Утро 15 сентября 1916 года на реке Сомме выдалось туманным и промозглым. Прошедшие дожди превратили землю в грязь, и в окопах передовой линии обороны германской армии стояла вода, которую солдатам приходилось все время вычерпывать. Немецкий лейтенант — командир роты не обращал внимания на ленивую перебранку пехотинцев, возившихся с ведрами. Лежа на бруствере окопа, он напряженно вслушивался в странные звуки, раздававшиеся со стороны английских позиций. Это не были привычные звуки артиллерийской стрельбы, пулеметной трескотни или минометных хлопков — какие-то непонятные взревывания и металлический скрежет становились все громче. И тут из редеющего тумана внезапно показалось несколько огромных ромбовидных «коробок» на гусеничном ходу. Грохоча и дымя, эти чудовища медленно приближались к немецким окопам. Схватив бинокль, лейтенант увидел, что «коробки» с легкостью рвут проволочные заграждения, прокладывая в них целые просеки, по которым двигалась английская пехота. Как завороженный лейтенант переводил бинокль с одной «коробки» на другую, отчетливо видя все детали их бронированных корпусов, пушки и пулеметы в каких-то странных боковых башнях и похожие на тележные колеса, волочившиеся за этими монстрами.

Из оцепенения командира роты вывел вопль одного из «черпальщиков»: «Дьявол! Это сам дьявол!» С этим воплем солдат выскочил из окопа и помчался прочь. Ругательства так и застыли на языке у лейтенанта, когда он обернулся — почти вся его рота, обстрелянные парни, которыми он по праву гордился, удирала, бросив позицию. Снова посмотрев в сторону англичан, лейтенант уже без всякого бинокля увидел надпись на борту ближайшего к нему лязгающего чудовища: «Мы все в этой штуке!». В другое время он, несомненно, оценил бы тонкий английский юмор, но только не сейчас. И уже в следующую секунду он уже бежал вслед за своими подчиненными так, как никогда еще в жизни не бегал. Ему было совершенно ясно, что ничего сделать нельзя. Тогда лейтенант даже не догадывался, что стал свидетелем и участником дебюта страшного супероружия — Его Величества Танка.

Созданием передвижного боевого средства, дававшего защиту нападавшим и одновременно позволявшего поражать противника, лучшие военно-технические умы человечества озаботились задолго до нашей эры. Примером тому может послужить древнеиндийская боевая колесница «ратха», способная нести несколько лучников и пращников, которые укрывались за железными щитами на бортах этой повозки. Опять же в древней Индии весьма эффективным оружием являлся боевой слон, на спине которого крепилась защищенная башенка — «хоуда», где также находились воины, вооруженные метательным оружием. Бока и голову слона прикрывали кольчужные попоны.

В 1482 году великий Леонардо да Винчи предложил проект «повозки, вооруженной пушками» с механической (!) трансмиссией. После Леонардо прошло еще 300 с лишним лет, пока французский изобретатель Э. Буйен не предложил совершенно невероятный по тем временам проект сухопутного «бронепоезда», состоящего из нескольких сочлененных шарнирами отсеков на гусеничном ходу. Данный проект был совершенно неосуществимым, но чрезвычайно важным для будущего танкостроения. Именно Буйен первым в мире соединил в одной машине гусеничный ход, мощное вооружение, броню и двигатель.

Таким образом, специалистам в этой области стало ясно, в каком направлении необходимо двигаться, и тем не менее все четыре компонента, необходимых для создания танка, появились лишь в начале XX века, после того, как были созданы гусеничный ход для трактора, двигатель внутреннего сгорания, катаная броня, пригодная для использования на сухопутных боевых машинах, и скорострельное автоматическое оружие. Более или менее успешные проекты бронированных боевых машин с гусеничным движителем, вооруженных пушками или пулеметами, стали появляться в разных странах буквально как грибы после дождя. Ле Вавассер — во Франции, Туллок и де Молль — в Великобритании, Гебель — в Германии предложили военным ведомствам своих стран оригинальные разработки танков. Но, пожалуй, самым перспективным и проработанным проектом того времени был «Моторгешютц», предложенный в 1911 году обер-лейтенантом австро-венгерской армии Гюнтером Бурштынем. Бурштынь «пробивал» свой абсолютно реализуемый проект 2 года, получил патенты, благожелательные отзывы в военных журналах, но конец этой истории был печален — в 1913 году некий чин из австрийского военного министерства наложил на его проекте исчерпывающую резолюцию: «Этот человек сошел с ума». Впрочем, подобная же участь постигла и всех вышеперечисленных «коллег» Бурштыня из других стран — ни одно военное ведомство не заинтересовалось постройкой хотя бы опытных образцов танков. Хотя пройдет всего 2—3 года, и «кабинетные наполеоны» будут вынуждены признать срочную необходимость появления танка, но, разумеется, в собственной недальновидности не признается ни один военный чиновник.

Российские изобретатели также не оставались на «обочине прогресса», предлагая (особенно начиная с 1914 года) множество проектов бронированных боевых машин. Однако почти все эти усилия разбивались о неприступный бастион в виде Главного военно-технического управления под командованием генерал-лейтенанта Милеанта. Лишь двум, возможно, не лучшим из представленных проектов суждено было получить практическое воплощение. В августе 1914 года в Ставку Верховного главнокомандующего свой проект машины «Вездеход» представил изобретатель А.А. Пороховщиков. Этой машиной заинтересовался сам Верховный главнокомандующий, и в результате, невзирая на противодействие ГВТУ, Пороховщиков получил на строительство опытного образца 10 000 рублей.

По твердой дороге «Вездеход» передвигался вполне уверенно, несмотря на слабый двигатель (10 л.с.), а 29 декабря 1916 года достиг скорости 40 верст/час, что было исключительно высоким показателем. В то же время машина совсем не могла двигаться по рыхлому снегу. Пороховщиков обратился за ассигнованиями на постройку улучшенного образца, «Вездехода-2», уже с бронированным корпусом и вооружением из четырех пулеметов, но ему было в этом отказано. В своем заключении о «Вездеходе-2» ГВТУ справедливо (что случалось нечасто) указывало на целый ряд недостатков проекта, как-то: невозможность одновременной боевой работы трех пулеметов в башне (или «боевой рубке», как называл ее сам изобретатель), отсутствие дифференциала у движителя, проскальзывание резиновой ленты по барабану, да и вообще ее уязвимость, невысокая проходимость машины при движении по рыхлой почве, крайняя затрудненность поворотов и т.д. Возможно, что в дальнейшем А. Пороховщикову и удалось бы устранить наиболее серьезные недостатки, вот только времени на это в 1917 году уже не было. Да и фронту прежде всего нужен был специальный позиционный танк, способный рвать многорядные проволочные заграждения, преодолевать широкие рвы и вообще «утюжить» оборону противника.

Если «Вездеход» был машиной небольшого размера и танком в строгом смысле слова не являлся, то другой проект, воплотившийся в жизнь, — колесная боевая машина Н.Н. Лебеденко — вообще не подпадал ни под одно определение. Идея постройки такой машины возникла у капитана Лебеденко на Кавказе, когда он увидел арбы местных крестьян. Будучи человеком со связями, но не обладавшим достаточными инженерно-техническими познаниями, капитан, заручившись поддержкой председателя Земского союза князя Львова, обратился за предоставлением необходимых специалистов к самому «отцу» русской авиации Жуковскому. Тот порекомендовал Лебеденко двух своих племянников — студентов МВТУ — Б. Стечкина и А. Микулина, крайне заинтересовавшихся этой инженерной задачей. Да и могло ли быть иначе, если нужно было спроектировать и построить совершенно боевую машину массой почти в 45 тонн и с ходовыми колесами диаметром 9 м. Замысел был действительно беспрецедентным, и оба студента, прозвавших будущее сооружение на свой манер «Нетопырем», приступили к работе.

В начале 1915 года прекрасно рассчитанный проект был готов. Получив его в руки, капитан Лебеденко развил бурную деятельность, пробивая дорогу «Царь-танку» в высших инстанциях. При содействии все того же князя Львова ему удалось заинтересовать проектом военного министра, а затем получить аудиенцию и у самого императора, которого Лебеденко заверил в том, что при помощи таких машин «в одну ночь будет прорван весь германский фронт, и Россия выиграет войну...». Его Величество, разделив оптимизм капитана, повелел открыть финансирование проекта.

Работа по сооружению «Царь-танка» незамедлительно закипела в 60 км от Москвы, в районе станции Орудьево, под Дмитровом. Из соображений скрытности площадку расчистили прямо в лесу и обнесли валом и частоколом. И уже в августе 1915 года машина Лебеденко была готова к ходовым испытаниям. В назначенный срок в присутствии многочисленных представителей армии и военного министерства управлявшаяся Микулиным машина начала движение довольно уверенно, сразу, как спичку, сломав березу, оказавшуюся на пути. Это событие было встречено настоящей овацией присутствующих, впрочем, быстро прекратившейся — уже через десяток метров «Царь-танк» застрял задней тележкой в неглубокой канаве и не смог двигаться дальше, несмотря на все усилия как водителя, так и моторов «Майбах» — их мощность оказалась недостаточной, как и диаметр колес тележки. Запланированный триумф окончился провалом. В 1916 году Микулин и Стечкин пробовали построить двигатель мощностью свыше 300 л.с., но в то время оказалось невозможным решить вопрос с его технической надежностью. А вскоре выделение средств на проект было прекращено, и на этом все работы закончились.

С началом Первой мировой войны проекты гусеничных боевых машин хлынули в ГВТУ потоком, но ни один из них так и не получил ни одобрения, ни финансирования, хотя некоторые из них заслуживали самого пристального внимания. Так, проект тяжелого танка В.Д. Менделеева, сына выдающегося русского химика, созданный им еще в 1911 году, и сегодня восхищает детальной разработанностью и смелыми техническими решениями, многие из которых претворились в жизнь лишь в годы второй мировой войны, но уже не в России. Разработать смелый и вполне осуществимый проект Менделееву помогли его богатый опыт и знания инженера-кораблестроителя. Правда, в случае постройки этого танка двигатель и все электрооборудование пришлось бы закупать за рубежом — в России на тот момент не было достаточного технологического уровня. Танк Менделеева нельзя было использовать для прорыва вражеской обороны, но для осады или штурма укрепленных пунктов и крепостей врага он вполне мог пригодиться. Но в ГВТУ проект серьезно не рассматривался, так что оригинальные идеи конструктора оказались невостребованными.

В ГВТУ представлялось и множество других интересных разработок, причем некоторые из них можно было осуществить быстро и без особых затрат. В 1915 году изобретатель А. Васильев предлагал поставить на гусеничный ход корпуса, вооруженные и бронированные, как у хорошо известных к тому времени тяжелых бронеавтомобилей. Но ему было отказано техническим комитетом ГВТУ по причине «неприменимости предлагаемого г-ном Васильевым приспособления (гусеничного хода) для военного ведомства». Спустя два года Александр Васильев, увидевший фотографии первых английских танков, напишет военному министру: «...прошу расследовать это дело, почему изобретение русское остается без результатов, а точно такое, у иностранцев, производит сенсацию». Никаких расследований никто, разумеется, так и не провел, да и кому это было нужно в начале 1917 года, когда неуправляемая Российская империя летела в пропасть. Но ГВТУ гораздо большую благосклонность, чем к танкам, проявляло к бронеавтомобилям, которых до октября 1917-го удалось построить более 200 единиц. Правда, на отечественных шасси производства «Руссо-Балт» было сделано всего 24 из них. Для русской армии за границей было куплено еще 496 бронеавтомобилей различных типов. Все эти машины приняли активное участие как в Первой мировой, так и в событиях октября 1917 года и Гражданской войне.

По-настоящему действенную поддержку ГВТУ получил проект заведующего технической частью императорского гаража в Царском селе француза А. Кегресса. Произошло это отнюдь не по причине близости инженера к высочайшим особам, а благодаря его блестящей технической идее, полностью готовой к реализации. ГВТУ настолько заинтересовалось этим проектом, что разработало осенью 1916 года целую программу переоборудования всех основных типов бронеавтомобилей, армейских грузовиков и штабных легковых автомобилей, с колесного — на полугусеничный ход. Этой масштабной и самой разумной за всю войну инициативе ГВТУ уже не суждено было осуществиться. В начале 1917 года Кегресс по собственной инициативе уехал на родину и начал успешное сотрудничество с фирмой «Ситроен», конструируя вездеходы и бронеавтомобили. Только летом 1919-го на Путиловском заводе удалось построить 6 бронеавтомобилей, получивших название «Остин-Путиловский-Кегресс», которые участвовали в боях с войсками Юденича в октябре того же года. За границей эту удачную модель полугусеничного бронеавтомобиля не без основания назвали «русским типом танка». Хотя настоящего танка в Первую мировую войну отечественная армия так и не дождалась. Первый в мире танк был сконструирован, испытан и применен в бою англичанами.

...К 1916 году война на Западном фронте зашла в позиционный тупик. Людские потери, как у англичан и французов, так и у немцев, достигли немыслимых размеров. В течение Первой мировой самые страшные потери несла сторона нападающая. Огромные массы наступающих солдат, не защищенных ничем, кроме мундиров, были в заведомо проигрышном положении по сравнению с такими же по численности солдатами противника, которые были прикрыты земляными сооружениями, многорядными заграждениями из колючей проволоки и снабжены автоматическим оружием. Ни одной из противоборствующих сторон не удавалось не только прорвать фронт противника, но хотя бы продвинуться на пару километров в глубь вражеской обороны, не потеряв сотни тысяч солдат. Так, только в первый день битвы при Сомме, 1 июля 1916 года, англичане понесли ужасающие потери — из 100 000 наступавших солдат 20 000 были убиты, а 40 000 — ранены. При этом англичанам не удалось продвинуться в глубь германских позиций ни на метр. К 31 июля англичане и французы потеряли более 200 тыс. человек, а немцы — около 150 тыс., причем переместить линию фронта союзникам удалось менее чем на 5 км. Казалось бы, огромные потери на фоне ничтожных результатов должны были сделать дальнейшие боевые действия бессмысленными, но высшее руководство обеих сторон и слышать не хотело о мирных переговорах. Война могла бы затянуться на долгие годы, не выпусти англичане на поля сражений первые в мире боевые гусеничные машины, существенно приблизившие конец «мировой бойни».

