По результатам переговоров в Женеве у украинских политиков появился шанс сохранить единую страну. Впрочем, вне зависимости от результата их попыток соглашение в Женеве — большое достижение России, благодаря которому внешнеполитические риски для нашей страны заметно снизились
Заключенное в Женеве соглашение о деэскалации украинского кризиса соответствует интересам России. Будучи довольно общим, оно дает нашей стране значительную свободу для политического и дипломатического маневра и при этом позволяет решить целый ряд важных задач.
Во-первых, оно переводит украинский кризис из формата противостояния в формат некоего политического процесса. Это, в частности, снимает риски эскалации напряженности между Россией и Европой. В этом смысле соглашение можно сравнить с планом Медведева—Саркози, заключенным по итогам российско-грузинской войны августа 2008 года. Напомним, что тогда, как и сегодня, Соединенные Штаты не только были готовы жестко выступить единым фронтом против России, но и активно добивались этого от своих европейских союзников по НАТО. Однако активность французского президента перевела конфронтацию исключительно в дипломатическое поле, где она после некоторых довольно непродолжительных взаимных препирательств окончательно затухла. Сегодня, учитывая возросший российский потенциал влияния, уже самим США приходится признавать необходимость перевести тлеющий конфликт в политико-дипломатическое русло.
РЕКЛАМА
Во-вторых, характер включенных в соглашение условий не позволяет использовать его исключительно для давления на юг и восток Украины. Как большинство подобных документов, женевское заявление предполагает двусмысленность трактовок в зависимости от интересов той или иной стороны. Запад может требовать от России способствовать разоружению «донецких сепаратистов», а Россия — указывать на необходимость разоружения боевиков «Правого сектора» и т. д. Как обычно бывает в таких случаях, значение имеет не столько то, что написано в соглашении, сколько то, как и кем написанное прочитано. Прав оказывается тот, у кого больше ресурс влияния на ситуацию и крепче политическая воля. Собственно, так было, например, во время войны НАТО против Югославии, когда формальная юридическая правота России оказывалась бессмысленной в отсутствие возможностей эту правоту реализовать (отдельные шаги вроде «броска на Приштину» в итоге лишь демонстрировали ограниченность российского влияния). И наоборот, военная победа России в войне 2008 года полностью девальвировала любые попытки западного крючкотворства, с помощью которого США и ЕС пытались добиться вывода российских войск на исходные позиции до политического урегулирования, обеспечивающего безопасность Южной Осетии и Абхазии. А поскольку сегодня реальных рычагов влияния на ситуацию на Украине у Запада не так много, то женевское заявление оставляет достаточно места для дипломатического маневрирования. Так, Россия не признается стороной конфликта и потому к ней нет конкретных требований.
В-третьих, и это, пожалуй, самое важное, соглашение оставляет перспективу сохранения единой Украины. И это даже несмотря на то, что в соглашении нет ритуально обязательного для подобных документов упоминания принципа территориальной целостности, но есть указание на необходимость «конституционного процесса». В рамках сложившейся в последние десятилетия международно-правовой практики это ясно показывает, что стороны не просто не гарантируют территориальной целостности Украины, но и прямо допускают возможность появления на ее месте нескольких государств. Так что сохранится ли единая Украина, теперь зависит от двух факторов: во-первых, сможет ли нынешняя киевская власть обуздать национал-радикалов и, во-вторых, сможет ли Киев договориться о новом формате отношений с профедеративно настроенными регионами юга и востока страны.
Об этом, в частности, довольно прозрачно сказал глава МИД РоссииСергей Лавров по итогам переговоров в Женеве: «Мы исходим из того, что главная концептуальная основа сегодняшней встречи заключалась в том, что все участники приехали с пониманием необходимости послать сигнал всем украинским сторонам, что на них лежит ответственность за выход из нынешнего кризиса. Если они сядут и договорятся о количестве полномочий, которые будут оставлены регионам и которые будут переданы центру, о том, как каждый регион может защитить свою культуру, историю и язык, как на территории каждого региона могут быть обеспечены равные права для меньшинств, тогда Украина будет сильным государством, которое мы все хотим видеть, будет тем связующим звеном, мостом между Западом и Востоком, который поможет существенно оздоровить атмосферу во всей Евро-Атлантике на основе уважения законных интересов всех расположенных в этом регионе государств».
