Рост средней продолжительности жизни может привести к краху системы социального обеспечения, сообщает итальянская газета Corriere della Sera. Международный валютный фонд также бьёт тревогу по этому поводу. Если средняя продолжительность жизни увеличится на три года, уже и без того огромная цена старения населения вырастет на 50%. В качестве одной из мер по противостоянию этой опасности МВФ предлагает увеличивать пенсионный возраст через принятие специальных законов отдельными государствами, а также через стимулирование лиц, откладывающих свой выход на пенсию. Там где невозможно повысить пенсионный возраст, могут быть сокращены социальные выплаты.
Израильский профессор онтологии и теории познания Михаэль Лайтман считает, что можно найти ещё много «решений» этого вопроса. «Но настоящее его решение должно исходить из отношений ко всем членам общества, как в семье — тогда исчезнет ощущение, что кому-то надо отдать от себя, кто-то получает за счёт другого. Решение — только в обобщении общественного пирога и его справедливом делении. Ущемление любого в равенстве — вызывает отрицательное изменение всего общества», — отмечает эксперт.
Эксперты прокомментировали мнение профессора Лайтмана:
Ростислав Ищенко, политолог, президент Центра системного анализа и прогнозирования: Ничто не вечно под луной. Меняются и системы социального обеспечения. Очевидно общество каменного века, в котором средняя продолжительность жизни составляла 16-17 лет, без особых проблем содержало своих крайне немногочисленных стариков и инвалидов. Причём самым глубоким старикам было лет по 40. Наверное, если бы тогда кто-то додумался принять закон о пенсионном обеспечении в старости и установить возраст выхода на пенсию в 55-60 лет, общество, в котором просто не было таких долгожителей, восприняло бы это как насмешку. Но в этом обществе вообще не возникало даже мысли о том, что кто-то, по какой-то причине, имеет право находиться на полном иждивении соплеменников. Более слабые выполняли более лёгкую работу, но работали все, кроме грудных младенцев. Совершенно терявшего трудоспособность соплеменника, конечно, продолжали кормить, но, учитывая уровень медицинских знаний эпохи, человек, заболевший так сильно, долго не жил и практически никогда не выздоравливал.
В принципе, такая ситуация (с некоторыми незначительными поправками) сохранялась до конца XIX века. До этого момента на пенсию могли претендовать лишь военные и чиновники, лишившиеся здоровья на службе и не имеющие собственного обеспечения. Пенсия была монаршей милостью и даже этим людям даровалась, а не выдавалась автоматически. Вид, способ и количество обеспечения, в каждом случае определялось отдельно. Средний возраст за более чем 40 тысяч лет вырос раза в два до 35-40 лет. Хотя представители обеспеченных слоёв нередко были долгожителями и в нашем нынешнем понимании (80-90 лет), но всё же, человек 55-60 лет уже считался стариком.
Естественно, что когда примерно 100 лет назад, в цивилизованном мире начала вводиться система пенсионного обеспечения, возраст выхода на пенсию в 55-60 лет означал, что общество берёт на себя заботу о глубоких стариках, практически потерявших трудоспособность от ветхости. Кроме того, большинство пенсионных систем сохраняло принцип — обеспечивать пенсией общество должно не всех, утративших трудоспособность, а лишь тех, кто не имеет иного источника дохода. Это вычёркивало из пенсионной системы практически любой страны миллионы крестьян или фермеров, являвшихся мелкими собственниками — их должно было обеспечивать собственное хозяйство. Таким образом, кроме государственных служащих и инвалидов (теперь уже не только военных) пенсионное обеспечение распространялось лишь на рабочих (что и понятно — они продавали свою рабочую силу и, потеряв её, теряли источник жизнеобеспечения).
Проблема данной системы заключается в том, что она за более чем 100 лет не изменилась, а общество изменилось кардинально. Выросли уровень медицинского обслуживания и продолжительность жизни. В развитом обществе человек 60 лет уже не старик, он только достиг или достигает верхней границы среднего возраста. Возраст старости в оценке общества — лет 70 и выше. Таким образом, если перенести на современное общество принципы системы при её организации, то возраст выхода на пенсию должен был бы составить 70-80 лет. Но этого не произошло. Более того, с общей гуманизацией общества, расширялись категории граждан, имеющих право на социальную помощь и поддержку. Мало того, что пенсию теперь получают все граждане, достигшие определённого возраста — изменилось и содержание пенсии. При введении системы это было пособие, позволяющее выживать и, для большинства, не достигавшее даже прожиточного минимума. То есть, без дополнительной поддержки родственников, можно было впроголодь прокормиться, но одежду купить уже вряд ли. Сегодня общество ведёт речь о «достойной пенсии», позволяющей не только нормально питаться, лечиться и активно обновлять гардероб, но и путешествовать хотя бы раз в год, а также удовлетворять свои культурные запросы (регулярно посещать театр, приобретать книги и т.д.).
