Предлагаем вниманию читателей главу из книги «Война» «Правда о первых днях».
Как же так? Почему?
Сталин вопреки очевидным фактам считал, что это еще не война, а провокация отдельных недисциплинированных частей немецкой армии.
Н. С. Хрущев, Доклад XX съезду КПСС «О культе личности и его последствиях»
Если все книги, в которых подробнейшим образом объясняются причины наших поражений в начале войны, сложить вместе, то получится нерушимая стена. Высотой с «Ленинку», шириной – с ее фасад.
Как в «Марше защитников Москвы»:
Мы не дрогнем в бою
За столицу свою,
Нам родная Москва дорога.
Нерушимой стеной,
Обороной стальной
Разгромим, уничтожим врага.
Воцерковленные люди вообще-то знают, что «нерушимая стена» – одно из имен Богородицы. Откуда Она в стихах советского поэта?
Ну да ладно, к этому еще вернемся.
Так вот, эти бы бесконечные стеллажи книг туда – на западную границу СССР. Сложить из них хоть еще один дот, еще одну огневую точку. Была бы польза!
Разобрано все. Подсчитаны дивизии, корпуса, группы. Высказаны десятки, сотни предположений, теорий, выводов. Но всегда, после самого убедительного изложения и поставленной в конце точки остаются невысказанные вопросы: «Как же так? Почему?»
Неоднократно было доказано, что в трагическом развитии событий в первые месяцы войны виноват лично Сталин. До этого, в других книгах, доказывалось, что Сталин не виноват, а наоборот, большой молодец.
Давалось объяснение, что виной всему – внезапность нападения… и разбуженные вражеской артиллерией советские солдаты и офицеры мечутся в исподнем по плацам военных городков. В других исследованиях столь же убедительно демонстрируется, что дата нападения советскому руководству была известна, и войска якобы получили приказы к боевому развертыванию.
Есть и всякая авторская экзотика типа того, что армия «бастовала», так как была недовольна советскими реалиями. Или, наоборот, наши солдаты, жертвы собственной пропаганды, не верили, что свой брат рабочий – немецкий солдат – посмеет стрелять в братьев по классу.
Но как бы ни были авторы уверены в правоте своих теорий, как бы удачно ни обыгрывали в своих трудах эту больную тему, все равно между их выводов сквозит: «Как же так? Почему?»
Одно простое объяснение
Вы знаете, я не буду разбирать этот пласт литературы. Дам всего одно простое объяснение – и это будет самая короткая глава в книге. Даже без эпиграфа.
Немцы были сильнее. Всё.
«К началу нападения немецко-фашистские войска имели двукратное, а на направлениях главных ударов 4-5-кратное численное превосходство в живой силе и боевой технике» .
Это не говоря о качестве техники, моральном духе покорителей Европы и заслуженно хваленом немецком «орднунге» в войсках. Их было больше, и они, признаемся, умели воевать лучше всех в мире. Остановить немецкую военную машину тогда не мог никто. На тот момент. Вот и все объяснение. Точка.
А потом Россия сосредоточилась.
Потом сильнее стали мы.
Почему начало войны – не поражение, а победа?
Я умираю, но не сдаюсь! Прощай, Родина. 20/VII-41
Надпись, процарапанная на стене Брестской крепости
Зачем гитлеровские стратеги дали плану нападения на СССР имя Барбароссы – средневекового германского полководца, утонувшего в реке во время зарубежного похода? Загадка. Наверное, плохо знали историю. Наверное, им просто показалось звучным итальянское прозвище Фридриха Рыжебородого, сына Фридриха Одноглазого. Эх, постоянно призываю, господа, не ленитесь, учите историю. Узнаете много интересного. Не в бою, не от ран, даже не от яда погиб Барбаросса, а просто полез в воду, не зная броду.
Разрабатывал план будущий пленный фельдмаршал, а тогда – боевой, прошедший Францию, Сербию, Польшу, Бельгию генерал Фридрих Паулюс. Тоже, в общем, не самая удачная фигура, но это выяснится позже.
Основным условием успеха для «Операции «Барбаросса»» были не внезапность и не создание многократного превосходства на направлениях главного удара. Не удары танковыми клиньями и даже не успешный обход Припятских болот, упоминание о которых назойливо переходит из одного варианта этого плана в другой. Главным условием победы была скоротечность войны.
Говорят, Гитлер открещивался от авторства термина «блицкриг», «молниеносная война». Даже жаловался, что ему его приписывают. Но в каждом документе по «Барбароссе» подчеркивается: победа германского оружия должна быть молниеносной, исключающей возможность войны с русским на истощение.
Директива № 21 Верховного командования («Операция Барбаросса»). Ставка фюрера. № 33408. Отпечатано 9 экз. Совершенно секретно. Подпись: Адольф Гитлер. 18.12.1940.
«Германские вооруженные силы должны быть готовы разбить Советскую Россию в ходе кратковременной кампании еще до того, как будет закончена война против Англии».
Из директивы по стратегическому сосредоточению и развертыванию войск («Операция Барбаросса»). Генеральный штаб. Оперативный отдел. №050/41. Отпечатано 20 экз. Совершенно секретно. Только для командования. 31 января 1941 г.
