.С XVIII столетия «русский медведь» стал хрестоматийным образом в европейской карикатуре и журналистской риторике. Именно медведь традиционно выступает субститутом верховного правителя России в политическом бестиарии Западной Европы. При этом внутренних причин к выделению медвежьей символики в качестве общенациональной в России никогда не было: лишь в последнее десятилетие образ медведя утвердился как позитивный устойчивый атрибут российского государства . Об истории «русского медведя» и коннотациях, связанных с ним в российской и западной культурах, – в статье Дениса Хрусталева. Статья опубликована в журнале «Новое литературное обозрение» (2010. № 107).
С XVIII в. и до наших дней в европейской карикатуре и журналистской риторике медведь выступает устойчивым атрибутом российского государства и субститутом ее верховного правителя (царя-императора-генсека-президента)[1]. Законодателями в этом были английские графики, которые первыми освоили массовое производство сатирических листов на актуальные политические темы. Самые ранние графические работы, на которых медведь выступал визуальным маркером России, фиксируются в Англии еще в 1737—1740 гг. — это серия аллегорических гравюр «Европейская гонка» («The European Race»)[2]. С конца XVIII в. «русский медведь» стал почти хрестоматийным образом в политическом бестиарии карикатуристов Великобритании, а позднее — с периода Крымской войны — и других стран[3].
Стоит подчеркнуть, что внутренних причин к выделению медвежьей символики в качестве общенациональной в России никогда не было. Это исключительно взгляд с Запада. На гербах российских городов и областей медведь встречается часто, но ни один из них не перешел за рамки локальной эмблемы[4]. Вплоть до XX в. медведь не выступал в качестве государственного атрибута даже в карикатуре[5]. Лишь много позже медвежий символ, несущий изначально исключительно отрицательный заряд, был подхвачен в самой России и приручен: по сути (если не учитывать олимпийского Мишку 1980 г.), это произошло на наших глазах — в последнее десятилетие.
Для Западной Европы образ медведя довольно рано стал вплетаться в информационные потоки о России. Указания на обилие этого зверя и описание приключений, связанных с ним, регулярно встречаются в отчетах путешественников, посещавших Московию в XVI в., и схоластов, собиравших о ней сведения. Обычно это просто констатация множества медведей в России (Матвей Меховский, П. Иовий, И. Фабри, М. Фоскарино)[6] или фиксация необычной его породы, проживающей там, — белого медведя (Ф. да Колло, Э. Дженкинсон, Р. Барберини)[7]. Иногда сообщаются забавные эпизоды, связанные с медведем (П. Иовий, П. Фоскарино)[8]. Послы нередко отмечали выразительный элемент особенно роскошно оформленных экипажей и саней — красивые большие медвежьи шкуры (часто белые) (П. фон Бухау, А. Поссевино, Н. Варкоч, А. Гюльденстиерне)[9]. Медведь или его шкура были частым подарком для иностранных дипломатов (И. Перштейн, Дж. Горсей, Н. Варкоч, И. Кобенцель)[10]. Английский поэт Дж. Тербервилль, посетивший Москву в 1568—1569 гг., писал в своих стихотворных эпистолах, опубликованных в 1587 г.:
Когда гость ложится, то в знак особого почета
Вместо постели у него будет медвежья шкура,
А вместо подушки ему кладут седло под голову.
В России не бывает другого покрова[11].
Первой монографией, специально уделившей значительное место описанию Московии, была книга Матвея Меховского (Maciej Miechowita; 1457—1523) «Трактат о двух Сарматиях» («Tractatus de duabus Sarmatis Europiana et Asiana…»), изданная в Кракове в 1517 г. Медведь в ней отмечен лишь как один из многих других животных. Однако образ этого лесного хищника — самого крупного для Восточной Европы — уже тогда стал обретать демонические черты. Одна из рукописей, приписываемых Яну из Глогова (Jan z Gl?ogowa; †1507), — «Introductorium cosmographiae» — содержит аллегорическое изображение Европы в виде дракона, которому противостоит медведь-Азия, на котором написаны названия стран, среди которых Московия занимает центральное положение[12].
С другой стороны, немецкий исследователь Ханс Лемберг, специально занимавшийся вопросом выявления истоков сращивания медвежьего образа с Россией, отмечал, что для европейцев страна считалась северной. А для этой географической координаты естественным был образ северного животного — медведя (ср. греч. ??????? / ?????? — это и север, и медведь)[13]. Ведь и Полярная звезда, важнейший ориентир для определения сторон света в нашем полушарии, входит в созвездие Малая Медведица (? Малой Медведицы) и до сих точно указывает на Север, для которого у средневекового европейца был припасен сонм отрицательных ассоциаций. Лемберг указывал на книгу аллегорий бенедиктинца Иеронима Лауретуса, впервые изданную в 1570 г. и ставшую классической для эпохи барокко, где Север — средоточие зла, прегрешений и нечисти, а символом его выступает медведь[14].
Непреложным фактом может считаться то, что позднее поставки дрессированных медведей в Европу производились преимущественно из Московии, отчего этот хищник стал прочно с ней ассоциироваться[15]. В частности, английские материалы XVI—XVII вв. хорошо это демонстрируют[16]. Демонстрируя на ярмарке кровожадное лохматое чудище, зрителю твердили, что это настоящий — «московитский» — медведь. В Англии это превратилось в устойчивую традицию, которая в XVIII в. фиксируется в прессе как рекламный слоган. Так, 30 ноября 1749 г. «Кембриджская хроника» печатает объявление, приглашающее посмотреть на травлю «великого московитского медведя» (the Great Muscovy Bear)[17]. Во второй половине XVIII в. метафора «русского медведя» успешно перекочевала в разряд политических категорий. Однако вернемся в XVI век.
Уже на самых первых географических картах Московии медведь выступал анималистическим маркером восточноевропейской окраины. Он встречается уже на «Морской карте», составленной и откомментированной шведским священником Олаусом Магнусом (Olaus Magnus; 1490—1557) в 1539 г.[18] Позднее, в 1555 г., он опубликовал трактат «История северных народов» («Historia de Gentibus Septentrionalibus»), выдержавший в последующее столетие 25 изданий на всех европейских языках[19]. В этой книге присутствует немало «медвежьих» сюжетов и иллюстраций: описаны и изображены белые медведи, сбор медведями меда и охота, упоминаются люди в медвежьих шкурах[20]. Однако это еще только северные, но не «русские» медведи. Тем не менее именно с русскими оказался связан сюжет о медвежьих поводырях: «русские и литовцы, храбрые и воинственные народы, самые близкие соседи шведов и готов на Востоке, находят особое удовольствие, имея диких зверей, которых приручают так, что они слепо повинуются их малейшему знаку»[21]. Вероятно, в XVI в. по Европе бродило немало дрессированных медведей, вызывавших и любопытство, и страх[22]. Олаус Магнус пересказал популярный слух, что скоморохи с медведями, наводнившие Европу, являются шпионами московского великого князя[23].
