Сами по себе эти слова - уже загадка. Почему-то не говорят о загадочности немецкой, датской, голландской, швейцарской души - нет, только о русской (или славянской). Почему? Не говорят и о загадочной душе монгола, китайца, индуса, японца, а ведь Восток вообще сплошная загадка. В чем дело? Конечно, китаец и индус - они и внешне иные, чем европеец. А вот русские - вроде бы и такие же, да не такие... Даже внешность русского человека удивляла иностранцев. По всем признакам - европейцы, писал маркиз де Кюстин, но глаза - большие и миндалевидные, как у народов Средиземноморья... и с насмешливым выражением!

Что касается сходства с народами Средиземноморья... Темный человек был этот самый маркиз! Ведь в районе Средиземного моря проживают народы, очень близкие русским, - южные славяне: сербы, македонцы, черногорцы, словенцы... И глаза у них, естественно, вполне средиземноморские, и язык схож с нашим, и вера в основном православная, и в культуре много общего. Но даже греки и итальянцы ближе нам по мировоззрению и образу мыслей, чем, например, немцы, французы или англичане. В Италии говорят: “Американцы живут, чтобы зарабатывать деньги, а мы зарабатываем, чтобы жить”. Большинство русских подпишется под этими словами! А если укажут на “новых русских”, то посмотрите внимательнее, много ли среди этих “новых” русских? Не случайно в наше время у многих американцев сложился образ русского как темноглазого брюнета с орлиным носом.

Авторы, наши и зарубежные, пишущие о “загадочной русской душе”, вкладывают в эти слова разное содержание. Остановимся на одной стороне этой “загадки” - отношении русского человека к людям других национальностей. Да, одна из несомненных загадок - это феноменальная этническая терпимость русских (и вообще восточных славян). Именно этническая терпимость позволила русским землепроходцам - казакам и торговцам - с ничтожно малыми силами пройти за короткое время Сибирь и Дальний Восток. Потому, наверное, и рассуждают западные (и в первую очередь американские) историки и психологи о загадке русской души, что не могут себе представить - как это можно без массового уничтожения местного населения и вообще без вражды к нему освоить громадные пространства Азии? Но мало сказать - “без вражды”. Русские поселенцы в Сибири - купцы, служилые люди, военные и штатские чиновники, духовенство, беглые крестьяне - в массе своей относились к местным жителям как к своим, охотно создавали межэтнические семьи. Неравенство было, как и в России, но в основном сословным, не этническим. А если этническое и было, то не в пользу русских. Как следует из документов XVII века, русские купцы платили пошлину 10 процентов от стоимости товара, а бухарцы и кавказцы - только 5. Последние облагали русских торговцев данью и при неуплате устраивали “наезды” при попустительстве купленной полиции. Такое вот отношение российских властей к своим подданным - хуже, чем к иноземцам, - всегда удивляло и радовало последних. Для народа России власть - извечно мачеха. В этом, кстати, еще одна загадка русской души. Как отмечал историк Г.П.Федотов, русские (именно великороссы) отличаются от других (и даже славян) тем, что не любят быть начальниками и не любят начальство... И поэтому в России, как нигде, большинство высшего руководства (а в армии даже низшего) представлено людьми нерусскими и “не совсем русскими”...

Европейцам непонятен интерес русских к чужой истории, ее деятелям. “Странные вы люди - уважаете Черчилля, Рузвельта, де Голля... какое вам до них дело?” - писал английский журналист. Но интерес русского человека к людям других рас и культур имеет свои особенности. Книги и фильмы о завоевании Африки или Америки европейцами по-разному показывают взаимоотношения пришельцев с неграми и индейцами. Но неизменно одно - русский читатель и зритель в большинстве сочувствует не так называемым белым братьям, но чернокожим и краснокожим аборигенам.

Вспомним русского ученого, потомка запорожцев Н.Н.Миклухо-Маклая. Менее года прожил он у папуасов Новой Гвинеи, но память о нем, перешедшая в обожествление, в “культ Маклая”, жива до сих пор. Это разве случайно? И случайно ли, что на фоне обширной литературы на тему “белый человек и туземцы” (Д.Фенимор Купер, Майн Рид, Д.Лондон, Р.Хаггард и другие) в русской литературе тема отношений с “инородцами” не получила развития и представлена разве что произведениями В.Арсеньева (“Дерсу Узала”), М.Пришвина (“Корень жизни”, “Черный араб”), да еще, пожалуй, Н.Лескова (“На краю света”) и В.Короленко (“Сон Макара”). Но как представлена! Вместо свирепых каннибалов и кровожадных охотников за скальпами - таежный житель, нанаец Дерсу, который даже о животных говорит “люди”, или тунгус-язычник, поразивший воображение православного миссионера своим подлинно христианским отношением к ближнему (тому же миссионеру).

