Беседа главного редактора «Сегодня.ру» Юрия Котенка и военного корреспондента «Комсомольской правды» Дмитрия Стешина в окруженном Славянске.
Мой собеседник – Дмитрий Стешин, спецкор «Комсомолки», не вылезает из окопов и потому в особых представлениях не нуждается. Крайний раз до этого мы виделись в осажденном Дамаске в феврале 2013-го, а ныне оказались в окруженном Славянске. Только закончился традиционный дневной обстрел города, и перед привычной ночной бомбардировкой появилась возможность поговорить о жизни и работе. Досаждают нам пока лишь «соколы коломойского» - агрессивные до жути славянские комары, оккупировавшие гостиницу. Но это терпимо.
Миссия в Донбассе
***
Юрий Котенок: Дмитрий, мотает по миру – Ливия, Сирия, Кавказ…
Дмитрий Стешин: …Афганистан. Почти все оранжевые революции, включая Монголию…
Ю.К.: В Донбассе ситуация совершенно иная – создается новая страна, ощущение необратимого раскола. Льется кровь, людей хотят покарать за свободный выбор. Тяжело это переживать потому, что у меня отсюда корни. Сердце кровью обливается…
Какую атмосферу ощутил ты в Славянске, Донецке?
Д.С.: Я ощутил себя дома, что очень важно, среди единоверцев. Это абсолютно православный регион. Причём, конфессионально здесь люди принадлежат к той же Церкви, что и я, без всяких внутренних противоречий. Я десятки, может быть, сотни раз сталкивался здесь с поразительно дружелюбным отношением людей к журналисту из России, просто человеку из России, когда мне в ответ на мой российский предъявленный паспорт говорили, что «этого достаточно, и мы сами хотели бы такой паспорт».
Я считаю, что в плане расширения государственного строительства этот регион для России просто бесценен тем, что здесь живёт абсолютно лояльное нам население, которое за призрачную мечту – быть с Россией – пролил уже немало крови. То есть, они не на словах стремятся в Россию. Здесь – дела и пролитая кровь, которая вообще бесценна.
Ю.К.: Вместе со своим другом, коллегой Сашей Коцем, в Славянске ты побывал практически везде. Город стал зоной сосредоточения тёмной и светлой сил. Здесь идёт мистическая, сакральная борьба. Есть ощущение того, что именно в Славянске решается судьба всего пространства Евразии?
Д.С.: Да. Свою работу здесь рассматриваю как миссию. И я не сам это придумал. Меня в этом убедили мои читатели комментариями, которые они пишут. Сотни, может быть, тысячи, людей молятся за нас. Но это действительно так. Здесь я увидел лицо того Православия, которое я хотел бы видеть. Не слабую религию, полумёртвую, погрязшую в догматах, а я видел здесь батюшек, которые останавливают танки, как в Краматорске, батюшек, которые плечом к плечу стоят с ополченцами на баррикадах. Я увидел, что здесь вера для людей – не пустой звук. Здесь на каждой баррикаде есть икона.
О нацбилдинге бандерлогов
Ю.К.: Тема веры в Бога идёт сквозь все твои ответы на вопросы. Получается, что смысл этой войны, атаки киевской хунты на восставший восток, на Новороссию сводится именно к религиозному вопросу?
Д.С.: Украинская нация, которая находится уже больше сотни лет в состоянии нацбилдинга, люди, которые этим занимаются – украинская национальная интеллигенция, – они любовно выращивали противоречия между людьми, называющими себя украинцами, и русскими из большой России. В том числе раскол между нами прошёл и по религиозному признаку.
На улице Грушевского в Киеве увидел монахов Униатской Украинской Церкви и монахов Киево-Печерской Лавры, стоящих плечом к плечу на линии противостоянии. Через них летали ракеты, петарды, резиновые пули и камни.
Мне показалось, и я очень хотел, чтобы после этого противоречия между нашими церквями иссякли. Но этому было не суждено сбыться. Буквально за несколько месяцев в отношениях между русскими и украинцами были сдёрнуты все покровы, растравлены все раны, в них вложены персты, и раны эти разорваны.
К сожалению, мы ещё очень долго будем врагами. Я не знаю, чем закончатся события в Славянске, на Юго-Востоке Украины, но то, что враждовать нам ещё очень долго, – это так.
