«…Население России к 1948 году будет около 344 млн. чел. – выше, чем общее население пяти других больших европейских стран. Если у больших европейских стран дела пойдут таким же образом между 1912 и 1950 годами, как они шли между 1910 и 1912-м, то к середине настоящего столетия Россия будет доминировать в Европе как в политическом, так и в экономическом и финансовом отношении…»

Это писал еще перед Первой мировой войной французский экономист Эдмон Тэри. И это еще не самый оптимистичный для России среди прогнозов начала XX века. Но вскоре, после с 17 года, подобные рассуждения перестали беспокоить извечных врагов Русской цивилизации. Гражданская война и последовавшие за ними разруха и НЭП отбросили страну назад. Поэтому подготовка к следующей мировой войне в 20-е годы сводилась в основном к сохранению и преумножению промышленного потенциалов, перевооружению армий и флотов. Пришедшие к власти в Германии национал-социалисты увеличили и без того немалую немецкую помощь Советскому Союзу в возрождении промышленности и освоении передовых технологий, прежде всего в военной сфере. Причем, в той или иной мере, используя кредиты, полученные от американцев. Сами же Соединенные Штаты, и в особенности Англия и Франция, конечно, выражали свое беспокойство по этому поводу, но скорее ритуальное. Ведь их компании тоже активно стремились к сотрудничеству с Советской Россией. И, как уже говорилось в предыдущей части, это было золотое время для производителей вооружений. Однако с середины 30х годов темпы промышленного роста в СССР начали обгонять довоенные показатели и о страшных для стран Запада прогнозах снова вспомнили. Необходимость присоединения Чехословакии к Третьему Рейху стала теперь даже не вопросом времени. Возникла проблема, как осуществить это присоединение с минимальными потерями. Длительный военный конфликт между Германией и Чехословакией вызвал бы истощение сил, столь необходимых для будущей войны с Советской Россией. А Красная Армия тем временем перевооружалась стремительными темпами, экономический потенциал страны увеличивался на глазах. В общем, войну надо было начинать, как можно скорее.

Последовавшие за этим исторические события, закончившиеся беспрецедентным в истории Мюнхенским соглашением, достаточно хорошо и подробно описаны. В воспоминаниях политических деятелей того времени они преподносятся по дням и иногда по часам, с упоминанием, кто что сказал, и как современники воспринимали эти события. Однако очень трудно найти информацию, проясняющую подлинные интересы и участие великих держав в судьбе маленького чешского народа. Да и вообще, логика действий непосредственных участников часто с трудом поддается пониманию.
И, прежде всего, это касается Великобритании, сыгравшей ключевую роль в этой крупнейшей международной афере XX века. Со времен окончания войны наиболее распространенной и практически общепринятой является точка зрения, выраженная Уинстоном Спенсером Черчиллем на эти события. С ней так или иначе были согласны и западные, и советские историки. Вкратце он высказал ее еще 21 сентября 38 года (за девять дней до подписания Мюнхенского соглашения) в своем официальном заявлении:

«Расчленение Чехословакии под нажимом Англии и Франции равносильно полной капитуляции западных демократий перед нацистской угрозой применения силы. Такой крах не принесет мира или безопасности ни Англии, ни Франции».

Черчилль последовательно высказывал убеждение, что Бенешу не следовало уступать, и что чехи могли «устоять за линией крепостей». С этим, пожалуй, можно согласиться, учитывая мощные фортификационные сооружения, построенные чехами на своих границах, численность и прекрасное вооружение чехословацкой армии.

Но с другой стороны, и тогда, и после войны он с искренней верой уверял всех, что если бы началось военное наступление Гитлера на Чехословакию, то ни Франция, ни Англия не остались бы в стороне. А это уже никак не согласуется с позицией правительства Чемберлена и вообще с действиями и поступками британских (а также французских) политических деятелей того времени. Напомним, что Черчилль тогда был одним из лидеров оппозиционных сил, премьер-министром он станет только после начала войны (в мае 1940-го).

А вот, например, тогдашний посол Великобритании в Берлине открыто характеризовал чехов как «свиноголовую расу», а их президента Бенеша (между прочим, выпускника Карлова, Парижского и Дижонского университетов) – как «самого свиноголового в своем стаде». Тогда же в сентябре он говорил в своем заявлении для немецкой прессы:

«Великобритания не собирается рисковать ни одним своим матросом или летчиком ради Чехословакии».