На карте Московии гданьского сенатора Антония Вида, изданной в 1544 г., в качестве виньетки использован сюжет ловли медведя: шесть человек вяжут вставшего на задние лапы хищника[24]. Впоследствии похожую композицию можно было увидеть на многих других картах. Например, на карте Московии 1562 г., составленной английским послом Энтони Дженкинсоном и опубликованной в варианте, вошедшем в атлас «Зеркало мира земного» 1578 г. Эта карта с медведем неоднократно переиздавалась уже в XVI в. и стала почти хрестоматийной.
Важнейшим этапом в утверждении образа «русского медведя» стала книга Сигизмунда Герберштейна (Sigismund von Herberstein; 1486—1566) «Записки о Московии» (Rerum Moscoviticarum Commentarii). Герберштейн как посол императора Священной Римской империи посещал Москву дважды — в 1517 и в 1526 гг. Его сочинение — самое большое и самое подробное для того времени — впервые было издано на латыни в 1549 г. Уже в ближайшее десятилетие его перевели на большинство европейских языков: в 1550 г. на итальянский, в 1555 г. частично на английский, в 1557 г. вышел авторизованный немецкий перевод, чуть позднее (уже в XVII в.) голландский и французский. «Записки о Московии» по праву можно назвать бестселлером XVI в. — за 50 лет эта книга выдержала 21 издание на пяти языках[25]. Почти на столетие сочинение Герберштейна закрыло тему историко-географического описания Московии. Последующие авторы, желая рассказать про эту страну, просто переписывали, чуть переиначивая, фразы из Герберштейна, выступавшего главным и бесспорным авторитетом в «познании» Восточной державы.
«Записки о Московии» были политизированным, но не антирусским сочинением. Кроме возрожденческой любознательности, Герберштейн преследовал и вполне практические цели, лежащие в стороне от русско-австрийских отношений. Книга о Московии должна была произвести впечатление на правителей Речи Посполитой и показать, насколько глубоко зашли отношения и информированность Вены на востоке, в тылу у Польши, с которой существовали противоречия по венгерскому вопросу[26]. Таким образом, это был и отчет о миссии, и собрание диковинок, и предостережение партнерам. В этой связи исследователи трактуют и качество фактологии, представленной Герберштейном. Многие наблюдения его, автора внимательного и трудолюбивого, можно назвать уникальными, а форма их представления убеждает в достоверности.
Медведь для Герберштейна не был ни экзотическим, ни даже специфически русским животным. Чаще всего он упоминался просто наряду со многими остальными зверями. Лишь однажды писатель выдвинул медведя в качестве особого образа, обрамлявшего ужасы русской зимы. Это пассаж из раздела «Хорография Московии», посвященного описанию природы, жителей, городов и другим социально-географическим характеристикам. Здесь автор сообщал свои знания о климате, а заодно пересказал впечатления от поездки в Москву зимой 1526 г.[27]:
«Мы лично, приехав туда [в 1526 г.][28] видели, как от зимней стужи прошлого года совершенно погибли ветки плодовых деревьев. [В тот год стужа была так велика][29], что очень многих ездовых, которые у них называются gonecz, находили замерзшими в их возках. [Случалось, что иные, которые вели в Москву из ближайших деревень скот, привязав его за веревку, от сильного мороза погибали вместе со скотом][30]. Кроме того, тогда находили мертвыми на дорогах многих {бродяг (circulatores)}, которые в тех краях водят обычно медведей, обученных плясать. {Мало того,} и {сами} медведи, {гонимые голодом, покидали леса, бегали повсюду по соседним деревням и} врывались в дома; при виде их крестьяне толпой бежали от их нападения и погибали вне дома от холода самою жалкой смертью».
При всей беспристрастности изложения Герберштейна все же можно уличить в желании несколько преувеличить значение медведя в повседневности московитов. В издании на немецком языке («Moscovia»), вышедшем в Вене в 1557 г., он внезапно удалил из приведенного нами рассказа несколько фраз, служащих указанием на случайный характер события: вместо «в 1526 году»[31] — «в последний раз», вместо «в тот год» — «рассказывали также», не «гонимые голодом», а просто «врывающиеся в дома» медведи, что представлено как обычное явление для московитской зимы. В результате появление медведей зимой в селах (городах) стало восприниматься как событие регулярное и вполне характерное для России в целом. Так его поняли все позднейшие читатели и переписчики. На протяжении ста последующих лет это сообщение Герберштейна повторили очень многие сочинители: сначала итальянец Р. Барберини, писавший в 1565 г., но изданный только в 1658 г.; затем польский подданный А. Гваньини в 1578 г.; англичанин Дж. Флетчер в 1591 г.; немецкий аноним в 1630 г. и даже голландский парусный мастер Ян Стрейс в 1676 г.[32] Частное известие о суровой зиме 1526 г. превратилось в расхожий анекдот о медведях, бегающих по русским городам[33].