Ю.К.: Я учился во Львове во времена заката СССР, когда бандеровщина поднимала голову. Тогда эта масса формировалась, энергия собиралась в определённые точки. Но попыток столь явного радикального протеста ещё не было. Он зрел и копился с ярко выраженным антироссийским, антирусским характером. На майдане в Киеве я ощутил себя, как во Львове 20 с лишним лет назад, распознал, вспомнил ту же самую природу русофобской энергии. Но иные политологи в Москве, говорили, мол, майдан – это протест, там есть здоровая сила.
Расскажи про морфологию твоих взглядов о происходящем на Украине.
Д.С.: Майдан мы сначала восприняли благосклонно, увидев там то, чего не хватает России, какого-то национального возрождения, что ли. Я по-хорошему завидовал украинцам, что они могут спеть подряд два десятка своих народных песен. Завидовал, что у них есть ярко выраженная национальная одежда. Я до сих пор не знаю, какая у русских людей национальная одежда. Красная косоворотка? Возможно. Сапоги гармошкой? У них всё это было.
Но я искал им оправдание. Искал оправдание их русофобии. Говорил сам себе, много ли они от русских слышали хороших слов о своей национальности? Только злые шутки, издевательства над мовой, анекдоты, возню за газ и всё прочее. Я осознавал, что Россия в принципе за двадцать лет не сделала ничего, чтобы привязать к себе Украину. Наоборот, просто смотрела как вскрывают этот гнойник. Потом на Институтской улице специально пролили кровь, для того чтобы легитимизировать этот переворот – с помощью крови это очень удобно, и для того, чтобы обозначить врага: условно пророссийского Януковича и Россию.
После крови к нам мгновенно поменялось отношение. Нас не пускали в гостиницу, потому что мы – москали, хотя мы там жили и оплачивали номера. Над нами издевались, когда мы говорили по-русски. С нами демонстративно отказывались говорить на нашем языке, хотя люди, разумеется, прекрасно знали русский язык и мы им объясняли:«Мы снимаем для российского телевидения и не все поймут мову, а вы же хотите донести свои мысли до России. Поговорите с нами на языке, который будет понятен телезрителям нашего телеканала «Комсомольская правда». А потом, уже в конце, когда майдан победил и превратился в огромный мемориал, заваленный свежими цветами и полусгнившими траурными табличками…
Показательный случай. Мы неделю передавали материалы по интернету из квартиры наших киевских друзей. На наших глазах за это время сменились четыре консьержки. Первые три сразу же вызывали милицию и СБУ, говорили, что приехали шпионы из России, их нужно арестовать, допросить и расстрелять. На третий вызов милиция неохотно приехала, а потом не реагировала на звонки – киевская милиция стала как-то то ли поумнее, то ли поспокойнее, то ли майдан дал им какую-то прививку от лояльности новым властям. Четвертая консьержка на нас просто вызверилась – высказала всё, что она думает о русских, о России, о Кремле, о том, что мы ухватили Бога за бороду, что приехав на Украину, извольте говорить на украинском языке и т.д.
И тогда я понял всё. Я ужасно разочаровался в майдане. Я же 11 лет работал на массовых беспорядках, межнациональных столкновениях, революциях, войнах. Я шкурой чувствую энергетику любой толпы. За последнюю неделю нашей работы на майдане, это была примерно первая декада апреля, мы не произнесли с Сашей на майдане ни одного русского слова. Мы просто не говорили. Если нас о чём-то спрашивали, мы отмалчивались. Когда во время попытки штурма здания гостиницы «Днепр» правосеками, меня какой-то хлопец спросил, из какой я сотни, я что-то промычал в ответ.
Ю.К.: Майдан, собравшийся под лозунгом борьбы с олигархами, привел к власти Порошенко - человека, который, если можно так выразиться «плоть от плоти олигарх», «шоколадный король». Оксюморон, паранойя какая-то происходит?
Д.С.: Нет, не паранойя, это прекрасный образец. Есть два вида логики. Есть Аристотелева логика, где одно утверждение верно, а другое – не верно. А Майдан и нынешняя украинская власть и, вообще, мировоззрение части Украины – это образец квантовой логики, где все утверждения условно верны. Поэтому у них на волне борьбы с олигархами появился президент-олигарх. На самом деле, там подоплёка другая. Я думаю, что, как говорил Наполеон, нельзя усидеть на штыках. Мне также кажется, что нельзя строить свою власть только на ненависти к русским и к России.
