Выступая в минувший четверг в национальном Сейме, глава МИД Польши Радослав Сикорский затронул и русско-польский вопрос. «Мы будем неизменно стремиться к примирению, которое должно приобрести духовное измерение во время приближающегося первого в истории визита в Польшу патриарха Всея Руси», - сказал Сикорский, представляя в парламенте направления внешнеполитической деятельности на 2012 год. Одновременно он выразил опасения по поводу сокращения военного бюджета Соединенными Штатами и решительности руководства России (благодаря высоким ценам на энергоносители - ред.) по объединению постсоветских стран «вокруг альтернативного Европе политического центра». Сикорский отметил, что для Польши неприемлемы ни распад Евросоюза, ни его сохранение в нынешнем «дрейфующем» виде. В случае распада ЕС, предупредил министр, пустоту на востоке заполнит Россия.

В словах Радослава Сикорского отобразилась вся противоречивость и сложность российско-польских отношений. Неслучайно министр обмолвился о примирении. Поляки с русскими и впрямь редко когда дружили. Корни конфликта уходят в глубокое прошлое…

В марте 1612 года региональный бунт нижненовгородцев под руководством земского старосты Кузьмы Минина и князь Дмитрия Пожарского обрел все черты общенационального сопротивления. После прибытия ополченцев из Нижнего Новгорода в Ярославль был создан временный «Совет всей Земли», который, в конечном счете, привел к восстановлению независимости Российского государства.

Между тем в Кремле уже второй год официально царствовал польский королевич Владислав, сын Сигизмунда III, поддержанный Семибоярщиной (самыми богатыми людьми Московского царства). Бояре-коллаборационисты вели активную обработку православного духовенства, фактически единственной политической оппозиции польскому правительству.

Шляхи понимали, что покорение России будет невозможно без смены духовных ориентиров. Дело в том, что после разрыва с Константинопольским патриархатом московские первоиерархи, опираясь на правящую династию Рюриковичей, тесно увязывали патриотизм с православием и в этой связи все внешние военные конфликты рассматривали в контексте борьбы с иноверцами. Так борьба с Ордой велась под знамением противостояния с «незаконным» исламом, а начавшийся конфликт с Польшей позиционировался, как противостояние со схизмой католичества.

Именно поэтому слова патриарха Гермогена «Владиславу не царствовать, если не крестится в нашу веру», были не приемлемы для Речи Посполитой. Владислав же, хотя формально пообещав это, фактически начал полонизацию Московского царства. В Кракове планировали разделить Русь на воеводства, подобно тому, как это было сделано с Украиной после 1569 года, а также ввести церковную унии, с тем, чтобы подчинить православие католицизму.

Смертельный удар по православию шляхи пытались сделать еще в 1609 году, начав осаду Троице-Сергиевого монастыря, которая длилась полтора года. Двухтысячный гарнизон воевод Григория Долгорукова-Рощи и Алексея Голохвастова отбил шесть штурмов 15-тысячного войска гетмана Петра Сапеги и полковника Александра Лисовского. Защитники, «не жалея живота своего», дрались героически. Никон Шилов и Слота проникли в пороховой подкоп поляков и ценой своей жизни взорвали его, не дав разрушить стены монастыря.

Сражение шло за веру, с которой идентифицировали себя подданные Московской Руси. Считалось, что падение обители преподобного Сергия равносильно исхождению благодати от Земли Русской. В конечном итоге, это привело бы к полонизации России и исчезновению её с карты Мира. Вопрос ставился ребром: если сама Богородица отвернулась от самой почитаемой русской святыни, значит, поляки несут истинную веру.

Веру отстоять удалось, а трон и власть – нет. В великой истории государства Российского это был единственный случай фактической потери независимости. В то же время в современной Польше русско-польскую войну (1609-1618) считают борьбой за наследие Рюриковичей, в которой, в том числе участвовал и польский претендент, точно, так, как и в 1572 году, когда умер бездетный польский король Сигизмунд-Август, на престол Польше претендовал Иван Грозный.

