Врезались мне в память слова одного немецкого пехотинца: «Когда наступает твоя рота, тебе кажется, что победа в войне недалека. А когда она отступает – кажется, что весь фронт покатился за тобой». Я со своей семьёй отступал от южных границ моей разрушенной Родины, и это вкупе с вестями со всего периметра бывшего СССР рождало чувство безысходности. Справедливости ради скажу, что бежать нам пришлось только раз, в основном мы просто переезжали из ставшего вдруг небезопасным для людей наших взглядов места. Дело усугублялось для нас тем, что русскими мы не были.
За десять лет лихолетья мы сменили четыре местожительства, побыв (иначе не скажешь) кроме Туркмении во всех республиках Центральной Азии. В этом исходе помер батя, сбежала на благополучную тогда Украину, моя первая болгарская жена, спилась и потерялась где то сестренка. Так оказались мы с мамой в предгорьях казахстанского Тянь-Шаня, на старой сторожевой линии казачьих станиц и здесь поселились по соседству с людьми, круто изменившими нашу жизнь. Были они потомками служилого люда, теми, кого более 100-а лет назад выбросил сюда передовыми отрядами кипевший котел «русского мира». Главу семейства звали Юшков Фёдор Павлович. Верно, то, что все познается в сравнении и рядом с ними так отчетливо стало видно, как сильно мы упали духом, да и просто уменьшились добром. В общем если мы со своей халупой напоминали арьергард разбитого войска, то дом Фёдора Палыча спокойно и уверенно глядел на изменяющийся мир из-под своих резных русских наличников. Сам он был просто выдающихся физических данных, достаточно сказать, что в свои 80 он не дотягивал до двух метров пары тройки сантиметров и умер спустя семь лет со всеми(!) своими зубами, младшую же свою дочку Тамару от рано почившей молодой жены он зачал хорошо за 50. Ну а уж глядя на неё, становилось сразу понятно, почему русские непобедимы, почему их не сломили ни страшные смерти Ленинграда, ни враг в самом сердце их страны. Собственно, почему они его туда пустили и потом не отомстили страшной мерой тоже становилось понятным глядя на них, уж больно незлобивыми и отходчивыми они были. От зари до зари Тамара была вездесуща. Только что вроде рубала кизяк в сарае, а вот выносится на своем Воронке и скачет вёрст за 10 на дальний выгон. Оставляет коня племяннику и до обеденной дойки уже дома с полной торбой отборных горных грибочков, чтобы к обеду передать полное блюдо с вкуснейшими пирожками из них моей маме. Угощайтесь люди добрые! Все это с улыбкой на открытом лице. От Тамары я знал, что Федор Палыч воевал, сам же он как и все настоящие фронтовики, рассказывать об этом не любил. Но так как соседями мы были лишёнными крестьянской сноровки, и просто нищими, что там греха таить, а сердце их было просто огромным, наше общение становилось все теснее. Короче говоря, как то под трехлетнюю медовуху, да кабанью буженинку с горными травами я узнал о том, что войну он начал 22 июня… на Белостокском выступе! - Вот все просят - расскажи! А что рассказывать то, геройского мало было, особенно в начале войны. Сидишь в ячейке ночью, а утром выясняется, что вокруг никого, сбёгли. Бардак такой, что командиров из-под носа утаскивали. Это сейчас мы знаем что там было, а тогда построил нас последний командир, лицо почерневшее и говорит: «Вот сынки, что сделалось… разделяемся на мелкие группы и … в общем поступайте по совести.» И повела совесть Федора, как миллионы его сверстников через всю эту неподъёмность и громадность народной войны, сперва в белорусские партизаны; а после 43-го года во взвод полковой разведки на 2-м Украинском и через взятие Будапешта и Вены, «довела до самых вражеских ворот» - кавалером Ордена Славы 3 – ей степени и двух медалей «За отвагу». Человеком он был немногословным, но один случай вспоминал особенно часто. Как бы всматривался в него, пытаясь через него понять всю непостижимость войны. Дело было после Балатонского наступления немцев, перед ними была поставлена задача на поиск в окрестных горах рассеянных мелких групп противника. - Обнаружили мы грот, а в нём человек 15-17 все тощаки, но организованы, на их беду часового совсем сморило, да и боеприпасов, как потом оказалось, было с гулькин нос. Увидели и командира, гауптмана – тут Фёдор Палыч выпячивал свою мощную грудь, показывая какой бравый был немец – худющий аж шатается, а туда ж