Политическое украинофильское движение с ярко выраженной антирусской направленностью создавалось поляками как инструмент для борьбы против России. Однако ни в ходе польского восстания 1830-31 гг., ни в 1863 г. малороссы правобережной Украины, Волыни и Подолии не поддержали польских повстанцев.
В 1860-х годах политическое украинофильство еще пребывало в зачаточном состоянии и никакой ощутимой пользы польскому делу принести не могло. Тем более украинский сепаратизм не мог в тот период входить в политические расчеты европейских держав.
В австрийской Галиции к середине 80-х годов XIX века движение украинофилов, или как их тогда называли – народовцев, развилось и окрепло, но, тем не менее, оно не стало в полной мере той “антимосковской Русью”, связанной с поляками, планы создания которой излагались на страницах “Газеты Народовой” в 1866 году. Польский политик и публицист Теофиль Мерунович писал:
«Однако, несмотря на всю эту борьбу народовцев руских с москвофилами на различных направлениях политической и литературной деятельности, несмотря на ожесточенную иногда газетную полемику между органами обеих этих партий, несмотря на злые насмешки и издевки, которыми обмениваются сторонники одной или другой партии – проявляется удивительный факт, что в решающие моменты, как только требуется сделать какой-либо более важный шаг, оказывается, что в этот момент народовцы и москвофилы подают друг другу руки и идут вместе! Но самое удивительное, что именно народовцы… отдаются добровольно под команду москвофилов!»
Чтобы исправить такое, совершенно неудовлетворительное, с польской точки зрения, положение, требовалось, чтобы народовцы полностью размежевались со старорусинами (“москвофилами”) и заключили соглашение с поляками.
Вопрос о взаимоотношениях поляков и русинов в Галиции обсуждался на заседаниях галицийского сейма в январе 1886 года. О том, что “руский вопрос” в Галиции не является только внутренним галицким делом, а имеет более широкое значение, говорил давний сторонник соглашения поляков с украинофилами князь Адам Сапега:
«…Для меня Русь это не те несколько депутатов в этой палате, не те несколько миллионов в этом крае – для меня Русь значит больше! Я на Русь смотрю шире и утверждаю [...], что та Русь, для которой хочу работать, та Русь в моих интересах как поляка, та Русь в интересах костела, к которому я принадлежу, та Русь в интересах цивилизации, которой я служу, та Русь, наконец, в интересах монархии, к которой принадлежу ныне!»
Граф Войцех Дзедушицкий заявил: «В польских интересах заботиться о том, чтобы национальность руская нашла в школах средства для развития, обеспечивающего ее самостоятельное и совершенно от московского отличное бытие».
Но в польских кругах не было единодушия по вопросу о соглашении с народовцами. В то же время и среди народовцев тогда еще никто не мог отважиться открыто выступить за соглашение с поляками. Учитывая острое противостояние русинов и поляков в Галиции, такой шаг народовцев был бы воспринят галицкими русинами как измена народному делу.
Однако для отдельных деятелей партии народовцев соглашение с поляками было весьма привлекательным, исходя из чисто личных соображений.
Старорусины находились в непримиримой оппозиции к полякам и постоянно подвергались нападкам и преследованиям с их стороны. Зачастую поляки, не вдаваясь в межпартийные различия, всех русинов клеймили как “москвофилов” и “шизматиков”. А поляки осуществляли в Галиции власть, следовательно, конфронтация с поляками означала конфронтацию с властью, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Если же достичь соглашения с поляками, то можно было обеспечить себе значительно более спокойное и удобное существование.
В июле 1886 года, пребывая на отдыхе в Кринице, А.Сапега встретил человека, который показался ему подходящим для участия в осуществлении задуманного плана. Это был Александр Барвинский, преподаватель учительской семинарии в Тарнополе, один из второстепенных деятелей партии народовцев. Его недавно умерший брат Владимир был основателем газеты “ДЪло”.
А.Барвинский обращался к князю Сапеге по личному вопросу – просил о повышении в должности, о назначении его директором гимназии. Сапега решил прозондировать взгляды А.Барвинского по “рускому вопросу” и выяснил, что Барвинский является убежденным противником старорусинов, что год назад он совершил поездку в Киев, где установил связи с профессором киевского университета Владимиром Антоновичем, с публицистом Александром Кониским и другими украинскими деятелями. Барвинский обсуждал с ними планы культурного и научного сотрудничества.
