Муссолини сначала ярый социалист, затем борец за социальную и национальную революцию, в итоге останавливается на идее силового усмирения классового эгоизма ради объединения нации. Отсутствие оригинальных идей и сговор с капиталом – это позволило фашизму в Италии превратиться к 1921 г. в правящую клику.

Историк Сергей Гуннер рассказывает, как маловлиятельной и незначительной по численности фашистской партии буквально за пару лет удалось захватить власть в Италии.

С окончанием Первой мировой войны Италия оказалась в состоянии хозяйственной разрухи. Не смотря на то, что в это время в стране выросла тяжелая промышленность, внутренний государственный долг увеличился более чем в 3 раза, появился значительный внешний долг. Цены на продукты потребления к 1920 г. выросли 4,5 раза по сравнению с довоенными. Рабочие в ответ на ухудшение условий жизни начали активно самоорганизовываться. Так, число членов крупнейшего профсоюза страны, Всеобщей конфедерации труда, возросло с 249.039 в 1918 г. до 1.159.062 в 1919 г., а к концу 1920 г. достигло 2.320.163 человек. Всего в 1920 г. профсоюзы объединяли около 3,8 млн. трудящихся, т. е. почти в 5 раз больше, чем до войны.

Однако пролетарии не остановились на этом, они пошли дальше, давая жизнь движению рабочих делегатов. Рабочее движение выходило из-под контроля профбоссов, приобретало низовой характер и радилоказовалось. В марте 1919 г. произошло неизбежное – первый захват фабрики рабочими.  На протяжении всего года рабочие советы вырастали по всей стране. Кульминации движение достигло в сентябре 1920 г., когда 500 тысяч забастовщиков установили полный контроль над своими фабриками. Самоуправляемые предприятия продолжали работать и выплачивать зарплату.  Правда, 19-го сентября «официальные» представители рабочего движения в виде руководства Социалистической партии и ВКТ пошли на сделку с правительством Джолитти, пообещавшем повышение зарплат рабочих на 20% (вместо требуемых 60%) и обещание принять закон об участии рабочих в управлении предприятиями. Когда в Италии уже понемногу начиналась революция, вследствие возобладавшей тенденции в социалистическом движении, рабочие должны были покинуть фабрики.

Но помимо ВКТ и соцпартии, представлявших большинство организованных рабочих, помимо стихийного низового движения в виде рабочих советов (в которых участвовали рабочие независимо от партийной и профсоюзной принадлежности), существовало еще третье крыло, анархо-синдикалистский Итальянский синдикальный союз, Unione Sindicale Italiana. Созданный в 1912-м году отколками из ВКТ, УСИ активно поддерживает движение фабричных советов. В феврале 1920 г. по инициативе УСИ рабочие захватывают 15 фабрик, в августе-сентябре участвует в движении, захватившем 300 заводов. К тому времени в УСИ насчитывалось полмиллиона членов, хоть и значительное меньшинство, тем не менее, меньшинство от активного рабочего класса, и когда профбюрократы пошли на компромисс с Джолитти, УСИ не хватало сил поддерживать движение за захваты в одиночку. Тем не менее, Итальянский синдикальный союз, ориентированный на прямое действие, оставался неподконтрольным государству.

«Революция не совершилась, но не потому, что мы сумели ей противостоять, а потому, что Конфедерация труда её не пожелала», — так писала после сентябрьских событий 1920 г. наиболее влиятельная буржуазная газета «Коррьере делла Сера».  Правда, компромисс хоть и снял социальную революция с порядка дня, тем не менее, не мог удовлетворить ни наиболее радикально настроенных рабочих, ни капиталистов. Промышленники не скрывали, что пошли на соглашение, лишь подчиняясь правительству, как государственной власти; сами по себе условия 19 сентября были для них неприемлемы. «Можно работать – говорили владельцы – с 10.000 рабочих, но не с 10.000 врагов». Буржуазия смогла остановить наступление революции, но не смогла навести порядок. Для этого ей нужен был фашизм.