Подчеркну, что ещё одним фактором, увеличивающим социальную нагрузку, является общий рост уровня жизни. То, что казалось пределом мечтаний человеку 20-х — 60-х годов ХХ века, сейчас воспринимается, как нищенство (сравните радость людей, переезжавших в хрущёвки из полуподвалов и коммуналок с «удобствами» во дворе с сегодняшней их оценкой — «хрущёбы»). Следовательно, и к величине пенсии и других социальных пособий предъявляются новые требования.
В этой ситуации нагрузка на работающих становится запредельной не потому, что мало молодых и много старых, а потому, что много иждивенцев и мало кормильцев. При этом в обществе установилось мнение, что кормилец обязан обеспечить иждивенцу определённый «достойный» уровень потребления, независимо от того, обеспечивает ли он такой уровень себе.
Наконец, ещё одна проблема долгого нахождения на пенсии (когда возраст выхода на пенсию отделяют от возраста смерти не год-пять, а десять-тридцать), то, что многие сохранившие трудоспособность пенсионеры продолжают работать. Здесь общество досоциализировалось до логики абсурда, социально поддерживая того, кто в состоянии обеспечивать себя сам. Кроме того, такой работающий пенсионер занимает рабочее место, что ведёт к росту молодёжной безработицы. Это значит, что общество платит дважды — пенсию своему трудоспособному члену и пособие по безработице тому, чьё место он занял. Кроме того, молодёжная безработица ведёт к формированию у новых поколений чувства отсутствия перспективы, к отторжению общества, отнявшего перспективу, к желанию его изменить, а значит и к росту социальной напряжённости.
Перспектив выживания у современного цивилизованного общества без изменения принципа функционирования пенсионной системы (и, шире, системы социального обеспечения) нет. Система не просто неадекватна существующим возможностям, она разрушительна. Благодаря ей современное общество уже израсходовало на себя капитал своих детей и начинает проедать капитал внуков и правнуков (ещё даже не родившихся поколений).
Честно говоря, и надежды на то, что общество изменит своё социальное поведение, без великих потрясений, тоже нет. Когда вокруг всё формально благополучно и «всегда так было», то действует принцип «почему я должен отказываться от своего». В современном же демократическом обществе сам принцип его политической организации лишает правительства и политическую элиту желания и возможности применять столь болезненные меры, как приведение системы социального обеспечения в её традиционное состояние, когда помощь получает лишь тот, кто не в состоянии прокормиться самостоятельно, по причине инвалидности или ветхости. Попробуйте предложить американскому обществу вместо пособий по безработице ввести законы против бродяжничества, действовавшие в Англии до конца XVIII века и предполагавшие, что безработный отправляется или в работный дом (более похожий на тюрьму) или прямиком на виселицу (других преступлений, кроме потери работы для того, чтобы быть повешенным, совершать не надо было). Уверен, что революция по разрушительности такая, что мир ещё не видел, произойдёт моментально, с вечера на утро. Остальных стран это тоже касается.
Таким образом, с моей точки зрения, разрушающая общество и государство система социального обеспечения может быть изменена либо в результате полного распада госструктур в результате системного кризиса (и последующего периода анархии), либо в результате крупной войны с серьёзным противником (предполагающей вынужденную мобилизацию всех ресурсов), либо в результате действий сильной авторитарной власти, поддерживаемой достаточно влиятельными общественными группами, опирающейся на достаточную силу и имеющей достаточную волю, чтобы приступить к прямому подавлению сопротивляющихся.
Эффективная мирная реформа здесь вряд ли возможна. И семейно-социалистический вариант её утопичен — современное общество слишком велико и слишком атомизировано, чтобы чувствовать себя семьёй. Да и любая семья имеет главу, но не имеет парламента, то есть является структурой авторитарной.
Эдуард Афонин, профессор Национальной академии государственного управления при президенте Украины, доктор социологических наук: Решение проблемы «старения населения», предложенное Михаэлем Лайтманом утопическое. Ведь в ХХІ столетии большинство стран (хотелось бы нам этого или нет) перейдет к режиму рыночной, монетарной экономики, которая своей природой продуцирует неравенство (экономическое, социальное, культурное), а, значит, невозможность экономической опоры на «распределительные механизмы», присущие системе социализма. В этих условиях лучшее, что остается возможным, так это идеи кейнсианства о возрастающей роли государственного регулирования или пример скандинавских стран с их практикой «социального государства».
Юрий Юрьев, политконструктор: Учитывая, что пенсионные сбережения это личные накопления, доверенные государству, то стоит подумать, стоит ли доверять эти накопления нестойким государствам. Деньгам всё равно, каков возраст их хозяина, если они приносят прибыль. Но государство почему-то легко берёт деньги, но плохо их отдаёт. Вывод с точки зрения либерализма прост — государство ненадёжный партнёр. А с точки зрения капитализма — не хватает репрессий для чиновников.
Даниэль Штайсслингер, журналист и переводчик (Израиль): При обобществлении пирога тоже ничего не выйдет: пирог не безразмерный. Нужен либо технологический прорыв, который резко увеличит сам пирог, либо прекращение наращивания долголетия.