Стоит отметить, что первая карта Московии, на которой в качестве виньетки представлен медведь, была изготовлена сенатором из Гданьска Антонием Видом на основе данных московского беглеца И.В. Ляцкого специально для Герберштейна, о чем гласит гравированная подпись на карте. Герберштейн особо отметил Вида в предисловии к «Запискам о Московии»[34]. Окольничий И.В. Ляцкий составил описание Московии и эту карту по просьбе Герберштейна в 1541 г., а Вид в Гданьске в 1542 г. выгравировал ее и предоставил Герберштейну, а затем передал копию Себастьяну Мюнстеру для его «Всеобщей космографии» 1544 г.[35] Существует предположение, что Вид чуть дополнил и поправил схемы Ляцкого, но уж точно именно он добавил композицию с ловлей медведя в районе Онежского озера. Карта Вида шесть раз переиздавалась в составе «Космографии» Мюнстера и оказала сильное воздействие на картографию XVI в.[36] Незаметно, что изображение медведя у Вида как-то повлияло на Герберштейна, но в исторической ретроспективе эта иллюстрация является первым примером выдвижения медвежьего маркера для России. И если не учитывать рукопись Яна из Глогова, то гданьская карта Антония Вида — это первый пример визуализации «русского медведя». Чуть позже медведь был использован Джакомо Гастальдо в оформлении карты Московии, прилагавшейся к венецианскому изданию «Записок о Московии» 1550 г.[37]
Но ведущим продолжал оставаться литературный образ, запущенный Герберштейном. Для его распространения и трансформации в миф особое значение имеет пример первого его пересказа в другом сочинении. Речь о книге Александра Гваньини (Alexander Guagnini (Gwagnin); 1538—1614) «Описание Европейской Сарматии» («Sarmatiae Europeae descriptio»), изданной в 1578 г. в Кракове. Это многотомное сочинение включало отдельные книги о Руси (современная Западная Украина), о Московии (современная европейская часть России до Волги) и о Тартарии (Поволжье и Урал)[38]. Итальянец Гваньини еще молодым человеком поступил на военную службу в Польшу, а позднее принял подданство Речи Посполитой, и за ним было закреплено шляхетское достоинство. В 1569—1587 гг. — в течение 18 лет — он являлся комендантом Витебска, как он сам писал, «командовал пехотинцами в пограничной с Московией крепости Витебске»[39]. Гваньини участвовал почти во всех кампаниях Ливонской войны, в том числе руководил обороной Витебска при осаде его московскими войсками. Под конец жизни Гваньини в качестве королевского ротмистра жил в Кракове, где и умер в 1614 г. в весьма почтенном возрасте (76 лет)[40]. Уже с 1570-х гг. он интересовался литературой, собирал материалы о географии, истории и традициях восточноевропейских областей.
В Витебске под его началом служил известный литератор Мацей Стрыйковский (Maciej Stryjkowski; ок. 1547—1586/1593), который, как считают, и составил для своего командира основную часть «Описания Европейской Сарматии». После издания книги Стрыйковский инициировал судебный процесс о плагиате. В результате разбирательства 14 июля 1580 г. в Вильне король утвердил специальный акт, подтверждающий авторство Стрыйковского. Но и позднее труд выходил с именем Гваньини на титуле, который, очевидно, не только пользовался компиляциями сослуживца, но и сам редактировал текст[41]. Большая часть этой книги была посвящена истории Польши и польских королей. Другим регионам, хотя и выделенным в отдельные тома, уделено существенно меньше внимания. Московии отведен VII том. В части ее «хорографии» Гваньини (и/или Стрыйковский) полностью зависел от Герберштейна. Он почти дословно воспроизвел сюжет о холоде, изгоняющем медведей из леса, но писал об универсальном, а не случайном явлении:
«Да и людей, окоченевших от холода, часто находят мертвыми под открытым небом в телегах; мало того, лесные медведи, гонимые голодом, и то покидают леса, разбегаются по соседним деревням и врываются в деревенские дома; когда толпа крестьян убегает перед их нападением и силой, то за стенами дома жалким образом погибает от жестокого холода»[42].
Собственно оригинальных известий в «Описании Европейской Сарматии» почти не было. Фактически переписаны две работы: первая — Герберштейна, а вторая — Альберта Шлихтинга (Albert Schlichting) «О тирании великого князя Московии Иоанна Васильевича», переполненная чудовищными подробностями казней, издевательств и пыток, которым подвергал своих приближенных Иван Грозный; среди этих зверств особую роль занимал медведь (как орудие пыток и травли). Текст Шлихтинга впервые был опубликован только в 1872 г., а до того хранился в архиве Ватикана. Гваньини и Стрыйковский, вероятно, имели доступ к копии, сделанной в польской королевской канцелярии, но свой источник нигде не упоминали[43]. Из-за этого в XVI—XVIII вв. текст Гваньини считался оригинальным и уникальным.
В целом, здесь перед нами череда тиранических бесчинств, важным участником которых был медведь — именно такой вывод напрашивается после прочтения книги Гваньини, ставшей вторым по популярности после Герберштейна «путеводителем по Московии». Уже в 1581 г. книга была переиздана, в 1582 г. переведена на немецкий, в следующем году на итальянский, а в 1590 г. том о Московии был переведен на чешский и издан в карманном варианте. За полстолетия сочинение Гваньини выдержало девять изданий на пяти языках[44].
Любопытно свидетельство современника о форме использования сочинений о Московии. На завершающем этапе Ливонской войны русская армия терпела поражения, но поляки не были достаточно уверены в своих силах и вступили в переговоры. Иван Грозный писал едкие и пространные письма, замучив польскую канцелярию. Один из секретарей канцелярии ксендз Станислав Пиотровский летом 1581 г. вел дневник. По его свидетельству, последнее письмо царя крайне возмутило Стефана Батория, названного в послании и клятвопреступником, и еретиком, и даже почти мусульманином. К пространному ответному посланию король потребовал приложить несколько актуальных страноведческих сочинений, в том числе Герберштейна и Гваньини:
«Герберштейна, Гваньини и несколько разделов из Кранциуша по-латыни, чтобы почитал, что о его обычаях в мире пишут» («Do tego tyz?es.my Moskiewskiemu poslali Herbersteina, Gwagnina i kilka rozdzial?ow z Krancyusza po l? acinie, aby sobie poczytal? , co o jego obyczajach s.wiat pisze»)[45].
Особенно примечательно, что прилагался и Гваньини! Эта пропагандистская книга заменяла перчатку, была форменной пощечиной[46].
В 1611—1612 гг. в Кракове под руководством Гваньини вышло переиздание «Описания Европейской Сарматии» на польском в переводе Марцина Пашковского[47]. При этой публикации Гваньини существенно расширил VII книгу, посвященную Московии[48]. Оборванное в первом издании на 1578 г., изложение было продолжено: сообщено о смерти Ивана Грозного, правлении Федора Иоанновича, убийстве и спасении царевича Дмитрия, который после правления самозванца Бориса Годунова вернул себе трон в 1605 г., но уже в 1606 г. был убит новым выскочкой — Василием Шуйским, на борьбу с которым двинул свои войска польский король Сигизмунд и наконец — после тяжелейшей осады Смоленска — восстановил справедливость, воцарившись в Москве[49]. Великому событию объединения всей Восточной Европы под скипетром короля Речи Посполитой (Польши, Пруссии, Литвы и Руси), Швеции и Московии Сигизмунда III посвятил свой труд счастливый старец Гваньини.
