Любой юбилей значимого события новой и новейшей истории неизбежно оборачивается тем, что политика и идеология пытаются крепко стиснуть историческую науку в своих объятиях. И сколь бы ни стремились настоящие учёные освободиться от этого удушающего внимания, в глубине души они сознают невоз­мож­ность добиться этого в полной мере. Сейчас, в дни 200-летнего юбилея Бухарестского мирного договора 1812 года, историки ломают копья в спорах о том, было ли присоединение Бессарабии благодеянием или преступлением со стороны России. На наш взгляд, давно ушедшая в прошлое Российская империя равно не нуждается ни в обвинениях, ни в оправданиях, ни в восхвалении. Однако для хотя бы частичного преодо­ления упомянутого влияния современной политики и идеологии нам необходимо сохранять и расширять позитивистское, фактологическое знание о том, что и как именно принесла Россия народам Днестровско-Прутского региона во время войны с Турцией 1806–1812 гг. и после её завершения. Одним из таких деяний Российской империи стала ликвидация татарской орды, населявшей южную часть междуречья Днестра и Прута, т.е. область, издавна известную под турецким названием Буджак, или же «Буджак татарлеринум топрагы» (то есть «земля Буджакских татар» или же «Буджакская татарская земля»)[1].

 

Как представляется, по своим последствиям очищение земель Буджака от татар стало одним из наиболее значимых для региона событий русско-турецкой войны 1806–1812 гг. В исторической ретроспективе, уничтожение Буджакской орды – последнего полунезависимого осколка некогда великого Улуса Джучи – стало финальным актом многовековой борьбы России против Золотой Орды и её наследников. И глубокий символизм этого события также побуждает нас обратить к нему свое внимание.

Отдельные страницы истории татар Буджака изучали многие советские, молдавские, российские и украин­ские историки, такие как И.Г. Киртоагэ[2], А.Д. Бачинский и А.О. Добролюбский[3], В.В. Трепавлов[4], С.В. Паламарчук[5] и другие. Однако подробная история Буджакской орды ещё не написана, и потому в её прошлом остается немало белых пятен. Насколько известно, до сих пор ещё не становились предметом спе­циального исторического исследования и военно-политические обстоятельства гибели Буджакской орды. Настоящей статьей мы попытаемся отчасти восполнить данный пробел, а источниковой базой для этого нам послужат, помимо хорошо известных опубликованных записок И.П. Котляревского[6] и графа А.Ф. Ланже­рона[7], – и ряд документов из фонда «Главный штаб Молдавской армии» (ф. 14209) Российского государст­венного военно-исторического архива (РГВИА)[8].

Итак, что же представляла собой Буджакская орда в последние годы её существования? Этнический её состав до сих пор не вполне выяснен историками. В разные периоды в Буджак, с разрешения османского султана и крымского хана, переселялись разные племенные группы ногайских татар; в особенности – после развала Большой Ногайской орды в XVII веке. Как следствие, Буджакская орда представляла собой сложный конгломерат из представителей разных ответвлений ногайского племени и потому была не столько этническим, сколько территориально-политическим объединением. В русских источниках начала XIX века говорилось о наличии в Буджаке «уездов» под названиями Орумбет-Оглу, Орак-Оглу, Едисан-Ногай. Всё это – хорошо известные в исторической науке названия разных колен ногайского/мангытского этноса[9]. Эти «уезды» были территориями владений родоплеменных групп Буджакских татар. Известно, что татары родов Едисан и Орак-Оглу обитали на землях позднейшего российского Аккерманского уезда, Орумбет-Оглу – Кагульского уезда, а татары объединения Измаил-Канесси (Калеси?) – вблизи крепости Измаил, на дунай­с­ких гирлах[10]. Как справедливо отмечают современные исследователи истории Буджака И.Ф. Грек и Н.Д. Ру­ссев, к началу XIX века «рыхлая татарско-мусульманская общность буджаков» ещё не успела консоли­ди­ро­ваться в народ[11]. И, поскольку история не имеет сослагательного наклонения, мы не знаем, удалось бы бессарабским ногайцам когда-либо создать особый «буджакский» этнос.

Историческая «граница Халил-паши», отделявшая земли Буджакской орды от запрутских владений кня­жества Молдавия, проходила по реке Ялпуг, Верхнему Троянову валу и реке Ботна до Днестра. Таким обра­зом, владения буджакских татар охватывали часть территории нынешних АТО Гагаузия, Тараклийского, Каушанского, Стефан-Водского районов Республики Молдова, а также большую часть южной Бессарабии, ныне входящей в состав Одесской области Украины. По подсчетам советского историка П.Г. Дмитриева, в середине XVIII века из общей площади Днестровско-Прутского междуречья в 45 800 кв. км под властью Молдавского княжества находилось всего 20 300 кв. км., а большую половину, 25 500 кв. км. занимали земли ногайцев и турецкие «райи» (крепостные районы) [12].

Вплоть до ликвидации Крымского ханства Буджакская орда находилась в двойном подчинении – у Крым­ского хана и у турецкого Очаковского эйялета. Правителем орды был один из представителей Крымского ханского дома Гиреев; он имел титул султана Буджакской орды и чин сераскира. Его резиденцией и столи­цей орды являлся город Каушаны. Пик могущества Буджакской орды пришелся на XVII век. По сведениям многих источников, в то время Буджакские татары составляли одну из главных ударных сил в войске Крымского хана в большинстве его военных предприятий, ближних и дальних; и по этой причине они играли значимую роль во внутриполитической борьбе за власть в Бахчисарае. Также буджаки принимали активное участие и в военных кампаниях Османской империи. Кроме того, они и по собственному почину совершали грабительские набеги на сопредельные христианские земли. Свидетельства значительного числа источников (в том числе трудов Ж. де Люка, Г. де Боплана, Э. Челеби, Д. Кантемира и многих других) подтверждают справедливость оценки советских историков Бачинского и Добролюбского, которые опреде­ляли Буджакскую орду как «типичное военно-грабительское кочевое объединение с соответственными фор­мами быта и экономического устройства» [13].

К концу XVIII века татары Буджака постепенно перешли к оседло-кочевому образу жизни. Основу их хо­зяйства по-прежнему составляло скотоводство. В сезон травостоя татары кочевали от пастбища к пастбищу, а на зиму собирались в селения, в которых велось и земледельческое хозяйство[14]. Русский очевидец отме­чал: «Татары, по натуре своей народ ленивый и непривычный к земледелию, питались молоком и немного мясом; их доход, главным образом, составляла торговля скотом и лошадьми. Они мало сеют пшеницы и ячменя, а разводят только маис (турецкая рожь), который молдаване называют кукурузой. Великолепные пастбища Бессарабии так велики, что они позволяли в каждой деревне не только держать по 20, 30 и до 100 голов скота[15], но даже венгры и трансильванцы пользовались ими, пригоняя туда на зиму огромные стада баранов и платя за каждую голову небольшую сумму денег, составлявшие доход страны» [16].

В начале войны с Турцией в 1806 году российская сторона не имела точных данных о численности Буд­жак­ской орды. Так, русский офицер И.П. Котляревский, непосредственно занимавшийся сношениями с тата­рами (подробнее см. ниже), писал, что в то время Буджакские татары могли выставить 30 тыс. вооруженных воинов[17]. Однако это число представляется сильно завышенным. В официальных документах русского ко­мандования (включая донесения на имя императора) общая численность всей орды определялась приблизи­тельной цифрой в 40 тыс. человек. То же число повторяет и сам Котляревский в другом месте своего «Жур­нала» [18]. Очевидно, его и следует считать наиболее близким к истине.

В сравнении с другими причерноморскими степями, Буджак был заселен достаточно плотно. Число татар­ских деревень Буджака к 1806 году известно весьма точно. По «уездам» они делились следующим образом:

• Орумбет-Оглу – 76 деревень
• Орак-Оглу – 36 деревень
• Ет-исин (Едисан Ногай) – 61 деревня
• Измаильский уезд (округи Киргизская, Дженбулакская, Киойбейская, Коелеская) – 32 деревни[19]

В результате двух победоносных войн с Турцией в царствование Екатерины II Россия распространила свою власть на всё северное Причерноморье от Днестра до Кубани. Это пространство было ареалом оби­тания ногайских орд, прежде бывших в зависимости от Крымского ханства. Присоединив его, Российская империя столкнулась с непростой задачей подчинения ногайцев, что требовало чёткого определения границ территории их обитания и, по возможности, переселения их вглубь Российской империи, дальше от театра следующих войн против Турции. Российские власти пытались добиваться мирного переселения ногайцев, однако в случае неповиновения последних не останавливались перед жёсткими силовыми мерами.

