Проблема крымско-татарского коллаборационизма принадлежит к одной из самых малоисследованных и искаженных в истории Второй мировой войны. До самого конца «перестройки» о нем почти не писали советские историки: сказывался негласный запрет на любое упоминание о крымских татарах, их истории и судьбе. Но и 1991 год – год распада СССР и всеобщей либерализации общественно-политической жизни и исторической науки – не внес ясности в этот вопрос. Казалось бы, что с падением идеологических шор, введением в научный оборот ранее неизвестных архивных документов, появлением возможности выезжать для работы в зарубежные архивы и знакомиться с иностранной литературой по истории Второй мировой войны, отечественные исследователи смогут всесторонне и беспристрастно разобраться в причинах депортации крымско-татарского народа. Однако реальность обернулась новыми шорами, гораздо хуже прежних коммунистических, и еще большей запутанностью этого вопроса. Во всяком случае, на Украине и в Крыму. Естественно, говорить о крымских татарах стало можно и нужно, но только с точностью до наоборот. Советская власть безоговорочно обвиняла их во всеобщем предательстве. Нынешние «демократические» историки, близкие к крымско-татарским националистическим кругам, критикуют эту власть за то, что она из-за «сотни предателей» выселила целый народ, «все мужское население которого находилось либо в партизанских отрядах, либо в Красной армии». Правда у каждого своя. Но истина, как всегда, лежит где-то посередине. Более того, зачастую, она многослойна и многоаспектна. Из всего сказанного ясно, что эта проблема выходит далеко за рамки чисто научной темы (и, на наш, взгляд, такое ее состояние продлится еще не один десяток лет). То, что ее общественно-политический аспект актуален как никогда, большинство жителей Крыма вот уже который год испытывают на своем собственном опыте. Но только строго научный, а не пропагандистский подход к истории крымско-татарского коллаборационизма, ответ на все, оставшиеся в наследство от Советской власти, вопросы, помогут снять межнациональное напряжение в крымском обществе. И не стоит думать, что это касается только крымчан!

***

Крымско-татарские коллаборационистские формирования прошли в своем развитии, в целом, четыре основных периода, которые имели следующие хронологические рамки:

1. Период так называемой «неорганизованной самообороны» (октябрь 1941 – январь 1942 г.);

2. Период так называемой «организованной самообороны» (январь-июль 1942 г.); кроме того, следует сказать, что в этот период очень активно проходил набор крымско-татарских добровольцев в части действовавшей в Крыму 11-й полевой армии;

3. Крымско-татарские добровольческие формирования в системе «вспомогательной полиции порядка» главного фюрера СС и полиции «Россия-Юг» (июль 1942 – апрель/май 1944 г.);

4. Крымско-татарские добровольческие формирования в войсках СС (май/июнь 1944 – май 1945 г.).

Рассмотрим основное содержание каждого из указанных периодов.

«Уже в октябре 1941 года, - пишут английские исследователи Чарльз Диксон и Отто Гейльбрунн, - для борьбы с партизанами немцы стали привлекать также (крымских) татар, которые всегда враждебно относились к большевистскому режиму. Были сформированы так называемые «татарские отряды самообороны», которые оказали немцам большую помощь»[1]. Этим отрядам, насчитывавшим, обычно, 70-100 человек в каждом, выдавалось советское трофейное стрелковое оружие, и назначались инструктора – немецкие унтер-офицеры. По словам Эриха фон Манштейна, главная задача этих отрядов «заключалась в охране своих селений от нападения… партизан»[2].

Одним из первых, в конце октября – начале ноября 1941 года, отряд самообороны был создан в деревне Коуш. Его командиром был назначен местный житель А. Раимов, дослужившийся в немецкой полиции до чина майора. Активное участие в создании отряда принимал староста деревни Осман Хасанов – в недавнем прошлом член Коммунистической партии. Главной задачей этого отряда было «частыми нападениями и диверсиями держать в постоянном напряжении партизан, истреблять их живую силу, грабить продовольственные базы»[3]. На тот момент в отряде проходило службу 80 человек. Помимо этого Коуш был центром вербовки добровольцев-татар в данном районе. Благодаря трем линиям сильных укреплений, Коуш долгое время был неуязвим для советских партизан, которые предпринимали неоднократные попытки захватить эту деревню[4].

Опыт жителей Коуша оказался настолько удачным, что командующий 11-й армией генерал-полковник Эрих фон Манштейн решил распространить его на весь Крым. Результатом его решения стал приказ штаба 11-й армии, датированный ноябрем 1941 года и озаглавленный «О самообороне населения против партизан». В целом, этот документ носил программный характер, поэтому имеет смысл привести его целиком:

«1. Борьба против партизан должна предусматривать уничтожение продовольственных складов и складов боеприпасов. В этих случаях партизаны будут вынуждены получать помощь в населенных пунктах, зачастую применяя силу. Население вынуждено будет обороняться, в том числе и с помощью немецких войск, находящихся в этих районах. В населенных пунктах, расположенных далеко от немецких войск, нужно организовывать самооборону.

2. В борьбе с партизанами хорошо зарекомендовали себя татары и мусульмане, особенно в горах, где они сообщали о партизанах и, помогали их выследить. Из этих групп населения необходимо привлекать людей для дальнейшего сотрудничества и особенно активного сопротивления партизанам при получении ими продовольствия.

3. Командование корпусов и дивизий может проводить соответствующие мероприятия в своих районах.

4. По этому вопросу необходимо исходить из следующего:

a) создание такой организации самообороны должно учитывать, какой это населенный пункт, количество его населения, национальный состав;

b) общую организацию самообороны для всего района создавать не нужно; ее необходимо организовывать только в отдельных населенных пунктах, подчиняя их единому немецкому руководству;

c) при этом различать населенные пункты, где постоянно находятся немецкие части, и населенные пункты, где нет войск, или где иногда расквартировываются немецкие части;

d) в населенных пунктах первой категории эти вспомогательные силы необходимо создавать без оружия, если для охранных целей, то с оружием. Эти отряды вспомогательных сил должны управляться одним немецким командиром. Их количество в населенном пункте должно находиться в правильном соотношении с немецкими войсками, находящимися в населенном пункте. Вооружение и патроны (желательно трофейные, но не пулеметы и автоматы) выдавать только на время охраны объектов и сдавать после несения службы. В населенных пунктах второй категории можно выдавать оружие и боеприпасы в небольшом количестве. Кому выдавать, решает командир самообороны. Членам вспомогательной организации под страхом смертной казни запретить появляться с оружием вне населенного пункта. Для этой цели необходимо проводить внезапные проверки немецкими патрулями.

e) обо всех случаях стычек с партизанами и об использовании патронов докладывать соответствующим военным инстанциям;

f) служба в этих формированиях считается почетной и не оплачивается; но иногда все же можно выплачивать денежное вознаграждение;

g) во время несения службы члены самообороны носят белые повязки с надписью «На службе у немецкого Вермахта»; эти повязки изготовить в воинских частях на месте;

h) каждому члену этой организации выдавать на месяц удостоверение, где указывать номер и персональные данные; списки членов самообороны вести аккуратно и постоянно проверять; срок действия пропуска необходимо регулярно продлевать, после этого пропуск необходимо скреплять печатью и делать соответствующую пометку в списке членов самообороны.

5. Создавая такие отряды самообороны, кроме всего прочего, нужно налаживать тесный контакт между Вермахтом и населением. Особенно нужно оказывать внимание татарам и мусульманам за их антибольшевистское поведение.

6. Самооборона должна действовать не всегда. В случае умиротворения района ее следует распускать. Показавших себя хорошо, использовать в дальнейшем на административной службе.

7. Об опыте этих мероприятий, а также об особенно отличившихся из числа этих вспомогательных сил докладывать в штаб 11-й армии для дальнейшего распространения опыта.

8. Понятие «самооборона» среди населения не употреблять, а пользоваться термином «вспомогательные охранные части»[5].

В результате этой немецкой кампании по организации отрядов самообороны, к декабрю 1941 года они были сформированы уже в следующих населенных пунктах: Ускут, Туак, Кучук-Узень, Ени-Сала, Султан-Сарай, Баши, Карасу-Баши, Молбай и в ряде других. При этом численность каждого из этих отрядов колебалась от 50 до 150 человек[6].

Следует сказать, что, помимо всего прочего, этот документ является, как бы квинтэссенцией содержания первого периода истории крымско-татарских добровольческих формирований. Что же из него можно узнать о процессе организации и использования этих частей? Во-первых, то, что инициатива в их создании полностью принадлежала местным немецким властям: как правило, административным органам штабов дивизий и корпусов. Во-вторых, эта самооборона носила весьма ограниченный во времени и пространстве характер. Более того, в каком-то смысле немцы даже не считали ее чисто военной организацией: как явствует из шестого пункта приказа, члены самообороны должны были со временем занимать должности в местном самоуправлении. В-третьих, в данный период немцы не очень-то доверяли «самооборонцам». Как видно, весь документ буквально пронизан предостережениями, что как можно тщательнее следует подходить к отбору добровольцев и контролю над ними. Безусловно, приказ призывал организовывать отряды самообороны во всех населенных пунктах, где этого требовали военные условия. Но нельзя пройти мимо того, факта, что только «татары и мусульмане» сознательно выделены в нем, как наиболее приемлемый человеческий материал. Это четвертая особенность данного документа и одновременно важная черта первого периода истории крымско-татарских добровольческих формирований, которая, со временем, трансформируется в основную.

Нельзя не заметить, что создание отрядов самообороны в татарских деревнях было только одним из следствий той политики заигрываний и «хитрых приемов», о которой уже достаточно было сказано выше. Только тогда речь шла всего лишь о неких материальных благах. Какие же «хитрые приемы» немцев привели к тому, что значительная часть крымско-татарского населения встала на путь вооруженного противостояния советской власти? В том же докладе народного комиссара внутренних дел Крымской АССР Г. Каранадзе упоминаются два таких основных приема.

1. Во многих случаях немецкие оккупационные власти не подвергали репрессиям комсомольцев и коммунистов-татар, а разъясняли им, что «они раньше ошибались, а теперь с оружием в руках должны загладить свои ошибки». Естественно, что против такого «аргумента» в тех условиях было очень трудно возразить;

2. 10 октября 1941 года начальник РСХА СС-обергруппенфюрер Рейнхард Гейдрих издал специальную директиву об обращении с советскими военнопленными. В ней подчеркивалось, что, прежде всего, следует учитывать их национальную принадлежность. В частности, «с украинцами, белорусами, азербайджанцами, армянами, представителями тюркских народов строго обращаться следует только в том случае, если среди них обнаруживаются фанатичные большевики». В связи с этим, немцы сразу же освобождали почти всех военнопленных крымских татар, и распускали их по домам. Более того, это свое решение они широко рекламировали по радио и в печати[7].

И если первый прием как бы готовил моральное и идеологическое оправдание для будущих коллаборационистов, то второй обеспечивал необходимое количество личного состава для добровольческих формирований. Ведь не секрет, что создание отрядов самообороны облегчалось, помимо всего прочего, наличием в деревнях значительного количества мужчин призывного возраста, которых либо не успели призвать в ряды Красной армии, либо дезертиров из нее в ходе осенних боев за Крым, либо отпущенных немцами. Не трудно догадаться, что последняя категория была наиболее «благодарной» оккупантам и самой уязвимой для их «хитрых приемов». Она же была и наиболее значительной. Так, только за период с 1 апреля по 7 сентября 1942 года из фильтрационных лагерей 11-й армии по домам было распущено 740 крымских татар. Причем, в отчетах штаба этого объединения своему вышестоящему начальству из группы армий «Юг» возле данной категории военнопленных обычно стоит пометка «с целью включения в германские части»[8].

2 декабря 1941 года Верховное командование сухопутных войск (ОКХ) издало директиву «Особые указания для борьбы с партизанами». В ней, в частности, говорилось: «…Использование местных отрядов в борьбе с партизанами вполне себя оправдывает. Знание местности, климата и языка страны делают возможным в боях с партизанами применить их же методы действий»[9]. Издание этой директивы как бы подводило итог первых четырех месяцев немецкой оккупационной политики на территории СССР, и обобщало опыт антипартизанской борьбы с применением уже имевшихся «восточных» добровольческих частей. Одновременно, этот документ, фактически, «давал добро» на их дальнейшую организацию и даже в более широком формате. В Крыму же эта директива привела к целому ряду изменениям в системе организации и использования крымско-татарских добровольческих формирований и, фактически, способствовала началу второго периода их истории.

***

2 января 1942 года в отделе разведки 11-й немецкой армии состоялось совещание, в ходе которого было заявлено, что Гитлер разрешил неограниченный призыв добровольцев из числа крымских татар. Штаб армии передал решение этого вопроса руководству оперативной группы «Д». Перед ее начальником СС-оберфюрером Отто Олендорфом ставилась следующая цель: «Охватить пригодных к службе крымских татар для действий на фронте в частях 11-й армии на добровольной основе, а также создать татарские роты самообороны, которые совместно с оперативной группой «Д» будут использованы для борьбы с партизанами». Призыв разрешалось осуществлять и среди гражданского населения на Крымском полуострове, и в фильтрационных лагерях 11-й армии[10].

При этом на оперативную группу «Д» возлагались следующие задачи:

1. Перед началом вербовочной кампании изучить данные этнографического распределения населения Крыма. Вербовку проводить только в татарских селах, в строгом соответствии с этими данными. Предпочтение отдавать татарским селам в северной части Крыма; для практического осуществления вербовочной кампании необходимо разведать состояние и проходимость дорог и возможность проезда в далеко лежащие села;

2. Создать комиссии из представителей оперативной группы и надежных татар. Чтобы провести призыв как можно лучше, проверить политическую лояльность татарского населения того или иного региона и, наконец, провести его регистрацию; все вопросы, связанные с вербовкой добровольцев в лагерях военнопленных, согласовать с соответствующим отделом штаба 11-й армии;

3. Тех татар, которые изъявят желание вступить в части Вермахта, можно будет освободить от работы и сконцентрировать в удобных местах, откуда их смогут забрать представители подразделений 11-й армии;

4. Оперативная группа «Д» отвечает за набор добровольцев в роты самообороны, а также за их организацию, подготовку и дальнейшее руководство[11].

3 января 1942 года в 10:00 состоялось первое заседание недавно созданного Симферопольского мусульманского комитета, которое было посвящено решению вопроса о начале призыва крымских татар для совместной с германскими вооруженными силами «борьбы против большевизма». Формально, члены комитета должны были одобрить это мероприятие и обратиться с соответствующим обращением к татарскому народу. В действительности, это было, скорее, пропагандистский шаг, и немцы в их согласии не нуждались: само заседание комитета проходило в штаб-квартире оперативной группы «Д» и в присутствие ее руководящего состава. Еще одной причиной созыва комитета являлось распределение обязанностей между его членами и оперативной группой «Д» в ходе будущей призывной кампании. В результате, после необходимой в таких случаях торжественной части, было принято решение провести следующие мероприятия:

1. В Симферополе и других районах Крыма, где проживают татары, должны быть созданы специальные вербовочные округа и подокруга;

2. В каждый округ будут посланы одна или несколько вербовочных комиссий, состоящих из представителей оперативной группы «Д» и членов Симферопольского мусульманского комитета (только для Симферопольского округа);

3. Вербовка за пределами Симферополя также проводится под руководством представителя оперативной группы «Д» и членов местного татарского комитета; туда, где это необходимо, следует направлять одного хорошего пропагандиста – сотрудника Симферопольского мусульманского комитета;

4. Вербовку следует проводить следующим образом: все татарское население города или деревни должно быть собрано в одном месте, после чего перед ними выступит представитель оперативной группы и крымский татарин – вербовщик комитета;

5. После их выступления нужно сразу же начинать запись добровольцев;

6. В Симферополе призывную кампанию следует начать немедленно, в связи с чем, уже 5 января 1942 года открыть вербовочный пункт[12].

Во всех своих действиях руководство оперативной группы «Д» должно было сотрудничать с теми отделами Симферопольского мусульманского комитета, которые непосредственно отвечали за работу с будущими добровольцами: отделом по борьбе с бандитами (руководитель – Амет Абдулаев) и отделом по комплектованию добровольческих формирований (руководитель – Тахсин Джемилев)[13].

5 января 1942 года в Симферополе был открыт первый вербовочный пункт, и начался набор добровольцев под лозунгом: «Татары, хотите, чтобы вас не грабили партизаны, берите добровольно оружие против них». Одновременно с этим началось создание вербовочных комиссий в других городах и районах Крыма. В целях укрепления их кадрового состава от Симферопольского комитета были посланы обещанные пропагандисты: Бекир Аджиев, Шамурат Карабаш и Абдулла Карабаш. Главным же уполномоченным по проведению вербовочной компании со стороны крымско-татарских националистов был назначен Гжик Аппаз[14].

Несколько иначе должна была проходить вербовка добровольцев в фильтрационных лагерях военнопленных. Для этих целей начальник отдела личного состава штаба 11-й армии подготовил инструкцию со следующими требованиями:

«1. Оперативная группа «Д» предлагает использовать в качестве пополнения частей 11-й армии военнопленных крымских татар, которые после соответствующей регистрации и медицинского обследования будут разделены на две категории: a) те, которые отвечают необходимым требованиям, и могут быть сразу зачислены в части 11-й армии; b) те, которые не полностью отвечают соответствующим требованиям и нуждаются в дальнейшей проверке, остаются в распоряжении оперативной группы «Д» в качестве «резерва».

Оперативная группа «Д» передает руководству соответствующего фильтрационного лагеря списки военнопленных обеих категорий. После чего руководство фильтрационного лагеря передает ей военнопленных первой категории с их последующим зачислением в части 11-й армии. Военнопленные же второй категории распускаются по домам.

2. Военнопленные татары, которые имеют явно выраженные физические недостатки или являются больными, распускаются из фильтрационных лагерей по домам.

3. Военнопленные татары, которые отвечают соответствующим требованиям, но не желают вступать добровольно в части 11-й армии, остаются и далее в качестве военнопленных. При этом руководство лагеря должно облегчить для них режим содержания по сравнению с другими военнопленными.

4. При распределении военнопленных по воинским частям для прохождения дальнейшей службы следует принимать все меры против возникновения болезней среди них»[15].

Первоначально все мероприятия по набору добровольцев проводились согласно решениям, принятым на заседании Симферопольского мусульманского комитета. Однако уже 18 января 1942 года генерал-квартирмейстер Генштаба сухопутных войск генерал-майор Эдуард Вагнер издал директиву, которая упорядочивала этот процесс. В ней, в частности, разрешалась «неограниченная» организация крымско-татарских формирований на территориях, «находившихся в немецких руках, за исключением Керченского полуострова и района осады Севастополя»[16].

Вербовка добровольцев проводилась в течение января-февраля 1942 года в 203 населенных пунктах Крыма и 5 фильтрационных лагерях 11-й армии. В результате, в следующих населенных пунктах и районах Крыма было набрано 5451 человек:

· Симферополь (город) – 180 человек;

· округ северо-восточнее Симферополя – 89 человек;

· округ южнее Симферополя – 64 человека;

· округ юго-западнее Симферополя – 89 человек;

· округ севернее Симферополя – 182 человека;

· округ Джанкоя – 141 человек;

· округ Евпатории – 794 человека;

· округ Сейтлер – Ички – 350 человек;

· округ Сарабуза – 94 человека;

· округ Биюк-Онлара – 13 человек;

· округ Алушты – 728 человек;

· округ Карасубазара – 1000 человек;

· округ Бахчисарая – 389 человек;

· округ Ялты – 350 человек;

· округ Судака – 988 человек (в отчете оперативной группы «Д» рядом с этой цифрой указано, что «в виду высадки русского десанта данные уточняются»).

Еще 3806 добровольцев было завербовано в фильтрационных лагерях 11-й армии (как на территории Крыма, так и за его пределами):

· фильтрационный лагерь в Симферополе – 334 человека;

· фильтрационный лагерь в Биюк-Онларе – 226 человек;

· фильтрационный лагерь в Джанкое – 281 человек;

· фильтрационный лагерь в Николаеве – 2800 человек;

· фильтрационный лагерь в Херсоне – 163 человека.

Всего, таким образом, 9255 человек, из которых в части 11-й армии было направлено 8684 человека: они были распределены по ротам, батареям и другим подразделениям дивизий этой армии небольшими группами (от 3 до 10 человек). Остальные крымские татары, признанные негодными для службы в строевых частях, были распущены по домам[17].