Видимо, надо понимать, что если не договорятся, то и не будет…
Расплывчатость формулировок соглашения, которая многими в России была воспринята как сдача позиций, в действительности является значительной внешнеполитической победой Москвы1. В пользу этого говорят и некоторые детали выступления президента Владимира Путина во время его очередной «прямой линии» (подробнее см. «Миру — мир, России — Крым, любимый фильм — ‘‘Чапаев’’» на стр. 52). Путин, во-первых, недвусмысленно заявил, что при необходимости Россия введет войска на Украину; во-вторых, потребовал немедленно снять блокаду Приднестровья (и заявил, что люди там должны сами решать свою судьбу, то есть фактически указал на возможность отделения Приднестровья от Молдавии). Да, оба тезиса были высказаны спокойно, без нажима, но, зная стиль Путина, можно утверждать, что в целом умиротворяющая интонация его выступления на «прямой линии» никого не должна вводить в заблуждение. Оба заявления по смыслу исключительно сильны, и контуры новой внешней политики, которые мы увидели в последние месяцы, судя по всему, действительно суть свидетельство перехода к новой стратегии.
Возможно, внешне эта стратегия выглядит довольно мягко, однако важнее не как выглядит, а как реализуется. И тут весьма показательно участие в «прямой линии» Эдварда Сноудена. Не секрет, что американцы страстно желают, чтобы Москва выдала беглого секретного агента, однако российская сторона отказывается, и телебеседа Сноудена с Путиным — лучшая демонстрация того, что выдавать его не собираются, несмотря на возможные встречные шаги Вашингтона. Сноуден как символ, как медиафеномен очень сильный инструмент давления на США, и отказываться от него Россия, похоже, не намерена, что также демонстрирует в целом весьма жесткий настрой Москвы.
Пожалуй, уместно вспомнить и эпизод двухмесячной давности: когда в феврале в Киев договариваться с Виктором Януковичем и тремя европейскими высокопоставленными дипломатами был отправлен бывший уполномоченный по правам человека Владимир Лукин, это тоже было воспринято многими как свидетельство нашей грядущей капитуляции на украинском направлении. Однако сегодня мы видим, что соглашения от 21 февраля были очень точным (хотя совсем не громким) дипломатическим ходом, а то, что последовало за ним (присоединение Крыма), и вовсе не может быть названо иначе как исторической победой.
Сложный выбор
В общем-то, успех женевских переговоров — это сюрприз, большинство комментаторов не рассчитывали на какой-либо результат. О том, что соглашение было достигнуто с огромным трудом, говорит и тот факт, что переговоры между главами дипломатии России, Украины, США и ЕС шли семь часов. В какой-то момент западные СМИ стали писать, что успеха от встречи ждать не стоит: позиции сторон слишком далеки друг от друга. Однако в итоге министры, по словам Сергея Лаврова, «согласились с необходимостью предпринять первоначальные, конкретные шаги по деэскалации напряженности, установлению безопасности для всех граждан Украины» и вышли к прессе с итоговым коммюнике.
В тексте коммюнике указана необходимость начала широкого переговорного процесса с участием регионов Украины по вопросу о конституционной реформе. «Мы… приняли очень важный призыв, который заключается в необходимости немедленного начала широкого национального диалога в рамках конституционного процесса, который должен быть инклюзивным и подотчетным», — заявил Лавров. Кроме того, «все незаконные вооруженные формирования должны быть разоружены, все административные здания возвращены законным владельцам. Должна быть осуществлена амнистия всех протестующим, за исключением тех, кто совершил тяжкие преступления». Наконец, «в Женеве договорились, что все стороны должны воздерживаться от любого насилия, от любого запугивания, от провокационных действий, и мы решительно осудили и отвергли любые проявления экстремизма, расизма, религиозной нетерпимости, включая антисемитизм». Контроль за соблюдением всех договоренностей возложен на специальную миссию ОБСЕ, которая уже действует на Украине.
