свои усилия по использованию политического коллаборационизма. В январе этого года командующий войсками вермахта в Крыму генерал-полковник Йёнеке приказал начать подготовку к созданию на полуострове местного правительства (Landesregierung). Одной из основ для его создания должны были послужить мусульманские комитеты. Однако на этот раз немецкая попытка окончилась полным провалом.[187]
* * *
Еще одной стороной немецко-татарского политического конфликта стала история с воссозданием крымского Муфтиата. В данном случае она развивалась следующим образом.
Не секрет, что германское военно-политическое руководство в целом очень положительно относилось к исламу, стараясь сделать мусульман своими союзниками в борьбе против СССР и Англии. Более того, на некоторых оккупированных территориях Советского Союза «исламский фактор» стал одним из инструментов германской национальной политики. Например, на Северном Кавказе и в Крыму местные оккупационные власти всячески способствовали его возрождению (открытие мечетей, помощь в подготовке духовенства и т. п.). Но одновременно, и этот парадокс замечают все исследователи, оккупанты препятствовали избранию высшего мусульманского духовенства — муфтиев. Причины такой политики были очевидны, тем не менее например, крымско-татарские националисты просто не желали их замечать, что впоследствии и привело к такому негативному результату. Последний крымский муфтий Нуман Челеби Джихан был расстрелян большевиками еще в 1918 году, а его преемник, в силу целого ряда причин, так и не был избран. После оккупации Крыма и создания мусульманских комитетов татарские националисты стали поднимать перед оккупационными властями этот вопрос, надеясь на их полное содействие. Здесь следует сказать, что они преследовали не только цели централизации духовной жизни мусульманского населения Крыма. Понимая, что немцы, скорее всего, не разрешат создать центральный политический орган для всех мусульманских комитетов, они надеялись обрести таковой в воссозданном Муф-тиате.
Подчеркнем, что крымско-татарские националисты не были одиноки в своих усилиях и имели достаточно влиятельных союзников в германских военно-политических кругах. Один из них — сотрудник Министерства по делам оккупированных восточных областей Г. фон Менде — так аргументировал положительные стороны появления прогермански ориентированного муфтия на Крымском полуострове: «Исламский мир — это единое целое. Поэтому шаг Германии навстречу мусульманам на Востоке неминуемо вызовет соответствующие настроения у всех мусульман». Наконец, за скорейшее избрание крымского муфтия выступал и Хаджи Амин эль-Хуссейни — пронацистски настроенный Великий муфтий Иерусалима, надеявшийся таким образом сосредоточить всю мусульманскую активность в своих руках.
Как видно, все эти три группы преследовали разные цели, которые были явно недостаточными для того, чтобы сдвинуть вопрос о Муфтиате с мертвой точки (по выражению американского исследователя А. Даллина, их активность в этот период иначе как «спящей» назвать трудно). Однако в октябре 1943 года произошли события, которые заставили их сильно активизироваться. А произошло вот что. Советская власть отошла наконец от воинствующей антирелигиозной политики и разрешила избрать муфтия всех советских мусульман, резиденцией которого стал Ташкент. Первыми на это событие отреагировали в Министерстве по делам оккупированных восточных областей А. Розенберга. Руководитель его крымско-татарского отдела Р. Корнельсен и уже упоминавшийся фон Менде подготовили меморандум, в котором германскому военно-политическому руководству они предлагали следующие ответные меры: «Чтобы более эффективно противостоять этой большевистской инициативе, которая, как показывают события, оказала огромное влияние на мусульманский мир, мы, со своей стороны, должны делать все для активной борьбы с ней. Необходимо немедленно сделать ответный ход и показать, что выборы ташкентского муфтия являются нелегитимными, а сам он — не более чем марионетка в руках Москвы».[188]
Наиболее же эффективной формой противодействия, как казалось авторам меморандума, может быть только созыв конгресса высших духовных мусульманских лиц Крыма, Кавказа, Туркестана и Поволжья. Более того, на этом конгрессе германская сторона обязывалась дать торжественное обещание способствовать выборам крымского муфтия. Все это должно было проходить в присутствии Великого муфтия эль-Хуссейни, который приглашался на конгресс в качестве почетного гостя. После конгресса планировались выборы, которые, правда, предполагалось сделать не более чем фикцией, так как кандидат на пост муфтия был уже отобран Корнельсеном заранее. Новым духовным лидером крымских мусульман должен был стать А. Озенбашлы.[189]
После незначительной доработки этот документ был передан на рассмотрение в Верховное командование сухопутных войск (ОКХ), в ведении которого находилась оккупационная администрация на территории Крыма. Проект был весьма заманчивым, однако армейское руководство решило его заблокировать. Уже одно упоминание Озенбашлы в качестве кандидата на пост муфтия убедило немецких генералов в том, что будущая мусульманская инстанция — это не более чем очередной центр для политической активности и интриг крымско-татарских националистов. Об этом весьма откровенно свидетельствовал тот факт, что самыми рьяными сторонниками идеи воссоздания крымского Муфтиата были «поклонники» Озенбашлы в Симферопольском мусульманском комитете, которые незадолго до этого свергли его первоначальное руководство.
Кроме того, Крым в этот период представлял собой уже «осажденную крепость», а создание в ней политического центра на мусульманской основе могло только обострить и без того напряженные межнациональные отношения на полуострове. Наконец, по мнению командующего войсками вермахта в Крыму, татары попросту «не заслуживали такой чести». Так, в одном из его донесений в Министерство оккупированных восточных областей (от 28 февраля 1944 года) прямо указывалось, что «создание какого-либо местного правительства только на мусульманской основе или воссоздание Муфтиата в Крыму являются неприемлемыми… Согласие же с таким мнением означало бы полный разрыв со всей предыдущей политикой».
Естественно, что такой вердикт означал конец проекта по воссозданию крымского Муфтиата даже несмотря на то что разговоры о нем сотрудники Розенберга вели еще до осени 1944 года. Справедливости ради стоит сказать, что Озенбашлы также не очень рвался занять этот пост: его отношение к сотрудничеству с немцами было тогда уже хорошо известно, и не только в Крыму.
* * *
Вся эта история с крымским Муфтиатом закончилась ничем, и ничего хорошего, кроме обострения отношений крымско-татарских националистов с германской военной администрацией на полуострове, не принесла. Однако сама борьба «за» Муфтиат или «против» него между ведомством Розенберга и вермахтом была не единственной причиной этого обострения. Дело в том, что в подготовке меморандума Корнельсена значительную роль сыграли те представители крымско-татарской эмиграции, которые были прикреплены к его отделу. Они-то и посоветовали ему выбрать кандидатуру Озенбашлы на пост муфтия, полагая, что он полностью будет находиться под их контролем. Армейское же командование и здесь усмотрело угрозу своим прерогативам. Начиная с момента оккупации Крыма оно всячески противодействовало сближению местных националистов и представителей крымско-татарской эмиграции. Руководство военной администрации, и не без основания, опасалось, что подобное сближение только усилит требования членов мусульманских комитетов по предоставлению им политических прав. Однако чтобы понять причины этого, следует вернуться в лето 1941 года.
Но вначале немного истории. После окончания Гражданской войны в России некоторая часть крымско-татарских политических лидеров была вынуждена отправиться в эмиграцию. В целом они осели в Польше, Румынии и Турции, где продолжали заниматься политической деятельностью. Надо сказать, что деятельность эта была очень вялой, даже по сравнению с другими национальными группами эмигрантов: ни в 20-е, ни в 30-е годы прошлого века о какой-либо политической жизни крымских татар за пределами Крыма практически ничего не было слышно. Единственной акцией, в которой участвовали лидеры крымско-татарского национального движения, была деятельность так называемой организации «Прометей» (конец 1920-х — 1930-е годы). Это детище польской разведки объединяло в своих рядах представителей политической эмиграции нерусских народов России и занималось в основном пропагандой.[190]
К чести лидеров татарской эмиграции следует признать, что они не были замешаны в связях с нацистами ни до, ни после прихода к власти последних. Не сотрудничали они и с немецкой военной разведкой — абвером, что тогда являлось общим «грехом» для многих эмигрантских политических деятелей. Более того, такой видный крымско-татарский националист; как упоминавшийся выше Д. Сейдамет, был настроен даже явно антинацистски. А с началом Второй мировой войны его мнение только укрепилось. Немецкий историк П. фон цур Мюлен писал, что «симпатии Сейдамета были явно на стороне польского эмигрантского правительства в Лондоне, с которым он поддерживал тесные связи». Нападение Германии на Советский Союз вызвало у проживавшего в Турции Сейдамета двойственное чувство. С одной стороны, он продолжал оставаться на своей антинацистской позиции. С другой же стороны, вся политическая активность, которой стала заниматься крымско-татарская эмиграция, проходила явно с его молчаливого одобрения.
А она началась довольно рано. Так, уже в октябре 1941 года несколько крымско-татарских эмигрантов написали меморандум во Внешнеполитический отдел нацистской партии, руководителем которого являлся все тот же А. Розенберг. В этом меморандуме они, со ссылками на татарско-германское сотрудничество 1918 года, изложили свое видение будущего Крымского полуострова. Естественно, что в их планах он должен был быть союзным Третьему рейху татарским государством.
В ноябре 1941 года настроенный пронемецки турецкий генерал X. Эркилет обратился с письмом к послу Германии в Турции Ф. фон Папену, в котором просил дать въездную визу двум крымско-татарским политическим деятелям — проживавшим соответственно в Турции и Румынии Э. Кырымалу (бывшему члену «Прометея») и М. Улькюсалю. В своем письме он так характеризовал их: «Это весьма надежные люди. Прошу послать их обоих в Крым и использовать там в общих германо-турецких интересах. Они не владеют немецким языком, но хорошо говорят по-русски». В декабре 1941 года оба крымско-татарских политика прибыли в Берлин, где попытались вступить в переговоры с германскими властями. В ходе этих встреч они выразили пожелания по поводу судьбы Крыма (такие же, как и в вышеуказанном меморандуме) и попросили допустить их в лагеря военнопленных на территории южной Украины и Крыма, где содержались крымские татары. Разговоры о независимости Крыма немцы приняли к сведению. В просьбе же посетить лагеря они отказали, сославшись на карантин. Позднее, с разрешения Розенберга, им удалось побывать в Польше, Литве и Белоруссии, где мусульманское население также было весьма значительным. Еще одним результатом поездки в Берлин стало то, что этим эмигрантам, пусть и неофициально, удалось заложить основы для будущего представительства крымских татар в Германии.
Весь следующий год прошел в решении организационных вопросов и укреплении позиций крымско-татарского представительства. За это время в нем произошли значительные изменения. Улькюсаль покинул своего компаньона и вернулся в Румынию. Поэтому Кырымалу срочно пришлось искать себе нового заместителя. Весной 1942 года им стал еще один эмигрант — А. Сойсал. Кроме того, берлинское представительство выросло количественно: теперь в его составе было уже 12 человек. Стали более ясными и ближайшие политические цели, которые эта группа ставила перед собой. Так, первоочередными из них были признаны следующие:
облегчение участи крымско-татарских военнопленных и «восточных рабочих», вывезенных в Германию;
перемещение в Крым мусульманского населения из Литвы, Белоруссии и Румынии, с целью увеличить процент татарского населения на полуострове;
наконец, попытаться наладить связь с татарской общественностью на территории Крыма.
Зная эти цели берлинского представительства, немцы более года запрещали его членам посещать полуостров. Как ни странно, первым, кто выступал против, был будущий генеральный комиссар «Таврии» А. Фрауэнфельд. Во-первых, его беспокоили политические амбиции берлинских эмигрантов. Во-вторых, ему явно не нравились их переселенческие планы (среди нацистского партийного руководства Фрауэнфельд был одним из главнейших адептов будущей германизации полуострова). Тем не менее в июле 1942 года он был вынужден сообщить Кырымалу, что признает его «штаб, как полномочное представительство крымских татар», но не более чем в сфере экономических и гуманитарных интересов. Следует сказать, что на его согласие повлияла позиция уже упоминавшегося профессора фон Менде, который в министерстве Розенберга занимался тюркскими и кавказскими народами.
В ноябре 1942 года Кырымал и его команда получили наконец разрешение приехать в Крым. Целью их визита была встреча с представителями местной крымско-татарской общественности. Поэтому уже 16 декабря, после согласования этого вопроса с начальником полиции безопасности и СД, берлинская делегация провела совместное заседание с членами Симферопольского мусульманского комитета. Кырымал и его коллега А.-Х. Балич информировали актив комитета о работе своего представительства и сообщили о полученном разрешении на переселение в Крым 25 тыс. татар. Причем 600 из них, главным образом сельскохозяйственные и технические специалисты, были уже наняты и готовы к переезду. Руководство комитета высказало свое полное одобрение деятельности берлинского штаба, признало его руководящую роль, и избрало в свой состав обоих докладчиков.[191]
Следует признать, что это заседание было огромным тактическим успехом Кырымала и его команды. Теперь они могли с полным правом сказать немцам, что представляют не только эмигрантов, но и весь крымско-татарский народ: большой «плюс», которым не могло похвастаться ни одно из национальных представительств. Эта поездка и ее результаты привели к тому, что теперь Министерство по делам оккупированных восточных областей de jure подтвердило то, что фактически уже существовало. Штаб Кырымала был признан единственным представителем интересов крымско-татарского народа и стал теперь официально именоваться Крымско-татарский национальный центр. Это произошло в январе 1943 года. А уже в ноябре того же года при министерстве Розенберга был создан специальный Крымско-татарский отдел (Krimtataren Leitstelle), который и должен был давать указания Кырымалу и его людям.
По трагической случайности первым совместным шагом руководителя отдела доктора Корнельсена и Кырымала стала их попытка избрать крымского муфтия. О том, как это происходило и к чему привело, было подробно рассказано выше. Здесь можно только добавить, что принять сан муфтия Озенбашлы уговаривал именно Кырымал. Для этого он специально летал в Бухарест, но так и не смог ничего сделать, чтобы заставить старого националиста встать на пронемецкую позицию.
Еще одним направлением работы Кырымала в этот период стали попытки спасти крымско-татарский актив. Наступал 1944 год, и все понимали, что рано или поздно Красная армия освободит полуостров. Чтобы как-то приободрить местных коллаборационистов, Кырымал сообщил им, что после ухода вермахта из Крыма все татары будут эвакуированы со всем их имуществом. Это свое заявление он согласовал только с Корнельсеном, совершенно «забыв» поставить в известность другую заинтересованную сторону — штаб командующего войсками вермахта в Крыму. Реакция на эту оплошность последовала незамедлительно. Генерал-полковник Йёнеке обратился к своему непосредственному начальнику — командующему группы армий «А», и попросил его довести до сведения подчиненных Розенберга следующую информацию: исключительно по всем вопросам эвакуации из Крыма необходимо обращаться только в военные инстанции. Запрашивать об этом следует, сохраняя, по возможности, строгую секретность, и не делать из этой чисто военной акции политического мероприятия. Далее Йёнеке выражал следующее пожелание: «Мы считаем неприемлемым, когда крымские татары действуют через своих представителей-эмигрантов без постановки в известность об этом командования армии. В дальнейшем, чтобы исключить подобное давление со стороны эмигрантов и местных татарских активистов, предлагаем Крымско-татарскому отделу или Министерству по делам оккупированных восточных областей информировать нас о результатах всех происходящих там совещаний».
Помимо общей неприязни руководства вермахта к политической активности крымских татар, эту позицию Йенеке также можно объяснить еще и тем, что в этот период он как раз вынашивал планы по созданию местного крымского правительства, речь о котором шла выше. Кырымал же своим обращением заранее перечеркивал весь эффект от этого мероприятия. В конце концов ему все-таки удалось договориться об эвакуации 60 активистов, 20 из которых сразу же пополнили ряды Крымско-татарского отдела министерства Розенберга. Еще около 2 тыс. (в основном бойцы добровольческих формирований) были вывезены морем после начала боев за полуостров.
План Йёнеке по созданию местного правительства, хоть и не осуществившийся, означал, по сути, предел для всех фантазий о каких-либо отдельных крымско-татарских политических формах. А могло ли быть в тех условиях иначе? Следует признать, что нет. И вина здесь не только членов комитета, которые не пользовались должным авторитетом среди своих соплеменников. Многие высшие немецкие чиновники в Берлине на словах были за предоставление татарам определенных политических льгот и привилегий. Однако на деле их представители на местах поступали с точностью до наоборот.
Из всего сказанного ясно, что ни вермахт, ни даже гражданская администрация в лице своего представителя Фрауэнфельда не были, мягко говоря, заинтересованы в создании крымско-татарской государственности. И тому, как мы убедились, была масса причин. Но и полицейские структуры, которые, казалось, были инициаторами создания мусульманских комитетов и уже даже в силу конкуренции с двумя предыдущими ветвями власти должны были действовать им наперекор, не очень спешили с легализацией политической деятельности крымских татар. Так, в одном из отчетов начальника полиции безопасности и СД «Таврии» (зима 1942 года) открытым текстом говорилось следующее: «Исходя из общего опыта, следует учитывать то, что скоро может возникнуть необходимость обратить внимание на татарский комитет в Симферополе, который, возможно, захочет использовать обстоятельство совместной борьбы в своих целях… Их централизаторские домогательства выражаются в делах, которые внешне и не видны. Например, они добиваются получения печати с надписью «Мусульманский комитет для Крыма». Попыткам таких домогательств нужно уделять большое внимание, не допуская создания центрального руководства и проведения татарами такой политики».
Забегая вперед, следует сказать, что все эти указания соблюдались неукоснительно.
