В МАЕ 1812 года, незадолго до вторжения Наполеона в Россию, подполковник немецкой армии, офицер Прусского генерального штаба Карл Филипп Готтлиб фон Клаузевиц (1780–1831) перешёл на службу в русскую армию. Что побудило выпускника престижного Берлинского всеобщего военного училища, бывшего адъютанта принца Августа  Прусского, участника войны с Францией в 1806–1807 годах, покинуть родину?

В то время в прусской армии образовалась группа патриотически настроенных генералов и офицеров, которые выступали против союза с наполеоновской Францией. В их числе был и Карл Клаузевиц. В некотором смысле он представлял собой одного из идеологов этого национального движения, был соавтором его программы под названием «Три символа веры». Клаузевиц в ней обосновывал идею, что освобождение Германии от наполеоновского насилия станет возможным только в союзе с Россией. Эти слова оказались пророческими. В 1826 году прусский фельдмаршал Гнейзенау признавал: «Если бы не великодушие и героизм русского народа, то Германия до сих пор была бы под наполеоновской пятой».

Клаузевиц прошёл Отечественную войну 1812 года буквально с первого дня до последнего. Он вернулся в прусскую армию в апреле 1814 года, после вступления Германии в войну против Наполеона на стороне союзных держав.
По прибытии в Россию Клаузевиц приехал в Вильно (Вильнюс), где находилась главная квартира русского императора Александра I, и был рекомендован царю как «лучший знаток военного искусства и автор превосходного руководства для генералов».
Клаузевица определили в адъютанты генерала Карла Пфуля, в то время главного советника Александра I.
НАЧАЛО деятельности в России для Клаузевица было связано с проблемой Дрисского укреплённого лагеря.
Перед началом войны генерал Пфуль предложил царю план военных действий против Наполеона. По этому плану у г. Дрисса (ныне Верхнедвинск) была построена укреплённая позиция. По замыслу Пфуля, одобренного императором, первая Западная армия Барклая-де-Толли должна была закрепиться в этом лагере, задержать основные силы французской армии и нанести ей серьёзный урон.
Относительно плана Пфуля были разногласия: Клаузевицу поручили проверить укреплённый лагерь. Тщательно изучив его местоположение и оборонительные сооружения, Клаузевиц установил, что предложенная позиция не позволяет оказать серьёзное сопротивление французской армии. Он считал, что если бы русские не оставили эту позицию, то непременно подверглись бы нападению с тыла и были бы  загнаны в полукруг собственных полевых укреплений.
Своё мнение Клаузевиц доложил царю лично. На военном совете план Пфуля был признан «безумным»  и отвергнут не только русскими полководцами, как об этом пишут некоторые историки Отечественной войны 1812 года, но и всеми прусскими офицерами, земляками его автора.
Обострённое внимание к Дрисскому лагерю было вызвано тем, что он имел существенное отношение к стратегии войны. Дрисский лагерь был невыгоден как в стратегическом, так и в тактическом отношениях. Фактически он представлял Наполеону возможность разгромить русские армии порознь. Дальнейшие события показали справедливость такой оценки плана Пфуля: за всю войну Дрисский лагерь не принёс войскам никакой пользы. Только однажды там остановилась на несколько дней (с 29 июня по 25 июля) армия Барклая при отступлении к Полоцку.
В ПОСЛЕДНИЕ дни июля армия Барклая впервые столкнулась с главными силами французов в боях под Витебском. Сражение было жестоким. Наполеон надеялся разгромить русскую армию, но русские полки, отчаянно сопротивляясь, отбивали одну атаку за другой, решительно переходили в контратаки. В тех боях принял участие и Клаузевиц. Ему разрешили оставить пост квартирмейстера и отправиться в боевые порядки русских солдат.
На такой мужественный и рискованный поступок он решился потому, что 26-27 июля дивизия генерала Палена, в которой находился Клаузевиц, встретилась с превосходящими силами Наполеона. Дивизии приходилось отбивать атаки конницы Мюрата почти двое суток. Был момент, когда Мюрат, пытаясь остановить своих бегущих в панике солдат, лично бросился в бой.  Были критические ситуации и у русских. Много было убитых и раненых. Чтобы сохранить основные силы, пришлось оставить Витебск. Клаузевиц принял решение: в такой обстановке его место в рядах атакующих, а не в штабе.