Почему обречен украинский стог
Ю.К.: Ненависть ко всему русскому была сначала закамуфлирована, но уже на инаугурации Порошенко озвучил принципы, которые лишают русскоязычных жителей Украины какой-либо альтернативы. Это те самые столпы геноцида, который сейчас осуществляется в Славянске.
Может ли конфликт Украины с Россией перейти в жёсткую фазу, если его будет подогревать Запад? Какова судьба земель по Днепру, которые, например, поляки считают «восточными кресами», а на часть земель претендуют румыны, венгры и т.д.?
Д.С.: Украина стоит на пороге своей ликвидации. «Мир – это большой стог сена и каждый забирает, сколько унесёт», – старая голландская пословица. Украинское государство не состоялось. Они не нашли для него скреп, скажем так. Это государство, имеющее в своём составе две разнополярные нации, одна из которых при этом пытается доказать, что она – нация, а вторая полностью состоялась и ни в каких доказательствах не нуждается. Государство, которое не нашло возможности соединить их вместе, конечно, обречено. И оно было обречено. Я это понял еще в 2008 году, когда в декабре в Раде Украины шли разбирательства о том, каким образом зенитно-ракетные комплексы «Бук» были сняты с боевого дежурства и отправлены грузинской армии под Цхинвал. Я видел своими глазами, как этими системами ПВО над Грузией были сбиты два наших штурмовика, которые бомбили базу и склад боепитания грузинской группировки.
За последние двадцать лет на постсоветском пространстве не было ни одной войны, в которой бы не участвовали украинские добровольцы на стороне противников России. Это тоже показатель.
Думаю, что Украину раздёргают по кускам. Каждый предъявит права на свой кусок и во многом будет прав. Я имею в виду и венгров, и Польшу, которая спит и видит забрать своё. Иначе, я не знаю, Польша бы занималась в западных областях Украины уже давным-давно раздачей «карточек поляков». Карточка – это не пустой звук, даёт кучу преференций, включая льготы на проезд, обучение, получение гражданства Польши и т.д.
Ю.К.: Это некий мостик к польскому гражданству?
Д.С.: Да. Многие это воспринимают благосклонно. И потом, самое главное, Украина – страна гастарбайтеров, государство, которое не может прокормить своих подданных, как бы нам не рассказывали, как это хорошо, гастарбайтерство, и как это полезно для всех. Но государство, которое не может прокормить своих подданных, несостоятельно.
Россия может прекратить этот конфликт мгновенно, введя жесточайший визовый режим для украинских гастарбайтеров, которые работают в России – их несколько миллионов, – попросить их вернуться домой. Они поедут не домой, а сразу на Майдан, и дни правительства Порошенко будут сочтены.
Пешки в большой игре
Ю.К.: Интересны твои характеристики. Вот Порошенко, олигарх, миллионер.
Д.С.: Торгаш. Не интересен вообще. Я не читал его интервью, хотя по должности обязан это делать. Через строку пробежал его инаугурационную речь. В принципе, я догадывался, что всё, что он сказал, – ложь, …а какие-то сигналы или намёки из его заявления мне просто вылавливать не хотелось. Мне было противно.
Все сигналы Порошенко здесь – «товар лицом». На улице Ленина мы посмотрели, как старикам в окна ракеты «Град» залетают.
Ю.К.: Можно обсуждать порошенок, тимошенок, яценюков, всех фриков от украинской политики. Вот и Ярош, который призывал чеченцев воевать против России, терактами нам грозил, пытается изображать себя политиком. С кем ты его ассоциируешь?
Д.С.: Несостоявшийся Муссолини и человек, влияние которого в молодежной среде использовали. По-видимому, он неплохой орговик и смог сформировать на майдане неизвестную структуру «Правый сектор». Он смог объединить и найти общий язык с разнокалиберными неонацистскими группами, с группами радикальных язычников, радикалов, униатов, собрать их вместе и использовать как ударную силу «революции майдана». У него это получилось, но он быстро стал не нужен. И, вообще, я так смотрю, ненужность Яроша нисколько его не огорчает. Подозреваю, что, может быть, у него и не было цели становиться во главе Украины. Человек выполнил свою работу.
Ю.К.: Пешка в большой игре?
Д.С.: Симулякр.
90-й псалом в ливийской пустыне
Ю.К.: У тебя были в жизни ситуации, когда ты понимал, что вот-вот жизнь может оборваться? Было страшно настолько, что ты запомнил это на всю жизнь?