Следует сказать, что это распределение «добровольных помощников» по корпусам и дивизиям 11-й армии растянулось до февраля 1942 года. Так что поступали они туда не все сразу, а постепенно. Например, по данным «Дневника военных действий» 11-й армии, уже на 4 января 1942 года в подчиненных ей структурах имелось следующее количество крымских татар (цифры указаны как с учетом уже имевшихся до призывной кампании, так и новых добровольцев):

· 30-й армейский корпус – 600 человек;

· 54-й армейский корпус – 363 человека;

· 42-й армейский корпус – 554 человека (например, в 73-й пехотной дивизии этого корпуса числилось 254 крымско-татарских «хиви»);

· «добровольные помощники» в подчинении Командующего войсками Вермахта на полуострове Крым – 201 человек;

· различные тыловые и вспомогательные части 11-й армии – 330 человек.

Итого 2048 человек. К февралю же 1942 года численность «хиви» увеличилась более чем в три раза[18].

Одновременно с этим, вербовочные комиссии оперативной группы «Д» и представители мусульманских комитетов завербовали еще 1632 человека, которые были сведены в 14 рот самообороны (8 из них были созданы в январе, а еще 6 – в феврале-марте 1942 г.), расквартированных, соответственно их порядковым номерам, в следующих населенных пунктах:

 

№ роты	Численность (чел.)	Дислокация взводов некоторых рот	Место дислокации
1-я	100	-	Симферополь
2-я	137	В том числе:	Биюк-Онлар
		1-й взвод	Биюк-Онлар
		2-й взвод	Бишак
		3-й взвод	Теркунди
3-я	60	-	Бешуй
4-я	125	-	Баксан
5-я	150	-	Молбай
6-я	175	В том числе:	Бий-Ели
		1-й взвод	Бий-Ели
		2-й взвод	Коперликой
		3-й взвод	Кокташ
7-я	100	В том числе:	Алушта
		1-й взвод	Корбек
		2-й взвод	Корбек
		3-й взвод	Демерджи
8-я	85	-	Бахчисарай
9-я	100	-	Коуш
10-я	175	-	Ялта
11-я	175	-	Ялта, затем Таракташ
12-я	100	-	Таракташ
13-я	100	-	Таракташ
14-я	50	-	Джанкой

Каждая татарская рота самообороны состояла из трех взводов и насчитывала от 50 (Джанкой) до 175 (Ялта) человек. Командовали ротами немецкие офицеры. Бойцы этих частей были одеты в стандартное немецкое обмундирование, но без знаков различия (им были выданы даже шинели и стальные каски). В целом, с униформой проблем не было. Однако через несколько дней после создания рот и выдачи обмундирования, они возникли с обувью. Не привыкшие ходить в сапогах крымские татары, начали натирать себе ноги. Тогда в качестве компромисса для них были разработаны гамаши, сделанные из трофейных советских шинелей. Ног они не натирали, так как были похожи на привычные для татар мягкие носки.

На вооружении у личного состава рот находилось стрелковое вооружение, в основном, легкое, но не автоматическое[19].

Все крымско-татарские роты самообороны, в принципе, находились в организационном и оперативном подчинении начальника оперативной группы «Д» СС-оберфюрера Отто Олендорфа, который должен был заботиться об их обмундировании, пропитании и денежном содержании (к примеру, в середине 1942 г. всем «организованным» «самооборонцам» платили ежемесячно 60-70 оккупационных марок). Однако поскольку аппарат начальника полиции безопасности и СД и его местные отделения в Крыму еще не были полностью созданы, денежное довольствие личного состава рот осуществлялось через посредничество органов немецкой военной администрации – полевые и местные комендатуры тех населенных пунктов, где эти части самообороны были расквартированы. Что же касается обмундирования и вооружения, то здесь основную помощь Олендорфу оказывал соответствующий отдел штаба 11-й армии[20].

В дальнейшем, организация крымско-татарских коллаборационистских формирований в системе немецкой оккупационной администрации на территории Крыма продолжалась до марта 1942 года. В результате, на этот период имелись следующие категории добровольцев:

· «добровольные помощники» в частях 11-й немецкой армии – около 9 тыс. человек;

· части «организованной самообороны», которые действовали в организационном и оперативном подчинении начальника полиции безопасности и СД – около 2 тыс. человек в составе 14 рот;

· отряды «неорганизованной» татарской самообороны или «милиции», которые остались от предыдущего периода и действовали в подчинении начальников сельских, городских и районных управлений (фактически, в распоряжении соответствующих комендантов) – около 4 тыс. человек

· «резерв», который также находился в распоряжении начальников сельских управлений (либо члены отрядов «неорганизованной» самообороны, которые были распущены, либо признанные ограниченно годными во время вербовочной кампании января 1942 г.) – около 5 тыс. человек[21].

Всего, таким образом, около 20 тыс. человек. При этом немцы не собирались останавливаться на достигнутом, и планировали добиться того, чтобы в коллаборационистских формированиях были «задействованы» все боеспособные татары[22].

Если сравнивать этот и предыдущий период истории крымско-татарских добровольческих формирований, то можно отметить следующие основные отличия. Во-первых, это то, что армия начинает действовать в тесном взаимодействии с органами полицейской администрации. Во-вторых, набор добровольцев принял уже более организованный характер, который был закреплен на уровне Генерального штаба сухопутных войск. В-третьих, значительно возросло доверие немецких оккупационных властей к этим добровольцам: их уже вооружают на постоянной основе, дают обмундирование и платят денежное довольствие, чего раньше не было. В-четвертых, помимо создания частей самообороны значительное количество татарских «хиви» было включено в подразделения 11-й полевой армии. И, наконец, в-пятых, нельзя не отметить, что при создании подобных формирований значительную роль начинают играть национальный и религиозный фактор, которые в первый период были только обозначены. Следует сказать, что в этот период ни одна из проживавших в Крыму национальных групп не имела возможности создавать свои добровольческие формирования именно по национальному признаку.

***

Зимой-весной 1942 года немецкие оккупационные власти в зоне ответственности гражданской администрации приступили к созданию частей «Вспомогательной полиции порядка» или “Schuma”. Эти части создавались из местных добровольцев и должны были использоваться в антипартизанских целях. В отличие от рот самообороны, оперативный район которых был обычно ограничен местом их формирования, части “Schuma” планировалось применять в более широком формате.

Но так как Крым только летом 1942 года был формально передан в состав рейхскомиссариата «Украина», подразделения вспомогательной полиции начали создаваться здесь гораздо позже, чем в остальных генеральных округах – в июле 1942 года. С этого момента следует начать отсчет третьего периода истории создания и деятельности крымско-татарских добровольческих формирований.

Первоначально были созданы подразделения индивидуальной службы в городах и сельской местности: аналоги немецкой охранной полиции и жандармерии. По большей части их не создавали заново. Фактически они были организованы на базе уже имевшихся частей «неорганизованной самообороны» и «милиции», которые действовали при всех местных городских, районных и сельских управлений. В принципе, в них остались те же кадры и тот же персонал, и при тех же обязанностях. Основные же изменения произошли в системе управления этими частями, хотя по сути ничего нового придумано не было. Как и прежде эта система оставалась двухуровневой. Формально, ими продолжал руководить начальник полиции городского и районного управления или староста, если речь шла о сельском управлении. На деле же, реальная власть продолжала оставаться в немецких руках. Однако, если раньше шефом начальника полиции был соответствующий армейский комендант, то теперь в городах он подчинялся начальнику охранной полиции (Schutzpolizei), а в сельской местности – начальнику жандармерии (Gendarmerie). Обычно численность полицейских индивидуальной службы колебалась от 3 до 15 человек при сельском управлении и от 40 до 50 человек в небольших городах и районных центрах. Общее же количество полицейских в каждом районе было разным, и находилось в зависимости от площади района и плотности населения в нем (из расчета 1% от его численности). Например, в Крыму это количество варьировалось от 70 до 250 человек.

Выше уже говорилось, что части «неорганизованной самообороны» и местной «милиции» были одеты либо в гражданскую одежду, либо в трофейную униформу советского образца. На их принадлежность к вспомогательной полиции указывала только нарукавная повязка. С началом организации “Schuma” ситуация несколько изменилась. Зимой-весной 1942 года немцы постарались как можно скорее привести всю униформу к одному стандарту: полицейским стали выдавать ее новые комплекты, перешитые из черной униформы так называемых общих СС (Allgemeine-SS). Где-то это удалось сделать быстро, где-то, как, например, в Крыму, большинство полицейских еще в ноябре 1942 года ходили в гражданской одежде, со специально разработанными знаками различия. Следует сказать, что эти знаки различия были единственным признаком, по которым можно было отличить полицейского, если он был одет в гражданскую одежду. Летом 1942 – в начале 1943 года это были нарукавные нашивки – так называемы «полоски» и «уголки», обозначавшие воинское звание и занимаемую должность. Всего было пять таких воинских званий: унтер-капрал, вице-капрал, капрал, вице-фельдфебель и компани-фельдфебель. Последнее звание, соответствующее, примерно, старшине Красной армии, было наивысшим для этой ветви вспомогательной полиции, так как офицерские звания для ее персонала предусмотрены не были[23].

Не произошло серьезных изменений и в системе вооружения местной полиции. Как и прежде, основным оружием всех полицейских индивидуальной службы оставалась советская винтовка системы Мосина. Так, согласно отчету Командующего войсками Вермахта в Крыму в группу армий «А», на 6 ноября 1942 года таких винтовок в распоряжении этой ветви “Schuma” во всех районах полуострова имелось всего 2195 единиц. Подразделения же городской полиции Симферополя находились в более привилегированном положении, и в смысле обмундирования, и в смысле вооружения[24].

После полиции индивидуальной службы была создана еще одна из ветвей «вспомогательной полиции порядка» – так называемые батальоны “Schuma”. По замыслам немецкого полицейского руководства, они должны были представлять собой территориальные охранные части, подобные ротам самообороны, но более крупные, мобильные, лучше вооруженные и с более широким оперативным районом. В немецкой системе правопорядка их аналогом являлись так называемые военизированные полицейские полки и батальоны, которые в больших количествах действовали на оккупированных советских территориях.

В июле 1942 года Командующий войсками Вермахта в Крыму объявил набор крымских татар в батальоны “Schuma”. Как и в случае с татарскими ротами самообороны, он проводился среди местного гражданского населения и в лагерях военнопленных. Еще некоторое количество добровольцев передало командование 11-й армии – в основном, из числа своих «хиви». В целом, численное выражение вербовки выглядело следующим образом:

· добровольцы из числа «хиви» 11-й армии – 2184 человека;

· добровольцы, переданные администрацией лагеря военнопленных в Симферополе – 300 человек;

· добровольцы, переданные администрацией лагеря военнопленных в Джанкое – 64 человека;

· добровольцы, завербованные среди гражданского населения – 821 человек[25].

В октябре 1942 года весь этот контингент был распределен по вновь сформированным 8 крымско-татарским батальонам “Schuma”, которые для подготовки были расквартированы в следующих населенных пунктах и имели следующую численность личного состава:

Батальон “Schuma”	Место первоначальной дислокации и подготовки	Численность личного состава
147-й охранный батальон	Симферополь	539 человек
148-й фронтовой батальон	Карасубазар	553 человека
149-й фронтовой батальон	Бахчисарай	315 человек
150-й запасной батальон	Ялта	402 человека
151-й фронтовой батальон	Алушта	258 человек
152-й фронтовой батальон	Джанкой	320 человек
153-й фронтовой батальон	Феодосия	303 человека
154-й запасной батальон	Симферополь	679 человек

Всего, таким образом, численность личного состава батальонов “Schuma” составляла в этот период 3369 человек[26].

Тем не менее, это был не конец немецкой кампании по созданию полицейских батальонов. Набор добровольцев в них продолжался и в октябре 1942 года, в результате чего, в ноябре было создано еще два таких батальона – 155-й и 156-й. Однако уже в январе 1943 года эти батальоны были расформированы, а их личный состав влился в вышеуказанные подразделения. В связи с тем, что ни один из двух новых батальонов не прошел полного курса своей подготовки, немцы так и не определились с их функциональной принадлежностью. Поэтому, были ли они охранными, фронтовыми или запасными, неизвестно[27].

Изучая историю крымско-татарских батальонов «вспомогательной полиции порядка», нельзя не сделать еще одно пояснение, касающееся номенклатуры этих частей. Дело в том, что такая большая нумерация не должна удивлять. Она была сквозная и шла с севера на юг: из рейхскомиссариата «Остланд» в рейхскомиссариат «Украина». Крымско-татарские батальоны считались формально «украинскими», и поэтому их нумерация зависела от формирования остальных подобных частей в этом рейхскомиссариате.

По штатному расписанию каждый батальон должен был состоять из штаба и четырех рот (по 124 человека в каждой), а каждая рота – из одного пулеметного и трех пехотных взводов. Иногда в состав батальона входили также технические и специальные подразделения. Как можно убедиться на примере крымско-татарских батальонов, штатная численность личного состава в 501 человек на практике колебалась от 200 до 700. Как правило, батальоном командовал местный доброволец из числа бывших офицеров Красной армии, однако в каждом из них было 9 человек немецкого кадрового персонала: 1 офицер связи с немецким полицейским руководством и 8 унтер-офицеров, которые исполняли роль инструкторов. Интересно, что срок службы в таком батальоне определялся специальным контрактом и составлял шесть месяцев. Однако, зачастую, этот срок автоматически продлевался[28].

Бойцы крымско-татарских батальонов “Schuma” носили стандартную униформу Вермахта или немецкой полиции. В начале 1943 года для личного состава этих батальонов (а затем и для всех остальных ветвей вспомогательной полиции) были разработаны специальные знаки различия, которые значительно отличались от «полосок» и «уголков» персонала индивидуальной службы:

· эмблема для ношения на головном уборе – свастика в лавровом венке;

· эмблема для ношения на левом рукаве кителя – свастика в лавровом венке и в обрамлении девиза – “Treu – Tapfer – Gehorsam”, что означало «Верный – Храбрый – Послушный»;

· погоны черного цвета, на которых была вышита свастика;

· черные петлицы, на которых размещались серебристые «уголки» и «звездочки», свидетельствующие о звании их владельца. Так как батальоны “Schuma” представляли собой уже более крупные формирования, чем части индивидуальной службы, для их личного состава были введены офицерские звания. Теперь, таким образом, было уже семь воинских званий: к трем унтер-офицерским (капрал, вице-фельдфебель, компани-фельдфебель) было добавлено еще четыре офицерских (цугфюрер, обер-цугфюрер, компани-фюрер и батайлон-фюрер, что соответствовало лейтенанту, обер-лейтенанту, гауптману и майору немецкой полиции). Следует отметить, что эти офицерские звания не были персональными, а, как и в предыдущий период, означали только занимаемую должность: помощник командира взвода, командир взвода, командир роты и командир батальона.

Еще одним новшеством в этих знаках различия было то, что теперь каждый тип «вспомогательной полиции порядка» имел свой цвет. Например, полиция индивидуальной службы в городах и солдаты батальонов “Schuma” имели светло-зеленые выпушки петлиц и погон, свастику на погонах и рисунок нарукавной эмблемы, а у полиции индивидуальной службы в сельской местности все это было оранжевым[29].

На вооружении у бойцов этого типа “Schuma” находилось легкое и тяжелое стрелковое оружие и минометы, как немецкие, так и трофейные советские. Например, на 6 ноября 1942 года арсенал личного состава татарских батальонов выглядел следующим образом: 3192 советские трофейные винтовки, 271 полуавтоматическая винтовка, 136 легких пулеметов, 28 тяжелых пулеметов, 71 пистолет-пулемет, 7 тяжелых минометов, 1 орудие, 52 револьвера и 322 ручные гранаты[30].

Во «вспомогательную полицию порядка» входило еще две разновидности частей: пожарная охрана и вспомогательная охранная полиция. Однако ни та, ни другая на территории Крыма созданы не были.

В организационном и оперативном отношении все ветви крымской “Schuma” были подчинены начальнику полиции порядка генерального округа «Таврия» СС-бригадефюреру (или генерал-майору полиции) Конраду Хитшлеру, который управлял ими через свои соответствующие отделы на местах.

В некоторых современных исследованиях указывается, что крымско-татарские батальоны “Schuma” составляли «Крымско-татарский легион Вермахта»[31]. С этим можно согласиться только отчасти. Действительно, такой план существовал, так как некоторые представители немецкой оккупационной администрации были обеспокоены тем, что созданием крымско-татарских формирований занималось слишком много инстанций. И иногда даже, враждебных друг другу. Из-за этого, как считали эти офицеры и чиновники, терялся весь, прежде всего политический, смысл организации этих формирований. В этом тезисе, в целом, и следует искать корни плана по созданию «Крымско-татарского легиона Вермахта». План этот, в конце концов, остался только на бумаге. Однако остановиться на нем следует, так как случай этот весьма показателен. 7 февраля 1942 года в штаб 11-й армии поступило распоряжение Генштаба сухопутных войск. В этом распоряжении генерал-полковнику фон Манштейну предлагалось подготовить доклад на тему «Формирование татарских и кавказских частей в операционной зоне 11-й армии». Уже 20 апреля того же года некто зондерфюрер Зиферс подготовил такой доклад, в котором был обобщен имеющийся опыт по созданию коллаборационистских формирований из числа крымских татар. Помимо всего прочего, в этом документе имелся следующий пассаж: «К вышеизложенному можно в заключении добавить следующее: движение крымских татар не должно рассматриваться лишь в небольшом масштабе Крыма. Оно может стать первым толчком к общероссийскому движению тюркских народов. Необходимо также принять во внимание, что тюркские народы СССР насчитывают около 20 млн. человек. Невозможно переоценивать потенциальную силу этих народов. В заключение этого сообщения автор хотел бы еще раз высказать свою позицию. Необходимо еще раз подчеркнуть, что Татарский комитет на своем заседании от 14 января 1942 года расширил свою первоначальную программу, заявив: «После освобождения дальнейших областей России от еврейско-коммунистического господства отважная немецкая армия приступит к освобождению остальных областей. Крымский комитет считает своей священной обязанностью вместе с немецкой армией участвовать в освобождении мусульман Советского Союза». Учитывая, что азербайджанские татары живут в столь важном для нас нефтедобывающем районе Баку, эта установка может быть в дальнейшем использована для военных и пропагандистских целей»[32].

По мнению Зиферса, на практике это должно было привести к созданию крымско-татарских пехотных батальонов, которые можно было бы использовать за пределами Крыма, например, при наступлении на Кавказ. Образцом же для организации этих частей, должны были послужить так называемые Восточные легионы, которые немецкое командование начало создавать в Польше из представителей тюркских и кавказских народов зимой 1941 года. Но ни Генштаб сухопутных войск, ни его прямые начальники из 11-й армии никак не прореагировали на это предложение зондерфюрера. Оккупационному аппарату в Крыму были нужны, прежде всего, части по поддержанию общественного порядка, а не легион для войны на Кавказе. Более того, создание такого соединения привело бы к ненужной политической активности крымско-татарских коллаборационистов.

Следующая попытка имела место в марте 1943 года на одном из заседаний Генштаба сухопутных войск. На этот раз вопрос о создании Крымско-татарского легиона и использовании его пехотных батальонов вне Крыма поднял генерал-инспектор восточных войск Хайнц Гельмих. Однако командование группы армий «А», в чью тыловую зону входил Крым, высказалось категорически против этого мнения. В конце концов, этот отказ был мотивирован тем, что «Крымско-татарский легион не нужен, так как его использование не компенсирует затрат на его формирование»[33].

Более того, командование группы армий «А» посоветовало Генштабу сухопутных войск безотлагательно переводить всех крымских татар, служивших в качестве «хиви» в немецких частях на других участках Восточного фронта, обратно в Крым, чтобы в дальнейшем использовать их только здесь. Командующему же войсками Вермахта в Крыму было рекомендовано продолжить призыв крымско-татарских добровольцев. На этот раз их следовало набрать 1100-1200 человек, чтобы сформировать: еще 1 батальон “Schuma”, 2-3 строительных батальона, 2-3 хозяйственные роты для немецких хозяйственных батальонов и 2 железнодорожно-строительные роты. При этом 500 человек из этого количества добровольцев планировалось передать в качестве «хиви» для немецкой береговой артиллерии. Нужно сказать, что план этот был выполнен только на половину: были сформированы только вспомогательные армейские части[34].

В целом, в этот период были созданы или продолжали функционировать следующие категории крымско-татарских добровольческих формирований (усредненные данные на весну-осень 1943 г. – пик их численности):

· вспомогательная полиция индивидуальной службы – от 5 до 7 тыс. человек (следует сказать, что не все они были татарами, последних же было около 4 тыс.);

· батальоны “Schuma” – около 3 тыс. человек (по данным украинских историков Олега Бажана и Ивана Дерейко, в этих частях служили не только крымские татары: так, в декабре 1942 г. в состав 154-го батальона было передано около 350 украинских военнопленных)[35];

· роты «организованной» самообороны – около 2 тыс. человек;

· «добровольные помощники» в частях Вермахта на территории Крыма – от 800 до 900 человек;

· кроме того, значительное количество (5-6 тыс.) крымско-татарских добровольцев было выведено из Крыма вместе с частями 11-й немецкой армии (сентябрь 1942 г.). Вместе с ними они попали на северный участок Восточного фронта. И именно их возвращением в Крым было озабочено командование группы армий «А» (март 1943 г.)[36].