Предтеча фашизма

Сам Муссолини был выходцем из «левой» среды. Главный редактор официальной газеты социалистической партии, Avanti!, ярый антиклерикал и республиканец с началом войны придерживался позиций своей партии: «Или правительство само подчинится этой необходимости, или пролетариат всеми средствами заставит его ей подчиниться». Правда, очень вскоре он меняет свое отношение к войне, встав на позиции интервенционизма, в то же время не покидая социалистическую фразеологию. Он утверждает, что война – это хорошо, если она несёт за собой революцию. Но его статья не находит поддержки у партийных товарищей, после чего Муссолини уходит. Основав новую газету, Il Popolo d’Italia, под лозунгом «Сегодня война – завтра революция», он приступает к организации союза интервенционистов  – Fasci di azione revoluzionaria. И уже в мае 1915 г., когда вопрос об участии Италии в войне стоял на повестке дня, Муссолини требует от короля немедленного вступления. «Или война, или республика!» – говорит он, своими словами посягая на основы конституционной монархии, ежели она не выступит на стороне Антанты.

Муссолини, правда, был не единственным лидером рабочего движения, кто поддался патриотическому угару. Даже в революционно-синкдикалистском Итальянском синдикальном союзе, несмотря на его последовательную антимилитаристскую позицию, нашлись и такие активисты, кто с самого начала войны выступил за участие Италии в ней. Интервенционисты, среди которых, в частности, находились Альчесте Де Амбрис и Микеле Бьянко, были отправлены в отставку на генеральном совете УСИ в сентябре 1915-го.

Культурным истоком фашизма отчасти был футуризм. Филиппо Томмазо Маринетти, основатель футуризма, в самом первом манифесте превозносил бунт против музеев, борьбу молодости против старости. Он проповедовал дух обновления и презрения к авторитетам. Правда, Маринетти прославляя бунт, смелость и мужество, при этом утверждал «Мы будем восхвалять войну – единственную гигиену мира, милитаризм, патриотизм, разрушительные действия освободителей, прекрасные идеи, за которые не жалко умереть, и презрение к женщине.» Трудно увязать эти строки со стихийным духом бунта и антиавторитетности, о котором он писал ранее. Милитаризм предполагает иерархию, дисциплину, но культ молодости, агрессии и презрение к традиционной морали были так характерны для бурлящей молодой крови будущих чернорубашечников!

Фашистская демагогия

Вся эта публика после окончания войны собралась вместе 23 марта 1919 г., чтобы основать новую организацию, Союз борьбы, или по-итальянски, Fasci di combattimento. В июне Маринетти вместе с Де Амбрисом пишут первый фашистский манифест, а Муссолини публикует его в Popolo d’Italia. В манифесте высказывались требования всеобщего избирательного права, в том числе, для женщин, роспуска сената и созыва Национальной ассамблеи для установления конституции, 8-часового рабочего дня, участия рабочих представителей в управлении экономикой, снижения пенсионного возраста с 65-ти до 55-ти лет, национализации военной промышленности, высокого прогрессивного налога для богатых, захват всех церковных имуществ и отмену епархий, мирной внешней политики по продвижению итальянских интересов.

На словах фашисты той эпохи в ряде случаев поддерживают народные выступления. «Мы объявляем полную солидарность с населением различных провинций, восставших против тех, кто морит его голодом… Нужны конкретные и решительные действия. В борьбе за осуществление своих священных прав толпа обрушит гнев не только на имущество преступников, но и на них самих» – так писала Popolo d’Italia в 1919 году. Муссолини говорил в те времена о необходимости идти навстречу труду, приучать рабочих к искусству управления и высказывался в пользу национального синдикализма. Антиклерикальный дух фашистского манифеста находил своё отражение в заявлениях Маринетти на страницах фашистской прессы: «Поп – родной брат жандарма; завтра и послезавтра ничего не останется, как начать бросать бомбы под ноги этим нашим врагам, попу и жандарму».