Д.С.: На Майдане через стекло чёрной лестницы гостиницы «Украина» снайпер практически выстрелил мне в лицо, промахнулся, наверное, где-то на сантиметр, может быть меньше. Только глаза посекло штукатуркой. Это последнее из того, что я запомнил. В последнее время я стараюсь это не вспоминать. Хотя когда мы приехали уже после майданных событий, спустя пару-тройку недель на Украину, я посидел на пригорке, погрустил перед этим окном, где почему-то не состоялась моя смерть.
…Еще была история в Ливии. Когда жена уехала в Боголюбов монастырь, мы должны были вести передачу. В Ливии был отрублен интернет, не работала сотовая связь. С «большой землёй» у нас был спутниковый модем, и мы передавались с крыши гостиницы «Редисон» в Триполи. Там если множество журналистов выходило со своих тарелок в эфир на передачу, канал сокращался, всё это было очень долго. Так вот, мы заметили момент, что никаких тарелок на крыше не стоит и бросились передавать видео в редакцию. Видели, что уже иностранцы бегают с бронежилетами и кричат «Шутинг, шутинг!» (снайпер). На что мы с Сашей сказали друг другу: «Они сумасшедшие, они и в туалет в бронежилетах ходят».
Мы вылезли на крышу пристройки и Саша сказал: «Если что – вот туда вниз упадём», а там полтора метра ступенька была. Расставили мы свой модем, разложились, и тут над нами пуля просвистела снайперская. Мы упали вниз. Жена в этот момент была в Боголюбово, отмолила нас, по-видимому. Есть и материалистическое объяснение: снайпер не учёл, что с плоской крыши, покрытой битумом, на 45-градусной жаре вверх идёт мощнейший поток горячего воздуха – пульку просто подняло.
Была история, когда нас в Ливии взяли в плен. После допросов, хлопая затворными рамами нечищеных пистолетов, нам сказали, что отправят в Бенгази, а на самом деле повезли на юг. Там, в пустыне за Адждаби, у них был пыточный центр в ангаре. Я потом видел видео в интернете, там даже воинам Ичкерии было чему поучиться у ливийских повстанцев. Когда я понял по компасу в часах, что нас везут на юг, а не на север, достал иконку из Боголюбово с 90-м псалмом. Тогда я впервые поняла красоту этой молитвы. Начал читать вслух. Негр-водитель выключил радио. Они уважительно относятся к верующим людям, даже к людям иной веры, потому что вера – это то немногое, что отличает нас от животных. Рядом со мной сидел негр, такой исхудалый, по-видимому, наркоман, с винтовкой FAL. Он тоже стал очень внимательно прислушиваться.
Когда я ему прочитал молитву до конца «…долготою дней прославлю имя Его», наша колонна остановилась, из джипа выскочил сопровождающий – араб с прекрасным оксфордским акцентом, в прекрасном бронежилете, в противобаллистических очках, достал свой спутниковый телефон и начал вести оживлённые переговоры, после чего наша колонна уже повернула на север и всё-таки нас повезли в Бенгази. К нашему освобождению подключился итальянский дипломат – русофил в самом хорошем смысле этого слова. Он отнёсся к просьбе о нашем освобождении со всей душой и смог вытащить от этих индейцев.
В Славянске - до победы
Ю.К.: Кроме профессионального долга у многих военных журналистов есть внутренний мотив, который постоянно зовёт в дорогу. Ведь на войне ты постоянно оказываешься в ситуации, где есть чёрное и белое, есть враг, и обнажаются самые лучшие и плохие качества. Возникает желание быть на острие. Ты ощущаешь позыв находиться там, где горячо и страшно?
Д.С.: Бывает, когда нет никаких событий, и приходится работать в Москве, ездить в какие-то вполне проходные командировки. Знаю, что именно на этом сегменте мирной жизни ломаются многие военные журналисты, подсевшие на адреналин. Им кажется это неинтересным. Я более-менее с этим справляюсь, с рутиной – хожу на работу к определённому времени в редакцию, делаю рубрику «Вопрос дня», опрашиваю випов, ежедневная рубрика в газете, пишу какие-то совершенно проходные заметки, колонки. Пока я не сломался на этом.
Меня греет, что я ощущаю какую-то свою миссию. Меня это утешает и поддерживает. Казалось бы, в совершенно чужих конфликтах и войнах – опять вернёмся к вере – в той же Сирии и в Египте я нахожу свою сторону. Просто каким-то необъяснимым образом ко мне притягивает христианские артефакты из поруганных святынь. Я их подбираю, спасаю, привожу. Люди, знающие об этом, стали мне их просто дарить, наверное, понимая, что они попадут в хорошие руки.