«Операции должны быть проведены таким образом, чтобы посредством глубокого вклинения танковых войск была уничтожена вся масса русских войск, находящихся в Западной России. При этом необходимо предотвратить возможность отступления боеспособных русских войск в обширные внутренние районы страны».
Два-три месяца. Максимум – пять. Это не шапкозакидательство – этой национальной славянской болезнью генералы вермахта не страдали. Это был план, базированный на всей предыдущей success story – истории успеха немецкого оружия. Вся кампания во Франции заняла у них лишь 14 дней, а в Польше – 18, на четыре дня больше. Германия ждала от своего фюрера, а фюрер от своего вермахта – блицкрига.
Еще в конце июля 1941 года, через месяц после начала войны, немецкое командование рассчитывало, что цели «Барбароссы» будут достигнуты в ближайшее время. Москва и Ленинград, по плану – 25 августа. Волга – начало октября. Баку и Батуми – начало ноября.
Этим планам не суждено было сбыться ни 25 августа, ни 25 декабря. Никогда. Ибо я убежден: Гитлер проиграл войну Красной Армии – и я не отделяю ее героических солдат от ее руководства – уже в августе 1941-го, когда «Операция Барбаросса» была сорвана.
Самые большие беды, жертвы и страдания советского народа были впереди. Еще не раз будет казаться, что Россия висит на волоске. Но уже ничего нельзя было изменить. Германия не могла вести в России затяжную войну.
Первые ростки победы
Цель – Ленинград – отодвигалась от нас в далекое будущее… дело принимало серьезный оборот.
Генерал Майнштейн «Утерянные победы»
Да, летом 41-го было всякое. Пыльные колонны наших пленных, дороги, забитые беженцами, дезертиры и расстрелы (вызвали в Москву и расстреляли всю верхушку командования ЗапОВО), были паника и ощущение свершившейся катастрофы. Но если бы было только это, как нам часто представляется по сегодняшним фильмам и книгам, то 25 августа немцы действительно маршировали бы по Москве.
Значит, происходило и другое. Планировались и осуществлялись контрудары. Перестраивалась стратегия. Подтягивались резервы. А главное, открылось удивительное русское явление – массовый героизм.
Давайте отметим пунктиром, штрихами некоторые, казалось, незначительные эпизоды, которые, складываясь вместе, уже тогда обозначали нашу будущую Победу.
В небе над Брестской крепостью
Мемориальная доска в Брестской крепости
45-я немецкая дивизия вела бой у Бреста в полном составе до 1 июля 1941 года. Брестская крепость, первой принявшая на себя удар, не сдавалась. Затем против горстки наших окруженных со всех сторон, лишенных воды и еды бойцов были оставлены два штурмовых батальона, усиленные артиллерией.
Об истории обороны Брестской крепости на земле слышали многие. Я расскажу о первых боях в небе над Брестом – 22 июня 1941 года.
Около 10 часов утра на подступах к Бресту четыре самолета 123-го истребительного авиаполка, пилотируемые молодыми офицерами Можаевым, Жидовым, Рябцевым и Назаровым, вступили в бой с восемью Ме-109. Сразу же был подбит самолет Жидова. Когда он пошел на снижение, три немца стали атаковать его сверху – чтобы добить. Можаев, прикрывая выход товарища из боя, пулеметной очередью сразил одного из них. Тем временем второй самолет был подожжен самим падающим Жидовым. К концу воздушного боя Рябцев, израсходовав весь боекомплект, повел свою «Чайку» на «мессершмитт» и протаранил его. Вместе с обломками рухнул на землю и гитлеровский летчик. Сам Рябцев благополучно спустился на парашюте.
Так на глазах защитников Брестской крепости был совершен один из первых (по данным энциклопедии «Асы Сталина», в тот день – уже 9-й) воздушных таранов в Великой Отечественной войне.
Этот крохотный эпизод – к истории про то, как весь наш воздушный флот был уничтожен немцами в первые часы на аэродромах, про мальчишек-осоавиахимовцев, которых пачками сбивали асы Геринга, и растерянных летных комиссаров, бегавших, вытаращив глаза, в исподнем по разбомбленным аэродромам. Всякое, видимо, в бардаке первых дней/недель войны было. Но было и другое. Как и эти – уже в первые минуты войны – победы в небе над Брестом, вдохновившие защитников крепости на небывалую в истории войн оборону.
Гродно (Белоруссия, у границы с Польшей)
Самый первый контрудар Красная Армия нанесла уже утром второго дня войны – 23 июня южнее Гродно – во фланг вражеской группировке. Шесть немецких дивизий оказались на несколько суток прикованы к району Гродно и понесли большие потери.