* * *
К осени 1944 года Кырымал остался единственным более или менее авторитетным крымско-татарским деятелем, признанным Германией. Но фактически он уже никого не представлял: Крым снова находился под советской властью, а численность крымско-татарских добровольцев в германских вооруженных силах и «восточных рабочих» на территории Рейха измерялась несколькими тысячами. Тем не менее как этот деятель писал в своей книге «Национальная борьба крымских тюрок», «ключевым пунктом его позиции в этот период была полная независимость Крыма». Еще одним моментом, который команда Кырымала не раз обсуждала в прессе, была идея так называемого «тюркского единства». То есть крымские татары не только должны были получить свободу и независимость, но еще и ощутить себя частью «единого тюркского мира». Поэтому в противоположность немецкой прессе, которая продолжала называть крымских татар крымскими татарами, Кырымал и его сотрудники стали употреблять термин «крымские тюрки». С этими идеями они неоднократно выступали на страницах новой крымско-татарской газеты «Kirim» («Крым»), первый номер которой вышел в Берлине 25 ноября 1944 года. В принципе эти пантюркистские идеи были далеко не новы, хоть Кырымал и писал, что только сейчас он и его люди могли свободно их высказывать.[192]
И надо сказать, что эти свои позиции они отстаивали даже в ущерб созданию единой антисоветской организации. Как известно, 14 ноября 1944 года на торжественном заседании в Праге было провозглашено создание Комитета освобождения народов России (КОНР). По замыслу его создателя — бывшего советского генерала А. Власова — эта организация должна была представлять собой «широкий антисталинский фронт», объединяющий в своих рядах различные слои советского общества и все национальности СССР. Фактически комитет планировался как «российское правительство в изгнании». В случае же поражения большевиков он мог стать «временным правительством новой России». Чтобы придать комитету действительно общероссийский характер, в состав его президиума было предложено войти лидерам всех национальных организаций, которые к тому времени находились на территории Германии. Однако, несмотря на его поддержку, процесс создания многонационального антисталинского фронта неожиданно зашел в тупик. Дело в том, что лидеры большинства национальных организаций усмотрели уже в самой идее КОНР всего лишь «очередную русскую затею». Следует сказать, что эти события приняли такой оборот не без участия А. Розенберга, который на правах министра по делам оккупированных восточных областей курировал большинство национальных представительств. Как известно, краеугольным камнем всех его теорий и действий на этом посту было стремление уничтожить многонациональную Россию (неважно, коммунистическую или буржуазную) путем ее расчленения на отдельные государственно-национальные образования. В этом направлении Розенберг и стал действовать, когда возникла идея по созданию КОНР. В результате большинство лидеров национальных организаций посчитали, что основной принцип Пражского манифеста, согласно которому устанавливалось «равенство всех народов России и действительное их право на национальное развитие, самоопределение и государственную самостоятельность», является всего лишь тактическим ходом и при первом же удобном случае будет забыт.[193] На этом основании многие из них отказались от своей кооптации в комитет еще на стадии переговоров с Власовым.[194]
В итоге уже 18 ноября 1944 года в Берлине состоялось заседание так называемых «представителей порабощенных Россией народов». В этом мероприятии, за кулисами которого стоял Розенбергом, приняли участие следующие организации: Боевой союз волжских татар «Идель-Урал», Армянский, Азербайджанский, Грузинский и Северо-Кавказский комитеты, Туркестанский национальный комитет, ряд украинских политических групп. Белорусская центральная рада, а также Крымско-татарский национальный центр в лице своего председателя Кырымала. Политики, которые участвовали в этом заседании, ставили перед собой следующую цель: продемонстрировать единую волю национальных организаций «к борьбе за свободу своих народов и своей земли от русской оккупации, которая должна была привести к возрождению их национальных государств». Практическим результатом встречи стало подписание соглашения, по которому они обязались совместно работать над указанными вопросами и везде взаимно поддерживать друг друга. Для воплощения в жизнь решений заседания лидеры националистов избрали специальную комиссию.
А чтобы сообщить властям Германии о своей политической линии, они в тот же день обратились с совместным меморандумом к Розенбергу, в котором заявили следующее:
«Генерал Власов, как русский, должен ограничиться в своей деятельности территорией России в этнографическом смысле этого понятия. Он ни в коем случае не должен пытаться возглавлять наши нерусские народы, так как стремления этих народов отнюдь не совпадают с целями генерала Власова. Генерал Власов говорит о свержении советской власти, желая установить в пределах ее теперешней территории новый режим. Наши народы ведут долголетнюю ожесточенную борьбу против Москвы, чтобы совершенно отделиться от России и образовать новые независимые национальные государства. Эти народы не доверяют обещаниям генерала Власова. Его Пражский Манифест не может поэтому встретить поддержки с их стороны.
Уже сейчас можно сказать, что дело генерала Власова не будет пользоваться успехом среди наших соотечественников — добровольцев, рабочих и беженцев, находящихся в пределах Германии, — потому что они, на основании имеющегося опыта, вынуждены относиться с величайшей осторожностью ко всякой исходящих от русских инициативе.
На основании вышеизложенного мы полагаем, что Пражский Манифест не соответствует интересам наших народов — поскольку генерал Власов сохраняет за собой право на их представительство и поскольку он намерен их вести и выступать от их имени. Желая сохранить существующие взаимоотношения, мы вынуждены в интересах наших народов обратиться к правительству Рейха с нижеследующей просьбой:
1. Не допускать каких-либо притязаний со стороны генерала Власова на возглавление наших народов;
2. Немедленно признать права наших народов на образование самостоятельных государств и признать, наконец, наши национальные представительства.
3. Разрешить нашим народам формировать войсковые соединения под командованием наших представителей при условии, что эти соединения в оперативном отношении будут подчиняться германской армии, а в политическом — нашим национальным представителям.
В заключение мы считаем своим долгом самым решительным образом заявить, что ни одно из национальных представительств наших народов не может взять на себя ответственность за последствия, которые могут произойти в результате действий генерала Власова — если его притязания на возглавление наших народов не будут отвергнуты с достаточной ясностью».
Наконец, 17 марта 1945 года, уже на пороге краха Германии, Розенберг сделал от имени правительства Рейха официальное заявление, в котором Крымско-татарский национальный центр признавался «единственным представителем (политическим и дипломатическим) крымско-татарского народа». Его председателем по-прежнему оставался Кырымал, а вот состав центра полностью обновлялся: все его 12 членов должны были представлять все общественные слои своего народа. Обновленный центр начал свою официальную деятельность в апреле 1945 года. Первым его шагом было заявление о том, что главной политической целью этой организации является борьба за национальное и политическое освобождение крымских татар. Но как признает даже сам Кырымал, в условиях военного поражения Германии «перспективы этой борьбы были весьма сомнительны». А само признание оказалось обычной фикцией.
КРЫМСКО-ТАТАРСКИЕ ДОБРОВОЛЬЦЫ В РЯДАХ ВЕРМАХТА, ПОЛИЦИИ И ВОЙСК СС
Другим важным проявлением немецкой национальной политики по отношению к крымским татарам явилось создание из них коллаборационистских формирований. Эти формирования прошли в своем развитии в целом четыре основных периода, которые имели следующие хронологические рамки:
1. Период так называемой «неорганизованной самообороны» (октябрь 1941 —январь 1942 года);
2. Период так называемой «организованной самообороны» (январь — июль 1942 года); кроме того, следует сказать, что в этот период очень активно проходил набор крымско-татарских добровольцев в части действовавшей в Крыму 11 — й полевой армии;
3. Крымско-татарские добровольческие формирования в системе «вспомогательной полиции порядка» главного фюрера СС и полиции «Россия-Юг» (июль 1942 — апрель/май 1944 года);
4. Крымско-татарские добровольческие формирования в войсках СС (май/июнь 1944 — май 1945 года).
Рассмотрим основное содержание каждого из указанных периодов.
«Уже в октябре 1941 года, — пишут английские исследователи Ч. Диксон и О. Гейльбрунн, — для борьбы с партизанами немцы стали привлекать также (крымских) татар, которые всегда враждебно относились к большевистскому режиму. Были сформированы так называемые «татарские отряды самообороны», которые оказали немцам большую помощь». Этим отрядам, насчитывавшим обычно 70–100 человек в каждом, выдавалось советское трофейное стрелковое оружие и назначались инструктора — немецкие унтер-офицеры. По словам Э. фон Манштейна, главная задача этих отрядов «заключалась в охране своих селений от нападения… партизан».[195]
Одним из первых в конце октября — начале ноября 1941 года отряд самообороны был создан в деревне Коуш. Его командиром был назначен местный житель А. Раимов, дослужившийся в немецкой полиции до чина майора. Активное участие в создании отряда принимал староста деревни О. Хасанов — в недавнем прошлом член ВКП(б). Главной задачей этого отряда было «частыми нападениями и диверсиями держать в постоянном напряжении партизан, истреблять их живую силу, грабить продовольственные базы». На тот момент в отряде проходило службу 80 человек. Помимо этого Коуш был центром вербовки добровольцев-татар в данном районе. Благодаря трем линиям сильных укреплений, Коуш долгое время был неуязвим для советских партизан, которые предпринимали неоднократные попытки захватить эту деревню.[196]
Опыт жителей Коуша оказался настолько удачным, что командующий 11-й армией генерал-полковник фон Манштейн решил распространить его на весь Крым. Результатом его решения стал приказ штаба 11-й армии, датированный ноябрем 1941 года и озаглавленный «О самообороне населения против партизан». В целом этот документ носил программный характер, поэтому имеет смысл привести его целиком:
«1. Борьба против партизан должна предусматривать уничтожение продовольственных складов и складов боеприпасов. В этих случаях партизаны будут вынуждены получать помощь в населенных пунктах, зачастую применяя силу. Население вынуждено будет обороняться, в том числе и с помощью немецких войск, находящихся в этих районах. В населенных пунктах, расположенных далеко от немецких войск, нужно организовывать самооборону.
2. В борьбе с партизанами хорошо зарекомендовали себя татары и мусульмане, особенно в горах, где они сообщали о партизанах и помогали их выследить. Из этих групп населения необходимо привлекать людей для дальнейшего сотрудничества и особенно активного сопротивления партизанам при получении ими продовольствия.
3. Командование корпусов и дивизий может проводить соответствующие мероприятия в своих районах.
4. По этому вопросу необходимо исходить из следующего:
a) создание такой организации самообороны должно учитывать, какой это населенный пункт, количество его населения, национальный состав;
b) общую организацию самообороны для всего района создавать не нужно; ее необходимо организовывать только в отдельных населенных пунктах, подчиняя их единому немецкому руководству;
c) при этом различать населенные пункты, где постоянно находятся немецкие части, и населенные пункты, где нет войск или где иногда расквартировываются немецкие части;
d) в населенных пунктах первой категории эти вспомогательные силы необходимо создавать без оружия, если для охранных целей, то с оружием. Эти отряды вспомогательных сил должны управляться одним немецким командиром. Их количество в населенном пункте должно находиться в правильном соотношении с немецкими войсками, находящимися в населенном пункте. Вооружение и патроны (желательно трофейные, но не пулеметы и автоматы) выдавать только на время охраны объектов и сдавать после несения службы. В населенных пунктах второй категории можно выдавать оружие и боеприпасы в небольшом количестве. Кому выдавать, решает командир самообороны. Членам вспомогательной организации под страхом смертной казни запретить появляться с оружием вне населенного пункта. Для этой цели необходимо проводить внезапные проверки немецкими патрулями;
e) обо всех случаях стычек с партизанами и об использовании патронов докладывать соответствующим военным инстанциям;
f) служба в этих формированиях считается почетной и не оплачивается; но иногда все же можно выплачивать денежное вознаграждение;
g) во время несения службы члены самообороны носят белые повязки с надписью «На службе у немецкого вермахта»; эти повязки изготовить в воинских частях на месте;
И) каждому члену этой организации выдавать на месяц удостоверение, где указывать номер и персональные данные; списки членов самообороны вести аккуратно и постоянно проверять; срок действия пропуска необходимо регулярно продлевать, после этого пропуск необходимо скреплять печатью и делать соответствующую пометку в списке членов самообороны.
5. Создавая такие отряды самообороны, кроме всего прочего, нужно налаживать тесный контакт между вермахтом и населением. Особенно нужно оказывать внимание татарам и мусульманам за их антибольшевистское поведение.
6. Самооборона должна действовать не всегда. В случае умиротворения района ее следует распускать. Показавших себя хорошо использовать в дальнейшем на административной службе.
7. Об опыте этих мероприятий, а также об особенно отличившихся из числа этих вспомогательных сил докладывать в штаб 11-й армии для дальнейшего распространения опыта.
8. Понятие «самооборона» среди населения не употреблять, а пользоваться термином «вспомогательные охранные части».
В результате этой немецкой кампании по организации отрядов самообороны к декабрю 1941 года они были сформированы уже в следующих населенных пунктах: Ускут, Туак, Кучук-Узень, Ени-Сала, Султан-Сарай, Баши, Карасу-Баши, Молбай и в ряде других. При этом численность каждого из этих отрядов колебалась от 50 до 150 человек.[197]
Следует сказать, что, помимо всего прочего, этот документ является как бы квинтэссенцией содержания первого периода истории крымско-татарских добровольческих формирований. Что же из него можно узнать о процессе организации и использования этих частей? Во-первых, то, что инициатива в их создании полностью принадлежала местным немецким властям: как правило, административным органам штабов дивизий и корпусов. Во-вторых, эта самооборона носила весьма ограниченный во времени и пространстве характер. Более того, в каком-то смысле немцы даже не считали ее чисто военной организацией: как явствует из шестого пункта приказа, члены самообороны должны были со временем занимать должности в местном самоуправлении. В-третьих, в данный период немцы не очень-то доверяли «самооборонцам». Как видно, весь документ буквально пронизан предостережениями, что как можно тщательнее следует подходить к отбору добровольцев и контролю над ними. Безусловно, приказ призывал организовывать отряды самообороны во всех населенных пунктах, где этого требовали военные условия. Но нельзя пройти мимо того факта, что только «татары и мусульмане» сознательно выделены в нем как наиболее приемлемый человеческий материал. Это четвертая особенность данного документа и одновременно важная черта первого периода истории крымско-татарских добровольческих формирований, которая со временем трансформируется в основную.
* * *
2 декабря 1941 года ОКХ издало директиву «Особые указания для борьбы с партизанами». В ней, в частности, говорилось: «…Использование местных отрядов в борьбе с партизанами вполне себя оправдывает. Знание местности, климата и языка страны делают возможным в боях с партизанами применить их же методы действий». Издание этой директивы как бы подводило итог первых четырех месяцев немецкой оккупационной политики на территории СССР и обобщало опыт антипартизанской борьбы с применением уже имевшихся «восточных» добровольческих частей. Одновременно этот документ фактически «давал добро» на их дальнейшую организацию, и даже в более широком формате. В Крыму же эта директива привела к целому ряду изменений в системе организации и использования крымско-татарских добровольческих формирований и фактически способствовала началу второго периода их истории.
2 января 1942 года в отделе разведки 11 — й немецкой армии состоялось совещание, в ходе которого было заявлено, что Гитлер разрешил неограниченный призыв добровольцев из числа крымских татар. Штаб армии передал решение этого вопроса руководству оперативной группы «Д». Перед ее начальником СС-оберфюрером О. Олендорфом ставилась следующая цель: «Охватить пригодных к службе крымских татар для действий на фронте в частях 11-й армии на добровольной основе, а также создать татарские роты самообороны, которые совместно с оперативной группой «Д» будут использованы для борьбы с партизанами». Призыв разрешалось осуществлять и среди гражданского населения на Крымском полуострове, и в фильтрационных лагерях 11-й армии.[198]
При этом на оперативную группу «Д» возлагались следующие задачи:
1. Перед началом вербовочной кампании изучить данные этнографического распределения населения Крыма. Вербовку проводить только в татарских селах, в строгом соответствии с этими данными. Предпочтение отдавать татарским селам в северной части Крыма; для практического осуществления вербовочной кампании необходимо разведать состояние и проходимость дорог и возможность проезда в далеко лежащие села;
2. Создать комиссии из представителей оперативной группы и надежных татар. Чтобы провести призыв как можно лучше, проверить политическую лояльность татарского населения того или иного региона и, наконец, провести его регистрацию; все вопросы, связанные с вербовкой добровольцев в лагерях военнопленных, согласовать с соответствующим отделом штаба 11-й армии;
3. Тех татар, которые изъявят желание вступить в части вермахта, можно будет освободить от работы и сконцентрировать в удобных местах, откуда их смогут забрать представители подразделений 11-й армии;
4. Оперативная группа «Д» отвечает за набор добровольцев в роты самообороны, а также за их организацию, подготовку и дальнейшее руководство.
3 января 1942 года в 10: 00 состоялось первое заседание недавно созданного Симферопольского мусульманского комитета, которое было посвящено решению вопроса о начале призыва крымских татар для совместной с германскими вооруженными силами «борьбы против большевизма». Формально члены комитета должны были одобрить это мероприятие и обратиться с соответствующим обращением к татарскому народу. В действительности это был, скорее, пропагандистский шаг, и немцы в их согласии не нуждались: само заседание комитета проходило в штаб-квартире оперативной группы «Д» и в присутствии ее руководящего состава. Еще одной причиной созыва комитета являлось распределение обязанностей между его членами и оперативной группой «Д» в ходе будущей призывной кампании. В результате, после необходимой в таких случаях торжественной части, было принято решение провести следующие мероприятия:
1. В Симферополе и других районах Крыма, где проживают татары, должны быть созданы специальные вербовочные округа и подокруга;
2. В каждый округ будут посланы одна или несколько вербовочных комиссий, состоящих из представителей оперативной группы «Д» и членов Симферопольского мусульманского комитета (только для Симферопольского округа);
3. Вербовка за пределами Симферополя также проводится под руководством представителя оперативной группы «Д» и членов местного татарского комитета; туда, где это необходимо, следует направлять одного хорошего пропагандиста — сотрудника Симферопольского мусульманского комитета;
4. Вербовку следует проводить следующим образом: все татарское население города или деревни должно быть собрано в одном месте, после чего перед ними выступит представитель оперативной группы и крымский татарин — вербовщик комитета;
5. После их выступления нужно сразу же начинать запись добровольцев;
6. В Симферополе призывную кампанию следует начать немедленно, в связи с чем уже 5 января 1942 года открыть вербовочный пункт.[199]
7. Во всех своих действиях руководство оперативной группы «Д» должно было сотрудничать с теми отделами Симферопольского мусульманского комитета, которые непосредственно отвечали за работу с будущими добровольцами: отделом по борьбе с бандитами (руководитель — А. Абдулаев) и отделом по комплектованию добровольческих формирований (руководитель — Т. Джемилев).[200]
5 января 1942 года в Симферополе был открыт первый вербовочный пункт, и начался набор добровольцев под лозунгом: «Татары, хотите, чтобы вас не грабили партизаны, берите добровольно оружие против них». Одновременно с этим началось создание вербовочных комиссий в других городах и районах Крыма. В целях укрепления их кадрового состава от Симферопольского комитета были посланы обещанные пропагандисты: Б. Аджиев, Ш. Карабаш и А. Карабаш. Главным же уполномоченным по проведению вербовочной компании со стороны крымско-татарских националистов был назначен Г. Аппаз.[201]
Несколько иначе должна была проходить вербовка добровольцев в фильтрационных лагерях военнопленных. Для этих целей начальник отдела личного состава штаба 11 — й армии подготовил инструкцию со следующими требованиями:
«1. Оперативная группа «Д» предлагает использовать в качестве пополнения частей 11-й армии военнопленных крымских татар, которые после соответствующей регистрации и медицинского обследования будут разделены на две категории: а) те, которые отвечают необходимым требованиям и могут быть сразу зачислены в части 11-й армии; b) те, которые не полностью отвечают соответствующим требованиям и нуждаются в дальнейшей проверке, остаются в распоряжении оперативной группы «Д» в качестве «резерва».
Оперативная группа «Д» передает руководству соответствующего фильтрационного лагеря списки военнопленных обеих категорий. После чего руководство фильтрационного лагеря передает ей военнопленных первой категории с их последующим зачислением в части 11-й армии. Военнопленные же второй категории распускаются по домам.