Но практически все конфликты, исключая Чечню, в которых я работал, это были чужие войны. Они иногда меня к концу командировок раздражали страшно, как и Сашку. Мы были просто счастливы оттуда уехать.
Честно скажу, жена моя любимая, может быть, обидится, но мне очень тяжело было уезжать из Славянска. Потому что, может быть, здесь я впервые ощутил, что я на своём месте. Десятки тысяч читателей мне говорили, что для них наша информация из наших твиттеров, короткие телеграфные заметки – глоток свежего воздуха. Они верят только нам. В какой-то момент мы с Сашей поклялись, что не дадим ни одной непроверенной строчки в эфир. Пока мы с этим справлялись. И я не хочу отсюда уезжать до победы.
Хочу, чтобы сюда приехала моя жена, посмотрела на людей, среди которых мы находимся, на Юго-Восток, на прекрасный город Донецк. Конечно, это безумие звать её сюда сейчас, но я надеюсь, что, может быть, мы обязательно приедем сюда после войны. У меня такие же мысли были и на Майдане. Мне очень нравился Киев, нравилась всегда Украина. Я думал, что приеду с женой и буду показывать ей, где мы пробирались под снайперским огнём, где горели баррикады. Но в Киев я не хочу больше ехать. У меня поменялось мировоззрение, отношение к происходящему буквально за считанные месяцы, как и у большинства соотечественников.
Синдром Бабченко и «педерастия мозга»
Ю.К.: В России существует прослойка, для которой русские – всегда агрессоры. Есть персонаж по фамилии Бабченко. Я не слежу за тем, что он оставляет, оно само бросается в глаза. Впечатление, что человек – чужой в России. Он был на Карачуне в стане карателей, которые в Славянске убивают и старых, и молодых без зазрения совести. Таких людей не так мало в России. Это 5-я или 6-я колонны. Это противостояние на общественном уровне, когда за каждую душу человеческую ведётся борьба.
Раньше многие журналисты говорили «мы вне политики», уходили от этих вопросов сознательно. А сейчас уходить всё труднее и труднее. Как ты относишься к творчеству тех, кто работает на стороне противника?
Д.С.: Бабченко я давно знаю. Я за него немножко поадвокатствую, насколько это возможно. Всегда тепло к нему относился, да и он ко мне тоже, я так думаю. Я был потрясён его рассказами о войне в Чечне, его стилем и словом.
Но мне кажется «Новая газета» – это секта. Плюс, конечно, работа Аркадия на Майдане не пошла ему на пользу. Помню, как в начале этой майданной эпопеи он заявлял, что как объективный, честный журналист все нации любит одинаково, но у него бабушка еврейка. Как будто это имеет какое-то значение!
Но поскольку мы находимся на линии фронта межэтнического конфликта – у Аркадия просто в какой-то момент вылезла его буква «О» в конце фамилии и он ощутил себя более украинцем, чем гражданином России. Я думаю, он бы мог, как честный человек, отказаться от гражданства России. Это был бы серьёзный шаг. Я бы его опять зауважал. Но он этого не сделает никогда. Он находится в обойме людей, которые во всех конфликтах и войнах всегда будут против России, против русских. Даже если Россия будет воевать с марсианами, они станут на сторону марсиан и найдут множество оправданий великой инопланетной расе, которая совершенно правильно выжигает лазерами с орбит этих ватников и колорадов, тупых и необразованных.
Я не знаю, что делать с этими людьми. Иосиф Виссарионович, как бы к нему не относились, их периодически зачищал. Он прекрасно знал, что есть такой логический выверт. Есть среди русского народа люди с тяжёлым заболеванием, я его назвал «педерастией мозга». Они были ещё при Николае II. Кажется, тогда они пошли в рост, думаю, после знаменитого спора западников и славянофилов. Эти люди не брезговали послать поздравительную телеграмму Микадо, поздравляя его с победой в Цусимском сражении. На несколько десятков лет они затихли, их не было слышно. Не знаю, можно вспомнить общественное движение еврейской интеллигенции за превращение Крыма – построение нынешнего государства Израиль на полуострове Крым. Тогдашнее государство отреагировало на это репрессиями среди этой интеллигенции. И чтобы их удовлетворить, выделило им республику Биробиджан, как в насмешку, на Дальнем Востоке, куда, конечно, никто из евреев не поехал и не счёл это своей землёй обетованной.