29 июня генерал Гальдер сделал в дневнике следующую запись: «Упорное сопротивление русских заставляет нас вести бой по всем правилам наших боевых уставов. В Польше и на Западе мы могли позволять себе известные вольности и отступления от уставных принципов; теперь это недопустимо…»
Лида (Западная Белоруссия, рядом с Гродно)
Героически действовали в районе города Лиды (там будет позже разворачиваться действие фильма «В августе 1944-го») наши артиллеристы. Оборудовав противотанковый рубеж на реке Дзитва, встала обороной 8-я отдельная противотанковая бригада, которой командовал полковник с говорящей фамилией Стрельбицкий. На этом рубеже ожесточенные бои велись почти неделю – до 28 июня. Артиллеристы уничтожили 60 танков противника. Полковник Стрельбицкий награжден орденом Красного Знамени.
Пограничники
От 20 до 30 минут – столько времени немцы отводили на взятие погранзастав согласно плану «Барбаросса». Однако многие заставы – держались сутками. По меркам Большой Войны пограничники с их винтовками и пулеметами были почти безоружны. Но они были на 100% укомплектованы, хорошо обучены и, главное, входя в жесткую структуру НКВД, по сути, всегда находились в состоянии боевой готовности. Это позволило пограничникам в первые же минуты войны дать немцам отпор, с которым тем еще никогда сталкиваться не приходилось.
Бои в районе границы. Лето 1941
5-я застава 17-го погранотряда – вы что-нибудь о ней слышали? Одна из сотен. Вот что рассказывал старшина этой заставы И. П. Максимов:
«Сначала фашисты открыли по нам артиллерийский огонь. После двухчасовой артподготовки, примерно в 6.00, в воздух поднялись немецкие самолеты и начали бомбить. Мы находились под таким обстрелом, что вынуждены были в окопах полного профиля рыть еще и щели, чтобы людей не поражали осколки.
Часть пограничников была на границе, остальные заняли круговую оборону заставы, благо за два дня до начала войны были вырыты еще два окопа. Первым встретил немцев наряд в составе четырех человек. На понтонном мосту они подбили бронетранспортер и мотоциклиста. Почти в семь утра появилась первая цепь немцев. Наступали плечом к плечу, с трубками во рту. Мы подпустили их на бросок гранаты и открыли огонь из имеющихся у нас винтовок, пулеметов. Наступление было отражено. Фашистам только оставалось подогнать несколько танков, погрузить на них трупы и отвезти за Буг».
Первые герои Великой Отечественной
8 июля 1941 года был подписан первый в годы войны Указ Президиума ВС СССР о присвоении звания Героя Советского Союза летчикам Жукову М. П., Здоровцеву С. И. и Харитонову П. Т., прикрывавшим Ленинград от налетов вражеской авиации и сбившим каждый – по нескольку самолетов противника.
Здоровцев вел затяжной бой с бомбардировщиками противника, пока не расстрелял все патроны. Пошел на таран – и вражеский самолет вместе с экипажем врезался в землю, а Здоровцев остался невредим.
Харитонов, израсходовав боеприпасы, тоже не вышел из боя, атаковал вражеский бомбардировщик безоружным – но хитро, не таранил, а изящно, как гонщик Формулы-1 на скорости в 300– 400 км/ч проскользнул вдоль немца – и вскользь – винтом отрубил ему воздушные рули. Уничтожив противника, Харитонов благополучно посадил свой самолет невредимым на аэродроме.
Жуков (эта фамилия вскоре тоже станет говорящей) также под конец затяжного боя – уже без боеприпасов – совершил виртуозный прием военного пилотажа: прижимал своей машиной самолет люфтваффе книзу, пока фриц, не в состоянии вырулить, в конце концов на сверхнизком полете не рухнул прямиком в Псковское озеро.
Помните оплеванную критиками за «фантастичность и неестественность» сцену в «Утомленных солнцем-2», когда немецкий летчик, пытаясь попасть в цепляющихся за морскую мину девочку и священника, прижимается, выбирая угол прицела, ниже, ниже и, не справившись с управлением – рушится в воду? В кино это происходит словно бы по молитве.
В это же киновремя, в том же июне 1941-го, происходило то же самое, что и в выдуманном сюжете. На самом деле.
И, закрыв глаза, я вижу, я явственно слышу, как это было. Как беззвучно слетают шипящие звуки молитв-проклятий – с плотно сжатых губ младшего лейтенанта Жукова. Безоружного русского мальчишки-аса, загоняющего в воды озера вражеский «Юнкерс».
Смоленск
Об этом сегодня уже никто не помнит. Как в разгар Смуты, в начале XVII века Смоленск дал пример всей России. Два года, в одиночку, в окружении, ничтожно малым гарнизоном, не только без помощи Москвы, а вообще – без всякой власти в Москве [там уже свергли царя, и олигархическая семибоярщина уже признала власть поляков (!)], один против всего белого света – Смоленск выдерживал иноземную осаду. Жрали крыс, выставляли в зубцах стен Смоленского Кремля длинные шесты – чтобы осаждающие принимали их за пики и ружья стрельцов – настолько мало оставалось живых защитников крепости…
Но не сдавались. Эта героическая оборона вдохновила Минина и Пожарского.
С нее началось возрождение России.