Тем не менее, несмотря на эту уверенность (или издевательскую иронию – как посмотреть) в порядочности своих коллег по политическому ремеслу, Черчилль сейчас выглядитсреди них чуть ли не единственным прозорливым государственным деятелем, стремившимся предотвратить мировую войну. В советских источниках повсеместно упоминается, что он был «поражен, тем как недвусмысленное, ясное и решительное заявление Литвинова о готовности СССР прийти на помощь Чехословакии вооруженными силами осталось как бы незамеченным». И более того: «…обладал политическим мужеством говорить историческую правду, часто поднимаясь над личными классовыми симпатиями и антипатиями. Об этом можно судить, если обратиться и к оценке Черчиллем нацизма, гитлеровской политики и ее истоков». Так, в частности, писал Дмитрий Волкогонов в предисловии к мемуарам Черчилля.

Те политические силы, которые представлял британский премьер Невилл Чемберлен, отчасти действительно надеялись, отчасти очень хотели верить в то, что Гитлер направит всю имеющуюся у него военную и экономическую мощь на войну с большевиками. Именно такой видели предстоящую войну европейские политические элиты, по крайней мере, большая их часть. И только очень немногие, как Черчилль понимали, что в действительности совсем не они находились в конце пищевой цепочки. Поражение Советской России, овладение ее огромными ресурсами и пространствами действительно было основной целью западной цивилизации в предстоящей войне. Но не единственной. Не менее важной целью была перестройка и трансформация мировой финансовой системы в соответствии с новыми усовиями (о чем ни слова не упоминают ни Черчилль, ни другие участники событий). Суть ее заключалась в том, что фактически мировым гегемоном и экономическим центром западного мира после Первой Мировой войны стали США. Эта гегемония определялась, прежде всего, их первенством в промышленном производстве. Однако полного контроля над мировой финансовой системой у Штатов не было.

Мировой валютой по-прежнему был фунт стерлингов. Более половины всей земной суши покрывали Британская Империя и французские колонии. Сейчас уже хорошо известно, что одной из важнейших целей Второй мировой войны и главной победой США в конечном счете оказались Бреттон-Вудские соглашения, утвердившие мировую гегемонию доллара. Еще одной важной победой, о которой упоминается гораздо реже, были льготные (а в некоторых случаях и приоритетные) условия для деятельности американских компаний во французских и английских колониях. Франция (в лице де Голля) вынуждена была постепенно в течение всей войны, шаг за шагом, отдавать это преимущество, как плату за само сохранение этих колоний и собственной территориальной целостности после войны, а также за статус одной из держав-победительниц во время капитуляции Германии. А Великобритания (в лице Черчилля) подписала почти все эти договоренности еще в 40 году под угрозой немецкого вторжения в Англию. Которое, кстати, так и не состоялось и, скорее всего, было не более чем угрозой. Бреттон-Вудские соглашения (1944 год) были лишь юридическим оформлением уже сложившейся новой мировой финансовой системы.

Кроме того, до Второй мировой войны Великобритания и Франция вместе прямо владели более чем сорока процентами мировых запасов золота. А во Франции его физически даже было больше, чем в США. После войны большая часть этих запасов тоже перекочевала за океан.

И это лишь основные пункты, по которым США фактически добились победы над всем миром во Второй мировой войне. Не удалось им достигнуть только одной из глобальных целей – устранения СССР, как главного конкурента в мировом первенстве.

Но вернемся к европейским делам в конце тридцатых годов. Все вышесказанное говорит о том, что Черчилль был просто осведомлен о планах США несколько лучше большинства политических деятелей, как в Британии, так и в других странах. Безусловно, он был великим политиком и государственным деятелем. В отличие от Чемберлена, Даладье и других он не закрывал глаза на неизбежность нападения Германии на Францию и Англию. Черчилль хорошо представлял себе цели, с которыми Соединенные Штаты привели к власти Гитлера, а также понимал важность военного и экономического потенциала Чехословакии для достижения этих целей. Правда, потом, когда его самого привели к власти, он фактически сделал все для передачи США британского контроля над мировой финансовой системой. Но это уже другая история.