Инициатором постройки первых английских танков стал военный инженер полковник Эрнест Суинтон. Идея их постройки завладела им еще в 1900 году, во время Англо-бурской войны, когда ему пришлось побывать под огнем вражеских снайперов. Суинтон, по-видимому, лучше других понимал необходимость создания бронированного вездеходного средства, способного порвать вражеские проволочные заграждения и поддержать пехоту орудийно-пулеметным огнем. Его убежденность полностью разделял и занимавший в то время пост морского министра — первого лорда Адмиралтейства сэр Уинстон Черчилль.

К их огорчению резко враждебную позицию по отношению к танкам занимал военный министр лорд Китченер — наиболее твердолобый апологет устаревших способов ведения войны на суше. Причем его убеждений не поколебали и 2 военных года, принесших ужасающие потери, и практически полное отсутствие положительных результатов. А потому Черчиллю понадобилось все его влияние для того, чтобы все-таки «пробить» проект создания танка, авторами которого выступили Уильям Триттон и Уолтер Вильсон. К концу ноября 1915-го для испытаний был готов вариант танка, получившего название «Маленький Вилли». Главный недостаток этого проекта заключался в невозможности преодолевать рвы и воронки достаточной глубины и ширины. Но в конце концов у Триттона и Вильсона родилась идея придать обводам гусеницы форму параллелограмма, причем верхняя часть гусеницы, по их замыслу, шла поверх корпуса. Чтобы не поднимать у машины центр тяжести, вооружение, по примеру кораблей, было установлено в бортовых казематах-спонсонах. Этот танк был прозван уже «Большим Вилли». 2 февраля 1916 года в присутствии всех высших чинов британских армии и флота состоялись испытания этого революционного оружия, закончившиеся крайне успешно. Танк преодолел все рвы требуемой ширины, а его внешний вид и громкое урчание произвели на присутствующих должный психологический эффект.

Все высшие должностные лица высказались за скорейшее применение новинки на фронте, и только неукротимый лорд Китченер заявил, что «эта дорогая игрушка не поможет выиграть войну». Однако решающего значения его мнение не возымело. В итоге 29-тонный танк был принят на вооружение, и в феврале 1916 года Министерство снабжения выдало заказ на 100 экземпляров Mk I («Марка Один»). Из соображений секретности на первых образцах «Больших Вилли» делалась надпись: «Осторожно! Петроград!». Английская разведка усиленно распускала слухи, что эти необычные железные «коробки» являются не чем иным, как необходимыми для перевозки воды в полевых условиях большими цистернами (по-английски — «tanks»), сделанными по заказу русской армии.

Большую часть «ромбовидного» корпуса из катаной броневой стали занимали двигатель и трансмиссия. Перед двигателем располагалась рубка управления, где размещались командир танка и водитель. Всего экипаж состоял из 8 человек — 1 офицер и 7 нижних чинов. Танком управляли водитель, командир и 2 члена экипажа, отвечавшие за бортовые коробки передач. Так, водитель обычно громко кричал, а если не хватало голоса, показывал на пальцах каждому «переключальщику» номер передачи. Настоящим кошмаром для экипажа становился любой более или менее крутой поворот. Последовательность его действий была такова: водитель при помощи гидравлического домкрата поднимал «хвост» танка (он состоял из двух металлических колес, служащих для увеличения ширины преодолеваемого рва и в качестве грузового прицепа), блокировал дифференциал, затем давал команду одному «переключальщику» — поставить бортовую коробку в нейтральное положение, а другому — включить 1-ю или 2-ю передачи (показывая один или два пальца) и только потом включал сцепление. В это время командир танка притормаживал ленточным тормозом соответствующую гусеницу. После осуществления поворота все проделывалось в обратном порядке. Если поворот был большого радиуса, то хвостовые колеса нужно было то опускать, то поднимать. Так что в этом танке скучать экипажу не приходилось никогда.

Именно эти машины и были брошены на прорыв германской обороны на реке Сомме 15 сентября 1916 года. Первое танковое подразделение англичан называлось «Тяжелое отделение пулеметного корпуса» и было организационно разделено на роты (25 танков) и взводы (7 танков). Требование британского командования о незамедлительной присылке на фронт первых 50 экземпляров еще не оконченной серии было вызвано следующим. Длившееся 2 месяца наступление союзников на Сомме фактически захлебнулось. А потому все 32 прибывшие на фронт машины были брошены в бой практически сразу. Пехота держалась чуть позади них.

Во время атаки половина танков либо застряла, либо остановилась в связи с поломкой двигателя, но остальные машины помогли войскам захватить деревни Флер и Гведекур — вожделенные, но недостижимые ранее цели английских стратегов. Успех той атаки был невероятным — войска практически без потерь продвинулись почти на 5 км в глубь германских позиций, а немецкие солдаты в панике бежали с передовых линий обороны. То, что за 2 с лишним месяца не смогли сделать две английские и одна французская армии, за 5 часов сделали неуклюжие грохочущие «коробки»! Новое боевое средство примерно посрамило скептиков и пробудило невиданный энтузиазм у английской пехоты. Впрочем, первоначальная эйфория была недолгой: оружие, показавшее себя столь эффективным, требовало немедленной разработки тактики его дальнейшего использования, а также решения сложных материально-технических проблем. И все эти задачи англичанам пришлось решать «на ходу».

Время поиска

Бурное развитие техники, происходившее в в 20—30-х годах прошлого века, помогло решить множество сложных инженерных и технических проблем, стоявших перед танкостроением. Целый ряд военных теоретиков разработали эффективную тактику применения танков, которые быстро становились основной ударной силой сухопутных войск.

Результаты первого боевого применения танков английским военным командованием были признаны удачными, и танкисты заслуженно радовались своему успеху, но чуть меньше своих подчиненных радовался полковник Эрнест Суинтон, на это была причина. Почти сразу после сражения у него состоялся сложный разговор с главнокомандующим английской армией Дугласом Хейгом по вопросам боевого применения танков.

Хейг обладал тяжелым характером и не привык, чтобы ему перечили. Суинтон же был человеком принципиальным, так что закончилось все тем, что главнокомандующий сразил полковника «железным» аргументом — снял его с должности. К счастью для английских танкистов, их новым командиром стал еще один танковый энтузиаст — подполковник Хью Эллис, а начальником штаба — майор Джон Фуллер, человек в теории применения танковых войск выдающийся. Новое руководство энергично взялось за реорганизацию танковых подразделений, за пополнение их машинами новых модификаций и за обучение экипажей.

В начале июля 1917 года танковые подразделения были выведены из состава Пулеметного корпуса и образовали свой собственный Танковый корпус. Шанс упрочить свое положение представился танкистам буквально сразу же — 31 июля началось большое наступление 5-й английской армии в Бельгии, на Ипре. Здесь англичане сосредоточили 216 танков, половина из которых была новой модификации MK-IV (модели MK-II и MK-III были переходными и мелкосерийными и применялись на фронте ограниченно).

Местность, где предстояло провести танковое наступление, была заболоченной, и часто приходилось мостить гати, чтобы пехота не утонула в грязи, так и не дойдя до немецких окопов. К тому же предшествующая наступлению артподготовка, длившаяся 16 суток, привела к тому, что англичане разрушили дренажную систему, что превратило окрестность просто в настоящий океан грязи.

Наступление, начавшееся ранним утром, для танков закончилось уже к середине дня, когда почти все машины застряли в грязи. Буквально единицам удалось оказать какую-то помощь пехоте, но решающего значения это не имело — наступление практически провалилось. После этого танкистам пришлось пережить трудное время — на них со стороны «старых генералов» обрушился целый вал критики, некоторые же вообще всерьез предлагали расформировать танковый корпус как не оправдавший надежд. Но на счастье Эллиса и Фуллера, здравомыслящие люди из командования правильно оценили причины произошедшей неудачи, и в результате английских танкистов больше не бросали в атаку на местности, не пригодной для их боевых машин.

Эллис и Фуллер пришли к выводу, что танки следует применять как можно более массированно, а не «распылять» их по дивизиям по 10—20 машин. Чрезвычайно важными стали отработка взаимодействия с пехотой и кавалерией, а также обеспечение перед наступающими танками артиллерийского огневого вала. Танкистам как воздух нужен был крупный успех, который смог бы доказать случайность неудачи под Ипром. И этот успех пришел к ним поздней осенью 1917 года в сражении у Камбрэ.

В этом районе английское командование планировало силами 3-й армии генерала Бинга прорвать фронт 2-й германской армии, а потом силами кавалерии и пехоты развить дальнейшее наступление. Планы эти были поистине наполеоновскими, особенно в отношении прорыва фронта противника, так называемой укрепленной линии «Зигфрида» — одной из сильнейших линий германской обороны. К тому же немцы в целях противотанковой обороны (ПТО) расширили первую линию окопов до 3,5 метра. И тем не менее для Танкового корпуса в этом сражении на карту было поставлено все — еще одной неудачи танкистам не простили бы, тем более что местность в районе наступления была ровной, а почва — твердой и сухой. Англичанам перед началом действий удалось скрытно сосредоточить 8 пехотных дивизий, один кавалерийский корпус, более 1 000 орудий и столько же самолетов. В наступлении должен был участвовать весь Танковый корпус в полном составе — 378 боевых танков (MK-IV, пушечные и пулеметные) и 98 вспомогательных (MK-I, из них: 52 танка снабжения, 9 радиотанков и 32 танка, оснащенных якорями-кошками для расчистки проходов в проволочных заграждениях). Кроме того, 2 танка несли мостовое имущество для возможного форсирования каналов реки Шельды, а еще один был отдан в распоряжение телефонистов.

Все командиры танковых подразделений объяснили подчиненным их задачи, разработанные с учетом реальных боевых возможностей танков. Каждый из них получил карту с нанесенным маршрутом и аэрофотосъемку местности. К вечеру 19 ноября танки удалось скрытно сосредоточить приблизительно в километре от передовой линии немецких окопов — чтобы заглушить рев их двигателей, английская артиллерия вела беспрерывный огонь. Командир Танкового корпуса генерал Эллис прибыл к месту на своем танке «Хильда» (MK-IV «самка») и занял место в боевых порядках. На его машине был поднят личный, коричнево-красно-зеленый, флаг командира Танкового корпуса, разработанный майором Фуллером. Эти цвета символизировали базовые для танкистов понятия «грязь, кровь, зеленое поле». Собственных традиций, в силу молодости этого рода войск, у танкистов еще не было, так что пришлось «позаимствовать» их у моряков — не зря же танки в то время называли «сухопутными броненосцами».

Атака началась в 6.20 утра 20 ноября. Под прикрытием огневого вала танки, каждый из которых сопровождался взводом пехоты, пошли вперед. На руку англичанам сыграли густой туман и удачно поставленная дымовая завеса, хорошо поработала и английская авиация, сумевшая нанести значительный урон артиллерийским батареям и командным пунктам противника в тактической глубине его обороны. К 16.00, прорвав все линии германской обороны, кроме последней, танки, израсходовав бензин и боеприпасы, остановились. И хотя прорвать немецкий фронт им не удалось, такого успеха никто, кроме танкистов, не ожидал. За 10 часов боя удалось продвинуться на 10 км в глубь эшелонированной обороны противника, захватить 8 000 пленных и более 100 орудий. Самые закоренелые скептики признали, что без танков у пехоты, кавалерии и артиллерии ничего бы не получилось, к тому же в сражении у Камбрэ танки, единственные из всех родов войск, выполнили все поставленные перед ними задачи. В этой атаке Танковый корпус потерял 280 машин (около 60%), из которых по техническим причинам из строя вышло 220. Британским командованием такой уровень потерь был сочтен вполне приемлемым, тем более что за весь день англичане, достигшие столь крупного успеха, за который еще годом ранее пришлось бы заплатить десятками тысяч солдатских жизней, потеряли «всего» 1 500 человек. Подобная «арифметика» очень понравилась английским генералам, но еще больше — солдатам.

Пехотинцы осознали, что если во время боя спрятаться за «железного друга», а не бежать открытой цепью на пулеметы противника, то шанс выжить в подобной мясорубке будет несравнимо более высоким. Иными словами, всем стало очевидно, что отныне успешные наступления без использования танков проводить просто невозможно. Последние упорствующие были «добиты» еще одной цифрой: стоимость сэкономленных снарядов в результате применения танков соответствовала стоимости 4 000 этих боевых машин. В дальнейшем английские танки приняли самое активное участие во всех крупных и средних сражениях, став главной ударной силой сухопутных войск.

И все же эти гиганты не обладали ни достаточным запасом хода, ни маневренностью. Раньше других это осознал полковник Фуллер, предложивший концепцию создания «кавалерийского» танка, обладающего и запасом хода, и высокой скоростью, пусть даже в ущерб тяжелому пушечному вооружению. Такой танк, причем в рекордно короткие сроки, был создан Уильямом Триттоном на заводе Фостера в городе Линкольне, и уже весной 1918 года поступил в войска. Новый тип танка назвали MK.A, а известность он получил под именем «Уиппет» («борзая» — от названия особой породы английских гончих, выведенных на основе борзых).

«Уиппеты» приняли самое активное участие во всех сражениях конца войны, в том числе и под Амьеном 8 августа 1918 года, когда в атаку на немецкие позиции пошли 324 тяжелых MK и 96 средних «Уиппетов». В результате согласованных действий всех родов войск англичанам уже к вечеру того дня удалось захватить 16 000 пленных и 400 орудий, а также продвинуться на 11 км в глубь сильной германской обороны.

«Уиппеты» настолько поразили своей подвижностью не только солдат, но и командование, что генерал Роулинсон в приказе отметил, что «выпавшая на долю танков и «Уиппетов» роль в бою 8 августа была исполнена ими во всех отношениях прекрасно». Таким образом, «Уиппеты» пытались выделить как совершенно самостоятельный тип боевого средства. И все же «кавалерийским» танком, или танком «преследования», «Уиппету» стать не удалось. Выход на оперативный простор был невозможен без поддержки мотопехоты на бронетранспортерах и грузовиках, без подвижных машин связи и снабжения, без четкого взаимодействия с кавалерией. Всего этого в 1918 году достичь было невозможно.

