Этот спор о перспективах украинской культуры и украинском вопросе шёл лет восемьдесят назад между бежавшими от большевиков эмигрантами. С русской стороны в нём принял участие основатель учения евразийства, языковед и историк Н. C. Трубецкой, с украинской — видный политический деятель времён Центральной Рады и гетманства Скоропадского, историк профессор Д. И. Дорошенко. Оба вели полемику корректно, не сбиваясь на личности, клевету и фальсификации. Победителей в ней не было, да и быть не могло, ведь между собой столкнулись две правды, которым вместе не ужиться.
Украинизация 20-х была тогда в полном разгаре. Её уродливые проявления Трубецкой объясняет, в числе прочего, наплывом галицкой интеллигенции, самосознание которой совершенно изуродовано католицизмом, польским рабством, характерной для Австро-Венгрии атмосферой провинциально-сепаратистской национальной и языковой борьбы. Свою роль играла и политика власти, на тот момент советской. В контролируемых культурном сепаратизме и национализме народов СССР она видела средство разрушения наследия царизма и разбитого белого движения. Но сочувствие украинизации у многих было тогда и проявлением неприятия насаждавшегося большевиками заидеологизировано-лицемерного убожества. Многих привлекала в ней и просто новизна. И всё-таки будущее пережившей украинизацию культуры, по мнению Трубецкого, безрадостно.
Он показывает, что современная русская культура изначально формировалась как общерусская. Более того, её формирование в XVII–XVIII веках погубило существовавшую в Московском царстве великорусскую культурную традицию. Новая русская культура представляла собой пересаженную на московскую почву культуру Западной Руси — будущих Украины и Белоруссии. Для начавшей модернизацию, жадно впитывающей западные новшества Московской державы эта близкая, но более европеизированная культура была привлекательна. Хотя степень «европейскости» тут не стоит переоценивать — она была провинциальным подражанием захолустной для Европы XVII века польской культуре.
Общерусская культура послепетровского времени удовлетворяла духов-ные потребности культурных слоёв общества, но была плохо приспособлена к запросам простого народа. Поэтому движения, аналогичные культурному возрождению украинцев шли в XIX веке у великоросов, белорусов, в меньшей степени у казаков, сибиряков и т.д. Но к чему приводит реализация подобных эмоциональных реакций на несправедливости и кризис системы?
Как пишет Трубецкой, в пережившей украинизацию культуре «демагогическое подчёркивание некоторых отдельных, случайно выбранных, в общем, малосущественных элементов простонародного быта будет сочетаться с практическим отрицанием самых глубинных основ этого быта, а механически перенятые и неуклюже применяемые «последние слова» европейской цивилизации будут жить бок о бок с признаками самой вопиющей провинциальной ветоши и культурной отсталости; и всё это при внутренней духовной пустоте, прикрываемой кичливым самовосхвалением, крикливой рекламой, громкими фразами о национальной культуре, самобытности и проч. Словом это будет жалкий суррогат, не культура, а карикатура». К этому ведёт сама атмосфера, при которой культура оказывается не самоцелью, а инструментом злобно-шовинистической политики.
Главными двигателями такой культуры становятся «маниакальные фанатики, политиканы, загипнотизированные навязчивыми идеями». Широкая дорога открывается и для бездарей: ради привилегий и дешёвой, чуть ли не административно насаждаемой «популярности», они охотно следуют навязываемым сверху «патриотически-благонамеренно-верноподданным» трафаретам. А вот талантам, для которых узкие шоры таких трафаретов невыносимы, приходится плохо. Убогие творцы «национал-духовности» захотят всеми правдами и неправдами «стеснить или вовсе упразднить саму возможность свободного выбора между общерусской и самостоятельной украинской культурой: постараются запретить украинцам знание русского литературного языка, чтение русских книг, знакомство с русской культурой. Но и этого окажется недостаточно: придётся ещё внушить населению Украины острую и пламенную ненависть ко всему русскому и постоянно поддерживать эту ненависть всеми средствами школы, печати, литературы, искусства, хотя бы ценой лжи, клеветы, отказа от собственного исторического прошлого и попрания собственных национальных святынь». Иначе им не побороть куда более развитую, обладающую мощной традицией русскую культуру. Но в создаваемой в подобной обстановке украинской культуре всё: наука, литература, искусство, философия будет насквозь тенденциозно и уже поэтому из рук вон плохо. Замечу, в этих доводах нет ничего антиукраинского, они лишь трезвое понимание механизмов, заводящих в тупик культуру, созданную или гальванизируемую властью для манипуляции подданными. Вспомним как, несмотря на всестороннюю финансово-материальную и административно-карательную поддержку советской власти, сгнил заживо «социалистический реализм».