«Это дело заинтересовало кн. Адама, так как за культурным сотрудничеством могло последовать политическое, также направленное против России».
Ближе познакомившись с А.Барвинским, Адам Сапега убедился, что нашел, наконец, в лагере народовцев того человека, которого искал. Более того, связи Барвинского на российской Украине создавали возможность усилить польское влияние на развитие украинофильства в России. А поскольку за культурным сотрудничеством могло последовать политическое, то здесь открывались перспективы, представлявшие интерес как для внешнеполитического, так и для военного ведомства Австро-Венгрии.
Владимир Антонович, поляк по происхождению, бывший “хлопоман”, который своевременно, накануне польского восстания 1863 года, вышел из этой организации, затем сделал карьеру в России, стал профессором, а в 1878 году возглавил кафедру русской истории в киевском университете, но своей приверженности к идеям украинофильства не утратил и сохранял хорошие отношения с целым рядом польских деятелей.
В 80-х годах, когда после убийства императора Александра II, порядки в России ужесточились, среди российских поляков укрепилось убеждение, что для польского дела выгодно усилить развитие украинофильства в России. Также и В.Антонович в это время «все больше склонялся к взаимопониманию и сближению между украинцами и поляками, чтобы общими силами противостоять натиску московщины», – отмечал украинский историк Д.Дорошенко.
Поэтому В.Антонович, имевший связи как в польских, так и в украинофильских кругах, становится посредником в деле налаживания взаимодействия поляков и украинофилов. Поляки организуют украинофильские группы, вступают в украинофильские организации.
«В самом Киеве да и в других городах на Украине возникли группы местных поляков, которые старались прийти к согласию и общей деятельности с украинцами, а в Одессе целая группа поляков была принята в качестве постоянных членов в украинскую Громаду», – писал Д.Дорошенко.
Желая наладить согласованные действия между поляками и украинофилами в России, В.Антонович особое значение придавал нахождению взаимопонимания между поляками и украинофилами в Австрии. Так как существовала объективная общность интересов, то и контакт между группой галицких поляков, возглавляемых князем А.Сапегой, и группой киевских украинофилов, возглавляемых В.Антоновичем, был установлен.
Кроме А.Сапеги, А.Барвинского, В.Антоновича, А.Кониского в это дело с самого начала были вовлечены в качестве посредников поляки Антон Хамец и Алоизий Тележинский. Оба они в молодости принадлежали к движению “хлопоманов”. Хамец, давний знакомый В.Антоновича, тогда был депутатом австрийского парламента и имел связи в правительственных кругах в Вене. Тележинский, приятель Кониского, работал инженером во львовских железнодорожных мастерских. По служебным делам ему приходилось ездить в Киев, и он нелегально перевозил через границу письма, которые опасно было пересылать по почте.
Затем к делу подготовки польско-украинофильского соглашения были привлечены Михал Бобжиньский и граф Станислав Бадени. Князь Сапега посвятил в обстоятельства дела наместника Галиции Филиппа Залеского, своего знакомого еще со школьных лет.
В 1887 году, в то время, когда князь А.Сапега вел работу по подготовке соглашения галицких поляков с народовцами и устанавливал контакты с украинофилами в России, произошло серьезное обострение отношений между Германией и Россией.
С 1873 года действовал ряд соглашений между Германией, Россией и Австро-Венгрией, известных под названием ”Союз трех императоров”. Но в 1879 году Германия заключила секретный военный союз с Австро-Венгрией, направленный против Франции и России. В 1882 году к этому союзу присоединилась Италия.
Когда в 1887 году болгарский кризис обострил отношения между Германией и Россией, германский канцлер Бисмарк в ходе переговоров с российским послом графом Шуваловым с целью нажима на Россию ознакомил Шувалова с текстом австро-германского договора 1879 года. Ухудшение германо-российских отношений совпало с кризисом в отношениях России с Австро-Венгрией.
Начальник германского генерального штаба Гельмут Мольтке и его генерал-квартирмейстер Альфред фон Вальдерзее требовали начать против России войну. Однако Бисмарк, желая запугать Россию, в то же время был решительным противником воинственных планов генерального штаба, ибо понимал все огромные трудности и опасность для Германии такой войны. Зато на страницах газет широко развернулась антироссийская кампания.
В Германии появляется статья о положении России в Европе, написанная профессором Э.Гартманом (“Russland in Europa”), в которой излагался план расчленения России, предусматривавший, в частности, образование “королевства Киевского”. По существующей версии эта статья была заказана самим канцлером Бисмарком.