2. Военнопленные татары, которые имеют явно выраженные физические недостатки или являются больными, распускаются из фильтрационных лагерей по домам.
3. Военнопленные татары, которые отвечают соответствующим требованиям, но не желают вступать добровольно в части 11-й армии, остаются и далее в качестве военнопленных. При этом руководство лагеря должно облегчить для них режим содержания по сравнению с другими военнопленными.
4. При распределении военнопленных по воинским частям для прохождения дальнейшей службы следует принимать все меры против возникновения болезней среди них».
Первоначально все мероприятия по набору добровольцев проводились согласно решениям, принятым на заседании Симферопольского мусульманского комитета. Однако уже 18 января 1942 года генерал-квартирмейстер Генштаба сухопутных войск генерал-майор Э. Вагнер издал директиву, которая упорядочивала этот процесс. В ней, в частности, разрешалась «неограниченная» организация крымско-татарских формирований на территориях, «находившихся в немецких руках, за исключением Керченского полуострова и района осады Севастополя».
Вербовка добровольцев проводилась в течение января— февраля 1942 года в 203 населенных пунктах Крыма и 5 фильтрационных лагерях 11 — й армии. В результате в следующих населенных пунктах и районах Крыма было набрано 5451 человек:
• Симферополь (город) — 180 человек;
• округ северо-восточнее Симферополя — 89 человек;
• округ южнее Симферополя — 64 человека;
• округ юго-западнее Симферополя — 89 человек;
• округ севернее Симферополя — 182 человека;
• округ Джанкоя—141 человек;
• округ Евпатории — 794 человека;
• округ Сейтлер — Ички — 350 человек;
• округ Сарабуза — 94 человека;
• округ Биюк-Онлара — 13 человек;
• округ Алушты — 728 человек;
• округ Карасубазара — 1 ООО человек;
• округ Бахчисарая — 389 человек;
• округ Ялты — 350 человек;
• округ Судака — 988 человек (в отчете оперативной группы «Д» рядом с этой цифрой указано, что «ввиду высадки русского десанта данные уточняются»).
Еще 3806 добровольцев было завербовано в фильтрационных лагерях 11 — й армии (как на территории Крыма, так и за его пределами):
• фильтрационный лагерь в Симферополе — 334 человека;
• фильтрационный лагерь в Биюк-Онларе — 226 человек;
• фильтрационный лагерь в Джанкое — 281 человек;
• фильтрационный лагерь в Николаеве — 2800 человек;
• фильтрационный лагерь в Херсоне — 163 человека.
Всего, таким образом, 9255 человек, из которых в части 11 — й армии было направлено 8684 человека: они были распределены по ротам, батареям и другим подразделениям дивизий этой армии небольшими группами (от 3 до 10 человек). Остальные крымские татары, признанные негодными для службы в строевых частях, были распущены по домам.[202]
Следует сказать, что это распределение «добровольных помощников» по корпусам и дивизиям 11-й армии растянулось до февраля 1942 года. Так что поступали они туда не все сразу, а постепенно. Например, по данным «Дневника военных действий» 11-й армии, уже на 4 января 1942 года в подчиненных ей структурах имелось следующее количество крымских татар (цифры указаны как с учетом уже имевшихся до призывной кампании, так и новых добровольцев):
• 30-й армейский корпус — 600 человек;
• 54-й армейский корпус — 363 человека;
• 42-й армейский корпус—554 человека (например, в 73-й пехотной дивизии этого корпуса числилось 254 крымско-татарских «хиви»);
• «добровольные помощники» в подчинении командующего войсками вермахта на полуострове Крым — 201 человек;
• различные тыловые и вспомогательные части 11 — й армии — 330 человек.
Итого 2048 человек. К февралю же 1942 года численность «хиви» увеличилась более чем в три раза.[203]
Одновременно с этим вербовочные комиссии оперативной группы «Д» и представители мусульманских комитетов завербовали еще 1632 человека, которые были сведены в 14 рот самообороны (8 из них были созданы в январе, а еще 6 — в феврале — марте 1942 года), расквартированных в следующих населенных пунктах:
| № роты | Численность(чел.) | Дислокация взводов некоторых рот | Место дислокации |
| 1-я | 100 | - | Симферополь |
| 2-я | 137 | В том числе: | Биюк-Онлар |
| 1-й взвод | Бнюк-Онлар | ||
| 2-й взвод | Бишак | ||
| 3-й взвод | Тсркунди | ||
| 3-я | 60 | - | Бешуй |
| 4-я | 125 | - | Баксан |
| 5-я | 150 | - | Молбай |
| б-я | 175 | В том числе: | Бий-Ели |
| 1-й взвод | Бий-Ели | ||
| 2-й взвод | Копсрликой | ||
| 3-й взвод | Кокташ | ||
| 7-я | 100 | В том числе: | Алушта |
| 1-й взвод | Корбек | ||
| 2-й взвод | Корбек | ||
| 3-й взвод | Демерджи | ||
| 8-я | 85 | - | Бахчисарай |
| 9-я | 100 | - | Коуш |
| 10-я | 175 | - | Ялта |
| 11-я | 175 | - | Ялта, затем Таракташ |
| 12-я | 100 | - | Таракташ |
| 13-я | 100 | - | Таракташ |
| 14-я | 50 | - | Джанкой |
Каждая татарская рота самообороны состояла из трех взводов и насчитывала от 50 (Джанкой) до 175 (Ялта) человек. Командовали ротами немецкие офицеры. Бойцы этих частей были одеты в стандартное немецкое обмундирование, но без знаков различия (им были выданы даже шинели и стальные каски). В целом с униформой проблем не было. Однако через несколько дней после создания рот и выдачи обмундирования они возникли с обувью. Не привыкшие ходить в сапогах крымские татары начали натирать себе ноги. Тогда в качестве компромисса для них были разработаны гамаши, сделанные из трофейных советских шинелей. Ног они не натирали, так как были похожи на привычные для татар мягкие носки.
На вооружении у личного состава рот находилось стрелковое вооружение, в основном легкое, но не автоматическое.
Все крымско-татарские роты самообороны в принципе находились в организационном и оперативном подчинении начальника оперативной группы «Д» СС-оберфюрера Олендорфа, который должен был заботиться об их обмундировании, пропитании и денежном содержании (например, в середине 1942 года всем «организованным» «самооборонцам» платили ежемесячно 60–70 оккупационных марок). Однако поскольку аппарат начальника полиции безопасности и СД и его местные отделения в Крыму еще не были полностью созданы, денежное довольствие личного состава рот осуществлялось через посредничество органов немецкой военной администрации — полевые и местные комендатуры тех населенных пунктов, где эти части самообороны были расквартированы. Что же касается обмундирования и вооружения, то здесь основную помощь Олендорфу оказывал соответствующий отдел штаба 11 — й армии.
В дальнейшем организация крымско-татарских коллаборационистских формирований в системе немецкой оккупационной администрации на территории Крыма продолжалась до марта 1942 года. В результате на этот период имелись следующие категории добровольцев:
• «добровольные помощники» в частях 11-й немецкой армии — около 9 тыс. человек;
• части «организованной самообороны», которые действовали в организационном и оперативном подчинении начальника полиции безопасности и СД — около 2 тыс. человек в составе 14 рот;
• отряды «неорганизованной» татарской самообороны, или «милиции», которые остались от предыдущего периода и действовали в подчинении начальников сельских, городских и районных управлений (фактически в распоряжении соответствующих комендантов) — около 4 тыс. человек;
• «резерв», который также находился в распоряжении начальников сельских управлений (либо члены отрядов «неорганизованной» самообороны, которые были распущены, либо признанные ограниченно годными во время вербовочной кампании января 1942 года) — около 5 тыс. человек.
Всего, таким образом, около 20 тыс. человек. При этом немцы не собирались останавливаться на достигнутом и планировали добиться того, чтобы в коллаборационистских формированиях были «задействованы» все боеспособные татары.
Если сравнивать этот и предыдущий период истории крымско-татарских добровольческих формирований, то можно отметить следующие основные отличия. Во-первых, это то, что армия начинает действовать в тесном взаимодействии с органами полицейской администрации. Во-вторых, набор добровольцев принял уже более организованный характер, который был закреплен на уровне Генерального штаба сухопутных войск. В-третьих, значительно возросло доверие немецких оккупационных властей к этим добровольцам: их уже вооружают на постоянной основе, дают обмундирование и платят денежное довольствие, чего раньше не было. В-четвертых, помимо создания частей самообороны значительное количество татарских «хиви» было включено в подразделения 11-й полевой армии. И, наконец, в-пятых, нельзя не отметить, что при создании подобных формирований значительную роль начинают играть национальный и религиозный фактор, которые в первый период были только обозначены. Следует сказать, что в этот период ни одна из проживавших в Крыму национальных групп не имела возможности создавать свои добровольческие формирования именно по национальному признаку.
* * *
Зимой — весной 1942 года немецкие оккупационные власти в зоне ответственности гражданской администрации приступили к созданию частей «вспомогательной полиции порядка», или «Schuma». Эти части создавались из местных добровольцев и должны были использоваться в антипартизанских целях. В отличие от рот самообороны, оперативный район которых был обычно ограничен местом их формирования, части «Schuma» планировалось применять в более широком формате.
Но так как Крым только летом 1942 года был формально передан в состав рейхскомиссариата «Украина», подразделения вспомогательной полиции начали создаваться здесь гораздо позже, чем в остальных генеральных округах — в июле 1942 года. С этого момента следует начать отсчет третьего периода истории создания и деятельности крымско-татарских добровольческих формирований.
Первоначально были созданы подразделения индивидуальной службы в городах и сельской местности: аналоги немецкой охранной полиции и жандармерии. По большей части их не создавали заново. Фактически они были организованы на базе уже имевшихся частей «неорганизованной самообороны» и «милиции», которые действовали при всех местных городских, районных и сельских управлений. В принципе в них остались те же кадры и тот же персонал, и при тех же обязанностях. Основные же изменения произошли в системе управления этими частями, хотя по сути ничего нового придумано не было. Как и прежде, эта система оставалась двухуровневой. Формально ими продолжал руководить начальник полиции городского и районного управления или староста, если речь шла о сельском управлении. На деле же реальная власть продолжала оставаться в немецких руках. Однако если раньше шефом начальника полиции был соответствующий армейский комендант, то теперь в городах он подчинялся начальнику охранной полиции (Schutzpolizei), а в сельской местности — начальнику жандармерии (Gendarmerie). Обычно численность полицейских индивидуальной службы колебалась от 3 до 15 человек при сельском управлении и от 40 до 50 человек в небольших городах и районных центрах. Общее же количество полицейских в каждом районе было разным и находилось в зависимости от площади района и плотности населения в нем (из расчета 1 % от его численности). Например, в Крыму это количество варьировалось от 70 до 250 человек.
Выше уже говорилось, что части «неорганизованной самообороны» и местной «милиции» были одеты либо в гражданскую одежду, либо в трофейную униформу советского образца. На их принадлежность к вспомогательной полиции указывала только нарукавная повязка. С началом организации «Schuma» ситуация несколько изменилась. Зимой — весной 1942 года немцы постарались как можно скорее привести всю униформу к одному стандарту: полицейским стали выдавать ее новые комплекты, перешитые из черной униформы так называемых общих СС (Allgemeine-SS). Где-то это удалось сделать быстро, где-то, как, например, в Крыму, большинство полицейских еще в ноябре 1942 года ходили в гражданской одежде, со специально разработанными знаками различия. Следует сказать, что эти знаки различия были единственным признаком, по которым можно было отличить полицейского, если он был одет в гражданскую одежду. Летом 1942 — в начале 1943 года это были нарукавные нашивки — так называемые «полоски» и «уголки», обозначавшие воинское звание и занимаемую должность. Всего было пять таких воинских званий: унтер-капрал, вице-капрал, капрал, вице-фельдфебель и компани-фельдфебель. Последнее звание, соответствующее примерно старшине Красной армии, было наивысшим для этой ветви вспомогательной полиции, так как офицерские звания для ее персонала предусмотрены не были.[204]
Не произошло серьезных изменений и в системе вооружения местной полиции. Как и прежде, основным оружием всех полицейских индивидуальной службы оставалась советская винтовка системы Мосина. Так, согласно отчету командующего войсками вермахта в Крыму в группу армий «А», на 6 ноября 1942 года таких винтовок в распоряжении этой ветви «Schuma» во всех районах полуострова имелось всего 2195 единиц. Подразделения же городской полиции Симферополя находились в более привилегированном положении и в смысле обмундирования, и в смысле вооружения.[205]
После полиции индивидуальной службы была создана еще одна из ветвей «вспомогательной полиции порядка» — так называемые батальоны «Schuma». По замыслам немецкого полицейского руководства, они должны были представлять собой территориальные охранные части, подобные ротам самообороны, но более крупные, мобильные, лучше вооруженные и с более широким оперативным районом. В немецкой системе правопорядка их аналогом являлись так называемые военизированные полицейские полки и батальоны, которые в больших количествах действовали на оккупированных советских территориях.
В июле 1942 года командующий войсками вермахта в Крыму объявил набор крымских татар в батальоны «Schuma». Как и в случае с татарскими ротами самообороны, он проводился среди местного гражданского населения и в лагерях военнопленных. Еще некоторое количество добровольцев передало командование 11 — й армии — в основном из числа своих «хиви». В целом численное выражение вербовки выглядело следующим образом:
• добровольцы из числа «хиви» 11 — й армии — 2184 человека;
• добровольцы, переданные администрацией лагеря военнопленных в Симферополе, — 300 человек;
• добровольцы, переданные администрацией лагеря военнопленных в Джанкое, — 64 человека;
• добровольцы, завербованные среди гражданского населения, — 821 человек.
В октябре 1942 года весь этот контингент был распределен по вновь сформированным 8 крымско-татарским батальонам «Schuma», которые для подготовки были расквартированы в следующих населенных пунктах и имели следующую численность личного состава:
| Батальон «Schuma» | Место первоначальной дислокации и подготовки | Численность личного состава |
| 147-й охранный батальон | Симферополь | 539 человек |
| 148-й фронтовой батальон | Карасубазар | 553 человека |
| 149-й фронтовой батальон | Бахчисарай | 315 человек |
| 150-й запасной батальон | Ялта | 402 человека |
| 151-й фронтовой батальон | Алушта | 258 человек |
| 152-й фронтовой батальон | Джанкой | 320 человек |
| 153-й фронтовой батальон | Феодосия | 303 человека |
| 154-й запасной батальон | Симферополь | 679 человек |
Всего, таким образом, численность личного состава батальонов «Schuma» составляла в этот период 3369 человек.
Тем не менее это был не конец немецкой кампании по созданию полицейских батальонов. Набор добровольцев в них продолжался и в октябре 1942 года, в результате чего в ноябре было создано еще два таких батальона — 155-й и 156-й. Однако уже в январе 1943 года эти батальоны были расформированы, а их личный состав влился в вышеуказанные подразделения. В связи с тем, что ни один из двух новых батальонов не прошел полного курса своей подготовки, немцы так и не определились с их функциональной принадлежностью. Поэтому были ли они охранными, фронтовыми или запасными, неизвестно.[206]
Изучая историю крымско-татарских батальонов «вспомогательной полиции порядка», нельзя не сделать еще одно пояснение, касающееся номенклатуры этих частей. Дело в том, что такая большая нумерация не должна удивлять. Она была сквозная и шла с севера на юг: из рейхскомиссариата «Остланд» в рейхскомиссариат «Украина». Крымско-татарские батальоны считались формально «украинскими», и поэтому их нумерация зависела от формирования остальных подобных частей в этом рейхскомиссариате.
По штатному расписанию каждый батальон должен был состоять из штаба и четырех рот (по 124 человека в каждой), а каждая рота — из одного пулеметного и трех пехотных взводов. Иногда в состав батальона входили также технические и специальные подразделения. А в 147-м охранном батальоне даже имелся «крымско-татарский национальный оркестр». Как можно убедиться на примере крымско-татарских батальонов, штатная численность личного состава в 501 человек на практике колебалась от 200 до 700. Как правило, батальоном командовал местный доброволец из числа бывших офицеров Красной армии, однако в каждом из них было 9 человек немецкого кадрового персонала: 1 офицер связи с немецким полицейским руководством и 8 унтер-офицеров, которые исполняли роль инструкторов. Интересно, что срок службы в таком батальоне определялся специальным контрактом и составлял шесть месяцев. Однако зачастую этот срок автоматически продлевался.
Бойцы крымско-татарских батальонов «Schuma» носили стандартную униформу вермахта или немецкой полиции. В начале 1943 года для личного состава этих батальонов (а затем и для всех остальных ветвей вспомогательной полиции) были разработаны специальные знаки различия, которые значительно отличались от «полосок» и «уголков» персонала индивидуальной службы:
• эмблема для ношения на головном уборе — свастика в лавровом венке;
• эмблема для ношения на левом рукаве кителя — свастика в лавровом венке и в обрамлении девиза — «Treu — Tapfer — Gehorsam», что означало «Верный — Храбрый — Послушный»;
• погоны черного цвета, на которых была вышита свастика;
• черные петлицы, на которых размещались серебристые «уголки» и «звездочки», свидетельствующие о звании их владельца. Так как батальоны «Schuma» представляли собой уже более крупные формирования, чем части индивидуальной службы, для их личного состава были введены офицерские звания. Теперь, таким образом, было уже семь воинских званий: к трем унтер-офицерским (капрал, вице-фельдфебель, компани-фельдфебель) было добавлено еще четыре офицерских (цугфюрер, оберцугфюрер, компани-фюрер и батайлон-фюрер, что соответствовало лейтенанту, обер-лейтенанту, гауптману и майору немецкой полиции). Следует отметить, что эти офицерские звания не были персональными, а, как и в предыдущий период, означали только занимаемую должность: помощник командира взвода, командир взвода, командир роты и командир батальона.
Еще одним новшеством в этих знаках различия было то, что теперь каждый тип «вспомогательной полиции порядка» имел свой цвет. Например, полиция индивидуальной службы в городах и солдаты батальонов «Schuma» имели светло-зеленые выпушки петлиц и погон, свастику на погонах и рисунок нарукавной эмблемы, а у полиции индивидуальной службы в сельской местности все это было оранжевым.
На вооружении у бойцов этого типа «Schuma» находилось легкое и тяжелое стрелковое оружие и минометы, как немецкие, так и трофейные советские. Например, на 6 ноября 1942 года арсенал личного состава татарских батальонов выглядел следующим образом: 3192 советские трофейные винтовки, 271 полуавтоматическая винтовка, 136 легких пулеметов, 28 тяжелых пулеметов, 71 пистолет-пулемет, 7 тяжелых минометов, 1 орудие, 52 револьвера и 322 ручные гранаты.[207]
Во «вспомогательную полицию порядка» входило еще две разновидности частей: пожарная охрана и вспомогательная охранная полиция. Однако ни та, ни другая на территории Крыма созданы не были.