«Уиппет» обладал высокой скоростью — до 12,5 км/ч (это вполне соответствовало скорости кавалерии в бою — 10 км/ч), имел массу 14 т, вооружение из четырех 7,7-мм пулеметов, был бронирован на уровне тяжелых танков MK (лоб — 14 мм, борт — 14 мм, крыша и днище — по 5 мм). Запас хода составлял около 100 км, а в случае наличия дополнительных канистр с топливом, то и больше (по этому показателю он почти в 2 раза превосходил тяжелые танки). Всего таких машин было выпущено 200 экземпляров.

Принимая во внимание большую, по сравнению с тяжелыми танками, надежность и маневренность этих машин, в целом они танкистам понравились, но вот условия боевой работы для них не только не улучшались, а, напротив, ухудшались. В тесной рубке жара и загазованность досаждали больше, чем в больших MK, а рулевое колесо и рукоятки пулеметов нередко обжигали членам экипажа руки. Впрочем, у танка было важнейшее достоинство, за которое можно было простить почти все, — он мог вернуться из боя своим ходом, в то время как танкистам тяжелых MK об этом приходилось только мечтать.

Союзники англичан — французы также уделяли большое внимание развитию танкостроения. Благодаря энтузиазму и пробивным способностям полковника Этьена, сумевшего заинтересовать своими идеями главнокомандующего генерала Жоффра, работы по созданию французских «сухопутных броненосцев» начались в конце 1915 года. Сначала с идеей постройки опытного образца Этьен обратился к знаменитому автомобильному конструктору Луи Рено, но тот был буквально завален военными заказами и от эксперимента отказался. Тогда за дело взялся концерн «Шнейдер — Ле Крезо», уже построивший и испытавший артиллерийский тягач на шасси американского гусеничного трактора «Холт». Проект первого французского танка СА-1 «Шнейдер» был разработан меньше чем за месяц, и уже 31 января 1916 года генерал Жоффр потребовал от военного министерства срочного заказа на 400 таких машин. Казалось, ничто не могло помешать быстрому выводу на поля сражений нового оружия, тем более что уже 25 февраля «Шнейдер — Ле Крезо» получил от военного министерства заказ на запрашиваемое количество танков с поставкой до 25 ноября. Но тут в дело вступила бюрократия. Группировка в военном министерстве, состоявшая из руководства секретариата артиллерии и управления моторизации, решила, что их обошли, и стала вставлять палки в колеса «Шнейдер — Ле Крезо», одновременно пробив заказ на 400 машин для другой фирмы — FAMH в городе Сен-Шамон. Этот названный в честь города «бронетрактор» с пушечно-пулеметным вооружением сконструировали за 2 месяца, и уже в мае началось его производство. «Сен-Шамон», как и «Шнейдер», был построен на шасси трактора «Холт».

В бой первые «Шнейдеры» пошли в апреле 1917-го, а «Сен-Шамоны» — в мае. Впрочем, дебют их обоих оказался неудачным. Эти танки были хорошо бронированы и сильно вооружены, но вот проходимость их была ниже всякой критики, особенно у «Сен-Шамона». Этот танк бессильно останавливался перед ямой глубиной 1 метр и замирал перед стенкой в 50 см. Ни о каком преодолении окопов и рвов говорить не приходилось, французские танки в лучшем случае могли доползти до немецких укреплений, и то по ровной местности, а дальше начинался их расстрел артиллерией. Лишь благодаря героизму и упорству экипажей этим машинам удалось более или менее успешно решить ряд локальных задач. Но иногда бывает так, что рядом с провалом соседствует подлинный успех. Таким, без преувеличения, грандиозным успехом стало создание Луи Рено легкого танка — «Рено» FT-17.

Неутомимый полковник Этьен после своего возвращения из Англии в июле 1916-го сумел-таки заинтересовать знаменитого конструктора постройкой оригинального легкого танка, могущего действовать вместе с пехотой, двигаясь прямо в ее боевых порядках. Окончательно разрешить сомнения конструктора и промышленника помогло твердое обещание Этьена обеспечить его фирме правительственный заказ на 150 машин. Дав свое согласие, Рено немедленно приступил к созданию, как он сам выразился, «бронированного футляра для мотора и двух человек».

Почти через 6 месяцев опытный образец был готов, и 20 декабря 1916 года сам конструктор продемонстрировал его возможности на испытаниях, устроенных Консультативным комитетом по артиллерии специального назначения. Вес машины составлял 6 т, скорость 9,5 км/ч, вооружение — 1 пулемет во вращающейся башенке. Танк с успехом выдержал испытания, но члены комиссии сильно придирались к малому весу и размерам танка, из-за которых якобы он не сможет преодолевать окопы и рвы на фронте. С большим трудом Этьен и Рено убедили бюрократов в ценности этой совершенно оригинальной машины, но заказ на 150 штук удалось «выбить» только в конце марта 1917 года. Зато после официальных испытаний 9 апреля того же года все пошло почти гладко. Военные сразу же увеличили заказ до 1 000 штук. Впрочем, министр вооружения решил вмешаться в процесс и приостановил заказ, «мудро» посоветовав Рено «сделать танк побольше и увеличить экипаж». С мнением этого «компетентного» танкового эксперта было трудно спорить, но ситуацию спас главнокомандующий генерал Жоффр, чьи войска, лишенные новых средств прорыва вражеской обороны, несли на фронте страшные потери. В результате Луи Рено получил заказ, о котором и не мечтал, — 3 500 танков!

Производственных мощностей фирмы хватало на изготовление только 1 850 штук, так что остальные танки делались на заводах «Сомуа», «Берлие» и «Делоне — Бельвиль». К интересному проекту незамедлительно подключились американцы и взялись изготовить 1 200 танков и для французов, и для себя. В производство был запущен не только пулеметный, но и пушечный вариант танка, вооруженный короткоствольной 37-мм пушкой, а также радиотанк, который предполагалось использовать как командирский для координации действий танков, артиллерии и пехоты. Новые «Рено» FT-17 начали поступать на фронт с марта 1918 года и сразу стали сверхпопулярными из-за своих универсальных качеств.

По всей совокупности качеств «Рено» FT-17 превосходил все другие танки и, безусловно, стал лучшим танком Первой мировой. Он был также и самым массовым (ко времени перемирия, 11 ноября 1918 года, было построено 3 177 машин), а также и самым «воюющим» (между 31 мая и 11 ноября того же года «Рено» имели 3 292 встречи с противником, из большинства которых они выходили победителями). Эти танки после войны состояли на вооружении более 20 стран мира и вплоть до августа 1939-го принимали активное участие во многих военных конфликтах на разных континентах. Во Франции еще в мае 1940-го на вооружении было 1 560 «Рено» FT-17, а немцы впоследствии использовали их для патрульно-охранной службы, а также во время Парижского восстания в 1944 году. Служили «Рено» и в люфтваффе — «вооруженные» бульдозерными отвалами, они чистили взлетно-посадочные полосы для самолетов.

Успех «Рено» FT-17 обеспечила прежде всего его выдающаяся конструкция, возможно, самая удачная в истории мирового танкостроения. Луи Рено придумал прекрасную компоновку, считающуюся классической и по сей день: двигатель, ведущее колесо и трансмиссия — сзади, в центре — боевое отделение с вращающейся башней, а впереди — отделение управления. К тому же «Рено» FT-17 был прост в изготовлении, эксплуатации и обслуживании. Забираться в танк и, что не менее важно, покидать его было очень удобно через большие носовой и кормовой люки, водитель имел хороший обзор, а стрелок без особого труда при помощи плечевых упоров вращал башню. Температура внутри танка также была вполне приемлемой. А еще «Рено» был единственным танком Первой мировой, способным разворачиваться на месте вокруг вертикальной оси. Его большое направляющее колесо, ось которого была вынесена вперед—вверх, позволяло танку вылезать из глубоких воронок. Небольшой танк был бронирован, почти как тяжелый: 16 мм — лоб, 6 мм — борт и 22 мм — башня, благодаря съемному «хвосту» преодолевал рвы до 2 м глубиной, рвал проволочные заграждения, забирался на подъемы до 45° и вообще отличался хорошей проходимостью.

Что касается немцев, то они дорого заплатили за свое пренебрежение к танкам. Германское командование слишком долго занималось «страусиной» политикой, не желая замечать очевидное. Охваченных «танкобоязнью» немецких пехотинцев так ободряли в пропагандистских листовках: «Танки — это нелепая фантазия и шарлатанство. Вскоре здоровая душа доброго немца успокаивается и он легко борется с глупой машиной…». Вот только «добрые немцы», проутюженные танками противника в своих окопах, придерживались на этот счет иного мнения и наверняка не единожды пожалели, что вместе с ними не было пропагандистов из теплых берлинских кабинетов. Впрочем, в деле организации противотанковой обороны немцы за 2 года достигли немалых успехов. Чтобы выжить, немецкой пехоте и артиллерии пришлось придумать комбинированные средства для остановки танков — пушки прямо из передовых окопов вели огонь прямой наводкой, а пехотинцы обстреливали их бронебойными пулями, стремясь попасть по смотровым щелям, самые же отчаянные забрасывали «чудовища» гранатами с близкого расстояния.

Но, наконец, даже немецкие генералы задумались о создании собственных танков. Правда, высшее командование, формально «дав добро» в конце 1916 года, тут же связало конструкторов по рукам и ногам, обязав их создать непременно универсальное шасси, пригодное для использования как для танков, так и для грузовиков на гусеничном ходу. Пытаясь скрестить «ужа и ежа», ряд немецких фирм весной 1917 года представили свои образцы на суд высокой комиссии. По итогам испытаний был выбран совместный проект фирм «Даймлер», «Бюссинг», «Бенц», NAG, «Опель», «Брасс унд Херштейнт» и австрийского отделения «Холт — Катерпиллер». Детище столь многочисленных родителей получило название A7V. В процессе испытаний было выявлено множество недостатков, так что первый серийный A7V был готов только к октябрю 1917-го.

До сентября 1918 года удалось собрать только 20 таких машин, так что никакого серьезного боевого значения немецкие танки не имели, да и не могли иметь. Судите сами: Франция за годы войны выпустила 3 977 танков всех типов, Англия — 2 905. После окончания Первой мировой немецкий генерал Цвель с некоторым преувеличением, но по сути верно скажет: «Не гений маршала Фоша победил нас, а генерал Танк».

Ходовая часть A7V была выполнена по типу трактора «Холт», массивный броневой корпус устанавливался на прямоугольной коробчатой раме, а в движение этого монстра приводили два 100-сильных карбюраторных двигателя «Даймлер». В конструкции танка был применен ряд действительно оригинальных технических решений, но в результате машина получилась тяжелой (30 т), неповоротливой, слабо проходимой, хотя и хорошо бронированной (лоб — 30 мм, борт — 20 мм, крыша — 15 мм). Такая толстая броня позволяла защитить экипаж не только от бронебойных пуль, но и от осколочно-фугасных снарядов легкой артиллерии. Экипаж танка был огромным — 18 человек и должен был обслуживать многочисленное вооружение: одну 57-мм пушку и пять 7,92-мм пулеметов. И пушку, и пулеметы обслуживали по два человека. Командир и механик-водитель располагались наверху в небольшой рубке. Управление было удобнее, чем у английских MK, но обзорность никуда не годилась — на расстоянии до 10 м вперед водитель ничего не видел. Два механика помогали ему понять, куда он едет, и одновременно следили за работой двигателей и за дорогой через лючки в бортах. Внутри танка стоял страшный грохот, так что механик и водитель были вынуждены постоянно перекрикиваться во время движения машины. То же самое делали и другие члены экипажа, но самым зычным голосом должен был обладать командир, которому для отдачи приказов требовалось перекричать всех.

Так что немецким танкистам было исключительно тяжело — 18 постоянно кричащих людей, мучимых адской жарой (до 60°С) и дымом внутри боевого отделения, пытались двигаться по пересеченной местности на танке, мало для этого приспособленном, да еще и под огнем противника. А надо сказать, что не попасть в A7V было трудно — его габаритные размеры были поистине огромными — длина 7 м 35 см, ширина 3 м и высота 3 м 30 см.

С окончанием войны никуда не делись, а, наоборот, встали во весь рост многочисленные вопросы: какие танки нужны? как их применять? как вооружать? как наладить взаимодействие с другими родами войск? Вопросов было множество, и поиск ответов на них затянулся на все последующие годы, вплоть до начала очередной мировой войны.

Англичане и французы, будучи лидерами мирового танкостроения, в течение 10 лет не могли определиться с направлением развития своих танковых сил. Высшие офицеры британского Генштаба, считавшие необходимым разделение танков, как и во время Первой мировой войны, на пехотные и кавалерийские (тяжелые и средние), действующие в составе больших смешанных соединений, оппонировали так называемой «школе механизаторов», ядро которой составляли полковник Фуллер, генерал Эллис, полковник Мартель и капитан Лиддел Гарт, будущий знаменитый военный историк. «Механизаторы» настаивали на создании бронетанковых армий, имеющих на вооружении основной боевой тип танка, способный заменить тяжелые и средние, легкие танки, разведывательные, а также танкетки, бронетранспортеры и бронемашины для перевозки пехоты. Главным требованием к бронетехнике наряду с достаточным вооружением и бронированием Фуллер и его единомышленники считали большой запас хода, позволявший достичь не тактического, а крупного оперативного успеха.

В 1927 году полковнику Фуллеру удалось создать и получить под командование первую в мире танковую бригаду, в которой были механизированы все подразделения. Это было первое в мире практически полностью моторизованное подвижное соединение, где помимо легких и средних танков предусматривалась артиллерия на тракторной тяге, а также пехотинцы, саперы и связисты — на бронемашинах. Англичане могли упрочить свое лидерство в этой области на долгие годы, но уже в 1929 году Генштаб все-таки пересилил «механизаторов» — отдельная экспериментальная танковая бригада была расформирована. Фуллера уволили из армии с половинным жалованьем, а у остальных его товарищей возникла масса неприятностей. Впрочем, насладиться победой генштабистам не довелось — разразился мировой экономический кризис, больно ударивший и по Британской империи. На целых 5 лет английская армия вообще отказалась от закупок новой техники, а все танкостроительные программы были заморожены.

Во Франции по поводу танков подобные страсти не бушевали. Еще в 1920 году генералу Этьену, инспектору танковых сил, было категорически отказано в превращении их в самостоятельный род войск. Более того, все танковые части подчинили пехоте, а маршал Петэн, автор «Временного наставления по тактике крупных соединений», недвусмысленно декларировал, что «танки представляют собой... в некотором роде бронированную пехоту».