Это издание было богато иллюстрировано. Большинство гравюр наследовались из книги 1578 г., но в части недавней истории Московии были использованы и новые, в частности портреты: Ивана Грозного (скопированный с портрета Василия Ивановича из книги Герберштейна), Лжедмитрия I, Марины Мнишек, Афанасия Власова Безобразова и Василия Шуйского[50]. Последние четыре портрета воспроизводились в разделе по современной истории, дописанном специально к изданию 1611 г., и шли последовательно: сначала портрет Власова, затем на развороте Лжедмитрия и Марины, а потом Шуйского[51].
Бракосочетание Марины Мнишек с царем Дмитрием Ивановичем (Лжедмитрием I) состоялось в Кракове 12/24 ноября 1605 г. На церемонии московского самодержца представлял его посол — думный дьяк Афанасий Власов Безобразов. По этому случаю в Кракове была отпечатана поздравительная брошюра («Piesni na Fest…»), где в том числе были представлены портреты Дмитрия, Марины и Власова. Эти портреты и воспроизвел Гваньини[52]. Источник портрета Шуйского остается неизвестным.
Знаменитый коллекционер графических работ, Д.А. Ровинский, первым обратился к характеристике портрета царя Василия Шуйского, опубликовав его в 1886 г. в пятом выпуске своих «Материалов для русской иконографии». Эту ксилографию он описывал следующим образом:
«Грубое фантастическое изображение его, в меховой шапке; справа виден медведь, слева зажженные свечи (для пытки?). Гравюра на дереве. Выш. 3,7 1/2, шир. 3,41/2. В книге «Guagnini, Kronika Sarmacyey Europskiey (Kronika W.X. Moskiewskiego…)… W Krakowie. 1611»»[53].
Издавая в том же, 1886 г. «Подробный словарь русских гравированных портретов», Ровинский вновь упомянул: «Карикатурное изображение Шуйского, в меховой шапке; справа виден медведь, слева зажженные свечи (для пытки). <…>»[54].
Характерно, что искусствовед отметил карикатурность образа московского царя, атрибутами которого выступают свечи для пытки и медведь[55]. Изображение лесного хищника, выходящего из леса в сторону городского поселения, прямо отсылает к мифу о медведях, которые якобы бродят по русским городам.
Ровинский считал, что в книге Гваньини «портреты Марины и Власова отпечатаны теми же досками, что и в брошюре “Piesni na fest… 1606”, а портреты Димитрия и Шуйского вырезаны вновь»[56]. Очевидно, что портреты Дмитрия и Шуйского сделаны совершенно по-разному. Грубый, пряничный, без полутеней Шуйский не идет ни в какое сравнение с благородным Дмитрием, у которого аккуратно прорисованы даже характерные бородавки. Скорее всего, доска с портретом Дмитрия просто износилась к 1611 г., и ее решили заменить. А вот была ли ксилография с Шуйским специально вырезана для книги Гваньини, сказать сложнее.
Василий IV Иоаннович Шуйский (1552—1612) был возведен на трон после убийства Лжедмитрия I в мае 1606 г. и свергнут в июле 1610 г., после чего насильно пострижен в монахи. В сентябре 1610 г. его выдали польскому гетману Жолкевскому, который отправил бывшего царя в Польшу, где тот и умер в темнице Гостынинского замка в Мазовии. Выходит, что в период подготовки издания Гваньини пленный Шуйский томился в заключении в сотне километров от Варшавы. Может быть, Гваньини представил нам портрет с натуры низложенного монарха? Ведь признанных изображений царя Василия не сохранилось. Самый ранний гравированный образ Шуйского относится к 1672 г. — рукопись «Корень дома Романовых»[57]. Существуют только условные описания его внешности, которые Ровинский суммировал так: «…толстый, лысый старичок, подслеповатый, с красными маленькими глазами, с редкою бородою, с лукавым взглядом»[58]. Может быть, на гравюре отразились реальные черты: большая шапка прикрывает лысину, бросаются в глаза брутальные усы и аккуратная бородка? Иллюстрация Гваньини 1611 г. выступает единственным прижизненным портретом царя Василия Иоанновича. Но все же вряд ли перед нами достоверный образ.
Скорее всего, Шуйский в 1611 г. уже не мог интересовать публику, и фиксировать его лик не было никакого смысла. Скорее всего, перед нами именно продукт политической пропаганды — откровенный шарж на действующего правителя России. Следовательно, портрет появился до 1610 г.
Завершающей иллюстрацией тома о Московии у Гваньини было повторное воспроизведение (из тома о Польше) образа польского князя Болеслава, захватившего древнерусскую столицу Киев в 1018 г. Сигизмунд, чьи войска заняли Москву в 1610 г., представлен его наследником, воплотившим мечты предшественника об объединении славянских стран под благословенной польской короной. В этом контексте Шуйский — проходная фигура, и усилий на создание его портрета специально для книги Гваньини тратить не стали бы.
Судя по тому, что «карикатура» на русского царя с медведем сделана весьма грубо и контрастирует с остальными иллюстрациями, можно предположить, что составитель просто использовал оттиск какого-то другого издания, появившегося не позднее 1610 г. Исходя из того, что изображение несет явные признаки пропагандистского, попробуем сделать предположение о его происхождении.
Если политические цели книги Герберштейна относились к сфере польско-австрийских отношений, то работа Гваньини — это именно актуальное, политически ангажированное сочинение, созданное в ходе подготовки в Польше завершающего этапа войны с Россией — Ливонской войны. Польское переиздание Гваньини — это панегирик триумфальному завершению польско-русского противостояния в целом — долгожданной победе Польши.
В те годы наиболее распространенным печатным информационным средством были так называемые «летучие листки» (Flugschrift) — предвестники будущих газет[59]. Они обычно представляли собой сложенный пополам лист (т.е. имели четыре страницы) и давали краткие сведения о внутреннем или международном положении дел. На крупных ярмарках они быстро превратились в регулярные издания, но чаще их выпускали в связи с конкретным информационным поводом, активно использовали для проповеди Реформации, для политической рекламы, для военной агитации и т.д. В начале XVII в. им на смену пришли газеты — регулярные подписные издания, которые полностью вытеснили листки к XVIII в.