Всего, таким образом, от 15 до 16 тыс. крымских татар было охвачено немецким оккупационным аппаратом и проходило службу в частях полиции и Вермахта с июля 1942 по май 1944 года.

Третий период был наиболее бурным в истории крымско-татарских добровольческих формирований. Начавшись с момента полного контроля немцев над полуостровом, он прошел под знаком коренного перелома в Великой Отечественной войне, и закончился освобождением Крыма. Каковы его основные особенности? Во-первых, инициатива в формировании крымско-татарских частей окончательно перешла от армии к полиции. Именно ее органами были созданы наиболее организованные, хорошо укомплектованные и вооруженные более или менее современным оружием батальоны вспомогательной полиции. Во-вторых, несмотря на полную реорганизацию «местных полицейских сил» под эгидой полиции порядка, начальник полиции безопасности и СД также сохранил своих крымско-татарских добровольцев – это те 14 рот «организованной» самообороны, которые были созданы зимой-весной 1942 года. В-третьих, середина этого периода была отмечена пиком доверия немцев к крымским татарам. Однако ближе к концу 1943 года оно начинает в силу разных причин ослабевать (поскольку это большой отдельный вопрос, мы поговорим о нем в специальном разделе, здесь же только констатируем факт). В-четвертых, это был одновременно и пик активности крымско-татарских коллаборационистов. О его политической стороне мы достаточно сказали выше. Свое же военное выражение он получил в докладе Зиферса: как мы убедились, лидеры Симферопольского комитета, ни много, ни мало, претендовали на освободительную миссию среди тюркского населения СССР.

Такой, в целом, была организационная сторона истории крымско-татарских добровольческих формирований в период их пребывания на Крымском полуострове. Рассмотрим теперь процесс их подготовки.

***

На организацию каждого из видов крымско-татарских добровольческих формирований уходило от недели (в случае с «неорганизованной» самообороной) до месяца (батальоны «вспомогательной полиции порядка»), после чего начиналась подготовка их личного состава. Согласно планам немецкого командования и полицейского руководства она должна была состоять из боевой, тактическо-полевой, стрелковой, физической, строевой и морально-политической подготовки.

Обычно процесс подготовки занимал несколько месяцев, но иногда она продолжалась и в процессе боевого применения. Так, части «неорганизованной» самообороны и «вспомогательная полиция порядка» индивидуальной службы проходили ее в минимальный срок, так как использовать их было необходимо почти сразу же после организации. Личный состав рот самообороны готовился от одного до трех месяцев. Больше всех – до девяти месяцев – учились бойцы батальонов “Schuma”: поскольку эти батальоны были, в принципе, переходной формой между самообороной и боевыми частями, то и готовить их было необходимо с большей тщательностью. Что касается подготовки «добровольных помощников» в частях 11-й армии, то она ничем не отличалась от стандартной подготовки соответствующего немецкого персонала[37].

В целом, представление о системе подготовки крымско-татарских добровольческих формирований и тех проблемах, с которыми сталкивались при этом немцы, дает уже упоминавшийся отчет зондерфюрера Зиферса. Поскольку отчет писался в феврале-марте 1942 года, то речь в нем идет о ротах «организованной» самообороны (первые из них, таким образом, учились уже целый месяц) и «хиви» в частях 11-й армии. Однако, на наш взгляд, такая же картина сохранилась и в дальнейшем: и в оставшиеся месяцы 1942, и в 1943 году немцы продолжали иметь дело с одним и тем же человеческим материалом.

Обычно, процесс подготовки открывала ее боевая разновидность. Так, по словам Зиферса, «боевое обучение воспринимается большей частью татар с интересом, однако физически они не достаточно подготовлены для этого. Тем не менее, мастерство их растет и может быть улучшено».

Несколько больше опасений вызывала стрелковая подготовка добровольцев. Об их возможностях Зиферс писал следующим образом: «Результаты по огневой подготовке, однако, не совсем удовлетворительны. Тем не менее, результаты существенно улучшились после регулярных упражнений в прицельной стрельбе. Поэтому упражняться в ней следует как можно чаще».

Однако наибольшее количество нареканий вызывала физическая подготовка новобранцев, которая была «не всегда на высоте». Зиферс считал, что для улучшения ее показателей «необходимы дополнительная практика и тренировки». Причины же столь плохих результатов он усматривал в «недостаточной популяризации спорта среди татар, так как они просто не проявляли интереса к обычным спортивным играм»[38].

Одну из главных проблем в процессе обучения крымско-татарских добровольцев Зиферс видел в языковом барьере между немецкими офицерами-инструкторами и личным составом рот самообороны. Но и здесь он делал оптимистичный вывод, что эта проблема также скоро решиться. «Многие татары, - писал он, - быстро выучили язык команд и показывают по всем дисциплинам хорошие успехи». Кроме того, в процессе обучения немецкая лексика становилась более понятной. На месте же была решена и проблема переводчиков: «Из числа татар были отобраны те, кто уже освоил немецкие команды, и они охотно помогают».

В целом, делал вывод, Зиферс, «татар можно описать как старательных и усердных солдат». Хотя и здесь, на его взгляд, не обошлось без некоторых исключений. По его наблюдениям, «те, кто не служили в Красной армии, лучше поддаются обучению и легче переучиваются»[39].

Поскольку крымские татары были иностранными добровольцами, немцы огромное внимание уделяли их морально-психологической и политической подготовке. По словам Зиферса, ее основной целью было объяснить «им смысл службы в немецких войсках». Так, например, включенные в состав частей 11-й армии крымско-татарские добровольцы были подвергнуты соответствующей обработке, главным методологическим принципом которой была антисоветская пропаганда. Для этого, при штабе 11-й армии были организованы специальные курсы, где под надзором офицеров Абвера наиболее лояльные к новой власти новобранцы прошли подготовку в качестве пропагандистов. После возвращения в свои подразделения они должны были регулярно проводить беседы со своими товарищами, чтобы и «во время службы, и во время обязательных часов обучения оказывать на них влияние в соответствующем духе». На этих курсах пропагандисты обсуждали следующие темы и закреплялись следующие тезисы:

1. Национал-социализм рассматривает нации как творения Господа Бога, тогда как большевизм стремится лишь к братству народов;

2. Германия гарантирует татарскому народу свободное развитие его самобытной культуры, не посягает на древние обычаи и права;

3. Германия гарантирует свободу вероисповедания. Ни в коем случае не будет установлена никакая религиозная иерархия, тем более такая, которая имеется на данный момент в Германии. Никого не будут принуждать ходить в церковь или мечеть, но никому не будет запрещено иметь свои религиозные убеждения;

4. Во время существования советской системы татарский народ лишился своих лучших сил;

5. С турками Германию связывает давнее братство по оружию еще со времен Первой мировой войны. И сегодня Турция связана с Германией политическими и экономическими интересами;

6. Самым важным фактором является дружба немцев, а также итальянцев и японцев с главным исламским народом – арабами. Весь арабский мир, который охватывает не только арабские страны, но также Палестину, Ирак и Сирию, испытывает острую враждебность к Англии.

Кроме обычного обсуждения этих тем, слушателям курсов также приводились примеры их правильной подачи рядовым добровольцам. Кроме того, соответствующие разъяснения идеологического характера давались также немецким начальникам крымско-татарского персонала[40].

Со временем, такая система подготовки татарских пропагандистов была распространена и на части, находившиеся в полицейском подчинении.

***

Немецкие оккупационные власти очень строго следили за тем, чтобы не допустить какого-либо вмешательства мусульманских комитетов в процесс организации, подготовки или боевого применения крымско-татарских коллаборационистских формирований. Комитеты должны были действовать только в строго отведенных им рамках: помощь в наборе добровольцев и не более. Но, как показали события, полностью обойтись без персонала комитетов оккупанты так и не смогли. И процесс идеологической подготовки татарских добровольцев показал это как нельзя лучше.

Не секрет, что при создании подобных формирований немецкое командование, помимо чисто военных целей, также рассчитывало и на определенный пропагандистский эффект. Партизаны, например, должны были увязнуть «в борьбе не с немцами, а с формированиями из местного населения». По словам начальника Центрального штаба партизанского движения (ЦШПД) Пантелеймона Кузьмича Пономаренко, вокруг этих формирований велась «бешеная националистическая пропаганда», ей сопутствовало «разжигание национальной розни, антисемитизма»[41].

В идеологической обработке татарских добровольческих формирований существенную роль играл отдел культуры и религии Симферопольского мусульманского комитета (руководитель – Эннан Гафаров) и подобные отделы в комитетах на местах. Так, председатель комитета Джемиль Абдурешидов следующим образом определял задачи этого сектора: необходимо более серьезно относиться к воспитанию «добровольческой молодежи, которая получила большевистское образование, и была лишена турецко-татарской истории»[42].

Главная роль проводника крымско-татарской националистической идеологии отводилась газете «Azat Kirim» («Освобожденный Крым»), которая начала издаваться с 11 января 1942 года. Эта газета являлась органом Симферопольского мусульманского комитета и выходила два раза в неделю на татарском языке. Вначале газета печаталась небольшим тиражом, однако летом 1943 года, в связи с директивами Штаба пропаганды «Крым», направленными на усиление пропагандистской работы среди местного населения, ее тираж вырос до 15 тыс. экземпляров[43].

Долгое время главным редактором газеты и автором ее всех передовых статей был Мустафа Куртиев (одновременно член Симферопольского комитета). Среди других сотрудников редакции газеты следует также назвать: Февзи Абляева (автора статей по «женскому вопросу»), Абдуллу Куркчи (автора националистических пропагандистских статей, фельетонов и передовиц), Неджати Сейдаметова (автора корреспонденций по сельскохозяйственным вопросам) и Мустафу Низами (автора материалов по вопросам культуры и пропаганды; самая известная из его статей на эту тему была озаглавлена «Вопросы совести в большевизме»)[44].

В целом, тематика статей «Azat Kirim» была постоянной. Из номера в номер в ней публиковались материалы следующего содержания:

· об организации в городах и районах Крыма мусульманских комитетов, их работе по обеспечению населения, перераспределении земельной собственности, религиозно-культурному воздействию на крымских татар;

· материалы об открытии мечетей;

· статьи и заметки о вербовке и службе татарских добровольцев в полиции и Вермахте;

· сводки с театров боевых действий;

· здравицы в честь «освободительной» германской армии и «освободителя угнетенных народов, верного сына германского народа Адольфа Гитлера»;

· помимо этого, в 1943 года редакция газеты сообщила своим подписчикам, что «в иностранной информации большое внимание будет уделяться событиям, происходящим на Ближнем Востоке и в Индии»[45].

С июля 1943 года при той же редакции стал выходить крымско-татарский ежемесячный журнал “Ana Yurt” («Родина-мать»). Идеологическая направленность журнала была задана в его первом номере. Так, по словам одного из лидеров националистов Амета Озенбашлы, который являлся автором передовой программной статьи журнала, смысл всей жизни крымско-татарского народа должен был выражаться следующей фразой: «Быть мусульманином, быть татарином, быть современным человеком». При этом там же подчеркивалось, что достичь этого можно только под покровительством Германии. Доподлинно неизвестно, являлся ли Озенбашлы автором этой статьи или только подписал ее. Однако следующий пассаж свидетельствует о том, что некоторые его мысли явно нашли в ней отражение. Так, он настаивал, что этими принципами необходимо руководствоваться не только крымским татарам: в приверженности к ним должны объединиться все татары, и не имеет значения, живут ли они в Крыму, Румынии, Польше, Турции или Поволжье[46].

Значительное место в подготовке крымско-татарских добровольцев отводилось их культурному воспитанию. Например, уже в марте 1942 года отдел культуры Штаба пропаганды «Крым» дал согласие на открытие Крымско-татарского театра. Его директор Эбадулла Грабов (также член Симферопольского комитета) планировал начать нормальную работу театра уже с 10 апреля 1942 года премьерой спектакля «Лейла и Меджнун». Первоначально работать предполагалось три раза в неделю, то есть в среду и воскресенье играть для немецких солдат, а в пятницу – для татарского зрителя. Репертуар театра должен был быть очень насыщенным, что предполагало его хорошую посещаемость. Поэтому с апреля 1942 по январь 1943 года планировалось дать 140 спектаклей. В последующем репертуар театра планировалось расширить за счет пьес Шекспира, Шиллера, произведений азербайджанской драматургии и творчества казанских татарских авторов[47].

Примерно со второй половины 1942 года артисты Крымско-татарского театра начали играть и для бойцов добровольческих формирований, и не без успеха. Так, в одной из заметок газеты “AzatKirim”, озаглавленной «Большая благодарность», командир симферопольского батальона «вспомогательной полиции порядка» выражал свою признательность Эбадулле Грабову за то, что его артисты выступили перед личным составом части 27 и 28 января 1943 года[48].

В ноябре 1941 года в Бахчисарае был организован ансамбль песни, пляски и музыки крымских татар. В составе ансамбля находилось 25 человек, в том числе 10 музыкантов. Директором и художественным руководителем этого коллектива был назначен Ибраим Асанов. До сентября 1942 года ансамбль работал, в основном, для германских частей в Симферополе, Севастополе и на Южном берегу Крыма. Помимо татарских произведений, в его репертуаре имелось несколько немецких и румынских песен. Репертуар ансамбля часто пополнялся. Так, в августе 1942 года Нури Абибулаев и Исмаил Изедин написали слова и музыку к песне об Адольфе Гитлере. В начале 1942 года такой же ансамбль был создан и в Симферополе[49].

В одной из своих послевоенных работ Эдиге Кырымал писал: «Как только осенью 1941 года большевики были изгнаны из Крыма немецкими войсками, первое, что имело место в общественной жизни тюрок Крыма, так это чрезвычайно быстрое возрождение мусульманской религии и связанных с ней религиозных обрядов и обычаев… В процессе этого религиозного возрождения в Крыму было восстановлено более 50 мечетей, а избежавшее казни и вернувшееся из ссылки мусульманское духовенство, немедленно приступило к совершению богослужений в этих мечетях»[50].

Кырымал также не без удовлетворения отмечал, что наряду с восстановлением мечетей и религиозных обрядов, в Крыму началось обучение детей основам мусульманской религии и возрождены бытовые мусульманские обычаи. Далее он подчеркивал, что «все это происходило в чрезвычайно тяжелых условиях войны и оккупации, и что инициатива возрождения религии исходила не от оккупационных немецких властей или местной административной власти, а от самих верующих мусульман, проявлявших при этом большую жертвенность и энергию»[51].

Все это было действительно так, но только отчасти. На самом деле этот процесс был взаимонаправленным. То есть немцы, не без пользы для себя, активно использовали это «религиозное возрождение» в среде крымских татар. Из доклада народного комиссара внутренних дел Крымской АССР Григория Каранадзе мы уже знаем, что открытие мечетей и прочие религиозные послабления были одним из «хитрых приемов» оккупантов, направленных на завоевание доверия и лояльности крымских татар. Более того, во всех своих ранних приказах генерал-полковник фон Манштейн обязывал своих подчиненных уважать религиозные обычаи именно «крымских татар и мусульман». Не является секретом и то, что делал он это с целью заполучить как можно больше добровольцев в отряды «неорганизованной» самообороны. Наибольшее же значение исламский фактор приобрел для немцев тогда, когда вербовка крымско-татарских добровольцев приобрела более организованный и систематический характер.

Например, в организации и подготовке крымско-татарских рот самообороны существенная роль отводилась религиозному воспитанию их личного состава, которое должно было осуществляться путем тесного сотрудничества германских оккупационных властей и мусульманского духовенства. Следует сказать, что многие представители последнего одобряли набор крымских татар в германские вооруженные силы. Так, на упоминавшемся заседании Симферопольского мусульманского комитета 3 января 1942 года присутствовал «главный мулла городской мусульманской общины». В ходе заседания он взял слово и заявил, что «его религия и верования требуют принять участие в священной борьбе совместно с немцами, ибо окончательная победа для них (татар) не только означает уничтожение советского господства, но снова дает возможность следовать их религиозным и моральным обычаям». В конце заседания, после того, как все основные договоренности были достигнуты, этот мулла попросил «освятить» их молебном по обычаю крымских татар. По свидетельству СС-оберфюрера Олендорфа, «татары встали, покрыли свои головы, и, повторяя за муллой, произнесли три молитвы: 1-ю – за достижение быстрой победы, общих целей и долгую жизнь фюрера Адольфа Гитлера; 2-ю – за немецкий народ и его доблестную армию; и 3-ю – за погибших в боях солдат Вермахта». Этот молебен означал начало «борьбы против неверных»[52].

В январе 1942 года, после начала кампании по набору добровольцев, многие муллы работали членами мусульманских комитетов и в созданных при них вербовочных комиссиях. Их главной задачей была подготовка общественного мнения, с целью привлечения наибольшего количества добровольцев[53].

Безусловно, идеологическая и религиозная обработка личного состава добровольческих частей играли очень существенную роль. Однако нельзя не отметить, что помимо «духовной пищи», вступившим в такие формирования обещалось хорошее материальное обеспечение и создание всяческих льгот и привилегий для их семей. Так, согласно постановлению Командующего войсками Вермахта в Крыму, «всякое лицо, которое активно боролось или борется с партизанами и большевиками», могло подать прошение о «наделении его землей или выплате ему вознаграждения до 1000 рублей…». При этом указывалось, что «крымские татары и другие коренные жители, принятые на службу в германскую армию, получают удостоверение от своей воинской части. Удостоверение и прошение должны быть отправлены установленным порядком сельскохозяйственному начальнику Крыма, который передаст его сельскохозяйственному начальнику района, в котором живет проситель…»[54].

15 февраля 1942 года министр по делам оккупированных восточных областей Альфред Розенберг опубликовал «Закона о новом аграрном порядке». Целью этого закона было установление новых правил землепользования. В Крыму же он имел, помимо всего прочего, следующие последствия: всем татарам, вступившим в добровольческие формирования, и их семьям стали давать по 2 га земли в полную собственность. Им предоставляли лучшие участки, не считаясь даже с тем, что они принадлежали крестьянам, которые не вступили в отряды самообороны. Подобные мероприятия были особенно распространены в Ак-Шеихском и Симферопольском районах[55].

Следует сказать, что оккупационные власти были не единственной инстанцией, которое занималось материальным обеспечением добровольцев и их семей. Выше мы уже видели, что в Симферопольском мусульманском комитете для этих целей имелся специальный отдел (руководитель – Тахсин Джемилев). На местах эти функции выполняли соответствующие отделы районных комитетов. Обычно их помощь семьям добровольцев заключалась: в сборе теплых вещей (например, в Алуште), предоставлении возможности бесплатно питаться в специальной столовой (например, в Евпатории) или выдаче пенсии в размере от 75 до 250 рублей. Последний вид помощи практиковался повсеместно. Практически каждая крымско-татарская семья, в которой имелся доброволец, могла рассчитывать на такое ежемесячное или единовременное пособие[56].

Невероятно, но факт: в условиях оккупации эти пособия выдавались бесперебойно! И даже после того, как Крым был уже полностью отрезан от оккупированной немцами территории, местным мусульманским комитетам продолжали поступать заявления от крымских татар с просьбой оказать помощь «материально, на том основании, что сын (или муж) служит добровольцем в германской армии». Обычно, эта просьба удовлетворялась[57].

После завершения процесса организации и подготовки личный состав каждого крымско-татарского добровольческого формирования принимал присягу и отправлялся по месту несения службы. Вот что сообщала газета “Azat Kirim” об этом мероприятии в частях феодосийской «вспомогательной полиции порядка». В конце июля 1943 года «председатель Феодосийского татарского комитета г-н Хатипов и заведующий религиозным отделом комитета г-н Джемиль присутствовали на присяге татарских добровольцев. Татарские добровольцы присягали на Коране на верность фюреру, и клялись в том, что до последней капли крови будут бороться вместе с германским народом против большевиков. После парада добровольцев татарский комитет устроил большое угощение для них. На банкете также присутствовали и немецкие офицеры. Председатель комитета выступил перед добровольцами и призвал их бороться с большевизмом до победного конца. Добровольцы встретили его выступление бурными аплодисментами»[58].

Иногда присяга и подобные ей мероприятия (награждение добровольцев, повышение в звании и назначение на новую должность) были растянуты во времени: первые, наиболее подготовленные добровольцы, начинали присягать, скажем, за два месяца до остальных. Присяга же этих, вступавших в часть позже, приурочивались к торжественным датам Третьего рейха, например, ко дню рождения Гитлера. О том, каким образом это происходило в 147-м симферопольском батальоне “Schuma”, дает представление серия заметок все в той же газете “AzatKirim”. Первая из них, озаглавленная «Симферопольские татарские добровольцы», была опубликована 20 февраля 1943 года. Из нее читатель узнавал, что за два дня до этого «на верность фюреру присягнул батальон татарских добровольцев. Торжество присяги закончилось троекратным “Хайль Гитлер”»[59].