Самым ярким примером этого стали действия А.В. Суворова против ногайцев на Кубани. 28 июня 1783 года на поле под Ейском присягу России принесли Едисанская, Джембойлукская, Джетышкульская и Буд­жакская[20] орды, а также султан Адиль-Гирей со своими людьми. Русские власти приняли решение пересе­лить ногайские орды в Уральские степи. Начало этой операции, порученной начальнику Кубанского кор­пу­са генерал-поручику Суворову, вызвало протесты ногайцев. Под воздействием агитации мятежных сторон­ников Шагин-Гирея Джембойлуки и часть Джетышкулов 30–31 июля 1783 года подняли мятеж и, общим числом в 7–10 тыс. человек, устремились к Кубани, по пути нападая на посты русских войск. 1 августа при урочище Урай-Илгасы мятежники были наголову разбиты силами Бутырского мушкетерского и Влади­мир­ского драгунского полков Кубанского корпуса, а затем осенью того же года сам Суворов во время похода за Кубань нанёс мятежным ногайцам ряд поражений[21]. Русский военный историк генерал П.О. Бобровский писал: «В битвах на урочищах Урай-Илгасы, Керменчике и Сарычигере пало до 7 000 ногаев, многие тысячи их перешли в Турцию или бежали к черкесам; в плен взято не более 1 000 человек, кроме жен и детей. По­литическая самобытность ногайской орды, постоянно варварски опустошавшей своим набегами земли войска Донского, прекратилась» [22].

Однако русские власти осознали ошибочность своего замысла переселения ногайцев на Урал и потому при­няли решение перевести часть их к Каспийскому морю, а Едисанскую и Джембойлукскую орды поселить в Приазовье, на Молочных водах[23]. Там им было отведено 285 тыс. десятин удобной и 68 тыс. десятин неудобной земли, которая образовывала треугольник от устья р. Берды, впадающей в Азовское море, до устья лимана Молочного, а оттуда вверх по левому берегу реки Молочные воды до верховьев р. Токмак.

В 1801 году начальник ногайских орд, Едисанский мурза Баязет-бей выдвинул амбициозный проект пе­ре­ведения Молочанских ногайцев в казачье сословие, что подразумевало обязанность несения военной служ­бы взамен на определенные льготы. 5 октября 1802 года были утверждены штаты Ногайского казачьего вой­ска, которое должно было состоять из 2 полков, по 500 человек в каждом. Однако это войско осталось су­ществовать лишь на бумаге, так как ногайцы совершенно не хотели нести тяготы казачьей службы. В итоге Ногайское войско было упразднено. 10 апреля 1804 года последовал рескрипт Александра I Херсонскому военному губернатору А.Г. Розенбергу, по которому Молочанских ногайцев следовало обратить «к земле­делию и скотоводству, яко двум единственным отраслям их хозяйства». Комитет министров выработал «По­ложение для управления Ногайцев», которое было конфирмовано императором 13 мая 1805 года. Этим по­ло­жением ногайцы уравнивались в правах и обязанностях с крымскими татарами, а управление ими вве­рялось Таврическому гражданскому губернатору. Непосредственный надзор за ногайцами осуществлял русский чиновник, должность которого именовалась «пристав ногайских орд» [24].

Таким образом, накопив в прежние годы богатый опыт взаимодействия с причерноморскими ногайцами и упорядочив их положение в своих владениях, теперь Российская империя намеревалась решить в свою пользу и вопрос Буджакской орды, благоприятным поводом для чего послужило начало новой войны с Турцией в 1806 году. В начальный период этого конфликта действия русского командования в отношении Буджакских татар определялись особенностями общей стратегической ситуации в Европе и на Балканах, а также довольно специфическим военным и политическим планом кампании 1806 года.

Операцию вторжения в пределы Османской империи предполагалось осуществить силами Днестровской (позднее Молдавской) армии генерала от кавалерии И.И. Михельсона, в состав которой входили пять пехот­ных дивизий (9-я, 10-я, 11-я, 12-я и 13-я). План кампании был утверждён императором Александром I 15 октября 1806 года, что практически совпало по времени с получением известия о разгроме прусской армии под Йеной и Ауэрштедтом 2(14) октября. Поражение союзной Пруссии означало, что теперь Россия должна была нести на себе основную тяжесть военных действий против Наполеона в Центральной Европе. На этот театр войны было необходимо отправить дополнительные силы русской армии. В частности, из состава Днестровской армии были изъяты 9-я и 10-я дивизии бывшего корпуса генерала И.Н. Эссена 1-го[25]. Таким образом, операцию по занятию Бессарабии, Молдавии и Валахии Михельсон был вынужден начинать с явно недостаточными силами – в его распоряжении оставалось всего три пехотные дивизии, общей силой около 30 тыс. человек[26]. Весьма сложной и противоречивой была и политическая обстановка. Формально Турция оставалась союзником России, поэтому русские войска вступили в Княжества без объявления войны, под предлогом подготовки движения к Адриатике, а также защиты местного населения от произвола мятежных пашей и разбойников-кирджали.

Руководство России строило свой план кампании, исходя из расчетов на то, что преимущество русских сил в военной готовности, а также слабость центральной власти в Константинополе и политическая анархия в Румелии должны были помочь русским войскам достаточно быстро, без боевых действий, занять Княжества и добиться сдачи турецких крепостей к северу от Дуная. Это позволило бы русской дипломатии уверенно требовать от Турции политических уступок – прежде всего, отказа от сотрудничества с Францией и подтвер­ждения гарантий прав и льгот автономных Дунайских Княжеств.

Руководствуясь этим замыслом, русское командование стремилось максимально избегать боевых действий с турками на пространстве к северу от Дуная. По этой причине оно придавало особое значение методам дипломатии, в частности, в отношении татар Буджака. Конечно, ещё со времен степных походов Б.К. Ми­ни­ха и П.А. Румянцева-Задунайского в XVIII веке татарская конница в боевом отношении не представляла ни­какой угрозы для регулярных русских войск. Однако от поведения местного татарского населения во много зависела безопасность русских коммуникаций и снабжение войск припасами на месте, а следовательно, – и скорость осуществления операции по занятию Дунайских княжеств и Бессарабии.

Русский главнокомандующий, 67-летний генерал Михельсон, победитель Емельяна Пугачёва, имел не только опыт обхождения с татарским населением, но и вполне определённые планы насчет Буджакских та­тар. В 1800–1803 гг. он, будучи Новороссийским военным губернатором, по должности управлял Крымским полуостровом и ногайскими ордами на Молочных водах. Именно тогда, в начале 1801 года, Баязет-бей, амбициозный начальник Молочанских ногайцев, предложил ему, используя родственные связи и знакомст­ва, склонить Буджакских татар к переселению в пределы России, что было составной частью его плана по созданию Ногайского казачьего войска. По уверениям Баязет-бея, сами татары из Бессарабии просили о разрешении переселиться к своим сородичам в Россию, подальше от насилия и произвола мятежных правителей Османа Пасванд-оглу и Мехмет-Гирей-Султана. 25 февраля 1801 года император Павел I пове­лел Михельсону и Баязет-бею начать переговоры с турецкими властями о разрешении выхода татар из Буд­жа­ка. Однако всего две недели спустя Павел I был убит в результате дворцового переворота 12 марта, а всту­пивший на престол Александр I распорядился остановить процесс переселения Буджакских татар впредь до согласования этого вопроса с Высокой Портой[27]. В итоге вопрос был отложен на несколько лет.

В начале октября 1806 года, накануне войны с Турцией, Михельсон вспомнил об этом проекте и решил провести его в жизнь. В своих письмах на имя генерал-губернатора Новороссии герцога Э.О. де Ришелье и министра иностранных дел А.Я. Будберга Михельсон указывал, что буджакские ногайцы составляли значи­тельную часть легкой кавалерии у турок на Дунайско-Днестровском театре войны и что своими набегами они могли создать значительные трудности для русских войск. В связи с этим он предлагал выбрать двух-трёх человек из живущих в России ногайцев и отправить их убеждать своих Буджакских сородичей. Ришелье, одобрив замысел Михельсона, отобрал для этой миссии и отправил в Буджак 4 знатных ногайцев с Молочных вод. Документы сообщают их имена: Бегали Ага, Ильяс Ага, Мусса Челеби и Имрас Челеби[28].

По плану русского командования 1806 года, занятие Бессарабии было поручено 2-му корпусу генерала барона Казимира фон Мейендорфа (15 батальонов пехоты, 15 эскадронов, 2 казачьих полка, всего более 10 тыс. человек) и отдельной 13-й дивизии герцога де Ришелье (11 батальонов пехоты, 10 эскадронов). В ночь с 21 на 22 ноября основные силы Мейендорфа переправились через Днестр у Дубоссар и начали движение к Бендерам, а в сумерки 24 ноября его войска без боя, по предварительной договоренности с пашой, вошли в крепость. В те же дни части 13-й дивизии Ришелье перешли Днестр у Маяков (28 ноября) и без сопротив­ления заняли Паланку (29 ноября), Аккерман (1 декабря) и Килию (9 декабря) [29].