Таким образом, в начале 1888 года, в связи с описанными выше событиями, вопрос украинского сепаратизма выступает уже как фактор не только польской, но и европейской политики.
Галицкая украинофильская газета “ДЪло” откликнулась на публикацию Гартмана своей статьей под названием “Философъ Гартманъ про Росciю”, где говорилось:
«Главная тенденция Гартмана состоит в доказательстве, что Россию для обеспечения безопасности прочей Европы надлежит непременно поделить».
Делить Россию Гартман предлагал следующим образом:
«Тогда надо бы Финляндию отдать Швеции; Бессарабию Румынии; Эстония, Ливония, Курляндия и Литва с Жмудью образовали бы самостоятельное королевство Балтийское, разумеется с перевесом немецким; а на пространстве между Прутом и Днепром возникло бы отдельное королевство Киевское. Швеция и новое королевство Балтийское получили бы гарантию своих владений от Германии, а королевство Киевское и Румыния от Австрии. Войска этих держав становились бы на случай войны под начальство Германии и Австрии».
Из сказанного следует, что разделить Россию было необходимо для обеспечения безопасности “прочей Европы”, а новообразованным государствам предполагалось придать откровенно марионеточный характер. Примечателен и тот факт, что создавать “королевство Киевское” планировалось на территории между Прутом и Днепром, а на левобережье Днепра аппетиты расчленителей России тогда еще не распространялись. Это объясняется, по всей видимости, тем, что в основу проектов Гартмана были положены польские планы, а поляки претендовали на отторжение от России только правобережья Днепра, т.е. на восстановление границы, существовавшей до разделов Речи Посполитой в XVIII веке.
Упоминает о статье Гартмана и современный львовский историк Валентин Мороз. В своей работе “Україна у двадцятому столiттi” он пишет: «Был это план энергичной поддержки сепаратистских тенденций в Украине, вплоть до отделения Украины от Российской империи».
Однако В.Мороз вынужден заметить следующее: «Характерно, что Украину уже заметили в мировой политике; но сама Украина себя еще не заметила». И далее: «построенная на типичной для XIX столетия географическо-геополитической аргументации, эта статья Гартмана выразительного показала, что будущую Украинскую державу уже учитывают в политических перспективах.
Показала всем, но… не украинцам. Характерно, что никто из украинцев не откликнулся на эту статью! Не удивительно, что надднепрянцы, задавленные разными людоедскими указами, не сделали этого. Но ведь народовцы в Галичине могли (и должны были) это сделать.
Но формально-юридической возможности тут было недостаточно. Нужны еще были люди с широким взглядом не погруженные в мышиные норы мелочей, а таких не было».
Данное высказывание В.Мороза интересно тем, что автор признает – на Украине тогда еще не было организаций, готовых воплощать в жизнь сепаратистские планы. Не было и достаточного числа людей с такими взглядами, по крайней мере, достаточного для того, чтобы их заметил современный украинский историк. Это и не удивительно, поскольку идея образования “королевства Киевского” возникла не на Украине, а в германских правительственных кругах.
Но все-таки полностью согласиться с В.Морозом нельзя. Определенная реакция на статью Гартмана была и в Галичине, и на российской Украине…
Когда ухудшилась международная обстановка, и генштабисты в Берлине и Вене рассматривали возможность войны с Россией, австрийские власти решили узнать, каким будет отношение в Малороссии к австрийскому вторжению в случае войны между Австро-Венгрией и Россией.
Вот здесь и пригодились связи, установленные князем А.Сапегой с российскими украинофилами. Для выяснения интересовавшего австрийцев вопроса в феврале 1888 года в Киев направился А.Барвинский. Время было выбрано удачное, так как вскоре предстояли шевченковские годовщины: во-первых, имелся предлог для поездки, а во-вторых, в это время в Киеве собирались украинофилы со всей России.
Содержание статьи Гартмана о “королевстве Киевском” уже было известно в России и широко обсуждалось на страницах печати и в обществе. Велись разговоры о возможности войны. Украинофилы интересовались, когда же Австрия нападет на Россию. Как вспоминал А.Барвинский, один из украинофильских деятелей, Житецкий, прямо обратился к нему как к австрийскому подданному: «Скажите вашему кайзеру, когда уже он к нам придет?»
Интересовались этим вопросом и польские политические круги в России.