В споре различных точек зрения безоговорочную победу одержали «позиционные» маршалы и генералы. По их мнению, танки должны были быть только легкими — «танки сопровождения» и тяжелыми — «танки прорыва». Ни о какой мотопехоте или разведывательных танках не могло быть и речи. Отчаявшийся генерал Этьен, равно как и молодой капитан-танкист Шарль де Голль, напрасно писали статьи и докладные записки, доказывающие необходимость готовиться к маневренной войне. Вопрос был закрыт. Этот идейный застой жестоко аукнется Франции в 1940-м, но пока у заслуженных маршалов была масса времени для почивания на засыхающих лаврах триумфаторов прошедшей войны.

Побежденная же и униженная Германия из горького опыта Первой мировой сумела извлечь гораздо больше ценного, чем ее обидчики. Англичане и французы, расписавшие для Германии выплату репараций аж до 1970 года и запретившие ей согласно Версальскому договору иметь сколько-нибудь эффективную военную технику, включая танки, играли с огнем. Благодушие победителей помешало им разглядеть возрождение германской армии, готовившееся многими людьми долгое время. Втайне от англичан и французов немцы развернули опыты с танками в нейтральной Швеции, ничуть против этого не возражавшей, и в Советской России, с которой Германия подписала дружественный Рапалльский договор. Так, под Казанью в октябре 1926 года было решено создать советско-германскую танковую школу, получившую название «объект «Кама». В ней обучались немецкие и советские танкисты, испытывались опытные германские танки «Гросстрактор» и «Лейхтертрактор» и работали конструкторы, инженеры и техники с обеих сторон. В Швеции по проекту немецкого конструктора Й. Фольмера был налажен выпуск легкого танка М.21, ставшего развитием проекта немецкого танка LK-II, который немцы не успели запустить в производство в конце Первой мировой. Именно там, на базе учебного батальона этих танков, майор Х. Гудериан провел осенью 1928 года учения по собственной программе. Будущий «отец немецких танков», а тогда мало кому известный даже в Германии офицер остался очень доволен практическими занятиями. Они все больше подтверждали правоту идей Фуллера о маневренной войне и о танке как главном ее орудии. Можно смело утверждать, что в мире не было более горячего и одновременно более способного последователя идей Джона Фуллера, чем Хайнц Гудериан. Но майор не ограничивался пустыми восторгами — он денно и нощно, пробиваясь через глухое непонимание командования рейхсвера, через препоны и рогатки военной бюрократии, не желавшей ничего революционного, буквально из ничего строил бронетанковые силы Германии.

«Виккерс», получивший в ссср обозначение Т-26, был принят на вооружение в 1931 году. В Ленинграде, на заводе «Большевик», был налажен серийный выпуск этого танка, получившего в 1933-м цилиндрическую башню большого диаметра с размещенной в ней 45-мм пушкой и спаренным с ней пулеметом ДТ. С 1931 по 1941 год было выпущено более 11 000 таких машин, успевших повоевать буквально во всех военных конфликтах с участием СССР этого периода. Для начала 30-х годов танк был превосходным — он имел противопульную 13-мм броню, две башни, в которых размещались пулемет и 37-мм пушка, развивал скорость до 30 км/ч и имел запас хода 100 км.

Тем временем и Советская Россия отнюдь не сидела сложа руки. Поэкспериментировав в 20-х годах с созданием танков отечественной конструкции, оказавшихся не слишком удачными, советское руководство в начале 30-х годов решило сосредоточиться на возможно более массовом выпуске танков, сконструированных на Западе. И в этом решении не было ничего странного — талантливым советским танковым конструкторам просто неоткуда было взяться. Царская Россия не строила танков, а значит, и не существовало и основ школы отечественного танкостроения. Гражданская война с последовавшими голодом и разрухой также не способствовала появлению толковых инженеров и техников. Времени на то, чтобы ждать, когда они появятся, не было. Поэтому, как только в годы первой пятилетки заработали первые заводы, советское правительство сразу же подписало контракт с английской фирмой «Виккерс» на поставку 15 легких танков «Виккерс 6-тонный».

В 1933 году на ленинградском заводе «Большевик» стал серийно выпускаться 3-башенный танк Т-28, а в Харькове — 5-башенный Т-35. Эти танки, созданные на основе английской технической документации, предназначались для преодоления сильно укрепленных оборонительных полос противника. Для своего времени эти машины были хорошо вооружены, хотя толщина брони оставляла желать лучшего. Т-28 и Т-35 были очень дорогими в производстве, так что даже в СССР, где никогда не жалели денег на оружие, их было выпущено 503 и 60 соответственно.

В 30-х годах прошлого столетия у СССР с количеством выпущенных танков все обстояло благополучно, а вот о налаженном взаимодействии боевых машин с пехотой, артиллерией и авиацией этого сказать было нельзя. В боях на реке Халхин-Гол в Монголии в июле 1939 года 11-я танковая бригада потеряла безвозвратно 84 БТ-5, еще 82 танка были подбиты. Произошло это не столько из-за слабого 13-мм бронирования, сколько из-за того, что танки бросались в бой без поддержки пехоты и артиллерии, так что в тактике применения танков и управления ими в бою имелись серьезнейшие упущения. Как показало время, должных выводов из этого сделано не было, а ведь до начала второй мировой войны оставалось всего 2 месяца. И именно эта война, начавшаяся 1 сентября 1939 года, стала для танков «звездным часом».

В 1931-м у выдающегося американского конструктора Уолтера Кристи был приобретен образец легкого колесно-гусеничного танка, который мог развивать скорость на гусеницах до 52 км/ч, а на колесах — свыше 70 км/ч! Для того времени, как, впрочем, и для последующих лет, это были совершенно невероятные показатели. Танк получил обозначение БТ-2 («быстроходный танк») и с 1932 года стал выпускаться на Харьковском паровозостроительном заводе. За годы производства (1932—1940) танк совершенствовался (прежде всего, в плане вооружения) и вместе с Т-26 составил основу бронетанковых сил РККА. Танков БТ всех модификаций было выпущено более 8 000 штук.

Ударная сила

С самого начала второй мировой войны танки стали главной ударной силой сухопутных войск буквально всех противоборствующих сторон. Первыми, на основе передовой тактики, танки эффективно применили немцы, в фантастически короткие сроки «поставив на колени» Западную Европу и почти победив Советский Союз.

C момента своего прихода к власти Адольф Гитлер был одержим идеей пересмотра решений Версальского договора. Понимая, что мирным путем ни Англия, ни Франция ни за что на это не согласятся, в Германии немедленно начали подготовку к войне. В очень сжатые сроки немцам удалось создать довольно мощную военную промышленность, способную выпускать практически все виды вооружения для люфтваффе — военно-воздушных сил, кригсмарине — военно-морского флота и сухопутных сил вермахта.

Реформирование армии проводилось очень быстрыми темпами по всем направлениям, так что далеко не во всем немцам удавалось сразу добиться качественных изменений к лучшему. Но если говорить о танках, то здесь почти все делалось сразу — испытания, принятие на вооружение, устранение недостатков, разработка инструкций по применению, учения, организация ремонтных работ и так далее. То, на что у Англии и Франции ушло два десятилетия, причем без особого успеха, у Германии заняло всего 5 лет — именно за этот срок были созданы боеспособные танковые войска, использующие передовую тактику. Схожие темпы демонстрировались только в СССР, но об этом в Европе мало что знали.

В конце 30-х годов стратегической доктриной Германии являлась теория «молниеносной войны» — блицкрига. Войну предполагалось вести в исключительно высоком темпе и победоносно закончить в максимально короткие сроки. Дело, конечно, было не в том, что немецкие стратеги «ленились» воевать долго, а в том, что у Германии для ведения длительной, временами позиционной военной кампании не было ни сил, ни средств. Тогдашнее состояние немецкой экономики не позволяло обеспечить армию необходимым количеством вооружения, боеприпасов и снаряжения на долгое время, по крайней мере свыше 6 месяцев. Так что стратегия блицкрига была сколь привлекательной, столь и опасной.

По этой доктрине решающая роль отводилась танковым войскам и авиации, применяющимся в тесном взаимодействии друг с другом. Танковые части должны были рассечь армию противника на несколько изолированных одна от другой частей, которые затем предполагалось уничтожить силами авиации, артиллерии и мотопехоты. Все важные центры управления вражеской стороны танки должны были завоевать максимально быстро, не допуская возникновения серьезного сопротивления.

Теория действительно была впечатляющая, но неудача первого, наносимого всеми наличными силами удара программировала переход к недопустимой для Германии затяжной войне. Элемент авантюрности, содержащийся в «блицкриге», сильнейшим образом смущал военного министра Германии генерал-фельдмаршала фон Бломберга и главнокомандующего сухопутными силами генерал-полковника фон Фрича. Гитлера же приводили в бешенство предостережения этих заслуженных военачальников, пользовавшихся большим авторитетом в войсках.

Еще в 1937 году фон Фрич на одном из совещаний у фюрера выразил свое несогласие с его планами по завоеванию «жизненного пространства», а фон Бломберг в начале 1938-го представил фюреру доклад, где утверждал, что «Германии не грозит нападение с чьей-либо стороны». К мнению высших военачальников прислушивались многие генералы и офицеры вермахта.

Не желая терпеть «оппозицию в своих рядах», Гитлер решил данную проблему весьма «изящно». Барона фон Фрича обвинили в гомосексуализме, что считалось в Германии уголовным преступлением, и сместили с должности. Обвинение было совершенной неправдой, тем более что свидетеля, давшего против генерал-полковника фальшивые показания, очень быстро казнили, но дело было сделано. Офицерский суд чести оправдал фон Фрича за недоказанностью вины, но восстановить его в должности Гитлер, разумеется, не пожелал, отдав ему под командование 12-й артиллерийский полк, что было еще одним унижением для военного столь высокого звания. Командуя этим полком, генерал-полковник фон Фрич погиб в сентябре 1939 года под Варшавой. По свидетельству очевидцев, барон сам искал смерти на передовой и, когда осколок перебил ему бедренную артерию, запретил перевязывать рану и истек кровью.

В отношении фон Бломберга был избран еще более изощренный способ — его, 60-летнего отца уже взрослых детей, «случайно» познакомили с очень красивой и обольстительной девушкой 24 лет. Генерал-фельдмаршал влюбился в нее и как «честный человек» женился. Причем Гитлер полностью одобрил бракосочетание и даже вместе с Герингом был свидетелем на торжественной церемонии. Правда, сразу после свадьбы выяснилось, что новобрачная была в недавнем прошлом проституткой, замешанной в нескольких кражах. В результате последовавшего скандала фон Бломберг был вынужден подать в отставку и эмигрировать.

Так 4 февраля 1938 года Адольф Гитлер занял пост Верховного главнокомандующего германскими вооруженными силами. Теперь никто не «путался под ногами» у фюрера, одержимого своими агрессивными планами. Немецкий генералитет, судя по мемуарам военачальников, был уязвлен и шокирован произошедшими событиями, но протестовать не осмелился. Никто даже не подал в отставку — не счел возможным воспользоваться этим классическим способом выражения офицерами всех армий своего категорического несогласия с вышестоящим начальством. Тем самым высшее немецкое руководство накрепко связало свою коллективную судьбу с личной судьбой Адольфа Гитлера. Впрочем, несмотря на отсутствие со стороны генералов открытого недовольства, фюрер так и не изменил своего к ним подозрительного отношения, которое сохранил и во времена великих побед, и во времена жесточайших поражений. Впрочем, до поражений было еще далеко, пока же верхмахт, возглавляемый фюрером, шел от победы к победе. Поначалу победы эти были бескровными: так, без единого выстрела был осуществлен аншлюс — присоединение Австрии. И именно в этом «присоединительном» походе фюрер пожелал видеть немецкие бронетанковые войска. Генерал Гудериан повел 2-ю танковую дивизию в 700-километровый марш. К удивлению «отца немецких танков», поход прошел вполне удачно — на таком длинном пути сломалось всего 30% боевых машин, большинство из которых, впрочем, успели «встать в строй» к параду, состоявшемуся 15 марта в Вене.

Старинный недоброжелатель Гудериана генерал-полковник фон Бок поспешил обрушиться на «юные» бронетанковые силы, обвиняя их в общей технической ненадежности и неспособности совершать длинные марши. Федор фон Бок был не одинок в своей критике, но на фюрера, как, впрочем, и на Гудериана, это не произвело никакого впечатления.

В 1938 году основу немецких бронетанковых сил составляли Pz. I и Pz. II (сокращение от PanzerKampfwagen — бронированная боевая машина). Pz. I образца 1935 года весил около 6 тонн, имел максимальное бронирование 13 мм, был вооружен двумя 7,92-миллиметровыми пулеметами, мощность двигателя составляла 100 л.с., максимальная скорость — 40 км/час, запас хода — 140 км, экипаж состоял из двух человек.

Этот танк, являвшийся скорее танкеткой с вращающейся башней, был «первой ласточкой» немецкого танкостроения и уже к 1938 году успел устареть. Экипажу в нем было неудобно, техническая надежность танка была не слишком высокой, а отсутствие хоть какой-нибудь пушки не оставляло Pz. I ни единого шанса выжить при встрече с любым пушечным танком любого противника.
Гражданская война в Испании, где немцы помогали франкистам, отлично это показала. Бороться с советскими Т-26 и БТ-5 Pz. I мог двумя способами — спрятаться или «убежать». Pz. II образца 1937 года был мощнее — весил около 9 тонн, максимальное бронирование — 15 мм, запас хода — 200 км, максимальная скорость — 40 км/час, экипаж — 3 человека и, самое главное, имел вооружение из 20-миллиметровой автоматической пушки и 7,92-миллиметрового пулемета.

Наличие пушки существенно повышало боевые возможности танка, но все же Гудериан понимал, что Pz. I и Pz. II, являющиеся по сути учебными машинами, не дают качественного превосходства над танками, состоявшими на вооружении развитых европейских стран. Поэтому генерал прилагал максимум усилий для увеличения выпуска отвечавших требованиям современной маневренной войны Pz. III и Pz. IV.