Была и другая причина, о которой позднее написал Ф. Фабиан: «Клаузевиц не владел русским языком. Поэтому в момент боя, когда было так важно путём передачи приказа обеспечить управление войсками, он счёл бесполезным оставаться на своём посту, т.е. квартирмейстером, и сражался в боевых порядках с оружием в руках». Александр I отметил мужество, отвагу и инициативность Клаузевица в боях под Витебском орденом Св. Владимира IV степени.
Так же поступил Клаузевиц и в Бородинском сражении. Будучи начальником штаба кавалерийского корпуса Ф.П. Уварова, он вместе с атакующими сражался с французской кавалерией у речки Колоча и при защите батареи Раевского. Здесь ожесточение обеих сторон достигало временами безумия. «Многие из сражавшихся побросали своё оружие, цепляясь друг с другом, раздирали друг другу рты, душили друг  друга в тесных объятиях и вместе падали мёртвыми… Многие батальоны перемешались между собой так, что в общей свалке нельзя было различить неприятеля от своих… Раскалённые пушки не могли выдерживать действия пороха и лопались с  треском, поражая заряжавших их артиллеристов». Так описывал один из эпизодов Бородинского сражения его участник капитан Н.С. Пестриков.
ПОСЛЕ Бородинского сражения отступление к Москве сопровождалось непрерывными аръергардными боями, в которых Клаузевиц также принимал участие. В одной стычке под ним был тяжело ранен конь, которого пришлось пристрелить.
Клаузевиц вместе с русскими войсками проследовал через Москву. О своих впечатлениях и переживаниях он писал жене Мари: «При отступлении из Москвы я находился с аръергардом; мы закрепились неподалёку от города и в ту же ночь увидели, что он со всех сторон охвачен пламенем».
Вскоре пожар достиг и Кремля. Наполеону пришлось спасаться в Петровском загородном дворце. Говоря о причинах московского пожара, Клаузевиц справедливо подметил, что «французы склонны смотреть на пожар Москвы как на главную причину неудачи всего похода». Очевидно, утверждает он, что такое мнение не заслуживает серьёзного отношения, оно противоречит всему ходу кампании. Разве французы, пройдя путь от Немана до Москвы, не убедились, что русские, отступая, не оставляют врагу не только свои склады с провиантом, но и сжигают свои дома, города и деревни. Кстати, и в Москве вместе с армией из города были выведены все пожарные команды. Таков был один из методов народной войны с неприятелем.
СУДЬБА Москвы глубоко волновала душу каждого русского. И сегодня, спустя 200 лет, от воспоминаний о далёком прошлом щемит сердце. Но тогда, после Бородинского сражения и завершения кампании 1812 года, она была предметом острых дискуссий как среди отечественных, так и зарубежных историков.
Клаузевиц, живой и вдумчивый свидетель событий, хорошо понимал, что сдача Москвы – вопрос национального масштаба и что он имеет прямое и существенное значение для познания характера, хода и исхода войны в целом. По этому поводу он писал: «…Упрёк, который некоторые писатели делают задним числом русским генералам, отчего они из Смоленска не пошли на Калугу, представляется недостаточно продуманным. Если бы русские захотели избрать это направление, то такое решение нужно было принять гораздо раньше, но принять его раньше было невозможно, даже если бы возникла подобная мысль, так как косвенная оборона Москвы лишь впоследствии стала представляться совершенно естественной, раньше же она явилась бы теоретическим дерзновением, которого нельзя требовать от заурядного генерала, к тому же не облечённого широкими полномочиями».
Клаузевиц пришёл к такому выводу на основе скрупулёзного анализа соотношения сил воюющих сторон, результатов предыдущих сражений, например под Смоленском, готовности и качества резервов, наличия боевых и продовольственных запасов, состояния дорог и, наконец, способностей и таланта военачальников. Учитывая всё это и ещё многое другое, менее значительное, можно было бы, по мнению Клаузевица, наметить другой план, а именно: от Смоленска уже не  держаться направления на Москву, а избрать какую-нибудь другую дорогу внутрь страны, например на Калугу и Тулу. Тогда Москва осталась бы совершенно в стороне от военных действий.