Под предлогом нехватки фуража и продовольствия Мейендорф задержался в Бендерах более чем на две недели, до 11 декабря, и это промедление многими историками обоснованно рассматривается как главная стратегическая ошибка всей кампании 1806 года, которая имела далеко идущие последствия. Примечатель­но, что сам Мейендорф называл основной причиной задержки также и неопределенность позиции, занятой Буджакскими татарами. Для официальных переговоров с ними были отправлены бригадир И.Ф. Катаржи и штабс-капитан И.П. Котляревский, адъютант Мейендорфа, вместе с переводчиком. Илья Филиппович Ка­таржи, бригадир русской службы, был представителем одной из знатнейших молдавских семей. Он являлся зятем господаря Григория III Гики и одно время занимал пост великого гетмана Молдовы, а затем, после Яс­ского мира, переселился в Россию. Для Днестровско-Дунайского региона Катаржи несомненно был «поли­тическим тяжеловесом» и, вдобавок, обладал талантами дипломата-переговорщика. Непосредственно перед этим он с успехом выполнил ответственную миссию в Бендерах, заручившись согласием тамошнего пра­вителя Гассан-паши не оказывать сопротивление русским войскам.

И вот теперь Катаржи и Котляревский получили новое задание – «убеждать татарских старшин к приня­тию миролюбивых предложений, обещая им дружбу и самые выгоды от российских войск, если они оста­нутся приязненными России и пребудут спокойными при переходе войск через их земли» [30]. По словам Кот­ляревского, в татарских селениях они всюду встречали «толпы вооруженных татар, собирающихся для со­ветов насчет российского войска» [31]. Однако дипломатические переговоры русских эмиссаров везде имели успех, что для них самих оказалось неожиданным. Ключевую роль здесь сыграли полученные татарами из­вестия о том, что в занятых турецких крепостях русские войска человечно обходятся с местными мусульма­на­ми, не угрожают их религии и платят деньгами за все припасы.

И действительно, части Молдавской армии имели самые чёткие приказания никак не стеснять татар. К примеру, командующий 13-й дивизией генерал Ришелье 3 декабря приказывал начальнику своего кавале­рийского авангарда генералу А.П. Зассу: «При сем за нужное почитаю вашему превосходительству особ­ливо рекомендовать, что проходя с отрядом вашим чрез татарские владения отнюдь не должно ничего от их, ни подвод, ни фуража, не требовать, а тем паче обид или грубостей не делать, но если нужно взять [1 слово нрзб.] квартиры или подводы, то занимать и требовать их в молдавских селениях, если же необходимость случится в татарских селах квартировать, то дома под квартиры занимать христианские, а отнюдь не та­тар­ские, а того паче мурзинские» [32]. Как видим, политическая целесообразность заставляла русское командова­ние возлагать тяготы по обеспечению войск на дружественное христианское населения, освобождая от них татар Буджака.

В итоге обещание лояльного отношения к русским войскам последовательно дали родоплеменные «уезды» Орумбет-Оглу, Орак-Оглу, Едисан-Ногай и татары Измаильской округи, подкрепив свое обязательство присылкой аманатов. Уже на обратном пути Катаржи и Котляревский посетили столицу Буджакских татар Каушаны и убедили тамошнего «воеводу» [33] покориться русским властям и прислать своего брата в амана­ты. Котляревский писал: «Таким образом, сей варварский, жестокий и недоверчивый народ был благополуч­но преклонен к российской стороне и успокоен тогда, когда мог до 30 тысяч собрать вооруженного народа; одни татарские деревни, принадлежащие так называемой раи измаильской, коих число семь, остались не­преклонными» [34].

Известные нам источники не позволяют выяснить однозначно, были ли как-нибудь скоординированы меж­ду собой миссии четырёх знатных ногайцев с Молочных вод и Катаржи–Котляревского. Можно лишь пред­положить, что поездка Молочанских ногайцев по татарским селам Буджака состоялась несколько раньше, накануне или в самом начале русского вступления в пределы Бессарабии, и потому посланцы генерала Мейендорфа действовали уже на отчасти подготовленной почве. В любом случае, формальным итогом этих миссий был блестящий дипломатический успех – подавляющее большинство Буджакских татар обещали хра­нить мир и сотрудничать с русскими властями. Командование рапортовало о бескровной победе и хода­тайствовало о наградах для отличившихся – о производстве эмиссаров-ногайцев с Молочных вод в очеред­ные казачьи офицерские чины – Бегали-Агу в есаулы, Ильяс-Агу в сотники, Муссу-Челеби и Имрас-Челеби – в хорунжие, с разрешением всем им носить темляки на саблях[35]. Отметим, что идея производства этих но­гай­цев в офицерские чины выглядит курьезно, так как Ногайское казачье войско к тому времени было уже окончательно упразднено. Получили ли они в итоге искомые чины – остается неизвестным.

Кроме того, 7 декабря генерал Мейендорф обратился к главнокомандующему с предложением о матери­альном вознаграждении знатных ногайцев Буджака за их лояльность. Он писал: «Для большего укрепления преданности татарских чиновников нужно сделать по обычаю восточных народов подарки Каушанскому воеводе агассы и главным мурзам». Мейендорфом был составлен целый перечень знатных татар, с обозна­че­нием причитавшихся им подарков[36]. Выглядел этот список следующим образом:

Каушан воевода Агасы	Шуба лисья рублей в 400
Чиновникам, при нем находящимся	деньги
Уезда Орумбет оглу
1-й Оглан Темир бей	Шуба лисья, тонким сукном крытая, рублей в 300
2-й Котлу Али ага	Шуба лисья с сукном рублей в 200
Уезда Едисан Нагай
1-й Олан Аслан мурза	Шуба лисья, крытая сукном, рублей в 250
2 Агли Гирей	Шуба, крытая сукном, рублей в 200
3 Халил Челеби	Шуба лисья, крытая сукном, рублей в 150
Уезда Орак Углу
1-й Батырша мурза	Шуба, крытая сукном, рублей в 250
2-й Бигинь мурза	Серебряные часы
3-й Чора мурза	Серебряные часы
Уезда Етишна Оглу
1-й Ак мурза	Шуба, крытая сукном, рублей в 200
2-й Измаил мурза	Часы серебряные
Киргизский Мамбет Наза Агли	Шуба, крытая сукном, рублей в 200
Бей мурза конфидент	Деньги

Между прочим, обращает на себя внимание присутствие в данном списке «Бей-мурзы конфидента», т.е. тай­ного агента, сообщавшего сведения русскому командованию за денежное вознаграждение.

Михельсон утвердил список, и в январе 1807 года из его штаба к Мейендорфу для раздачи Буджакским нотаблям в качестве подарков были отправлены лисьи меха на 9 шуб и к ним 45 аршин сукна разных цветов, а также 3 пары серебряных часов[37]. Стоимость этих подарков была ничтожно мала, в сравнении с ценой достигнутого бескровного дипломатического успеха. Однако, как показали дальнейшие события, праздно­вать победу было ещё рано.

Получив заверения татар в покорности, генерал Мейендорф с основными силами своего корпуса 11 декаб­ря выступил, наконец, из Бендер в поход к Измаилу. К стенам этой крепости русские войска подошли 16 декабря 1806 года. У русского командования были все данные полагать, что местные жители, помнящие о страшном штурме Измаила 1790 года, легко согласятся на мирную сдачу. Но военное счастье отвернулось от Мейендорфа, словно в наказание за его промедление в Бендерах. Опередив его всего на один день, в Измаил с 4 тыс. янычар прибыл турецкий военачальник Ибрагим Пехливан-оглу, которому было суждено прославиться как самому талантливому и энергичному полководцу Османской империи в ту войну[38].

Железной рукой усмирив (и частично перебив) сторонников сдачи, Пехливан вдохнул энергию в гарнизон крепости и немедленно занялся усилением её обороны. На предложение Мейендорфа сдать Измаил комен­дант ответил отказом; тогда с русской стороны по крепости было произведено несколько пушечных выстре­лов. Именно это стало началом боевых действий в южной Бессарабии в ту войну. В ответ 17 декабря турки Пехливана сделали вылазку, в ходе которой произошло довольно горячее кавалерийское дело и обе стороны понесли потери. Русские войска под Измаилом не имели осадного парка, а также испытывали острую нех­ват­ку продовольствия и особенно фуража. Учитывая всё это, Мейендорф принял решение отступить от Измаила в северо-западном направлении, к Фальче на р. Прут, где он и расположил свою главную квартиру[39]. Этим движением он фактически утрачивал прямое сообщение с русскими гарнизонами в Бендерах, Килии и Аккермане из состава 13-й дивизии, а также открывал противнику путь в центральную часть Бессарабии[40].

Отступление Мейендорфа от Измаила было воспринято местными жителями как явная и несомненная неу­дача русских войск. Многократно отмечалось, что подобные происшествия в начале боевых действий всегда оказывали большой психологический эффект на народы Востока, рисуя в умах картину неминуемой близкой гибели неверных и вдохновляя их на дальнейшую борьбу. Именно поэтому во всех войнах с Турцией русс­кие военачальники старались любой ценой избежать даже мелких неудач в начальный период борьбы. Вдо­бавок, через несколько дней после отступления русских войск от Измаила в Буджак пришло известие о том, что 18 декабря султан, наконец, объявил России войну. Ланжерон писал об этом так: «Татары, удивленные поражением Мейндорфа, испуганные угрозами Пегливана, соблазненные его обещаниями и связанные с ним единством религии, получив фирманы султана, призывавшего их на защиту веры, согласились сначала выс­лушать предложения наших врагов и кончили тем, что приняли их» [41].