К социальной демагогии примешивалась и национальная. Ещё на первом съезде фашистов Муссолини обращается к идее Великой Италии, говоря о необходимости присоединения Фиуме и Далмации, об объединении «даже с теми итальянцами, которые не желают быть ими – с итальянцами Корсики, с итальянцами, живущими по ту сторону океана, с этой огромной семьей, которую мы хотим объединить под эгидой общей расовой гордости». Муссолини солидаризуется с легионерами Д’Ануццио, захватившими Фиуме, говоря следущее: «Фиуме, – есть восстание великой пролетарки (т.е. Италии) против нового священного союза мировой плутократии. Пролетарий! Социалисты продают себя Нитти и большим банкам!»

Выборы осенью 1919 года не принесли фашизму никакого у спеха. В парламент не прошли ни Муссолини, ни Маринетти, набравшие в Милане всего 4700 голосов. Само фашистское движение в своих рядах насчитывало всего 17 тысяч членов, выглядя мизерным и незначительным на фоне социалистического.

После поражения на выборах Муссолини не стесняется изображать из себя даже анархиста. Вот что писал он в 1920 г.: «Долой государство во всех его воплощениях! – Государство вчерашнего дня, сегодняшнего, завтрашнего. Государство буржуазное, государство социалистическое. Нам, верным умирающему индивидуализму, остается для печального настоящего и темного будущего лишь абсурдная, быть может, но зато утешительная религия Анархии». Чтобы понять этот резкий поворот, нужно отдавать себе отчёт в том, что в это время проходил рост забастовочного движения. Муссолини просто плыл по течению, и он не стеснялся это признавать. Popolo d’Italia писала: «Мы позволяем себе роскошь быть аристократами и демократами, консерваторами и прогрессистами, реакционерами и революционерами, легалистами и иллегалистами в соответствии с обстоятельствами времени и средой, в которой мы вынуждены действовать». Сюда же хорошо вписывается заявление будущего дуче, что фашисты в зависимости от обстоятельств прибегают «к сотрудничеству классов, борьбе классов и экспроприации классов».

То есть фашисты в своих словах сознательно избегали какой-либо определенности и последовательности, по этой же причине они поначалу не решились создавать партию – создание партии уже само собой подразумевает определенную доктрину. Даже после прихода к власти, в своей парламентской декларации Муссолини говорит: «Италии недостает не программы, но людей, достаточно сильных и волевых, чтобы воплотить программы в жизнь». Как таковой, системной позиции у фашистов в то время не было, были только наброски – Муссолини признавал это в «Доктрине фашизма», вышедшей в 1932 году. Доктрина создавалась в действии, во время уличных войн, карательных экспедиций «сначала под видом буйного и догматического отрицания, как это бывает со всеми возникающими идеями, а затем в форме положительной конструкции, находящей своё воплощение последовательно в 1926, 1927 и 1928 годах в законах и учреждениях режима», – вспоминал он. Грубо говоря, фашизм означал активное действие во имя всего хорошего. Как бы это «хорошее» не противоречило  друг другу и самому себе.

Правда, была одна идея. Идея переустройства власти на платформе представительства отдельных интересов. Отсюда растёт «корпоративное государство». Разговоры о надклассовом характере движения. Естественно, что с такой идеей любая социальная демагогия превращалась в чистой воды популизм. Когда рабочая идентичность, классовая, смешивалась с национальной, надклассовой, победила последняя. Отсюда разговоры о порядке и дисциплине, стремление установить классовый мир «во имя процветания нации», то есть, обеспечить сохранность господства буржуазии. Характерно в этом плане парламентское выступление Муссолини в ответ социалисту Д`Аргоне: «Будьте спокойны: если капиталистические круги надеются, что мы снабдим их чрезмерными привилегиями, они ошибутся в ожиданиях. Никогда они их от нас не получат. Но если, с другой стороны, некоторые рабочие круги, обуржуазившиеся в дурном смысле этого слова, рассчитывают извлечь из нашей системы несправедливые преимущества, избирательные или иные, – они тоже обманутся. Никогда уже им их не видать». В конце концов, эта риторика достигает своей кульминации в «Доктрине фашизма», вышедшей уже после прихода к власти, где отрицается классовая борьба и проповедуется сильное государство, насильно мирящее классовые противоречия и насаждающее дисциплину, уважающее религию, проповедующее милитаризм и войну.