Однако и на этот раз действительность оказалась сильнее теоретических абстракций. Вполне разумно и оправданно было решение о необходимости держаться после Бородина направления на Москву и оставить столицу неприятелю. Твёрдое и окончательное решение об этом было принято 1 сентября 1812 года на совете в Филях. Выслушав мнение всех присутствующих военачальников, главнокомандующий фельдмаршал М.И. Кутузов, обращаясь к членам совета, произнёс слова, ставшие историческими: «С потерянием Москвы не потеряна ещё Россия». Первой обязанностью было сберечь армию, подкрепить её пополнением и подготовить неизбежную гибель неприятеля. Главнокомандующий приказал, оставив Москву, отступить по Рязанской дороге.
Идея возможности оставления Москвы родилась у Кутузова до совета в Филях. Ещё 17 августа он писал генералу графу Ф.В. Ростопчину, что для него «не решён ещё вопрос, что важнее – потерять ли армию, или потерять Москву».
Выбор М.И. Кутузовым рязанского направления в качестве пути отступления армии вызвал всеобщее недоумение. Однако спустя три дня путь отступления был изменён: армия внезапно повернула на Запад, совершая знаменитый фланговый марш.
РЕШЕНИЕ М.И. Кутузова двигаться по калужскому направлению получило в истории военного искусства высокую оценку и всеобщее признание. Как справедливо заметил Клаузевиц, это было не прежнее отступление назад, а движение в сторону, поворот на юг. От этого великого стратегического манёвра теперь зависел успех второй, завершающей фазы всей кампании. Причём весь этот переход, утверждает Клаузевиц, «…был выполнен настолько удачно, что французы на несколько дней совершенно потеряли соприкосновение с нами».
В чём было преимущество выбора этого направления преследования? Главным образом в том, что он учитывал урожайность земель в южных областях, неразорённость их войной и возможность выгодного воздействия на французов на пути их отступления на Запад. Другое, не менее важное преимущество такого выбора заключалось в том, что армии Наполеона приходилось отступать по тем местностям, которые уже были разорены ею, когда она наступала.
Такой план преследования Клаузевиц назвал исключительным и безпримерным во всех отношениях. «Никогда ещё преследование не проводилось в таком большом масштабе, с такой энергией и напряжением сил в этом походе», - писал Клаузевиц, восторгаясь организацией массового преследования. Он подчёркивал, что нельзя упускать из виду масштаб этих действий. «Неотступно следовать за бегущим противником, сделав 120 миль менее чем в пятьдесят дней, либо по просёлочным дорогам, либо шоссе, ведущим через совершенно опустошённую местность, притом в ноябре и декабре, среди снегов и льдов России, при очень больших трудностях снабжения - это, пожалуй, беспримерно… Это напряжение сил делает великую честь князю Кутузову».
В преследовании, которое сопровождалось постоянными стычками, особое место занимают события на Березине. Существовало два плана операции на этой реке: императора и главнокомандующего. Александр I требовал добиться неизбежной капитуляции французов и взятия в плен Наполеона.
Кутузов не соглашался с таким планом, но вынужден был уступить требованиям царя: «Время покажет». Кутузов не собирался жертвовать тысячами солдат, чтобы захватить в плен Наполеона и лишить его престола. Этого триумфа больше желали царь и его петербургское окружение.
Расчётливый и дальновидный М.И. Кутузов как никто другой понимал, что он уже почти уничтожил Великую армию, а сохранившиеся её части обречены на верную гибель. Была и другая сторона вопроса: за два месяца преследования русские потеряли 70.000 человек (из них 12 тысяч в бою, остальные из-за болезней и ранений). Вот почему Кутузов придерживался на Березине другого, принципиально своего решения – сохранить армию, избегая неоправданных жертв. Разумеется, он не исключал возможности окончательного уничтожения армии Наполеона и пленения его самого, но  не ставил это целью сражения на Березине.
У НАПОЛЕОНА же был свой план. Ему всё-таки удалось построить на Березине два моста и переправить часть войск на другой берег. Вскоре подошли русские полки и начали артиллерийский обстрел. Среди французов возникла страшная паника, все рвались на мосты. Один из мостов под тяжестью людей обрушился. Оставшиеся в живых кинулись на сохранившийся мост, другие бросились в студёный поток. Очевидцы, в числе которых был и Клаузевиц, рассказывали: люди дрались, топтали друг друга, не щадя больных, раненых, даже женщин и детей. Генерал Эблэ, выполняя требование Наполеона, отдал приказ сжечь мосты. Оставшиеся на берегу впоследствии были убиты или взяты в плен. Как писал Клаузевиц из Борисова, это был последний кровопролитный акт 1812 года, один из самых решительных ударов в истории. После Березины у Наполеона осталось не более 19.000 солдат, но до прусской границы почти все они будут истреблены.
