Сегодня бедняжке маленькому Алексису
исполняется 14 лет. Боже, спаси и сохрани
его и даруй ему более светлые дни!

Из Дневника императрицы Марии Феодоровны

Эта запись сделана вдовствующей императрицей 30 июля/12 августа 1918 года, в Крыму.

Две недели минуло от событий, переломивших ход мировой истории. Россия еще не знала о том, что произошло 4/17 июля 1918 года. Ходили самые разные слухи о судьбе царской семьи, говорили о том, что она в безопасном месте, хотелось надеяться на лучшее… Лишь в 1925 году увидят свет следственные материалы, наверное, самого кошмарного преступления в нашей истории. И только в начале 90-х гг. книга Николая Алексеевича Соколова «Убийство царской семьи», раскрывшая мрачную суть содеянного, станет доступной широкому кругу читателей в России. По «царскому делу» будут опубликованы еще многие другие материалы, в частности, генерала М. К. фон Дитерихса, профессора П. Н. Пагануцци, но исследование Соколова в этом ряду занимает особое место, ибо именно он, судебный следователь по особо важным делам Омского Окружного суда, вырвал у рудника при «Четырех Братьях» его ужасную тайну. «В нашем следственном деле нет чудес. Терпением и энергией подходим мы к истине. 25 августа 1920 года мне была абсолютно ясна идея большевицкой лжи: “Мы расстреляли только Царя, но не семью”. Они надели на себя революционную личину и подсовывали под преступление моральный принцип. Этим принципом они оправдывали убийство Царя. Но какая мораль может оправдать убийство детей? Им оставалось только одно средство: лгать, и они лгали» (Соколов Н. А. Убийство царской семьи. М., 1990. С. 311). Г-ну Соколову не суждено было довести дело своей жизни до конца, большая часть следственных материалов, почти с нечеловеческими усилиями доставленных им в Европу, бесследно исчезла, а сам он, при «не совсем ясных обстоятельствах», скончался 23 ноября 1924 года в местечке Сальбри, во Франции, в возрасте 42-х лет. Вечная ему память! «Второй чемодан Соколова» неожиданно воскрес, в конце 90-х гг. был доставлен в Россию и обменян на 47 ящиков архива княжества Лихтенштейн, вывезенного в СССР после Второй мировой…

И совсем закономерно, что ложь вокруг этого преступления века не умолкает по сей день. В 1998 году произведено кощунственное захоронение «останков царской семьи» в Петропавловском соборе Санкт-Петербурга. Русская драма завершается немыслимым глумлением. Толпам зевак, движущимся по стертым плитам собора, несчастные экскурсоводы, берущие тяжкий грех на душу, показывают в Екатерининском приделе «место упокоения» «последних Романовых», гнусный акт осквернения царской усыпальницы довершается убогой скульптурой Петра I , сработанной больным мозгом Шемякина; в царскосельском Александровском дворце, где до отправки в Тобольск пребывали плененные Романовы, а сегодня развернута мемориальная экспозиция, посетитель тоже услышит, что крестный путь августейших страдальцев наконец «достойно завершен». Здесь еще три года назад можно было видеть крестильную рубашку цесаревича, теперь ее нет — она увезена в Америку под предлогом выставки к 100-летию наследника… И соблазнители, и соблазняемые «малые сии» втягиваются бездонной силой какой-то черной дыры в некое инобытие, туда, «во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов» (Мф. 25, 30).

Стерта с лица земли дача «Александрия» в Петергофе, где родился Алексей Николаевич, наследник Российского Престола, унылое зрелище являет собой погибающий Феодоровский городок в Царском Селе, с бесконечно реставрирующимся Феодоровским собором, убит и местный предприниматель, в середине 90-х годов установивший рядом с храмом памятный бюст Государя, уродливый скульптурный мемориал омрачает Екатеринбург. Так трудятся осквернители нашей памяти, так спешат они затемнить пробуждающееся сознание народа. Но череда этих и прочих подобных деяний разбивается о Нерушимую Стену — икону Царственных мучеников: многие храмы России сегодня освящаются их светлыми ликами. Крепка церковная память — образы святых незаметно и одновременно глубоко погружаются в душу, остаются там навсегда, входят в сердце человеческое, им возносят молитвы, им поют акафисты.