Уже в XVI в. «летучие листки» часто сопровождались заглавной иллюстрацией-ксилографией, что в XVII в. стало почти обязательным[60]. В Речи Посполитой рано подхватили из Германии моду на «летучие листки» и активно использовали их в агитационных целях в ходе Ливонской войны, а затем во время русской Смуты, во время похода на Москву.
Предшественник Сигизмунда на польском троне, Стефан Баторий возил за собой полевую типографию, в которой печатались актуальные известия о ходе военных действий, прокламации и пасквили на московитов. Перед походом на Москву летом 1609 г. король Сигизмунд также развернул полномасштабную пропагандистскую кампанию. Были выпущены листовки с описанием причин войны, польских прав и перспектив для русских, оказавшихся под польским протекторатом[61]. Не все они сохранились в библиотеках. Можно предположить, что рассматриваемая гравюра с Василием Шуйским происходит из некоего «летучего листка», распространявшегося во время польской осады Смоленска и похода на Москву 1609—1610 гг.
Вполне вероятно, что портрет русского царя-узурпатора с медведем — результат работы какого-то военно-полевого ксилографа из польской армии вторжения. Если б этот ремесленник запатентовал свои права на изображение «русского медведя», то, наверное, обогатился бы, обеспечив и детей, и прапраправнуков на 500 лет вперед — вплоть до наших дней. Случайный образ, возникший под пером Герберштейна, впервые обрел графические черты и сразу оказался на острие политического антагонизма, актуального и в наши дни.
За сто лет — от Яна из Глогова через Антония Вида и Герберштейна до Гваньини — немецкие и польские авторы протянули нить, на которой возрос и возмужал вплоть до карикатурной визуализации «русский медведь», вскоре экспортированный в Англию, где вошел в разряд политических и ментальных стереотипов, распространившихся ко второй половине XIX в. уже на все континенты.
Статья является развернутой версией доклада, прочитанного на конференции «Ost — West — Bilder im Dialog» в Регенсбурге 19 июня 2010 г.
[1] При подготовке статьи я широко использовал материалы, любезно предоставленные мне А.А. Россомахиным и В.М. Успенским, которым приношу искреннюю дружескую благодарность.
[2] Stephens F.G., Hawkins E. Catalogue of Prints and Drawings in the British Museum. Division I. Political and Personal Satires. Vol. III. Part I. London, 1877. P. 229—237, № 2333—2335; P. 312—314, № 2431; P. 344—348, № 2455.
[3] См. подробнее: Россомахин А.А., Хрусталёв Д.Г. Русская медведица, или Политика и похабство. СПб., 2007; Они же. Польская диета Русского Медведя. СПб., 2009.
[4] Lemberg H. Zur Entstehung des Osteuropabegriffs im 19. Jahrhundert: vom «Norden» zum «Osten» Europas // Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas. Bd. 33 (51). Stuttgart, 1985. S. 85.
[5] Известны единичные исключения, явно производные от западной прессы. Например, журнал «Будильник» за 1877 год № 35 (с. 1). За информацию об этой публикации (возможно, первой отечественной карикатуре с «русским медведем») приношу благодарность О.В. Рябову.
[6] Меховский М. Трактат о двух Сарматиях. М.; Л., 1936. С. 111; Иовий П. Посольство от Василия Иоанновича к Клименту VII // Библиотека иностранных писателей о России. Т. 1. СПб., 1836. С. 23; Трактат Иоганна Фабри «Религия московитов» // Россия и Германия. Вып. 1. М., 1998. С. 20; Фоскарино М. Донесение о Московии второй половине XVI века [1557 г.]. М., 1913. С. 8; Путешествие в Московию Рафаэля Барберини в 1565 году // Сын Отечества. 1842. Ч. 3. № 6. С. 11, 30, 39; Известия дон Хуана де Персия, направленные к его католическому величеству дону Филиппу III, королю Испании и нашему государю [в 1599—1600 гг.] // Старина и новизна. Т. 6. СПб., 1903. С. 296.
[7] Да Коло Ф. Доношение о Московии [1519 г.]. М., 1996. С. 60; [Дженкинсон Э. Первое путешествие из Лондона в Россию 1557 г.] Известия англичан о России ХVI в. // ЧОИДР. № 4. М., 1884. С. 36; Путешествие в Московию Рафаэля Барберини в 1565 году // Сын Отечества. 1842. Ч. 3. № 6. С. 30, 39.
[8] Иовий П. Посольство от Василия Иоанновича к Клименту VII // Библиотека иностранных писателей о России. Т. 1. СПб., 1836. С. 39—40; Фоскарино М. Донесение о Московии второй половине XVI века. С. 28.
[9] Сочинение Даниила Принца из Бухова, советника августейших имп. Максимилияна II и Рудольфа II и дважды бывшего чрезвычайным послом у Ивана Васильевича, великого князя Московского [1576 г.]. М., 1877. С. 51; Поссевино А. Исторические сочинения о России XVI в. М., 1983. С. 202; Описание путешествия в Москву Николая Варкоча, посла римского императора в 1593 году // ЧОИДР. № 4, часть 4. М., 1874. С. 30; Проезжая по Московии. М., 1991. С. 161; Гюльденстиерне А. Путешествие его княжеской светлости герцога Ганса Шлезвиг-Голштейнского в Россию 1602 г. // ЧОИДР. № 3. М., 1911. С. 43.
[10] Донесение о Московии Иоанна Перштейна, посла императора Максимилиана при московском дворе в 1575 году. М., 1876. С. 10; Горсей Дж. Записки о России. XVI — начало XVII в. М., 1990. С. 150; Описание путешествия в Москву Николая Варкоча, посла римского императора в 1593 году. С. 19, 31; Проезжая по Московии. М., 1991. С. 152, 162; Письмо Иоанна Кобенцеля о России XVI века [1576 г.] // Журнал Министерства народного просвещения. 1842. № 9. С. 142; Олеарий А. Описание путешествия в Московию. М., 2003. С. 158.
[11] Turberville G. The Author being in Muscovy, wrytes to certaine his friends in Englande of the state of the place… // Turberville G. Tragicall Tales. London, 1587; Турбервилль Дж. Стихотворные послания-памфлеты из России XVI в. // Горсей Дж. Записки о России. XVI — начало XVII в. М., 1990. С. 254. Рифмованный перевод Г. Кружкова см. в изд.: Лекарство от Фортуны: Поэты при дворе Генриха VIII, Елизаветы Английской и короля Иакова. М., 2002. С. 103.