Pz. III образца 1938 года имел следующие данные: вес — около 17 т, максимальное бронирование — 30 мм, запас хода — 165 км, мощность двигателя — 250 л.с., максимальную скорость — 35 км/час, вооружение — одна 37-миллиметровая пушка и три 7,92-миллиметровых пулемета, экипаж составляли 5 человек. Pz. IV образца 1938 года весил почти 19 тонн, максимальное бронирование — 30 мм, мощность двигателя — 300 л.с., максимальная скорость — 40 км/час, вооружение — одна 75-миллиметровая короткоствольная пушка и один 7,92-миллиметровый пулемет. Экипаж составляли 5 человек. Этот средний танк предназначался для поддержки других немецких танков с более легким вооружением. Несмотря на солидный калибр, пушка Pz. IV имела невысокую начальную скорость снаряда (380 м/сек) и предназначалась прежде всего для поражения живой силы противника осколочно-фугасными снарядами большой мощности. Немецкие танкисты называли ее «окурком». Ничего лучше Pz. IV немцы на тот момент не имели. Производство Pz. III и Pz. IV разворачивалось крайне медленно, впрочем, и сами танки были довольно сложными в производстве. Выпуск каждого из этих типов в 1938 году не превышал нескольких десятков единиц.

Cитуация с перевооружением немецких бронетанковых войск складывалась тяжело, но наступивший 1939 год принес Гудериану значительное облегчение. В марте фюрер приказал оккупировать Чехию и присоединить ее к рейху на правах протектората, что и было незамедлительно сделано. Словакия формально сохранила независимость, но была полностью подконтрольна Германии. Немцам досталась хорошо развитая чешская промышленность, способная выпускать многие виды вооружений.

К своему огромному удовольствию, Гудериан обнаружил, что два типа чешских танков, названных немцами Pz. 35 и Pz. 38, весьма удачны, по всем параметрам превосходя Pz. I и Pz. II, и даже сравнимы с Pz. III. Оба танка были хорошо бронированы, имели сильное вооружение из 37-миллиметровой пушки и двух пулеметов 7,92 мм каждый и развивали скорость до 40 км/час. Немцам достались почти 300 единиц Pz. 35 и всего 20 — Pz. 38, но самое главное — производство этих танков было не только прекрасно налажено на заводах «Шкода» и «ЧКД», но и могло быть существенно увеличено.

Осенью 1938 года стала стремительно нарастать напряженность в отношениях между Германией и Чехословакией — немцы хотели присоединить к себе Судетскую область, населенную в основном этническими немцами, а чехи отказывались. Гитлер был готов воевать с Чехословакией, но Англия и Франция решили «умиротворить» фюрера, «позволив» ему в результате «мюнхенского сговора» оккупировать Судеты. Чехи не сопротивлялись, понимая, что на англичан и французов рассчитывать не приходится, а сами они против вермахта не выстоят. В сентябре, после присоединения Судетской области, фюрер отправил в отставку последнего из «динозавров» рейхсвера — начальника генерального штаба сухопутных сил генерала фон Бека, заменив его на более «послушного» генерала Гальдера.

Фон Бек возражал против внешнеполитического курса Гитлера, говоря, что курс этот неминуемо приведет к скорой и крупномасштабной войне с Англией и Францией, к которой Германия совершенно не готова. По всей видимости, Гитлер в то время был в отличном настроении, так что это дело ограничилось простой отставкой без всяких «грязных» обвинений.

Тем временем Хейнц Гудериан был назначен на должность командующего бронетанковыми войсками и ему было присвоено звание генерала танковых войск. У Гудериана появились широкие возможности для строительства вверенных ему танковых частей в соответствии с его передовыми воззрениями, и он приступил к работе со всей своей неукротимой энергией. По мере сил ему в этом мешали главнокомандующий сухопутными силами фон Браухич и его генералы. Фон Браухич по-прежнему не рассматривал крупные танковые соединения в качестве наступательного средства оперативного характера, а считал, что танки нужно придавать пехоте. К тому же многие считали, что Гудериан «обижает» кавалерию, из рядов которой вышли многие немецкие военачальники. И в этой ситуации Гудериану очень помогала прямая поддержка его действий Гитлером.

Гудериан разработал устав бронетанковых войск, в котором были сформулированы базовые принципы подготовки танковых экипажей. Танкисты должны были уметь: безупречно управлять танком как днем, так и ночью, быстро и точно открывать огонь, осуществлять уход за танком и вооружением и, возможно, самое главное — поддерживать «дух танкового братства». Гудериан неукоснительно внедрял в сознание каждого немецкого танкиста принцип «один за всех и все за одного» и вполне в этом преуспел. Таким же, как у танкистов, «особым боевым духом» отличались, пожалуй, только немецкие подводники.

«Отец танков» понимал, что у него никогда не будет очень много танков и танкистов, так что упор в учебных и боевых подразделениях был сделан на возможно более тщательную подготовку экипажей. Особо подбирались в первую очередь водители танка. Если инструкторы не видели у курсанта прогресса после первых же практических занятий, то его сразу переводили в заряжающие или стрелки-радисты. Экипаж обучался движению в составе смешанных колонн вместе с артиллерийскими, инженерными и разведывательными подразделениями танковой дивизии. Такие колонны посылались в многокилометровые походы на 2—3 дня по специальным маршрутам.

За соблюдением курсантами точности заданному курсу следили специально прикомандированные навигаторы из кригсмарине. Наводчики и заряжающие танковых орудий в бесконечных тренировках стремились уложиться в жесткие нормативы — каждая их операция была регламентирована по секундам. Инструкторы из люфтваффе отдельно тренировали наводчиков, добиваясь от них максимальной точности, при этом боеприпасов не жалели, так что их обучение в основном состояло из практических занятий. Водитель был обязан хорошо разбираться в двигателе танка и вообще в устройстве многочисленных механизмов. Все свободное от занятий время курсанты посвящали уходу за танком. Помимо боевой подготовки будущие танкисты усиленно занимались физической, часто бегая кроссы, повышавшие общую выносливость.

По окончании учебы худшие курсанты безжалостно отсеивались. Такие принципы подготовки сохранились в учебных танковых подразделениях вплоть до самого конца второй мировой войны. Именно благодаря всем ее составляющим немецкие танкисты так хорошо показали себя как в наступательных, так и в оборонительных операциях на всех фронтах.

Для завоевания Франции немцы сосредоточили 2 500 танков, но важным было не общее количество машин, а то, что среди них было 329 — Pz. III и 280 — Pz. IV, ставших главной ударной силой вермахта. Им противостояли 3 000 танков союзников, из которых 1 500 составляли французские средние танки S-35 «SOMUA» и B1. Остальную массу составляли французские средние танки «Рено D1» и D2, легкие «Рено R-35» и «Гочкис». Помимо этого, против немцев выступили 400 английских, бельгийских и голландских танков.
Французские средние танки были сильно забронированы (до 60 мм) и хорошо вооружены 47-миллиметровой пушкой и пулеметами. Их главным и решающим недостатком была невысокая скорость в 15—20 км/час. Ни один немецкий танк не мог пробить их толстую броню, но зато они их просто «объезжали», предоставляя право уничтожить их пикирующим бомбардировщикам и артиллерии. Предназначенные для позиционной, «медленной», войны французские танки в условиях новой, маневренной, войны, где обстановка менялась ежечасно, не могли успеть никуда.

Летом 1939 года Гитлер обратил свой взор на Польшу, желая вернуть обратно земли, ранее принадлежавшие Германии. Это было официальной точкой зрения, так сказать, для внешнего использования, на самом же деле фюрер, называвший в кругу приближенных Польшу «уродливым и неестественным государственным образованием», хотел присоединить к рейху всю территорию восточной соседки.

Но здесь интересы Германии столкнулись с интересами СССР, имевшего свои виды на ряд польских областей. Тогда Гитлер предпочел договориться со Сталиным, что ему быстро удалось. Стороны разделили не только Польшу, но и сферы влияния в Европе. Позиция Франции и Англии, давшей Польше официальную гарантию сохранения ее независимости, Гитлера не волновала. Он был уверен, что все, как и прежде, ограничится демонстрацией внешнего недовольства, и не более того. Хотя оказалось, что даже соглашательство в политике имеет свои пределы, и стоило Германии напасть на Польшу 1 сентября 1939 года, как Англия и Франция объявили Третьему рейху войну, которая с их стороны сразу же приняла странный характер. Сами французы так и назвали этот период с осени 1939 по весну 1940-го — «странная война».

Надо сказать, что никто в Европе не предполагал столь быстрого и полного военного поражения Польши. У поляков было 50 пехотных дивизий, 1 мотобригада, 9 кавалерийских бригад и 900 танков и танкеток. С подобными силами можно было сопротивляться гораздо дольше, чем один месяц, но на практике выяснилось, что польская армия была армией «вчерашнего дня». Значительная часть ее вооружения относилась к периоду Первой мировой войны, противотанковой артиллерии и автоматического оружия совершенно не хватало, устаревшими были танки и самолеты, разработанные в начале 30-х годов. Польские командиры были в плену тактических «позиционных» воззрений прошедшей мировой войны. Существенно облегчило задачу немцам и крайне неудачное стратегическое развертывание польской армии, пытавшейся прикрыть весь фронт от Литвы до Карпат на протяжении 1 500 км. Войск для этого абсолютно не хватало, так что все наличные силы поляков были разбросаны на большом пространстве и изолированы друг от друга. Немцы, расположив на острие ударов 5 танковых и 6 моторизованных дивизий, поддерживаемых 48 пехотными дивизиями, и имея полное превосходство в воздухе, «разделались» с польской армией «как по учебнику».

Поляки дрались доблестно, но это была доблесть обреченных. Многим немцам запомнилась атака польской кавалерийской бригады «Поморска» на немецкие танки. Один из немецких ветеранов, командовавший Pz. II в польскую кампанию, так вспоминал эту атаку: «…До сих пор у меня мороз пробегает по коже при одном воспоминании о неожиданной атаке польской кавалерии! Так и вижу перед собой бесконечную цепь всадников, скачущих на нас с саблями наголо… Командир полка отдал приказ открыть по ногам коней пулеметный огонь… Надо было видеть, с каким изумлением взятые в плен кавалеристы разглядывали и ощупывали наши танки. Бедняги! Они были уверены, что у немцев вся техника фанерная и они легко справятся с ней своими саблями!»

В отличие от кавалеристов польские танкисты сумели доставить немецким «коллегам» некоторые неприятности — лучший польский танк 7ТР был хорошо (до 40 мм) бронирован и вооружен скорострельной шведской 37-миллиметровой пушкой «Бофорс». Этот танк конструктивно представлял собой хорошо всем известный и немного модифицированный английский экспортный танк «Виккерс 6-тонный».

В ходе войны было несколько случаев, когда эти танки подбивали сразу по нескольку немецких Pz. I и Pz. II без ущерба для себя. Таких танков у поляков было всего 169, и их успехи носили частный характер, но Хейнцу Гудериану стало ясно, что Pz. I из боевых частей необходимо срочно переводить в учебные, так как против более серьезного противника, нежели польская армия, они будут только обузой. Убирать пора было и Pz. II, но этого Гудериан позволить себе не мог, так как выпуск Pz. III и IV по-прежнему шел «черепашьими» темпами.

В целом Гудериан высоко оценил «дебют» своих танков в этой войне: «Польский поход явился боевым крещением для моих танковых соединений. Я пришел к убеждению, что они полностью себя оправдали, а затраченные на их создание усилия окупились».

Сразу же по окончании польской кампании Гитлер приказал наступать на Западе против французской армии и английского экспедиционного корпуса. Абсолютно все немецкие генералы, которые придерживались различных точек зрения на последующие военные действия, сошлись во мнении, что это настоящее безумие — наступать без плана и без подготовки на сильного противника по раскисшей осенней почве, ограничивающей применение танков, и в условиях дождей и туманов, исключающих эффективное применение авиации.

Гитлер к тому времени уже привык не обращать внимания на мнение генералитета, уверовав в собственный военный «гений», но даже его несколько смутило единодушие военачальников, многие из которых, кстати, друг друга терпеть не могли. Поэтому он несколько поостыл и приказал разработать план наступления через Северную Бельгию и Голландию по направлению к Ла-Маншу. И такой план главное командование сухопутных сил разработало зимой 1939/40 года. Он несколько напоминал «план Шлиффена» 1914 года, во всяком случае, главное наступление предполагалось предпринять там же, где тогда наступала германская армия. Но если Шлиффен планировал, разгромив союзников в Бельгии, прорваться во Францию и наступать по дуге к швейцарской границе, то план фюрера, оформленный штабистами, в качестве главной цели ставил несколько иные задачи. А именно: разгром французов в Бельгии и Голландии, захват большого плацдарма на берегу Ла-Манша (чтобы угрожать Англии), строительство новых аэродромов и баз для подлодок и «создание предпосылок» для дальнейших боевых действий против англичан и французов. По этому плану немецкая армия втягивались в тяжелые фронтальные позиционные сражения с противником, ждавшим немецкое наступление именно там, где оно должно было начаться. Никаким «блицкригом» здесь и не пахло.

В это время начальник штаба группы армий «А» вермахта генерал Эрих фон Манштейн предложил своему командующему генерал-полковнику фон Рундштедту план западного наступления. Согласно ему немецкой армии следовало нанести основной удар через Люксембург и Южную Бельгию на Седан, преодолев Арденнские горы и слабую в тех местах «линию Мажино», и выйти в тыл противнику по направлению к устью реки Соммы. Группа армий «Б» должна была наступать «по-старому» — в Северной Бельгии и Голландии. Тем самым французам и англичанам, взятым в «клещи», пришлось бы сражаться с «перевернутым фронтом» с противником, наступающим с двух сторон.

План идеологически отличался от плана, разработанного главным командованием сухопутных войск, кардинальным образом — Манштейн предлагал не частичный успех, а полный разгром противника. В разработке плана в части, касающейся применения крупных танковых соединений, Манштейну помог Гудериан. Он заверил Манштейна, что танки вполне смогут преодолеть Арденны и осуществить в дальнейшем быстрый прорыв.

Фон Рундштедт по достоинству оценил всю эффективность и красоту оперативного плана своего начальника штаба и послал записку главнокомандующему сухопутными силами фон Браухичу с предложением обсудить новый вариант наступления. После этого командующему пришлось послать еще несколько таких записок, а также детально разработанный новый план Манштейна, но никакого вразумительного ответа он не получил. Фон Браухич и его начальник штаба Гальдер не желали даже обсуждать не реалистическое, по их мнению, предложение. Но на удачу Манштейна, его адъютант, подполковник фон Тресков, дружил с главным адъютантом Гитлера, Шмундтом, и уговорил последнего показать план фюреру. Гитлеру эта идея понравилась.

