Грушевского энергично поддержали соратники. Уже в следующем номере журнала «Украіна» с ответной статьей выступил галицкий деятель Михаил Пачовский. Он заявил, что население российской Украины (т.е. той части Малороссии, которая входила в состав Российской Империи) - «несознательное». Российские украинцы называют себя русскими, интересуются русской литературой, и даже незатронутые влиянием русской культуры крестьяне считают свои говоры «мужицкой» разновидностью русского языка. Ни украинского общества, ни украинской национальной жизни в российской Украине нет, «только будто в чужом краю по углам работают единицы». А потому, уверял галичанин, приоритет в создании для Украины отдельного литературного языка должен принадлежать не Приднепровью или Левобережью, а «национально сознательной» Галиции.
О том, что «украинская национальная сознательность» насаждается в Галиции австрийскими властями, Пачовский, естественно, умалчивал.

Поддержал Грушевского и Иван Стешенко, знаменитый впоследствии тем, что занимал пост генерального секретаря (министра) просвещения в правительстве Центральной Рады. С его точки зрения, «национально сознательные» галичане просто вынуждены были взяться за создание нового литературного языка, поскольку в российской части Украины никто этим заниматься не хотел. Российских украинцев, сокрушался он, «даже сознательных патриотов», вполне устраивал русский литературный язык и в сочинении еще одного литературного языка «не было нужды, потому что для него не было аудитории». «И вот, - продолжал далее Стешенко, - галицкие литераторы берутся за это важное дело. Создаётся язык для учреждений, школы, наук, журналов. Берется материал и с немецкого, и с польского, и с латинского языка, куются и по народному образцу слова, и всё вместе дает желаемое - язык высшего порядка. И, негде правды деть, много в этом языке нежелательного, но что было делать?»

Впрочем, уверял Стешенко, язык получился «не такой уж плохой». В том, что он непривычен для украинцев, нет ничего страшного. «Непривычка, - указывал он, - может перейти в привычку, когда какая-то вещь часто попадает на глаза или вводится принудительно. Так происходит и с языком. Его неологизмы, вначале «страшные», постепенно прививаются и через несколько поколений становятся совершенно родными и даже приятными».

В Галиции, напоминал украинский деятель, новый язык тоже был принят не сразу, но после введения в школы распоряжением австрийских властей, с течением времени «сросся с душою галичан, стал её содержанием. Может плохим? Не спорю. Но содержанием - единственно возможным».

Несколько по-иному подошел к проблеме языка Иван Огиенко (в то время еще не сделавший окончательный выбор между наукой и политикой в пользу последней). Он решил исследовать, «как читают и пишут по-украински наши крестьяне, что им читать и писать легче, что тяжелее, какие написания им понятны, какие нет». Огиенко проводил исследования в Радомышльском уезде Киевской губернии, привлекая крестьян различного возраста и уровня образованности. Результаты изысков оказались для сепаратистов неутешительны. Выяснилось, что украинский литературный язык народу непонятен. «С простыми, короткими словами еще так-сяк справляются, подумавши, но слова длинные, мало им понятные – всегда путают, ломают и не понимают, что они означают», - замечал исследователь. Когда же он стал уверять простых людей, что напечатанное – это и есть их «родной язык», крестьяне только удивлялись: «Трудно как-то читать по-нашему».

Исследования Огиенко фактически полностью подтвердили тезис Нечуя-Левицкого о том, что украинский литературный язык в том виде, в каком создали его Грушевский с помощниками, – чужд огромному большинству украинцев.

Однако заявлять об этом открыто молодой украинофил не стал, да и не имел такой возможности, поскольку журнал, в котором была опубликована его статья, редактировался самим Грушевским. Огиенко ограничился лишь указанием, что украинское правописание нуждается в улучшении, и выразил надежду, что настанет время, когда можно будет внедрять украинский язык в голову мужика через школу (как в Галиции). «Тогда и книжка на нашем языке будет ему родной, и крестьянин не будет пугаться нашего правописания», - подводил он итог.

Поддержал позицию Нечуя-Левицкого (правда, с оговорками, укоряя писателя за резкость) и крупный деятель украинского движения Дмитрий Дорошенко. «Когда рождалась новая украинская пресса, - отмечал он в статье, опубликованной в газете «Дніпрові хвилі» («Днепровские волны»), - то, по правде говоря, мало кто обращал внимание на то, «каким языком писать», потому что считали, что народ массами бросится к своему печатному слову и что наши газеты будут выходить в десятках тысяч экземпляров. В этом довелось разочароваться, как и во многом другом».

Дорошенко указывал, что созданный в Галиции украинский литературный язык испытал на себе «очень сильное влияние языка польского и немецкого». Поэтому, подчеркивал украинский деятель, можно было предполагать, что этот язык «не очень-то будет пригоден для широких масс украинского народа в России».

Процитировав далее слова Грушевского, что отказываться от этого «созданного тяжкими трудами» языка было бы страшно вредным поступком для украинского «национального развития», Дорошенко замечал: «С мнением уважаемого нашего ученого можно было бы совсем согласиться, если бы не одно обстоятельство, что очень уменьшает силу его доказательств: с украинской книгой и газетой приходится обращаться не только к небольшому обществу «сознательных украинцев», …приходится обращаться к широким массам интеллигенции и простого народа на Украине. Давая им украинскую газету, говорим: «Читайте, это ваше родное, это для вас понятное, это не такое, как все то, что вы до сих пор по-чужому читали!». И что же выйдет, если тот, к кому вы обращаетесь, скажет: "Нет, это не по-нашему; правда, оно похоже на наше, но много что тут разобрать нельзя"».

Дорошенко призывал учитывать разницу между положением украинского языка в Галиции и в российской Украине. В первой – распространение этого языка поддерживает правительство. Во второй – не поддерживает. «У них (галичан – автор) действительно можно издать декрет и будут слушаться, как когда-то было с правописанием. А у нас?»

Выход украинский деятель видел в том, чтобы, создавая украинский литературный язык, не торопиться очищать его от «русизмов». Это можно будет сделать потом. Пока же нужно постепенно «приучить народ к своему родному слову».

Наверное, стоит указать и на то, что правоту Нечуя-Левицкого подтвердила судьба журнала, в котором была опубликована статья, открывшая дискуссию. В течение 25 лет, до 1906 года включительно, этот журнал выходил на русском языке под названием «Киевская старина». В связи со всплеском «национального возрождения» его переименовали в «Украіну» и стали издавать по-украински. Последствия не замедлили ждать: менее чем через год журнал закрылся из-за недостатка читателей.

Таким образом, несостоятельность галицийской модели украинского языка подтверждалась фактами, отрицать которые «национально сознательные» деятели не могли. Сепаратисты лишь уповали на то, что придет время, когда этот язык можно будет навязать народу силой, с помощью государственной власти. В те годы такие надежды казались несбыточными фантазиями. Мало кто предполагал, что ожидает страну через несколько лет…

Александр КАРЕВИН, odnarodyna.com.ua