И еще Александровский парк, его старинные пустынные пределы, аллеи с тенистыми, окрепшими деревьями, мостики и заросший пруд, канавки и поляны — все, все хранит образ ушедшего. Может быть, оттого, что Государь любил Александровский дворец, который стал его обычной резиденцией, что рядом с ним был заложен к 300-летию Дома Романовых такой сокровенный собор Феодоровской иконы Божией Матери с нижним храмом преп. Серафима Саровского, любовно убранный стараниями и прилежанием царицы и цесаревен, может быть, оттого, что иногда тут так тихо и слышишь скольжение незримых теней, далекие голоса прошлого, оттого, что этих ступеней и дорожек в последний раз коснулись их стопы, и следы вечности остались здесь навсегда… Скорбит сердце русское, светлой грустью дышит здешний воздух, Спаситель с Евангелием, на фреске алтарной апсиды собора, благословляет мимоидущих…

30 июля/12 августа 1917 года — последний день рождения цесаревича Алексия. Здесь, в Александровском дворце. Через два дня назначен отъезд в Тобольск — начинается путь страстотерпцев в горние пределы. А пока по Божьему Промыслу в этот день перед иконой Богоматери «Знамение» служится напутственный молебен царской семье. «Приносили икону Знамения. Как я благодарна, что это удалось сделать в этот дорогой для меня день», — записывает императрица Александра Феодоровна. «Сегодня дорогому Алексею минуло 13 лет. Да даст ему Господь здоровье, терпение, крепость духа и тела в нынешние тяжелые времена! Ходили к обедне, а после завтрака к молебну, к которому принесли икону Знаменской Божией Матери. Как-то особенно тепло было молиться Ее святому лику вместе со всеми нашими людьми», — записывает в своем дневнике Государь.

«Царское Село. Александровский Дворец. бывшему Цесаревичу Алексею Николаевичу, Господин цензор, мы очень Вас просим передать это письмо по адресу: Дорогой Алексей Николаевич, русские дети, которых Вы никогда не видели, но которые Вас никогда не забудут, поздравляют Вас с Днем Вашего рождения. Они Вас очень любят и сегодня были в церкви, по случаю Вашего рождения. Назвать Вас иначе и сказать свои имена — не смеем», — пишут наследнику 31 июля русские дети.

Вообще в описаниях очевидцев этого дня звучит, даже сегодня, почти осязаемая печаль, тоскливое предчувствие, что все — в последний раз, что поклонились Царю и его семейству прощальным поклоном. Священник Николай Беляев, служивший в тот день литургию, записывает в дневнике, в частности, следующее: «В 11 часов началась Литургия. как-то чувствовалось, что это последняя Божественная Литургия, совершаемая в царских покоях, и последний раз бывшие хозяева своего родного дома собрались горячо помолиться, прося со слезами, коленопреклоненно у Господа помощи и заступничества от всех бед и напастей».

Екатеринбург, 17 июля 1918 года, 1 час — Государь на руках несет болящего цесаревича в подвал ипатьевского дома, 23 ступени, ведущие вниз. 1 час 15 минут — гремят выстрелы: здесь приносится в жертву царь для разрушения государства. Открылся неизбывный путь на русскую Голгофу.  

Инфернальный смысл события сегодня очевиден во всей своей полноте. Зияющая бездна будущего мира заставляет цепенеть сознание. «Смотрите, не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть, но это еще не конец…» (Мф.24, 6). Завеса разодрана. Мир опустел. Ледяной, мертвенный холод сковал человеческое бытие. Тайна Промысла от нас сокрыта. Увы, но апокалиптический ход событий предречен слишком давно. Последний удерживающий — православный русский Царь отобран от мира.

Еще в 1830 году Лермонтов напишет свои известные пророческие строки в «Предсказании»: «Настанет год, России черный год,/ Когда царей корона упадет;/ Забудет чернь к ним прежнюю любовь,/ И пища многих будет смерть и кровь…» — но услышаны они будут только в 1917-ом, после февраля. Много ли было уразумевших? Много. Крестианин по-детски  содрогнулся, заплакала душа русская: «Господи, что же теперь будет? Царя-батюшку убили…» Увы, мало — среди тех, кто волею судьбы оказался тогда у кормила России. Бессмертен гоголевский Кифа Мокиевич, от которого еще сегодня можно услышать, что-де Россия отреклась от царя, что русскому народу должно каяться за преступление цареубийства. Любой постулат долженствования в исторической судьбе любого народа сам по себе вещь абсолютно бессмысленная. А сегодня мощные потоки лжи, как никогда, усыпляют сознание человеческое — «смотрите, не ужасайтесь…».