Русские войска заняли в Буджаке кордонное расположение, что облегчало противнику в Измаиле задачу по выполнению рейдов и набегов на позиции русских частей. Руководителем и душой активных действий турецкого гарнизона Измаила оставался Пехливан-паша. Ему удалось совершить ряд дальних вылазок, из которых особо успешным стал рейд под Килию 22 декабря, где в селении Чамашур[42] на берегу озера Китай был разгромлен отряд русской кавалерии под началом полковника графа В.О. Кинсона. Из документов следует, что тогда в нападении участвовали и татары[43]. Ряд окрестных сел, в которых жили христиане, был разорен людьми Пехливана[44]. Он продолжал успешно применять тактику террора, а русские войска были не в силах ему помешать. Между прочим, и татары не могли рассчитывать на мягкое обращение Пехливана. Так, по словам Ланжерона, он разрушил все села вблизи Измаила, переселил их жителей в крепость и отобрал у них все запасы продовольствия[45].

В свете подобных происшествий, в последние дни 1806 года у русского командования стали преобладать тревожные настроения; считали вероятным и опасались глубокого рейда Пехливана в Бессарабию и всеоб­щего восстания Буджакских татар и мусульман в занятых турецких крепостях. Так, 24 декабря комендант Бендер генерал-майор М.Е. Хитрово докладывал Михельсону: «Я сверх сего получаю от разных жителей и от посылаемых мною офицеров сведения, что татаре по причине отступления наших войск от Измаила совершенно колеблются и приготовляют скрытным образом оружие, отпуская сабли и делая копья» [46]. А в донесении из Килии, которое Хитрово также переслал главнокомандующему, говорилось: «Сверх того, из числа жителей один молдован донёс, что лично видел в Измаиле татарского хана, который, воспользуясь отступлением корпуса барона Мейендорфа, выступил с тысячью человеками в татарские селения, дабы соб­равши всех жителей пресечь следы сношениям нашим с бароном Мейендорфом, как равно и с Аккерманом. Поминутно переправляются войска из-за Дуная в Измаил, так что господин генерал-лейтенант Засс все эти дни ожидает нападения на Килию. Турки и татары с сильным напряжением стремятся к разорению селений молдавских и волошских» [47].

А в донесении коменданта Аккермана генерала Н.А. Ловейко говорилось: «Аккерманской Таир-Паша чрез переводчика, при мне состоящего, показывал вид доброжелательства своего к нам, дал мне знать, что Та­тар­ской Султан, или некой бунтовщик, называемый Батыр-Гирей, с 4000 толпища злоумышленников пребывает в 10 часах расстояния от Аккермана. Турки, здесь живущие, тайно переезжая к нему по несколько человек, уповательно имеют с ним сношения; что все они дышат к нам изменою и держатся партии известного Пех­ливана; и что нападение на Аккерман полагает он неизбежным. Вслед за сим из татарских деревень Мурзы прибыли ко мне с прошением о взятии их в покровительство и с объявлением о возродившемся неком бун­товщике Батыр-Гирее. Они тоже самое в рассуждениях его подтвердили, с отменою только, что он в 25 ча­сах от Акермана находится и имел свой стан в селении Катлабуге, но возвратился уже в Измаил, и что дей­ствительно есть покушения его к нападению на Аккерман и на деревни татарские, не хотящие присоеди­ниться к нему. А содержащий кордон от Аккермана до Бендер с полком казачьим имени своего Войска Дон­ского войсковой старшина Власов 2-й рапортом мне донес, что живущий в селении Капланах Молдаван Ва­силий Бусарь, пришед к нему, объявил, что в селениях Булакче, Шахае и Тотабе, где живет Темир-Мурза, по подговору его и по поводу полученного им из Измаила сведения, так как около Измаила войск российских мало, дабы зайдя в тыл оным вместе со скопищем измаильским их разбить, собираются вооруженные тата­ры и намерены произвести сей умысел в действие» [48].

В этом рапорте генерала Ловейко обращают на себя внимание несколько вещей. Как видим, о недружест­венных настроениях и подрывной пропаганде в среде татар русскую сторону исправно информировали мес­тные христиане. Несомненно, здесь сказывались и их многолетняя вражда с татарами, и боязнь физи­ческой расправы со стороны Пехливана и его сторонников. Более того, если верить словам Ловейко (а не верить у нас нет оснований), следует, что и ряд татарских мурз просил русское командование о защите от «пегливановых разбойников» (как у нас именовали военные силы главы обороны Измаила).

Примечательно и упоминание в рапорте Ловейко о той роли, которую играл в возмущении Буджакских татар некий Султан-Батыр-Гирей. Известные нам источники и историография не дают ответа, кем конкретно был этот татарский предводитель. Скорее всего, он являлся представителем той ветви крымского ханского дома Гиреев, которая традиционно правила Буджакской ордой. Но каковы были его права на власть в Кау­ша­нах и статус в османской военно-административной иерархии в тот момент – это ещё предстоит выяс­нить. Несомненно лишь, что в русских документах он именуется «сераскиром». В черновике донесения Ми­хельсона на Высочайшее имя от 18 января 1807 года говорилось: «Из Султанского фермана о войне явст­вует, что на решимость сию много действовали новые Сераскиры, с одной стороны, Султан Батыр Гирей, подававший надежду поднять Татар против нас, с другой стороны Мустафа байрактар, которого Порта считала в состоянии возбранить нам вход в Валахию» [49]. В другом документе Михельсон ещё раз повторял, что изменение в настроении Буджакских татар началось именно под воздействием сераскира Измаильского Батыр-Гирея. Словосочетание «новые сераскиры» позволяет предположить, что Султан-Батыр-Гирей был недавно произведен Портой в это высокое звание, возможно – в знак признания его заслуг в деле возму­ще­ния татар против России. А может, тем самым османские власти утвердили его как раз в ранге правителя Буджакской орды (который традиционно имел чин сераскира).

Итак, русское командование стало осознавать, что мирное покорение татар Буджака оказалось иллюзией, притом небезопасной, и что ситуация требовала срочных контрмер. Ланжерон писал: «Бессарабские татары, до сих пор очень мирно остававшиеся у своих очагов, легко могли примкнуть к Пегливану, и для нас было очень важно помешать этому намерению; мы должны были силою ли страха или убеждения, но заставить их присоединиться к России» [50]. Главнокомандующий Михельсон предписал строже стеречь татарских ама­натов[51]. Однако это в любом случае не дало бы никаких результатов. Позаимствовав практику аманатства у народов Востока, Россия всё равно не могла использовать её эффективно, так как христианская мораль и этика не допускали хладнокровного убийства заложников, без чего их взятие и содержание были лишены всякого смысла. По данному поводу Ланжерон писал: «Судьба этих заложников очень мало интересовала татар, тем более, что они слишком хорошо знали русские нравы, чтобы думать, что они их убьют» [52].

Невозможно обойти вниманием и ещё одну возможную причину перехода большинства буджаков на ту­рецкую сторону – насилия и грабежи, совершавшиеся частями русской армии, при попустительстве или бес­силии командования. В новейшей монографии И.Ф. Грека и Н.Д. Руссева эти явления называются в качестве основной и, по сути, единственной причины измены татар и бегства их к Измаилу и за Дунай[53]. Однако ис­точник, на котором целиком основывается данная версия, – это «Записки» Ланжерона. Ярко и красочно на­пи­санные, они являются уникальным по полноте изложения мемуарным произведением о войне 1806–1812 гг. и потому бесценны для историка. Однако уже неоднократно и вполне справедливо отмечались исключи­тельное высокомерие, язвительность и предвзятость суждений и оценок их автора в отношении людей и яв­лений русской жизни. Значительное большинство русских военачальников, вместе с которыми ему приходи­лось служить и воевать, Ланжерон изображал в виде людей ограниченных, безнравственных, трусливых и коррумпированных. Ярким примером тенденциозности Ланжерона являются его грубо оскорбительные по стилю и абсурдные по содержанию высказывания о главнокомандующем Дунайской армией М.И. Голе­ни­щеве-Кутузове, о его военной и административной деятельности.

По версии Ланжерона, русские войска очень скоро после вступления в Буджак зимой 1806–1807 гг. начали притеснять местных жителей, расхищая их главное достояние – скот. Он писал: «Командиры полков и раз­ные спекуляторы из Одессы и Херсона сначала покупали скот по очень низкой цене, отправляя его вниз по Днестру и продавая его там по дорогой цене, но затем, им надоело покупать скот у татар и они стали при­об­ре­тать его, по более дешевой цене у казаков, которые воровали его у татар, что не представляло никаких затруднений, так как стада паслись без всякого призора и охраны. Несчастные татары, разграбленные и разоренные, пробовали жаловаться, но бесполезно, так как никто их даже не выслушивал. Возмущенные до последней крайности, они решили примкнуть к Пегливану» [54].