Спустя 300 лет, в 1941-м, Смоленск опять встал Нерушимой стеной на пути иноземного войска. Смоленское сражение началось 10 июля 1941-го. Это был большой жилой город. Там не был подготовлен оборонительный рубеж. Уже и «линия Молотова», и «линия Сталина» – в глубоком тылу немцев. Дорога на Москву – открыта. Гитлер знал это, и планировал взять Смоленск с ходу, за 12 дней. Но эта битва продолжалась два месяца.
Битва за Смоленск
Именно там, под Смоленском, окончательно рухнула «Операция Барбаросса».
Продолжаем – пунктиром, штрихами…
Уже 14 июля нами впервые применена реактивная артиллерия. «14.07.1941 в 15 часов 15 минут батарея капитана И. А. Флерова нанесла удар по железнодорожному узлу Орша, где стояли немецкие вагоны с боеприпасами и цистерны с го_ рючим….. Враг понес большие потери, в его рядах возникла паника. Те из гитлеровцев, кто уцелел, были взяты в плен. Это чудо-оружие советские бойцы назвали ласково «катюшей», а немецкие солдаты прозвали его «сталинским органом» (Stalinorgel)».
Для поражения немецких танков все шире привлекалась авиация. Удары она наносила специальными термитными шарами и бутылками с горючей смесью.
30–31 августа наши летчики уничтожили более 100 танков. Тогда же воздушным ударам подверглись 8 аэродромов противника, на которых уничтожили 57 самолетов. Так что не только мы теряли самолеты на земле в начале войны.
11 августа начальник германского Генерального штаба Франц Гальдер записал в дневнике: «Общая обстановка все очевиднее показывает, что колосс Россия… был нами недооценен».
Ельня
Первого значительного успеха мы добились под Ельней, где 24-я армия с 30 августа по 8 сентября провела наступательную операцию. В основу замысла тогда еще генерала Георгия Жукова был положен классический двусторонний охват с окружением и разгромом немцев по частям.
В 7 часов утра около 800 орудий, минометов и реактивных установок обрушили шквал огня на врага. После четырехдневного упорного сопротивления противник под угрозой окружения начал отходить. 6 сентября Ельня была освобождена. 8 сентября Ельнинский выступ, вдававшийся в нашу оборону, был срезан. Пять немецких дивизий потеряли за неделю боев на одном участке фронта – 45 тыс. человек.
Теперь – прошу минуту внимания.
При разгроме Франции и всей ее армии, при разгроме английских экспедиционных сил во Франции, захвате Бельгии, Голландии, Люксембурга германская армия потеряла 45 774 убитыми. То есть общие потери немцев за неделю под Ельней в сентябре 1941-го сопоставимы с потерями за целый год (!) войны в Европе. «Здесь, под Ельней, родилась советская гвардия. Первым четырем стрелковым дивизиям (100, 127, 153 и 161-й), особо отличившимся в боях, было присвоено звание «гвардейская»».
И все это тоже – 1941 год.
Цена первых успехов
Под Смоленском наши безвозвратные потери составили 486 171 человек, а санитарные – 273 803 человека. Страшные цифры. Но и у немцев танковые дивизии лишились половины личного состава и машин, общие потери составили около полумиллиона человек. Здесь впервые – уже в первые месяцы войны – мы начинали выходить на паритет по потерям.
Кто был последним защитником Брестской крепости?
Эти люди заслуживают величайшего восхищения.
ГЕНЕРАЛ-ПОЛКОВНИК ГУДЕРИАН
О ЗАЩИТНИКАХ БРЕСТСКОЙ КРЕПОСТИ
Музей обороны Брестской крепости
В этой книге нельзя ограничиться одним эпизодом с тараном в небе над Брестской крепостью. Ее оборона – как камертон: Брестская крепость задала героическую тональность всей Великой Отечественной. И пусть о подвиге защитников нам стало известно только после войны, – немцы-то знали. Знали свою судьбу.
Казалось бы: как могут старинные укрепления позапрошлого века защитить от оружия века XX – танков, самолетов, огнеметов, удушливых газов (а они тоже применялись против защитников крепости)?
Укрепления Бреста выглядели внушительно, но только внешне. Кстати, одним из проектировщиков «модернизации» крепостных фортов в 1913-м был царский офицер Дмитрий Карбышев – тот самый несгибаемый генерал Карбышев, которого немцы в феврале 1945-го вместе с другими заключенными концлагеря Маутхаузен превратят на морозе в ледяную глыбу.
Брестская крепость притягивает удивительные совпадения: в лагере для советских военнопленных генерал Карбышев сблизился с тем самым майором Петром Гавриловым, который с 22 июня 1941 года возглавлял оборону крепости. 23 июля (повторю – ИЮЛЯ) Гаврилов тяжело раненным попал в плен. Не через неделю, не через десять дней – через месяц и один день после начала войны. Каким-то чудом майор Гаврилов в немецком плену выжил. После освобождения его восстановили в звании и взяли назад на службу. А в 1957-м, когда о подвиге Бреста узнала вся страна, Гаврилову присвоили звание Героя Советского Союза.
