Прошёл год с момента уникального прецедента в Евразии — смены юрисдикции республикой. Крымский прецедент стал точкой входа России в острую фазу противостояния с США и ЕС, потому как Москвой впервые была подана заявка на суверенитет. На суверенитет в его высшем проявлении — реализации права на прирост территорией. С момента краха СССР Россия таким правом не обладала, и разрушение ялтинского мироустройства всё это время проходило в ущерб интересам Москвы.
Поэтому от интеграции Крыма во многом будет зависеть успешность России, заявившей право на реализацию полноценного суверенитета. Спустя год уже можно подводить некие промежуточные итоги добровольной смены юрисдикции и интеграции нового федерального округа в Российскую Федерацию.
Крымское общество и государство: параллельные миры
К сожалению, интеграция Крыма не стала точкой консолидации крымского общества и государства. После референдума энтузиазм начал спадать, чиновники сменили партийные билеты, а профильные министерства и ведомства просто переподключились с киевских финансовых потоков на московские.
Главная проблема в том, что не появилось плана интеграции Крыма и Севастополя в РФ. Причём плана в стиле союзных пятилеток или, на худой конец, в стиле корпоративного бизнес-плана.
Так как государство не заявило обществу политэкономические задачи интеграции, естественным образом общество снова начало погружаться в социальное болото смуты.
Так как нет заявленных целей и плана — в результате даже такие нужные процессы, как национализация активов днепропетровской, донецкой и киевской олигархии, воспринимаются как передел собственности.
Однако Крым должен стать и станет моделью перевода экономики, хозяйственной и политической системы в мобилизационный режим. Близость войны и способность крымского общества к сплочению должны стать фундаментом для государственной власти. Крым — это площадка построения отношений между государством и обществом на принципах солидарности.
Вместо этого мы пока что наблюдаем привычное администрирование финансовых потоков вместо государственного управления.
Причём управленцы из среды, например, местного самоуправления как были украинскими по типу политической культуры, так и остались. Это видно невооружённым глазом в столице Крымского федерального округа. Симферополь в плане ухоженности, логичности организации дорожного движения, общего состояния жилого фонда никак не изменился. Аналогично обстоят дела с дорогами и прочей инфраструктурой.
Но самое главное не то, что ещё не видны изменения. Проблема в том, что нет признаков оживления столицы. Нет строительных лесов, основной траффик составляет гражданский, а не промышленный автотранспорт.
Я не крымчанин, поэтому не вправе выносить суждения о персональной профпригодности политического класса. Главное, что заметно — это запрос общества на проект и план интеграции Крыма в Российскую Федерацию. А его нет.
Государство осталось «вещью в себе» — оно ищет смыслы и цели внутри, вместо того чтобы обратиться к окружающему миру.
Интеграция Крыма как бизнес-модель для частного капитала
Растерянность крымского общества, которому доступно и прямо не изложили план действий, привела к тому, что государство в очередной раз не смогло стать экономическим и хозяйственным игроком. Привычка администрировать финансовые потоки, вместо того чтобы заниматься хозяйственной, организационной и экономической деятельностью, привела к утрате массы возможностей.
Так, до 1 января 2015 года рынок Крыма сохранял право беспошлинного ввоза товаров из украинской юрисдикции. Это привело к тому, что в Крым начала массово стекаться сельхозпродукция и продукты питания из южных и восточных регионов Украины — причём несмотря на блокаду со стороны Киева. Это объясняется стремительным обнищанием украинских потребителей и привлекательностью российского рынка. Крым стал своего рода российско-украинским товарным оффшором.
Государство могло, используя это явление, стать крупнейшим игроком на рынке продовольствия. Для этого надо было сконцентрировать торговый капитал и выкупать оптовые партии у украинских поставщиков. На втором шаге государство могло управлять товарными потоками таким образом, чтобы обеспечивать потребности внутреннего рынка Крыма, а излишки продавать в другие регионы РФ. В идеале государству в Крыму надо было загружать старые и создавать новые мощности по переработке сельхозпродукции. Это не только повысило бы доходы бюджета, но и создало бы тысячи рабочих мест. Потому что Россия после введения продуктового эмбарго в отношении ЕС остро нуждалась и нуждается в продуктах питания. Причём чем глубже будет переработка сельхозпродукции на местах, тем эффективнее государство сможет участвовать в торговой войне против США и ЕС.
Однако по факту государство самоустранилось, и свободную нишу занял частный торговый капитал — преимущественно краснодарского происхождения. Крупные оптовики из Краснодара попросту выкупали сельхозпродукцию украинских торговцев прямо в Крыму. После чего товар перегружался и уезжал через керченскую переправу из Крыма.
В результате торговая прибыль доставалась частному торговому капиталу. Соответственно, загружались мощности по переработке сельхозпродукции в Краснодарском крае, а не в Крыму. В Крыму же за счёт того, что дешёвая украинская продукция стала уходить транзитом, повысились цены на потребительском рынке.
Ещё одним наглядным примером стал рынок сотовой связи. Российские сотовые операторы не рискуют создавать крымские и севастопольские филиалы, опасаясь санкций. Украинские операторы обслуживание прекратили.
Ещё летом был найден альтернативный вариант. Краснодарский загадочный микрооператор «ВИН-мобайл» стал монополистом на рынке сотовой связи в Крыму. Параллельно действует Краснодарский МТС, который как бы распространил региональную зону ещё и на Крым. Эти экстренные меры принимались в условиях коллапса сотовой связи летом 2014 года.
По идее, в интересах государства в Крыму создать собственно крымского оператора сотовой связи. Причём вполне логично, чтобы этот оператор был государственным. В условиях отсутствия конкуренции государство сможет стать естественным монополистом. Тем более что есть оборудование, инженеры и инфраструктура, оставшаяся по наследству от Украины. И этот крымский оператор сможет предоставлять не только услуги сотовой связи гражданам, но ещё и выставлять счета за роуминг частным федеральным операторам. Такой подход, как и в случае с украинским сельхозтранзитом не только пополнил бы бюджет, но и обеспечил бы рабочие места по всей республике.
В результате мало того, что крымский бюджет лишился статьи доходов, так ещё и каждый крымчанин, оплачивая сотовую связь, обеспечивает прибыль краснодарских частных компаний.
***
Итак, первый год интеграции Крымского федерального округа в РФ показал, что методы государственного управления, основанные на администрировании финансовых потоков, не дают результатов.
Крым и Севастополь, получившие карт-бланш, так и не смогли объединить усилия государства и общества в вопросах интеграции. Похоже, правящий класс так и не сориентировался, чего от него ждут граждане.
И если уроки первого года интеграции ещё можно списать на остаточную эйфорию «Крымнаш» и трудности переходного периода, то на второй год у крымского общества и государства может возникнуть взаимное непонимание. Которое грозит выразиться в массовой безработице, бездумном осваивании бюджетных средств, низкой производительности труда, бесхозяйственном местном самоуправлении и коррупции.
Если не будет изменена управленческая модель интеграции и обозначен приоритет хозяйственно-экономических проектов перед финансовыми, то Крым так и зависнет в промежуточном украино-российском состоянии. И останется в том же состоянии, в котором и прибыл в РФ: с вороватым и безынициативным политическим классом, разочарованным обществом, дефицитным бюджетом, деградирующей индустрией и сельхозпроизводством, а также отсутствием целей и амбиций.
odnako.org