В организационном и оперативном отношении все ветви крымской «Schuma» были подчинены начальнику полиции порядка генерального округа «Таврия» СС-бригадефюреру (или генерал-майору полиции) К. Хитшлеру, который управлял ими через свои соответствующие отделы на местах.
В некоторых современных исследованиях указывается, что крымско-татарские батальоны «Schuma» составляли «Крымско-татарский легион вермахта». С этим можно согласиться только отчасти. Действительно, такой план существовал, так как некоторые представители немецкой оккупационной администрации были обеспокоены тем, что созданием крымско-татарских формирований занималось слишком много инстанций. И иногда даже враждебных друг другу. Из-за этого, как считали эти офицеры и чиновники, терялся весь, прежде всего политический, смысл организации этих формирований. В этом тезисе в целом и следует искать корни плана по созданию «Крымско-татарского легиона вермахта». План этот, в конце концов, остался только на бумаге. Однако остановиться на нем следует, так как случай этот весьма показателен. 7 февраля 1942 года в штаб 11-й армии поступило распоряжение Генштаба сухопутных войск. В этом распоряжении генерал-полковнику фон Манштейну предлагалось подготовить доклад на тему «Формирование татарских и кавказских частей в операционной зоне 11-й армии». Уже 20 апреля того же года некто зондерфюрер Зиферс подготовил такой доклад, в котором был обобщен имеющийся опыт по созданию коллаборационистских формирований из числа крымских татар. Помимо всего прочего, в этом документе имелся следующий пассаж: «К вышеизложенному можно в заключение добавить следующее: движение крымских татар не должно рассматриваться лишь в небольшом масштабе Крыма. Оно может стать первым толчком к общероссийскому движению тюркских народов. Необходимо также принять во внимание, что тюркские народы СССР насчитывают около 20 млн человек. Невозможно переоценивать потенциальную силу этих народов. В заключение этого сообщения автор хотел бы еще раз высказать свою позицию. Необходимо еще раз подчеркнуть, что Татарский комитет на своем заседании от 14 января 1942 года расширил свою первоначальную программу, заявив: «После освобождения дальнейших областей России от еврейско-коммунистического господства отважная немецкая армия приступит к освобождению остальных областей. Крымский комитет считает своей священной обязанностью вместе с немецкой армией участвовать в освобождении мусульман Советского Союза». Учитывая, что азербайджанские татары живут в столь важном для нас нефтедобывающем районе Баку, эта установка может быть в дальнейшем использована для военных и пропагандистских целей».
По мнению Зиферса, на практике это должно было привести к созданию крымско-татарских пехотных батальонов, которые можно было бы использовать за пределами Крыма, например, при наступлении на Кавказ. Образцом же для организации этих частей должны были послужить так называемые Восточные легионы, которые немецкое командование начало создавать в Польше из представителей тюркских и кавказских народов зимой 1941 года. Но ни Генштаб сухопутных войск, ни его прямые начальники из 11-й армии никак не прореагировали на это предложение зондерфюрера. Оккупационному аппарату в Крыму были нужны прежде всего части по поддержанию общественного порядка, а не легион для войны на Кавказе. Более того, создание такого соединения привело бы к ненужной политической активности крымско-татарских коллаборационистов.
Следующая попытка имела место в марте 1943 года на одном из заседаний Генштаба сухопутных войск. На этот раз вопрос о создании Крымско-татарского легиона и использовании его пехотных батальонов вне Крыма поднял генерал-инспектор восточных войск X. Гельмих. Однако командование группы армий «А», в чью тыловую зону входил Крым, высказалось категорически против этого мнения. В конце концов этот отказ был мотивирован тем, что «Крымско-татарский легион не нужен, так как его использование не компенсирует затрат на его формирование».
Более того, командование группы армий «А» посоветовало Генштабу сухопутных войск безотлагательно переводить всех крымских татар, служивших в качестве «хиви» в немецких частях на других участках Восточного фронта, обратно в Крым, чтобы в дальнейшем использовать их только здесь. Командующему же войсками вермахта в Крыму было рекомендовано продолжить призыв крымско-татарских добровольцев. На этот раз их следовало набрать 1100–1200 человек, чтобы сформировать: еще 1 батальон «Schuma», 2–3 строительных батальона, 2–3 хозяйственные роты для немецких хозяйственных батальонов и 2 железнодорожно-строительные роты. При этом 500 человек из этого количества добровольцев планировалось передать в качестве «хиви» для немецкой береговой артиллерии. Нужно сказать, что план этот был выполнен только на половину: были сформированы только вспомогательные армейские части.[208]
В целом в этот период были созданы или продолжали функционировать следующие категории крымско-татарских добровольческих формирований (усредненные данные на весну — осень 1943 года — пик их численности):
• вспомогательная полиция индивидуальной службы — от 5 до 7 тыс. человек (следует сказать, что не все они были татарами, последних же было около 4 тыс.);
• батальоны «Schuma» — около 3 тыс. человек (по данным украинских историков Олега Бажана и Ивана Дерейко, в этих частях служили не только крымские татары: так, в декабре 1942 года в состав 154-го батальона было передано около 350 украинских военнопленных);
• роты «организованной» самообороны — около 2 тыс. человек;
• «добровольные помощники» в частях вермахта на территории Крыма — от 800 до 900 человек;
• кроме того, значительное количество (5–6 тыс.) крымско-татарских добровольцев было выведено из Крыма вместе с частями 11 — й немецкой армии (сентябрь 1942 года). Вместе с ними они попали на северный участок Восточного фронта. И именно их возвращением в Крым было озабочено командование группы армий «А» (март 1943 года).[209]
Всего, таким образом, от 15 до 16 тыс. крымских татар было охвачено немецким оккупационным аппаратом и проходило службу в частях полиции и вермахта с июля 1942 по май 1944 года.
Третий период был наиболее бурным в истории крымско-татарских добровольческих формирований. Начавшись с момента полного контроля немцев над полуостровом, он прошел под знаком коренного перелома в Великой Отечественной войне и закончился освобождением Крыма. Каковы его основные особенности? Во-первых, инициатива в формировании крымско-татарских частей окончательно перешла от армии к полиции. Именно ее органами были созданы наиболее организованные, хорошо укомплектованные и вооруженные более или менее современным оружием батальоны вспомогательной полиции. Во-вторых, несмотря на полную реорганизацию «местных полицейских сил» под эгидой полиции порядка, начальник полиции безопасности и СД также сохранил своих крымско-татарских добровольцев — это те 14 рот «организованной» самообороны, которые были созданы зимой — весной 1942 года. В-третьих, середина этого периода была отмечена пиком доверия немцев к крымским татарам. Однако ближе к концу 1943 года оно начинает в силу разных причин ослабевать (поскольку это большой отдельный вопрос, мы поговорим о нем в специальном разделе, здесь же только констатируем факт). В-четвертых, это был одновременно и пик активности крымско-татарских коллаборационистов. О его политической стороне мы достаточно сказали выше. Свое же военное выражение он получил в докладе Зиферса: как мы убедились, лидеры Симферопольского комитета ни много ни мало претендовали на освободительную миссию среди тюркского населения СССР.
Такой в целом была организационная сторона истории крымско-татарских добровольческих формирований в период их пребывания на Крымском полуострове. Рассмотрим теперь процесс их подготовки.
* * *
На организацию каждого из видов крымско-татарских добровольческих формирований уходило от недели (в случае с «неорганизованной» самообороной) до месяца (батальоны «вспомогательной полиции порядка»), после чего начиналась подготовка их личного состава. Согласно планам немецкого командования и полицейского руководства, она должна была состоять из боевой, тактическо-полевой, стрелковой, физической, строевой и морально-политической подготовки.
Обычно процесс подготовки занимал несколько месяцев, но иногда она продолжалась и в процессе боевого применения. Так, части «неорганизованной» самообороны и «вспомогательная полиция порядка» индивидуальной службы проходили ее в минимальный срок, так как использовать их было необходимо почти сразу же после организации. Личный состав рот самообороны готовился от одного до трех месяцев. Больше всех — до девяти месяцев — учились бойцы батальонов «Schuma»: поскольку эти батальоны были в принципе переходной формой между самообороной и боевыми частями, то и готовить их было необходимо с большей тщательностью. Что касается подготовки «добровольных помощников» в частях 11-й армии, то она ничем не отличалась от стандартной подготовки соответствующего немецкого персонала.
В целом представление о системе подготовки крымско-татарских добровольческих формирований и тех проблемах, с которыми сталкивались при этом немцы, дает уже упоминавшийся отчет зондерфюрера Зиферса. Поскольку отчет писался в феврале — марте 1942 года, то речь в нем идет о ротах «организованной» самообороны (первые из них, таким образом, учились уже целый месяц) и «хиви» в частях 11-й армии. Однако, на наш взгляд, такая же картина сохранилась и в дальнейшем: и в оставшиеся месяцы 1942, и в 1943 году немцы продолжали иметь дело с одним и тем же человеческим материалом.
Обычно процесс подготовки открывала ее боевая разновидность. Так, по словам Зиферса, «боевое обучение воспринимается большей частью татар с интересом, однако физически они не достаточно подготовлены для этого. Тем не менее мастерство их растет и может быть улучшено».
Несколько больше опасений вызывала стрелковая подготовка добровольцев. Об их возможностях Зиферс писал следующим образом: «Результаты по огневой подготовке, однако, не совсем удовлетворительны. Тем не менее результаты существенно улучшились после регулярных упражнений в прицельной стрельбе. Поэтому упражняться в ней следует как можно чаще».
Однако наибольшее количество нареканий вызывала физическая подготовка новобранцев, которая была «не всегда на высоте». Зиферс считал, что для улучшения ее показателей «необходимы дополнительная практика и тренировки». Причины же столь плохих результатов он усматривал в «недостаточной популяризации спорта среди татар, так как они просто не проявляли интереса к обычным спортивным играм».
Одну из главных проблем в процессе обучения крымско-татарских добровольцев Зиферс видел в языковом барьере между немецкими офицерами-инструкторами и личным составом рот самообороны. Но и здесь он делал оптимистичный вывод, что эта проблема также скоро решится. «Многие татары, — писал он, — быстро выучили язык команд и показывают по всем дисциплинам хорошие успехи». Кроме того, в процессе обучения немецкая лексика становилась более понятной. На месте же была решена и проблема переводчиков: «Из числа татар были отобраны те, кто уже освоил немецкие команды, и они охотно помогают».
В целом делал вывод Зиферс, «татар можно описать как старательных и усердных солдат». Хотя и здесь, на его взгляд, не обошлось без некоторых исключений. По его наблюдениям, «те, кто не служили в Красной армии, лучше поддаются обучению и легче переучиваются».
Поскольку крымские татары были иностранными добровольцами, немцы огромное внимание уделяли их морально-психологической и политической подготовке. По словам Зиферса, ее основной целью было объяснить «им смысл службы в немецких войсках». Так, например, включенные в состав частей 11-й армии крымско-татарские добровольцы были подвергнуты соответствующей обработке, главным методологическим принципом которой была антисоветская пропаганда. Для этого при штабе 11 — й армии были организованы специальные курсы, где под надзором офицеров абвера наиболее лояльные к новой власти новобранцы прошли подготовку в качестве пропагандистов. После возвращения в свои подразделения они должны были регулярно проводить беседы со своими товарищами, чтобы и «во время службы, и во время обязательных часов обучения оказывать на них влияние в соответствующем духе». На этих курсах пропагандисты обсуждали следующие темы и закреплялись следующие тезисы:
1. Национал-социализм рассматривает нации как творения Господа Бога, тогда как большевизм стремится лишь к братству народов;
2. Германия гарантирует татарскому народу свободное развитие его самобытной культуры, не посягает на древние обычаи и права;
3. Германия гарантирует свободу вероисповедания. Ни в коем случае не будет установлена никакая религиозная иерархия, тем более такая, которая имеется на данный момент в Германии. Никого не будут принуждать ходить в церковь или мечеть, но никому не будет запрещено иметь свои религиозные убеждения;
4. Во время существования советской системы татарский народ лишился своих лучших сил;
5. С турками Германию связывает давнее братство по оружию еще со времен Первой мировой войны. И сегодня Турция связана с Германией политическими и экономическими интересами;
6. Самым важным фактором является дружба немцев, а также итальянцев и японцев с главным исламским народом — арабами. Весь арабский мир, который охватывает не только арабские страны, но также Палестину, Ирак и Сирию, испытывает острую враждебность к Англии.
Кроме обычного обсуждения этих тем, слушателям курсов также приводились примеры их правильной подачи рядовым добровольцам. Кроме того, соответствующие разъяснения идеологического характера давались также немецким начальникам крымско-татарского персонала.
Со временем такая система подготовки татарских пропагандистов была распространена и на части, находившиеся в полицейском подчинении.
* * *
Немецкие оккупационные власти очень строго следили за тем, чтобы не допустить какого-либо вмешательства мусульманских комитетов в процесс организации, подготовки или боевого применения крымско-татарских коллаборационистских формирований. Комитеты должны были действовать только в строго отведенных им рамках: помощь в наборе добровольцев и не более. Но, как показали события, полностью обойтись без персонала комитетов оккупанты так и не смогли. И процесс идеологической подготовки татарских добровольцев показал это как нельзя лучше.
Не секрет, что при создании подобных формирований немецкое командование помимо чисто военных целей также рассчитывало и на определенный пропагандистский эффект. Партизаны, например, должны были увязнуть «в борьбе не с немцами, а с формированиями из местного населения». По словам начальника Центрального штаба партизанского движения (ЦШПД) П. Пономаренко, вокруг этих формирований велась «бешеная националистическая пропаганда», ей сопутствовало «разжигание национальной розни, антисемитизма».[210]
В идеологической обработке татарских добровольческих формирований существенную роль играл отдел культуры и религии Симферопольского мусульманского комитета (руководитель — Э. Гафаров) и подобные отделы в комитетах на местах. Так, председатель комитета Д. Абдурешидов следующим образом определял задачи этого сектора: необходимо более серьезно относиться к воспитанию «добровольческой молодежи, которая получила большевистское образование и была лишена турецкотатарской истории».[211]
Главная роль проводника крымско-татарской националистической идеологии отводилась газете «Azat Kirim» («Освобожденный Крым»), которая начала издаваться с 11 января 1942 года. Эта газета являлась органом Симферопольского мусульманского комитета и выходила два раза в неделю на татарском языке. Вначале газета печаталась небольшим тиражом, однако летом 1943 года, в связи с директивами Штаба пропаганды «Крым», направленными на усиление пропагандистской работы среди местного населения, ее тираж вырос до 15 тыс. экземпляров.
Долгое время главным редактором газеты и автором ее всех передовых статей был М. Куртиев (одновременно член Симферопольского комитета). Среди других сотрудников редакции газеты следует также назвать: Ф. Абляева (автора статей по «женскому вопросу»), А. Куркчи (автора националистических пропагандистских статей, фельетонов и передовиц), Н. Сейдаметова (автора корреспонденций по сельскохозяйственным вопросам) и М. Низами (автора материалов по вопросам культуры и пропаганды; самая известная из его статей на эту тему была озаглавлена «Вопросы совести в большевизме»).
В целом тематика статей «Azat Kirim» была постоянной. Из номера в номер в ней публиковались материалы следующего содержания:
• об организации в городах и районах Крыма мусульманских комитетов, их работе по обеспечению населения, перераспределении земельной собственности, религиознокультурному воздействию на крымских татар;
• материалы об открытии мечетей;
• статьи и заметки о вербовке и службе татарских добровольцев в полиции и вермахте;
• сводки с театров боевых действий;
• здравицы в честь «освободительной» германской армии и «освободителя угнетенных народов, верного сына германского народа Адольфа Гитлера»;
• помимо этого, в 1943 году редакция газеты сообщила своим подписчикам, что «в иностранной информации большое внимание будет уделяться событиям, происходящим на Ближнем Востоке и в Индии».
С июля 1943 года при той же редакции стал выходить крымско-татарский ежемесячный журнал «Ana Yurt» («Родина-мать»), Идеологическая направленность журнала была задана в его первом номере. Так, по словам одного из лидеров националистов А. Озенбашлы, который являлся автором передовой программной статьи журнала, смысл всей жизни крымско-татарского народа должен был выражаться следующей фразой: «Быть мусульманином, быть татарином, быть современным человеком». При этом там же подчеркивалось, что достичь этого можно только под покровительством Германии. Доподлинно неизвестно, являлся ли Озенбашлы автором этой статьи или только подписал ее. Однако следующий пассаж свидетельствует о том, что некоторые его мысли явно нашли в ней отражение. Так, он настаивал, что этими принципами необходимо руководствоваться не только крымским татарам: в приверженности к ним должны объединиться все татары, и не имеет значения, живут ли они в Крыму, Румынии, Польше, Турции или Поволжье.[212]
Значительное место в подготовке крымско-татарских добровольцев отводилось их культурному воспитанию. Например, уже в марте 1942 года отдел культуры Штаба пропаганды «Крым» дал согласие на открытие Крымско-татарского театра. Его директор Э. Грабов (также член Симферопольского комитета) планировал начать нормальную работу театра уже с 10 апреля 1942 года премьерой спектакля «Лейла и Меджнун». Первоначально работать предполагалось три раза в неделю, то есть в среду и воскресенье играть для немецких солдат, а в пятницу — для татарского зрителя. Репертуар театра должен был быть очень насыщенным, что предполагало его хорошую посещаемость. Поэтому с апреля 1942 по январь 1943 года планировалось дать 140 спектаклей. В последующем репертуар театра планировалось расширить за счет пьес Шекспира, Шиллера, произведений азербайджанской драматургии и творчества казанских татарских авторов.[213]
Примерно со второй половины 1942 года артисты Крымско-татарского театра начали играть и для бойцов добровольческих формирований, и не без успеха. Так, в одной из заметок газеты «Azat Kirim», озаглавленной «Большая благодарность», командир симферопольского батальона «вспомогательной полиции порядка» выражал свою признательность Э. Грабову за то, что его артисты выступили перед личным составом части 27 и 28 января 1943 года.
В ноябре 1941 года в Бахчисарае был организован ансамбль песни, пляски и музыки крымских татар. В составе ансамбля находилось 25 человек, в том числе 10 музыкантов. Директором и художественным руководителем этого коллектива был назначен И. Асанов. До сентября 1942 года ансамбль работал в основном для германских частей в Симферополе, Севастополе и на Южном берегу Крыма. Помимо татарских произведений в его репертуаре имелось несколько немецких и румынских песен. Репертуар ансамбля часто пополнялся. Так, в августе 1942 года Н. Абибулаев и И. Изедин написали слова и музыку к песне об Адольфе Гитлере. В начале 1942 года такой же ансамбль был создан и в Симферополе.[214]
В одной из своих послевоенных работ Э. Кырымал писал: «Как только осенью 1941 года большевики были изгнаны из Крыма немецкими войсками, первое, что имело место в общественной жизни тюрок Крыма, так это чрезвычайно быстрое возрождение мусульманской религии и связанных с ней религиозных обрядов и обычаев… В процессе этого религиозного возрождения в Крыму было восстановлено более 50 мечетей, а избежавшее казни и вернувшееся из ссылки мусульманское духовенство немедленно приступило к совершению богослужений в этих мечетях».[215]
Кырымал также не без удовлетворения отмечал, что наряду с восстановлением мечетей и религиозных обрядов в Крыму началось обучение детей основам мусульманской религии и возрождены бытовые мусульманские обычаи. Далее он подчеркивал, что «все это происходило в чрезвычайно тяжелых условиях войны и оккупации, и что инициатива возрождения религии исходила не от оккупационных немецких властей или местной административной власти, а от самих верующих мусульман, проявлявших при этом большую жертвенность и энергию».