Очевидно, что Барвинский не был уполномочен давать ответы на подобные вопросы, его задача состояла в другом – узнать как будет встречено на Украине возможное вторжение австрийских войск. На эту тему он имел беседу с В.Антоновичем.
«Когда же мы разговорились на эту тему предполагаемого в политических кругах вооруженного конфликта между Австро-Венгрией и Россией и возможности вступления австрийской армии в пределы российского царства, заявил Антонович, что украинское население не дало бы использовать себя как топорище русского топора против австрийской армии и отнеслось бы к ней доброжелательно».
То есть Антонович через Барвинского сообщал австрийцам, что в случае их наступления на Украину украинское население не будет оказывать сопротивления австрийским войскам, а наоборот, встретит их доброжелательно.
Следует заметить, что стремясь создать у властей Австро-Венгрии впечатление, якобы на российской Украине существуют сильные австрофильские настроения, а украинцы только и мечтают о том, как бы присоединиться к Австрии, Антонович явно блефовал, набивая себе цену перед австрийскими властями.
О тогдашних российских украинофилах, в прошлом членах студенческих “громад” 1862-1863 гг., историк М.Драгоманов, сам украинофил, отзывался с нескрываемой насмешкой. Он так описывал свой разговор с одним из этих украинофилов:
«А когда я спросил, на что же нам возлагать надежду и что нам делать? – то получил ответ: “на Бисмарка, который когда-нибудь отберет половину России, а пока что ничего не делайте и сидите молча”. – “А как же и Бисмарк будет знать, что в городе NN. живет Петр Иванович Бобчинский, украинофил?” спросил я, и понятно, ответа не получил. Несколько позже к тем же Бисмарковерцам заглянул [...] покойный Чубинский, – так они и ему вычитывали то же самое. Чубинский доказывал им, что надо бы все-таки вести пропаганду украинской идеи среди молодежи, да только Бисмарковерцы признались, что сами они неспособны к этому. – “Пришлите, говорили, нам нескольких студентов украинофилов, мы их будем даже содержать, а они пусть привлекают к украинофильству здешнюю молодежь”. Много было у нас смеха из-за этого проекта выслать в NN. каких-то украинофильских валахов на расплод».
М.Драгоманов отмечал:
«Не видя нигде ни в какой общественной силе на Украине, кроме разве что части польской шляхты и то очень теперь напуганной правительством и мужиками, никаких оснований для государственного сепаратизма, [...] я и отказываю, теперь по крайней мере во всякой серьезности украинскому сепаратизму.
Не только в российской Украине нет “целой партии” сепаративной или австрофильской, а нет даже и одного кружка людей с такими мыслями, который бы имел какой-нибудь серьезный политический вес».
Но если народ на российской Украине был далек от мысли о политическом сепаратизме, об отрыве от России, то в определенных кругах украинофилов, где значительную роль играли поляки, “напуганные правительством и мужиками”, были люди, готовые броситься в объятия Австрии и “в случае возможности, идти и на государственный сепаратизм”.
Тогда же при встрече с российскими украинофилами А.Барвинский обсудил с ними вопрос о направлении во Львов делегата от российских украинофилов, который бы затем при посредничестве А.Сапеги получил доступ к правительственным сферам в Вене.
Еще в начале 1888 года князь А.Сапега ездил в Вену, где встречался с министр-президентом Австрии графом Э.Тааффе и с самим императором, а после возвращения во Львов обсудил с Тележинским вопрос о делегате из Киева.
«Прошу, чтобы это был человек серьезный, хорошо знающий условия не только Киева, но Харькова и Херсона, словом всей Руси», – писал А.Сапега 22 февраля. Встреча была бы «сейчас весьма желательна, потому что очевидно из Львова поедет прямо в Вену и там его будут спрашивать о конкретных подробностях дела».
Этим делегатом должен был стать Кониский. Князь А.Сапега заверил, что полиция предупреждена, и не будет ставить ему препятствий. Одновременно А.Сапега просил доставить ему карту всей Малороссии, а также статистические данные о ее населении; подготовка этих материалов возлагалась на А.Барвинского.
Тематика переговоров между австрийской и украинской сторонами, характер вопросов, по которым украинофилы должны были поставлять информацию австрийцам, вовлеченность в это дело высших правительственных сфер свидетельствует, что здесь речь шла вовсе не о связях чисто культурно-национального содержания. Перед руководством киевских украинофилов ставилась задача сбора информации в виду возможного начала войны.