Тем временем фон Браухич снял надоевшего ему Манштейна с должности и назначил его командиром армейского корпуса. По случаю нового назначения Манштейн должен был представиться Гитлеру как Верховному главнокомандующему, что и было сделано. Во время представления Манштейн самым подробным образом рассказал фюреру все детали своего плана и в результате окончательно убедил его, что действовать целесообразно именно так.

Штабная военная игра, назначенная Гитлером, также показала все преимущества плана Манштейна. По иронии судьбы сам автор и разработчик был вынужден вскоре наступать во втором эшелоне, решая со своим корпусом отнюдь не главные задачи, но авторитет Эриха фон Манштейна среди немецкого генералитета вознесся на большую высоту, а Гудериан (и не только он) считал с тех пор его «лучшим оперативным умом Германии».

Начав свое наступление 9 мая 1940 года, вермахт быстро добился решительных успехов. Целеустремленный, внезапный удар крупными танковыми силами через Седан на Амьен с выходом к Атлантическому побережью встретил лишь сильно растянутый фланг французов, выдвигавшихся в Бельгию, где, по их мнению, должно было произойти главное наступление немцев. Развитие событий быстро привело к фактическому разгрому неуправляемых англо-французских войск.

22 мая танки Гудериана вышли к Атлантическому побережью и 25 мая захватили Булонь. В тот же день Гудериан намеревался начать наступление на Дюнкерк, где укрылось более 300 тыс. солдат английского экспедиционного корпуса, но это было ему строжайше запрещено. «Быстрому Хейнцу» оставалось лишь наблюдать, как морские суда всех типов и классов эвакуируют англичан из западни. Разрешение наступать было получено им лишь вечером 26 мая, когда было уже поздно. Впоследствии и сам Гудериан, и другие немецкие генералы и военные историки неоднократно задавались вопросом — почему все-таки Гитлер не позволил пленить английскую армию, находившуюся в безвыходном положении? Многие склоняются к мнению Черчилля, считавшего, что таким способом Гитлер делал в сторону Англии широкий «жест доброй воли», желая заключить перемирие.

Если это было так, то в решении Гитлера отсутствовал всяческий здравый смысл, так как сделать Англию сговорчивей могло только пленение практически всей ее боеспособной армии. Как бы там ни было, англичане даже не сказали Гитлеру «спасибо», а эвакуированные солдаты в скором будущем доставили немцам массу проблем в Северной Африке. К середине июня многочисленная французская армия, считавшаяся многими сильнейшей в Европе, была окончательно разгромлена. 22 июня 1940 года французское правительство заключило с немцами перемирие. Причем подписать его Гитлер заставил французов в том же Компьенском лесу и в том же штабном вагоне маршала Фоша, в котором в ноябре 1918 года немцы расписались в своем поражении в Первой мировой войне.

На 22 июня 1941 года в составе Красной Армии числилось около 23 000 танков. Немецкое командование не могло даже представить, что «Советы» располагают столь огромной танковой армадой, и насчитывало у противника не более 10 000 боеспособных машин (что и без того в несколько раз превосходило те 3 350 немецких танков, которые были брошены против СССР).

На самом же деле к июню 1941-го в пяти западных военных округах РККА числилось 12 780 танков, из которых исправных было приблизительно 10 500. Около 1 500 танков были новых типов — Т-34 и КВ. Все советские танки были сведены в 20 механизированных корпусов, каждый из которых должен был насчитывать около 35 000 человек, 1 000 танков, 268 бронемашин и 358 орудий и минометов — то есть две танковые и одну механизированную дивизии. В действительности по штату практически ни один механический корпус укомплектовать не успели.

По количеству танков советский механизированный корпус превосходил любую немецкую танковую группу, которых у немцев было всего четыре: две в составе группы армий «Центр» и по одной — в составе групп армий «Север» и «Юг». Казалось, у немцев не было ни единого шанса не только разгромить, но даже уцелеть в сражениях с 20 гигантскими советскими мехкорпусами. Но на практике все оказалось иначе — в немецких танковых войсках главным было не количество машин, а управление и организация. В немецкой танковой дивизии образца 1941 года насчитывалось 149 или (в дивизиях трехбатальонного состава) 209 танков, 27 бронемашин, 192 орудия и миномета, 400 бронетранспортеров, 1 500 грузовиков, 600 автомобилей и 1 300 мотоциклов.

В отличие от советских механизированных корпусов главной ударной силой немецкой танковой дивизии была моторизованная пехота на автомобилях. Благодаря ей немцы могли быстро закрепляться на захваченных территориях, советские же мехкорпуса, где пехоты было совсем мало, а передвигалась она пешком, не могли даже в случае успеха как следует закрепиться или организовать надежную оборону.

Самые большие проблемы советское командование испытывало в управлении войсками. Советский мехкорпус был по сути огромным и несбалансированным образованием. Его снабжение горюче-смазочными материалами (дизельным топливом и бензином различных марок) и снарядами (по крайней мере шести различных калибров) и в мирное время носило крайне затруднительный характер, а в условиях маневренной войны и вовсе стало невозможным. Практически все бензохранилища и артиллерийские склады в приграничных областях были разбомблены немецкой авиацией или захвачены вермахтом еще в первые дни войны. Таким образом, каждый советский танкист мог рассчитывать только на то горючее и те боеприпасы, которые находились в танке. Когда заканчивалось и то, и другое, танк подрывался или просто бросался.

Т-34 имел противоснарядное бронирование корпуса за счет больших углов наклона броневых листов толщиной 45 мм. Лобовая броня была наклонена от вертикали на 60° и соответствовала броне толщиной 90 мм, установленной под прямым углом. Pz. III и Pz. IV могли поразить Т-34 только попаданием в ходовую часть или в корму, но для этого немецкому танку необходимо было приблизиться на 100—150 м, хотя даже эта дистанция не гарантировала успеха. Длинноствольная 76,2-миллиметровая пушка Т-34 поражала броню Pz. III и Pz. IV в любом месте с дальности 1 500 м.

В боях за Москву, действуя из засад на выгодных рубежах шоссейных и грунтовых дорог, «тридцатьчетверки» устраивали настоящий террор среди немецких танковых частей, и так уже наступавших из последних сил. Особенно отличилась в таких боях 4-я танковая бригада полковника М.Е. Катукова.

Только за один день боев бригада, состоявшая из 49 танков (20 из которых были Т-34), подбила и уничтожила 43 немецких танка, 16 из которых были на счету командира Т-34 лейтенанта Д.Ф. Лавриненко. Его экипаж в боях за Москву добился фантастических результатов — ему удалось подбить и уничтожить около 50 вражеских танков! Достичь большего лейтенанту помешала нелепая смерть — один-единственный случайный осколок поразил его в сердце, когда он просто стоял рядом со своим танком.

С первого дня войны командования фронтов практически полностью потеряли управление войсками. Радиостанций катастрофически не хватало, те же, что имелись в наличии, использовались мало и неэффективно. В РККА до войны связь привыкли держать по проводной связи, которая быстро выводилась из строя в боевых условиях, и посредством курьеров, нарочных и прочих «делегатов связи» на автомобилях, мотоциклах и лошадях. Летом 1941 года все эти курьеры, как правило, просто не могли найти своих адресатов, а если и находили, то передавали им уже безнадежно устаревшие приказы, выполнение которых еще более усложняло и без того катастрофическую обстановку. Неразбериха царствовала во всем — советское командование теряло из вида целые армии, в то время как немецкие генералы и офицеры в буквальном смысле знали, где находится каждый немецкий танк или пехотный взвод, и какая боевая задача ими в это время выполняется. Связь у немцев работала безукоризненно.

Израсходовав материальную часть в бессмысленных маршах, советские танкисты, вынужденно подрывая свои машины, вместе с остатками других войск пробивались на восток. В те черные дни 1941 года над полями сражений «взошла звезда» выдающегося советского танка Т-34.

Успешные действия Т-34 явились для немцев настолько неприятным «сюрпризом», что Хейнц Гудериан был вынужден сделать мрачный прогноз: «Очень тревожные донесения о качестве русских танков… Превосходство материальной части наших танковых сил, имевшее место до сих пор, было отныне потеряно и теперь перешло к противнику. Тем самым исчезли перспективы на быстрые решающие победы».

«Быстрый Хейнц», как всегда, был прав: несмотря на то что РККА за весь 1941 год потеряла 20 500 танков, СССР и не думал капитулировать. Невзирая на колоссальные, невероятные потери в живой силе и технике, в декабре 1941-го Красная Армия сумела даже перейти в контрнаступление и отодвинуть немцев от Москвы.

Все это означало, что «блицкриг» закончился неудачей на расстоянии вытянутой руки от победы. Война приобретала гибельный для Германии затяжной характер, а немецким бронетанковым силам в разгар войны необходимо было перевооружаться — Т-34 в одночасье сделал немецкие танки устаревшими. Но на это необходимо было и время, и огромные ресурсы, чего Германии уже не хватало. Время быстрых и блистательных побед вермахта прошло, начиналась беспощадная тотальная война за выживание.

Стальные армады

«…Нет ничего более ужасного, чем танковый бой против превосходящих сил. Численный перевес здесь ни при чем, мы к этому привыкли. Но когда у противника танк лучше, это — страшно. Ты даешь полный газ, но твой танк слишком медленно набирает скорость. Русские танки такие быстрые, на близком расстоянии они успевают взмахнуть на холм или проскочить болото быстрее, чем ты можешь повернуть башню. И сквозь шум, вибрацию и грохот ты слышишь удар снаряда в броню. Когда они попадают в наши танки, по большей части раздается глубокий затяжной взрыв, а затем ревущий гул вспыхнувшего бензина, гул, слава Богу, такой громкий, что мы не слышим воплей экипажа…»

Командир танка PZ. IV из немецкой 4-й танковой дивизии — о боях с т-34 в районе мценска (Орловская область) в октябре 1941 года.

Беспощадные и умелые действия советских танкистов на Т-34 в боях под Москвой повергли как немецкое командование, так и рядовых танкистов в настоящий шок. Все понимали, что нужно немедленно что-то предпринимать, причем в максимально сжатые сроки — контрудары Красной Армии становились все опаснее, а с Т-34 и КВ эффективно могла бороться только знаменитая 88-миллиметровая зенитная пушка. Таких орудий у вермахта было не слишком много, а основное противотанковое средство — 37-миллиметровая пушка — за свою абсолютную бесполезность вполне заслуженно получило в те дни от немецких солдат прозвище «рождественская хлопушка». Правда, у немцев имелось еще 50-миллиметровое противотанковое орудие PaK 38, которое могло пробить лобовую броню Т-34 на дистанции менее 100 м, но в вермахте было очень немного артиллеристов, обладавших настолько крепкими нервами, чтобы подпустить советский танк на такое близкое расстояние. К тому же «тридцатьчетверка», обладавшая высокой скоростью и маневренностью, просто не давала ни одного шанса противнику на прицельный выстрел в упор, давя своими широкими гусеницами и пушку, и расчет.

Хайнц Гудериан, разумеется, не мог терпеть подобное положение вещей и в октябре 1941-го в своем рапорте на имя командующего группой армий буквально потребовал срочно прислать на фронт специальную комиссию, чтобы разобраться с проблемой на месте. 20 ноября такая комиссия, в которую вошли ведущие немецкие танковые конструкторы Ф. Порше, А. Освальд, Э. Адерс, а также представители Управления вооружения сухопутных войск и Министерства вооружения, прибыла в расположение 2-й танковой армии Гудериана. Специалисты тщательно осмотрели подбитые советские и немецкие танки, а также опросили танкистов и артиллеристов. Мнения солдат конструкторам совершенно не понравились — фронтовики видели единственный выход в точном копировании Т-34. И дело было не только в личных амбициях конструкторов и не в их отвращении к подражанию, но главным образом в технической невозможности сделать точную копию советского танка. Германская промышленность просто не могла освоить выпуск отличного советского танкового дизеля В-2, так как в его конструкции было много алюминиевых деталей, а в Германии на тот момент уже ощущался острый дефицит цветных металлов.

Представители фирмы «Даймлер-Бенц» заявили, что у них уже имеется дизельный двигатель собственной конструкции, который, возможно, несколько и уступает советскому В-2, но все-таки вполне подходит для нового немецкого среднего танка. Конструкторы же и инженеры других танковых фирм — МАН, «Хеншель» и «Нибелунгенверке» — единодушно выступали за использование карбюраторных двигателей.

25 ноября 1941 года Управление вооружения сухопутных войск объявило конкурс между фирмами МАН и «Даймлер-Бенц» на проектирование танка весом около 35 т с обязательно рациональной формой корпуса, как у Т-34. В итоге фирма «Даймлер-Бенц» представила проект танка, чрезвычайно напоминавший Т-34, различие было только в конструкции ходовой части — его опорные катки располагались в шахматном порядке. В небольшой башне должна была располагаться 75-миллиметровая пушка с длиной ствола 48 калибров.

Проект фирмы МАН напоминал Т-34 только наклонными бронелистами корпуса. Танк был гораздо шире и выше, в его просторной, смещенной назад башне предполагалось разместить 75-миллиметровую пушку с длиной ствола 70 калибров. Такая длинноствольная пушка с прекрасными баллистическими характеристиками должна была обеспечить новому немецкому танку решительное превосходство над «тридцатьчетверкой» в огневой мощи.

Гитлер, очень интересовавшийся этим конкурсом, поначалу отдавал предпочтение проекту «Даймлер-Бенц», с тем только условием, что фирма заменит пушку на столь же мощную, что и у фирмы МАН. Управление вооружения всеми силами поддерживало проект МАН, но переубедить фюрера удалось, только доказав, что маленькая башня «Даймлер-Бенц» не может вместить пушку мощнее, чем предусмотрено в проекте. И Гитлер, для которого в любом проекте боевой техники приоритетом была огневая мощь, отдал предпочтение фирме МАН. Инженеры и конструкторы в авральном порядке приступили к созданию опытных образцов танка, ставшего впоследствии знаменитым под именем «пантера».