Земляной вал Бреста с казематами в принципе создавал некие возможности для обороны. В 1939 году поляки тоже сразу не сдались. Они героически защищали крепость от бронетанкового корпуса генерала Гудериана – три дня. 14 и 16 сентября отбили семь атак. И ушли из крепости только в ночь на 17 сентября: силы были неравны, поляков было всего 2–2,5 тысячи. На рассвете в нее вошли немцы. В Бресте они не задержались и вскоре передали его нашим войскам. Кстати, именно там в 1918-м был подписан Брестский мир – с теми же немцами.
Гудериан в своих воспоминаниях, правда, поляков не хвалит, больше напирая на бардак в немецких частях. «14 сентября… я быстро начал марш на Брест, чтобы использовать внезапность для достижения успеха… Попытка взять эту цитадель внезапным нападением танков провалилась лишь потому, что поляки поставили во входных воротах старый танк «Рено», который и помешал нашим танкам ворваться в город… 20-я мотодивизия и 10-я танковая дивизия 16 сентября начали совместное наступление на цитадель. Штурмом взяли гребень вала, но атака захлебнулась, так как пехотный полк… не выполнил приказа наступать непосредственно за огневым валом артиллерии. Когда полк, в передовые подразделения которого я тотчас же направился, с опозданием и уже без приказа вновь предпринял атаку, он понес, к сожалению, тяжелые потери, не достигнув успеха. Мой адъютант… пытался прекратить огонь, который вели наступавшие сзади части по своим собственным передовым подразделениям, но был сражен польским снайпером» .
Итак, укрепления крепости позволили полякам продержаться три дня – это известно. Увы, мы не знаем, сколько дней точно держались наши защитники крепости. Точнее, сколько недель, месяцев.
Мы не знаем имени человека, процарапавшего штыком на стене: «Я умираю, но не сдаюсь. Прощай, Родина. 20.VII.41 г.». Он ведь не подписался.
20 июля… Значит, этот солдат воевал в подземельях Брестской крепости уже месяц, практически без пищи и боеприпасов. У наших солдат были консервы и патроны, но совершенно не было воды. Немцы это быстро поняли и блокировали доступ из руин крепости к реке. Дожидались, пока последние защитники, врывшиеся в землю посреди гор разложившихся на жаре трупов, просто умрут от жажды. Несмотря на это – только организованная оборона крепости каким-то чудом продолжалась до августа 1941 года. Но долго еще и после боялись подходить немцы к подземельям. Словно зомби, восставшие из ада, поднимались оттуда по ночам черные тени, и звучали автоматные очереди. По немецким источникам, последние очаги сопротивления в Бресте были подавлены только в сентябре. Когда уже пал Киев и Смоленск. Есть и другие легенды. В северокавказской прессе был опубликован рассказ, как уже поздней осенью в момент, когда эсэсовцев выстроили на плацу для награждения за очередные «подвиги»…
«…Из подземных казематов крепости вышел высокий подтянутый офицер Красной Армии. Он ослеп… и шел с вытянутой левой рукой. Правая рука его лежала на кобуре пистолета, он был в рваной форме, но шел с гордо поднятой головой, двигаясь (наощупь) вдоль плаца. Неожиданно для всех немецкий генерал вдруг четко отдал честь советскому офицеру, последнему защитнику Брестской крепости, за ним отдали честь и все офицеры немецкой дивизии. Красноармейский офицер вынул из кобуры пистолет, выстрелил себе в висок...».
Писатель Сергей Смирнов, благодаря которому мы и узнали о подвиге героев Бреста, долгие годы пытался выяснить, кто же был последним, или последними. Одна из глав его знаменитой книги, удостоенной Ленинской премии, так и называется – «Последние». Смирновым записан поразительный рассказ еврейского скрипача Ставского, позднее расстрелянного в гетто. Этот рассказ привел старшина Дурасов, который сам был ранен под Брестом, попал в плен и остался в рабочей команде при немецком госпитале.
«Однажды, – это было, как вспоминает Дурасов, в апреле 1942 года, – скрипач опоздал часа на два на работу и, когда пришел, с волнением рассказал товарищам о том, что с ним случилось. На дороге его остановили немцы и увезли в крепость. Там, среди развалин, в земле была пробита широкая дыра, уходившая куда-то глубоко вниз. Вокруг нее с автоматами наготове стояла группа немецких солдат.
– Спускайся туда! – приказал скрипачу офицер. – Там, в подземелье, до сих пор скрывается один русский. Он не хочет сдаваться и отстреливается. Ты должен уговорить его выйти наверх и сложить оружие – мы обещаем сохранить ему жизнь.
Когда скрипач спустился, в темноте грянул выстрел.
– Не бойся, иди сюда, – говорил неизвестный. – Я выстрелил просто в воздух. Это был мой последний патрон. Я и сам решил выйти – у меня уже давно кончился запас пищи. Иди и помоги мне…
Когда они кое-как выкарабкались наверх, последние силы оставили незнакомца, и он, закрыв глаза, изнеможденно опустился на камни развалин. Гитлеровцы, стоя полукругом, молча, с любопытством смотрели на него. Перед ними сидел невероятно исхудавший, заросший густой щетиной человек, возраст которого было невозможно определить. Нельзя было также догадаться о том, боец это или командир, – вся одежда на нем висела лохмотьями.