[12] Филюшкин А.И. Василий III. М., 2010. С. 229.
[13] Lemberg H. Zur Entstehung des Osteuropabegriffs im 19. Jahrhundert: vom «Norden» zum «Osten» Europas // Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas. Bd. 33 (51). Stuttgart, 1985. S. 89.
[14] Hieronymus Lauretus. Sylva, seu potius hortus floridus Allegoriarum totius Sacrae Scripturae, mysticus eius sensus, et magna etiam ex parte literales complectens... Barcelona, 1570. Reprint der 10. Aufl. Koln, 1681 / Hrsg. von Fr. Ohly. Koln, 1971. S. 126 (Artikel «Aquilo, Boreas, Septentrio»).
[15] Lemberg H. Zur Entstehung des Osteuropabegriffs im 19. Jahrhundert: vom «Norden» zum «Osten» Europas // Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas. Bd. 33 (51). Stuttgart, 1985. S. 88—89; Cerasano S. P. The Master of the Bears in Art and Enterprise // Medieval and Renaissance Drama in England. Vol. 5. New York, 1991. P. 198.
[16] Sugden E.H. A Topographical Dictionary To The Works Of Shakespeare And His Fellow Dramatists. London, 1925. P. 444; Россомахин А.А., Хрусталёв Д.Г. Русская медведица, или Политика и похабство. С. 7—9; Они же. Россия как Медведь: Истоки визуализации (XVI—XVIII век) // Границы. Вып. 2: Визуализация нации. Иваново, 2009. С. 123—124; Успенский В.М. Типология изображений русских медведей в европейской карикатуре XVIII — первой трети XIX вв. (в печати).
[17] Porter E. Cambridgeshire customs and folklore. New York, 1969. P. 228.
[18] Magnus O. Carta marina et descriptio septentrionalium terrarum dilegentissimo elaboratat anno Domini 1539. Venice, 1539.
[19] Poe M. Foreign Descriptions of Muscovy. An Analytic Bibliography of Primary and Secondary Sources. Columbus, Ohio, 1995. P. 50.
[20] Савельева Е.А. Олаус Магнус и его «История северных народов». М., 1983. С. 11, 86, 98.
[21] Magnus O. Historia de gentibus septentrionalibus. Lib XVIII, cap. 32; Савельева Е.А. Олаус Магнус и его «История северных народов». С. 85.
[22] Cм.: Зимин А.А. Скоморохи в памятниках публицистики и народного творчества XVI в. // Из истории русских литературных отношений XVIII—XIX вв. М.; Л., 1959. С. 337—343; Белкин А.А. Русские скоморохи. М., 1975.
[23] Olaus Magnus. Historia om de nordiska folken. D. 5, Kommentar / Utarbetad av John Granlund. Stockholm, 1951. S. 426; Савельева Е.А. Олаус Магнус и его «История северных народов». С. 85.
[24] Изображение карты см.: Герберштейн С. Записки о Московии. М., 2008. Т. 2. С. 182.
[25] См.: Poe M. Foreign Descriptions of Muscovy. P. 61—65; Герберштейн С. Записки о Московии. Т. 2. С. 514—523.
[26] См. подробнее вступительную статью А.Л. Хорошкевич: Герберштейн С. Записки о Московии. С. 9—15. См. также: Колобков В.А. Форма правления Русского государства в иностранных описаниях от Сигизмунда Герберштейна до Джильса Флетчера // 450 Jahre Sigismund von Herbersteins Rerum Moscoviticarum Commentarii, 1549—1999. Wiesbaden, 2002. С. 115—116.
[27] Текст по: Герберштейн С. Записки о Московии. Т. 1. С. 289. В этом издании текст представлен сразу на двух авторских языках (латинском и немецком), а перевод на русский с латинского — А.И. Малеина (по изд. 1908 г.), отредактированный А.В. Назаренко. В основе русского перевода лежит первоначальный латинский текст, квадратными скобками выделены те части текста, которые представлены иначе в авторизованном немецком переводе, вышедшем в Вене в 1557 г. (перевод немецкого текста — А.В. Назаренко); фигурными скобками выделены те части текста, которые отсутствуют в авторизованном немецком переводе Герберштейна 1557 г.
[28] В немецком издании 1557 г.: «в последний раз».
[29] В немецком издании 1557 г.: «Рассказывали также».
[30] В немецком издании 1557 г.: «Скажу даже более того. Некоторые господа посылали в свои хозяйства за коровами, чтобы забить их; один из слуг вел корову и замерз сидя, с веревкой, привязанной к руке, и корова рядом с ним».
[31] Об особых морозах зимы 1525/26 г. сообщают и многие русские летописи: Герберштейн С. Записки о Московии. Т. 2. С. 404, примеч. 463.
[32] Barberini R. Relazione di Moscovia… // Viaggi di Moscovia degli anni 1633, 1634, 1635 e 1636. Viterbo, 1658; Путешествие в Московию Рафаэля Барберини в 1565 году // Сын Отечества. 1842. Ч. 3. № 6. С. 11; Гваньини А. Описание Московии. М., 1997. С. 17; Fletcher G. Of the Russe Common Wealth. London, 1591; Флетчер Д. О Государстве Русском. СПб., 1906. С. 11; Они же. О государстве Русском // Проезжая по Московии. М., 1991. С. 28; [Anonymous]. Russia seu Moscovia, itemque Tartaria, Commentario Topographico atque politico illustratae. Leyden, 1630; Руссия или Московия // Иностранцы о древней Москве (Москва XV—XVII веков). М., 1991. С. 306; Struys J. Drie aanmerkelyke en seer rampspoedige Reysen door Italien, Grieckenlandt, Lyflandt, Moscovien, Tartaryen, Meden, Persien, Oost-Indien, Japan, etc. Amsterdam, 1676; Стрейс Я. Три путешествия. М., 1935. С. 161, 175.
[33] Isaс?enko A.V. Herbersteiniana I. Siegmund von Herbersteins Ru.landbericht und die russische Sprache des XVI. Jahrhunderts // Zeitschrift fur Slawistik. Bd. II, Hf. 3. Berlin, 1957. S. 323; Matthes E. Das veranderte Ru.land. Studien zum deutschen Ru.landverstandnis im 18. Jahrhundert zwischen 1725 und 1762. Frankfurt am Main, 1981. (Europaische Hochschulschriften. Reihe 3, Band 135). S. 300.