дерзит. Иконостас у него будь здоров, даже крест с этим – «веником». Вояка, в общем – одобрительно гудел дед – мало таких осталось в конце войны, почти всех мы повыбили. Ну, давай на выход говорю «ком». Смотрю взгляд стал отрешённый, готовится стало быть. Да не боись мы сегодня добрые потому как целые, значится в комендатуру всех. Дошкондыбали с ними до комендатуры, идти то еле могут и пошабашили. А средь комендачей зёма мой оказался – писарь, вот стоим с ним и гутарим. Тут во дворик заходит медичка – майор, брови ух, вразлет; волосы, что мой Воронок, а уж хвигура – тут мощные чресла Фёдор Палыча опять делали движение, долженствующее показать какая это была фигура. Зашла значит и сразу с комендантом шу-шу-шу. Земеля поясняет: «Медичка то, казачка и у ей всю семью на Кубани сожгли с доченькой единственной. Теперь как пленных возьмут, она значится, одного у коменданта выпрашивает и шлёпает за углом». А майорша тем временем вдоль строя идет. Тут мой писарёк как хлопнет себя по ляжкам: «Йех зырь!? У гауптмана то медалька за бои на Кубани! Ну, всё хана ему!» И вправду казачка как дошла до него, аж затрясло её. Выхватывает она свой вальтер и … хрясь его по сопатке, а он и с копыт навзничь. Направила она на него пистоль и ждёт когда очнется, ножкой аж топает. А он видно совсем заслаб, лежит замертво. Нетерпячка совсем потом её одолела, взвилась она и к выходу бежит, бормочет что-то, не в себе совсем. Потом вернулась и самого крайнего плюгавенького такого немца-Хлоп прям на месте-и убежала. В этом месте Фёдор Палыч всегда испытующе смотрел на меня, как бы спрашивая, понял ли я, что он хотел сказать. Но что я мог ответить ему я, представитель поколения не победителей, но битых? Я видел перед собой человека (нет вот так - Человека), который в возрасте в котором мои современники ещё «режутся» в игровые приставки, сидя на шеях родителей, шёл по полям усеянными поверженными врагами. Некоторые хрипели ему «шиссен»-добей, а он только крестил их русским крестом, прощая. Но он, не задумываясь «перекрестил» автоматной очередью сурового немецкого старика, всадившего штык в спину его старшины, хотя старик вступился за дочь, которую старшина хотел снасильничать. Я видел женщину, которую горе и месть заставили нарушить все законы и заповеди. Закон женщины – «берегини» жизни и заповедь медика. Я видел два самых упорных и плодовитых европейских народа, сошедшиеся в смертельном «клинче» в такой близости, что это как ни странно способствовало тому, что они узнали о друг друге намного больше, чем, если бы долгие годы устанавливали культурные связи. Они полюбили песни друг друга, знали все награды противника и в целом многое простили и зауважали друг друга. Так хотят ли русские войны? Многие могут заметить, что я ничуть не приблизился к ответу на столь значимый вопрос, вынесенный ещё и в заголовок. Многое объясняет собственно песня, а в вопросе же слышится тот необъяснимый дуализм русской души. То свойство русских, которое ведет их гвоздить с лютой ненавистью своих врагов у своего порога, но и которое заставляет кормить их кашей в поверженной столице. Думаю в самом сердце «русского мира» есть много поводов сомневаться в том, куда поведет совесть нынешних русских, но здесь на его краю, где воочию видишь все те предвестья будущего столкновения, все выглядит так как описал Толстой: «Чем далее подвигался он вперед, ближе к неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид войск. Самый сильный беспорядок и уныние были в том обозе перед Цнаймом, который объезжал утром князь Андрей и который был в десяти верстах от французов. В Грунте тоже чувствовалась некоторая тревога и страх чего-то. Но чем ближе подъезжал князь Андрей к цепи французов, тем самоувереннее становился вид наших войск». Да! Именно так, самоувереннее, порядочней и веселей! Хотят ли русские войны? Они относятся к ней как японцы к стихийным бедствиям, она в их генетическом коде. Тому порука что я, человек окончивший консерваторию в Душанбе, через год общения с Вами, взял в руки автомат - пошёл служить в разведывательно-ударный полк армии Казахстана. Спасибо кстати братьям казахам. Тому порука русская жена моя Тамара Фёдоровна, мой образ России – ратай с мечом. Я говорю всем врагам нашим, не заставляйте наши полки снова запеть: Слышишь товарищ? Война началася! Бросай своё дело, В поход собирайся.
blizart