Видимо, не желая показать врагам свою слабость, неизвестный сделал усилие, чтобы встать, но тут же упал на камни. Офицер бросил приказание, и солдаты поставили перед ним открытую банку с консервами и печенье, но он не притронулся ни к чему. Тогда офицер спросил его, есть ли еще русские там, в подземелье.
– Нет, – ответил неизвестный. – Я был один, и я вышел только для того, чтобы своими глазами посмотреть на ваше бессилие здесь, у нас, в России…
По приказанию офицера музыкант перевел ему эти слова пленного.
И тогда офицер, обращаясь к своим солдатам, сказал:
– Этот человек – настоящий герой. Учитесь у него, как нужно защищать свою землю…»
Это было в апреле 1942 года. Имя и судьба героя остались неизвестными.
Брестская крепость заложила, выражаясь современным языком, один из главных алгоритмов той войны. Ее защитников можно было убить. Можно было взять в плен. Но победить их было нельзя.
Раз за разом уничтоженные очаги сопротивления снова оживали и назавтра огрызались огнем, а после очередного рапорта об «окончательной» зачистке крепости немецкое военное кладбище в ее окрестностях продолжало расширяться. Когда 24 июня майор Гаврилов возглавил оборону, у него было 400 бойцов.
Чуть больше, чем у обессмертившего себя в веках спартанского царя Леонида.
Из надписей на плитах мемориала «Брестская крепость»:
ШУМКОВ Александр Иванович
р. в 1913 в г. Константиновка Донецкой обл., в РККА с 1939, окончил курсы мл. лейтенантов, лейтенант, командир 9-й стрелковой роты
84-го СП, погиб 22 июня 1941.
ШУМКОВА Любовь Сергеевна
р. в 1919 в д. Романово Лебедянского р-на Липецкой обл., жена лейтенанта А. И. Шумкова, командира 9-й стрелковой роты 84-го СП, погибла 22 июня 1941.
ШУМКОВА Светлана Александровна,
р. в декабре 1940 в г. Бресте, дочь лейтенанта А. И. Шумкова, погибла 22 июня 1941.
Московский анабасис бравого генерала Блюментрита
Если я возьму Киев, я возьму Россию за ноги; если я возьму Петербург, я возьму ее за голову; заняв Москву, поражу ее в сердце.
Наполеон I
Понятно, что в сводках Совинформбюро наши сами себя хвалили. А как еще? Надо поддерживать боевой дух. Не голову же пеплом посыпать… Но дело в том, что не меньше нас хвалили и немцы!
Правда, выяснилось это уже после войны, когда увидели свет дневники гитлеровских генералов. Заяви такое вслух немецкий военачальник, безрезультатно штурмуя Ленинград или откатываясь от Москвы, его бы лишили орденов, звания и расстреляли перед строем. В вермахте тоже с этим не церемонились.
В 1946–48 годах американцы пытались выведать у пленных немецких генералов, в чем секрет непобедимости русской армии. На роль Мальчиша-Кибальчиша эти потрепанные вояки не годились, и на вопросы отвечали честно. В результате этих то ли интервью, то ли протоколов допросов и появилась книга «Роковые решения вермахта», которую американский редактор представил вполне откровенно: «Мы, американцы, должны извлечь пользу из неудачного опыта других».
Одним из тех, кто вынужден был рассказывать о своих поражениях, – начальник штаба 4-й армии вермахта генерал Гюнтер Блюментрит1. Удивительно, но этот фашист отзывается о противнике – русских – гораздо более позитивно, чем сегодня некоторые наши собственные «либеральные» публицисты. Хотя местами его чисто европейская дремучесть вызывает даже умиление – а ведь вторую войну воевал человек против нас. В общем, очень интересная Россия получается у генерала Блюментрита.
«Близкое общение с природой позволяет русским свободно передвигаться ночью в тумане, через леса и болота. Они не боятся темноты, бесконечных лесов и холода. Им не в диковинку зимы, когда температура падает до минус 45. Сибиряк, которого частично или даже полностью можно считать азиатом, еще выносливее, еще сильнее… Мы уже испытали это на себе во время Первой мировой войны, когда нам пришлось столкнуться с сибирским армейским корпусом».
Да уж, сибиряки, подошедшие на подмогу Москве, сумели впечатлить лощеного германского офицера. Сразу и вспомнил нас, и всё былое…
«Для европейца, привыкшего к небольшим территориям, расстояния на Востоке кажутся бесконечными… Ужас усиливается меланхолическим, монотонным характером русского ландшафта, который действует угнетающе, особенно мрачной осенью и томительно долгой зимой. Психологическое влияние этой страны на среднего немецкого солдата было очень сильным. Он чувствовал себя ничтожным, затерянным в этих бескрайних просторах».
Вот, оказывается, как. Мы видели во фрицах извергов, душителей, губителей людей. А оказывается, их тонкая душевная организация страдала от необозримости российских просторов… Приходилось им действовать по Фрейду – через силу выдавливать из себя на этой гнетущей бескрайней земле свои психологические европейские комплексы. Жечь, расстреливать, насиловать. И чего было к нам лезть таким тонким натурам? Но характеристика, согласитесь, любопытная. Такого нарочно не придумаешь. Короче, природа наша Блюментриту не нравится, а вот русского солдата он оценивает высоко, на собственном горьком опыте двух войн.