Трубецкой считает — наиболее благоприятным для развития культур Руси будет их сосуществование, исторически уже сложившееся разграничение функций. Там где культура обращена к народным корням и необходимо достижение максимальной близости к конкретному этнографическому фундаменту, эффективней функционируют украинская, белорусская, русские краевые культуры, и их, по мнению Трубецкого, надлежит всемерно развивать. А вот «верхние» этажи культуры гораздо эффективней обслужит русская культура. Она призвана играть роль «общей культуры» многих стран, в том числе говорящих на других языках. Ту, которую играли и играют культуры англо-американская, французская, отчасти немецкая. И я полностью согласен с Трубецким, что «патриотическое» насаждение искусственных перегородок в верхних этажах культурного здания неизбежно ведёт к «такой удушливой атмосфере провинциального застоя и торжествующей второстепенности», при которой одарённые и духовно развитые люди с родины бегут. В СССР это уже было.
В полемике с Трубецким профессор Дорошенко утверждает, что «стремление Украины к независимому государственному существованию диктуется в гораздо большей степени интересами политическими и социально-экономическими, чем национально-культурными». Он полагает, что «это стремление проявилось бы даже и в том случае, если бы украинцы и русские говорили совершенно на одном языке и если бы не существовало никакой отдельной украинской литературы». Различия в языке и культуре способствуют сепаратизму, но не являются его причиной.
По мнению Дорошенко, даже на этапе XVII-начала XVIII веков нельзя говорить о пересадке на московскую почву Киевской культуры. Заимствовались лишь отдельные, формальные стороны, но не внутреннее содержание, дух. Причём, это касается как «украинизации», так и «европеизации» России. Для Украины данный отток интеллектуальных сил, как и начавшиеся позднее планомерное урезание, вплоть до ликвидации автономии, стеснительные меры в отношении экономики и культуры, физическое истощение края имели только отрицательное последствие. Она становилась глухой провинцией, украинская культура теряла способность конкурировать с расцветающей русской культурой.
По его мнению, и «народнические» движения Украины и России конца XVIII–XIX веков не вполне тождественны. Если в России движущим нервом «гражданской скорби» прежде всего, были социальные мотивы, то в украинском случае — и живучесть национальной и государственной традиции. Проявлением этой живучести он считает развитие украинского движения и на территориях, которые до конца XVIII века были частью Речи Посполитой, где господствовала польская культура, только усилившая свою интенсивность, после того, как во всей силе проявилось порождённое гибелью этого государства национальное польское движение. Из опыта Украины после 1905 г. и времён гражданской войны Дорошенко делает вывод: лишь административные стеснения империи не давали украинской культуре занять подобающее ей достойное место, а при свободном выборе украинцы, да и многие живущие у нас русские естественно предпочитают именно её. И пусть даже большинство квалифицированной интеллигенции в душе (когда советская власть сделала украинизацию своим инструментом, интеллигенцию вынуждали говорить, писать, преподавать, печатать по-украински) остаётся верной русской культуре. Её постепенно, естественным образом заменит интеллигенция, прошедшая выучку уже в украинской школе и мыслящая себя, поэтому исключительно людьми украинской культуры.