[34] Герберштейн С. Записки о Московии. Т. 1. С. 25.
[35] Harrauer Chr. Ein osterreichischer Diplomat am Russischen Hof (Siegmund v. Herbersteins «Rerum Moscoviticarum Commentarii», 1549) // Wiener Humanistische Blatter. Hf. 26. Wien, 1984; Герберштейн С. Записки о Московии. Т. 2. С. 181—183.
[36] См. подробнее: Россия в первой половине XVI в.: взгляд из Европы / Подг. О.Ф. Кудрявцев. М., 1997. С. 307— 345; Тюльпин А.Г. Антоний Бид (Антон Вид) // Герберштейн С. Записки о Московии. Т. 2. С. 284—285.
[37] Изображение карты см.: Герберштейн С. Записки о Московии. Т. 2. С. 201—202.
[38] Gwagnin A. Sarmatiae Europeae descriptio, quae regnum Poloniae, Lituaniam, Samogitiam, Rusiam, Mazoviam, Prusiam, Pomeraniam, Livoniam, et Moschoviae, Tartariaeque partem camplectitur. Cracow, 1578.
[39] Гваньини А. Описание Московии / Пер. с лат., вводн. ст. и комментарий Г.Г. Козловой. М., 1997. С. 11.
[40] Slovnik naucny. Praha, 1896. S. 647; Encyklopedija powszechna. T. IV. Warszawa, 1931. S. 350; Enciclopedia Motta. Vol. 4. Milano, 1958. S. 345; Козлова Г.Г. Об «Описании Московии» Александра Гваньини // Античность и современность. К 80-летию Ф.М. Петровского. М., 1972. С. 434—435; Дячок О. Хронiст Алессандро Ґваньїнi // Український археографiчний щорiчник. Нова серiя. Вип. 8/9. Київ; Нью-Йорк, 2004. С. 299—321.
[41] См. подробнее: Radziszewska J. Maciej Stryjkowski: Historyk-poeta z epoki Odrodzenia. Katowice, 1978. S. 71—80; Wojtkowiak Z. Maciej Stryjkowski — dziejopis Wielkiego Ksie? stwa Litewskiego. Pozna.n, 1990. S. 177—180; Дячок О. Хронiст Алессандро Ґваньїнi. С. 317—319; Jurkiewicz J. Czy tylko plagiat? Uwagi w kwestii autorstwa Sarmatiae Europeae Descriptio (1578) // Lietuvos Didz?iosios Kunigaiks?tyste?s istorijos s?altiniai: Faktas. Kontekstas. Interpretacija. Vilnius, 2007. S. 67—93; Ерусалимский К.Ю. Исто рическая память России и Речи Посполитой в годы Ливонской войны // Балтийский вопрос в конце XV— XVI в. / Отв. ред. А.И. Филюшкин. М., 2010. С. 304—305.
[42] Гваньини А. Описание Московии. С. 17.
[43] Grala H. Wokoldziel?a i osoby Alberta Schlichtinga (Przy?czynek do dziejow propagandy antymoskiewskiej w drugiej pol?owie XVI w.) // Studia Z. rodl?oznawcze. Warszawa, 2000. T. XXXVIII. S. 46; Старостина И.П. Иван Грозный в изображении Шлихтинга—Стрыйковского // Восточная Европа в древности и средневековье. X Чтения памяти В.Т. Пашуто. М., 1998. С. 112—117; Ерусалимский К.Ю. Идеология истории Ивана Грозного: взгляд из Речи Посполитой // Диалоги со временем. Память о прошлом в контексте истории / Под ред. Л.П. Репиной. М., 2008. С. 611.
[44] Poe M. Foreign Descriptions of Muscovy. P. 79. Издание на чешском М. По не учел: Gwagnin A. Kronyka Mozkewska… [Praha], 1590.
[45] Piotrowski J. Dziennik wyprawy Stefana Batorego pod Pskow. Wyd. A. Czuczy.nski. Krakow, 1894. S. 44 (6 августа 1581 г.). Комментируя это свидетельство, А.А. Михайлов вслед за рядом исследователей XIX в. указал, что под «Крауцием» следует понимать «Эллерта Краузе» (Осада Пскова глазами иностранцев: Дневники походов Батория на Россию (1580—1581 гг.). Псков, 2005. С. 473), имея в виду Элерта Крузе (Kruse), одного из авторов (наряду с Иоганном Таубе; Johann Taube) известного «Послания» гетману Я. Ходкевичу о «тирании Ивана Васильевича» (написано в 1572 г.). «Послание» Таубе и Крузе действительно представляет собой настоящее собрание обличительных фактов жестокости и диких нравов московского царя, однако к июлю 1581 г. оно не было еще издано. Первая публикация была осуществлена только в 1582 г. и без указания авторов: Erschreckliche / greuliche und unerhorte Tyranney Iwan Wasilowictz / jtzo regierenden Grossfursten in der Muscow. N.p., 1582. К.Ю. Ерусалимский, как и издатель Пиотровского А. Чучиньский, считают, что Грозному отправили сочинение Альберта Кранция (Krantz) «Вандалия» (Wandalia), изданное впервые в 1519 г. и затем многократно переиздававшееся (Piotrowski J. Dziennik wyprawy Stefana Batorego pod Pskow / Wyd. A. Czuczyn.ski. Krakow, 1894. S. 222; Ерусалимский К.Ю. Историческая память России и Речи Посполитой в годы Ливонской войны. С. 323—324). Однако Кранций умер в 1517 г., еще до рождения царя Ивана и ничего осуждающего его написать не мог. Он вообще посвятил Московии буквально несколько строк (Новодворский В.В. Борьба за Ливонию между Москвою и Речью Посполитою (1570—1582) // Записки историко-филологического факультета Имп. Санкт-Петербургского университета. Ч. LXXII. СПб., 1904. С. 219—220, примеч. 3). В целом стоит присоединиться к высказанному еще В.В. Новодворским заключению, что однозначно интерпретировать свидетельство Пиотровского не удается. Ведь кроме Крузе и Кранца можно предположить, что речь идет о какой-нибудь книге Мартина Крусиуса (Martin Crusius (нем. Kraus); 1526—1607) — автора ряда сочинений по греческой и латинской грамматике и риторике. Крусиус интересовался и историей, но только древней. Позднее он еще опубликовал свой дневник — любопытное свидетельство эпохи, однако к 1581 г. имя профессора Тюбингенского университета Крусиуса (Крауса) ассоциировалось только с сочинениями по языкознанию. Быть может, Стефан Баторий собирался отправить Ивану Грозному книгу Гваньини с учебником латинского языка — чтоб прочитать мог! Московский царь для него — дикарь, незнакомый даже с латынью. Ведь сам трансильванец Баторий ни польского, ни русского не знал и общался с подданными только на высокой латыни.