В зимнем наступлении 1941—1942 годов принимали участие не только Т-34 и КВ, но и около тысячи легких танков Т-40 и Т-60. Эти машины были слабыми даже для 1941 года — Т-60 имел 20-миллиметровую авиационную автоматическую пушку ШВАК и мог бороться лишь с легкобронированными целями и только с близкого расстояния — его пушка даже 18-миллиметровую броню пробивала только со 100 метров. Экипаж состоял из 2 человек, при этом командир работал не только за себя, но и за наводчика и заряжающего.

Выпускать такие танки заставляла острая нужда — в 1941-м практически весь огромный танковый парк был потерян, выпуск же легких танков можно было быстро развернуть на автозаводах, тем более что конструкция их была простой, а производственная цена — низкой. В 1942 году Т-60 сменил Т-70 с увеличившейся до 45 мм броней и вооруженный 45-миллиметровой пушкой. Она на дистанции 500 м пробивала по нормали 35-миллиметровую броню, что давало танкистам хоть какие-то шансы на успех в бою против Pz. III или Pz. IV. Из 24,5 тыс. танков, выпущенных советской промышленностью в течение 1942 года, 12,5 тыс. составили Т-34, а около 9,5 тыс. — Т-60 и Т-70. Таким образом, в боях в начале войны «тракторы с пушкой», как их называли солдаты, участвовали не меньше, чем «тридцатьчетверки».

Большим подспорьем для советских танкистов явились поставки английских танков «матильда» и «валентайн», начавшиеся в октябре 1941-го. До конца года было поставлено 466 машин, из них 187 — «матильд», которые особенно нравились советским танкистам. «Толстокожая дама», как называли этот танк сами англичане, имела мощную 78-миллиметровую броню, превосходившую по толщине даже броню тяжелого КВ. Силовая установка, состоявшая из двух дизельных двигателей, была вполне надежна, а вот вооружение было слабовато — на танке устанавливалась 2-фунтовая пушка (43 мм). Зимой 1941/42 года эта пушка пробивала броню всех типов немецких танков, но уже в 1943-м, с появлением тяжелых немецких «тигров» и «пантер», она стала не более чем декорацией. Главным же недостатком «матильды» была маленькая скорость по пересеченной местности —не более 15 км/ч. Для сопровождения пехоты этого хватало, но для быстрых маневренных действий английские танки не годились.

Тем временем на Восточном фронте произошли большие перемены. Во время зимнего наступления Красной Армии фюрер затеял большую «чистку» среди фронтовых генералов, повинных, по его мнению, в неудачах вермахта под Москвой и Ленинградом. От своих должностей были отстранены или подали в отставку фельдмаршалы фон Рундштедт и фон Лееб, генералы Гейер, Ферстер, Кюблер, Штраус, Гепнер. Был вынужден уйти со своего поста и Хайнц Гудериан. Этому обстоятельству всеми силами способствовал фельдмаршал фон Клюге, написавший форменный донос фюреру на «быстрого Хайнца», в котором обвинял его в саботировании приказов высшего командования. Это абсолютно не соответствовало действительности, но Гитлер, охладевший к способностям Гудериана, не пожелал объективно разобраться в деле.

Зимнее наступление Красной Армии закончилось неудачей — немцы хоть и отступили немного, но все же удержали фронт, нанеся советским войскам тяжелые потери. Советская «тридцатьчетверка» прекрасно подходила по своим характеристикам для ведения наступательных действий, но все ее возможности сводились на нет неправильным тактическим использованием. Советские танковые военачальники того периода просто не умели управлять танками в наступлении. Было совершенно очевидно, что крупного успеха могут добиться только большие массы танков, сведенные в единый кулак на решающем участке, при этом все машины должны действовать синхронно, ни в коем случае не распыляя силы.

Все эти тактические принципы были наглядно продемонстрированы советским военачальникам немецкими танковыми генералами, сумевшими достичь отличных результатов, используя посредственные в техническом отношении боевые машины. Советские же танковые бригады (30—40 машин), сведенные в танковые и механизированные корпуса, в наступлении действовали разрозненно. «Бить кулаком, а не пальцами!» — этот главный тактический принцип использования немецких танков, наглядно сформулированный Хайнцем Гудерианом, никак не удавалось перенять советским командирам прежде всего из-за удручающе низкого уровня управления крупными танковыми соединениями.

На большинстве танков отсутствовали радиостанции — сигналы передавались флажками, которые в реальном бою никто не замечал. Особенно трудно было увидеть такие «сигналы» из Т-34. Каждый танк имеет свои недостатки — у «тридцатьчетверки» одним из основных был очень плохой обзор изнутри. Командирская башенка с круговым обзором отсутствовала, поэтому экипажу оставалось только догадываться о том, что происходит вокруг. Открывать же башенный люк для того, чтобы осмотреться, было смертельно опасно — не случайно гибель от ранения в голову была самой распространенной среди командиров танков, но они все равно высовывались из люков, потому что экипаж, особенно во время движения машины, был глух и слеп. У немецких танкистов для таких случаев были складные артиллерийские перископы с великолепной оптикой — подставлять голову нужды не было. О подобном приспособлении советские танкисты и не мечтали до самого конца войны.

Весной 1942 года немецкие танки Pz. III и Pz. IV получили новые длинноствольные пушки калибра 50 и 75 мм, что позволило им (особенно Pz. IV) уверенно бороться с Т-34 и КВ. С начала и до самого конца войны у немецких танков были лучшие, чем у всех противников, оптические приборы наблюдения и прицеливания, а теперь у танкистов, по их выражению, наконец, появилась еще и «длинная рука». И это техническое нововведение сразу поменяло ход событий — танковые соединения противника получили адекватную своей передовой тактике огневую мощь и успехи не заставили себя ждать. Немецкие танковые и полевые армии, отбив неудачное наступление войск маршала Тимошенко в мае 1942 года, совершенно разгромили советские Южный и Юго-Западный фронты и стали быстро продвигаться к Дону и Волге. Танковые клинья немцев, как и в 1941-м, разрывали советскую оборону на куски, советские же танкисты могли противопоставить им только мужество и героизм, но никак не грамотную тактику. В 1942 году люфтваффе все еще царили в воздухе и советские танковые корпуса и армии подвергались сокрушительным ударам пикирующих бомбардировщиков и штурмовиков. В южнорусских степях спрятаться было негде: потери были очень большими — практически все советские танковые и мехкорпуса переформировывались ввиду потери боеспособности не по одному разу. Война докатилась до Сталинграда, и здесь советские и немецкие танкисты оказались в совершенно новой ситуации — они были вовлечены в ожесточенные бои на городских улицах, где танки лишились маневра, который был не менее важен, чем огневая мощь или толщина брони. В боях среди почерневших городских развалин немцы пришли к использованию следующей тактики — в наступлении применялись группы из 3—4 танков, поддерживаемых ротой пехоты. Советские пехотинцы, засевшие в домах и подвалах, обычно пропускали танки в глубь оборонительных порядков, заманивая немцев в зону огня замаскированных противотанковых пушек и танков. Но впереди танков пробиралась немецкая пехота, вызывая огонь на себя. Как только вражеские танки засекали огневые точки, то, прикрывая друг друга, обстреливали дом, пока он не превращался в развалины. В узких улицах танки часто становились жертвами саперов или бронебойщиков, подобравшихся вплотную. Брошенные с верхних этажей гранаты также легко пробивали тонкую верхнюю броню. Стало ясно, что без группы прикрытия танк обречен на уничтожение. И вскоре каждый немецкий или советский танк стали прикрывать несколько пулеметчиков, огнеметчиков и снайперов, и все равно у танка было очень мало шансов уцелеть в городских боях.

23 ноября 1942 года, накопив большие, и прежде всего танковые, резервы, советское командование замкнуло кольцо вокруг 6-й армии генерала Ф. Паулюса. Пожалуй, в первый раз за войну советские танковые командиры, поддерживая высокий темп наступления, успешно использовали принцип сосредоточения сил. В начале декабря для участия в операции по деблокированию 6-й армии из района Орла и с Кавказа в распоряжение командующего 4-й танковой армией генерал-полковника Гота прибыли 3 танковые дивизии. Лучший стратег Германии, генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн, разработал план операции, и 10 декабря танки Гота начали наступление из района Котельниково юго-восточнее Дона. Расстояние до окруженной группировки составляло более 100 км, но немецкие танкисты не сомневались, что освободят своих товарищей по оружию. Тем не менее ближе, чем на 50 км, немцам подойти не удалось — им не хватило ударной мощи, чтобы сломить сопротивление 2-й гвардейской армии под командованием Р.Я. Малиновского, усиленной 7-м тк генерал-майора П.А. Ротмистрова и 6-м мк генерал-майора С.И. Богданова. Тем более что 6-ю танковую дивизию, составлявшую единственный резерв Гота, фельдмаршал Манштейн был вынужден у него изъять для отражения нового наступления советских войск на Ростов.

К 17 декабря у Гота осталось всего 35 боеспособных танков, но он продолжал наступать. 19 декабря немцы форсировали реку Мышкова, но дальше не продвинулись ни на шаг. К 26 декабря от 57-го немецкого танкового корпуса практически ничего не осталось. Армия Паулюса была обречена, но это еще полбеды — советские танковые соединения, наращивая темп наступления, 16 февраля 1943-го захватили Харьков, а 21-го подошли к Днепру в районе Запорожья.

Радужное настроение советского командования резко испортилось в последующие несколько дней, когда Манштейн нанес сильнейший контрудар во фланг советским войскам из района севернее города Сталино (Донецк). Втайне от советской разведки немцам удалось сосредоточить в одном месте 48-й тк, состоявший из 3 танковых дивизий, и совершенно новую ударную силу — танковый корпус СС в составе двух элитных танковых дивизий «Лейбштандарт Адольф Гитлер» и «Дас Райх». Эти дивизии были скрытно и быстро переброшены из Франции и имели в своем составе по батальону (45 танков в каждом) новых тяжелых танков «тигр».

Экипаж «тигра» состоял из 5 человек, чувствовавших себя вполне комфортно — в танке было просторно, система вентиляции действовала весьма эффективно, так же как и система продувки ствола от пороховых газов после каждого выстрела. Его экипаж мог спокойно заниматься боевой работой, не задыхаясь от дыма и гари, как это происходило с советскими танкистами. Ходовая часть «тигра» состояла из опорных катков, расположенных в шахматном порядке. Такая подвеска обеспечивала исключительно плавный для такой тяжелой машины ход, но, правда, только в идеальных условиях ровной сухой проселочной дороги. На Восточном фронте, наматывая на каждую гусеницу несколько тонн грязи, «тигр» часто ломался из-за постоянных перегрузок трансмиссии. Зимой снег и грязь набивались между катками и там замерзали, нередко лишая танк хода. Вообще «тигр» был сложным в техническом отношении и требовал постоянных регламентных работ, на которые во фронтовых условиях никогда не хватало времени — эти танки требовались всегда и всюду.

И тем не менее одним своим грозным внешним видом «тигр» внушал уверенность немецким пехотинцам и одновременно лишал ее советских солдат. И было отчего эту уверенность потерять — Т-34, вооруженному 76,2-мм пушкой Ф-34, чтобы гарантированно поразить «тигр» в лоб, надо было приблизиться к нему на 400 м, а лучше еще ближе, что было самоубийственным занятием, учитывая скорострельность пушки немецкого тяжелого танка (6—8 выстрелов в минуту) и меткость наводчиков.

С конца 1942-го и до начала 1944 года равного противника у «тигра» на поле боя не было. Хотя немецким танкистам немалые неприятности доставляла его не слишком высокая техническая надежность — разного рода поломки случались с ним довольно часто. И все же достоинства «тигра» явно перевешивали его недостатки, в чем советские танкисты имели несчастье убедиться во время сражения на реке Северный Донец, когда советские войска были отброшены от Запорожья. Одних танков, в основном Т-34, было потеряно около 500. 15 марта танковый корпус СС опять захватил Харьков. Тогда еще никто не знал, что это было последнее успешное немецкое наступление на Восточном фронте.

«Тигр» весил 57 тонн, толщина лобовой брони была 100 мм, а бортов и кормы — 82 мм. Мощность двигателя достигала 700 л.с., а по пересеченной местности танк двигался со скоростью 20—25 км/ч. Пожалуй, главным достоинством «тигра» была 88-мм пушка KwK36, созданная на основе зенитного орудия и обладавшая выдающимися для своего времени баллистическими характеристиками. Исключительно высокая эффективность этой пушки дополнялась высококачественным бинокулярным прицелом, что позволяло наводчикам «тигров» добиваться попаданий на дистанции свыше 3 000 м! Конечно, на фронте такие случаи отмечались крайне редко, прежде всего из-за рельефа местности, но на дистанции 1 200 м пушка «тигра» уверенно поражала любой танк противника, причем, как правило, с первого же выстрела. Длина ствола этого орудия составляла 56 калибров, то есть свыше 5 метров.

Во время этого наступления все панцерваффе (танковые войска) облетела радостная весть — «быстрый Хайнц» возвращается! Гитлер сменил «гнев на милость» и вернул Гудериана из опалы. Фюрер понимал, что только этот человек может поднять боеспособность немецких бронетанковых сил до максимально высокого уровня перед сражениями 1943 года, в которых и должна была решиться судьба Третьего рейха. Гудериан был назначен на должность генерал-инспектора бронетанковых войск с очень широкими полномочиями — все в панцерваффе теперь должно было происходить только с ведома Гудериана, подчинявшегося непосредственно Гитлеру. И «отец танков» с энтузиазмом принялся за работу.

Его главной заботой было максимальное увеличение выпуска основной «рабочей лошадки» — танка Pz. IV, а также самоходных артиллерийских установок (САУ) и штурмовых орудий на базе все того же Pz. IV и устаревшего Pz. III. Настоящей головной болью для Гудериана стало «доведение до ума» нового среднего танка Pz. V «пантера».

«Наш трудный ребенок» — так называл Гудериан «пантеру», и было за что: танк имел просто рекордное количество технических неполадок. На одном из докладов в марте 1943 года Гудериан прямо заявил фюреру, что считает нецелесообразным использование «пантер» на фронте раньше июля—августа, так как недочеты нового танка не удастся устранить к более раннему сроку. Гитлер этим обстоятельством был крайне раздосадован — он считал, что именно «пантера», практически не уступающая «тигру» по боевым возможностям, но несравненно более скоростная и маневренная, обеспечит решительную победу вермахту в новом наступлении в районе Орла, Курска и Белгорода.