Не менее великим государственным деятелем в этой международной игре показал себя Иосиф Виссарионович Сталин. Ему, правда, тоже не удалось спасти Чехословакию, так как у Советской России тогда просто не было такой возможности. Чтобы оказать такую помощь, нужно было провести войска через территорию Польши, против чего поляки были категорически против – и в этот раз Франция и Великобритания дружно их поддержали. Но совершенно очевидно, что Сталин, в отличие от европейских политиков, в меру своих возможностей боролся за мир в Европе. Он не только не принимал участия в Мюнхенской афере и последующих событиях, но и делал все возможное, чтобы ускорить перевооружение Красной армии. Процитируем еще раз Черчилля:

«Советские предложения фактически игнорировали. Эти предложения не были использованы для влияния на Гитлера, к ним отнеслись с равнодушием, чтобы не сказать с презрением, которое запомнилось Сталину. События шли своим чередом так, как будто Советской России не существовало. Впоследствии мы дорого поплатились за это».

А теперь вернемся к Чехословакии. Для народов, населявших эту страну, все описанные обстоятельства не оставляли шансов на какую-либо реальную самостоятельность. Весь процесс ликвидация независимости страны состоял из серии предательств и политических фарсов.

Как всегда и везде, описанные выше игры большой политики проецируются на сознание простых людей главным образом в виде страха и растерянности. Большинство людей конечно были попросту напуганы и искали в окружающих событиях малейшие поводы для надежды. Много было и таких, которые откровенно радовались приходу немцев, но в разы больше – готовых сопротивляться. Ну, хотя бы, на словах.
Вот два характерных отрывка из «Сентябрьского дневника» Юлиуса Фучика:

« Домажлице, 13 сентября, вторник (14 часов)

В больницу привезли двух тяжело раненных жандармов. В палату безнадежных — еще двоих. Ходят самые невероятные слухи. Если отбросить фантастическое, остается одно: после выступления Гитлера, в эту же ночь, генлейновцы подняли бунт. Выступление Гитлера послужило сигналом; контрмеры правительства были заранее исключены министром внутренних дел, который позволил вооружиться отрядам ФС и приказал полиции и жандармам «уклоняться от инцидентов». Непонятно, почему в такой ситуации Генлейн до сих пор еще не взял Судеты. Что-то тут не то! Но что? Государственные органы перестали повиноваться министерству внутренних дел? Или генлейновцы Генлейну?

Прага, 20 сентября, вторник

На улицах гремят громкоговорители. Люди стоят молча. В большинстве это служащие. Все в отчаянии. Многие плачут. Остановились трамваи. Перед Ставовским театром какая-то женщина упала на колени, и вдруг вся толпа встала на колени.

Отчаяние. Раздаются выкрики:
— Предали! Нас предали! Так будем защищаться сами!
Крики слышны на всех улицах. Тысячи людей вышли на улицы. На Вацлавской площади возникла первая демонстрация.
— На Град! К правительству!

Уже половина пятого. Конец колонны демонстрантов исчез на улице 28 Октября. На Пршикопе полицейский кордон, там не пройти. А у памятника св. Вацлава возникла новая демонстрация.

Это все еще в большинстве служащие и торговцы. Рабочие подойдут позже, часам к шести. Колонны тянутся через Народный мост к парламенту и через Манесов мост к Граду. Традиционные остановки, как во время крестного хода: у Национального театра, перед парламентом. Поют гимны. Руки подняты. Многие сжаты в кулаки, как к присяге…

Однако первоначальная решимость сопротивляться до конца у подавляющего большинства чехов как-то незаметно прошла все стадии трансформации, описанные Гашеком в рассказе «Мститель». (Возможно, не случайно многие чехи не любят этот рассказ, как и его автора). Лучше классика описать это невозможно, поэтому, кому интересно – читайте у пана Гашека.

В общем, процесс ликвидации Чехословакии недаром растянулся на целых полгода. Надоотметить, что Гитлер в этой истории тоже показал себя незаурядным стратегом, умеющим правильно выбирать место и время для планируемых событий.

Примечательно, что первой к решительным действиям перешла Польша, хотя польская сторона формально не участвовала Мюнхенском соглашении. Уже 30 сентября 1938 года, в день подписания Мюнхенского соглашения, Польша направила Праге очередной ультиматум, касающийся передачи ей Тешинской области. Эта небольшая пограничная территория со смешанным населением, включающая часть Верхнесилезского каменноугольного бассейна, давно была предметом территориальных споров и военного конфликта (в 1919-20 годах). Не дожидаясь каких-либо действий Берлина и окончательного ответа из Праги, польские войска вторглись на эту территорию 1 октября.