Истинное лицо фашизма

Подобное смещение акцентов в риторике объяснить очень просто. С осени 1920 г. начинается рост фашистского движения. Оно постепенно выходит из тени. В 1921 году фашистов 150 тысяч, летом 1920 г. – 470, а осенью, к моменту прихода к власти – уже 1 миллион! Каков классовый характер фашизма? Согласно данным фашистского конгресса в ноябре 1921, состав фашистских организаций выражался к этому времени в следующих круглых цифрах: индустриальных рабочих 24 тысячи, трудящихся сельского хозяйства 34 т., земельных собственников 18 т., учащихся 20 т., государственных и частных служащих 22 т., пром. и торг. буржуазии 18 т., лиц либеральных профессий и учителей 12 т. – то есть преобладали так называемые «средние классы», трудящиеся (рабочие и крестьяне) составляли только треть. Причём насчёт крестьян и рабочих тоже непонятно, какие это крестьяне и рабочие: батраки или высококвалифицированные мастера. В городах произошло обесценивание умственного труда – бастующие рабочие добивались повышения окладов для себя. На железных дорогах у высших служащих оно составило 100%, а у низших – 900%. Правда, рабочих в рядах фашистов было мало даже летом 1922 г. – всего 72 тысячи из 470.

В деревне происходил передел земель. Боясь потерять вновь приобретенную собственность и недовольные ограничениями в эксплуатации рабочей силы, средние и зажиточные крестьяне стремились к политической организации и во второй половине 1920 г. стали массами вступать в аграрные ассоциации. Здесь они сразу же попадали под влияние крупных земельных собственников, тесно связанных с финансовым капиталом. Примерно в то же время в целях охраны приобретенных ими земель они начали создавать «отряды самообороны», в организации которых активное участие принимали крупные аграрии.

Когда Муссолини говорил «сегодня война, завтра – революция» – это были его пророческие слова. Но когда в Италию пришла революция, Муссолини и Ко. занялись её подавлением. В первой половине 1921 г. было разгромлено 726 помещений организаций трудящихся, главным образом в сельской местности, в тех районах, где в крестьянской среде происходили наиболее острые социальные конфликты: в долине реки По (276 помещений) и Тоскане (137), в то же  время как в городах всего 141. Во многом благодаря тому, что в городах было налажено организованное сопротивление.

Муссолини, вспоминая о тех временах скажет: «Шли битвы в городах и деревнях. Спорили, но, что более свято и значительно, умирали». Весной – летом 1921 г. фашисты напали на Палаты труда в Лигурии, Тоскане и Эмилии. 27-28 февраля фашисты атаковали ПТ УСИ в Специи; активисты УСИ из Генуи подверглись арестам. Второе нападение на ПТ УСИ в Специи 12 мая натолкнулось на сопротивление; помещение было совершенно разрушено. Подобные сводки наилучшим образом характеризуют характер противостояния фашистов с рабочим движением. Кое-где, как в Пьомбино, фашисты по нескольку раз безуспешно пытались штурмовать палаты труда, превращенные в маленькие крепости, но каждый раз были вынуждены бежать. В то же время наряду с формированием фашистских отрядов образуется и первое в истории антифашистское движение – «народные смельчаки». В этой полувоенной организации к концу лета 1921 г. насчитывалось 20.000 человек. Обладая наибольшей численностью в Тоскане, где у фашистов также были многочисленные организации (в Сардзане в одном из боёв было убито более 20 фашистов), и в Лацио, где народные смельчаки были разбиты только после прихода к власти фашистов, противостояние приобрело жёсткий характер.