[46] См.: Grala H. Die Rezeption der «Rerum Moscoviticarum Commentarii» des Sigismund von Herberstein in Polen-Litauen in der 2. Halfte des 16. Jahrhunderts // 450 Jahre Sigismund von Herbersteins Rerum Moscoviticarum Commentarii, 1549—1999. Wiesbaden, 2002. S. 322; Ерусалимский К.Ю. Историческая память России и Речи Посполитой в годы Ливонской войны. С. 323—324.
[47] Gwagnin A. Kronika Sarmacyey Europskiey w ktorey sie? zamyka krolestwo Polskie ze wszystkiemi Pa.nstwy, Xie?stwy, y Prowincyami swemi: Tudziez? tez? Wielkie Xie?stwo Litewskie, Ruskie, Pruskie, Zmudzkie, Inflantskie, Moskiewskie, y cze?s.c. Tatarow. W Krakowie, 1611—1612.
[48] В этот раз также не обошлось без обвинений в плагиате. Стрыйковский уже умер, но с жалобами выступал М. Пашковский, который утверждал, что не только переводил, но и дополнял текст.
[49] См.: Gwagnin A. Kronika Sarmacyey Europskiey… W Krakowie, 1611. Ks. VII, S. 72—87. Удивительно, но этот фрагмент дополнительного текста, появившийся в польском издании 1611 г., не был как-либо учтен при новейшем русском издании книги Гваньини о Московии: Гваньини А. Описание Московии. М., 1997.
[50] Ровинский Д.А. Подробный словарь русских гравированных портретов. Т. IV. СПб., 1889. Стб. 4.
[51] Gwagnin A. Kronika Sarmacyey Europskiey… W Krakowie, 1611. Ks. VII, S. 75—78.
[52] Первое издание брошюры 1605 г. не сохранилось. В РНБ имеется второе издание — 1606 г.: [Grochowski S.] Piesni na Fest uc.ieszny wielkim dwiema Narodom Polskiemu y Moskiewskiemu, Przemoznego Monarchy Dymitra Iwanowica Cara Moskiewskiego, y Naiasnieyszey Jey Carskiey M. z. Wielkich Konczyc Mniszkowny Woiewodzanki Se? domirskiej: Powtore wydane, z przyczynieniem niektorych rytmow, do slawy tegoz wielkiego Cara sluzacych. Krakow, 1606. См. об этом: Ровинский Д.А. Подробный словарь русских гравированных портретов. Т. I. СПб., 1886. Стб. 683; Т. IV. СПб., 1889. Стб. 2—3.
[53] Ровинский Д.А. Материалы для русской иконографии. Вып. V. СПб., 1886. С. 5, № 189. См.: Gwagnin A. Kronika Sarmacyey Europskiey… W Krakowie, 1611. Ks. VII, S. 78.
[54] Ровинский Д.А. Подробный словарь русских гравированных портретов. T. I. Стб. 488.
[55] Справедливости ради следует заметить, что у нас нет достоверных портретов царя Василия Шуйского. Сохранились только устные описания и весьма типологичные изображения. См. подробнее: Ровинский Д.А. Подробный словарь русских гравированных портретов. T. I. Стб. 486—487. Соответственно, «карикатурность» образа в данном случае не более чем оценка. Тоже можно сказать про «свечи для пытки». Свечи ли это? И почему они для пытки? Ровинский первоначально, вероятно, тоже сомневался — в «Материалах…» у фразы «для пытки» стоит вопросительный знак, снятый при той же фразе в «Словаре». Может быть, это фитили для пушек или мушкетов? Или просто лучины? Более точно сказать затруднительно.
[56] Ровинский Д.А. Подробный словарь русских гравированных портретов. Т. IV. СПб., 1889. Стб. 4.
[57] Ровинский Д.А. Материалы для русской иконографии. Вып. X. СПб., 1890. № 362; Ровинский Д.А. Подробный словарь русских гравированных портретов. Т. IV. СПб., 1889. Стб. 340.
[58] Ровинский Д.А. Подробный словарь русских гравированных портретов. Т. I. Стб. 487.
[59] «Летучие листки» являются ценным, но до сих пор малоизученным источником по отечественной истории. Перечень сохранившихся листков XVI в. см.: Weller E. Die ersten deutschen Zeitungen (1505—1599). Stuttgart, 1882. Очень малая часть «летучих листков» XVI в. была посвящена событиям в Московии или на границе с ней. По подсчетам Андреуса Каппелера — 66 изданий начиная с 1513 г. (Kappeler A. Ivan Groznyi im Spiegel der auslandischen Druckschriften seiner Zeit. Ein Beitrag zur Geschichte des westlichen Russlandbildes. Frankfurt am Main, 1972; Poe M. Foreign Descriptions of Muscovy. P. 159—160). Отечественных публикаций на эту тему крайне мало: Васильевский В.Г. Польская и немецкая печать о войне Батория с Иоанном Грозным // Журнал Министерства народного просвещения, 1889. Ч. 261. С. 127—167, 350—390; Гольдберг А.Л. Известия о России в западноевропейских периодических изданиях XVI— XVII веков // Вопросы истории. № 7. 1961. С. 204—207; Лобанов Н.А. Немецкая периодика XVI—XVII веков: взгляд на Россию // Славяне и их соседи. Вып. 9. Славяне и немцы. 1000-летнее соседство: мирные связи и конфликты. М., 1999. С. 124—144.
[60] Далеко не все «летучие листки» иллюстрировались, особенно касающиеся Московии. Но общую картину представить затруднительно, так как единственный каталог «московитских» «летучих листков», составленный А. Каппелером, вообще не учитывал иллюстративный ряд, а также издания смежных жанров, многие переиздания и версии на других языках (Kappeler A. Ivan Groznyi im Spiegel der auslandischen Druckschriften seiner Zeit. Ein Beitrag zur Geschichte des westlichen Russlandbildes).
[61] См. подробнее: Флоря Б.Н. Польско-литовская интервенция в России и русское общество. М., 2005. С. 83.
Денис Хрусталев, russophobia.net