«Обозначение того периода термином «Смутное время» говорит само за себя, - комментирует Влад Гулевич, историк, политолог, эксперт Центра стратегических оценок и прогнозов. - Русское государство балансировало на грани бытия и небытия, маячила перспектива личной унии с Речью Посполитой. Итог войны: унии удалось избежать, но были утеряны Смоленск и Северщина. Потери достаточно ощутимые, если учесть, что от Смоленска до Москвы – рукой подать. Шуя, Кинешма, Тверь, Суздаль, Кострома, Муром, Ярославль, Ростов, Орёл и многие другие города либо были захвачены поляками, либо вынуждены были выдержать жестокую осаду. В то же время крымские татары разграбили центральные русские земли, а значительная часть Карелии перешла в руки шведов. Оттуда начался массовый исход русского и карельского населения. Был также подорван хозяйственный уклад, пашни заброшены, скот разграблен, деревни сожжены дотла».

«СП»: - Под влиянием испанской колонизации ацтеков, в Кракове была популярна идея аналогичной польской колонизации московского царства. Так ли это?

- В XVII в. такие идеологемы, действительно, были популярны. Польская шляхта, буйная и непокорная, сравнивала себя с авантюристами-конкистадорами, а жителей Московского царства – с краснокожими, чья численность не помешает их покорению, подобно тому, как горстка испанцев покоряла целые индейские государства. Приблизительно тогда же зародилась идеология сарматизма. Шляхтичи считали себя потомками гордых кочевников-сарматов, а славян и литовцев – холопами. Сарматизм повлиял даже на польскую культуру. В частности, в польской живописи появилось понятие «сарматского портрета» - традиционное изображение шляхтича, как правило, при оружии. Толчок идеологии сарматизма дал видный польский историк Ян Длугош, автор «Истории Польши» в 12 томах. Поляки у Длугоша – нация героев, а истории я Польши – беспрерывный акт героизма.

Позже Мацей Карпига написал трактат «О двух Сарматиях», где доказывал цивилизационное отличие поляков, наследников воинственных сарматов, от «варварской Скифии» (Руси). Сарматизм был эффективным идеологическим средством для обоснования польского экспансионизма на восток. Позже сарматизм приобрёл интеллектуальный лоск, появилось понятие «просвещённого сарматизма», т.е. польского национального патриотизма помноженного на знакомство с европейской философской мыслью.

В XIX в. в Америке была популярна т.н. «теория фронтира» (т.е. границы), американского историка Фредерика Тёрнера, который объяснял национальные особенности американского характера наличием фронтира – границы поселений белых американцев, за которой находился уже мир краснокожих дикарей. Поляки же гораздо ранее уже называли Польшу Antemurale Christianitatis (форпост или защитный рубеж христианства). По ту сторону рубежа находились схизматики – православные русские. Аналогии с фронтиром явные. И хотя сегодня теория Ф. Тёрнера является не более чем мифом, за понятием Antemurale Christianitatis какой-то смысл ещё остался, т.к. Польша – первая сильная католическая держава на пути из Москвы на Запад.

«СП»: - Великий польский поэт Адам Мицкевич образно назвал Польшу «Христос Народов», миссия которой - страдание ради Европы и щит от варварской России. Насколько широка это позиция среди польских политиков и простых поляков?