Следующая заметка, озаглавленная «Среди наших добровольческих войск», появилась несколько позднее – 28 апреля 1943 года. «20 апреля 1943 г., - пишет ее автор, - день рождения Фюрера великого германского народа, Его Превосходительства Адольфа Гитлера, прошел в батальонах татарских добровольцев весело, радостно и торжественно. Некоторым солдатам за борьбу с партизанами были вручены награды. Из руководства батальона четыре человека были выдвинуты на должность командиров рот, четыре солдата – на должность заместителей командиров рот, а г-н Абдулла Карабаш назначен начальником штаба батальона». Следует сказать, что это мероприятие существенно отличалось от предыдущего: в заключение торжества председатель Симферопольского мусульманского комитета вручил командиру батальона голубое татарское знамя («кок-байрак») с национальным символом – золотой «тамгой» ханов Гиреев. Справедливости ради следует сказать, что это происходило не всегда, и зависело от желания местных немецких начальников[60].

***

Система боевого применения крымско-татарских добровольческих формирований была обусловлена целями и задачами их организации, а также характером подготовки. В целом, как мы видели выше, в крымский период были созданы только два их типа:

1. Различные части местной вспомогательной полиции и

2. Подразделения «добровольных помощников» или «хиви».

Рассмотрим основные принципы и методы боевого применения каждого из этих двух типов.

При создании формировании вспомогательной полиции немцы обычно преследовали двоякую цель: увеличение сил для охраны общественного порядка и высвобождение частей Вермахта или немецкой полиции для их использования на более важном участке фронта.

Одной из главных задач любого оккупационного режима является умиротворение подведомственной территории. Тем более, если это такая территория, как Крым, который даже после окончания здесь активных боевых действий, являлся, по сути, ближним тылом немецких армий, наступающих на Сталинград и Кавказ. Другим важным, с военной точки зрения, фактором, следует признать партизанское движение. Оно, конечно, не приобрело здесь таких масштабов, как, например, в Белоруссии или Брянских лесах. Но и не считать его для себя реальной угрозой немцы не могли. Дело в том, что все районы дислокации советских партизан находились в непосредственной близости от населенных пунктов и важных коммуникаций Крымского полуострова. Да и «большая земля», с которой они получали помощь, была совсем близко. Поэтому, неудивительно, что целью всех усилий немецкой оккупационной администрации по созданию местной вспомогательной полиции, была именно борьба с партизанским движением. Главными же задачами вспомогательной полиции следует назвать оперативные и охранные мероприятия.

В принципе, все части «неорганизованной» самообороны первого периода истории крымско-татарских добровольческих формирований создавались для охранных целей: как правило, их личный состав должен был защищать свои деревни от нападений небольших групп партизан. К более серьезным мероприятиям (самостоятельный поиск партизанских отрядов и даже совместное с немцами прочесывание местности) они не допускались. Для этого у «самооборонцев» не было ни сил, ни средств, ни соответствующей подготовки. Наконец, недоверие немецкого командования к членам этих отрядов также затрудняло их боевое применение с более широкими задачами.

Тем не менее, на определенном этапе эта самооборона сыграла значительную роль в борьбе с партизанским движением. Зимой 1941 – весной 1942 года немцы еще не имели на полуострове устойчивых полицейских структур и, к тому же, вели непрерывные бои с регулярными частями Красной армии. В этих условиях каждый немецкий солдат был на счету, поэтому помощь «самооборонцев», пусть и не такую квалифицированную, трудно переоценить. Вот что, например, писала газета “AzatKirim” об уже упоминавшемся коушском отряде: «В деревне Коуш в декабре 1941 года организовалась татарская рота… Отважная рота привлекла в свои ряды и других людей, не вступавших в роту. Все они вместе, нападая на озверевших бандитов-партизан, наносили последним тяжелый удар. Эта рота в течение десяти месяцев 2-3 раза громила 28 партизанских лагерей, уничтожая их казармы, палатки, продукты, одежду и вооружение. Частые и яростные нападения этой роты на партизан сбили их с толку и расстроили их планы… В борьбе с партизанами и большевистскими ставленниками эта рота потеряла 44 человека убитыми и 33 человека ранеными. Многие герои этой роты были награждены немецким командованием»[61].

Автором этой статьи являлся командир отряда самообороны А. Раимов, который написал ее ко второй годовщине создания своего подразделения. За этот период небольшой отряд вырос до роты, а позднее на его основе был сформирован 152-й батальон «вспомогательной полиции порядка». Естественно, стиль этого материала выдержан в лучших традициях коллаборационистской прессы. Однако следует признать, что, в целом, оценка боеспособности коушского отряда справедлива. Его потенциальную опасность для партизанского движения отмечали даже советские источники. Так, командир 7-й партизанской бригады Л.А. Вихман вспоминал о коушских добровольцев следующее: «Коуш… Сколько лучших людей, патриотов мы потеряли благодаря предательской деятельности большинства жителей этой деревни, сколько раненых истощенных партизан замучили в своих застенках каратели Коуша, сколько неожиданных засад, нападений совершили эти подлые изменники Родины!»[62].

Более того, руководство крымских партизан вполне серьезно сознавало всю опасность Коуша для партизанского движения в этом районе Крыма и вообще на всем полуострове. В связи с этим, заместитель начальника особого отдела Крымского штаба партизанского движения (КШПД) лейтенант государственной безопасности Попов докладывал в июне 1942 года на «большую землю», что хорошо бы Коуш вообще «стереть с лица земли». Это бы значительно облегчило борьбу 3-го и 4-го партизанских районов. «Своими силами, - подчеркивал он, - партизаны уничтожить этот и некоторые другие населенные пункты не могут, так как… они сильно укреплены»[63].

На примере деревни Коуш видно, что некоторая часть отрядов «неорганизованной» самообороны вполне успешно справлялась со своими обязанностями. Однако большинство из них не могли самостоятельно нейтрализовать разраставшееся партизанское движение, в ряды которого осенью-зимой 1941 года влилось много кадровых военных. В связи с этим и была задумана и проведена кампания по созданию рот «организованной» самообороны. Как показали дальнейшие события, они, в целом, создавались как части переходного типа: от «неорганизованной» самообороны к полноценным полицейским формированиям. Личный состав этих рот, как и их предшественники, по-прежнему размещался в отдельных населенных пунктах с целью их охраны от партизан. Как правило, вся рота находилась в населенном пункте целиком, но были и исключения: 2-я (биюк-онларская), 6-я (бий-елийская) и 7-я (алуштинская) роты дислоцировались повзводно в прилегающих населенных пунктах. Такая система применялась в особо опасных районах с целью более быстрого реагирования на вылазки партизан[64].

Еще одним отличием рот «организованной» самообороны от частей предыдущего периода было то, что они дислоцировались уже не только в сельской местности. Как мы видели выше, почти треть из них размещалась в городах (например, 1-я, 7-я, 8-я, 9-я и 14-я). Здесь их личный состав нес охрану, главным образом, гражданских объектов: складов, железнодорожных станций и административных учреждений[65].

Наконец, роты самообороны являлись уже такими частями, которые проходили систематическую военную и политическую подготовку. Однако поскольку организовывались они не одновременно (с января по март 1942 г.), то и процесс подготовки личного состава рот был, несколько, неравномерным и растянутым во времени. Поэтому, для охранных целей применялись, в основном, слабо подготовленные роты. В дальнейшем, параллельно с охранной службой, они заканчивали свое обучение.

31 января 1942 года начальник 2-го партизанского района И.В. Генов докладывал на «большую землю»: «Местное татарское население успешно вооружается… немцами, цель – борьба с партизанами… Надо полагать, что в ближайшие дни они начнут практиковаться в борьбе с нами. Мы готовы к этому... хотя понимаем, что вооруженные татары куда опаснее… немцев и румын»[66].

Обеспокоенность партизанского командира вполне ясна, так как уже в феврале наиболее подготовленные роты (например, 8-я – бахчисарайская и 9-я – коушская) начали использоваться для более серьезных оперативных мероприятий, чем предыдущие: для разведки, прочесывания местности, самостоятельного или совместного с германскими или румынскими частями поиска партизан, который, нередко заканчивался боестолкновением с их значительными силами. Так, издававшийся в Берлине специальный бюллетень полиции безопасности и СД, озаглавленный «Сообщения из СССР», следующим образом описывал некоторые операции татарских рот «организованной» самообороны.

Например, в номере от 9 марта 1942 года сообщалось, что в районе Карасубазара действиями румын и татар были ликвидированы несколько лагерей, убито 68 партизан, уничтожено 12 землянок, захвачены военные материалы. В тот же день, южнее Бахчисарая в аналогичной операции было убито 73 партизана (в том числе 30 красноармейцев), уничтожено 6 крупных опорных пунктов и казарм, захвачено много материалов. Наконец, северо-западнее Судака был уничтожен укрепленный партизанский лагерь и убито 42 партизана, а западнее Феодосии захвачено еще 16 человек (среди них батальонный комиссар и трое офицеров из частей НКВД).

В «Сообщениях» от 27 марта 1942 года рассказывалось о проведении 14-16 марта крупной антипартизанской операции в районе Бешуй – Айлянма – Чермалык. В этой операции, помимо германских войск, также принимала участие одна татарская рота самообороны. В ходе операции было уничтожено 353 партизана. Кроме того, в примечаниях сказано, что начало этой операции было положено еще 1 марта, когда один взвод 8-й роты самообороны провел разведку боем и выяснил расположение основных сил партизан.

В номере «Сообщений» от 8 апреля 1942 года отмечалось, что 4-я рота самообороны стойко обороняла населенный пункт Баксан. В ходе четырехчасового боя чуть больше сотни добровольцев сдерживали натиск более 500 партизан. В результате, им удалось продержаться до подхода немецких войск. Здесь же сообщалось, что ранее, 24 марта 1942 года 3-я татарская рота смогла самостоятельно отбить нападение 200 партизан на деревню Бешуй[67].

Еще один источник, отчеты оперативной группы «Д» о внутреннем положении в Крыму, также довольно высоко оценивал боеспособность крымско-татарских рот самообороны. В одном из них, датированном весной 1942 года, например, сообщалось следующее:

«В восточной части Крыма в результате рекогносцировки и разведки татарской ротой самообороны было установлено, что все группы 4-го и бывшего 5-го партизанских районов сконцентрированы между горами Басма и Чатыр-Даг. Запланированы большие действия. Своеобразная разведывательная деятельность с помощью татарских рот самообороны принесла дальнейшие успехи и привела к уничтожению некоторых маленьких групп (партизан)… Усиленный взвод 11-й татарской роты самообороны в течение десяти дней прочесывал Яйлу (Крымские горы) западнее линии Ялта – Биюк-Узенбаш, и очистил этот район от остатков отступивших сюда партизан. При этом десять партизан было убито в бою, а два взяты в плен. Среди последних – начальник штаба группы по фамилии Иваненко. Еще западнее в горах татарский дозор наткнулся на пять партизан, двое из которых были убиты в бою, а трое взяты в плен»[68].

Более того, подготовка некоторых рот была настолько хороша, что их личный состав участвовал в операциях против регулярных сил Красной армии. По сообщениям немецких источников, такие события произошли под Судаком, в ходе зимне-весенней советской десантной операции 1942 года[69].

Немцы признавали, что эти татарские роты действовали, в целом, удовлетворительно. Но и они, даже совместно с отрядами сохранившейся до этого момента «неорганизованной» самообороны, не могли противостоять партизанскому движению. Нужен был более системный подход к организации частей вспомогательной полиции на полуострове, но его, как раз таки и не было: ее отряды даже не подчинялись одной инстанции. Такие мероприятия начали проводиться летом 1942 года, после того, как Крым был формально включен в сферу юрисдикции немецкой гражданской администрации. Все же полицейские силы на его территории были реорганизованы в части «вспомогательной полиции порядка» и переданы под контроль полицейского аппарата. Более того, их компетенция была строго разграничена. Теперь за соблюдением общественного порядка в городах и сельской местности должна была следить вспомогательная полиция индивидуальной службы: на нее были возложены охранные функции прежней «неорганизованной» самообороны. Проведение же оперативных мероприятий, и всего связанного с ними, возлагалось на батальоны “Schuma” – военизированные формирования, которые были нечто средним между полицейскими и боевыми частями.

Всего было три типа таких батальонов:

· фронтовой (Front) – предназначался для оперативных мероприятий на широком фронте и с широкими задачами; иногда мог использоваться и против регулярного противника;

· охранный (Wach) – предназначался для охранных мероприятий, главным образом, на военных объектах и в местах заключения;

· запасной (Ersatz) – предназначался для подготовки личного состава для двух предыдущих типов, но, в случае крайней необходимости, мог использоваться и как охранный или фронтовой[70].

В Крыму были созданы батальоны всех трех типов: один охранный, пять фронтовых и два запасных. И такое их количественное соотношение не случайно. Сразу видно, что семь последних батальонов предназначались, в основном, для оперативных мероприятий. В них был направлен самый лучший человеческий материал, который немцам удалось собрать (в запасных батальонах он был даже лучше, чем во фронтовых: по кадровым соображениям немцы собрали туда добровольцев, уже имевших боевой опыт). Более же худшие призывники были сосредоточены в единственном охранном (147-м) батальоне и в боях с партизанами не использовались[71].

В июле 1943 года личный состав фронтовых и запасных батальонов закончил свое обучение, после чего некоторым из них были выделены специальные оперативные районы (главным образом, в предгорьях Крымских гор), где они и проводили оперативные и охранные мероприятия либо целиком, либо отдельными подразделениями (ротами и взводами). Так, например:

· 148-й фронтовой батальон имел штаб в Карасубазаре, а его подразделения несли службу в районах Аргын – Баксан – Барабановка, Сартана – Куртлук и Камышлы – Бешуй;

· 149-й фронтовой батальон имел штаб в Бахчисарае, а его подразделения несли службу в районе Коккозы (1 рота), Коуш (2 роты) и Мангуш (1 взвод);

· 151-й фронтовой батальон имел штаб в Алуште, а его подразделения несли службу в районе Корбек (1 рота), Улу-Узень (1 рота) и Демерджи (1 взвод);

Здесь перед батальонами были поставлены, в целом, следующие задачи:

1. Защита войскового и оперативного тыла действующей армии от агентурных и диверсионных действий противника;

2. Охрана и оборона всех видов коммуникаций, имеющих значение для фронта или экономики Германии;

3. Охрана и оборона объектов, имеющих значение для Вермахта и германской администрации (базы, склады, аэродромы, казармы, административные здания и т.п.);

4. Активное осуществление полицейских и, в случае необходимости, войсковых мероприятий по подавлению антигерманских выступлений указанных районах[72].

Однако некоторые из этих батальонов так и не получили свой оперативный район, а продолжали оставаться по месту подготовки, где их функциональные обязанности, зачастую, менялись. Так, например:

· 150-й запасной батальон проходил подготовку в Ялте, но, поскольку, он изначально организовывался как запасная часть, специальный оперативный район для него выделен не был; в дальнейшем действовал в Ялте и ее пригородных селах, как стандартное полицейское подразделение;

· 152-й фронтовой батальон проходил подготовку в Джанкое и должен был применяться в этом районе, однако, уже в январе 1943 года эта часть была передислоцирована в Симферополь, где ее личный состав стал использоваться для охраны концлагеря на территории совхоза «Красный»;

· 153-й фронтовой батальон проходил подготовку в Феодосии и предназначался для оперативных и охранных мероприятий на Таманском полуострове (единственный случай за всю историю крымско-татарских добровольческих формирований 1941-1944 гг., когда одно из них планировалось использовать вне Крыма); остался по месту дислокации, так как в июле 1943 года Тамань стала уже районом боевых действий; применялся как стандартное полицейское подразделение;

· 154-й запасной батальон проходил подготовку в Симферополе; в дальнейшем там и оставался в качестве запасной части (за исключением одного взвода, который был направлен в деревню Бешуй)[73].

Что же касается количественных показателей деятельности батальонов «вспомогательной полиции порядка», то о них некоторое представление дают отчеты немецкого Штаба по борьбе с партизанами[74]. Так, в одном из них (за период с 9 ноября по 28 декабря 1942 г.) приводятся следующие данные:

«…9). Schutzmannschaft-Bataillone № 154 (Krim-Tataren) доносит 14 ноября 1942 года: во время с 9 по 12 ноября 1942 года 93 татарских добровольца предприняли операцию в районе Биюк-Джанкой и Черная гора. У деревни Оракчи они наткнулись на сильную банду партизан из 100 человек. Вблизи лагеря партизан находилось свободное место, без деревьев, которое служит самолетам для сбрасывания продовольствия. Завязался бой, в ходе которого был убит один партизан и 5 ранено, которые, тем не менее, скрылись. В лагере, который находился в лесу, нашли убитую лошадь, продовольствие и запасные части для радиостанции…

11). Schutzmannschaft-Bataillone № 148 (Krim-Tataren) доносит 13 ноября 1942 года: в этот день сильная группа татарских добровольцев наткнулась на двух партизан в 5 км севернее деревни Молбай (14 км южнее Карасубазара) около 7:30 утра. Партизаны тотчас открыли огонь, однако, были убиты, после того, как им было предложено сложить оружие…

23). Schutzmannschaft-Bataillone № 154 (Krim-Tataren) доносит 29 ноября 1942 года: 28 ноября 1942 года взято в плен в деревне Куртлук 2 партизана.

24). Тот же батальон доносит 29 ноября 1942 года: 28 ноября 1942 года вблизи деревни Соллар (10 км от Карасубазара) татарским подразделением было убито 5 партизан, а 2 тяжелораненых взято в плен…

36). Тот же батальон доносит 5 декабря 1942 года: 4 декабря 1942 года в результате боя южнее деревни Чернолак (14 км от Карасубазара) был захвачен в плен 1 партизан, второй был ранен, но убежал…

57). Schutzmannschaft-Bataillone № 149 (Krim-Tataren) доносит 23 декабря 1942 года: 20 декабря 1942 года был обнаружен лагерь партизан вблизи деревни Мульде (10 км от Коуша), который был сделан наскоро и состоял из 22 палаток. 21 и 22 декабря 1942 года на него была предпринята атака силами в 134 человека. Однако полного успеха она не принесла…

63). Schutzmannschaft-Bataillone № 150 (Krim-Tataren) доносит 24 декабря 1942 года: 23 декабря 1942 года в деревню Баланово ворвались 5 партизан и увели 1 корову, кур и забрали продовольствие. Батальон был отправлен в погоню, в результате которой удалось вернуть корову…

69). Schutzmannschaft-Bataillone № 149 (Krim-Tataren) доносит 28 декабря 1942 года: 27 декабря 1942 года около 12:30 были замечены у деревни Коуш несколько советских самолетов, сбросивших 4 парашюта. После их сброса поднялись две ракеты. Один из самолетов долго кружил над тем местом, где 22 декабря 1942 года был разгромлен лагерь. 20 человек из батальона были посланы на поиски упавших парашютов»[75].

Следующий тип крымско-татарских добровольческих формирований – «добровольные помощники» или «хиви» - предназначался для службы в регулярных частях Вермахта в качестве вспомогательного персонала (шоферы, конюхи, подносчики снарядов и т.п.). Обычно немцы набирали таких добровольцев, чтобы восполнить потери в живой силе или высвободить немецких солдат для службы в боевых подразделениях. В этом, в целом, и заключалась главная задача татарских призывников (как, впрочем, и «хиви» других национальностей). Естественно, что им не требовался длительный курс подготовки. Их обучали тому, что им было необходимо знать и в как можно сжатые сроки: в январе-марте 1942 года, когда проходила первая вербовочная кампания, 11-я армия вела ожесточенные боевые действия. Поэтому, уже в феврале 1942 года отдельные подразделения татар-«хиви», общей численностью до 200-250 человек, были направлены на фронт под Керчь, где приняли участие в боях против Красной армии. Весной они были переброшены под Севастополь, где приняли участие в осаде этой крепости. Следует сказать, что набор и использование «добровольных помощников» продолжался и далее: в 1943-1944 годах они несли службу в частях береговой обороны и вспомогательных подразделениях (хозяйственных, строительных и т.п.). Нет нужды говорить, что служба их была намного спокойнее, чем у предыдущей категории добровольцев[76].