Несомненно, данное свидетельство Ланжерона заслуживает внимания и дальнейшего исследования. Одна­ко любой историк, знакомый с профессиональными азами своего ремесла, обязан понимать, что один-единс­твенный источник мемуарного характера не может служить основанием для выдвижения концепции причин важного исторического события и затем для отстаивания её в качестве неоспоримой истины. Если в архивах и существуют документы, отражающие факты крупных злоупотреблений и насилий русских командиров и войск над татарами Буджака в конце 1806 – начале 1807 гг., то до сих пор эти материалы ещё не были вве­дены в научный оборот. Несомненно, определённые проблемы с дисциплиной и поведением русских войск в Бессарабии и Буджаке имелись; в первую очередь – не с регулярными частями, а с казаками и волонтерными формированиями.

Командование знало об этих пагубных явлениях и старалось бороться с ними. Так, тот же Ланжерон 13 ян­ва­ря 1807 года писал генералу Зассу: «Отряжаемым казакам в деревни для содержания цепи не оставите ва­ше превосходительство строго подтвердить, дабы они вели себя добропорядочно, никаким обидам татарам не покушались. Буде кто окажется в неисполнении предписанного, таковой по всей строгости закона нака­зан быть должен» [55]. Отметим, что в данном распоряжении речь шла именно о татарских селениях Буджака и о казаках, несших там аванпостную службу.

Это наблюдение вполне совпадает и с данными «Записок» Ланжерона о событиях на юге Бессарабии. Если прочитать их внимательно, то станет ясно, что, говоря о похищениях татарского скота, он имел в виду, прежде всего, действия казачьих полков 13-й дивизии (которой он сам был назначен командовать в самом начале 1807 года из-за тяжелой болезни генерала Ришелье) – 2-го Бугского казачьего майора Балеева полка и Донского Власова 2-го полка (под началом войскового есаула Редечкина). Эти полки, входившие в состав русского авангарда генерала Засса, стояли постами по деревням от Килии до Измаила, в наиболее густо­на­се­ленной части Буджака. По словам Ланжерона, все прочие «плутни подчиненных казались детскими играми в сравнении с тем, что происходило в Килии» [56]. Именно казаки двух названных полков 13-й дивизии, в силу географического положения, имели возможность захватывать скот у татар и сбывать его перекупщикам за Днестр.

Бугское казачье войско, возникшее в ходе Екатерининских войн с Турцией, было упразднено Павлом I и восстановлено Александром I 8 мая 1803 года. Это войско, состоявшее из трёх пятисотенных полков, имело право принимать в свои ряды зарубежных выходцев, и потому оно стало прибежищем для разношерстного сброда – авантюристов, бродяг и преступников из Молдавии, Валахии и из-за Дуная. Боевые качества буг­ских казаков в начале войны 1806–1812 гг. были исключительно низкими. Зато в деле грабежа они не знали себе равных; состязаться с ними на этом поприще могли разве что волонтерные формирования из жителей Дунайских княжеств и балканских выходцев, которые широко создавались русским командованием в ту войну и были для него источниками сильнейшей головной боли.

Ланжерон так писал про Бугских казаков и их начальников: «Командиры этих полков: Ельчанинов и Бала­ев (правильно Балеев. – Авт.) были страшные грабители; они опустошили Бессарабию настолько, насколько мог сделать это и сам Пехливан» [57]. Впоследствии майор Иван Балеев за совершенные им злоупотребления был предан военному суду и изгнан со службы. То, что грабежи в Буджаке совершали иррегулярные формирования, ни в коей мере не снимает ответственности с русского командования, которое безуспешно пыталось контролировать казачье-волонтерскую вольницу. Однако заметим, что 2-й Бугский казачий ма­йо­ра Балеева полк имел пять сотен, в которых в начале войны состояло всего 13 офицеров и 566 казаков[58]. Со­поставима с этим была и численность Донского Власова 2-го полка.

Итак, если верить «Запискам» Ланжерона, выходит, что около тысячи казаков из дивизии Ришелье в тече­ние примерно одного-полутора месяцев в начале зимы 1806–1807 гг. дотла разорили 40-тысячную Буд­жак­скую орду, имевшую более 200 селений, и тем самым склонили её к переходу на сторону турок. Нам пока не остается ничего иного, кроме как оставить это гротескное заявление на совести самого графа Ланжерона. Однако в действительности, как представляется, переход большей части татар Буджака на турецкую сторону в начале 1807 года был обусловлен гораздо более сложным комплексом причин, нежели то видится некото­рым историкам. На наш взгляд, в число этих причин входили:

• Моральное воздействие неудачных действий русских войск в районе Измаила зимой 1806–1807 гг.; надежды мусульманского населения на поражение России в войне.
• Пропаганда, в т.ч. религиозная, со стороны турецких властей. Влияние султанского фирмана о свя­щенной войне против русских.
• Активные рейдовые действия Пехливан-паши и Султан-Батыр-Гирея в южной части Буджака; реп­рессии и запугивание с их стороны.
• Случаи злоупотреблений и насилия со стороны иррегулярных частей русской армии, прежде всего казачьих полков 13-й дивизии Ришелье (масштаб которых нуждается в выяснении).

В начале нового 1807 года в своих донесениях в Петербург главнокомандующий генерал Михельсон про­должал рисовать достаточно благостную картину отношений с татарами Буджака. К примеру, 18 января он писал: «Татаре буджацкие хоть не все, то есть исключая округи Измаильской, дали вновь письменное обя­зательство, которое в копии при сем прилагаю, в верности к нам и преданности, и даже цепь вместе с ка­заками нашими между Татар-Бунаром и Мусаитом (где главные наши посты) содержат, считая действие сие не против Порты, а против бунтовщика Пехливана, против которого они ненависть имеют» [59]. Однако в дей­с­т­вительности Пехливан, получивший полное прощение османского падишаха после объявления войны Рос­сии, уже не был «мятежником», и далеко не все татары испытывали к нему ненависть.

В штабе Молдавской армии довольно быстро осознали серьёзность реального положения дел. Для пере­говоров со старшинами татар Буджака Михельсон решил отправить надворного советника К.И. Фацарди (иначе Фацардий), чиновника дипломатического ведомства, состоявшего при его штабе «для управления ази­атскими делами» [60]. Каэтан Иванович Фацарди в 1804–1806 гг. служил русским консулом в Видине, хо­рошо владел турецким языком и был знатоком региона. Он не раз бывал по делам службы в Буджаке и был хорошо знаком с тамошней татарской элитой. В частности, именно он был командирован в Буджак с дипло­матической миссией в 1801 году, когда готовилось несостоявшееся тогда переселение татар в Россию. Те­перь же, в начале 1807 года, Фацарди получил от Михельсона предписание убеждать татарских мурз в гро­зящей им, в случае неповиновения, гибели, а также склонять их к переселению в пределы России, на Молоч­ные воды. Фацарди энергично приступил к выполнению своей миссии. 29 января он докладывал Михель­сону из Фальчи, что, «будучи отправлен несколько раз в Буджак, успел узнаться с сими татарами; увидеться с прежними и знакомиться с новыми» [61]. Общее содержание его рапорта было успокаивающим. Фацарди отмечал «всегда владеемые между мурз несогласие, зависть и природную друг к другу недоверчивость» [62]. Кроме того, по словам российского чиновника, между татарами и живущими среди них болгарами и мол­даванами существовала лютая ненависть «по причине религий и совершенном фанатизме» [63]. Поэтому хрис­тиане Буджака были самыми исправными доносчиками о намерениях и действиях татар, в силу чего пос­лед­ние должны были всерьёз остерегаться опрометчивых шагов. Всё это, по мнению Фацарди, позволяло наде­яться на благополучное развитие событий в Буджаке и на успех переговоров.

Однако в действительности для такого оптимизма не было оснований. В середине января 1807 года нача­лось настоящее массовое бегство Буджакских татар на турецкую сторону. Как вспоминал Ланжерон, «боль­шая часть их передалась Измаилу и каждый день туда перекочевывали целые деревни. Так как они передви­гались со всем своим имуществом и скотом, то несколько кавалерийских набегов внутрь страны могли бы остановить многих из них».

Русские военачальники попытались силой остановить бегство татар, однако оказались не в состоянии дос­тичь поставленной цели. Войска Молдавской армии в южной Бессарабии продолжали стоять кордонным расположением, фактически – на зимних квартирах, и по-прежнему испытывали нехватку продовольствия и фуража. Их командиры были склонны действовать осторожно. К примеру, 8 февраля Ланжерон приказывал генералу Зассу как можно скорее направить сотню донских казаков в Едисанской орды татарские деревни Чавна, Нанбаш, Онежки, Ид Жин Мангут[64] со следующими указаниями: «Если застанут там жителей, то не позволять им ни под каким видом выбираться на соединение с Измаилом, а буде уже вышли из сих селений, тогда нельзя ли их воротить; но наблюдать крайнюю осторожность, не имеют ли они высланного из Изма­и­ла прикрытия, с которым стараться как можно не входить в дело; и если действительно они намерены были уйтить в Измаил или воротить уже с дороги, в таком случае отобрать от них оружие, проводить всех в Та­тар-Бунар, и мне тотчас дать знать» [65].

В этих условиях Пехливан-паша, турецкий герой обороны Измаила, по-прежнему владел инициативой. Хо­тя для активных действий на удалении от крепости он мог располагать отрядом силой не свыше 5 тыс. человек, Пехливан не боялся совершать дальние вылазки, точнее, целые рейды для прикрытия движения та­тар на турецкую сторону.