- Поскольку А. Мицкевич – один из ярчайших представителей польской классической литературы, которого часто сравнивают с нашим А. Пушкиным, высказанные им политические симпатии и антипатии воспринимаются поляками как «глагол истины». В «Молитве пилигрима» А. Мицкевича есть прямое обращение к Богу «из глубины сибирских шахт и камчатских снегов». И хотя там упоминаются также степи Алжира и Франция, только Сибирь и Камчатка нагружены для польского национального сознания негативным смыслом, т.к. в Алжире и Франции поляки оказывались добровольно, а в Сибири и на Камчатке, чаще всего, нет. Всё, что связано с Россией, окрашивается в тёмные цвета. Это начинается, чуть ли не со школьной скамьи, когда дети изучают польских классиков, и сталкиваются с отрицательным образом России. Тот же А. Мицкевич взывал к «Богу Ягеллонов, Богу Собесских, Богу Костюшко», хотя Бога ни Ягеллонов, ни Собесских, ни Костюшко не существует. Есть Бог, который выше национально-политических предпочтений и человеческих страстей. Между тем, политика Ягеллонов – это агрессивное продвижение на восток, стремление подавить общерусское народное сознание белорусов и малороссов. При Собесском Польша в последний раз заявила о себе, как о крупной европейской державе, а идеалом повстанца Костюшко была великая Польша, в составе которой находились бы украинские и белорусские земли. Без А. Мицкевича представить себе польскую культуру невозможно. Добавьте сюда идеологию винкельредизма польского классика Юлиуша Словацкого (подобно швейцарскому патриоту Арнольду Винкельреду, который бросился на австрийские копья и обеспечил тем самым победу своим соотечественникам, Польша бросается грудью на русские пушки), и станет понятно, что польская культура, абсолютно лишённая антирусских настроений, невозможна.

«СП»: - Российскую оккупацию Польши, называемую у нас временем вхождением Польши в Российскую Империю, для поляков можно сравнить по уровню психологического травматизма с тем, что мы испытываем к татаро-монгольскому игу. Насколько верно это утверждение и насколько тяжела была жизнь в Польше в те времена?

- Характерно, что русские не имеют претензий к современным монголам за те далёкие события. У русских нет комплекса в этом отношении. У поляков есть. И дело не в характере российской власти, а в этнопсихологических механизмах, присущих польскому народу.

Наполеон, к примеру, к полякам относился несерьёзно, и даже обозвал национального героя Польши Тадеуша Костюшко дураком за его требования восстановления Речи Посполитой «от моря до моря». Но французский император для современных поляков всё равно герой.

Между тем, жизнь поляков в Российской империи выгодно отличалась от жизни народов, оккупированных западными державами. Например, французское правление в Тунисе или Алжире, где к арабам относились как к людям второго сорта. В России же этнические поляки запросто могли пойти вверх по карьерной лестнице. В царской армии было немало генералов-поляков. Во время наполеоновского нашествия бывали случаи, когда с французской и с русской стороны полками командовали этнические поляки, только один из них был на службе у Наполеона, а другой – у российского императора. Среди учёных и артистов, военных и государственных деятелей Российской империи было множество поляков. Они были даже при дворе. Адам Чарторыйский был министром иностранных дел России в 1804—1806 г. и был приближённым Александра I. Александр Велёпольский - помощником наместника Константина Николаевича. При этом их биографии с идеологической точки зрения не были для российского правительства безупречными. Такие случаи не единичны. На Польшу ложилась тяжёлая государева длань, только если поляки поднимали восстания и бунты. С подавлением этих выступлений многие бывшие бунтовщики продолжали обучаться в российских университетах, а то и получали от русских царей денежные подарки. Костюшко, например, получил от Павла I крупную сумму денег и соболью шубу. А русского офицера Фёдора Лысенко, пленившего Костюшко, чуть было не предали суду за то, что он ранил его в ходе пленения. Но в польской историографии период пребывания польских земель в составе Российской империи оценивается крайне негативно.

«СП»: - Считается, что голодная смерть десятков тысяч красноармейцев в польском плену в 1920-х годах была своего рода актом возмездия за оккупацию. Насколько верно утверждение, что Катынь - это сталинская месть? Ведь Сталин расстреливал не поляков, как таковых, а идеологических врагов. Точно так же он поступал и с русскими дворянами.