***

Исследуя проблему использования крымско-татарских добровольческих формирований, нельзя пройти мимо еще одной ее стороны: зверств по отношению к партизанам и, прежде всего, к мирным жителям. Вопрос этот очень неоднозначен и крайне сложен для объективного понимания, так как в нем отчетливо выделяется два контекста: идеологический и национально-религиозный. То есть, с одной стороны, татарские добровольцы могли воевать с партизанами и участвовать в акциях против мирных жителей, как против поддерживающих советскую власть идеологических оппонентов. В этом случае репрессий не могли избежать даже их соплеменники. С другой же стороны, многие участники татарских формирований видели в своих противниках не просто, скажем, коммунистов, а заклятых врагов, к которым у них были исторические, национальные или религиозные претензии. Часто эти контексты могли переплетаться между собой. Однако если верх брал второй, «обычная» карательная акция превращалась в чудовищную резню со средневековыми пытками.

Как правило, зверства крымско-татарских добровольцев против мирных жителей могли происходить в трех случаях:

1. Если они участвовали в специальных карательных акциях против поддерживающих партизан сел;

2. Если участвовали в акциях ликвидаций мирного населения или советских военнопленных;

3. И, если служили в охране концентрационных лагерей или других подобных учреждений.

Защитники крымских татар из числа советских диссидентов и современные историки и публицисты, близкие к татарским националистическим кругам, всегда были склонны отрицать участие крымско-татарских коллаборационистов в зверствах против мирного населения. Зачастую они объясняли все свидетельства о таких зверствах послевоенной деятельностью советской пропаганды, которая была заинтересована в любом факте, чтобы оправдать депортацию крымско-татарского народа. Однако, как известно, дыма без огня не бывает. Поэтому, уже в ходе оккупации полуострова на «большую землю» стали поступать сведения о карательных мероприятиях татарских добровольческих формирований. Например, такого характера: «Участники партизанского движения в Крыму были живыми свидетелями расправ татар-добровольцев и их хозяев над захваченными больными и ранеными партизанами (убийства, сжигание больных и раненых). В ряде случаев татары были беспощаднее и профессиональнее палачей-фашистов»[77].

Эта, в целом, верная картина является, тем не менее, чересчур эмоциональной и обобщенной. Каковы же те факты, на основе которых она появилась? Приведем только некоторые из них, наиболее вопиющие. Так, 2 июля 1942 года, в ходе боев за Севастополь, катер, на котором находились старший лейтенант В.К. Квариани, сержант П. Судак и еще несколько солдат и моряков, получил пробоины в корпусе и стал оседать от принятой воды. Вскоре заглох один из моторов, и экипаж был вынужден повернуть катер к занятому немцами берегу. Высаживаться пришлось недалеко от Алушты, где уже находилась татарская добровольческая часть. На берегу между татарами и десантниками произошел неравный бой. В результате, те из них, кто остался в живых, были пленены добровольцами. После боя татары стали расправляться с ранеными десантниками, расстреливая их в упор. По свидетельству выживших, они могли так расстрелять всех, если бы не подоспевшие итальянские моряки, которые сразу же прекратили расправу[78].

В. Мищенко был пленен в ходе боев за Севастополь, и летом 1942 года проделал нелегкий путь до лагеря «Картофельный городок», который находился в пределах Симферополя. После войны он свидетельствовал, что из трех тысяч человек, которые находились в его колонне, до лагеря дошла только половина. Остальные были расстреляны по пути конвоем, который состоял из немцев и крымских татар[79].

4 февраля 1942 года командование партизанских отрядов Крыма сообщало на «большую землю», что румыны и татары-добровольцы неожиданно напали на группу партизан 2-го отряда. В произошедшем затем бою четыре «народных мстителя» были захвачены карателями. После боя всех их расстреляли, а тела бросили в костер[80].

Это только некоторые свидетельства того, как могли поступать татарские добровольцы с советскими военнопленными и партизанами. Может ли быть оправданной такая жестокость? Разумеется, нет! Хотя, и ее можно объяснить «горячкой» боя, состоянием аффекта и тому подобными явлениями. Однако поведение крымско-татарских добровольцев, которые занимались охраной концентрационных лагерей, вряд ли можно объяснить подобным образом. Наоборот, нижеприведенные факты свидетельствуют о том, со временем зверства по отношению к военнопленным, партизанам и гражданскому населению, заподозренному в нелояльности к новой власти, приобрели более массовый и систематический характер.

Из всех пенитенциарных заведений, которые были созданы на территории Крыма, наиболее печальную славу имел концентрационный лагерь на территории совхоза «Красный». Этот лагерь был создан весной 1942 года под эгидой полиции безопасности и СД Симферополя для содержания в нем всех тех, кто представлял или мог представлять потенциальную угрозу для оккупационного режима. Обычно здесь держали коммунистов, захваченных в плен партизан и подпольщиков, а также членов их семей. Первоначально экзекуции проходили крайне редко, так как лагерное начальство не имело достаточного количества исполнителей. Положение изменилось в январе 1943 года, когда на охрану лагеря прибыл 152-й батальон «вспомогательной полиции порядка». С тех пор поменялся и режим содержания узников. Нет, он и до этого не был легким. Просто с приходом татарского добровольческого батальона «обычный» концентрационный лагерь превратился в лагерь уничтожения.

Что же представлял собой режим этого лагеря? В октябре 1973 года один из сотрудников КГБ П. Бабенко подготовил на запрос Совета Министров Украинской ССР интересную докладную записку, озаглавленную «О фактах коллаборационизма среди граждан крымско-татарской национальности в период Второй мировой войны». В ней, помимо всего прочего, сообщалось:

«(В концлагере на территории совхоза «Красный») был создан исключительно жестокий режим. Преднамеренно и планомерно истреблялись содержавшиеся узники, путем массовых и одиночных расстрелов, удушения в автомашинах – «душегубках», сожжения на специально оборудованных кострах, а также путем систематических истязаний, непосильного изнурительного труда, голода, антисанитарных условий…

В результате расследования, проведенного в 1944 года (Симферопольской городской Чрезвычайной комиссией), в 3 км от лагеря в урочище «Дубки» было обнаружено свыше двадцати ям, а на территории лагеря один колодец с трупами расстрелянных и заживо сброшенных туда советских граждан, и как указано в акте, только из четырех ям и частично из колодца было извлечено 443 трупа мужчин, женщин, стариков и детей.

В 1970-1971 годах органами госбезопасности Украины были разысканы и привлечены к уголовной ответственности… изменники Родины бывшие добровольцы 152-го батальона – Ходжаметов Теймук, Абжелилов Абкадар, Салаватов Шевкет, Куртвелиев Якуб, Парасотченко Семен и Кулик Николай.

В ходе расследования по их делу, в ноябре-декабре 1970 года и в ноябре-декабре 1971 года в урочище «Дубки» и в районе бывшего концлагеря по показаниям потерпевших, свидетелей и обвиняемых были установлены новые, ранее неизвестные места массового уничтожения узников концлагеря. В процессе проведения эксгумаций, из этих мест извлечены костные останки расстрелянных, принадлежащие не менее чем 2955 человекам в возрасте от 5-6 месяцев и выше…

Особенно кровавую расправу фашистские оккупанты и их сообщники из 152-го добровольческого батальона учинили в конце октября – начале ноября 1943 года, когда в урочище «Дубки» было расстреляно около 2 тыс. заключенных, и в первой половине апреля 1944 года, перед бегством оккупантов из Крыма, когда несколько тысяч оставшихся заключенных концлагеря были расстреляны в «Дубках» и сброшены живыми в колодцы на территории концлагеря…»[81].

Как говорится, приведенные факты говорят сами за себя. Всего же за неполные три года существования лагеря, немцы и их пособники замучили и расстреляли в нем более 8 тыс. жителей Крыма.

Из этой же докладной записки мы узнаем, что охрана лагеря и экзекуции над его узниками не были единственной обязанностью добровольцев 152-го батальона. Например, кроме участия в массовом уничтожении заключенных, они неоднократно выезжали на карательные операции против гражданского населения в Симферопольский, Бахчисарайский или Зуйский район. Обычно, после проведения таких акций мирные жители поголовно отправлялись в концлагерь, их имущество подвергалось разграблению, а сам населенный пункт уничтожался.

Как правило, подобные мероприятия проводились для того, чтобы лишить советских партизан поддержки в данном районе. Поэтому, участие в карательных акциях было неизменным атрибутом антипартизанской борьбы почти всех татарских добровольческих формирований, которые были созданы под эгидой органов полиции. Приведем только один, наиболее характерный пример. Так, ранним утром 1942 года в поселок Чаир Бахчисарайского района ворвалось более 200 немцев и «самооборонцев» из Коуша. За то, что жители поселка помогали советским партизанам, немцы и их пособники учинили над ними кровавую расправу. Всего в тот день было расстреляно 14 мужчин, 2 женщины и трехлетний ребенок. Забрав все ценные предметы, каратели сожгли поселок дотла. При этом в одном из домов заживо сгорели спрятанные жителями два раненых красноармейца[82].

Поселок Чаир не был единственным примером подобной зверской расправы. Однако этот случай интересен для нас тем, что все население поселка было русским по национальности. Справедливости ради стоит сказать, что на тот момент такая акция вряд ли была проявлением какой-то антирусской политики нацистов: шел только третий месяц оккупации, и у местных немецких властей еще не было определенного плана по реализации национальной политики на полуострове. Тем не менее, использование татарских добровольцев-мусульман против этнических русских (а затем и против православных греков) в многонациональном Крыму было весьма существенным симптомом, который мог привести к чему угодно. Вплоть до развития событий по балканскому сценарию (не секрет, что большинство крымских партизан, которые остались в своих отрядах к этому времени, были либо славянами, либо греками)[83].

Американский исследователь Александр Даллин писал, что в свете переселенческих планов нацистов, их национальная политика по отношению к населению Крыма была долго не совсем ясна. Однако она явна была направлена на «дискриминацию русского населения». «Оно, - пишет этот исследователь, - вытеснялось со всех позиций в местном самоуправлении и экономике, особенно в сельской местности, и заменялось татарскими коллаборационистами»[84].

Естественно, менталитет русского населения за двадцать лет советской власти очень изменился. Интернационалистское же воспитание привело к тому, что обычный русский человек вряд ли воспринимал крымского татарина как своего этнического или религиозного врага. На это, в целом, и рассчитывали немцы, когда планировали сделать татар опорой своего оккупационного режима. Выше уже говорилось, что началось все с заурядных подачек и экономических привилегий, которые, однако, распределялись, по национальному признаку. Далее было создание национальных комитетов и помощь в религиозно-культурном возрождении. И, наконец, в январе-феврале 1942 года крымские татары получили возможность иметь свои национальные воинские части. Ничего этого, за редким исключением, русские не имели. Какова же была их реакция? В одном из отчетов оперативной группы «Д» можно прочесть такие строки: «Русское население вследствие татарской активности чувствует себя несколько подавленным, и это совершенно нормальная реакция»[85].

Татарская коллаборационистская печать того времени была полна риторики о «вековой борьбе против России», «русских колонизаторов» и тому подобными заявлениями. Однако в виду полного господства немецких оккупантов их мало кто воспринимал всерьез. Тем не менее, вскоре крымско-татарские националисты попытались перейти от слов к делу, и претворить в жизнь свои планы национального строительства. Этому, в целом, благоприятствовало два фактора. Во-первых, как уже было сказано выше, начали создаваться крымско-татарские добровольческие формирования, в обязанности которых, даже с формальной точки зрения, входила борьба с партизанами и поддерживающим их населением. Во-вторых, эти партизаны и это население, как правило, были либо славянами, либо симпатизировавшими им греками. Таким образом, даже просто выполняя немецкие приказания по борьбе с партизанами, крымско-татарские добровольцы могли заниматься этническими чистками.

Так, уже в ноябре 1941 года после организации первых отрядов самообороны, ходили слухи, что татары собираются вырезать русские деревни, и даже кое-где уже режут русское население. Пока это делалось втайне от оккупантов, так сказать в порядке частной инициативы. Однако уже зимой 1942 года руководители Бахчисарайского и Алуштинского мусульманских комитетов обратились к немецким властям с предложением уничтожить всех русских. Известно, что немцы никак не отреагировали на это. Тем не менее, сам факт обращения стал достоянием местного татарского населения, которое на свой страх и риск начало расправляться с русскими. Например, такие этнические чистки имели место в Бахчисарайском районе, а именно: в деревнях Верхний Керменчик и Бия-Сала[86].

Несмотря на то, что эти события так и не стали системой, не вызывать тревоги у русских людей они тоже не могли. И, самое интересное, большинство из них начали склоняться к мысли, что в таком положении виноваты не только и не столько немцы. Один из свидетелей событий оккупации так, в целом, отразил эти настроения: «Русский человек, - писал он, - в тот момент должен был быть в несколько раз осторожнее… и видеть двух врагов: это фашистов и подавляющее большинство татар, из-за которых погибло много партизан в лесу, подпольщиков и других. Кроме того, татары хотели вместе с немцами… уничтожить русских в Крыму»[87].

Забегая несколько вперед, следует сказать, что такие настроения в среде русского населения сохранились до самого конца оккупации. Более того, подавляющая его часть вполне нормально восприняла депортацию крымских татар. И не потому, что питало к ним какую-то «иррациональную ненависть», как пишут сейчас некоторые протатарские историки. Просто очень был еще свеж страх, который пережили многие русские в 1942-1944 годах.

***

24 мая 1942 года коллаборационистское издание «Голос Крыма», со ссылкой на «Немецко-украинскую газету», сообщило своим читателям, что, выступая в Рейхстаге, Гитлер заявил следующее: «В частях германской армии, наряду с литовскими, латышскими, эстонскими и украинскими легионами, принимают участие в борьбе с большевиками, также татарские вспомогательные войска... Крымские татары всегда отличались своей военной доблестью и готовностью сражаться. Однако, при большевистском господстве им нельзя было проявить этих качеств, так как они ненавидели кровавый режим нового царя в Кремле. Когда немецкие войска, прорвав Перекоп, заняли Крым и освободили большую часть полуострова… местное татарское население с восторгом приветствовало своих спасителей. Так как татары были воодушевлены мыслью, скорее уничтожить общего врага, то вполне понятно, что они плечом к плечу стоят с солдатами германской армии в борьбе против большевизма»[88].

Действительно ли фюрер сказал так, или газета передала только общий смысл его речи, неизвестно. Тем не менее, его слова весьма показательны. В целом, они свидетельствуют о том, что немцы на первых порах весьма высоко оценивали боеспособность и моральное состояние крымско-татарских добровольцев. Например, уже упоминавшейся зондерфюрер Зиферс писал в своей докладной записке, что «татар можно охарактеризовать как старательных, усердных солдат, помощь которых в борьбе с партизанами неоценима». Более того, они «могут наладить хорошую дисциплину и обладают хорошими маршевыми качествами»[89].

Такого же мнения о крымских татарах были и авторы отчета оперативной группы «Д», составленному по результатам вербовки добровольцев в роты «организованной» самообороны и ряды Вермахта. «Необходимо заметить, - писали они, - что там, где размещены татарские подразделения, партизаны не нападают на населенные пункты или нападают редко». Далее офицеры оперативной группы отмечали усердие татар в несении внутренней службы, их чистоплотность и опрятность. При этом внешней вид добровольцев был гораздо лучше, чем у представителей других национальных групп, служивших в составе «восточных» войск[90].

Тем не менее, при общей положительной картине, некоторые немецкие офицеры считали, что боевое применение крымско-татарских частей нужно проводить только с учетом уровня их подготовки. Так, начальник Штаба по борьбе с партизанами майор Штефанус в своем приказе от 31 января 1942 года указывал на следующее: «При использовании татарских рот самообороны, которые хоть и показали себя неустрашимыми и умелыми борцами против партизан, нужно учитывать тот факт, что применять их все же следует там, где партизаны угрожают их собственной местности. Только татар-военнопленных можно смело применять по всей территории Крыма, так как они имеют военную подготовку, привыкли к повсеместному использованию, и, будучи включенными в части германского Вермахта, приобрели лучшее положение»[91].

Наконец, результатом, такого, в целом, положительного отношения германского военно-политического руководства разных уровней к крымско-татарским добровольцам явилось то, что за ними вполне официально был закреплен довольно высокий статус (который они неформально и так уже имели). В августе 1942 года начальник Генштаба сухопутных войск генерал-полковник Франц Гальдер подписал инструкцию за № 8000/42 и озаглавленную «Положение о местных вспомогательных формированиях на Востоке». В этом документе все добровольческие части были разделены по категориям, согласно их политической благонадежности и боевым качествам. Например, представители «тюркских народностей» и казаки выделялись в отдельную категорию «равноправных союзников, сражающихся плечом к плечу с германскими частями против большевизма в составе особых боевых подразделений, таких как туркестанские батальоны, казачьи части и крымско-татарские формирования». Следует сказать, что содержание этой инструкции весьма показательно: крымские татары были признаны «равноправными союзниками» в то время, когда представители славянских и даже прибалтийских народов могли использоваться только в составе антипартизанских, охранных и вспомогательных частей Вермахта и полиции[92].

Авторы уже упоминавшегося отчета оперативной группы «Д» писали в его заключении, что «настроение в татарских ротах самообороны нужно считать хорошим. Немецкие инструктора сообщают, что татары очень горды той службой, которую им доверили и тем вниманием, которое им оказывается как во время этой службы, так и после нее. Они гордятся тем, что носят немецкую униформу. Татарские добровольцы стараются изучить немецкий язык, и бывают очень довольны, когда им удаются сказать что-либо по-немецки»[93].

Такая же картина наблюдалась и в тех частях 11-й армии, где имелись крымско-татарские «добровольные помощники». Разумеется, они не имели статус выше, чем у таких же, как и они «хиви». Также не могло быть и речи о правовом равенстве с солдатами Вермахта. Зачастую, это проявлялось даже в таких мелочах, как униформа и знаки различия на ней. Например, в 30-м армейском корпусе добровольцы получали старые шинели немецких солдат, когда те получали, в свою очередь, новые. Кроме того, всем «хиви» было строго настрого запрещено носить такую важную деталь немецкого мундира как «германский орел». Выше уже говорилось, что немцы старались не вооружать местных добровольцев автоматическим и тяжелым оружием. Это в полной мере касалось и крымско-татарских «хиви». Однако по целому ряду свидетельств, такие мелочи их не смущали, так как питались и снабжались татарские добровольцы не хуже, чем солдаты Вермахта, а в некоторых случаях даже лучше, чем румыны[94].

О том, что немцы осенью 1941 – летом 1943 года действительно хорошо относились к крымским татарам в целом и добровольцам из их среды, в частности, свидетельствует также тот факт, что для последних при немецком госпитале в Симферополе было даже открыто специальное татарское отделение. Здесь своих соплеменников лечили исключительно татарские врачи и татарские медсестры. Кроме того, санитарная часть оперативной группы «Д» обеспечила перевязочным материалом все татарские роты самообороны[95].

***

Разумеется, что такой высокий уровень боеготовности и боевой дух крымско-татарских добровольческих формирований не появились сразу, а были обусловлены целым комплексом факторов. О том, что это были за факторы, как в политической, так в военной и экономической сфере, мы довольно подробно говорили выше. Однако уже летом 1943 года ситуация начинает меняться коренным образом. В конце концов, Командующий войсками Вермахта в Крыму так оценил эту тенденцию. «Последнее время, - сообщал он в докладной записке, адресованной рейхсляйтеру Альфреду Розенбергу, - татары оказались крайне ненадежными»[96].

Этот документ датирован 28 февраля 1944 года, а все предыдущие немецкие отчеты относятся к середине 1942 года. Таким образом, следует признать, что за год с небольшим произошли события, в ходе которых появился целый ряд новых факторов, повлиявших на негативное отношение крымских татар к немецкому оккупационному режиму. А поскольку татарские добровольцы являлись, все-таки, частью своего народа, эти же факторы сыграли существенную роль и в понижении их боеспособности и боевого духа.

Как и в случае с кризисом лояльности по отношению к советской власти, осенью-зимой 1941 года, новые факторы также можно условно разделить на возникшие под влиянием немецкой или советской сторон. Наконец, условия их возникновения были обусловлены внутриполитической обстановкой на территории Крымского полуострова или событиями за его пределами.

Практически все советские и западные источники свидетельствуют о том, что до лета 1943 года большинство крымских татар были вполне лояльно настроены к новой власти. И одним из проявлений такой лояльности было их массовое добровольное вступление в ряды полиции или Вермахта. Обычно, в подтверждение этого тезиса приводятся документы такого характера:

«Наш освободитель! Мы только благодаря Вам, Вашей помощи и благодаря смелости и самоотверженности Ваших войск, сумели открыть свои молитвенные дома и совершать в них молебны. Теперь нет, и не может быть такой силы, которая отделила бы нас от немецкого народа и от Вас. Татарский народ поклялся и дал слово, записавшись добровольцами в ряды немецких войск, рука об руку с Вашими войсками бороться против врага до последней капли крови…»[97].