У фашистов, правда, был целый ряд преимуществ. У них не было тех проблем с получением оружия, как у социалистов. Их не так охотно арестовывали. В Пьомбино рабочие не один раз отбивали попытки фашистов контролировать улицы, и даже взяли под контроль город, пока не потерпели поражения от объединенных сил фашистов и гвардии. Члены УСИ подвергались многочисленным арестам. Например, после разгрома фашистами палат труда УСИ во Флоренции и Лукке, синдикалистских активистов арестовало правительство. Помимо силовых структур, вооружавших фашистские отряды и оказывавших им всяческую помощь, их субсидировал крупный капитал. На конец 1921 г., по данным исследователя Р. Де Феличе, 71,8% денег давали промышленные и финансовые общества, 8,5% — институты кредита и страхования, 19,7% — частные лица. Факт финансирования фашистов банками подтверждается письмом миланского префекта министру внутренних дел.

Фашизм у власти

25 октября на следующий день после открытия в Неаполе съезда фашистской партии начинается «поход на Рим». Одним из «квадрумвиров» – вождей марша был изгнанный из УСИ за интервенционизм Миккеле Бьянки. 29 октября Муссолини приезжает в Вечный город по приглашению Короля, поручившему ему сформировать новое правительство. Парламент встречает речь Муссолини бурными аплодисментами. Джолитти называет фашизм естественным результатом сложившейся обстановки и говорит, что нужно лояльно воспринять этот новый социально-политический опыт. Палата депутатов, в которой находилось всего полсотни фашистов, тремястами голосов против сотни социалистов высказывает свое доверие новому правительству.

Стоит ли говорить, что после прихода фашистов к власти программа, написанная еще в 1919 году, не была исполнена? Муссолини говорил: «Фашистское правительство не собирается, не может, не хочет делать антирабочей политики: это было бы глупо и бессмысленно… Вам нечего бояться моего правительства… Наше государство примиряет интересы всех классов. Оно хочет величия Нации».

Однако, какие же социальные завоевания получили рабочие от фашистов? Вместо рабочего контроля им в 1927 г. была дарована «Хартия труда». Новый закон признавал только те профсоюзы, которые находились под государственным контролем. Они вместе с обществами работодателей должны были организоваться в корпорации, заключающие коллективные договоры, которые регулировали зарплату и рабочее время. Трудовые конфликты, с которыми не могли справиться корпорации, должны были разрешаться в судовом порядке, в то же время, как любое нарушение трудовой дисциплины и нормального хода производства строго наказывалось, то есть, фактически были запрещены забастовки. По сути, рабочие были поставлены в полную зависимость от произвола властей и лишились всякого права на защищать свои интересы. Еще годом ранее самораспустилась Всеобщая конфедерация труда. Рабочих загоняли в государственные профсоюзы, подчиняли и дисциплинировали. Все это мотивировалось национальными интересами.

Собственникам же наоборот, гарантировали вмешательство только в том случае, если они не могут эффективно управлять, или это затрагивает интересы государства, таким образом, утверждалось государственное регулирование, но не экспроприация, ограничиваясь максимально государственным менеджментом, ни о какой национализации стратегических отраслей промышленности, о чём говорилось в 1919 г. не было и речи. Это было естественным продолжением той песни, которую запел Муссолини ещё в 1921 г.: «Государство, – стало ныне гипертрофично, слонообразно, огромно, и потому внешне уязвимо: оно захватило чересчур много таких экономических функций, которые следовало бы предоставить свободной игре частной хозяйственности… Мы – за возвращение государства к присущим ему функциям, именно политико-юридическим… Укрепление политического государства, всесторонняя демобилизация экономического!» Общая налоговая политика правительства диаметрально противоположна фашистским требованиям 1919 года: она переносит центр тяжести с прямых налогов на косвенные, а прямые налоги из прогрессивных превращает в пропорциональные. Власть откровенно призывает граждан копить и обогащаться.