- Подавляющее большинство поляков воспринимают Катынь, как акт мести и геноцида, хотя в самом польском обществе дискуссии на эту тему не закончены, и некоторые историки отказываются считать расстрел польских офицеров Сталиным актом геноцида. Возможно, что выдвигать обвинение в геноциде заставляет тот факт, что многие из расстрелянных были осадниками, т.е. польскими поселенцами на западно-украинских и западно-белорусских землях. Большинство из них были отставные офицеры и солдаты польской армии, получившие наделы по окончанию советско-польской войны 1920 г. Таким образом, Варшава стремилась создать культурно-этнический перевес польского национального элемента над местным населением с целью ополячивания данных территорий. В любом случае, Катынь – это уничтожение не по этническому, а по классовому признаку, и понятие геноцида здесь неуместно. Симптоматично, что польские власти отказываются наотрез признавать вину за гибель пленных красноармейцев в 1920-х гг., настаивая, что если кто и умер, то по естественным причинам (болезни, ранения, отсутствие возможности у польской стороны оказать всем своевременную медицинскую и иную помощь).

«СП»: - Каковы реальные перспективы отношений между Польшей и Россией в обозримом будущем?

- Правительство Дональда Туска будет и дальше сохранять курс на дозированное улучшение польско-российских отношений. Упразднение жесткой антироссийской риторики также в интересах самой Польши, которая делает все возможное для укрепления собственного влияния внутри Евросоюза, то есть больше нацелена на внутриевропейский политический дискурс, чем на перманентную ругань с Москвой. Если же команда Дональда Туска уступит в будущем бразды правления национал-консерваторам, выразителем интересов которого является брат покойного президента Ярослав Качинский, мы станем свидетелями разворота Варшавы на 180 градусов. На парламентских выборах в октябре 2011 г. партия Дональда Туска «Гражданская платформа» набрала 39,18% голосов. За оппозиционную коалицию Ярослава Качиньского «Право и справедливость» проголосовали 29,98% избирателей. Разрыв не такой уж и большой.

Я не раз уже говорил, что, анализируя отношения поляков и русских, следует принимать во внимание не только то, что лежит на поверхности (политику, экономику и т.д.), но и глубинные культурно-цивилизационные механизмы взаимодействия двух народов.

Немецкий этносоциолог Вильгельм Мюльман ввёл такое понятие, как этноцентрум. Этноцентрум – это осознание этносом самого себя в рамках пространства, где этот этнос обитает. Это форма этнического мышления, куда этносом включается всё, что его окружает: от рельефа местности (горы, реки, леса) до высокодифференцированных понятий (государственная идея, войны, союзы, экономические связи, культурные и дипломатические контакты). Каждый этноцентрум стремится к тому, чтобы сохраниться нетронутым. Этноцентрум боится понятийного раскола, раздвоения, т.к. раскол этноцентрума означал бы раскол этнического самосознания и видоизменения внутренней жизни народа.

Отношения поляков и русских тоже возможно описать в этносоциологических понятиях. Польский этноцентрум подсознательно ощущает мощь этноцентрума русских, как более многочисленного имперского народа, к тому же, не католического. Польский этноцентрум не настроен на миролюбивые отношения с русскими по той причине, что боится «впустить в себя» того, кто мощнее, энергичнее и многочисленнее. Как этноцентрум менее многочисленного народа, польский этноцентрум боится «утонуть» и раствориться в русском этноцентруме, боится быть им поглощённым или расколотым надвое, т.е. принять одновременно и католическую, и православную идентичность. Поэтому немалое число православных поляков или поляков, служивших Российской империи, а затем СССР, самой же польской историографией выносится за скобки, рассматриваются ею как идеологические антитела, как то, что несёт опасность прививки элементов этнического сознания соседнего народа (русских), и способствует расколу монопольно-католического антирусского сознания, свойственного полякам. Этноцентрум поляков видит только одно спасение – выстраивание таких отношений с русскими, при которых было бы абсолютно невозможно проникновение в польский этноцентрум чрезмерного объёма русского, не католического влияния. Это подсознательный механизм этнической защиты, под который уже подгоняется всё остальное – политика, культура, вероисповедание, СМИ. Поляки чувствуют себя в безопасности только при условии максимального культурно-политического отдаления от огромного русского народа, и для утверждения и закрепления данной парадигмы активно используют антироссийскую пропаганду.