Все это было действительно так, но только отчасти. На самом деле этот процесс был взаимонаправленным. То есть немцы, не без пользы для себя, активно использовали это «религиозное возрождение» в среде крымских татар. Из доклада народного комиссара внутренних дел Крымской АССР Г. Каранадзе мы уже знаем, что открытие мечетей и прочие религиозные послабления были одним из «хитрых приемов» оккупантов, направленных на завоевание доверия и лояльности крымских татар. Более того, во всех своих ранних приказах генерал-полковник фон Манштейн обязывал своих подчиненных уважать религиозные обычаи именно «крымских татар и мусульман». Не является секретом и то, что делал он это с целью заполучить как можно больше добровольцев в отряды «неорганизованной» самообороны. Наибольшее же значение исламский фактор приобрел для немцев тогда, когда вербовка крымско-татарских добровольцев приобрела более организованный и систематический характер.
Например, в организации и подготовке крымско-татарских рот самообороны существенная роль отводилась религиозному воспитанию их личного состава, которое должно было осуществляться путем тесного сотрудничества германских оккупационных властей и мусульманского духовенства. Следует сказать, что многие представители последнего одобряли набор крымских татар в германские вооруженные силы. Так, на упоминавшемся заседании Симферопольского мусульманского комитета 3 января 1942 года присутствовал «главный мулла городской мусульманской общины». В ходе заседания он взял слово и заявил, что «его религия и верования требуют принять участие в священной борьбе совместно с немцами, ибо окончательная победа для них (татар) не только означает уничтожение советского господства, но снова дает возможность следовать их религиозным и моральным обычаям». В конце заседания, после того как все основные договоренности были достигнуты, этот мулла попросил «освятить» их молебном по обычаю крымских татар. По свидетельству СС-оберфюрера Олендорфа, «татары встали, покрыли свои головы и, повторяя за муллой, произнесли три молитвы: 1-ю — за достижение быстрой победы, общих целей и долгую жизнь фюрера Адольфа Гитлера; 2-ю — за немецкий народ и его доблестную армию; и 3-ю — за погибших в боях солдат вермахта». Этот молебен означал начало «борьбы против неверных».[216]
В январе 1942 года, после начала кампании по набору добровольцев, многие муллы работали членами мусульманских комитетов и в созданных при них вербовочных комиссиях. Их главной задачей была подготовка общественного мнения, с целью привлечения наибольшего количества добровольцев.[217]
Безусловно, идеологическая и религиозная обработка личного состава добровольческих частей играли очень существенную роль. Однако нельзя не отметить, что помимо «духовной пищи» вступившим в такие формирования обещалось хорошее материальное обеспечение и создание всяческих льгот и привилегий для их семей. Так, согласно постановлению командующего войсками вермахта в Крыму, «всякое лицо, которое активно боролось ши борется с партизанами и большевиками», могло подать прошение о «наделении его землей или выплате ему вознаграждения до 1000 рублей…» При этом указывалось, что «крымские татары и другие коренные жители, принятые на службу в германскую армию, получают удостоверение от своей воинской части. Удостоверение и прошение должны быть отправлены установленным порядком сельскохозяйственному начальнику Крыма, который передаст его сельскохозяйственному начальнику района, в котором живет проситель…»
15 февраля 1942 года министр по делам оккупированных восточных областей Розенберг опубликовал «Закон о новом аграрном порядке». Целью этого закона было установление новых правил землепользования. В Крыму же он имел, помимо всего прочего, следующие последствия: всем татарам, вступившим в добровольческие формирования, и их семьям стали давать по 2 га земли в полную собственность. Им предоставляли лучшие участки, не считаясь даже с тем, что они принадлежали крестьянам, которые не вступили в отряды самообороны. Подобные мероприятия были особенно распространены в Ак-Шеихском и Симферопольском районах.
Следует сказать, что оккупационные власти были не единственной инстанцией, которое занималось материальным обеспечением добровольцев и их семей. Выше мы уже видели, что в Симферопольском мусульманском комитете для этих целей имелся специальный отдел (руководитель — Т. Джемилев). На местах эти функции выполняли соответствующие отделы районных комитетов. Обычно их помощь семьям добровольцев заключалась: в сборе теплых вещей (например, в Алуште), предоставлении возможности бесплатно питаться в специальной столовой (например, в Евпатории) или выдаче пенсии в размере от 75 до 250 рублей. Последний вид помощи практиковался повсеместно. Практически каждая крымско-татарская семья, в которой имелся доброволец, могла рассчитывать на такое ежемесячное или единовременное пособие.[218]
Невероятно, но факт: в условиях оккупации эти пособия выдавались бесперебойно! И даже после того, как Крым был уже полностью отрезан от оккупированной немцами территории, местным мусульманским комитетам продолжали поступать заявления от крымских татар с просьбой оказать помощь «материально, на том основании, что сын (или муж) служит добровольцем в германской армии». Обычно эта просьба удовлетворялась.[219]
После завершения процесса организации и подготовки личный состав каждого крымско-татарского добровольческого формирования принимал присягу и отправлялся по месту несения службы. Вот что сообщала газета «Azat Kirim» об этом мероприятии в частях феодосийской «вспомогательной полиции порядка». В конце июля 1943 года «председатель Феодосийского татарского комитета г-н Хатипов и заведующий религиозным отделом комитета г-н Джемиль присутствовали на присяге татарских добровольцев. Татарские добровольцы присягали на Коране на верность фюреру и клялись в том, что до последней капли крови будут бороться вместе с германским народом против большевиков. После парада добровольцев татарский комитет устроил большое угощение для них. На банкете также присутствовали и немецкие офицеры. Председатель комитета выступил перед добровольцами и призвал их бороться с большевизмом до победного конца. Добровольцы встретили его выступление бурными аплодисментами».[220]
Иногда присяга и подобные ей мероприятия (награждение добровольцев, повышение в звании и назначение на новую должность) были растянуты во времени: первые, наиболее подготовленные добровольцы начинали присягать, скажем, за два месяца до остальных. Присяга же этих, вступавших в часть позже, приурочивалась к торжественным датам Третьего рейха, например, ко дню рождения Гитлера. О том, каким образом это происходило в 147-м симферопольском батальоне «Schuma», дает представление серия заметок все в той же газете «Azat Kirim». Первая из них, озаглавленная «Симферопольские татарские добровольцы», была опубликована 20 февраля 1943 года. Из нее читатель узнавал, что за два дня до этого «на верность фюреру присягнул батальон татарских добровольцев. Торжество присяги закончилось троекратным «Хайль Гитлер»».
Следующая заметка, озаглавленная «Среди наших добровольческих войск», появилась несколько позднее — 28 апреля 1943 года. «20 апреля, — пишет ее автор, — день рождения фюрера великого германского народа, Его Превосходительства Адольфа Гитлера, прошел в батальонах татарских добровольцев весело, радостно и торжественно. Некоторым солдатам за борьбу с партизанами были вручены награды. Из руководства батальона четыре человека были выдвинуты на должность командиров рот, четыре солдата — на должность заместителей командиров рот, а г-н А. Карабаш назначен начальником штаба батальона».[221]
Следует сказать, что это мероприятие существенно отличалось от предыдущего: в заключение торжества председатель Симферопольского мусульманского комитета вручил командиру батальона голубое татарское знамя («кок-байрак») с национальным символом — золотой «тамгой» ханов Гиреев. Справедливости ради следует сказать, что это происходило не всегда и зависело от желания местных немецких начальников.[222]
* * *
Система боевого применения крымско-татарских добровольческих формирований была обусловлена целями и задачами их организации, а также характером подготовки. В целом как мы видели выше, в крымский период были созданы только два их типа: различные части местной вспомогательной полиции и подразделения «добровольных помощников», или «хиви».
Рассмотрим принципы и методы боевого применения каждого из этих двух типов.
При создании формирований вспомогательной полиции немцы обычно преследовали двоякую цель: увеличение сил для охраны общественного порядка и высвобождение частей вермахта или немецкой полиции для их использования на более важном участке фронта.
Одной из главных задач любого оккупационного режима является умиротворение подведомственной территории. Тем более, если это такая территория, как Крым, который даже после окончания здесь активных боевых действий, являлся, по сути, ближним тылом немецких армий, наступающих на Сталинград и Кавказ. Другим важным с военной точки зрения фактором следует признать партизанское движение. Оно, конечно, не приобрело здесь таких масштабов, как, например, в Белоруссии или Брянских лесах. Но и не считать его для себя реальной угрозой немцы не могли. Дело в том, что все районы дислокации советских партизан находились в непосредственной близости от населенных пунктов и важных коммуникаций Крымского полуострова. Да и Большая земля, с которой они получали помощь, была совсем близко. Поэтому неудивительно, что целью всех усилий немецкой оккупационной администрации по созданию местной вспомогательной полиции была именно борьба с партизанским движением. Главными же задачами вспомогательной полиции следует назвать оперативные и охранные мероприятия.
В принципе все части «неорганизованной» самообороны первого периода истории крымско-татарских добровольческих формирований создавались для охранных целей: как правило, их личный состав должен был защищать свои деревни от нападений небольших групп партизан. К более серьезным мероприятиям (самостоятельный поиск партизанских отрядов и даже совместное с немцами прочесывание местности) они не допускались. Для этого у «самооборонцев» не было ни сил, ни средств, ни соответствующей подготовки. Наконец, недоверие немецкого командования к членам этих отрядов также затрудняло их боевое применение с более широкими задачами.
Тем не менее на определенном этапе эта самооборона сыграла значительную роль в борьбе с партизанским движением. Зимой 1941 — весной 1942 года немцы еще не имели на полуострове устойчивых полицейских структур и к тому же вели непрерывные бои с регулярными частями Красной армии. В этих условиях каждый немецкий солдат был на счету, поэтому помощь «самооборонцев», пусть и не такую квалифицированную, трудно переоценить. Вот что, например, писала газета «Azat Kirim» об уже упоминавшемся коушском отряде: «В деревне Коуш в декабре 1941 года организовалась татарская рота… Отважная рота привлекла в свои ряды и других людей, не вступавших в роту. Все они вместе, нападая на озверевших бандитов-партизан, наносили последним тяжелый удар. Эта рота в течение десяти месяцев 2–3 раза громила 28 партизанских лагерей, уничтожая их казармы, палатки, продукты, одежду и вооружение. Частые и яростные нападения этой роты на партизан сбили их с толку и расстроили их планы… В борьбе с партизанами и большевистскими ставленниками эта рота потеряла 44 человека убитыми и 33 человека ранеными. Многие герои этой роты были награждены немецким командованием».
Автором этой статьи являлся командир отряда самообороны А. Раимов, который написал ее ко второй годовщине создания своего подразделения. За этот период небольшой отряд вырос до роты, а позднее на его основе был сформирован 152-й батальон «вспомогательной полиции порядка». Естественно, стиль этого материала выдержан в лучших традициях коллаборационистской прессы. Однако следует признать, что в целом оценка боеспособности коушского отряда справедлива. Его потенциальную опасность для партизанского движения отмечали даже советские источники. Так, командир 7-й партизанской бригады Л. Вихман вспоминал о коушских добровольцах следующее: «Коуш… Сколько лучших людей, патриотов мы потеряли благодаря предательской деятельности большинства жителей этой деревни, сколько раненых истощенных партизан замучили в своих застенках каратели Коуша, сколько неожиданных засад, нападений совершили эти подлые изменники Родины!».[223]
Более того, руководство крымских партизан вполне серьезно сознавало всю опасность Коуша для партизанского движения в этом районе Крыма и вообще на всем полуострове. В связи с этим заместитель начальника особого отдела Крымского штаба партизанского движения (КШПД) лейтенант государственной безопасности Е. Попов докладывал в июне 1942 года на Большую землю, что хорошо бы Коуш вообще «стереть с лица земли». Это бы значительно облегчило борьбу 3-го и 4-го партизанских районов. «Своими силами, — подчеркивал он, — партизаны уничтожить этот и некоторые другие населенные пункты не могут, так как… они сильно укреплены».
На примере деревни Коуш видно, что некоторая часть отрядов «неорганизованной» самообороны вполне успешно справлялась со своими обязанностями. Однако большинство из них не могли самостоятельно нейтрализовать разраставшееся партизанское движение, в ряды которого осенью — зимой 1941 года влилось много кадровых военных. В связи с этим и была задумана и проведена кампания по созданию рот «организованной» самообороны. Как показали дальнейшие события, они в целом создавались как части переходного типа: от «неорганизованной» самообороны к полноценным полицейским формированиям. Личный состав этих рот, как и их предшественники, по-прежнему размещался в отдельных населенных пунктах с целью их охраны от партизан. Как правило, вся рота находилась в населенном пункте целиком, но были и исключения: 2-я (биюк-онларская), 6-я (бий-елийская) и 7-я (алуштинская) роты дислоцировались повзводно в прилегающих населенных пунктах. Такая система применялась в особо опасных районах с целью более быстрого реагирования на вылазки партизан.[224]
Еще одним отличием рот «организованной» самообороны от частей предыдущего периода было то, что они дислоцировались уже не только в сельской местности. Как мы видели выше, почти треть из них размещалась в городах (например, 1,7, 8, 9 и 14-я). Здесь их личный состав нес охрану главным образом гражданских объектов: складов, железнодорожных станций и административных учреждений.[225]
Наконец, роты самообороны являлись уже такими частями, которые проходили систематическую военную и политическую подготовку. Однако поскольку организовывались они не одновременно (с января по март 1942 года), то и процесс подготовки личного состава рот был несколько неравномерным и растянутым во времени. Поэтому для охранных целей применялись в основном слабо подготовленные роты. В дальнейшем, параллельно с охранной службой, они заканчивали свое обучение.
31 января 1942 года начальник 2-го партизанского района И. Генов докладывал на Большую землю: «Местное татарское население успешно вооружается… немцами, цель — борьба с партизанами… Надо полагать, что в ближайшие дни они начнут практиковаться в борьбе с нами. Мы готовы к этому… хотя понимаем, что вооруженные татары куда опаснее… немцев и румын».
Обеспокоенность партизанского командира вполне ясна, так как уже в феврале наиболее подготовленные роты (например, 8-я — бахчисарайская и 9-я — коушская) начали использоваться для более серьезных оперативных мероприятий, чем предыдущие: для разведки, прочесывания местности, самостоятельного или совместного с германскими или румынскими частями поиска партизан, который нередко заканчивался боестолкновением с их значительными силами. Так, издававшийся в Берлине специальный бюллетень полиции безопасности и СД, озаглавленный «Сообщения из СССР», следующим образом описывал некоторые операции татарских рот «организованной» самообороны.
Например, в номере от 9 марта 1942 года сообщалось, что в районе Карасубазара действиями румын и татар были ликвидированы несколько лагерей, убито 68 партизан, уничтожено 12 землянок, захвачены военные материалы. В тот же день южнее Бахчисарая в аналогичной операции было убито 73 партизана (в том числе 30 красноармейцев), уничтожено 6 крупных опорных пунктов и казарм, захвачено много материалов. Наконец, северо-западнее Судака был уничтожен укрепленный партизанский лагерь и убито 42 партизана, а западнее Феодосии захвачено еще 16 человек (среди них батальонный комиссар и три офицера из частей НКВД).
В «Сообщениях» от 27 марта 1942 года рассказывалось о проведении 14–16 марта крупной антипартизанской операции в районе Бешуй — Айлянма — Чермалык. В этой операции помимо германских войск также принимала участие одна татарская рота самообороны. В ходе операции было уничтожено 353 партизана. Кроме того, в примечаниях сказано, что начало этой операции было положено еще 1 марта, когда один взвод 8-й роты самообороны провел разведку боем и выяснил расположение основных сил партизан.
В номере «Сообщений» от 8 апреля 1942 года отмечалось, что 4-я рота самообороны стойко обороняла населенный пункт Баксан. В ходе четырехчасового боя чуть больше сотни добровольцев сдерживали натиск более 500 партизан. В результате им удалось продержаться до подхода немецких войск. Здесь же сообщалось, что ранее, 24 марта 1942 года 3-я татарская рота смогла самостоятельно отбить нападение 200 партизан на деревню Бешуй.[226]
Еще один источник, отчеты оперативной группы «Д» о внутреннем положении в Крыму, также довольно высоко оценивал боеспособность крымско-татарских рот самообороны. В одном из них, датированном весной 1942 года, например, сообщалось следующее:
«В восточной части Крыма в результате рекогносцировки и разведки татарской ротой самообороны было установлено, что все группы 4-го и бывшего 5-го партизанских районов сконцентрированы между горами Басма и Чатыр-Даг. Запланированы большие действия. Своеобразная разведывательная деятельность с помощью татарских рот самообороны принесла дальнейшие успехи и привела к уничтожению некоторых маленьких групп (партизан)… Усиленный взвод 11-й татарской роты самообороны в течение десяти дней прочесывал Яйлу (Крымские горы) западнее линии Ялта — Биюк-Узенбаш, и очистил этот район от остатков отступивших сюда партизан. При этом десять партизан было убито в бою, а два взяты в плен. Среди последних — начальник штаба группы по фамилии Иваненко. Еще западнее в горах татарский дозор наткнулся на пять партизан, двое из которых были убиты в бою, а трое взяты в плен».
Более того, подготовка некоторых рот была настолько хороша, что их личный состав участвовал в операциях против регулярных сил Красной армии. По сообщениям немецких источников, такие события произошли под Судаком, в ходе зимневесенней советской десантной операции 1942 года.[227]
Немцы признавали, что эти татарские роты действовали в целом удовлетворительно. Но и они, даже совместно с отрядами сохранившейся до этого момента «неорганизованной» самообороны, не могли противостоять партизанскому движению. Нужен был более системный подход к организации частей вспомогательной полиции на полуострове, но его как раз таки и не было: ее отряды даже не подчинялись одной инстанции. Такие мероприятия начали проводиться летом 1942 года, после того как Крым был формально включен в сферу юрисдикции немецкой гражданской администрации. Все же полицейские силы на его территории были реорганизованы в части «вспомогательной полиции порядка» и переданы под контроль полицейского аппарата. Более того, их компетенция была строго разграничена. Теперь за соблюдением общественного порядка в городах и сельской местности должна была следить вспомогательная полиция индивидуальной службы: на нее были возложены охранные функции прежней «неорганизованной» самообороны. Проведение же оперативных мероприятий, и всего связанного с ними, возлагалось на батальоны «Schuma» — военизированные формирования, которые были нечто средним между полицейскими и боевыми частями.