При этом нет никаких оснований полагать, что киевские украинофилы не понимали, что их используют в политических интересах Австро-Венгрии. Наоборот, они охотно шли на сотрудничество, на установление контактов с австрийскими правительственными кругами, и были готовы вести работу по подрыву единства России.
Да и сами украинофилы признавали: «Что мысль о возможности для Украины на случай какого-либо международного конфликта оторваться от России, была совсем не чужда определенным украинским кругам в Киеве именно тогда, в 1888 году, в период напряжения между Австро-Венгрией с одной стороны, и Россией с другой, когда у Бисмарка возникла идея “киевского королевства”».
Если сами по себе украинофилы не представляли в тот период серьезной политической силы, то польские, германские, австрийские планы, направленные на развитие украинского сепаратизма, несли в себе реальную угрозу целостности России. Поэтому, когда в наше время украинские авторы с возмущением заявляют, что правительство России препятствовало развитию украинофильского движения, то в свете вышеизложенного очевидно, что действия российского правительства имели под собой основания.
Оказывая нажим на Россию, Бисмарк не желал доводить развитие событий до вооруженного столкновения, он намеревался лишь в большей степени связать политику России с интересами Германии. Сам Бисмарк был последовательным и решительным противником войны с Россией, что объяснялось не какими-то личными симпатиями германского канцлера, а трезвым политическим расчетом. В то время, когда на страницы открытой печати был запущен проект расчленения России, а в военных и дипломатических кругах обсуждалась возможность войны, Бисмарк писал в секретном письме германскому послу в Вене 3 мая 1888 года:
«…Об этом позволительно было бы спорить, если бы такая война могла привести к тому, что Россия, как выразился граф Кальноки, была бы “разрушена”. Но такого рода результат даже после самых блестящих побед лежит вне всякого вероятия. Самый благоприятный исход войны никогда не приведет к разложению основной силы России, которая основывается на миллионах собственно русских православного вероисповедания. Они, даже если их разделить международными договорами, тут же быстро опять соединятся как частицы разрезанного кусочка ртути. Это неразрушимое государство русской нации, сильное своим климатом, своими пространствами и ограниченностью потребностей [...] останется после своего поражения нашим природным и нуждающимся в реванше противником…»
Однако своим нажимом на Россию Бисмарк не смог направить российскую политику в нужное ему русло. Наоборот, он достиг результатов прямо противоположных тем, к которым стремился. Практически Бисмарк толкнул Россию к сближению с Францией, заложил основы того самого франко-русского союза, на предотвращение которого в течение многих лет были направлены его усилия.
Когда Германия отказала России в предоставлении денежных займов, их тут же предложила Франция. В 1887 году Франция предоставила первые займы России, за ними последовали другие. Став главным кредитором российского правительства, Франция получила и возможность политического влияния на Россию.
До военного конфликта тогда дело не дошло, напряжение разрядилось, разговоры о войне прекратились. Встреча германских и австрийских войск на Украине откладывалась на неопределенное время. Однако восстановить германо-российские отношения на прежнем уровне уже не удалось.
В 1888 году на германский трон взошел кайзер Вильгельм II. Между ним и Бисмарком возникли разногласия по вопросу об отношении к России. В том же году начальником германского генерального штаба стал генерал А.Вальдерзее. Он настаивал на необходимости войны с Россией, кайзер Вильгельм II склонялся к этой точке зрения, но Бисмарк как всегда был против, считая войну с Россией гибельной для Германии.
В марте 1890 года, когда между Бисмарком и графом Шуваловым начались переговоры о возобновлении так называемого “договора перестраховки”, старый канцлер был вынужден уйти в отставку. Сменивший его генерал Лео фон Каприви был настроен враждебно к России и считал договор с ней бесполезным.
Франция же активно стремилась к заключению военного союза с Россией, используя для этого и метод финансового воздействия. Когда российское правительство дало уклончивый ответ на французское предложение о союзе, парижский банкир Ротшильд вдруг вспомнил, что в России притесняют евреев и отказал в предоставлении очередного займа.
В то же время и Россия опасалась остаться в одиночестве перед лицом усиливающейся Германии, которая продолжала вести явно недружественную политику по отношению к России, что проявилось в “таможенной войне” 1893 года. На исходе 1893 года российский император Александр III одобрил проект франко-русской военной конвенции.