«Русский солдат предпочитает рукопашную схватку. Его способность не дрогнув выносить лишения вызывает истинное удивление. Таков русский солдат, которого мы узнали и к которому прониклись уважением еще четверть века назад».
Прониклись уважением? То-то расстреливали пленных прямо на марше, сбрасывая трупы в обочину. Или боялись, а потому зверствовали? Нет, не понять нам, славянским недочеловекам, тонкостей душевной организации противника. Дальше – еще интереснее. Оказывается, немцы не знали нашего оборонного потенциала! Хорошо же была налажена секретность в предвоенном СССР, которую интеллигенция считала глупой шпиономанией. Подчеркну, эти воспоминания относятся не к весне 1945-го, когда мы стояли на подступах к Берлину, а к осени 1941-го, когда немец пер на Москву.
«Нам было очень трудно составить ясное представление об оснащении Красной Армии… Гитлер отказывался верить, что советское промышленное производство может быть равным немецкому. У нас было мало сведений относительно русских танков. Мы понятия не имели о том, сколько танков в месяц способна произвести русская промышленность. Трудно было достать даже карты, так как русские держали их под большим секретом. Те карты, которыми мы располагали, зачастую были неправильными и вводили нас в заблуждение.
О боевой мощи русской армии мы тоже не имели точных данных. Те из нас, кто воевал в России во время Первой мировой войны, считали, что она велика, а те, кто не знал нового противника, склонны были недооценивать ее».
Были, как выясняется, и в верхушке германского генералитета трезвые головы. И решались высказываться – пока война еще не началась.
«Фельдмаршал фон Рундштедт, командовавший группой армий «Юг» и после фельдмаршала фон Манштейна наш самый талантливый полководец во время Второй мировой войны, в мае 1941 г. сказал о приближающейся войне следующее:
«Война с Россией – бессмысленная затея, которая, на мой взгляд, не может иметь счастливого конца. Но если, по политическим причинам, война неизбежна, мы должны согласиться, что ее нельзя выиграть в течение одной лишь летней кампании»» (напомню, именно эта задача официально ставилась перед армией фюрером. – В. М.).
Но вот война началась – и немцы в недоумении. Не ЕвроПа-с, господа, вам тут совсем не Европа. Да, скифы мы…
«Поведение русских войск даже в первых боях находилось в поразительном контрасте с поведением поляков и западных союзников при поражении. Даже в окружении русские продолжали упорные бои. Там, где дорог не было, русские в большинстве случаев оставались недосягаемыми. Они всегда пытались прорваться на восток… Наше окружение русских редко бывало успешным».
Война продолжалась и преподносила все новые неприятные сюрпризы.
«От фельдмаршала фон Бока до солдата все надеялись, что вскоре мы будем маршировать по улицам русской столицы. Гитлер даже создал специальную саперную команду, которая должна была разрушить Кремль.
Когда мы вплотную подошли к Москве, настроение наших командиров и войск вдруг резко изменилось. С удивлением и разочарованием мы обнаружили в октябре и начале ноября, что разгромленные русские вовсе не перестали существовать как военная сила. В течение последних недель сопротивление противника усилилось, и напряжение боев с каждым днем возрастало…»
Блюментрит наврядли читал «Войну и мир» и про дубину народной войны он, конечно, не слышал. А вот судьбу Наполеона в своих воспоминаниях мусолит постоянно. Нет, сравнивать Гитлера с Бонапартом – это не было голой придумкой советской пропаганды. Так считали и сами немцы.
«Глубоко в нашем тылу, в огромных лесных и болотистых районах, начали действовать первые партизанские отряды… Они нападали на транспортные колонны и поезда с предметами снабжения, заставляя наши войска на фронте терпеть большие лишения. Воспоминание о Великой армии Наполеона преследовало нас, как привидение. Книга мемуаров наполеоновского генерала Коленкура, всегда лежавшая на столе фельдмаршала фон Клюге, стала его библией. Все больше становилось совпадений с событиями 1812 г.»
Все больше совпадений? А вы как хотели? Вторая Отечественная!
Но уж вовсе удивительным, будто придуманным изобретательным сценаристом, кажется эпизод с французами, снова наступавшими на Москву, – в 1941-м. Однако нет, это не фантастика, а аутентичные мемуары генерала вермахта.
«Четыре батальона французских добровольцев, действовавших в составе 4-й армии, оказались менее стойкими. У Бородина фельдмаршал фон Клюге обратился к ним с речью, напомнив о том, как во времена Наполеона французы и немцы сражались здесь бок о бок против общего врага. На следующий день французы смело пошли в бой, но, к несчастью, не выдержали ни мощной контратаки противника, ни сильного мороза и метели. Таких испытаний им еще никогда не приходилось переносить. Французский легион был разгромлен… Через несколько дней он был отведен в тыл и отправлен на Запад».