Однако Дорошенко считает абсурдом и мысль, что Независимая Украина поставит себе странную цель — отмежеваться в области культуры от всего русского. И не только потому, что это невозможно — общность происхождения, религии, века совместного существования всегда будут давать себя знать. «Такое отмежевание было бы равносильно отречению от всего запаса культурных ценностей, накопленных при участии украинских сил и относящихся к украинской же истории, филологи, этнографии и т.д.», наследие Костомарова, Антоновича, Потебни всё не переведёшь. Да, Дорошенко признаёт существование «узких и фанатичных краевых шовинистов», навязывающих Украине описанную Трубецким «культурную программу», но ведь против них выступали и выступают украинцы с более здравыми взглядами, и их большинство. Он вспоминает Драгоманова с его идеями «о мирном сожительстве двух языков, двух литератур, двух близких культур — при условии свободы развития одинаковом для обеих», которые «легли в основу взглядов всего образованного украинского общества на этот вопрос». Вспоминает Дорошенко и политику Украинской Державы гетмана П. Скоропадского. Да, изучение украинского языка, литературы, истории стало обязательным, но ведь никто не преобразовывал русские гимназии и университеты в украинские. Власть открывала новые украинские университеты и гимназии. Он убеждён, что «изучение русского языка и литературы будет совершенно естественным явлением в свободной Украине, развивающей свободно свою собственную национальную культуру». Она ведь отгораживается не от русского культурного влияния, а от эксплуатации, подавления своей свободы, навязывания не свойственных Украине форм политического и социально-экономического уклада. То есть, как я понял, по мнению профессора Дорошенко в нормальной Независимой Украине «благонамеренностей», подобных изучению Гоголя в «зарубежной литературе» и запрета на прокат дублированных на русский язык фильмов быть не может.
В ответе Трубецкого интересны, на мой взгляд, следующие моменты. Он совершенно справедливо указывает, что при перенимании другой культуры дух её никогда не перенимается. В лучшем случае происходит его смешение с духом местной культуры, вследствие чего созидается некий новый дух. В худшем, замечу, попытки насадить тематику, актуальную не для конкретной страны и её уровня развития и проблем, вызывают лишь недоумение и раздражение, выглядят нелепо и неестественно. Как это происходит сегодня с творениями ряда русских и украинских литераторов, культивирующих, из претензий на интеллектуальность и утончённость, модную на Западе, проблематику.
На довод Дорошенко, что новые поколения украинцев, получившие образование на украинском языке будут мыслить себя не иначе, как людьми украинской культуры и, соответственно, за одно-два поколения языковые проблемы рассосутся сами собой, Трубецкой напоминает историю борьбы дореволюционного русского правительства с украинским национальным движением. Авторы пресловутого указа 1876 г. тоже полагали, что «через одно-два поколения, прошедших через русскую школу и не имевших возможности читать по-украински, украинский вопрос «разрешится сам собой». Вместо этого, через пятьдесят лет «на территории Украины стали появляться указы противоположные, воспрещающие печатание объявлений на русском языке и т.п.… Могли ли это предвидеть авторы указа 1876 г.? Конечно, да — если бы они были мудрее и предусмотрительнее!». Для Трубецкого очевидно, что заставлять украинцев забыть, что они не только русские, но и украинцы, такое же насилие над природой народа, как и принуждать их забыть, что они не только украинцы, но и русские. Замечу, в обоих случаях результат всегда один и тот же — рост межобщинной розни, чем дальше, тем больше принимающей формы, близкие к остервенению, одичанию, озверению.
С высоты XXI века интересно смотреть, в чём участники полемики оказались провидцами, в чём — ошибались, в том числе потому, что считали сторонников своих идей умнее и лучше, чем они есть на самом деле. Разумеется, они не могли учесть начавшуюся много позже, но идущую сегодня полным ходом глобализацию. Ведь независимость, как она понималась в XIX–XX веках, для подобных Украине стран сегодня в принципе невозможна. Собственно, не нужно большого ума, чтобы понять — уже очень долго украинский патриотизм целенаправленно подменяется забубённой русофобией. Служащей упаковкой и инструментом насаждения бездумного, безропотного раболепия перед Западом. Стране уготовили долю не части Единой Европы (если это и возможно, то в очень отдалённой перспективе), а территории, целиком контролируемой Западом, полностью от него зависимой. Боюсь, что при таком раскладе украинской культуре не избежать столь ненавистной панам националистам судьбы третьесортной местной самодеятельности, обслуживающей презираемых туземцев, ещё не способных полностью перенять современную цивилизацию и высокую, на этот раз общезападную культуру.
Дмитрий Медяной, ruska-pravda.com