В этом послании Гитлеру, принятом 10 апреля 1942 года на молебне мусульман Карасубазара, подчеркивалась готовность всего крымско-татарского народа вступить в ряды добровольческих формирований. И таких высказываний в тот период было множество. Однако уже вербовочная кампания января-марта 1942 года явственно показала, что не везде татары «горели желанием» вступать в части полиции или Вермахта. Например, авторы отчета оперативной группы «Д» констатировали целый диапазон настроений татарского населения: от крайне коллаборационистских до, в лучшем случае, нейтральных по отношению к новой власти. Лидеры Симферопольского мусульманского комитета, естественно, демонстрировали полную преданность оккупантам. Так, на уже упоминавшемся первом заседании этого комитета, его председатель Абдурешидов следующими словами выразил позицию коллаборационистской части крымско-татарского населения. «Я говорю от имени комитета и татар, - заявил он, - и знаю, что татары, как народ, полностью поддерживают то, что я скажу. Достаточно только призыва немецкой армии, и татары готовы выступить все на борьбу против общего врага. Для нас это большая честь под руководством Адольфа Гитлера, крупнейшего деятеля немецкого народа, получить разрешение сражаться. То, что нам доверяют, придает нам силы, чтобы мы все без сомнения выступили под руководством немецкой армии. Наши имена можно будет позже вспоминать с честью, что мы помогали освобождать порабощенные народы»[98].

Естественно, это были только слова, тем не менее, под их впечатлением немцы и националисты начали вербовочную кампанию. Выше мы уже достаточно подробно осветили ее ход и результаты. Здесь же необходимо коснуться еще одной стороны этого процесса: действительной готовности крымских татар с оружием в руках бороться против советской власти. В целом, Олендорф и его команда должны были констатировать, что «большинство татарского населения выражает готовность сражаться. Однако в отдельных районах призыв к борьбе не всегда находит должное понимание»[99].

Так, уже в процессе вербовки офицеры оперативной группы «Д» обнаружили, что в разных районах Крыма татарское население по-разному отнеслось к этому мероприятию. Например, жители восточной части полуострова (Карасубазар, Старый Крым, Судак) и степных районов северного Крыма почти все заявляли, что уже готовы к борьбе. Татары же из западной части полуострова (особенно Бахчисарай и северные пригороды Симферополя), несмотря на первоначальное воодушевление, начали просить, чтобы их не использовали за пределами места проживания.

Еще одним фактором, влиявшим на настроения татарского населения, было то, в каких населенных пунктах проходила вербовка: с однородным населением или смешанным. Если в деревне или районе проживали, в основном, только татары, то энтузиазм был всеобщим. Там же, где татары не составляли подавляющего большинства, их высказывания о совместной с немцами борьбе против большевизма были намного сдержаннее. Следует сказать, что и в этом случае прослеживалось четкое разграничение: в восточном или западном Крыму проходил призыв.

В результате, руководство оперативной группы «Д» пришло к выводу, что этот диапазон настроений объясняется следующими обстоятельствами:

1. Как известно, в этот период проходила Керченско-Феодосийская десантная операция Красной армии, и многие татары попросту не хотели попасть на фронт. Более того, многие из них, в связи с этим, всерьез подумывали об эвакуации вглубь полуострова;

2. Если же татары и соглашались вступать в отряды самообороны, то только при условии, что их оставят по месту жительства. Доходило до того, что они отказывались вступать в отряды, если узнавали о своем переводе даже в близлежащие села;

3. Выше мы уже упоминали, что значительное количество крымских татар дезертировали из Красной армии в период осенних боев 1941 года. Однако не меньшее их количество, все-таки, продолжали еще оставаться в ее рядах. Много их было и в немецком плену. В связи с этим, Олендорф был вынужден констатировать, что количество мужчин, годных к призыву, значительно сократилось. Так, в горных деревнях их часто оставалось по 40-60 человек, чего явно не хватало для укомплектования полноценной роты[100].

Впоследствии немцы решили проблему нехватки мужского населения следующим образом: они стали отпускать военнопленных. Но и те, кого удавалось завербовать, не всегда были пригодны для военной службы. Из того же отчета мы узнаем следующее соотношение годных и негодных призывников в селах Бахчисарайского района. Так, на 22 января 1942 года в этом районе было подано 565 заявлений. Однако уже 30 января оперативная группа «Д» была вынуждена распрощаться со 176 из этих добровольцев. Из них: 74 оказались больными, 42 имели увечья разной степени тяжести, 12 уже работали при различных немецких частях, а 48 человек просто не явились на призывной пункт, несмотря на первоначальное согласие. Итого, из 565 осталось только 389 добровольцев[101].

***

Наконец, была еще одна причина, которая оказала весьма существенное влияние на результаты вербовки января-марта 1942 года, на всю историю создания и использования крымско-татарских добровольческих формирований, и вообще на весь крымско-татарский коллаборационизм. И причина эта – партизанское движение. СС-оберфюрер Олендорф отмечал, что татары были намного сдержаннее в отношении сотрудничества с оккупантами в тех районах, где поблизости находились партизанские отряды. Хотя, одновременно, если возникала какая-нибудь опасность (например, нападение партизан), они немедленно были готовы браться за оружие. Это наблюдение не было чем-то присущим только татарско-партизанским отношениям, а охватывает, в принципе, всю историю взаимоотношений советских партизан с гражданским населением в годы Второй мировой войны. Тем не менее, без изучения динамики этих взаимоотношений, мы вряд ли поймем причины, побудившие встать на сторону Третьего рейха значительную часть крымских татар.

В целом, проблему взаимоотношений советских партизан и крымско-татарского населения следует рассматривать с трех взаимосвязанных сторон:

1. Отношение татарского населения к советским партизанам в условиях немецкого оккупационного режима и эволюция этого отношения;

2. Отношение партизан к татарскому населению в условиях кризиса лояльности последнего по отношению к советской власти и эволюция этого отношения;

3. И, наконец, роль крымских татар в партизанском движении на территории полуострова.

Немецкий историк Бернд Бонвеч утверждал, что «вопрос о поддержке партизан населением по сути дела является оборотной стороной вопроса о готовности к коллаборационизму»[102]. С ним трудно не согласиться. В случае же с татарско-партизанскими взаимоотношениями на территории Крыма этот тезис как нельзя лучше иллюстрирует сложившуюся ситуацию. Но почему?

Советская пропаганда в период войны и советские историки в послевоенное время внушали народу, что подавляющее большинство населения на оккупированных территориях полностью поддерживало коммунистических партизан. Однако, как это не покажется многим крамольным, при рассмотрении истории партизанского движения, позиция населения представляется наиболее неоднозначным фактором. Теперь не секрет, что не везде это население относилось к советским партизанам лояльно или даже нейтрально. Были и случаи откровенной вражды. Например, такая ситуация сложилась на вновь присоединенных территориях (Прибалтика, Западная Украина или Западная Белоруссия) или на территориях, где нерусское население было либо преобладающим, либо равным по численности русскому (Кавказ). Именно здесь коллаборационизм принял свои наиболее крайние формы, а советское партизанское движение насчитывало несколько тысяч человек (и местных среди них было ничтожно мало). Хотя нельзя сбрасывать со счетов и такого факта, что, в ряде случаев, советские партизаны вели себя не лучше немцев, если полагали, что население поддерживает оккупантов или коллаборационистов. Естественно, что население отвечало им тем же.

Татарское население Крыма не было преобладающим в этом регионе. Более того, как мы видели выше, оно даже не было равным по численности славянскому населению полуострова. Тем не менее, крымско-татарский фактор явился причиной того, что до середины 1943 года партизанское движение на территории Крыма было, фактически, недееспособным. Разумеется, это был неединственный фактор, но не брать его в расчет также не стоит.

Что же представляли собой татарско-партизанские взаимоотношения в начальный период оккупации Крыма, и как они складывались в дальнейшем? 23 октября 1941 года Бюро областного комитета Коммунистической партии утвердило высший руководящий состав партизанского движения на территории Крымского полуострова. Его командиром назначался А.В. Мокроусов, партизанивший здесь еще в Гражданскую войну, а комиссаром – С.В. Мартынов – первый секретарь Симферопольского городского комитета партии. А уже 31 октября руководство партизанским движением издало свой первый приказ, согласно которому Крым разбивался на пять партизанских районов, в подчинении каждого из которых находилось от 2 до 11 отрядов общей численностью около 5 тыс. человек[103].

Крымское партийное руководство очень рассчитывало на крымских татар. Как известно, значительное количество из них (более 20%) были включены в партизанские отряды. При этом распределены татары были таким образом, что почти треть из всех отрядов состояли либо исключительно из них, либо более чем наполовину. Естественно, что командирами и комиссарами в этих партизанских частях были также татары. Имелись они и в высшем руководстве движения. Например, комиссарами, соответственно, 1-го и 4-го районов были назначены А. Османов и М. Селимов, занимавшие до войны высокие посты в партийной номенклатуре Крыма. Кроме того, татарское население горных и предгорных районов привлекалось для закладки партизанских баз и обустройства будущих мест дислокации отрядов[104].

Не секрет, что с приходом немцев значительная часть крымско-татарского населения испытала «кризис лояльности» по отношению к советской власти. На партизанском же движении это сказалось следующим образом: татары начали покидать его и отдельно и целыми отрядами. Более того, эти бывшие партизаны часто возвращались, иногда с немцами, иногда со своими односельчанами, и грабили партизанские продовольственные базы. Все это привело к тому, что зимой 1941-1942 года подавляющее большинство «народных мстителей» оказались попросту без средств существования, и были вынуждены добывать их в близлежащих селах. Как правило, такие походы заканчивались реквизициями продовольствия или живности, а в ряде случаев, и неоправданными бессудными расправами над действительными или мнимыми коллаборационистами. Такие события, например, имели место в деревне Маркур. Ее жители всячески помогали Севастопольскому партизанскому отряду. Однако зимой 1942 года, по приказу одного из руководителей партизанского движения, этот отряд совершил налет на, в общем-то, «свою» деревню. Неизвестно, чем там занимались партизаны. Тем не менее, уже на следующий день немцы смогли сформировать в деревне отряд самообороны, и направить его против Севастопольского отряда. Необходимо отметить, что вскоре отряд был полностью разгромлен, и роль «самооборонцев» из деревни Маркур в этих событиях далеко не последняя[105].

Следует сказать, что немецкая пропаганда очень умело использовала такие факты, представляя крымских партизан в невыгодном свете и сравнивая их действия с обыкновенным бандитизмом. Как мы видели выше, эта политика в совокупности с «хитрыми приемами» оккупационных властей действительно способствовала, и в немалой степени, росту коллаборационистских настроений среди крымских татар. В свою очередь, командование партизанским движением и большинство рядовых партизан начинали верить в то, что крымско-татарское население целиком враждебно советской власти. Более того, вскоре они начали информировать об этом и «большую землю». Так, уже в марте 1942 года Мокроусов и Мартынов докладывали следующее: «В подавляющей своей массе татарское население в предгорных и горных селениях настроено профашистски, из числа жителей которых гестапо создало отряды добровольцев, используемые в настоящее время для борьбы с партизанами… Деятельность партизанских отрядов осложняется необходимостью вооруженной борьбы на два фронта: против фашистских оккупантов, с одной стороны, и против вооруженных банд горно-лесных татарских селений»[106].

Надо сказать, что находившееся в Краснодаре руководство Крымской АССР сначала отказывалось верить в поголовный коллаборационизм крымских татар. Особенно в этом сомневался народный комиссар внутренних дел республики Г.Т. Каранадзе, который даже направил специальную докладную записку на имя Л.П. Берии. Она была датирована мартом 1942 года, и являлась, фактически, ответом на предыдущий документ. «По данным, которыми мы владеем, - писал он в этой записке, - можно судить, что хоть и небольшая, но все-таки определенная часть татарского населения Крыма остается на стороне советской власти… с чем нельзя не считаться, проводя те или иные мероприятия в Крыму. По данным агентуры установлено, что большинство татарского населения степной части Крыма не проявляют враждебности к советской власти, наоборот, есть обратные факты, когда они с сочувствием относятся к ней. Известно, что значительная часть населенных пунктов степных татар отказалась брать оружие «для самообороны и охраны от партизан», как это предлагали немцы. В результате в этих селах «охрану населения от партизан» осуществляют вооруженные горные татары. Более того, и среди населенных пунктов Южного берега есть такие села, которые оказывали партизанским отрядам большую помощь, вследствие чего с их населением расправлялись как немцы, так и вооруженные татары. Например, татары сел Айлянма, Чермалык и др. оказывали большую помощь партизанам продовольствием, в тяжелые дни, когда партизаны испытывали затруднения со снабжением. Вышеуказанные (татары) организованно пригоняли партизанам отары овец по 50-100 голов. Кроме того, всегда гостеприимно принимали партизан, оказывая им посильную помощь. За всю эту помощь, которая оказывалась партизанам, немцами и добровольческими отрядами были разгромлены и сожжены такие села как Айлянма, Чермалык, Бешуй (в Карасубазарском районе), Чаир и Тарнаир. Население этих сел в большинстве своем было расстреляно, а те, кто остался, – выселены с южного берега. Кроме того, из этих сел… немало семей, которые не пожелали вооружаться и служить немцам, были выселены. Необходимо отметить, что отношение немецких захватчиков к татарам, которые отказываются брать оружие, такое же как к русским, украинцам и грекам… Этих татар так же, как и другое население, вывозят в Германию. В результате сказанного указанная часть (татар) враждебно настроена как против вооруженных татар, так и против немцев»[107].

Каранадзе был за дифференцированный подход к татарскому населению, так как считал, что своей огульной политикой Мокроусов и Мартынов могут только оттолкнуть последних сторонников советской власти на полуострове, или, что даже хуже, заставят нейтральных до этого крымских татар, встать на сторону немцев. Его докладная записка не осталась незамеченной в высшем военно-политическом руководстве страны. Сначала, в июне 1942 года, были сняты со свих постов Мокроусов и Мартынов. А уже 18 ноября 1942 года было принято ставшее теперь таким известным постановление Крымского областного комитета Коммунистической партии, озаглавленное «Об ошибках, допущенных в оценке отношения крымских татар к партизанам, про меры для ликвидации этих ошибок и усиления работы среди татарского населения». В этом, весьма примечательном документе были впервые проанализированы причины коллаборационизма среди крымских татар. И, надо сказать, что, к чести партийных работников, причины эти не объяснялись «проявлениями буржуазного национализма» или «кознями немецких оккупантов». Так, командованию партизанского движения указывалось на то, что не все отряды вели себя достойным образом. Были и нападения на татарские селения, и бессудные расправы и «пьяные погромы», которые «крайне обострили взаимоотношения партизан с населением». Кроме того, признавалось, что партийное руководство допустило серьезные ошибки при комплектовании партизанских отрядов, так как ни один крымский татарин – член областного комитета не был оставлен «в лесу». Не был «обойден вниманием» и местный НКВД. Его руководство, например, обвинялось в том, что «своевременно не очистило от татарской буржуазии села, особенно в южной части Крыма, от остатков националистических, кулацких и других контрреволюционных элементов, которые притаились там».

В целом, признавая все ошибки, партийное руководство Крыма делало следующий вывод: «Анализ фактов, доклады командиров и комиссаров партизанских отрядов, проверка, проведенная на месте, свидетельствуют о том, что утверждения о враждебном отношении большинства татар Крыма к партизанам, а также то, что большинство татар перешло на службу к врагу, являются неправильными, необоснованными и политически вредными утверждениями».

А чтобы ошибки эти были исправлены как можно скорее, необходимо было провести следующие мероприятия:

1. Осудить как неправильное и политически вредное утверждение руководства партизан о враждебном отношении крымских татар и разъяснить всем партизанам, что крымские татары в основной своей массе также враждебно настроены к немецко-румынским оккупантам, как и все трудящиеся Крыма;

2. Просит Военный Совет Закавказского фронта и Черноморского флота отобрать и передать в распоряжение Крымского обкома Коммунистической партии группу коммунистов из крымских татар, проверенных в боях за Родину, для направления их в партизанские отряды и на роботу в тылу;

3. Обязать редакторов газет «Красный Крым» и «Кызыл Кырым» (приложение к первой газете на татарском языке) основное содержание печатной пропаганды направлять на разоблачение фашистской демагогии относительно татарского населения, их заигрывания на национально-религиозных чувствах, показать, что гитлеризм несет татарскому народу тяжелые несчастья;

4. Сделать обязанностью командования партизанским движением в Крыму систематическое уничтожение фашистских наемников, предателей татарского народа, мобилизовать для этого само население. Установить регулярную связь с татарскими селами, разъяснять населению смысл происходящих событий, привлекать его к активной борьбе против гитлеровских оккупантов.

В заключение постановления говорилось: «Бюро областного комитета Коммунистической партии считает, что, если наши командиры и политработники партизанских отрядов, а также все бойцы-партизаны сделают правильные выводы из настоящего решения, есть все основания полагать, что мы не только исправим допущенные ошибки, но и поможем большинству наших товарищей из татарской части населения стать в ряды борцов за общее дело против фашистских гадов»[108].

Советское военно-политическое руководство верно проанализировало причины коллаборационизма среди крымско-татарского населения, в целом правильно указало на свои ошибки и наметило действительно конструктивные пути их решения. Так, уже в ноябре 1942 года «в лес» был послан третий секретарь Крымского обкома Рефат Мустафаев, который возглавил здесь подпольный партийный центр. В том же месяце он подготовил ряд писем на крымско-татарском языке. Эти письма были распространены среди населения татарских горных деревень и призывали к прекращению сотрудничества с оккупантами. Параллельно с этим были значительно усилены радио- и печатная пропаганда, как с «большой земли», так и в самом Крыму[109].

Однако, как показали дальнейшие события, советское военно-политическое руководство опоздало как минимум на полгода: именно этот период явился пиком развития крымско-татарского коллаборационизма и его консолидации с оккупационным режимом. Более того, дезертирство татар из партизанских отрядов продолжалось. В результате, на 1 июня 1943 года среди 262 крымских партизан было только шесть (!) крымских татар[110].

Но, и это самое главное, советская власть проиграла бой немцам за ту, большую часть татарского населения, которая при любом режиме остается политически пассивной. Нет, это население не начало поддерживать оккупантов, но и помогать партизанам оно не собиралось. Коренной перелом в настроениях этих людей произошел только летом 1943 года. Начался обратный процесс: только теперь татары стали испытывать «кризис лояльности» по отношению к немецким оккупантам. Каковы же причины такой смены ориентиров? У каждой из групп крымско-татарского населения они были свои. Например, интеллигенция была недовольна тем, что немцы так и не дали ее народу никаких политических прав и свобод. Крестьянство начало испытывать пресс постоянных реквизиций: во главе оккупационной администрации стояли уже другие люди, которые не желали работать в «белых перчатках». Главной же причиной неприязни к немцам городских жителей было то, что любой из них мог в любой момент отправиться в Германию, где его ожидала печальная участь «остарбайтера». Кроме того, в конце 1942 года в Крым просочились слухи о переселенческих планах нацистов. И естественно, многие татары сразу же поняли, что в будущем «Готенланде» место для них не предусмотрено. Наконец, если до середины 1942 года немцы применяли репрессии выборочно, то теперь они вполне могли расправиться и с крымским татарином, и сжечь татарскую деревню. Эти настроения оформились в первой половине 1943 года. Безусловно, они были важными. Однако, следует признать, что без общего фона – побед Красной армии на советско-германском фронте – они бы не получили такого развития. Общее недовольство населения немецким оккупационным режимом начало проявляться во второй половине 1943 года: все больше и больше крымских татар начали желать возвращения прежней власти. И выражалось это недовольство, прежде всего, в том, что они стали поддерживать ее представителей на полуострове – партизан.

Крымско-татарские добровольцы были частью своего народа, и их также не могли не затронуть эти настроения. Поэтому, начиная с лета 1943 года, и советские, и немецкие источники отмечают ослабление дисциплины и падение боевого духа в частях «вспомогательной полиции порядка». Под влиянием указанных причин, во многих из них были созданы подпольные организации, целью которых, зачастую, был переход на сторону партизан. Так, по донесениям советской агентуры, командир 154-го батальона “Schuma” Абдулла Керимов был арестован СД как «неблагонадежный», а в 147-м батальоне немцы расстреляли сразу 76 полицейских, посчитав их «просоветским элементом». Тем не менее, к зиме 1943 года этот процесс принял необратимый характер. Именно в этот период начался массовый приток крымских татар в партизанские отряды. Известно, например, что к декабрю их пришло туда 406 человек, причем 219 из них служили до этого в различных частях «вспомогательной полиции порядка». А на 15 января 1944 года среди крымских партизан было уже 598 татар – почти 1/6 часть[111].