Всего было три типа таких батальонов:
фронтовой (Front) — предназначался для оперативных мероприятий на широком фронте и с широкими задачами; иногда мог использоваться и против регулярного противника;
охранный (Wach) — предназначался для охранных мероприятий, главным образом на военных объектах и в местах заключения;
запасной (Ersatz) — предназначался для подготовки личного состава для двух предыдущих типов, но, в случае крайней необходимости, мог использоваться и как охранный или фронтовой.[228]
В Крыму были созданы батальоны всех трех типов: один охранный, пять фронтовых и два запасных. И такое их количественное соотношение не случайно. Сразу видно, что семь последних батальонов предназначались в основном для оперативных мероприятий. В них был направлен самый лучший человеческий материал, который немцам удалось собрать (в запасных батальонах он был даже лучше, чем во фронтовых: по кадровым соображениям немцы собрали туда добровольцев, уже имевших боевой опыт). Более же худшие призывники были сосредоточены в единственном охранном (147-м) батальоне и в боях с партизанами не использовались.[229]
В июле 1943 года личный состав фронтовых и запасных батальонов закончил свое обучение, после чего некоторым из них были выделены специальные оперативные районы (главным образом в предгорьях Крымских гор), где они и проводили оперативные и охранные мероприятия либо целиком, либо отдельными подразделениями (ротами и взводами). Так, например:
• 148-й фронтовой батальон имел штаб в Карасубазаре, а его подразделения несли службу в районах Аргын — Баксан — Барабановка, Сартана — Куртлук и Камышлы — Бешуй;
• 149-й фронтовой батальон имел штаб в Бахчисарае, а его подразделения несли службу в районе Коккозы (1 рота), Коуш (2 роты) и Мангуш (1 взвод);
• 151-й фронтовой батальон имел штаб в Алуште, а его подразделения несли службу в районе Корбек (1 рота), Улу-Узень (1 рота) и Демерджи (1 взвод);
Здесь перед батальонами были поставлены в целом следующие задачи:
1. Защита войскового и оперативного тыла действующей армии от агентурных и диверсионных действий противника;
2. Охрана и оборона всех видов коммуникаций, имеющих значение для фронта или экономики Германии;
3. Охрана и оборона объектов, имеющих значение для вермахта и германской администрации (базы, склады, аэродромы, казармы, административные здания и т. п.);
4. Активное осуществление полицейских и, в случае необходимости, войсковых мероприятий по подавлению антигерманских выступлений в указанных районах.[230]
Однако некоторые из этих батальонов так и не получили свой оперативный район, а продолжали оставаться по месту подготовки, где их функциональные обязанности зачастую менялись. Так, например:
• 150-й запасной батальон проходил подготовку в Ялте, но поскольку он изначально организовывался как запасная часть, специальный оперативный район для него выделен не был; в дальнейшем действовал в Ялте и ее пригородных селах как стандартное полицейское подразделение;
• 152-й фронтовой батальон проходил подготовку в Джанкое и должен был применяться в этом районе, однако уже в январе 1943 года эта часть была передислоцирована в Симферополь, где ее личный состав стал использоваться для охраны концлагеря на территории совхоза «Красный»;
• 153-й фронтовой батальон проходил подготовку в Феодосии и предназначался для оперативных и охранных мероприятий на Таманском полуострове (единственный случай за всю историю крымско-татарских добровольческих формирований 1941–1944 годов, когда одно из них планировалось использовать вне Крыма); остался по месту дислокации, так как в июле 1943 года Тамань стала уже районом боевых действий; применялся как стандартное полицейское подразделение;
• 154-й запасной батальон проходил подготовку в Симферополе; в дальнейшем там и оставался в качестве запасной части (за исключением одного взвода, который был направлен в деревню Бешуй).
Что же касается количественных показателей деятельности батальонов «вспомогательной полиции порядка», то о них некоторое представление дают отчеты немецкого Штаба по борьбе с партизанами. Так, в одном из них (за период с 9 ноября по 28 декабря 1942 года) приводятся следующие данные:
«…9). Schutzmannschaft-Bataillone № 154 (Krim-Tataren) доносит 14 ноября 1942 года: во время с 9 по 12 ноября 93 татарских добровольца предприняли операцию в районе Биюк-Джанкой и Черная гора. У деревни Оракчи они наткнулись на сильную банду партизан из 100 человек. Вблизи лагеря партизан находилось свободное место, без деревьев, которое служит самолетам для сбрасывания продовольствия. Завязался бой, в ходе которого был убит один партизан и 5 ранено, которые, тем не менее скрылись. В лагере, который находился в лесу, нашли убитую лошадь, продовольствие и запасные части для радиостанции…
11). Schutzmannschaft-Bataillone № 148 (Krim-Tataren) доносит 13 ноября 1942 года: в этот день сильная группа татарских добровольцев наткнулась на двух партизан в 5 км севернее деревни Молбай (14 км южнее Карасубазара) около 7: 30 утра. Партизаны тотчас открыли огонь, однако были убиты после того, как им было предложено сложить оружие…
23). Schutzmannschaft-Bataillone № 154 (Krim-Tataren) доносит 29 ноября 1942 года: 28 ноября взято в плен в деревне Куртлук 2 партизана.
24). Тот же батальон доносит 29 ноября 1942 года: 28 ноября вблизи деревни Соллар (10 км от Карасубазара) татарским подразделением было убито 5 партизан, а 2 тяжелораненых взято в плен…
36). Тот же батальон доносит 5 декабря 1942 года: 4 декабря в результате боя южнее деревни Чернолак (14 км от Карасубазара) был захвачен в плен 1 партизан, второй был ранен, но убежал…
57). Schutzmannschaft-Bataillone № 149 (Krim-Tataren) доносит 23 декабря 1942 года: 20 декабря был обнаружен лагерь партизан вблизи деревни Мульде (10 км от Коуша), который был сделан наскоро и состоял из 22 палаток. 21 и 22 декабря на него была предпринята атака силами в 134 человека. Однако полного успеха она не принесла…
63). Schutzmannschaft-Bataillone № 150 (Krim-Tataren) доносит 24 декабря 1942 года: 23 декабря в деревню Баланово ворвались 5 партизан и увели 1 корову, кур и забрали продовольствие. Батальон был отправлен в погоню, в результате которой удалось вернуть корову…
69). Schutzmannschaft-Bataillone № 149 (Krim-Tataren) доносит 28 декабря 1942 года: 27 декабря около 12: 30 были замечены у деревни Коуш несколько советских самолетов, сбросивших 4 парашюта. После их сброса поднялись две ракеты. Один из самолетов долго кружил над тем местом, где 22 декабря был разгромлен лагерь. 20 человек из батальона были посланы на поиски упавших парашютов.
Следующий тип крымско-татарских добровольческих формирований — «добровольные помощники», или «хиви» — предназначался для службы в регулярных частях вермахта в качестве вспомогательного персонала (шоферы, конюхи, подносчики снарядов и т. п.). Обычно немцы набирали таких добровольцев, чтобы восполнить потери в живой силе или высвободить немецких солдат для службы в боевых подразделениях. В этом в целом и заключалась главная задача татарских призывников (как, впрочем, и «хиви» других национальностей). Естественно, что им не требовался длительный курс подготовки. Их обучали тому, что им было необходимо знать и в как можно сжатые сроки: в январе— марте 1942 года, когда проходила первая вербовочная кампания, 11-я армия вела ожесточенные боевые действия. Поэтому уже в феврале 1942 года отдельные подразделения татар-«хиви», общей численностью до 200–250 человек, были направлены на фронт под Керчь, где приняли участие в боях против Красной армии. Весной они были переброшены под Севастополь, где приняли участие в осаде этой крепости. Следует сказать, что набор и использование «добровольных помощников» продолжался и далее: в 1943–1944 годах они несли службу в частях береговой обороны и вспомогательных подразделениях (хозяйственных, строительных и т. п.). Нет нужды говорить, что служба их была намного спокойнее, чем у предыдущей категории добровольцев.
* * *
Исследуя проблему использования крымско-татарских добровольческих формирований, нельзя пройти мимо еще одной ее стороны: зверств по отношению к партизанам, и прежде всего к мирным жителям. Вопрос этот очень неоднозначен и крайне сложен для объективного понимания, так как в нем отчетливо выделяется два контекста: идеологический и национально-религиозный. То есть, с одной стороны, татарские добровольцы могли воевать с партизанами и участвовать в акциях против мирных жителей, как против поддерживающих советскую власть идеологических оппонентов. В этом случае репрессий не могли избежать даже их соплеменники. С другой же стороны, многие участники татарских формирований видели в своих противниках не просто, скажем, коммунистов, а заклятых врагов, к которым у них были исторические, национальные или религиозные претензии. Часто эти контексты могли переплетаться между собой. Однако если верх брал второй, «обычная» карательная акция превращалась в чудовищную резню со средневековыми пытками.
Как правило, зверства крымско-татарских добровольцев против мирных жителей могли происходить в трех случаях:
Если они участвовали в специальных карательных акциях против поддерживающих партизан сел;
Если участвовали в акциях ликвидаций мирного населения или советских военнопленных;
И если служили в охране концентрационных лагерей или других подобных учреждений.
Защитники крымских татар из числа советских диссидентов и современные историки и публицисты, близкие к татарским националистическим кругам, всегда были склонны отрицать участие крымско-татарских коллаборационистов в зверствах против мирного населения. Зачастую они объясняли все свидетельства о таких зверствах послевоенной деятельностью советской пропаганды, которая была заинтересована в любом факте, чтобы оправдать депортацию крымско-татарского народа. Однако, как известно, дыма без огня не бывает. Поэтому уже в ходе оккупации полуострова на Большую землю стали поступать сведения о карательных мероприятиях татарских добровольческих формирований. Например, такого характера: «Участники партизанского движения в Крыму были живыми свидетелями расправ татар-добровольцев и их хозяев над захваченными больными и ранеными партизанами (убийства, сжигание больных и раненых). В ряде случаев татары были беспощаднее и профессиональнее палачей-фашистов».
Эта в целом верная картина является тем не менее чересчур эмоциональной и обобщенной. Каковы же те факты, на основе которых она появилась? Приведем только некоторые из них, наиболее вопиющие. Так, 2 июля 1942 года, в ходе боев за Севастополь, катер, на котором находились старший лейтенант В. Квариани, сержант П. Судак и еще несколько солдат и моряков, получил пробоины в корпусе и стал оседать от принятой воды. Вскоре заглох один из моторов, и экипаж был вынужден повернуть катер к занятому немцами берегу. Высаживаться пришлось недалеко от Алушты, где уже находилась татарская добровольческая часть. На берегу между татарами и десантниками произошел неравный бой. В результате те из них, кто остался в живых, были пленены добровольцами. После боя татары стали расправляться с ранеными десантниками, расстреливая их в упор. По свидетельству выживших, они могли так расстрелять всех, если бы не подоспевшие итальянские моряки, которые сразу же прекратили расправу.[231]
В. Мищенко был пленен в ходе боев за Севастополь и летом 1942 года проделал нелегкий путь до лагеря «Картофельный городок», который находился в пределах Симферополя. После войны он свидетельствовал, что из трех тысяч человек, которые находились в его колонне, до лагеря дошла только половина. Остальные были расстреляны по пути конвоем, который состоял из немцев и крымских татар.
4 февраля 1942 года командование партизанских отрядов Крыма сообщало на Большую землю, что румыны и татары-добровольцы неожиданно напали на группу партизан 2-го отряда. В произошедшем затем бою четыре «народных мстителя» были захвачены карателями. После боя всех их расстреляли, а тела бросили в костер.
Это только некоторые свидетельства того, как могли поступать татарские добровольцы с советскими военнопленными и партизанами. Может ли быть оправданной такая жестокость? Разумеется, нет! Хотя и ее можно объяснить «горячкой» боя, состоянием аффекта и тому подобными явлениями. Однако поведение крымско-татарских добровольцев, которые занимались охраной концентрационных лагерей, вряд ли можно объяснить подобным образом. Наоборот, нижеприведенные факты свидетельствуют о том, что со временем зверства по отношению к военнопленным, партизанам и гражданскому населению, заподозренному в нелояльности к новой власти, приобрели более массовый и систематический характер.
Из всех пенитенциарных заведений, которые были созданы на территории Крыма, наиболее печальную славу имел концентрационный лагерь на территории совхоза «Красный». Этот лагерь был создан весной 1942 года под эгидой полиции безопасности и СД Симферополя для содержания в нем всех тех, кто представлял или мог представлять потенциальную угрозу для оккупационного режима. Обычно здесь держали коммунистов, захваченных в плен партизан и подпольщиков, а также членов их семей. Первоначально экзекуции проходили крайне редко, так как лагерное начальство не имело достаточного количества исполнителей. Положение изменилось в январе 1943 года, когда на охрану лагеря прибыл 152-й батальон «вспомогательной полиции порядка». С тех пор поменялся и режим содержания узников. Нет, он и до этого не был легким. Просто с приходом татарского добровольческого батальона «обычный» концентрационный лагерь превратился в лагерь уничтожения.
Что же представлял собой режим этого лагеря? В октябре 1973 года один из сотрудников КГБ, П. Бабенко, подготовил на запрос Совета Министров Украинской ССР интересную докладную записку, озаглавленную «О фактах коллаборационизма среди граждан крымско-татарской национальности в период Второй мировой войны». В ней, помимо всего прочего, сообщалось:
«(В концлагере на территории совхоза «Красный») был создан исключительно жестокий режим. Преднамеренно и планомерно истреблялись содержавшиеся узники путем массовых и одиночных расстрелов, удушения в автомашинах — «душегубках», сожжения на специально оборудованных кострах, а также путем систематических истязаний, непосильного изнурительного труда, голода, антисанитарных условий…
В результате расследования, проведенного в 1944 году (Симферопольской городской Чрезвычайной комиссией), в 3 км от лагеря в урочище «Дубки» было обнаружено свыше двадцати ям, а на территории лагеря один колодец с трупами расстрелянных и заживо сброшенных туда советских граждан, и, как указано в акте, только из четырех ям и частично из колодца было извлечено 443 трупа мужчин, женщин, стариков и детей.
В 1970–1971 годах органами госбезопасности Украины были разысканы и привлечены к уголовной ответственности… изменники Родины, бывшие добровольцы 152-го батальона — Ходжаметов Теймук, Абжелилов Абкадар, Салаватов Шевкет, Куртвелиев Якуб, Парасотченко Семен и Кулик Николай.
В ходе расследования по их делу в ноябре — декабре 1970 и в ноябре — декабре 1971 года в урочище «Дубки «ив районе бывшего концлагеря по показаниям потерпевших, свидетелей и обвиняемых были установлены новые, ранее неизвестные места массового уничтожения узников концлагеря. В процессе проведения эксгумаций из этих мест извлечены костные останки расстрелянных, принадлежащие не менее чем 2955 человекам в возрасте от 5–6 месяцев и выше…
Особенно кровавую расправу фашистские оккупанты и их сообщники из 152-го добровольческого батальона учинили в конце октября — начале ноября 1943 года, когда в урочище «Дубки» было расстреляно около 2 тыс. заключенных, и в первой половине апреля 1944 года, перед бегством оккупантов из Крыма, когда несколько тысяч оставшихся заключенных концлагеря были расстреляны в «Дубках» и сброшены живыми в колодцы на территории концлагеря…».
Как говорится, приведенные факты говорят сами за себя. Всего же за неполные три года существования лагеря, немцы и их пособники замучили и расстреляли в нем более 8 тыс. жителей Крыма.
Из этой же докладной записки мы узнаем, что охрана лагеря и экзекуции над его узниками не были единственной обязанностью добровольцев 152-го батальона. Например, кроме участия в массовом уничтожении заключенных, они неоднократно выезжали на карательные операции против гражданского населения в Симферопольский, Бахчисарайский или Зуйский район. Обычно после проведения таких акций мирные жители поголовно отправлялись в концлагерь, их имущество подвергалось разграблению, а сам населенный пункт уничтожался.
Как правило, подобные мероприятия проводились для того, чтобы лишить советских партизан поддержки в данном районе. Поэтому участие в карательных акциях было неизменным атрибутом антипартизанской борьбы почти всех татарских добровольческих формирований, которые были созданы под эгидой органов полиции. Приведем только один, наиболее характерный пример. Так, ранним утром 1942 года в поселок Чаир Бахчисарайского района ворвалось более 200 немцев и «самооборонцев» из Коуша. За то, что жители поселка помогали советским партизанам, немцы и их пособники учинили над ними кровавую расправу. Всего в тот день было расстреляно 14 мужчин, 2 женщины и трехлетний ребенок. Забрав все ценные предметы, каратели сожгли поселок дотла. При этом в одном из домов заживо сгорели спрятанные жителями два раненых красноармейца.
Поселок Чаир не был единственным примером подобной зверской расправы. Однако этот случай интересен для нас тем, что все население поселка было русским по национальности. Справедливости ради стоит сказать, что на тот момент такая акция вряд ли была проявлением какой-то антирусской политики нацистов: шел только третий месяц оккупации, и у местных немецких властей еще не было определенного плана по реализации национальной политики на полуострове. Тем не менее использование татарских добровольцев-мусульман против этнических русских (а затем и против православных греков) в многонациональном Крыму было весьма существенным симптомом, который мог привести к чему угодно. Вплоть до развития событий по балканскому сценарию (не секрет, что большинство крымских партизан, которые остались в своих отрядах к этому времени, были либо славянами, либо греками).
* * *
24 мая 1942 года коллаборационистское издание «Голос Крыма», со ссылкой на «Немецко-украинскую газету», сообщило своим читателям, что, выступая в Рейхстаге, Гитлер заявил следующее: «В частях германской армии, наряду с литовскими, латышскими, эстонскими и украинскими легионами, принимают участие в борьбе с большевиками также татарские вспомогательные войска… Крымские татары всегда отличались своей военной доблестью и готовностью сражаться. Однако, при большевистском господстве им нельзя было проявить этих качеств, так как они ненавидели кровавый режим нового царя в Кремле. Когда немецкие войска, прорвав Перекоп, заняли Крым и освободили большую часть полуострова… местное татарское население с восторгом приветствовало своих спасителей. Так как татары были воодушевлены мыслью скорее уничтожить общего врага, то вполне понятно, что они плечом к плечу стоят с солдатами германской армии в борьбе против большевизма.
Действительно ли фюрер сказал так, или газета передала только общий смысл его речи, неизвестно. Тем не менее его слова весьма показательны. В целом они свидетельствуют о том, что немцы на первых порах весьма высоко оценивали боеспособность и моральное состояние крымско-татарских добровольцев. Например, уже упоминавшейся зондерфюрер Зиферс писал в своей докладной записке, что «татар можно охарактеризовать как старательных, усердных солдат, помощь которых в борьбе с партизанами неоценима». Более того, они «могут наладить хорошую дисциплину и обладают хорошими маршевыми качествами».