Решающие события зимней кампании 1807 года в Буджаке развернулись близ села Куй-бей (Кубий по Ми­хайловскому-Данилевскому; Кинбей по Ланжерону; иначе Киой-бей), на дороге из Измаила в Бендеры. Уз­нав о движении к Измаилу большой массы татар, Пехливан выступил ей на навстречу с 5-тысячным отря­дом, прибыл 10 февраля в Куй-бей и начал там укрепляться. Наперехват ему был выслан русский отряд ге­нерал-майора А.Л. Воинова силой в 6 батальонов, 5 эскадронов, 2 полка казаков и 6 конных орудий.

Атаковать противника Воинов решил утром 13 февраля. Однако, готовясь к бою, русский военачальник допустил сразу несколько промахов. Выделив пехоту и конницу своего отряда в две отдельные колонны, он сам во главе пехоты попытался отрезать противнику пути отхода. Однако из-за ошибки проводника-казака во время ночного марша Воинов не смог выйти точно к Куй-бею, промахнувшись на несколько верст. Пех­ливан, усилившийся татарскими всадниками из окрестных селений, атаковал русскую конницу и обратил её в бегство. Когда Воинов с пехотой и артиллерией подошел, наконец, к месту боя – Пехливан поспешил ук­рыться в своих ретраншементах в Куй-бее. Воинов пытался атаковать позиции врага, однако турки оказали ожесточенное сопротивление, и русские были вынуждены отойти с потерями. Всего в тот злосчастный день отряд Воинова потерял около 400 человек убитыми и ранеными, а также 3 орудия. После этого Пехливан смог беспрепятственно отступить к Измаилу вместе со всем татарским обозом, «торжествуя победу», что был вынужден признать Михайловский-Данилевский, автор официальной истории войны 1806–1812 гг. [66]

Неудача при Куй-бее стала переломным моментом в борьбе за татар Буджака. Изменить неблагоприятный для России ход событий не могли отдельные частные успехи, вроде того, о котором Ланжерон писал: «В день поражения Войнова, я был более счастлив при оз. Котлибух. Я знаю, что татары собираются со всех сторон для переселения в Измаил и что главным сборным местом назначена долина р. Кондукты, в которой расположены были тогда десятки деревень. Я двинулся туда с четырьмя батальонами, пятью эскадронами, Донским казачьим полком, Шемиотскими волонтерами и 12-ю пушками. Обогнув Кочегульское озеро, я настиг, между этим озером и оз. Котлибух, бесчисленную толпу татар. Сопровождавший их небольшой кон­вой был разбит нашими казаками и драгунами, и мы захватили множество повозок, лошадей и скота, но так как, когда мы натолкнулись на татар, было уже довольно поздно и вскоре наступила темнота, то почти по­ловину добычи мы потеряли, но и другой части было достаточно, чтобы обогатить весь отряд» [67].

И всё же большая часть татар Буджака со своим стадами и прочим движимым имуществом благополучно перешла на сторону турок. Около 4 тыс. татарских воинов присоединились к гарнизону Измаила, а осталь­ные перешли на южный берег Дуная. Предоставим опять слово графу Ланжерону: «После Кинбейского де­ла, татары как-то совсем исчезли, а с ними исчезли также и их деревни, которые они сами, большею частью, разрушали, а оставленные ими дома, построенные из глины, не продержались и месяца, как обвалились. От этих, когда-то великолепнейших деревень Бессарабии не осталось и помину; следы их существования мож­но было найти только по густой и темной траве, выделяющейся на лугах» [68].

По оценке Ланжерона, к Измаилу перешло примерно три четверти всех татар Буджака[69]. В зоне досяга­е­мости русского командования осталась только меньшая их часть, а именно т.н. «бешлеевские» татары[70] из окрестностей Бендер, а также татары рода Едисан-Ногай, жившие близ Днестра[71]. Русское командование желало избежать повторения ошибок и потому стало действовать решительнее. Было организовано патру­ли­рование края воинскими командами, с целью разоружения оставшегося татарского населения и пресечения мятежных настроений в его среде. 16 февраля Ланжерон приказывал Зассу:

«По доходящим слухам о делаемом татарами вооружении для произведения зла против нас, вследствие предписания г-на генерала барона Мейендорфа, благоволите Ваше Превосходительство приказать, чтобы посылаемы были беспрестанно воинские команды в значительном числе для прохода чрез татарские селения к примечанию о всяких намерениях, предпринимаемых татарскими жителями. Если бы в котором-либо селении найдено у кого будет оружие, приказать от таковых тотчас отобрать и хранить у вас, а мурз взять под караул и содержать впредь до резолюции, не причиняя однако при сем случае никаких обид и не за­во­дить ссор; поелику суровое обхождение и обиды ни для какой надобности не потребны, то военная команда исполнять должна только то, что приказано. Уверять сколько можно татар, что сие делается в собственную их пользу» [72].

В течение февраля оставшиеся в Буджаке татары были принудительно разоружены. Обеспечением этой процедуры занимался всё тот же надворный советник Фацарди. Если ранее от татар в первую очередь до­бивались обещания лояльности, то теперь курс был взят на переселение их в пределы России. Формальный повод для этого имелся – после объявления Турцией войны все турки и татары Бессарабии, как вражеские подданные, могли принудительно удаляться с театра военных действий.

Дальнейшие события развивались следующим образом. В начале 1807 года 120 семей татар из-под Килии перекочевали к правому берегу Днестра и присоединились там к буджакским Едисанцам. Командующий русским Черноморским флотом адмирал Ж.Б. де Траверсе приказал коменданту Аккермана генералу Ло­вей­ко обеспечить перевод этих татар в Россию. Однако здесь возникла небольшая заминка, поскольку эти тата­ры из-под Килии дали Едисанской орде обещание не отделяться от неё без её согласия. Русское коман­до­ва­ние по многим причинам не хотело применять грубую силу. И тогда генерал Ловейко, при содействии ряда интернированных офицеров турецкого гарнизона Аккермана, начал переговоры с группой Едисанских ста­рейшин во главе с Халилом-Челеби и добился неожиданно крупного успеха. Едисанцы дали письменное обязательство переселиться всей своей ордой на Молочные воды, с переходом в вечное подданство Российс­кой империи[73]. Свои подписи под этим документом поставили Отемали эфенди, Кючук Муртаза эфенди, Халил Челеби и Инесмедин Челеби[74].

Важным условием, на котором настаивали татары, было оставление начальником над ними одного из их соплеменников. Однако это не отвечало общей линии русской политики, поскольку после упразднения Но­гайского казачьего войска и перевода ногайцев в «поселенское состояние» было принято принципиальное решение, чтобы «приставом ногайских орд» был русский чиновник (в то время таковым являлся полковник Тревогин). Однако татары получили заверения, что в их внутренних делах ими будут управлять пред­ста­вители их собственной знати.

Для окончательного убеждения буджакских Едисанцев адмирал Траверсе вновь вызвал в Буджак тех че­тырех Молочанских ногайцев, которые в конце 1806 года уже привлекались герцогом Ришелье к агитации среди соплеменников. В результате было договорено, что Едисанцы выступят в марте. По просьбам татар, русское командование обещало до этого времени защищать их от отрядов Пехливана; для этой цели была направлена воинская команда из одной роты пехоты и нескольких казаков[75]. То, что Едисанцы специально просили об этом, служит ещё одним доказательством того, что террор Пехливана и страх татар перед ним были одним из факторов, определявших поведение жителей Буджака в то время.

3 апреля 1807 года адмирал Траверсе докладывал Михельсону: «16 марта вся Орда, тронувшись вдруг с места, по проследовании начав переправляться через Днестр в Маяке 19-го, 1-го сего Апреля перешла со всем имущество на нашу сторону. По разделении на колонны отправилась при открытых листах моих с дву­мя чиновниками нагайских орд чрез Вознесенск, Берислав к Молошным водам. Татар Едисанских, как вой­сковой старшина Власов 2-й доносит мне, перешло всех без изъятия на Маяки Мужчин 2 342 и женщин 2 568, всего 4 910 душ» [76]. И там же далее Траверсе писал: «Бендерского цинута бешлеев двадцать деревень за проступок объявленных пленными[77], приказал было я отправить к содержанию под присмотром в Ека­те­ринослав, но по воле теперь Вашего Высокопревосходительства перейдут к соотчичам своим для поселения в Мелитопольском уезде» [78].