Процесс разложения затронул даже, казалось, самые надежные добровольческие части. Невероятно, но факт, осенью 1943 года на сторону партизан перешла та самая знаменитая коушская рота самообороны во главе с майором Раимовым. Если верить одному из партизанских командиров Илье Захаровичу Вергасову, который имел непосредственное отношение к этой истории, Раимов был крайним коллаборационистом и, одновременно, хорошим знатоком своего дела. За его плечами была специальная полицейская школа в Германии, два железных креста на мундире и личное покровительство Гиммлера. Фюрер СС и полиции «Таврии» очень ценил его, так как Раимов хорошо знал крымские леса. Тем не менее, в один прекрасный день, он и его люди (около 60 человек), предварительно убив немецкого лейтенанта-инструктора, перешли на сторону партизан Южного соединения. Интересно, что его командир М.А. Македонский не стал «распылять» добровольцев по подразделениям, а разрешил создать им свой отдельный отряд. Некоторое время «раимовцы» во главе со своим командиром вполне успешно действовали под Бахчисараем. Однако вскоре он и его ближайшее окружение были тайно арестованы и доставлены самолетом в Москву. Там Раимова расстреляли. Оставшиеся же в лесах рядовые бойцы роты, были распределены по отрядам Южного соединения. Вергасов интересно объясняет причины этого события. По его словам, Раимов планировал выведать все секреты и места дислокации партизан и неожиданно нанести смертельный удар всему движению. Вряд ли это было правдой. Сам автор несколькими страницами выше пишет, что Раимов был трус и искал способ искупить вину в преддверии краха своих немецких хозяев[112].

Скорее всего, имела место обычная перестраховка. Перестраховка, из-за которой многие новоиспеченные партизаны предпочитали возвращаться в свои добровольческие формирования, чем терпеть постоянные проверки и косые взгляды новых соратников. В тех условиях, это, наверное, было оправданной мерой. Однако, зачастую, этот и подобные ему случаи приводили к тому, что уже готовые к переходу добровольческие формирования, начинали тянуть с ним, упуская драгоценное время. Приведем только один, характерный пример. В январе 1944 года начальник Северного соединения крымских партизан П.Р. Ямпольский установил связь с начальником штаба 147-го батальона «Schuma» Кемаловым. Казалось, все должно было быть нормально. Тем не менее, посланный на встречу разведчик Сервер Усеинов принес несколько неожиданную информацию:

«Ваше письмо, - докладывал он Ямпольскому, - начальнику штаба 147-го добровольческого батальона Кемалову мною лично вручено. Он на ваше предложение согласился, но боится, что, мол, “если даже весь отряд выполнит это задание, все равно после занятия города (Симферополя), нас поодиночке всех накажут”. Я с моим агентом Комурджаевым его убедил. Однако подписку он отказался дать, говоря, что, мол, бумажка – это простая формальность.

Так как сейчас всем добровольцам негласно объявлено недоверие, ведется за ними слежка и установлен строгий казарменный режим, нами намечен план действий в следующем виде. Отряд остается в городе и при бегстве из города врага занимает все посты у важных объектов: радио, банка, почты, мостов, здания областного комитета партии, театра, а также организует уничтожение факельщиков. Отрядом же организуется террористическая группа, которая уничтожает и арестовывает врагов в самом батальоне, а также контролирует немцев и агентов СД. В случае если враг заранее потребует выхода из города, Кемалов обязуется повернуть отряд в горы. Настроение солдат антифашистское. Кемалову даже приходится брать отдельных ребят под защиту перед командованием. Он также взялся индивидуально обработать отдельных командиров и унтер-офицер рот, чтобы создать единое мнение.

В батальоне 240 человек, то есть четыре роты, бойцы вооружены русскими и немецкими винтовками, имеется 20 автоматов»[113].

Как видно, в данном случае все закончилось благополучно. Скорее всего, немаловажную роль сыграло то, что Кемалов действительно хотел заслужить снисхождение у «родной советской власти». Однако донесение партизанского разведчика интересно не только этим. Из него мы узнаем, что всем добровольцам объявлено «негласное недоверие». Что ж, это была вполне объективная реакция немцев на нелояльность крымских татар. Только, если с татарским гражданским населением оккупанты боролись уничтожением деревень, поддерживающих партизан (только в декабре 1943 – январе 1944 года их было сожжено 128), то с деморализованными добровольческими частями они поступали по иному. Обычно их расформировывали, а личный состав, в лучшем случае, отправляли во вспомогательные формирования Вермахта. В худшем, как мы видели, бывших полицейских либо расстреливали, либо помещали в концлагерь.

В результате, по данным отчета начальника оперативного отдела штаба 17-й немецкой армии, на 5 марта 1944 года в подчинении фюрера СС и полиции «Таврии» осталось всего пять татарских батальонов “Schuma”: 147, 154, 150, 149 и 148-й. Причем, только три последних из них имели полный состав. В двух первых не было и половины персонала (в скобках заметим, что Кемалову, скорее всего, частично удался план перехода: его 147-й батальон указан наполовину пустым)[114].

Эти оставшиеся батальоны, а равно и другие подразделения полиции, в которых, по оценкам советского руководства, служили «настоящие добровольцы, бывшие недовольные советской властью элементы», продолжали воевать против партизан: кто-то более, кто-то менее рьяно. В апреле-мае 1944 года все они принимали участие в боях против освобождавших Крым частей Красной армии. Например, по воспоминаниям комиссара 5-го отряда Восточного соединения крымских партизан И.И. Купреева, добровольцы из бахчисарайского батальона «Schuma» очень упорно сражались за город. А после окончания боев многие татары прятали у себя в домах уцелевших немцев[115].

***

Разгром крымской группировки Вермахта советскими войсками не был концом татарских добровольческих частей. Известно, что в ходе сражения за полуостров немцы смогли эвакуировать более 2500 человек из персонала «вспомогательной полиции порядка». К концу мая все они были сосредоточены в Румынии, где и ожидали решения своей дальнейшей судьбы. Ждать им пришлось недолго. Уже в начале июня 1944 года было принято решение о дальнейшем использовании этих добровольцев. Таким образом, начался четвертый, заключительный этап истории крымско-татарских формирований в составе германских вооруженных сил.

В первой половине июня 1944 года начальник Главного оперативного управления СС, ведавшего организацией и использованием воинских частей и соединений этой организации, СС-обергруппенфюрер Ханс Юттнер вызвал к себе начальника полиции порядка округа «Черное море» СС-бригадефюрера Хитшлера. В ходе беседы Юттнер сказал ему, что отныне «все иностранные добровольцы поступают в распоряжение рейхсфюрера СС». Этот приказ касался и татарского полицейского персонала, который на этот момент был сосредоточен в Румынии. По словам СС-обергруппенфюрера, Гиммлер планировал создать из крымских татар горно-егерский полк, который должен был стать частью войск СС[116].

16 июня 1944 года Юттнер был принят рейхсфюрером СС, и доложил ему о результатах состоявшейся беседы. Одновременно им был представлен план, по которому должно было происходить развертывание татарского полка. Во-первых, сначала планировалось создать только один батальон и посмотреть, что из этой затеи получится. Во-вторых, как и во многих других иностранных добровольческих формированиях войск СС, в этом полку должны были служить не только крымские татары. Гиммлер приказал укрепить его 200 офицерами и унтер-офицерами немецкой полиции. В-третьих, организацию полка было решено проводить в Германии, на полигоне «Мурлагер», где располагалась учебная база одного из эсэсовских горно-егерских батальонов. Впоследствии, персонал этого батальона также должен был влиться в состав полка[117].

Принимая решение о создании части полкового типа, руководство СС исходило из того, что сможет набрать татарских добровольцев не больше, чем для укомплектования двух полноценных батальонов. Однако, как показала дальнейшая проверка эвакуированного персонала, этих добровольцев оказалось гораздо больше, и из них можно было сформировать не два, а три таких батальона. В результате, Юттнер пришел к выводу, что лучше сформировать не полк, а маленькую бригаду. Гиммлер согласился с ним, и 8 июля 1944 года подписал приказ, согласно которому уже созданный батальон и все новоприбывшие добровольцы развертывались в Татарскую горно-егерскую бригаду войск СС – Waffen-Gebirgs-Brigade-SS (tatarischeNr. 1). Этот же приказ определял и дальнейшую судьбу будущего нового соединения. Во-первых, бригада переводилась из Германии в Венгрию, где ее и должны были сформировать и подготовить. Параллельно с процессом подготовки, персонал соединения должен был привлекаться к несению гарнизонной и охранной службы. Во-вторых, командиром бригады назначался СС-оберштурмбаннфюрер (в ноябре 1944 г. произведен в СС-штандартенфюреры) Вильгельм Фортенбахер. В-третьих, в составе бригады планировалось создать штаб и два горно-егерских батальона по четыре роты в каждом. Наконец, в-четвертых, помимо татарского полицейского персонала, в состав будущей бригады планировалось включить еще некоторое количество крымско-татарских «хиви», а также значительно увеличить процент немецкого кадрового персонала – до 1097 человек[118].

Численность личного состава соединения (без немцев) планировалось довести до 3434 человек. Однако, на 20 сентября 1944 года удалось собрать только 2421 из них. Главной причиной такого недокомплекта было то, что командование Вермахта отказалось передавать в войска СС своих «добровольных помощников». В свою очередь, начальник полиции порядка «Черное море» также, несмотря на первоначальное согласие, тянул с переводом вверенных ему добровольцев. К тому же, значительное количество уже присланных крымско-татарских полицейских были признаны негодными к службе в боевых частях. В целом же (по рангам) этот недокомплект татарских добровольцев выглядел следующим образом[119]:

Ранги личного состава	Офицеры	Унтер-офицеры	Рядовые	«Хиви»	Всего
Запланированная численность	67	440	2927	614	3434
Реальная численность	11	191	2219	0	2421

Недокомплект личного состава был не единственной проблемой нового соединения. Более того, почти сразу же и процесс организации бригады и ее подготовка зашли в тупик. Нельзя сказать, что вина за это лежит на ком-то одном: и руководство СС и уполномоченный германский генерал в Венгрии, в чьем ведении находилось формирование бригады, делят ее поровну. Известно, что СС-оберштурмбаннфюрер Фортенбахер воспринял свое новое назначение в качестве наказания. Вследствие этого, он откровенно пренебрегал своими командирскими обязанностями. Разумеется, такая ситуация не лучшим образом сказывалась на уровне подготовки татарских добровольцев и их боевом духе. Еще одной причиной проблем с организацией было то, что бригада не считалась «высокоприоритетным соединением германских вооруженных сил». Поэтому, оружие и амуниция со складов Вермахта поступали в нее крайне медленно[120].

Согласно документам Главного оперативного управления СС, окончание подготовки бригады планировалось на 11 октября 1944 года. Именно на этот день был подготовлен черновик приказа Юттнера, в котором он распоряжался присвоить соединению 8-й номер и отправить его на фронт. Но ни в этот день, ни в ноябре, ни даже в декабре бригада, вследствие указанных причин, так и не была окончательно организована. Поэтому 15 декабря 1944 года ее решили попросту расформировать, а весь крымско-татарский персонал передать на пополнение Восточно-тюркского соединения войск СС – еще одного добровольческого формирования, созданного из советских мусульман. Наконец, 31 декабря последовал соответствующий приказ, в котором Юттнер распоряжался сделать следующее:

1. Вследствие распоряжения от 15 декабря 1944 года Восточно-тюркское соединение войск СС реорганизовывается и получает следующую структуру:

a) штаб Восточно-тюркского соединения;

b) штабы боевых групп «Идель-Урал», «Туркестан», «Крым»;

c) боевые части согласно пункту «b» формируются как батальоны.

2. В качестве персонала для указанных боевых частей используются части, сформированные ранее:

a) штабы для трех боевых групп (сокращенные полковые штабы) формируются в Восточно-тюркском соединении, а их состав утверждается Главным оперативным управлением СС;

b) каждая боевая группа должна состоять из: двух пехотных батальонов, пяти пехотных рот в каждом батальоне; о формировании других частей будет сообщено дополнительным приказом Главного оперативного управления СС.

3. Формирование должно происходить в районе города Миява (Словакия).

4. Ответственным за формирование боевых частей является командир соединения.

5. Восточно-мусульманский полк СС входит в состав Восточно-тюркского соединения и на основании этого считается распущенным.

6. Весь азербайджанский персонал выводится из состава Восточно-тюркского соединения войск СС и передается в распоряжение Кавказского соединения войск СС[121].

1 января 1945 года началась передача крымско-татарского персонала в Восточно-тюркское соединение войск СС, которая растянулась на два месяца. В результате, боевая группа «Крым» (WaffengruppeKrim) была создана окончательно только 5 марта. На этот период в ее составе имелись штаб, два пехотных батальона по четыре роты в каждом, и две отдельные артиллерийские роты (противотанковых и легких пехотных орудий). Кроме того, при штабе группы и при штабах каждого из двух батальонов имелось по одной комендантской роте. Следует сказать, что структура этой боевой группы заметно отличалась от структуры двух других групп. Во-первых, в каждом из ее батальонов было только по четыре роты, тогда как, согласно вышеприведенному приказу, их должно было быть по пять. Во-вторых, ни боевая группа «Туркестан», ни «Идель-Урал» не имели в своем составе артиллерийские роты. В боевой же группе «Крым», как мы убедились, их было сразу две. Причем, подчинялись они не командованию батальонов, а напрямую штабу боевой группы[122].

Председатель Крымско-татарского национального центра Эдиге Кырымал с гордостью писал в своей книге, что на командных должностях боевой группы находился исключительно «татарский офицерский корпус». Действительно, все высшие посты в ней занимали теперь только крымские татары (все данные приведены по состоянию на 1 марта 1945 г.):

Командная должность	Фамилия, Имя	Воинское звание	Дата присвоения воинского звания
Командир боевой группы	Карабаш, Абдулла	Ваффен-гауптштурмфюрер	14.12.1944 г.
Командир 1-го батальона	Каттеев, Гази	Ваффен-гауптштурмфюрер	25.01.1945 г.
Командир 2-го батальона	Арабский, Секирья	Ваффен-гауптштурмфюрер	04.01.1945 г.
Командиры пехотных и артиллерийских рот боевой группы	Губайдулин, Абдулгази	Ваффен-унтерштурмфюрер	09.12.1944 г.
	Шамсутдинов, Салих	Ваффен-унтерштурмфюрер	16.01.1945 г.
	Басыров, Габдрахман	Ваффен-унтерштурмфюрер	05.01.1945 г.
	Шайхутдинов, Ахмат	Ваффен-унтерштурмфюрер	16.01.1945 г.
	Галин, Ахмат	Ваффен-унтерштурмфюрер	16.01.1945 г.
	Ортайлы, Кемал	Ваффен-оберштурмфюрер	14.12.1944 г.
	Адамович, Секир	Ваффен-унтерштурмфюрер	04.01.1945 г.
	Амитов, Чингис	Ваффен-унтерштурмфюрер	14.12.1944 г.
	Нуретдинов, Ахмат	Ваффен-оберштурмфюрер	16.01.1945 г.
	Ерфанов, Энвер	Ваффен-унтерштурмфюрер	16.01.1945 г.

Кроме того, при штабе боевой группы «Крым» находился специальный офицер для особых поручений – Ваффен-оберштурмфюрер Искандер Даирский. В его обязанности входило осуществление связи персонала боевой группы со штабом Восточно-тюркского соединения, с командованием СС, а также, что особенно важно, с Крымско-татарским национальным центром[123].

Какова же судьба боевой группы «Крым»? Существует мнение, что в апреле 1945 года Восточно-тюркское соединение войск СС было переведено в Австрию. Однако есть все основания предполагать и наличие другого приказа – о передислокации соединения в Италию. Как бы то ни было, ни тот, ни другой приказ не дошли по назначению. Следы же самого соединения, по образному выражению немецкого историка Карла Клитманна «затерялись в вихре последних месяцев войны»[124].

Четвертый период истории татарских добровольческих формирований являлся относительно долгим – вторым по продолжительности из всех периодов. Однако это был тот случай, когда фактор времени не сыграл никакой роли: одновременно он был и самым малоинтересным с точки зрения изучения истории крымско-татарского коллаборационизма. Не был этот период и таким насыщенным, как три предыдущих, хотя и имел свои отличительные особенности. Что о них можно сказать? Во-первых, и это сразу же бросается в глаза, вся инициатива по созданию и использованию крымско-татарских формирований переходит от Вермахта и полиции к СС. Здесь следует отметить, что это был общий процесс, так как на заключительном этапе войны практически все иностранные добровольцы, так или иначе, были подчинены Гиммлеру, как новому командующему Армией резерва. Во-вторых, у Главного оперативного управления СС были грандиозные планы по использованию крымских татар и всех советских мусульман вообще. Тем не менее, на деле все оказалось намного сложнее и запутаннее: Вермахт, СС и полиция начали ставить друг другу палки в колеса, что, в конечном итоге, и привело к расформированию крымско-татарской бригады. Создание Восточно-тюркского соединения было попыткой хоть как-то спасти ситуацию. Однако время было упущено, и, в принципе, неплохо подготовленный и обстрелянный персонал, так и не был использован в боевых действиях. Наконец, в-третьих, и что наиболее значительно в этом периоде, крымско-татарским политическим организациям разрешили вмешиваться во внутреннюю жизнь добровольческих частей. Это сразу же привело к тому, что на командных должностях в боевой группе «Крым» оказались исключительно крымские татары. К слову, в двух остальных группах было также, а немцы занимали только пост командира соединения и все штабные должности в нем. Еще одним важным политическим достижением Кырымал и его команда считали то, что Восточно-тюркское соединение являлось как бы прообразом того пресловутого «тюркского единства», о котором они так много говорили и писали в конце войны[125].

9 мая 1945 года военно-политическое руководство нацистской Германии подписало акт о безоговорочной капитуляции, согласно одному из пунктов которой ее вооруженные силы должны были сразу же сложить оружие. Это касалось и тех иностранных добровольческих формирований, которые все еще продолжали находиться в рядах Вермахта, войск СС или полиции. Таким образом, день германской капитуляции – это, одновременно, и последний день истории крымско-татарских добровольческих формирований. Общее же представление динамики их численности по периодам дает приведенная ниже таблица:

Тип добровольческого формирования	Численность (средняя)	Период, на который указана численность
«Неорганизованная» самооборона или «милиция»	4000-5000 человек	ноябрь/декабрь 1941 – лето 1942 г.
«Организованная» самооборона	около 2000 человек	январь 1942 – май/июнь 1944 г.
«Добровольные помощники» или «хиви» в составе частей Вермахта	около 9000 человек	декабрь 1941/январь 1942 – май 1945 г.
«Вспомогательная полиция порядка» индивидуальной службы	около 4000 человек	лето 1942 – май/июнь 1944 г
Батальоны «вспомогательной полиции порядка»	около 3000 человек	лето 1942 – май/июнь 1944 г.
Татарская горно-егерская бригада войск СС	2421 человек	июль-декабрь 1944 г.
Боевая группа «Крым» Восточно-тюркского соединения войск СС	около 2500 человек	декабрь 1944 – май 1945 г.
Итого:	15 000 – 20 000 человек	ноябрь 1941 – май 1945 г.

Современный крымско-татарский историк Гульнара Бекирова пишет, что ей «тяжело согласиться с теми авторами, чьи подходы к изучению такой трудной и болезненной проблеме коллаборационизма в годы… войны сводятся к непредвзятому подсчету количества воинских формирований представителей тех или иных национальностей, которые служили “на другой стороне”». «На наш взгляд, - пишет далее она, - это совсем не тот случай, когда статистическая точность может служить критерием исторической истины»[126]. Что ж, ее можно понять. Действительно, тяжело принять тот факт, что подавляющее большинство мужчин твоего народа оказалось в рядах оккупационной армии. Можно согласиться и с тем, что цифра в 15-20 тыс., хоть и является внушительной, тем не менее, мало, что объясняет, взятая сама по себе. Как известно, все познается в сравнении. Поэтому и мы, чтобы не быть голословными, приведем здесь несколько других цифр:

· на начало боевых действий за Крым (осень 1941 г.) в рядах Красной армии проходило службу около 20 тыс. крымских татар. При этом, только пятая часть из них находилась вне полуострова. Остальные не покидали его пределы, будучи сосредоточены в частях, предназначенных для обороны Крыма. Например, в 51-й армии, где крымских татар было около 10 тыс. В ходе осенних боев 1941 года эта армия была разбита – только пленными и пропавшими без вести она потеряла более трети личного состава. Незначительной части удалось спастись и переправиться на Таманский полуостров;

· за период с 1941 по 1944 года в партизанских отрядах Крыма сражалось 1130 татар (общее же количество партизан за этот период – 12 тыс. человек). Из них погибло 96, пропало без вести 103 и дезертировало 177;

· в подпольных организациях на территории полуострова за период с 1941 по 1944 год было менее 100 татар. Всего же крымских подпольщиков за указанный период было около 2500 человек[127];

· общее количество крымско-татарских добровольцев в германских вооруженных силах составляло 7-9% от численности этого народа. Для сравнения, процент русского населения Крыма, пошедшего в коллаборационистские части, был на порядок ниже – около 0,4%. И это, если учесть, что русских на полуострове было почти в два раза больше – 558 481 человек[128].