В Германии наконец поняли, что зашли слишком далеко и попытались исправить свою ошибку, восстановить отношения с Россией, но было уже поздно, – франко-русский союз стал свершившимся фактом.
Так в Европе сложились два противостоящих военно-политических блока – с одной стороны Тройственный союз Германии, Австро-Венгрии и Италии, а с другой – союз Франции и России, к которому впоследствии присоединилась Великобритания, и он получил название “Тройственного соглашения” или “Антанты”.
С этого времени власти Германии и Австро-Венгрии должны были рассматривать Россию как вероятного противника в случае будущей войны и, естественно, уделять внимание всему, что могло содействовать ослаблению России. Основная же сила России (на что указывал и Бисмарк) заключалась в единстве русского православного народа. Разрушение этой силы, подрыв русского единства до такой степени, чтобы разобщенные затем международными договорами части русского народа уже не смогли соединиться вновь, – становилось той важнейшей задачей, которую предстояло решить противникам России, чтобы одержать над ней окончательную победу. Одним из путей решения этой задачи должно было стать развитие украинского сепаратизма…
Таким образом, утверждения, что украинский народ стремился отделиться от России, и веками боролся за “незалежность”, являются не более чем выдумкой украинских пропагандистов. В 80-х годах XIX века на российской Украине не было сколько-нибудь значительного числа сторонников идеи украинского сепаратизма. Да и в австрийской Галиции украинское движение, созданное как “антимосковская Русь”, для обеспечения польских интересов, к тому времени все еще уступало движению русскому. Однако сложившаяся в конце 80-х – начале 90-х годов XIX века международная обстановка, порождала в правящих кругах Австро-Венгрии и Германии заинтересованность в развитии украинского сепаратистского движения с целью использовании его в качестве инструмента свой политики, направленной против России.
А теперь вернемся к высказыванию историка В.Мороза о том, что никто из украинцев не откликнулся на статью Гартмана о “королевстве Киевском”. Из сказанного выше следует, что такие упреки безосновательны как в отношении надднепрянцев, так и галичан. Писала о статье Гартмана газета “ДЪло”, но большего внимания заслуживает отклик на публикацию Гартмана, который дал на страницах львовского журнала “Правда” в статье “Полiтичний огляд” Иван Франко.
И.Франко вначале отмечает, что русины-украинцы не играют никакой роли в европейской политике, после чего приводит возможные возражения:
« – Слишком пессимистичен твой взгляд, – возможно, скажет кто-то. – А ведь Бисмарк интересуется нами, Гартман написал недавно о нас целую статью, “Post” обещает нам “киевское княжество” в случае счастливой войны с Россией, да и “Pester Lloyd” разве не говорил в том же самом духе? Значит все-таки Европа знает нас, не забыла о нас, считается с нами!» И далее И.Франко отвечает на эти возражения:
«А то, что Бисмарк со своим Гартманом, что Мадьяры иногда интересуются нами… Боже мой, вот честь, вот радость для ягнят, что волк ими интересуется! Мне кажется, что этот интерес Бисмарка и его креатур должен бы нас скорее пронимать стыдом, как лучшее свидетельство нашего бессилия. Кто нами интересуется в Европе, тот делает это только с оглядкой на Россию, и на то, как складываются его отношения с Россией. Нужно России пригрозить – бух! являются на сцену русины, выплывает киевское княжество [...] Почему Бисмарк не пробует таким же образом интересоваться ирландцами, валлийцами, провансальцами или южно-африканскими бурами? Очевидно потому, что это все не мертвые, элементарные племена, из которых можно без их воли и разрешения лепить, что кому захочется [...] А русинами Бисмарк интересуется – значит, в случае чего может иметь на Руси какие-то интересы, ради которых стоит посвятить кости прусских гренадеров, значит – о радость! Подпрыгивайте, ягнята! Пан волк изволит интересоваться вашим мясом!..»
Иван Франко не симпатизировал царской России, но он хорошо понимал, что разыгрывая на Украине антироссийскую карту, западные державы преследуют только свои собственные цели. И такой вывод полностью применим к нынешней ситуации.
Однако и в наше время встречаются политические “ягнята”, готовые прыгать от радости, что где-то там пан Бжезинский или даже сам пан Клинтон, а теперь пан Буш вспомнил про Украину. Им следует напомнить слова, сказанные более сотни лет назад: “Подпрыгивайте ягнята! Пан волк изволит интересоваться вашим мясом!”
Леонид Соколов, Альтернатива