Начальник Генштаба Курт Цейцлер был автором плана по «срезанию» большого выступа, включавшего в себя Курск и вклинивающегося в немецкие позиции на 120 км. По мысли Цейцлера, успешное наступление в этом районе должно было позволить окружить и уничтожить множество советских дивизий, в целом ослабить наступательную мощь Красной Армии и дать возможность вермахту опять завладеть стратегической инициативой. После этого можно было наступать или опять на Москву, или на Кавказ, или в любое другое место, куда укажет фюрер.

Фюрер же на этот раз проявлял совершенно не свойственные ему раньше сомнения. 10 мая он даже признался Гудериану, являвшемуся ярым противником операции «Цитадель» (такое название получило новое немецкое наступление), что «как только я начинаю думать об этой операции, у меня начинает болеть живот». Гудериан попробовал еще раз отговорить Гитлера от авантюрного плана, но все было тщетно — мнение Цейцлера, Кейтеля и фон Клюге пересилило возражения Гудериана, Моделя и фон Манштейна, а заодно и собственные предчувствия фюрера. Наступление стало неизбежностью.

Тем временем советское командование отнюдь не сидело сложа руки. Поскольку планы соперника не являлись для него секретом, то два с лишним месяца ушли на строительство беспрецедентно мощной полевой обороны: были выкопаны десятки километров траншей, оборудованы сотни опорных пунктов, десятки тысяч противотанковых и противопехотных мин, тысячи орудий, минометов и танков на оборудованных замаскированных позициях ожидали противника, совершенно точно «зная», откуда он появится.

К лету 1943-го в организационную структуру советских бронетанковых войск внесли существенные изменения — было принято решение о создании однородных танковых армий вместо ранее существующих армий смешанного типа. Избавившись от стрелковых соединений и включив в свой состав части усиления и обслуживания, обладающие одинаковой с танками скоростью и проходимостью, армии нового типа значительно повысили свои боевые возможности. «Тридцатьчетверка» к этому времени получила долгожданную командирскую башенку, что не могло не добавить оптимизма танкистам — теперь им хоть что-то стало видно!

В качестве резерва Ставка ВГК сформировала целый Степной фронт, в составе которого насчитывалось 1380 танков и САУ. Предполагалось, что после отражения немецкого удара свежие войска этого фронта перейдут в контрнаступление и разгромят обескровленные дивизии вермахта.

Подполковник фон Грюндхерр, лично наблюдавший за «боевыми успехами» Pz. V, так писал в своем дневнике: «Честно говоря, я просто не могу удержаться, чтобы не сказать несколько слов об этой печальной истории, имя которой «пантера»… Сколько людей возлагали особые надежды на применение этого нового, еще ни разу не испробованного оружия! Надо ли говорить, какое удручающее воздействие оказало на них понесенное поражение… А все началось с приказа фюрера, с тех сверхъестественных ожиданий, которые он породил… У меня в голове не укладывается, как можно создавать мощное, современное, дорогое оружие и одновременно снабжать его абсолютно ненужным бензиновым насосом, кучей лишних прокладок и прочей дребеденью?»

5 июля 1943 года Курская битва началась. План немецкого Генштаба был прост — 9-я армия генерал-полковника Моделя, имея в своем составе 5 танковых дивизий, наступает с севера «Курского выступа», а 4-я танковая армия генерал-полковника Гота силами 8 танковых дивизий наступает с юга, стремясь соединиться с войсками Моделя восточнее Курска.

На северном фасе у Моделя дела не заладились сразу — даже к 14 июля его войскам не удалось вклиниться в советскую оборону больше чем на 11 км. На этом участке немцы возлагали большие надежды на ударную мощь новых тяжелых САУ «фердинанд» с 200-миллиметровой лобовой броней и еще более мощной, чем у «тигра», 88-миллиметровой пушкой. Но эти надежды не оправдались — почти половина из 90 таких САУ, принимавших участие в сражении, застряла на минных полях и была потеряна. «Тигры» тоже не помогли — здесь наступал только один 505-й тяжелый танковый батальон (45 танков), также не добившийся большого успеха. Несмотря на то что в боях было потеряно только три «тигра», 13 июля в составе батальона было всего 14 боеготовых танков — остальные вышли из строя из-за поломок и требовали ремонта.

На южном фасе, где общее командование осуществлял фельдмаршал фон Манштейн, дела шли хоть и лучше, но немногим — советская оборона была прорвана на глубину 20 км. Только такого результата смогли добиться лучшие из лучших танковых и моторизованных дивизий вермахта и СС. На фронте шириной 45 км «плечом к плечу» наступали 3-я, 11-я, 6-я, 19-я, 7-я танковые дивизии, дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер», «Дас Райх», «Тотенкопф», а также элитная мотодивизия вермахта «Гроссдойчланд».

Вся эта громадная сила, никогда ни до, ни после вместе не собиравшаяся, так и не смогла добиться решительного успеха. Впрочем, у Манштейна еще были свежие резервы, чтобы и дальше «прогрызать» советскую оборону, но 13 июля фюрер приказал прекратить наступление, так как союзники высадились в Сицилии и туда нужно срочно отправить войска с Восточного фронта. Танковый корпус СС в полном составе отправился в Италию, а дивизия «Гроссдойчланд» была переброшена на Центральный фронт к фельдмаршалу фон Клюге, чтобы помочь ему остановить контрнаступление советских войск. Оставшихся сил на южном фасе не хватило, чтобы удержать положение, и к 23 июля 4-я танковая армия была оттеснена на исходные позиции.

Перед своей отправкой в Италию 2-й тк СС обергруппенфюрера Пауля Хауссера успел поучаствовать в столкновении с частями 5-й гвардейской армии генерала Ротмистрова в районе деревни Прохоровка. На самом деле, сильные бои западнее, юго-западнее и южнее Прохоровки шли с 10 по 15 июля, а не только 12 июля, как принято считать. Но если говорить именно об этой дате, то 12 июля под Прохоровкой 268 немецких танков и САУ сражались против 684 советских танков и САУ. В итоге только за один этот день 2-й тк СС потерял 30 танков и САУ, в том числе один «тигр», а 5-я гвардейская та — 299 танков и САУ. На следующий день дивизии СС продолжили наступление и остановились по приказу Манштейна только 16 июля, так как фюрер посылал их в Италию.

В августе 1943 года Сталин поручил Г.М. Маленкову создать специальную комиссию для расследования причин слишком больших потерь 5-й гвардейской та под Прохоровкой 12 июля. В отчете комиссии боевые действия армии Ротмистрова названы образцом неудачно проведенной операции. Сталин хотел отдать Ротмистрова под трибунал, но вождя удалось уговорить этого не делать.

День 12 июля принес не только неприятности — на северном фасе в этот день оборона 2-й немецкой танковой армии была прорвана войсками Западного и Брянского фронтов на трех участках — от 10 до 16 км по фронту и глубиной до 4—9 км. И с этого времени немцы на этом участке помышляли уже только об удержании позиций.

Верховный Главнокомандующий требовал от своих генералов как можно быстрее начать контрнаступление, но к 23 июля выяснилось, что для этого понадобится 10 дней, необходимых для перегруппировки войск и пополнения их личным составом и техникой. Сталин был в ярости, но сделать ничего было нельзя — потери оказались неожиданно велики.

Только 3 августа советские войска смогли начать Белгородско-Харьковскую стратегическую наступательную операцию, получившую наименование «Румянцев».

Операция «Цитадель» закончилась провалом. Все, чего достигли немцы, так это обескровили свои лучшие танковые и моторизованные дивизии, чья мощь оказалась подорванной уже до самого конца войны. Советские же бронетанковые войска не только быстро восстановили свою численность, но в значительной мере усилились. Практически все было готово для их безудержного наступления длиной почти в два года...

Немцы в Африке
На протяжении двух с лишним лет Африканский корпус генерал-фельдмаршала Эрвина Роммеля сражался в Северной Африке с превосходящими его по численности английскими, а затем и американскими войсками. Талантливый полководец, «лис пустыни», как называли его англичане, сумел, то наступая, то изматывая противника в оборонительных боях, шаг за шагом дойти от Ливии почти до самой дельты Нила. Немцы вынужденно начали свой «африканский поход» в феврале 1941-го, когда итальянская армия была разбита англичанами в Ливии и Гитлер решил спасти союзников. С одной-единственной 5-й легкой дивизией (впоследствии 21-й танковой), почти без тяжелого вооружения, Роммель разгромил англичан и за 12 дней завоевал всю Киренаику. Совершенно неожиданно для фюрера в Северной Африке начали вырисовываться заманчивые перспективы — захват дельты Нила и Суэцкого канала, что привело бы к тяжелейшим последствиям для Британии — возможной потере всего Среднего Востока с его нефтью. Если бы удалось перенести войну на территорию Сирии и Ирака, то арабское население, уставшее от англичан, наверняка бы поддержало немцев, так что английскому влиянию в этой части света пришел бы конец. Гитлер, оценив все эти перспективы, повелел Роммелю завоевать для начала Египет.

Для этого фельдмаршалу было выделено всего 2 танковые дивизии (15-я и 21-я), которые до конца африканской кампании и составляли основную боевую силу немцев, 2 итальянские танковые дивизии «Литторио» и «Ариете», а также пехотные с не менее громкими именами — «Павия», «Брешия», «Болонья» и «Савойя».

Надо сказать, что эти союзники доставляли Роммелю едва ли меньше хлопот, чем англичане. Никаких самостоятельных боевых операций доверить им было нельзя, на них приходилось тратить большое количество драгоценного топлива и вообще постоянно спасать от разгрома, распыляя свои и без того скудные силы. Боевые качества совершенно устаревших итальянских танков с их «картонной» броней и архаичными пушками были настолько низкими, что их практически не принимали в расчет. Хотя дуче итальянского народа Муссолини был тем не менее совершенно уверен, что без его войск Роммель не добился бы ни одного из своих успехов.

Численное превосходство англичан не смущало Роммеля, умело концентрирующего свои бронетанковые силы в кулак на решающих участках, чего соперник делать не умел. Он долгое время диктовал англичанам время и место сражения. Немецкие танки использовались очень разнообразно: в качестве артиллерийского соединения против пехотных колонн, для контрбатарейной борьбы, действовали из засады против танков, высылая вперед в качестве приманки бронеавтомобили, и т. д.

В своих мемуарах Роммель писал: «Северная Африка с полным основанием может считаться театром, где военные действия носили самый современный характер…» Действительно, палимая солнцем каменистая пустыня очень хорошо подходила прежде всего для применения танков. И Роммель, используя передовые тактические принципы Гудериана, творчески и с блеском сумел применить их как в наступлении, так и в обороне. Немцы никогда не имели в Африке больше 250 танков, тогда как англичане всегда — в 3—5 раз больше. По количеству бронеавтомобилей соотношение и вовсе было 10:1 в пользу англичан. Основную массу немецких бронетанковых сил составляли Pz. III и Pz. IV, до середины 1942 года ничем особенно не превосходившие английские крейсерские танки «крузейдер» и «валентайн» и уступавшие по защищенности и вооружению знаменитому английскому пехотному танку «матильда». Бороться с этим танком могла только 88-миллиметровая зенитная пушка, которую именно Роммель широко внедрил в качестве противотанкового средства. Неприятным соперником был также американский «грант», вооруженный 75-миллиметровой пушкой.

Вот как вспоминал эти действия один английский танкист: «Бронированные машины растянулись по широкому фронту. Двигались они по 2—3, а если встречали серьезное сопротивление — немедленно поворачивали назад. За машинами следовала пехота на грузовиках. Это было начало полномасштабной атаки. Танковые экипажи стреляли на поражение, точность огня составляла 80—90%. Свои танки они расположили так, чтобы они смотрели передом и бортами на наши позиции. Это позволяло немцам эффективно поражать наши орудия, при этом оставаясь неподвижными. На ходу они стреляли редко. В некоторых случаях танки Pz. IV внезапно открывали огонь из своих орудий, причем стреляли не по какой-либо определенной цели, а просто создавая стену огня по ходу своего движения на дальностях 2 000—3 500 метров. Все это делалось для того, чтобы навести ужас на наших защитников. Честно признаться, это им вполне удалось».

Но все эти мастерские действия не принесли, да и не могли принести Роммелю решительную победу. Снабжение Африканского корпуса было из рук вон плохим: не удосужившись вовремя захватить Мальту — «непотопляемый авианосец» англичан, немцы теряли огромное количество судов с топливом, боеприпасами и снаряжением, без чего армия Роммеля буквально задыхалась. Люфтваффе помочь не могли, так как почти полностью были задействованы на Восточном фронте. Постепенно в 1942 году преимущество англичан в воздухе, на море, а затем и на суше стало подавляющим. Тем не менее Гитлер гнал Роммеля в наступление на Суэцкий канал, более того, он хотел, чтобы африканская армия помогла группе армий «А» на Кавказе, наступая затем через Ближний Восток. Все это было абсолютно нереально, ведь в решающее наступление под Эль-Аламейном Роммель пошел, имея всего 30 боеспособных танков! Ничем иным, кроме провала, это наступление закончиться не могло, тем более что командование над английскими войсками принял лучший полководец Британской империи — умный и жесткий генерал Бернард Монтгомери. Теперь Роммелю пришлось проявлять все свое незаурядное мастерство в тяжелых и безнадежных оборонительных боях.

Ситуацию не смогли спасти и новые тяжелые танки «тигр», присланные Гитлером в Тунис в конце 1942 года. 8 ноября того же года американский экспедиционный корпус генерала Эйзенхауэра высадился в Марокко и Алжире, что означало неминуемый конец для Африканского корпуса, оказавшегося между двух огней. Немцы сопротивлялись долго и упорно и смогли оттянуть свою капитуляцию до 12 мая 1943-го, которая явилась определенным сюрпризом для высшего руководства Германии.

Геринг, например, так оценивал качество американского вооружения, которое хвалил Роммель: «Совершенно невозможно. Это бабьи сплетни. Американцы умеют делать только лезвия для бритв и холодильники». На что Роммель ответил: «Я хочу только одного, господин рейхсмаршал: пусть и у нас будут такие же лезвия».

Максим Моргунов,  "Вокруг света"