Волею судьбы будущий Сербский патриарх, тогда епископ Дебарско-Велесский Варнава оказался свидетелем российской смуты, вот что он позже поведал: «В печальные дни государственного переворота, который принес столь великие потрясения для России, — я был там. Я видел своими глазами, как среди доверчивых русских людей ловко действовали в это время всевозможные враги русского народа и Православной Церкви. Но, к счастью, сама Русская Церковь осталась на высоте своего призвания, подавая даже до сего времени своему народу духовные силы. Всем известны те печальные события, которые разыгрались в России. Тяжело об этом говорить, но я часто задаю себе вопрос: виноват ли русский народ, этот доверчивый и добрый народ, в гибели своих лучших сыновей и дочерей? — и отвечаю себе я на этот вопрос: нет. Нельзя в этом винить Русский Народ. В этом лишь нужно видеть Божье испытание, посланное Великому Народу, из которого он выйдет победителем своих внутренних и внешних врагов» («Царский вестник». Белград, 1930, декабрь). И вышел — в 1941-1945, явив поразительный подвиг святости в Бресте и под Москвою, Ржеве и Сталинграде, Ленинграде, Курске, Киеве, Севастополе… Берлине, когда русский солдат, движимый любовью к ближнему, не щадя своей жизни, ничтоже сумняшеся, спасал жертвенных германцев в затопленном нацистами метро. Как знать, быть может, то была последняя вспышка некогда великого русского духа… Страшный излом послесталинской истории России завершился катастрофой. Грядет ли возрождение?..

Память святых, память героев, память великих событий прошлого есть животворный источник будущего. Одно только имя способно вызвать могучий подъем духа, способно светом своим просветлить затуманенное сознание, очистить душу. Потому-то сегодня, после пробы, взятой во время «перестройки» (жив курилка!), ведется беспрецедентная атака на все русское, святое, чистое, строительное, потому сегодня информационная энергия направлена почти исключительно на возбуждение низменных инстинктов человека, радио и телевидение беззастенчиво выполняют функции оружия массового поражения, что страшнее всех атомных бомб, разлагая души людские. Грозно пробуждение самосознания народного и связанной с ним достойной национальной гордости. А между тем, пространства исторических раздумий наших огромно, как огромно Отечество наше!

17 июля — день Русской Скорби, 18-го — память преп. Сергия Радонежского, обретение мощей святого, а 21 июля — Казанская, 23-го — преп. Антоний и Феодосий Печерские, 24 — равноап. княгиня Ольга, во святом Крещении Елена, 28-го — князь Владимир, 1 августа — обретение мощей преп. Серафима Саровского, 5-го — Почаевская, 6-го — благоверные князья мученики Борис и Глеб, 10-го — Смоленская, 12 августа — рождение светлого отрока, священномученика и страстотерпца цесаревича Алексия…

Неожиданной радостью ворвалась возвещенная выстрелами из Петропавловской крепости весть о рождении Наследника Престола. Шла неудачная для России война с Японией, тем острее, как знак особой благодати Божией, было воспринято это событие. Крещение новорожденного с наречением имени Алексия состоялось спустя 12 дней, главными восприемниками были вдовствующая императрица Мария Феодоровна и великий князь Алексей Александрович. Всенародной любовью пользовался этот «красивый и ласковый ребенок», но, увы, молитва «о здравии болящего цесаревича Алексия» со временем стала все чаще возноситься в церквах.

Генерал П. Н. Краснов вспоминал, как в 1907 году Николай захотел представить цесаревича в качестве шефа лейб-гвардии Атаманскому полку: «Государь взял на руки Наследника и медленно пошел с ним вдоль фронта казаков. Я стоял во фланге своей 3-ей сотни и оттуда заметил, что шашки в руках казаков… качались. Досада сжала сердце: “Неужели устали? <…>” Государь подошел к флангу моей сотни и поздоровался с ней. Я пошел за Государем и смотрел в глаза казакам… Нагнулся наш серебряный штандарт с черным двуглавым орлом, и по лицу бородача красавца-вахмистра потекли непроизвольные слезы. И по мере того, как Государь шел с Наследником вдоль фронта, плакали казаки, и качались шашки в грубых мозолистых руках, и остановить это качание я не мог и не хотел» (Цесаревич. СПб. 2004. С. 22).