Такого же мнения о крымских татарах были и авторы отчета оперативной группы «Д», составленного по результатам вербовки добровольцев в роты «организованной» самообороны и ряды вермахта. «Необходимо заметить, — писали они, — что там, где размещены татарские подразделения, партизаны не нападают на населенные пункты или нападают редко». Далее офицеры оперативной группы отмечали усердие татар в несении внутренней службы, их чистоплотность и опрятность. При этом внешней вид добровольцев был гораздо лучше, чем у представителей других национальных групп, служивших в составе «восточных» войск.[232]
Тем не менее при общей положительной картине, некоторые немецкие офицеры считали, что боевое применение крымско-татарских частей нужно проводить только с учетом уровня их подготовки. Так, начальник Штаба по борьбе с партизанами майор К. Штефанус в своем приказе от 31 января 1942 года указывал на следующее: «При использовании татарских рот самообороны, которые хоть и показали себя неустрашимыми и умелыми борцами против партизан, нужно учитывать тот факт, что применять их все же следует там, где партизаны угрожают их собственной местности. Только татар-военнопленных можно смело применять по всей территории Крыма, так как они имеют военную подготовку, привыкли к повсеместному использованию, и, будучи включенными в части германского вермахта, приобрели лучшее положение».[233]
Альфред Фрауэнфельд
Адольф Гитлер
Альфред Розенберг
Генрих Гиммлер
Роберт Лей
Карта-схема будущего административно-политического устройства «восточного пространства». Предвоенный проект Розенберга
Генерал-майор Эдуард Вагнер
Подполковник Клаус Шенк граф фон Штауффенберг
Генерал-лейтенант A.A. Власов
Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер
Розенберг и Кох
СС-бригадефюрер Людольф фон Альвенслебен (на снимке второй справа)
Генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн
Генерал от инфантерии Франц Маттенклотт
СС-штандартенфюрер Отто Олендорф
Генерал-полковник Эрвин Иенеке
Генерал от инфантерии Карл Альмендингер
Карта административно-территориального устройства генерального округа «Крым» (по состоянию на 1 сентября 1941 г.)
Карта-схема административно-территориального устройства оккупированных советских территорий. Проект Розенберга (20 июня 1941 г.)
Допрос бургомистра Керчи Токарева. Керчь, 1942 г. (фотография из фондов Российского государственного архива кинофотодокументов, Красногорск)
Немецкие военнослужащие, участвовавшие в боях за Крым. У военнослужащего, стоящего справа, на левом рукаве прикреплен «Крымский щит»
Нуман Челеби Джихан
Джафер Сейдамет
Амет Озенбашлы
Великий муфтий Иерусалима Хаджи Амин эль-Хуссейни
Альфред Фрауэнфельд в партийной униформе
«Крымский щит». Нарукавный знак отличия, которым награждались немецкие военнослужащие, участвовавшие в боях южнее Перекопского перешейка с 21 сентября 1941 по 4 июля 1942 г.
Эдиге Кырымал
«Кок-байрак» и «тамга». Национальные знамя и символ крымских татар
Немецкий унтер-офицер во главе крымско-татарского подразделения
Личный состав Восточно-тюркского соединения войск СС готовится к молитве. 1944 г.
Личный состав одного из отрядов крымско-татарской самообороны. Крым. Зима, 1941–1942 гг.
Крымско-татарские «добровольные помощники».
Крымско-татарский доброволец.
Личный состав крымско-татарского батальона «Schuma». Крым. Осень, 1942 г.
Торжественный молебен по случаю открытия Центрального вербовочного пункта РОА в Крыму. Симферополь. 30 июня 1943 г.
Новые добровольцы РОА получают униформу. Симферополь. Лето, 1944 г.
Добровольцы одной из рот 1-го (грузинского) батальона соединения «Бергманн». Крым. Сентябрь 1943 г.
Доброволец-армянин соединения «Бергманн». Перекопский перешеек. Осень 1943 г.
Наконец, результатом такого в целом положительного отношения германского военно-политического руководства разных уровней к крымско-татарским добровольцам явилось то, что за ними вполне официально был закреплен довольно высокий статус (который они неформально и так уже имели). В августе 1942 года начальник Генштаба сухопутных войск генерал-полковник Ф. Гальдер подписал инструкцию за № 8000/42 и озаглавленную «Положение о местных вспомогательных формированиях на Востоке». В этом документе все добровольческие части были разделены по категориям, согласно их политической благонадежности и боевым качествам. Например, представители «тюркских народностей» и казаки выделялись в отдельную категорию «равноправных союзников, сражающихся плечом к плечу с германскими частями против большевизма в составе особых боевых подразделений, таких как туркестанские батальоны, казачьи части и крымско-татарские формирования». Следует сказать, что содержание этой инструкции весьма показательно: крымские татары были признаны «равноправными союзниками» в то время, когда представители славянских и даже прибалтийских народов могли использоваться только в составе антипартизанских, охранных и вспомогательных частей вермахта и полиции.[234]
Авторы уже упоминавшегося отчета оперативной группы «Д» писали в его заключении, что «настроение в татарских ротах самообороны нужно считать хорошим. Немецкие инструктора сообщают, что татары очень горды той службой, которую им доверили, и тем вниманием, которое им оказывается как во время этой службы, так и после нее. Они гордятся тем, что носят немецкую униформу. Татарские добровольцы стараются изучить немецкий язык и бывают очень довольны, когда им удается сказать что-либо по-немецки».[235]
Такая же картина наблюдалась и в тех частях 11-й армии, где имелись крымско-татарские «добровольные помощники». Разумеется, они не имели статус выше, чем у таких же, как и они, «хиви». Также не могло быть и речи о правовом равенстве с солдатами вермахта. Зачастую это проявлялось даже в таких мелочах, как униформа и знаки различия на ней. Например, в 30-м армейском корпусе добровольцы получали старые шинели немецких солдат, когда те получали, в свою очередь, новые. Кроме того, всем «хиви» было строго-настрого запрещено носить такую важную деталь немецкого мундира, как «германский орел». Выше уже говорилось, что немцы старались не вооружать местных добровольцев автоматическим и тяжелым оружием. Это в полной мере касалось и крымско-татарских «хиви». Однако по целому ряду свидетельств, такие мелочи их не смущали, так как питались и снабжались татарские добровольцы не хуже, чем солдаты вермахта, а в некоторых случаях даже лучше, чем румыны.[236]
О том, что немцы осенью 1941 — летом 1943 года действительно хорошо относились к крымским татарам в целом и добровольцам из их среды, в частности, свидетельствует также тот факт, что для последних при немецком госпитале в Симферополе было даже открыто специальное татарское отделение. Здесь своих соплеменников лечили исключительно татарские врачи и татарские медсестры. Кроме того, санитарная часть оперативной группы «Д» обеспечила перевязочным материалом все татарские роты самообороны.
* * *
Разумеется, что такой высокий уровень боеготовности и боевой дух крымско-татарских добровольческих формирований не появились сразу, а были обусловлены целым комплексом факторов. О том, что это были за факторы, как в политической, так в военной и экономической сфере, мы довольно подробно говорили выше. Однако уже летом 1943 года ситуация начинает меняться коренным образом. В конце концов командующий войсками вермахта в Крыму так оценил эту тенденцию. «Последнее время, — сообщал он в докладной записке, адресованной Розенбергу, — татары оказались крайне ненадежными».
Этот документ датирован 28 февраля 1944 года, а все предыдущие немецкие отчеты относятся к середине 1942 года. Таким образом, следует признать, что за год с небольшим произошли события, в ходе которых появился целый ряд новых факторов, повлиявших на негативное отношение крымских татар к немецкому оккупационному режиму. А поскольку татарские добровольцы являлись, все-таки частью своего народа, эти же факторы сыграли существенную роль и в понижении их боеспособности и боевого духа. Эти новые факторы также можно условно разделить на возникшие под влиянием немецкой или советской сторон. Наконец, условия их возникновения были обусловлены внутриполитической обстановкой на территории Крымского полуострова или событиями за его пределами.
Практически все советские и западные источники свидетельствуют о том, что до лета 1943 года большинство крымских татар были вполне лояльно настроены к новой власти. И одним из проявлений такой лояльности было их массовое добровольное вступление в ряды полиции или вермахта. Однако уже вербовочная кампания января — марта 1942 года явственно показала, что не везде татары «горели желанием» вступать в части полиции или вермахта. Например, авторы отчета оперативной группы «Д» констатировали целый диапазон настроений татарского населения: от крайне коллаборационистских до в лучшем случае нейтральных по отношению к новой власти. Лидеры Симферопольского мусульманского комитета, естественно, демонстрировали полную преданность оккупантам. Естественно, это были только слова, тем не менее под их впечатлением немцы и националисты начали вербовочную кампанию. Выше мы уже достаточно подробно осветили ее ход и результаты. Здесь же необходимо коснуться еще одной стороны этого процесса: действительной готовности крымских татар с оружием в руках бороться против советской власти. В целом Олендорф и его команда должны были констатировать, что «большинство татарского населения выражает готовность сражаться. Однако в отдельных районах призыв к борьбе не всегда находит должное понимание».[237]
Так, уже в процессе вербовки офицеры оперативной группы «Д» обнаружили, что в разных районах Крыма татарское население по-разному отнеслось к этому мероприятию. Например, жители восточной части полуострова (Карасубазар, Старый Крым, Судак) и степных районов северного Крыма почти все заявляли, что уже готовы к борьбе. Татары же из западной части полуострова (особенно Бахчисарай и северные пригороды Симферополя), несмотря на первоначальное воодушевление, начали просить, чтобы их не использовали за пределами места проживания.
Еще одним фактором, влиявшим на настроения татарского населения, было то, в каких населенных пунктах проходила вербовка: с однородным населением или смешанным. Если в деревне или районе проживали в основном только татары, то энтузиазм был всеобщим. Там же, где татары не составляли подавляющего большинства, их высказывания о совместной с немцами борьбе против большевизма были намного сдержаннее. Следует сказать, что и в этом случае прослеживалось четкое разграничение: в восточном или западном Крыму проходил призыв.
В результате руководство оперативной группы «Д» пришло к выводу, что этот диапазон настроений объясняется следующими обстоятельствами:
1. Как известно, в этот период проходила Керченско-Феодосийская десантная операция Красной армии, и многие татары попросту не хотели попасть на фронт. Более того, многие из них в связи с этим всерьез подумывали об эвакуации вглубь полуострова;
2. Если же татары и соглашались вступать в отряды самообороны, то только при условии, что их оставят по месту жительства. Доходило до того, что они отказывались вступать в отряды, если узнавали о своем переводе даже в близлежащие села;
3. Выше мы уже упоминали, что значительное количество крымских татар дезертировали из Красной армии в период осенних боев 1941 года. Однако не меньшее их количество все-таки продолжали еще оставаться в ее рядах. Много их было и в немецком плену. В связи с этим Олендорф был вынужден констатировать, что количество мужчин, годных к призыву, значительно сократилось. Так, в горных деревнях их часто оставалось по 40–60 человек, чего явно не хватало для укомплектования полноценной роты.
Впоследствии немцы решили проблему недостатка мужского населения следующим образом: они стали отпускать военнопленных. Но и те, кого удавалось завербовать, не всегда были пригодны для военной службы. Из того же отчета мы узнаем следующее соотношение годных и негодных призывников в селах Бахчисарайского района. Так, на 22 января 1942 года в этом районе было подано 565 заявлений. Однако уже 30 января оперативная группа «Д» была вынуждена распрощаться со 176 из этих добровольцев. Из них: 74 оказались больными, 42 имели увечья разной степени тяжести, 12 уже работали при различных немецких частях, а 48 человек просто не явились на призывной пункт, несмотря на первоначальное согласие. Итого, из 565 осталось только 389 добровольцев.
Наконец, была еще одна причина, которая оказала весьма существенное влияние на результаты вербовки января — марта 1942 года, на всю историю создания и использования крымско-татарских добровольческих формирований, и вообще на весь крымско-татарский коллаборационизм. И причина эта — партизанское движение. СС-оберфюрер Олендорф отмечал, что татары были намного сдержаннее в отношении сотрудничества с оккупантами в тех районах, где поблизости находились партизанские отряды. Хотя, одновременно, если возникала какая-нибудь опасность (например, нападение партизан), они немедленно были готовы браться за оружие. Это наблюдение не было чем-то присущим только татарско-партизанским отношениям, а охватывает, в принципе, всю историю взаимоотношений советских партизан с гражданским населением в годы Второй мировой войны. Тем не менее без изучения динамики этих взаимоотношений мы вряд ли поймем причины, побудившие встать на сторону Третьего рейха значительную часть крымских татар.
* * *
Разгром крымской группировки вермахта советскими войсками не был концом татарских добровольческих частей. Известно, что в ходе сражения за полуостров немцы смогли эвакуировать более 2500 человек из персонала «вспомогательной полиции порядка». К концу мая все они были сосредоточены в Румынии, где и ожидали решения своей дальнейшей судьбы. Ждать им пришлось недолго. Уже в начале июня 1944 года было принято решение о дальнейшем использовании этих добровольцев. Таким образом, начался четвертый, заключительный этап истории крымско-татарских формирований в составе германских вооруженных сил.
В первой половине июня 1944 года начальник Главного оперативного управления СС, ведавшего организацией и использованием воинских частей и соединений этой организации, СС-обергруппенфюрер X. Юттнер вызвал к себе начальника полиции порядка округа «Черное море» СС-бригадефюрера Хитшлера. В ходе беседы Юттнер сказал ему, что отныне «все иностранные добровольцы поступают в распоряжение рейхсфюрера СС». Этот приказ касался и татарского полицейского персонала, который на этот момент был сосредоточен в Румынии. По словам СС-обергруппенфюрера, Гиммлер планировал создать из крымских татар горно-егерский полк, который должен был стать частью войск СС.[238]
16 июня 1944 года Юттнер был принят рейхсфюрером СС и доложил ему о результатах состоявшейся беседы. Одновременно им был представлен план, по которому должно было происходить развертывание татарского полка. Во-первых, сначала планировалось создать только один батальон и посмотреть, что из этой затеи получится. Во-вторых, как и во многих других иностранных добровольческих формированиях войск СС, в этом полку должны были служить не только крымские татары. Гиммлер приказал укрепить его 200 офицерами и унтер-офицерами немецкой полиции. В-третьих, организацию полка было решено проводить в Германии, на полигоне «Мурлагер», где располагалась учебная база одного из эсэсовских горноегерских батальонов. Впоследствии персонал этого батальона также должен был влиться в состав полка.[239]
Принимая решение о создании части полкового типа, руководство СС исходило из того, что сможет набрать татарских добровольцев не больше, чем для укомплектования двух полноценных батальонов. Однако, как показала дальнейшая проверка эвакуированного персонала, этих добровольцев оказалось гораздо больше, и из них можно было сформировать не два, а три таких батальона. В результате Юттнер пришел к выводу, что лучше сформировать не полк, а маленькую бригаду. Гиммлер согласился с ним, и 8 июля 1944 года подписал приказ, согласно которому уже созданный батальон и все новоприбывшие добровольцы развертывались в Татарскую горно-егерскую бригаду войск СС — Waffen-Gebirgs-Brigade-SS (tatarische Nr. 1). Этот же приказ определял и дальнейшую судьбу будущего нового соединения. Во-первых, бригада переводилась из Германии в Венгрию, где ее и должны были сформировать и подготовить. Параллельно с процессом подготовки персонал соединения должен был привлекаться к несению гарнизонной и охранной службы. Во-вторых, командиром бригады назначался СС-оберштурмбаннфюрер (в ноябре 1944 года произведен в СС-штандартенфюреры) В. Фортенбахер. В-третьих, в составе бригады планировалось создать штаб и два горно-егерских батальона по четыре роты в каждом. Наконец, в-четвертых, помимо татарского полицейского персонала в состав будущей бригады планировалось включить еще некоторое количество крымско-татарских «хиви», а также значительно увеличить процент немецкого кадрового персонала — до 1097 человек.[240]
Численность личного состава соединения (без немцев) планировалось довести до 3434 человек. Однако на 20 сентября 1944 года удалось собрать только 2421 из них. Главной причиной такого недокомплекта было то, что командование вермахта отказалось передавать в войска СС своих «добровольных помощников». В свою очередь, начальник полиции порядка «Черное море» также, несмотря на первоначальное согласие, тянул с переводом вверенных ему добровольцев. К тому же значительное количество уже присланных крымско-татарских полицейских были признаны негодными к службе в боевых частях. В целом же (по рангам) этот недокомплект татарских добровольцев выглядел следующим образом:[241]
| Ранги личного состава | Офицеры | Унтер-офицеры | Рядовые | «Хиви» | Всего |
| Запланированная численность | 67 | 440 | 2927 | 614 | 3434 |
| Реальная численность | 11 | 191 | 2219 | 0 | 2421 |
Недокомплект личного состава был не единственной проблемой нового соединения. Более того, почти сразу же и процесс организации бригады и ее подготовка зашли в тупик. Нельзя сказать, что вина за это лежит на ком-то одном: и руководство СС и уполномоченный германский генерал в Венгрии, в чьем ведении находилось формирование бригады, делят ее поровну. Известно, что СС-оберштурмбаннфюрер Фортенбахер воспринял свое новое назначение в качестве наказания. Вследствие этого он откровенно пренебрегал своими командирскими обязанностями. Разумеется, такая ситуация не лучшим образом сказывалась на уровне подготовки татарских добровольцев и их боевом духе. Еще одной причиной проблем с организацией было то, что бригада не считалась «высокоприоритетным соединением германских вооруженных сил». Поэтому оружие и амуниция со складов вермахта поступали в нее крайне медленно.[242]
Согласно документам Главного оперативного управления СС, окончание подготовки бригады планировалось на 11 октября 1944 года. Именно на этот день был подготовлен черновик приказа Юттнера, в котором он распоряжался присвоить соединению 8-й номер и отправить его на фронт. Но ни в этот день, ни в ноябре, ни даже в декабре бригада, вследствие указанных причин, так и не была окончательно организована. Поэтому 15 декабря 1944 года ее решили попросту расформировать, а весь крымско-татарский персонал передать на пополнение Восточнотюркского соединения войск СС — еще одного добровольческого формирования, созданного из советских мусульман. Наконец, 31 декабря последовал соответствующий приказ, в котором Юттнер распоряжался сделать следующее:
1. Вследствие распоряжения от 15 декабря 1944 года Восточнотюркское соединение войск СС реорганизовывается и получает следующую структуру:
a) штаб Восточно-тюркского соединения;
b) штабы боевых групп «Идель-Урал», «Туркестан», «Крым»;
c) боевые части согласно пункту «b» формируются как батальоны.