Одновременно началась аннексия Судетской области в соответствии с Мюнхенским соглашением. В результате к 10 октября 1938 года территория Чехословакии сократилась на 38 %. Передовые немецкие части находились всего в 30 километрах от Праги. А главное, на аннексированной территории оказалась большая часть фортификационных сооружений, построенных на случай войны с Германией.
Альфред Шпеер писал в своих воспоминаниях:

"Укрепления на чешской границе вызвали всеобщее изумление. Испытательные артиллерийские стрельбы продемонстрировали, что наше оружие оказалось бы бесполезным. Гитлер сам выехал к бывшей границе, чтобы проинспектировать укрепления, и вернулся потрясенным. По его словам, оборона была на удивление мощной, глубоко эшелонированной, с использованием рельефа местности. «При упорном сопротивлении взять их было бы очень трудно, и мы бы понесли огромные потери, а так все досталось нам без кровопролития. Одно бесспорно: я никогда не позволю чехам возвести новый оборонительный рубеж. Теперь у нас изумительные исходные позиции. Стоит только перейти горы, и мы в долинах Богемии».


Следом за вторжением немецких войск с юга на территорию Словакии и Подкарпатской Руси вошли венгерские войска.

Во время аннексии Эдуард Бенеш подал в отставку и вскоре уехал в Лондон. Новый президент Чехословакии Эмиль Гаха, фактически оказавшись марионеткой Гитлера, последовательно сдавал страну немцам.

Показателен заключенный главами обоих государств договор (3 декабря 1938 года): он содержал пункт о том, что Чехословакия не могла «держать укрепления и заграждения на границе с Германией».

Уже во время аннексии словацкие оппозиционные партии принялись требовать создания словацкой автономии. Временное правительство в Праге (образованное после отставки Бенеша) не решилось идти на обострение отношений со словаками и 7 октября назначило Йозефа Тисо премьер-министром Словакии.

В следующем 1939 году в марте Гитлер вызвал Эмиля Гаху в Берлин и заставил его согласиться на германский протекторат. 15 марта личным указом Гитлера значительно урезанная территория Чехии была объявлена Протекторатом Богемии и Моравии под управлением Германии.

Одновременно была провозглашена Словацкая республика, президентом которой стал Йозеф Тисо. При этом значительные территории на юге страны, а также Подкарпатская Русь официально перешли к Венгрии.

Тогда же в марте 1939 года часть золотых запасов Чехословакии (более 2 тысяч золотых слитков стоимостью 5,6 миллионов фунтов стерлингов) находившихся в Лондоне, были переданы со счета Национального банка Чехословакии на счет в Банке международных расчетов (Bank for International Settlements), управляемый от имени Рейхсбанка.

А тем временем, немецкая армия вошла в страну практически без сопротивления.

Но не везде, был один человек, о котором, перефразируя известную фразу о немцах, можно сказать, что он, если не спас честь своего народа, то по крайней мере показал, что чехи небезнадежны.

Его звали Карел Павлик, офицер армии Чехословакии. 14 марта 1939 года вместе с солдатами своей роты он вопреки приказу начальства дал бой вступившим в город Мистек (ныне Фридек-Мистек) немецким войскам. Этот инцидент известен сейчас как бой за Чаянковы казармы, считается , что это единственный случай организованного сопротивления германской оккупации Чехословакии.

Впрочем, процесс потери независимости страны и не мог быть безболезненным и, конечно, выглядели его события для современников вовсе не комично – скорее в духе Кафки, нежели Гашека.

Стихийное сопротивление чехов немецкой оккупации постепенно проявляло себя все чаще. Вскоре после немецкой оккупации создавались первые подпольные организации. 28 октября 1939 года (в годовщину провозглашения независимости Чехословакии) в Праге, Брно, Остраве, Кладно состоялись выступления против оккупации, которые были жестоко подавлены. Немецкие войска открыли огонь по демонстрантам. 15 ноября 1939 года умер раненый немцами студент-медик Ян Оплетала, его смерть вызвала студенческие демонстрации. В ответ, оккупационные власти начали массовые аресты— были арестованы политики, общественные деятели, 1800 студентов и преподавателей. 17 ноября все университеты и колледжи в протекторате были закрыты, девять студенческих лидеров казнены, сотни людей были отправлены в концлагеря.

Так, менее чем за один год, сытая и спокойная жизнь благополучной Чехословакии превратилась в долгий кровавый кошмар.