Уже упоминавшийся маркиз де Кюстин, который побывал в России при Николае I, писал, что его раздражала, пугала такая черта русских, как насмешливость. Да уж! Это мы умеем... А что касается нашего юмора, умения видеть смешное в грустном и мрачном, этого “смеха сквозь невидимые миру слезы” - не эти ли качества помогают русскому народу держаться, не сдаваться и выживать? Многих удивляет сочувствие русских к пленным, побежденным. “Но тому, О, Господи, и силы, И победы сладкий час даруй, Кто поверженному скажет: - Милый, На, прими мой братский поцелуй...” Это строки Николая Гумилева, поэта-воина. Много ли мы знаем случаев, чтобы российский или советский военнопленный в Германии имел друзей среди местного населения? Обратных же примеров множество. Военнопленные первой мировой войны (немцы, австрийцы, мадьяры) жили в Сибири, в лагерях, свободно перемещаясь по городу, заводили друзей и подруг, женились. Я сам знал такого мадьяра, который так и остался жить в новой семье.

А может, и вся-то загадочность русской души - в естественном, органичном, а не формально-догматическом принятии христианского учения о том, что “нет ни эллина, ни иудея, ни варвара, ни скифа...”? И еще в нежелании другому того, чего себе не желаешь? Всего-то... Как просто!

Помните, в школьные годы учили наизусть: “Боян бо вещий, аще кому хотяше песнь творити, то растекашется мыслию по древу, серым волком по земли, шизым орлом под облакы...”? Что бы это значило? Ну то, что речь идет о творческом процессе, понятно. Ведь легендарный поэт-песнопевец Руси работал, как сказали бы сейчас, в жанре авторской песни, то есть сам писал текст и создавал музыкальное сопровождение, сам же и исполнял. С волком и орлом как будто все ясно - эти представители фауны всегда имели налет мистицизма, и само творчество есть тайнодействие... Но как понять растекание мыслью по древу? И что это за “мыслено древо”, которое упоминается дальше в тексте “Слова...”, - “скача, славию, по мыслену древу”?

МЫСЛЬ ИЛИ МЫШЬ?

Академик Д.СЛихачев говорит об этом кратко: “Образ этот (мыслена древа. - Н.Д.) не народно-поэтический, а книжный, характеризует поэтическую манеру Бояна”. Известный исследователь “Слова...” В.Ф.Ржига считал, что “мыслено древо - это древо познания”. Другой слововед, В.И.Стелецкий, приводил иные мнения: что, мол, надо читать не “мысль”, а “мысь”, т.е. “мышь”, поскольку в псковском говоре “мышь” означает “белка”. И тогда, значит, все понятно: белкой по дереву... Эту версию развивает Л.В.Соколова в сборнике “Исследования “Слова” (Л., Наука, 1986). Но при этом для приятия версии “не мысль, а мышь, точнее - белка” приходится делать два новых допущения. Первое: автор “Слова” или переписчик допустил описку (вставил букву “л”). Второе: “древо” уже не “древо познания”, а “древо жизни”, которое согласно индоевропейскому мифу о мироздании соединяет небо и землю.

Но эта версия заставляет ее сторонников и далее усложнять толкование образа “древа”. Ведь в тексте есть еще одно упоминание о нем: “скача, славию, по мыслену древу”. Как это понимать? Л.В.Соколова пишет: “Соловей заменяет здесь мысь (белку)... поскольку древо, здесь упомянутое, - это уже не древо жизни, а древо поэзии”. Получается, что древо в “Слове...” постоянно меняет свое назначение (познание, жизнь, поэзия).

На мой взгляд, образ древа в обеих фразах “Слова...” означает одно и то же. И не требуется для объяснения этого образа привлечения ни индоевропейской мифологии, ни областных диалектов. Все гораздо проще, понятнее и даже очевиднее и интереснее.