2. В качестве персонала для указанных боевых частей используются части, сформированные ранее:
a) штабы для трех боевых групп (сокращенные полковые штабы) формируются в Восточно-тюркском соединении, а их состав утверждается Главным оперативным управлением СС;
b) каждая боевая группа должна состоять из: двух пехотных батальонов, пяти пехотных рот в каждом батальоне; о формировании других частей будет сообщено дополнительным приказом Главного оперативного управления СС.
3. Формирование должно происходить в районе города Миява (Словакия).
4. Ответственным за формирование боевых частей является командир соединения.
5. Восточно-мусульманский полк СС входит в состав Восточно-тюркского соединения и на основании этого считается распущенным.
6. Весь азербайджанский персонал выводится из состава Восточно-тюркского соединения войск СС и передается в распоряжение Кавказского соединения войск СС.
1 января 1945 года началась передача крымско-татарского персонала в Восточно-тюркское соединение войск СС, которая растянулась на два месяца. В результате боевая группа «Крым» (Waffengruppe Krim) была создана окончательно только 5 марта. На этот период в ее составе имелись штаб, два пехотных батальона по четыре роты в каждом и две отдельные артиллерийские роты (противотанковых и легких пехотных орудий). Кроме того, при штабе группы и при штабах каждого из двух батальонов имелось по одной комендантской роте. Следует сказать, что структура этой боевой группы заметно отличалась от структуры двух других групп. Во-первых, в каждом из ее батальонов было только по четыре роты, тогда как, согласно вышеприведенному приказу, их должно было быть по пять. Во-вторых, ни боевая группа «Туркестан», ни «Идель-Урал» не имели в своем составе артиллерийские роты. В боевой же группе «Крым», как мы убедились, их было сразу две. Причем подчинялись они не командованию батальонов, а напрямую штабу боевой группы.
Председатель Крымско-татарского национального центра Э. Кырымал с гордостью писал в своей книге, что на командных должностях боевой группы находился исключительно «татарский офицерский корпус». Действительно, все высшие посты в ней занимали теперь только крымские татары (все данные приведены по состоянию на 1 марта 1945 года):
| Командная должность | Фамилия, имя | Воинское звание | Дата присвоения воинского звания |
| Командир боевой группы | Карабаш, Абдулла | Ваффен-гауптштурмфюрер | 14.12.1944 г. |
| Командир 1-го батальона | Каттеев, Гази | Ваффен-гауптштурмфюрер | 25.01.1945 г. |
| Командир 2-го батальона | Арабский, Секирья | Ваффен-гауптштурмфюрер | 04.01.1945 г. |
| Губайдулин, Абдулгази | Ваффен-унтерштурмфюрер | 09.12.1944 г. | |
| Шамсутдинов, Салих | Ваффен-унтерштурмфюрер | 16.01.1945 г. | |
| Басыров, Габдрахман | Ваффен-унтерштурмфюрер | 05.01.1945 г. | |
| Шайхутдинов, Ахмат | Ваффен-унтерштурмфюрер | 16.01.1945 г. | |
Командиры пехотных и артиллерийских рот боевой группы |
|||
| Галин, Ахмат | Ваффен-унтерштурмфюрер | 16.01.1945 г. | |
| Ортайлы, Кемал | Ваффен-Оберштурмфюрер | 14.12.1944 г. | |
| Адамович, Секир | Ваффен-унтерштурмфюрер | 04.01.1945 г. | |
| Амитов, Чингис | Ваффсн-унтерштурмфюрер | 14.12.1944 г. | |
| Нуретдинов, Ахмат | Ваффен-Оберштурмфюрер | 16.01.1945 г. | |
| Ерфанов, Энвер | Ваффен-унтерштурмфюрер | 16.01.1945 г. |
Кроме того, при штабе боевой группы «Крым» находился специальный офицер для особых поручений — ваффен-оберштурмфюрер И. Даирский. В его обязанности входило осуществление связи персонала боевой группы со штабом Восточнотюркского соединения, с командованием СС, а также, что особенно важно, с Крымско-татарским национальным центром.[243]
Какова же судьба боевой группы «Крым»? Существует мнение, что в апреле 1945 года Восточно-тюркское соединение войск СС было переведено в Австрию. Однако есть все основания предполагать и наличие другого приказа — о передислокации соединения в Италию. Как бы то ни было, ни тот, ни другой приказ не дошли по назначению. Следы же самого соединения, по образному выражению немецкого историка К. Клитманна, «затерялись в вихре последних месяцев войны».
Четвертый период истории татарских добровольческих формирований являлся относительно долгим — вторым по продолжительности из всех периодов. Однако это был тот случай, когда фактор времени не сыграл никакой роли: одновременно он был и самым малоинтересным с точки зрения изучения истории крымско-татарского коллаборационизма. Не был этот период и таким насыщенным, как три предыдущих, хотя и имел свои отличительные особенности. Что о них можно сказать? Во-первых, и это сразу же бросается в глаза, вся инициатива по созданию и использованию крымско-татарских формирований переходит от вермахта и полиции к СС. Здесь следует отметить, что это был общий процесс, так как на заключительном этапе войны практически все иностранные добровольцы так или иначе были подчинены Гиммлеру, как новому командующему Армией резерва. Во-вторых, у Главного оперативного управления СС были грандиозные планы по использованию крымских татар и всех советских мусульман вообще. Тем не менее на деле все оказалось намного сложнее и запутаннее: вермахт, СС и полиция начали ставить друг другу палки в колеса, что в конечном итоге и привело к расформированию крымско-татарской бригады. Создание Восгочно-тюркскош соединения было попыткой хоть как-то спасти ситуацию. Однако время было упущено, и в принципе неплохо подготовленный и обстрелянный персонал, так и не был использован в боевых действиях. Наконец, в-третьих, и что наиболее значительно в этом периоде, крымско-татарским политическим организациям разрешили вмешиваться во внутреннюю жизнь добровольческих частей. Это сразу же привело к тому, что на командных должностях в боевой группе «Крым» оказались исключительно крымские татары. В двух остальных группах было также, а немцы занимали только пост командира соединения и все штабные должности в нем. Еще одним важным политическим достижением Кырымал считал то, что Восточно-тюркское соединение являлось как бы прообразом того пресловутого «тюркского единства», о котором он так много говорил и писал в конце войны.
* * *
9 мая 1945 года военно-политическое руководство нацистской Германии подписало акт о безоговорочной капитуляции, согласно одному из пунктов которой ее вооруженные силы должны были сразу же сложить оружие. Это касалось и тех иностранных добровольческих формирований, которые все еще продолжали находиться в рядах вермахта, войск СС или полиции. Таким образом, день германской капитуляции — это одновременно, и последний день истории крымско-татарских добровольческих формирований. Общее же представление динамики их численности по периодам дает приведенная ниже таблица:
| Тип добровольческого формирования | Численность(средняя) | Период, на который указана численность |
| «Неорганизованная» самооборона, или «милиция» | 4000–5000 человек | ноябрь/декабрь 1941 —лето 1942 г. |
| «Организованная» самооборона | около 2000 человек | январь 1942 — май/июнь 1944 г. |
| «Добровольные помощники», или «хиви», в составе частей вермахта | около 9000 человек | декабрь 1941 /январь 1942 — май 1945 г. |
| «Вспомогательная полиция порядка» индивидуальной службы | около 4000 человек | лето 1942 — май/июнь 1944 г |
| Тип добровольческого формирования | Численность(средняя) | Период, на который указана численность |
| Батальоны «вспомогательной полиции порядка» | около 3000 человек | лето 1942 — май/июнь 1944 г. |
| Татарская горно-егерская бригада войск СС | 2421 человек | июль-декабрь 1944 г. |
| Боевая группа «Крым» Восточно-тюркского соединения войск СС | около 2500 человек | декабрь 1944 — май 1945 г. |
| Итого: |
15 000—20 000 человек |
ноябрь 1941—май 1945 г. |
На момент капитуляции Германии в ее вооруженных силах проходило службу около 3500 крымских татар. Большинство из них находилось в рядах боевой группы «Крым», еще некоторое количество — в частях вермахта, где они имели статус «добровольных помощников». После войны участь их была незавидна: по Ялтинскому соглашению между западными союзниками и СССР (февраль 1945 года) все они подлежали принудительному возвращению на родину. С большинством из них так и произошло. Летом 1945 года почти все крымско-татарские добровольцы были выданы Сталину, и только незначительной части из них удалось спастись. Благодаря вмешательству Турции их оставили в Европе. Позднее многие из них переселились в эту страну.
Примечания:
1
Гитлер А. Моя борьба. — Харьков, 2003. — С. 664–665.
2
Вторая мировая война. Взгляд из Германии: Сб. статей материалов. — М., 2005. — С. 64.
17
Alexiev A. Soviet Nationalities in German Wartime Strategy, 1941–1945. — Santa Monica, 1982. — P. 3–8.
18
Гилязов И.А. На другой стороне. Коллаборационисты из поволжско-приуральских татар во Второй мировой войне. — Казань, 1998. — С. 46.
19
Dallin A. Op. cit. — Р. 253–254.
20
Ibid. — Р. 254.
21
Pringle Н. The master plan: Himmler’s scholars and the Holocaust. — New York, 2006. — P. 224.
22
DallinA. Op. cit. — P. 255.
23
Picker H. Hitlers Tischgesprache. — Bonn, 1951. — S. 314.
24
Бройнингер В. Противники Гитлера в НСДАП, 1921–1945. — М., 2006. —С. 385–386.
170
Историческое наследие Крыма. — Симферополь, 2003. — № 1. — С. 66–67.
171
Кырымал Э. Положение мусульманской религии в Крыму // Вестник Института по изучению истории и культуры СССР. — Мюнхен, 1955. — № 2(15). — С. 55–67.
172
Кримсыа татари: шлях до повернення. Кримськотатарський нацюнальний рух (друга половина 1940-х — початок 1990-х рок1в) очима радянських спецслужб. сборник документ та материалов; У 2 ч. — Киёв, 2004. — Ч. 1. — С. 368.
173
ГААРК, ф. П—156, on. 1, д. 58, л. 41–42.
174
Кримськ1 татари…—Ч. 1. — С. 368.
175
Более подробно о взаимоотношениях крымско-татарского населения и советских партизан будет рассказано в одной из следующих глав.
176
ГААРК, ф. П—156, on. 1, д. 35, л. 60.
177
ГААРК, ф. П—156, on. 1, д. 35, л. 60.
178
Манштейн Э. фон. Утраченные победы. — М. — СПб., 1999. —С. 248.
179
Кримсью татари… — Ч. 2. — С. 266–267.
180
РГАСПИ, ф. 625, on. 1, д. 12, л. 87об.
181
BA-MA, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 7: AOK 16 bis AOK 17, RH 20–17/713, Der Etat fur das Tatarenkomitee Simferopol fur das Jahr 1943, s. 1.
182
Ефимов А. Некоторые аспекты германской оккупационной политики в отношении крымских татар в 1941–1944 гг. // Профи. — 1999. —№ 6–7, —С. 17.
183
Kirimal E. Der nationale Kampf der Krimturken mit besonderer Berucksichtung der Jahre 1917–1918. —Emsdetten, 1952. — S. 315.
184
Озенбашлы М., Сеитбекиров Э. Всем злым наветам вопреки он слился с благословенной землей родного Бахчисарая // Голос Крыма. — 2003. — № 9. — С. 7.
185
ВА-МА, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 7: АОК 16 bis АОК 17, RH 20–17/713, Der SS- und Polizeifuhrer, Kommandeur der Sicherheitspolizei u.d. SD fur die Krim, O.U., den 12.2.1943, An das Tatarische Komitee in Simferopol, s. 1.
186
ГААРК, ф. П — 156, on. 1, д. 41, л. 36–37.
187
ВА-МА, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 7: АОК 16 bis АОК 17, RH 20–17/257, bl. 108–110rs.
188
Ibid. — Р. 268.
189
ВА-МА, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 7: АОК 16 bis АОК 17, RH 20–17/713, Sprachendienst des Reichsminiserium ftir die besetzen Ostgebiete, Betr. «Die Frage der mohamedanischen Religien in der Krim», bl. 1–6.
190
Более подробно об организации «Прометей» смотри: Соц-ковЛ.Ф. Неизвестный сепаратизм. — М., 2003. — С. 90–96; Симонова Т.М. Стратегические замыслы начальника Польского государства Юзефа Пилсудского // ВИЖ. — 2001. — № 11. — С. 42–48.
191
‘ ВА-МА, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 7: АОК 16 bis АОК 17, RH 20–17/713, Befehlshaber Krim, Abt. VII, Tgb. Nr. 240/43, St. Qu., den 1. April 1943, Betr. «Besuch der tatarischen Emigranten Kiri-mal und Balitsch», bl. 1.
192
ВА-МА, RS 3–39. Ostmuselmanische SS-Division, RS 3–39/1, Den personlichen Bestand der Redaktionen der Zeitung die «Krim», bl. 1.
193
IfZ, Sammlung «Thorwald-Material», Arlt (Dr. Fritz), Auswirkung des Wlassow-Programmes bei den Nationalen Verbanden. — S. 1–3.
194
IfZ, Sammlung «Thorwald-Material», Arlt (Dr. Fritz), Die Vertretung der Nationalitaten innerhalb des Wlassow-Kommitees. — S. 1.
195
Манштейн Э. фон. Указ. соч. — С. 262.
196
ГААРК, ф. П — 151, on. 1, д. 26, л. 57, 64; ф. П — 156, on. 1, д. 41, л. 77.
197
ГААРК, ф. П— 151, on. I, д. 26, л. 57.
198
ВА-МА, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 5: АОК 11, RH 20–11/433, bl. 14.
199
ВА-МА, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 5: АОК 11, RH 20–11/433, bl. 15–18.
200
ГААРК,ф. П— 156, on. 1, д. 41, л. 4.
201
ГААРК, ф. П — 151, on. 1, д. 26, л. 57; ф. П — 156, on. 1, д. 41, л. 4–5об.
202
ВА-МА, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 5: АОК 11, RH 20–11/433, bl. 20–24.
203
PAJH, KTB Armeeoberkommando 11, la, Eintr. Vom 4.1.1942.
204
Дробязко СИ. Восточные добровольцы в вермахте, полиции и СС. —М., 2000, —С. 6, 28.
205
PAJH, Befehlshaber Krim (Gen. Kdo. XXXXII. A.K.), Abt. Ic, H.Qu., den 6.11.1942, s. 11.
206
AAN, Mikrofilmy aleksandrijskie. Т-175. Reichsfuhrer SS und Chef der Deutsche Polizei, roll 163, bl. 1; PAJH, Befehlshaber Krim (Gen. Kdo. XXXXII. A.K.), Abt. Ic, H.Qu., den 6.11.1942, s. 13.
207
PAJH, Befehlshaber Krim (Gen. Kdo. XXXXII. A.K.), Abt. Ic,
H.Qu., den 6.11.1942, s. 12.
208
PAJH, An OKH/GenStdH/Gen.d.Osttruppen / OKH/GenStdH/ Org.Abt. (II), 3.3.1943, s. 14.
PAJH, An OKH/GenStdH/Gen.d.Osttruppen / OKH/GenStdH/ Org.Abt. (II), 3.3.1943, s. 14.
209
PAJH, An OKH/GenStdH/Gen.d.Osttruppen / OKH/GenStdH/ Org.Abt. (II), 3.3.1943, s. 14–15.
210
«Идет бешеная националистическая пропаганда»… — С. 120–122.
211
Azat Kirim. — 1943. — № 7. ГААРК, ф. П—151, on. 1, д. 388, л. 7–8.
212
ГААРК, ф. П —156, on. 1, д. 41, л. 6.
213
ГААРК, ф. П — 151, on. 1, д. 388, л. 47–48; Червонная С.М. Татарский Крым в пламени Второй мировой войны // Голос Крыма. — 2000. — № 25. — С. 6.
214
Голос Крыма. — 1942. — № 100.
215
Кырымал Э. Указ. соч. — С. 67.
216
ВА-МА, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 5: АОК 11, RH 20–11/433, bl. 17, 18.
217
ГААРК, ф. П — 151, on. 1, д. 388, л. 25–26.
218
ГААРК, ф. Р — 1458, оп. 2, д. 4, л. 19.
219
Смотри, например: ГААРК, ф. Р — 1326, on. 1, д. 12, л. 287, 584.
220
Azat Kirim. — 1943. — № 65(161). Azat Kirim. — 1943. — № 15(111).
221
Azat Kirim. — 1943. — № 34(130).
222
Azat Kirim. — 1943. — № 34(130).
223
ГААРК, ф. П— 156, on. 1, д. 56, л. 19.
224
ВА-МА, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 5: АОК 11, RH 20–11/433, Ы. 25.
225
ВА-МА, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 5: АОК 11, RH 20–11/433, bl. 25.
226
На оккупированных территориях // Коммерсантъ ВЛАСТЬ. — Москва, 2001. — № 29. — С. 53–54.
227
ВА-МА, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 5: АОК 11, RH 20–11/433, bl. 30.
228
Waffen-SS und Ordnungspolizei… — P. 646.
229
PAJH, Befehlshaber Krim (Gen. Kdo. XXXXII. A.K.), Abt. Ic, H.Qu., den 6.11.1942, s. 13.
230
Панкратов П.А. «Мрак и туман» // ВИЖ. — 1998. — № 3. — С. 14.
231
Широкорад А.Б. Битва за Крым: роман-хроника. — М., 2005. —С. 410.
232
ВА-МА, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 5: АОК 11, RH 20–11/433, bl. 30.
233
Германские документы о борьбе с крымскими партизанами… — С. 295.
234
Цит. по: Newland S. Cossacks in the German Army 1941–1945. — London, 1991. — P. 58–59.
235
В A-MA, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 5: АОК 11, RH 20–11/433, bl. 30–31.
236
ВА-МА, RH 24. Armeekorps. Bd. 8: Generalkommando 29 bis Generalkommando 34, RH 24–30/117, XXX. AK, Ic, 10.2.1942 und Ic, 2.2.1942.
237
ВА-МА, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 5: АОК 11, RH 20–11/433, bl. 26–28.
Более подробно о взаимоотношениях крымских татар и советских партизан будет рассказано в следующих разделах.
238
Klietmann K. G. Die Waffen-SS. Eine Dokumentation. — Osnabruck, 1965. — S. 379.
239
Ibid. — S. 379.
240
Tessin G. Op. cit. — Bd.2. — S. 76.
241
Klietmann K.G. Op. cit. — S. 513.
242
Munoz A.J. Forgotten Legions: Obscure Combat Formations of the Waffen-SS. — New York, 1991. — P. 174.
243
AAN, Mikrofilmy aleksandrijskie. Т-175. Reichsfiihrer SS und Chef der Deutsche Polizei, roll 168, frames 2 701 232-33; Munoz A.J. Last Levy: SS Officer Roster, March, 1945. — New York, 2001. — P. 91–92.
ГААРК, ф. П — 156, on. 1, д. 25, л. 80.