По имеющейся статистике, общая численность Буджакской орды, переселившейся в Россию в 1807 году, составила 6 404 человека. Из них на Молочных водах осталось 3 945 человек, а остальные были поселены в Херсонской и Екатеринославской губерниях. Здесь русские власти попытались создать благоприятные ус­ло­вия для перехода татар от кочевого к оседлому образу жизни, однако этот процесс шел не слишком благо­получно. Многие татары были недовольны новым положением и предпочли не связывать свое будущее с Россией. 7-я статья Бухарестского мирного договора 1812 года специально оговаривала право Едисанских татар из Буджака беспрепятственно переселиться в пределы Турции[79]. 23 октября 1812 года, в разгар эпи­ческой борьбы России с вторжением Наполеона, Буджакская орда неожиданно снялась с места, 7 ноября 1812 года она перешли Днепр у Бериславля и проследовала далее за Дунай, в турецкие владения. По офици­альным русским данным, всего ушло 3 199 душ обоего пола, при 1 829 кибитках и 30 тыс. голов скота[80]. Как мы видим, остаться на Молочных водах решила ровно половина татар, переселенных туда в 1807 году из Буджака. Здесь они и их потомки оставались до Восточной войны 1853–1856 гг., после которой, в ходе массовой миграции из России татар и черкесов, все ногайцы покинули Приазовье и переселились в Турцию.

***

Итак, ещё до начала войны с Турцией 1806–1812 гг. российские власти исходили из того, что стратеги­ческие интересы России в регионе требуют решения вопроса Буджакской орды, и обдумывали возможные варианты достижения этой цели. Главной целью Российской империи являлось очищение Буджака от татар, что должно было окончательно обезопасить Одессу с её окрестностями, а также содействовать созданию и развитию на нижнем Дунае стратегического тылового района для всех дальнейших войн с Турцией. Наибо­лее предпочтительным вариантом казалось склонение Буджакских татар к добровольному переселению вглубь России, на Молочные воды, дальше от границы с Турцией. Ставка делалась именно на диплома­ти­ческие методы убеждения. И здесь были достигнуты определенные успехи, обусловленные, прежде всего, привлечением к переговорам энергичных и опытных людей, а также и ногайских старейшин с Молочных вод. Однако из-за допущенных военных и административных ошибок реализовать замысел в полной мере не удалось. Нерешительные действия генерала Мейендорфа под Измаилом в декабре 1806 года привели к тому, что инициатива была перехвачена двумя энергичными турецкими военачальниками – Пех­ливан-пашой и Султан-Батыр-Гиреем. Своей агитацией и смелыми рейдами по Буджаку они сумели зимой 1806–1807 гг. переманить на свою сторону значительную часть татар. А русские войска оказались не в сос­тоянии помешать татарам со своими семьями, скотом и частью имущества перекочевать к Измаилу и оттуда за Дунай.

Однако эта частичная военная и политико-административная неудача России в глобальной перспективе всё равно имела благотворные последствия для региона. В результате очищения от татар Буджак впервые с XV века вновь был присоединен в административном отношении к Молдавскому княжеству, а после Буха­рестского мира 1812 года – к той его части, которая вошла в состав России, т.е. к Бессарабии. Для коло­ни­зации, хозяйственного и культурного развития были открыты обширные площади оставшегося практически пустынным Буджака – 16455 кв. вёрст, или 1714697 десятин и 362 ½ кв. сажен[81]. По данным Казенно-эконо­мической экспедиции Бессарабского областного Правительства, в 1827 году в пределах собственно Буджака проживало 112722 души обоего пола[82]. Из них турок было всего 5 человек, а татар – ни одного! Таким образом, численность населения степей Буджака, едва ли не «обнулившаяся» после ухода татар в 1807 году, за первые 20 лет пребывания области под властью России превысила почти в три раза (!) свою прежнюю, довоенную величину.

Ликвидация Буджакской орды напрямую способствовала расширению на юг, до дунайских гирл, ареала расселения молдавского народа и его более активному взаимодействию с представителями других созида­тельных наций – русских, украинцев, болгар, гагаузов, евреев, а также немецких и швейцарских колонистов, начавших после 1812 года освоение степей южной Бессарабии.

***

Примечания.

[1] Турецкое слово «Буджак» дословно означает «угол» в значении «край», «страна», «уголок». Подробнее о значении и развитии хоронима Буджак см., например: Паламарчук С.В. Забытая земля: историческая область Бессарабия. Одесса: Астропринт, 2008. С. 178-189 и др.

[2] Киртоагэ И.Г. Административно-территориальное деление юга Днестровско-Прутского междуречья под турецким владычеством в XVI - первой половине XVII в. // Социально-экономическая и политическая история Молдавии периода феодализма. Кишинёв: Штиинца, 1988. С. 72-82.

[3] Бачинский А.Д., Добролюбский А.О. Буджакская орда в XVI-XVII вв. (историко-археологический очерк) // Социально-экономическая и политическая история Молдавии периода феодализма. Кишинёв: Штиинца, 1988. С. 82-94; они же. Конец Буджакской Орды: (По монетным находкам в погребальном инвентаре могильника у с. Бурсучень) //Нумизматические исследования по истории Юго-Восточной Европы. Кишинев: Штиинца, 1990. С. 208-222.

[4] Трепавлов В.В. История Ногайской орды. М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2002.

[5] Паламарчук С.В. Указ. соч. и др.

[6] [Котляревский И.П.]. Записи И.П. Котляревского о первых действиях русских войск в турецкую войну 1806 года /Оттиск из журнала «Киевская Старина». Киев: Типография Императорского университета Св. Владимира, 1901.

[7 [Ланжерон А.Ф.]. Записки графа Ланжерона. Война с Турцией 1806-1812 гг. /Перевод с французской рукописи, под ред. Е. Каменского // Русская Старина. 1907. №№ 5-11; 1908. №№ 2-4, 6-11; 1909. №№ 6-9; 1910. №№ 7-10; 1911. №№ 7-8.

[8] Следует признать, что во многих делах данного фонда, относящихся к событиям в Буджаке в начале войны 1806-1818 гг. стоит роспись молдавского историка И.Г. Киртоагэ, работавшего с ними в середине 1970-х гг. Возможно, часть их он использовал в своих трудах, однако нам неизвестны его работы по данной теме, выходившие на русском языке. Последние же его исследования на молдавском языке, к сожалению, отсутствуют в библиотеках Москвы.

[9] Трепавлов В.В. Указ. соч. С. 453-454 и др.

[10] Аккерман и его окрестности. Путеводитель и справочная книга по Аккерману и Аккерманскому уезду на 1895 г. Аккерман: Издание Типогарфии И.Н. Стафидова и П.Я. Камкова, 1894. С. 49.

[11] Грек И.Ф., Руссев Н.Д. 1812 - поворотный год в истории Буджака и «задунайских переселенцев». Кишинёв: Stratum Plus, 2011. С. 51.

[12] Дмитриев П.Г. Народонаселение Молдавии (По материалам переписей 1772-1773, 1774 и 1803 гг.). Кишинёв: Штиинца, 1973. С. 33.

[13] Бачинский А.Д., Добролюбский А.О. Указ. соч. С. 89.

[14] Трепавлов В.В. Указ. соч. С. 453.

[15] Так в тексте Ланжерона, но, похоже, это явная ошибка; возможно, следует читать «тысяч голов скота».

[16] Записки графа Ланжерона... 1907. № 6. С. 597.

[17] Записи И.П. Котляревского... С. 11.

[18] Там же. С. 8.

[19] Там же. С. 10-11.

[20] Т.е. малая часть Буджакских татар, ранее переселившихся на восток, во владения Крымского ханства.

[21] А.В. Суворов. Том II /Под ред. полковника Г.П. Мещерякова. М.: Военное издательство Военного министерства Союза ССР, 1951. С. 272-275.

[22] Бобровский П.[О.]. Суворов на Кубани в 1778 году и за Кубанью в 1783 году /(С портретом и двумя планами). СПб.: Типография Главного Управления Уделов, 1900. С. 33.

[23] Молочные воды - старое название реки Молочная в северо-западном Приазовье, впадающей в Молочный лиман Азовского моря. Ныне - в Запорожской области Украины. Длина реки - 197 км, площадь бассейна — 3450 км².

[24] Подробнее см.: Сергеев А. Ногайцы на Молочных водах (1790-1832 г.). Исторический очерк / Оттиск из № 48 «Известий» Таврической Учёной Архивной Комиссии. Симферополь: Типография Таврического губернского земства, 1912; Грибовський В.В. Ногайське козацьке військо: передумови і процес формування // Записки науково-дослідної лабораторії історії Південної України Запорізького державного університету: Південна Україна XVIII-XIX ст. Вип. 6. Запоріжжя: РА «Тандем-У», 2001. С. 151-171.

[25] [Михайловский-Данилевский А.И.]. Описание Турецкой войны в царствование Императора Александра с 1806-го до 1812 года, по Высочайшему повелению сочиненное Генерал-Лейтенантом и Членом Военного Совета Михайловским Данилевским. С картою театра войны и 30-ю планами. Ч. 1. СПб.: Типография Штаба Отдельного Корпуса Внутренней Стражи, 1843. С. 10-15.

[26] Отечественные авторы приводят в своих трудах несколько различающиеся версии боевого расписания Молдавской армии. Михайловский-Данилевский и Петров называют цифру в 30-33 тыс. человек, тогда как Ланжерон говорит об «армии в 50 000 человек прекрасных войск» (причем уже после отозвания двух дивизий Эссена). Думается, причина расхождения заключается в том, что Ланжерон в своих записках приводит условный подсчёт по числу батальонов и эскадронов, а Михайловский-Данилевский и Петров, работавшие с архивными документами, имели точные данные о реальном наличном составе частей.