Не только в области социальной политики произошел откат от своих взглядов. Из антиклерикального движения, требовавшего упразднить епархии и национализировать церковную собственность, фашизм встал на защиту католицизма. Латеранские соглашения 1929 г. признавали католицизм единственной государственной религией. Вместо мирной внешней политики – применение химического оружия в войне с Эфиопией. Медленно, но верно, в итоге Муссолини пришел к полному противоречию с теми позициям, с которыми начинал свою политическую карьеру.

Заключение

Фашизм на практике подтвердил тезис о том, что политическая власть – это организованное насилие одного класса для подавления другого. Государство существует для поддержания иерархии классов. Когда же угнетённые восстают, и существует реальная угроза привилегированным классам утратить свои привилегии, вполне логично, что они обращаются к идее «сильного государства, способного навести порядок», т.е. усилить государство ради подавления классовых конфликтов и для сохранения своего привилегированного места в общественно-экономических отношениях. В этом и состоит социальная роль фашизма. Когда государство не способно справиться с волнениями обычными методами, когда господствующие классы раздирают противоречия, приходят фашисты и навязывают «классовое сотрудничество» при помощи дубинок.

То, что фашизм получил массовое распространение сначала в деревне, можно объяснить тем, что у власти не было нормальных механизмов подчинения батраков и малоземельных крестьян капиталистическим отношениям, что и придало классовому конфликту в деревне особую остроту.

В городах эту функцию интеграции рабочих в капитализм выполняли профсоюзы, якобы представляющие и защищающие интересы рабочих. На деле же профсоюзы выполняют роль посредника между капиталом и трудом, ведя переговоры и заключая коллективные соглашения, профсоюзы следят за тем, чтобы рабочие не делали резких движений и не нарушали достигнутых договоренностей. Они таким образом дисциплинируют их и служат сохранению интересов капиталистов. Во время красного двухлетия, однако, имел место рост стихийного рабочего движения в виде фабричных советов, а также не стесняющего себя соглашениями УСИ. ВКТ тормозила революционный процесс как могла, и ей это удалось, но она не смогла сделать этого на наиболее выгодных для капиталистов и предпринимателей условиях, потому последние становятся на сторону фашизма.

Сам же фашизм по мере своего роста эволюционирует и постепенно отказывается от собственного радикализма и ставит себе за цель навести порядок силовыми методами. Даже в начальный период своего пути, когда фашисты высказывают на словах свою поддержку рабочим выступлениям, будучи неспособным превзойти по своему радикализму анархистов и синдикалистов, и извлечь из этого какие-то дивиденды, фашизм отказывается вскоре от этих позиций, радостно принимая в свои ряды «угнетаемых привилегированных». Что же до синдикализма, то на примере Бьянко и Де Амбриса (да и самого Муссолини) видно, что когда синдикализм окрашивается в национальные цвета, то он отказывается от самого себя. Нельзя смешать классовую идентичность с национальной, надклассовой, так как они вступают друг с другом в противоречие. Даже манифест 1919 г. отличается крайней умеренностью по сравнению с революционно-синдикалистским учением. Корпоративное государство – вполне логичное следствие этого отказа.

Сам же Муссолини, если проследить его биографию, сначала ярый социалист, затем борец за социальную и национальную революцию, в итоге останавливается на идее силового усмирения классового эгоизма ради объединения нации. Подавив рабочее движение, Муссолини не устранил классовый антагонизм – он просто встал на сторону хозяев. Муссолини просто плыл по течению, находясь в рамках доминирующего в общественной жизни дискурса, пытался всем угодить, являлся скорее индикатором происходящих процессов, чем их фактором. Несмотря на нескрываемое самолюбие, диктатор на самом деле был всего лишь мелкой сошкой в борьбе двух классовых интересов.

ttolk