«Алексею Николаевичу было… 9,5 лет. Он был довольно крупен для своего возраста, имел тонкий, продолговатый овал лица с нежными чертами, чудные светло-каштановые волосы с бронзовыми переливами, большие сине-серые глаза, напоминающие глаза его матери. Он вполне наслаждался жизнью, когда мог, как резвый и жизнерадостный мальчик. Вкусы его были очень скромны, Он совсем не кичился тем, что был Наследником Престола, об этом он всего меньше помышлял. Его самым большим счастьем было играть с двумя сыновьями матроса Деревенько…» Так очертил портрет цесаревича г-н П. Жильяр, ставший в 1913 г. его наставником (Жильяр П. Император Николай II и его семья. Вена, 1921. М., 1991, репринт. С. 19). В воспоминаниях г-на Жильяра порядочно говорится о болезни наследника, о героических усилиях д-ра В. Н. Деревенко и лейб-медика Е. С. Боткина (последний вместе с царской семьей принял мученическую кончину в Екатеринбурге), и, между прочим, автор замечает: «Когда, наконец, после долгих, бессонных ночей, они имели радость видеть маленького больного вне опасности, его выздоровление приписывалось не их трудам, а чудесному вмешательству Распутина. Но отказавшись от всякого самолюбия, они находили поддержку в чувстве глубокой жалости, которую испытывали при виде смертельной тревоги родителей и мук этого ребенка, который в десятилетнем возрасте испытал больше страданий, чем люди, приблизившиеся к пределу своей жизни» (Там же. С. 42).

Когда болезнь отступала, это был живой и жизнерадостный ребенок, сердечный, отзывчивый, умный. По словам близких, он отличался большими способностями и учился почти шутя. Это был благочестивый ребенок, который, кажется, за всю свою короткую жизнь просто не успел нагрешить, на нем как будто изначально лежал отблеск святости. Интересный штрих к образу цесаревича есть в воспоминаниях С. Я Офросимовой, любопытно, что она говорит о своих детских впечатлениях, т. е. о восприятии чистым сердцем: «Я вижу храм Феодоровского собора. Идет праздничная служба… Цесаревич стоит на Царском возвышении. <…> На его бледное прекрасное лицо льется сияние тихо горящих лампад и придает ему неземное, почти призрачное выражение. Большие, длинные глаза его смотрят не по-детски серьезным скорбным взглядом… Он неподвижно обращен к алтарю, где совершается торжественная служба… Я смотрю на него, и мне чудится, что я еще где-то видела этот бледный лик, эти длинные скорбные глаза… Я напрягаю память и вдруг вспоминаю… Убиенные Борис и Глеб…» Она же приводит свидетельство одного из ближайших учителей наследника: «В душе этого ребенка не заложено ни одной скверной или порочной черты; душа его — самая добрая почва для всех добрых семян; если суметь их насадить и взрастить, то Русская земля получит не только прекрасного и умного Государя, но и прекрасного человека» (Офросимова С. Я. Царская Семья// Цесаревич. С.63-64, 56).

В год начала Великой войны наследнику цесаревичу исполнилось 10 лет. 17 августа Их Величества прибыли в Москву. «Под непрерывный звон колоколов всех церквей из тысяч уст разносился внушительный своим религиозным величием и сдержанным волнением тот чудный русский гимн, в котором выражена вера целого народа: “Боже, Царя храни!..” — рассказывал Жильяр. <…> Мы каждый день выезжаем на автомобиле с Алексеем Николаевичем. <…> Сегодня утром, во время нашего возвращения с обычной прогулки, шофер принужден был остановиться… — так велика была толпа. Она состояла исключительно из простонародья и окрестных крестьян, пришедших из города по делам или в надежде увидеть Царя. Вдруг раздались крики: “Наследник!.. Наследник!..” Толпа бросилась вперед, нас окружили, мы очутились как в кольце, словно в плену у этих мужиков, рабочих, торговцев, которые толкали друг друга, кричали и пробивались вперед, чтобы лучше разглядеть Цесаревича. <…> Он был бледен, взволнован неожиданностью этой народной манифестации… Однако он скоро оправился, видя добрые улыбки этих славных людей, но оставался сконфуженным и смущенным вниманием, предметом которого сделался…» Перед отъездом из Москвы царская семья совершила паломничество в Троице-Сергиеву лавру, где был отслужен молебен, все приложились к мощам преподобного Сергия. «Архимандрит благословил Государя иконой, писанной на доске от гроба преподобного… В былое время, эта икона всегда сопутствовала царям в их походах. По приказанию Государя, она будет перевезена в Ставку и поставлена в походную церковь Верховного Главнокомандующего» (Там же. С. 78-83).