[27] Грибовський В.В. Указ. соч. С. 160-161 .

[28] РГВИА. Ф. 14209. Оп. 5/165. Св. 21. Д. 29. Ч. 1. 1806-1807 гг. Л. 7-8. Михельсон - императору Александру I. 25 января 1807. № 14.

[29] Записи И.П. Котляревского... С. 5-9; Петров А.Н. Война Россией с Турцией 1806-1812 гг. Т. 1. 1806-1807 гг. Михельсон и Мейндорф. СПб.: Военная Типография (в здании Главного Штаба), 1885. С. 108-115.

[30] Записи И.П. Котляревского... С. 10.

[31]Там же.

[32] РГВИА. Ф. 14209. Оп. 3/163 б. Св. 5. Д. 21. Ч. 1. 1806 г. Л. 25. Ришелье - Зассу. Из Бендер. 3 декабря 1806. Б.н.

[33] Русские источники того времени устойчиво титулуют правителя Каушан «воеводой». Применительно к 1806 году называется «воевода Агасы», но не вполне ясно, было ли это имя собственное или ранг (от тюркского «ага»). Нет так же и ясности, кто же правил в Каушанах в 1806 году - представитель дома Гиреев или же какой-то ногайский нотабль.

[34] Записи И.П. Котляревского... С. 11.

[35] РГВИА. Ф. 14209. Оп. 5/165. Св. 21. Д. 29. Ч. 1. 1806-1807 гг. Л. 7-8. Михельсон - Императору Александру I. 25 января 1807. № 14.

[36] РГВИА. Ф. 14209. Оп. 5/165. Св. 21. Д. 29. Ч. 3. 1806-1807 гг. Л. 3. Мейендорф - Михельсону. Из Фальчи. 14 января 1807. № 183. Приложение.

[37] Там же. Л. 4. Михельсон - Мейендорфу. 21 января 1807. № 103.

[38] Подробнее о нём см.: [Чуйкевич П.А.]. Стратегические рассуждения о первых действиях россиян за Дунаем 1810 года с историческими и статистическими замечаниями и биографиею сераскира Пеилевана, взятого в плен при штурме Базарджика 22-го мая /Служившего по квартирмейстерской части отставного Майора и Кавалера Чуйкевича. СПб.: Типография Ученого Комитета по Артиллерийской части, б.г. С. 20-24.

[39] Петров А.Н. Указ. соч. Т. 1. С. 115-118.

[40] Записки графа Ланжерона... 1907. № 6. С. 592-593.

[41] Там же. С. 593-594.

[42] У Ланжерона - Самагшура. Ныне село Приозерное Килийского района Одесской области Украины.

[43] РГВИА. Ф. 14209. Оп. 5/165. Св. 21. Д. 29. Ч. 2. 1806-1807 гг. Л. 18-18об. Хитрово - Михельсону. 24 декабря 1806.

[44] Записки графа Ланжерона... 1907. № 6. С. 602.

[45] Там же. С. 594.

[46] РГВИА. Ф. 14209. Оп. 5/165. Св. 21. Д. 29. Ч. 2. 1806-1807 гг. Л. 14-15об. Хитрово - Михельсону. 24 декабря 1806. № 433

[47] Там же. Л. 18-18об. Хитрово - Михельсону. 24 декабря 1806. Б.н.

[48] РГВИА. Ф. 14209. Оп. 2/163 а. Св. 17. Д. 1. 1807 г. Л. 4-4 об. Ловейко - Зассу. Из крепости Аккерман. 4 января 1807. № 23.

[49] РГВИА. Ф. 14209. Оп. 5/165. Св. 21. Д. 29. Ч. 1. 1806-1807 гг. Л. 4-6 об. Михельсон - императору Александру I. 18 января 1807. № 10.

[50] Записки графа Ланжерона... 1907. № 6. С. 593.

[51] РГВИА. Ф. 14209. Оп. 5/165. Св. 21. Д. 29. Ч. 2. 1806-1807 гг. Л. 19. Михельсон - Хитрово. 30 декабря 1806. № 3849.

[52] Записки графа Ланжерона... 1907. № 6. С. 604.

[53] Грек И.Ф., Руссев Н.Д. Указ. соч. С. 51.

[54] Записки графа Ланжерона... 1907. № 6. С. 597.

[55] РГВИА. Ф. 14209. Оп. 2/163 а. Св. 17. Д. 1. 1807 г. Л. 6. Ланжерон - Зассу. Из Одессы. 13 января 1807. № 113.

[56] Записки графа Ланжерона... 1907. № 6. С. 595.

[57] Там же. С. 601.

[58] РГВИА. Ф. 14209. Оп. 3/163 б. Св. 5. Д. 21. Ч. 1. 1806 г. Л. 13. Ведомость Бугского майора Балеева казачьего полка. 20 ноября 1806.

[59] РГВИА. Ф. 14209. Оп. 5/165. Св. 21. Д. 29. Ч. 1. 1806-1807 гг. Л. 4-6 об. Михельсон - императору Александру I. 18 января 1807. № 10.

[60] Первое Сербское восстание 1804-1813 гг. и Россия. Книга первая. 1804-1807. М.: Наука, 1980. С. 471. В именном указателе к этому фундаментальному сборнику документов Фацарди значится как «Кастан Иванович», но из других источников он известен как «Каэтан». В этом случае его имя и фамилия не оставляют сомнений, что был он обрусевшим итальянцем или же левантийцем итальянского происхождения.

[61] РГВИА. Ф. 14209. Оп. 5/165. Св. 21. Д. 29. Ч. 1. 1806-1807 гг. Л. 14-14 об. Фацарди - Михельсону. Из Фальчи. 29 января 1807. Б.н.

[62] Там же.

[63] Там же.

[64] Названия прочитаны по рукописи, поэтому возможны неточности.

[65] РГВИА. Ф. 14209. Оп. 2/163 а. Св. 17. Д. 1. 1807 г. Л. 14-14об. Ланжерон - Зассу. Из Килии. 9 февраля 1807. № 358.

[66] Михайловский-Данилевский А.И. Указ. соч. Ч. 1. С. 39-43. См. также: Записки графа Ланжерона... 1907. № 6. С. 608-609; Петров А.Н. Указ. соч. Т. 1. С. 142-148.

[67] Записки графа Ланжерона... 1907. № 6. С. 610.

[68] Там же. С. 610-611.

[69] Там же. С. 611.

[70] «Бешлеями» в то время назывались служилые татары, прошедшие определенное обучение военному делу и несущие воинскую службу на более или менее регулярные основаниях. Этническая принадлежность «бешлеевских» татар из-под Бендер нам неизвестна.

[71] Едисанцы в Буджаке представляли собой остаток Едисанской орды, которая в XVIII веке обитала по обе стороны Днестра. В ходе русско-турецкой войны 1768-1774 гг. Едисанская и Буджакская орды отложились от Османской империи и дали России обещание мирного поведения. Екатерина II позволила им перейти Днепр и поселиться близ границ России, но вне её пределов. После окончания войны часть Едисанцев вернулась в места прежнего обитания, в т.ч. и в Бессарабию, остальные позднее приняли подданство России и были поселены на Молочных водах.

[72] РГВИА. Ф. 14209. Оп. 2/163 а. Св. 17. Д. 1. 1807 г. Л. 15. Ланжерон - Зассу. Из Килии. 16 февраля 1807. Б.н.

[73] РГВИА. Ф. 14209. Оп. 5/165. Св. 21. Д. 29. Ч. 2. 1806-1807 гг. Л. 6-6 об. Ловейко - Михельсону. Рапорт. Из крепости Аккерман. 1 марта 1807. № 643.

[74] Там же. Л. 9, 10. Письменное ручательство Едисанцев (арабской вязью и в переводе на русский язык).

[75] Там же. Л. 33-34 об. Траверсе - Михельсону. Из Николаева. 3 апреля 1807. № 2079

[76] Там же.

[77] В чём состоял этот «проступок», выяснить пока не удалось. Но известно, что русское командование считало татар из окрестностей Бендер неблагонадежными и ранее распорядилось об их разоружении.

[78] РГВИА. Ф. 14209. Оп. 5/165. Св. 21. Д. 29. Ч. 2. 1806-1807 гг. Л. 33-34 об. Траверсе - Михельсону. Из Николаева. 3 апреля 1807. № 2079.

[79] Юзефович Т. Договоры России с Востоком политические и торговые. М.: Государственная публичная историческая библиотека России, 2005. С. 73.

[80] Сергеев А. Указ. соч. С. 36.

[81] Статистическое описание Бессарабии собственно так называемой, или Буджака /С приложением генерального плана его края, составленного при гражданской съемке Бессарабии, производившей по Высочайшему повелению размежевание земель оной на участки с 1822 по 1828-й г. Аккерман: Аккерманское Земство, 1899. С. 13.

[82] Там же. С. 25-26.

Василий Каширин
к.и.н., старший научный сотрудник РИСИ

Опубликовано в сборнике материалов конференции «Присоединение Бессарабии к России
в свете многовекового молдавско-российско-украинского сотрудничества» (Кишинев, 2012).