Уместен вопрос: как всё-таки удалось Наполеону переправить часть армии, спасти гвардию и избежать вполне вероятного плена самому? Бонапарт ясно понимал, что у него надежды на спасение почти нет. Об этом говорит и тот факт, что накануне сражения, находясь в Борисове, он приказал сжечь на костре знамёна своей армии.
П.В. Чичагов, главнокомандующий третьей Западной армией, совместно с корпусом генерала П.Х. Витгенштейна обязан был не допустить переправы французов. После оставления Борисова Чичагов вернулся на правый берег Березины и преградил путь отступающим войскам неприятеля. Что чрезвычайно важно: в его руках находился и брод у деревни Студянка. Туда как раз и рвался Наполеон, поскольку это было единственное выгодное место для переправы.
Одним словом, все шансы были на стороне Чичагова, но он, к сожалению, не воспользовался ими. Наполеон обхитрил адмирала. Он демонстративно направил маршала Удино к броду у села Ухолод, в противоположную от брода у Студянки сторону, к югу от Борисова. Удино спешно производил там ложную наводку моста. Чичагов попался на эту уловку и без колебаний повернул свои полки на юг, к броду у Ухолода, против частей маршала Удино.
Наполеон ждал этого момента. Он без сожаления покинул Борисов и ускоренным маршем направился к броду у Студянки, который в тот момент никем не охранялся. Пока Чичагов разобрался в своём горьком заблуждении, Наполеон успел навести два моста.
Конечно, Чичагов допустил непростительную ошибку. Может быть, она, эта ошибка, была не случайной и объяснялась не только полководческими талантами Наполеона. Как писал Фабиан,  Чичагов  «…плохо разбирался в искусстве управления сухопутными войсками и был не способен командовать армией».
Клаузевиц, будучи непосредственным свидетелем тех драматических событий, взглянул на них шире и более объективно, связав их причины с вопросами организации взаимодействия и общей ответственностью военачальников за выполнение приказов.
Клаузевиц пишет, что генерал Витгенштейн (второе ответственное лицо за переправу) знал, что французы готовят переправу близ Студянки и «…вместо того чтобы идти на Студянку, пошёл на Смоленскую дорогу… Несомненно, в основе этого лежала извечная робость, чрезмерная заботливость об ограждении своего корпуса от неудачи, и в этом отношении с генерала Витгенштейна нельзя снять известной ответственности за то, что Наполеону удалось ускользнуть».
БЕРЕЗИНА, считает Клаузевиц, коснулась в некотором смысле и авторитета Кутузова. Вот как он оценил его действия: «Только одну безусловную ошибку можно поставить в вину Кутузову: он знал, что Чичагов и Витгенштейн преградят путь противнику у Березины и заставят его остановиться, это было в плане, предписанном императором. В этих обстоятельствах ему следовало именно в этот момент держаться не далее одного перехода от неприятельской армии».
Однако время было потеряно. Французы сосредоточились в Борисове на два-три дня раньше прибытия авангарда русских. Кутузову следовало, считает Клаузевиц, сделать после Красного несколько форсированных маршей, чтобы раньше попасть в Борисов и тем самым оказать помощь подчинённым ему генералам.
На наш современный взгляд, Клаузевиц тут недооценил Кутузова. На Березине фельдмаршал не ошибался, а последовательно осуществлял свой стратегический принцип: не хотел принимать большой бой на Березине, что, несомненно, было бы связано с крупными потерями, а такие потери уже не имели смысла, поскольку французы и без того были обречены.
Позднее в классической работе «О войне» Клаузевиц разработал фундаментальные аспекты военной теории, начиная от философского анализа природы и теории войны до вопросов стратегии, тактики, обороны и наступления и изложения диалектики войны и политики.
Книга «О войне», будучи плодом осмысления опыта более 130 войн, конечно, не обошла стороной события 1812 года. Многие её обобщения и выводы вытекали из практики боевых действий Отечественной войны, которые в виде отдельных замечаний, наблюдений, предположений разбросаны и в другой работе  Клаузевица – «1812 год», специально посвящённой событиям того времени. Опыт Отечественной войны 1812 года дал Клаузевицу обширный материал для теоретических обобщений. Именно в русской армии Карл Клаузевиц окончательно сформировался как крупный военный теоретик и историк, оказавший существенное влияние на развитие военной мысли и военного искусства.

redstar.ru