Бой на Бородинском поле. Осень 1941
Если бы я писал киносценарий из эпохи наполеоновских войн, то махнул бы рукой на строгое следование исторической правде и вставил бы этот эпизод с французским легионом, в серой форме вермахта, – погибающим на заснеженном поле Бородина. Здесь была бы правда иного уровня – художественная.
«И вдруг на нас обрушилась новая, не менее неприятная неожиданность. Во время сражения за Вязьму появились первые русские танки Т-34… В результате наши пехотинцы оказались совершенно беззащитными. Требовалось по крайней мере 75-мм орудие, но его еще только предстояло создать. В районе Вереи танки Т-34 как ни в чем не бывало прошли через боевые порядки 7-й пехотной дивизии, достигли артиллерийских позиций и буквально раздавили находившиеся там орудия».
Он втоптал их прямо в грязь
Русского солдата мало убить, его надо еще и повалить!
Фридрих II Великий
Но, может, этот самый Блюментрит был в вермахте отступником, своего рода моральным уродом, несмотря на свою высокую должность? Может, лишь он один среди германских милитаристов отдавал должное врагу? Да нет.
Вот книга под броским названием «1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо железных» британца Роберта Кершоу. Она построена на серии интервью с выжившими ветеранами похода на Россию. Это самые обычные солдаты и офицеры вермахта. «Русские не сдаются. Взрыв, еще один, с минуту все тихо, а потом они вновь открывают огонь…»
«С изумлением мы наблюдали за русскими. Им, похоже, и дела не было до того, что их основные силы разгромлены…»
«Буханки хлеба приходилось рубить топором. Нескольким счастливчикам удалось обзавестись русским обмундированием…» «Боже мой, что же эти русские задумали сделать с нами? Мы все тут сдохнем!..» Однако, может, и это – окопная правда, зато те, кто возглавлял нашествие и видел, так сказать, всю картину объемно, другого мнения? В мемуарах немецких военачальников – а это огромная литература, – конечно, много самолюбования, попыток оправдаться, объясниться перед потомками. Тем не менее, все боевые генералы как один отдают должное русским – начиная с первых дней войны.
Генерал-полковник (позднее – фельдмаршал) фон Клейст, летом 41-го – командующий 1-й танковой группой, которая наступала на Украине:
«Русские с самого начала показали себя как первоклассные воины, и наши успехи в первые месяцы войны объяснялись просто лучшей подготовкой. Обретя боевой опыт, они стали первоклассными солдатами. Они сражались с исключительным упорством, имели поразительную выносливость…»
Генерал фон Манштейн (тоже будущий фельдмаршал):
«Часто случалось, что советские солдаты поднимали руки, чтобы показать, что они сдаются нам в плен, а после того как наши пехотинцы подходили к ним, они вновь прибегали к оружию; или раненый симулировал смерть, а потом с тыла стрелял в наших солдат».
Дневник генерала Гальдера (1941 год):
«Следует отметить упорство отдельных русских соединений в бою. Имели место случаи, когда гарнизоны дотов взрывали себя вместе с дотами, не желая сдаваться в плен». (Запись от 24 июня.) «Сведения с фронта подтверждают, что русские всюду сражаются до последнего человека… Бросается в глаза, что при захвате артиллерийских батарей и т. п. в плен сдаются немногие». (29 июня.) «Бои с русскими носят исключительно упорный характер. Захвачено лишь незначительное количество пленных». (4 июля.)
Фельдмаршал Браухич (июль 1941 года):
«Своеобразие страны и своеобразие характера русских придает кампании особую специфику. Первый серьезный противник».
Добавлю, что для гитлеровцев он оказался и последним. В общем, все понятно и достаточно очевидно. Но чтобы уже закончить с немцами, дам целиком историю, описанную командиром 41-го танкового корпуса вермахта генералом Райнгартом. Про то, как немцы впервые увидели советский тяжелый танк КВ. По-моему, история потрясающая.
«Примерно сотня наших танков, из которых около трети были Т-IV, заняли исходные позиции для нанесения контрудара. С трех сторон мы вели огонь по железным монстрам русских, но все было тщетно… Эшелонированные по фронту и в глубину русские гиганты подходили все ближе и ближе. Один из них приблизился к нашему танку, безнадежно увязшему в болотистом пруду. Безо всякого колебания черный монстр проехался по танку и вдавил его гусеницами в грязь. В этот момент прибыла 150-мм гаубица. Пока командир артиллеристов предупреждал о приближении танков противника, орудие открыло огонь, но опять-таки безрезультатно.
Один из советских танков приблизился к гаубице на 100 метров. Артиллеристы открыли по нему огонь прямой наводкой и добились попадания – все равно что молния ударила. Танк остановился. «Мы подбили его», – облегченно вздохнули артиллеристы. Вдруг кто-то из расчета орудия истошно завопил: «Он опять поехал!» Действительно, танк ожил и начал приближаться к орудию. Еще минута, и блестящие металлом гусеницы танка словно игрушку впечатали гаубицу в землю. Расправившись с орудием, танк продолжил путь как ни в чем не бывало».