1 октября 1915 года наследник с Государем уехали в Ставку — это была первая разлука с матерью. Государь, понятно, считал, что пребывание в Ставке давало больше жизненного опыта наследнику Российского Престола, чем все вместе взятые кабинетные уроки, а прикосновение к страданиям человеческим зримо открывало ему заповедь «возлюби ближнего своего, как самого себя» — так «делался» царь для будущей России, так, этим деланием, возлюбил нас (да, да, нас с вами, ибо Слово Царское движет века!) император Николай II . Рассказывают, что Алексей Николаевич любил говорить с ранеными, утешать и ободрять их. Собственные страдания сделали душу этого чистого отрока сострадательной, чуткой к чужой боли. «Когда я буду Царем, не будет бедных и несчастных. Я хочу, чтобы все были счастливы», — так говорил цесаревич Алексей. Дух войска поднимался обаянием личности царственного отрока, появлявшегося на различных участках фронта, юному цесаревичу был пожалован Георгиевский крест, он получил звание ефрейтора. Почти весь 1916 год наследник, несмотря на то, что ему исполнилось лишь двенадцать лет, провел в Ставке и в разъездах с отцом. «Предназначенный от колыбели быть державным правителем великой страны, он увидел ее в один из самых трагических моментов, и уже слагались еще неясные пути его жизни, и будто уже слышал он наставление Бориса Годунова сыну: “Мать почитай, но властвуй сам собою — ты муж и Царь”» (Савченко П. Светлый отрок// Цесаревич. С.38).

Из жития священномученика цесаревича Алексия: «После отречения императора Николая II от престола, вместе с ним и всей Царской Семьей арестован в Царском Селе. С 8/21 марта 1917 года находился под стражей в царскосельском Александровском дворце. 1/14 августа 1917 года Царская Семья по приказу Временного правительства отправлена в Сибирь. <…> Несмотря на свой детский возраст, Цесаревич претерпел все те страдания, которые выпали на долю Семьи: заключение, предательство окружения, унижения, издевательства. В доме Ипатьева Цесаревич Алексей постоянно болел, мог передвигаться только в специальной коляске. <…> Он не был убит сразу, палачи умертвили его так же, как и Великую Княжну Анастасию ударами штыков и прикладов. По словам протопресвитера Михаила Польского, самое невинное и святое претерпело наибольшие муки. Убиение невинного отрока — наследника Царского престола, завершившее историю русского Царства, обращает наш взор к убиению благоверного царевича Димитрия, причисленного Русской Православной Церковью к лику святых. <…> Прославление для общецерковного почитания совершено на Юбилейном Архиерейском соборе Русской Православной Церкви 7/20. 08. 2000 г. Память 4/17 июля и в первое воскресенье после 25 января/7 февраля (Собор Новомучеников и Исповедников Российских)».

Старейший русский писатель Олег Васильевич Волков, узник большевицких лагерей, автор документального романа «Погружение во тьму», в 20-х годах дважды побывал в Ипатьевском доме. Но и в 1993 г., спустя 70 лет, он вспоминал о навсегда врезавшемся в память апокалиптическом ужасе этого посещения: «И я думаю, что самый черствый человек, самый привыкший к нашему жестокому веку, все-таки не мог бы равнодушно посетить это место. Я, во всяком случае, получил там впечатление на всю жизнь. Я не забыл. Я заболел этой расправой. Она показалась мне превышающей меры возможности человека воспринимать, понимать вот такое чудовищное зло. Наверное, это никогда нельзя забывать» (Государственная легитимность. Сборник материалов, посвященных дорасследованию убийства Царской Семьи. СПб. — М., 1994. Вып. 1. С. 15).

Крепка была любовь народа русского к своему царю. Генерал П. Н. Краснов рассказывал, как в 1915 г. посещал пленных в Австро-Венгрии. «Кто-то подошел ко мне попросить начальство разрешить спеть. “Хотим спеть Вам все, что чувствуем. Себя и Вас утешить на прощание”. Где-то задали тон — его задали по коридорам, палатам, лестницам… И вдруг, где-то далеко, пронизывая и побеждая собою все, один чистый голос канонарха зазвенел “С нами Бог, разумейте языцы и покоряйтеся”. И еле-еле слышно, все расширяясь, дивный хор запел “Яко с нами Бог” <…> Все безмолвно толпились у выхода, как вдруг все это море людей упало на колени и запело: “Боже, Царя храни”. Рыдание перебивало пение. В плену запрещено было петь гимн за строгое наказание. Но эта любовь и верность смели все законы войны. Австрийское начальство сняло головной убор, вытянулись и стояли смирно…

Склонились невидимые знамена перед великим призванием России» (Краснов П. Н. Тихие подвижники. Джорданвиль, 1986. С. 54-55).

И если не суждено этому призванию возвратиться, то сохраним его в нашей памяти, в наших сердцах…

Наталья Масленникова