Начальник разведывательного управления германского Генштаба сухопутных войск генерал пехоты Курт фон Типпельскирх писал, что «существует постоянное соотношение между численностью населения и количеством соединений, которые могут быть из него сформированы»[129]. Его же непосредственный начальник генерал-полковник Франц Гальдер определял это соотношение следующим образом. Так, 8 августа 1941 года он записал в своем дневнике: «Исходя из имеющегося опыта… на каждый миллион жителей можно сформировать две дивизии…»[130].

Поэтому, в результате и получается, что, при штатной численности немецкой пехотной дивизии в 16 тыс. человек (на начало советско-германской войны), оккупанты к 1944 году «учли» практически все мобилизационные ресурсы крымско-татарского населения. Как говориться, комментарии излишни. Более того, из нижеприведенной таблицы следует, что крымско-татарские добровольцы составляли значительный процент немецкой оккупационной группировки на полуострове (данные приводятся по периодам существования татарских добровольческих формирований):

Период	Немцы и их союзники (румыны и словаки)	Крымско-татарские коллаборационистские формирования	% от общего количества немецкой оккупационной группировки
Ноябрь 1941 – январь 1942 г.	около 200 000	4000-5000	2-3%
Январь 1942 – лето 1942 г.	около 200 000	около 20 000	10%
Лето 1942 – апрель/май 1944 г.	около 228 000	15 000-16 000	6-7%

Из таблицы видно, что количество крымско-татарских добровольцев неуклонно возрастало, тогда, как численность немецкой оккупационной группировки оставалась почти неизменной.

***

На момент капитуляции Германии в ее вооруженных сила проходило службу около 3500 крымских татар. Большинство из них находилось в рядах боевой группы «Крым», еще некоторое количество – в частях Вермахта, где они имели статус «добровольных помощников». После войны участь их была незавидна: по Ялтинскому соглашению между западными союзниками и СССР (февраль 1945 г.) все они подлежали принудительному возвращению на родину. С большинством из них так и произошло. Летом 1945 года почти все крымско-татарские добровольцы были выданы Сталину, и только незначительной части из них удалось спастись. Благодаря вмешательству Турции их оставили в Европе. Позднее, многие из них переселились в эту страну.

Судьба выданных добровольцев была, естественно, печальна и в тех условиях вполне закономерна. Однако испытания гораздо большей степени тяжести выпали на долю крымских татар, которые остались в Крыму после его освобождения Красной армией. Всем им, независимо от пола, возраста и даже заслуг перед советской властью, предстояло понести наказание за тех своих соотечественников, кто принял сторону нацистской Германии.

Как известно, депортация крымских татар началась 18 мая 1944 года и продолжалась три дня. Всего за указанный период из Крыма было выселено 191 044 представителя этого народа. Большую часть из них расселили на территории Узбекской ССР, меньшую – в других республиках Средней Азии и в России[131]. Таков, в целом, был печальный итог сотрудничества крымско-татарского народа с нацистской Германией.

Олег Валентинович Романько

Доктор исторических наук

---

 

Немецкий унтер-офицер во главе крымско-татарского подразделения

---

 

Нарукавная лента для личного состава Восточно-тюркского соединения войск СС

---

  Карта дислокации крымско-татарских батальонов “Schuma”. Крым. Весна, 1943 г.

---

Правая петлица для личного состава Восточно-тюркского соединения войск СС

---

Крымско-татарские добровольцы на обложке популярного немецкого журнала «Сигнал»

---

Проект нарукавного щитка для личного состава Крымско-татарского легиона

---

Нарукавная повязка для «добровольных помощников» («хиви»)

---

Нарукавный знак различия для офицерского состава частей “Schuma”. 1943-1945 гг.

---

 

Личный состав Восточно-тюркского соединения войск СС готовиться к молитве. 1944 г.

---

Личный состав одного из отрядов крымско-татарской самообороны. Крым. Зима, 1941-1942 гг.

---

Боец одной из частей крымско-татарской “Schuma”. Крым. Лето, 1942 г.

---

 

Крымско-татарские «добровольные помощники». Крым. Осень, 1942 г.

---

 

Крымско-татарские «добровольные помощники» в румынской униформе. Крым. 1943 г.

---

 

Личный состав крымско-татарского батальона “Schuma”. Крым. Осень, 1942 г.

---

Крымско-татарский доброволец. Южный берег Крыма. 1942 г.

---

Крымско-татарские полицейские переходят на сторону партизан. Крым, 1944 г.

---

[1] Диксон Ч., Гейльбрунн О. Коммунистические партизанские действия. – М., 1957. – С. 172-174.

[2] Манштейн Э. фон. Утраченные победы. – М. – СПб., 1999. – С. 262.

[3] Государственный архив Автономной Республики Крым, Симферополь, Украина (далее – ГААРК), ф. П-156, оп. 1, д. 56, л. 19-20.

[4] Там же, ф. П-151, оп. 1, д. 26, л. 57, 64; ф. П-156, оп. 1, д. 41, л. 77.

[5] Германские документы о борьбе с крымскими партизанами в 1941-1942 гг. // Москва – Крым. Историко-публицистический альманах. – М., 2000. – Вып. 1. – С. 281-283.

[6] ГААРК, ф. П-151, оп. 1, д. 26, л. 57.

[7] Кримські татари: шлях до повернення. Кримськотатарський національний рух (друга половина 1940-х – початок 1990-х років) очима радянських спецслужб. Збірник документів та матеріалів: У 2 ч. – Київ, 2004. – С. 266-267.

[8] Bundesarchiv-Militärarchiv, Freiburg, Deutschland (далее – BA-MA), RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 5: AOK 11, RH 20-11/433, bl. 5-6, 51a-51b, 77a-77b, 97a-97b, 116a-116b, 152a-152c.

[9] ГААРК, ф. П-151, оп. 1, д. 391, л. 88-89.

[10] BA-MA, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 5: AOK 11, RH 20-11/433, bl. 14.

[11] Ibid, bl. 15.

[12] Ibid, bl. 15-18.

[13] ГААРК, ф. П-156, оп. 1, д. 41, л. 4.

[14] ГААРК, ф. П-151, оп. 1, д. 26, л. 57; ф. П-156, оп. 1, д. 41, л. 4-5об.

[15] Privatarchiv des Joachim Hoffmann, Ebringen, Deutschland (далее – PAJH), PAJH, Armeeoberkommando 11, O.Qu/Qu.2, Br.B.Nr.267/42 geh., A.H.Qu., 29.3.1942, Betr.: Kriegsgefangene Krim-Tataren, s. 1.

[16] Militärgeschichtlichen Forschungsamt der Bundeswehr, Potsdam, Deutschland (далее – MGFA), Sonderführer Siefers an OKH/GenQu/KrVerw. Aufstellung von Tataren- und Kaukasierformation im Bereich des A.O.K. 11. – 20.3.1942.

[17] BA-MA, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 5: AOK 11, RH 20-11/433, bl. 20-24.

[18] PAJH, KTB Armeeoberkommando 11, Ia, Eintr. Vom 4.1.1942.

[19] ГААРК, ф. П-156, оп. 1, д. 41, л. 18.

[20] BA-MA, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 5: AOK 11, RH 20-11/433, bl. 14.

[21] Hoffmann J. Die Ostlegionen 1941-43. Turkotataren, Kaukasier und Wolgafinnen im deutschen Heer. – Freiburg, 1976. – S. 44.

[22] MGFA, Sonderführer Siefers an OKH/GenQu/KrVerw. Aufstellung von Tataren- und Kaukasierformation im Bereich des A.O.K. 11. – 20.3.1942.

[23] Дробязко С.И. Восточные добровольцы в вермахте, полиции и СС. – М., 2000. – С. 6, 28.

[24] PAJH, Befehlshaber Krim (Gen. Kdo. XXXXII. A.K.), Abt. Ic, H.Qu., den 6.11.1942, s. 11-12.

[25] Ibid, s. 12.

[26] Ibid, s. 11.

[27] Waffen-SS und Ordnungspolizei im Kriegseinzatz 1939-1945 / Bearb. v. G. Tessin und N. Kannapin. – Osnabrück, 2000. – P. 646.

[28] PAJH, Befehlshaber Krim (Gen. Kdo. XXXXII. A.K.), Abt. Ic, H.Qu., den 6.11.1942, s. 13.

[29] Дробязко С.И. Восточные добровольцы в вермахте, полиции и СС… – С. 4, 28. У частей вспомогательной пожарной полиции цвет знаков различия был красным.

[30] PAJH, Befehlshaber Krim (Gen. Kdo. XXXXII. A.K.), Abt. Ic, H.Qu., den 6.11.1942, s. 12.

[31] Дробязко С.И. Восточные легионы и казачьи части в вермахте. – М., 1999. – С. 32.

[32] MGFA, Sonderführer Siefers an OKH/GenQu/KrVerw. Aufstellung von Tataren- und Kaukasierformation im Bereich des A.O.K. 11. – 20.3.1942.

[33] PAJH, An OKH/GenStdH/Gen.d.Osttruppen / OKH/GenStdH/Org.Abt. (II), 3.3.1943, s. 14.

[34] Ibid, s. 14.

[35] Бажан О., Дерейко І. Українські допоміжні військові формування збройних сил Німеччини на території рейхскомісаріату “Україна” // Історичний журнал. – 2005. - №4. – С. 22.

[36] PAJH, An OKH/GenStdH/Gen.d.Osttruppen / OKH/GenStdH/Org.Abt. (II), 3.3.1943, s. 14-15.

[37] Waffen-SS und Ordnungspolizei im Kriegseinzatz 1939-1945… - P. 646.

[38] MGFA, Sonderführer Siefers an OKH/GenQu/KrVerw. Aufstellung von Tataren- und Kaukasierformation im Bereich des A.O.K. 11. – 20.3.1942.

[39] Ibid.

[40] Ibid.

[41] «Идет бешеная националистическая пропаганда» // Источник. – Москва, 1995. - №2. – С. 120-122.

[42] Azat Kirim. – 1943. - №7.

[43] ГААРК, ф. П-156, оп. 1, д. 26, л. 25.

[44] Там же, ф. П-151, оп. 1, д. 388, л. 7-8.

[45] Там же, ф. П-151, оп. 1, д. 388, л. 13-29, 30; ф. П-156, оп. 1, д. 41, л. 43.

[46] Там же, ф. П-156, оп. 1, д. 41, л. 6.

[47] Там же, ф. П-151, оп. 1, д. 388, л. 47-48; Червонная С.М. Татарский Крым в пламени второй мировой войны // Голос Крыма. – Симферополь, 2000. - №25. – С. 6.

[48] Azat Kirim. – 1943. - №11.

[49] Голос Крыма. – 1942. - №100. – С. 4.

[50] Кырымал Э. Положение мусульманской религии в Крыму // Вестник Института по изучению истории и культуры СССР. – Мюнхен, 1955. - №2(15). – С. 67.

[51] Там же. – С. 67.

[52] BA-MA, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 5: AOK 11, RH 20-11/433, bl. 17, 18.

[53] ГААРК, ф. П-151, оп. 1, д. 388, л. 25-26.

[54] Там же, ф. П-156, оп. 1, д. 24, л. 31.

[55] Там же, ф. П-156, оп. 1, д. 38, л. 84об.-85.

[56] Там же, ф. Р-1458, оп. 2, д. 4, л. 19.

[57] Смотри, например: ГААРК, ф. Р-1326, оп. 1, д. 12, л. 287, 584.

[58] Azat Kirim. – 1943. - №65(161).

[59] Azat Kirim. – 1943. - №15(111).

[60] Azat Kirim. – 1943. - №34(130).

[61] Azat Kirim. – 1943. - №5(101).

[62] ГААРК, ф. П-156, оп. 1, д. 56, л. 19.

[63] Там же, ф. П-151, оп. 1, д. 35, л. 23.

[64] BA-MA, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 5: AOK 11, RH 20-11/433, bl. 25.

[65] Ibid, bl. 25.

[66] ГААРК, ф. П-151, оп. 1, д. 26, л. 58.

[67] На оккупированных территориях // Коммерсантъ ВЛАСТЬ. – Москва, 2001. - №29. – С. 53-54.

[68] ГААРК, ф. П-849, оп. 1, д. 198, л. 36.

[69] BA-MA, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 5: AOK 11, RH 20-11/433, bl. 30.

[70] Waffen-SS und Ordnungspolizei im Kriegseinzatz 1939-1945… - P. 646.

[71] PAJH, Befehlshaber Krim (Gen. Kdo. XXXXII. A.K.), Abt. Ic, H.Qu., den 6.11.1942, s. 13.

[72] Панкратов П.А. «Мрак и туман» // Военно-исторический журнал. – 1998. - №3. – С. 14.

[73] PAJH, Befehlshaber Krim (Gen. Kdo. XXXXII. A.K.), Abt. Ic, H.Qu., den 6.11.1942, s. 13.

[74] Штаб по борьбе с партизанами (оригинальное немецкое название «Штаб по борьбе с бандитизмом» – “Stab für Bandenbekämpfung”). Специальный оперативный орган, созданный приказом генерал-оберста Эриха фон Манштейна от 29.11.1941 г. Цель: обеспечение «единообразия методов получения сведений о действиях партизан (на территории Крыма) и содействие частям и соединениям Вермахта в выполнении возложенных на них задач». То есть, штаб должен был являться планирующим и координирующим органом для борьбы с партизанским движением. Начальником штаба был назначен майор Штефанус, служивший до этого в оперативном отделе штаба 11-й армии. Помимо Штефануса, в составе этого органа имелось еще два сотрудника: заместитель начальника штаба и офицер-связист, который отвечал за все телефонные переговоры и переписку. Располагался штаб в Симферополе. До сентября 1942 г. Штефанус подчинялся начальнику штаба 11-й армии (формально, в действительности же – непосредственно фон Манштейну). После создания же на территории Крыма нормальной полицейской администрации, Штефанус был переподчинен фюреру СС и полиции «Таврия» (Диксон Ч., Гейльбрунн О. Указ. соч. – С. 154-157).

[75] ГААРК, ф. П-151, оп. 1, д. 391, л. 113об.-115об.

[76] Там же, ф. П-151, оп. 1, д. 26, л. 64.

[77] Там же, д. 41, л. 22.

[78] Широкорад А.Б. Битва за Крым: роман-хроника. – М., 2005. – С. 410.

[79] Там же. – С. 410-411.

[80] Кондранов И.П. Крым. 1941-1945. Хроника. – Симферополь, 2000. – С. 102.

[81] Кримські татари… - Ч. 1. – С. 371-372.

[82] Кондранов И.П. Указ. соч. – С. 88-89.

[83] 23 марта 1942 г. коушская рота самообороны уничтожила еще один населенный пункт Крыма. На этот раз это была греческая деревня Лаки (Бахчисарайский район). За то, что жители деревни поддерживали партизан, каратели полностью сожгли ее и расстреляли более 50 человек (главным образом, мужчин). Тех, кто остался в живых, в основном женщин и детей, под конвоем крымско-татарских добровольцев отправили пешком через Бахчисарай в лагерь в селе Октябрьское.

[84] Dallin A. German rule in Russia: A Study of occupation policies. – London, 1957. – P. 261.

[85] BA-MA, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 5: AOK 11, RH 20-11/433, bl. 31-32.

[86] ГААРК, ф. П-156, оп. 1, д. 31, л. 62; д. 38, л. 87об.

[87] Там же, д. 158, л. 7.

[88] Голос Крыма. – 1942. - №42. – С. 2.

[89] MGFA, Sonderführer Siefers an OKH/GenQu/KrVerw. Aufstellung von Tataren- und Kaukasierformation im Bereich des A.O.K. 11. – 20.3.1942.

[90] BA-MA, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 5: AOK 11, RH 20-11/433, bl. 30.

[91] Германские документы о борьбе с крымскими партизанами… - С. 295.

[92] Цит. по: Newland S. Cossacks in the German Army 1941-1945. – London, 1991. – P. 58-59.

[93] BA-MA, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 5: AOK 11, RH 20-11/433, bl. 30-31.

[94] Ibid, RH 24. Armeekorps. Bd. 8: Generalkommando 29 bis Generalkommando 34, RH 24-30/117, XXX. AK, Ic, 10.2.1942 und Ic, 2.2.1942.

[95] Ibid, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 5: AOK 11, RH 20-11/433, bl. 30.

[96] Kirimal E. Der nationale Kampf der Krimtürken mit besonderer Berücksichtung der Jahre 1917-1918. – Emsdetten, 1952. – S. 316.

[97] Цит. по: Национальная политика России: история и современность. – М., 1997. – С. 319.

[98] BA-MA, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 5: AOK 11, RH 20-11/433, bl. 17.

[99] Ibid, bl. 26.

[100] Ibid, bl. 26-28.

[101] Ibid, bl. 28-29.

[102] Бонвеч Б. За кулисами «рельсовой войны». Советские партизаны в 1941-1944 гг. // Родина. – Москва, 2003. - №7. – С. 74.

[103] Кондранов И.П. Указ. соч. – С. 80-81.

[104] Крым в период Великой Отечественной войны 1941-1945. – Симферополь, 1973. – С. 210.

[105] Ефимов А. Некоторые аспекты германской оккупационной политики в отношении крымских татар в 1941 – 1944 гг. // Профи. – Москва, 1999. - №6-7. – С. 19.

[106] Цит. по: Крым в период Великой Отечественной войны 1941-1945… - С. 218.

[107] Кримські татари… - Ч. 2. - С. 265-266.

[108] ГААРК, ф. Р – 652, оп. 24, д. 9, л. 12-16.

[109] Кондранов И.П. Указ. соч. – С. 98.

[110] Там же. – С. 110. Разумеется, такое количество крымских татар среди партизан в этот период не означает, что все остальные служили в добровольческих формированиях. Известно, что многие из них участвовали в крымском подполье. Так, в сентябре 1942 г. присланный из Ялтинского партизанского отряда коммунист А.С. Дагджи (кличка «дядя Володя») создал в Симферополе подпольно-патриотическую организацию, объединившую около 80 человек. 2/3 ее состава были татары, в том числе мать и сестра руководителя организации. Остальные – люди других национальностей. Подпольщики занимались распространением газет и листовок, приносимых от партизан из леса, организовывали побеги военнопленных из концлагеря, проводили диверсии экономического характера. В июне 1943 г. из-за плохой конспирации организация была раскрыта. Большинство ее членов (в том числе и руководитель) были схвачены и казнены.

[111] ГААРК, ф. Р – 652, оп. 24, д. 9, л. 37. Крым в великой Отечественной войне… - С. 160; Кондранов И.П. Указ. соч. – С. 129.

[112] Вергасов И.З. Крымские тетради. Роман-хроника. – М., 1978. – С. 433-436.

[113] ГААРК, ф. П – 151, оп. 1, д. 505, л. 210-в.

[114] BA-MA, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 7: AOK 16 bis AOK 17, RH 20-17/257, bl. 180.

[115] ГААРК, ф. П-156, оп. 1, д. 57, л. 31об.-32.

[116] Klietmann K. G. Die Waffen-SS. Eine Dokumentation. – Osnabrück, 1965. – S. 379.

[117] Ibid. – S. 379.

[118] Tessin G. Verbände und Truppen der deutschen Wehrmacht und Waffen-SS im Zweiten Weltkrieg 1939-1945…– Frankfurt am Main, 1965. – Bd.2. – S. 76.

[119] Klietmann K.G. Op. cit. – S. 513.

[120] Munoz A.J. Forgotten Legions: Obscure Combat Formations of the Waffen-SS. – New York, 1991. – P. 174.

[121] US National Archives (Washington, USA), microcopy T-354, roll 161, frames 3806724 through 3807091.

[122] Munoz A.J. Forgotten Legions… - P. 174.

[123] Munoz A.J. Last Levy: SS Officer Roster, March 1^st, 1945. – New York, 2001. – P. 91-92.

[124] Klietmann K.G. Op. cit. – S. 382.

[125] Kirimal E. Op. cit. – S. 318.

[126] Бекирова Г.Т. Крымские татары. 1941-1991 (Опыт политической истории). – Симферополь, 2008. – С. 73-74.

[127] Крым в Великой Отечественной войне… - С. 160-162.

[128] Романько О.В. Крым, 1941-1944 гг. Оккупация и коллаборационизм. – Симферополь, 2004. – С. 121.

[129] Типпельскирх, К. фон. История второй мировой войны. – СПб.-М., 1999. – С. 238.

[130] Гальдер Ф. Военный дневник. 1939-1942: В 3 т. – М., 1970. – Т.3. – Кн.1. – С. 256.

[131] Кримські татари… - Ч. 1. - С. 71.