Плохо то, что раньше с людьми, которые болели «педерастией мозга» работала карательная психиатрия, а теперь эти люди с «педерастией мозга» работают с нами, с нашим информационным полем и общественным сознанием. Они, как правило, прекрасно образованы, хорошо пишут, владеют русским языком, который, может быть, где-то в глубине души недолюбливают, формируют часть информационного пространства. Причём это особенно заметно в провинции. Я много раз замечал, что именно в провинции они накапливаются, в провинциальных газетах, потом переезжают в Москву. Это как ступенька для профессионального роста.
Что с ними делать? Не понятно. В принципе процесс идёт в правильном направлении. К ним прислушивались где-то до первого десятилетия 2000-х, а потом они стали проигрывать в информационном плане. Думаю, что после конфликта на Украине были сорваны все покровы окончательно, и больше они не смогут ввести такое количество народа в заблуждение.
Русская мобилизация
Ю.К.: Дай Бог.
Есть незыблемые истины, опоры, за что цепляется наша душа. Русские, православные люди, те, о которых писал Достоевский, знают истинную цель, что мы живём ради спасения нашей бессмертной души, чтобы оставить самое светлое нашим детям, и чтобы отчитаться перед Отцом Небесным. Многие не понимают ключевой фразы, лозунга суворовских богатырей, которые воевали, не проигрывая сражений, наводили порядок в Европе, громили инородцев зарвавшихся - «Мне бо еже жити — Христос, и еже умрети приобретение есть». Наверное, здесь кроется какое-то бесстрашие русской души, её открытость и способность на очень и очень многое. Мы находимся на пути подъёма, очищения и восстановления. Я имею в виду российское общество. Многие процессы на протяжении последних веков, к сожалению, говорили о деградации. Но все мы надеемся на очищение от скверны, что те извращения, о которых мы говорили, уйдут в небытие, будут попраны, а настоящие христианские ценности встанут во главу угла.
Д.С.: У русских есть самая главная военная тайна. Она косвенно прописана в наших сказках. Это совершенно безумный мобилизационный потенциал в горячих конфликтах. Отчасти я думал об этом: откуда взялся этот потенциал, почему именно так построена жизнь русского человека? Возможно, это от особенностей землепользования в регионах рискованного земледелия, когда человека кормят считанные недели, и он знает, что если не посеет, не пожнёт вовремя, то просто умрёт зимой от голода. И вот – считанные месяцы надрывной работы до кровавого пота и потом созерцание. Поэтому во всех горячих конфликтах мы всегда вовремя отмобилизовывались.
Но мы не можем выдержать конфликты тайные, разлагающие нашу душу. Не можем достаточно чётко отделить истину от лжи, падки на лесть, что уж тут говорить, на мнимую дружбу. Мы рвём рубашку на груди, если кто-то набивается к нам в друзья, даже не задумываясь о том, а с чего бы такая дружба? Это как Екатерина II отреагировала просто пометкой на полях письма. Англичане предлагали ей какие-то меры по улучшению российского государства или флота, я уже не помню. Она написала на полях этой государственной бумаги, что«странные советы… англичане у нас в друзьях никогда не ходили».
Я очень много слышал, да и все слышали – нам просто вбивали в голову последние двадцать лет, что русский народ кончился, всё, его нет. Мы спились, прогнулись и т.д.
Но что нам показал Юго-Восток? Что никуда не делся русский народ! Что триста «стрелковцев» могут крутить на пропеллере всю украинскую армию в течение трех месяцев, и ничего с ними не могут сделать. Что есть добровольцы – чистые, святые люди, которые едут воевать за своих братьев. Что есть просто мирные люди, ведь всё это ополчение, вся эта война держится только на мирном тылу. Люди, может быть, и не взяли в руки оружие, они не умеют воевать, но они всей душой на стороне тех, кто сражается. И это, наверное, самое большое открытие начала XXI века.
Раз уж мы так много говорили о вере в этом интервью. За сутки до штурма я подобрал в пыли во дворе – разогнулось ушко – медальончик с Богородицей, как мне потом сказали, работы мастерской Киево-Печерской Лавры. Я его подобрал в пыли, повесил на шею, подумал, что Бог с нами. Вот.
Ю.К.: Спасибо за беседу. Храни Господь!
Беседу с Дмитрием Стешиным вел Юрий Котенок.