Эксперты сомневаются, что все семь часов стороны обсуждали лишь эти пункты: существует мнение, что наряду с коммюнике было заключено тайное соглашение. Однако анализ даже открытой части соглашений показывает, насколько непросто теперь придется нынешним киевским властям. Так, Москва вынудила Киев подписаться под обязательством заняться разоружением «Правого сектора». И тем самым поставила назначенного президентом Украины Александра Турчинова и премьер-министра Арсения Яценюка в ситуацию, когда те должны выбирать между плохим и плохим вариантами. Если Киев начнет по-настоящему разоружать боевиков, то нынешняя холодная война, которая идет между группировкой Дмитрия Яроша и киевской властью, может перерасти в горячую.
Именно «Правый сектор» сделал украинскую революцию, и его лидеры считали, что по праву должны получить свои трофеи. Однако во власть их не пустили, из штаб-квартиры в оккупированной части гостиницы «Днепр» выгнали, руководителя группировки на Западной Украине убили. Поэтому не исключено, что исполнение Киевом условий женевского коммюнике может стать для Яроша последней каплей — «Правому сектору» не хочется возвращаться в маргинальную нишу, лишаться остатков власти и доступа к финансовым ресурсам (прежде всего возможности фактически легального рэкета). Так что при определенных обстоятельствах боевики могут попытаться устроить государственный переворот. В поводах для свержения новой власти недостатка не будет: начиная с того, что «из-за нерешительности Турчинова» Украина потеряла Крым, а сейчас теряет и Донбасс, и заканчивая социально-экономическими потрясениями, которые грозят Украине в случае исполнения (и неисполнения) условий МВФ.
Смогут ли договориться?
Впрочем, многие на Украине считают, что разоружение «Правого сектора» не настолько сложная проблема, как может показаться на первый взгляд. «“Сектор” возник на Майдане как конфедерация националистических группировок, и теперь он переструктурируется. Организация разделилась на части, которые стали заниматься различными вещами, в частности крышеванием бизнеса. Ярош же пошел в политику и как кандидат в президенты вынужден был публично смягчать свои позиции, — рассказывает директор украинского филиала Института стран СНГ Денис Денисов. — Все, что нужно для разоружения “Правого сектора”, — политическая воля. У нынешнего руководства этой воли нет, даже у министра внутренних дел Авакова, который работает не в реальности, а в фейсбуке. Но если бы сейчас реальным руководителем страны была Юлия Тимошенко, вопрос был бы решен за один день. Если бы даже милиция отказалась вступать в прямой конфликт с боевиками, то она, скорее всего, нашла бы какие-то частные структуры и закрыла бы эту проблему. Ни один здравомыслящий политик не будет терпеть под боком сотни вооруженных людей, которые, хоть и разобщены, по кличу могут собраться и пойти решать какие-то вопросы. Особенно на фоне тех социально-экономических проблем, которые в Украине есть сейчас и которые к лету еще больше обострятся».
Однако же если Киев по каким-то причинам не станет выполнять условия коммюнике и не разоружит «Правый сектор» (а назначенный Верховной радой глава украинского МИД Андрей Дещица уже успел заявить, что договоренности по урегулированию конфликта на Украине, достигнутые в Женеве, не касаются протестующих на Майдане), то это даст России все основания для неисполнения своей части соглашения, в частности по содействию разоружению федералистов. («Если выпустят политзаключенных, прекратят преследования, если “Правый сектор” сложит оружие и пойдет работа над изменением устройства Украины путем референдума, то, конечно, будут освобождаться админздания и будет сложено оружие», — заявил словно бы в ходе заочной дискуссии с Дещицей заместитель руководителя народного ополчения ДонбассаСергей Цыплаков.)
При этом надо понимать, что в целом задача разоружения федералистов востока — это вопрос прежде всего не политической воли, а политической договоренности между регионами и центром. «Пару недель назад я был в захваченной донецкой ОГА, и там нет ни оружия, ни “зеленых человечков”. Все там прекрасно понимают, что если “Альфе” будет дан приказ, то через двадцать пять минут здание будет очищено. Но центральная власть не готова на это пойти. И дело не только в воле. В руководстве силовых ведомств юго-восточных регионов есть консенсус: они не готовы, не собираются и не будут действовать против народа и отдавать приказ о штурме. Напомню, что взятием харьковской ОГА занимался не харьковский, а полтавский “Беркут” — одно из самых националистических, если так можно сказать, среди всех спецподразделений милиции Центральной Украины», — говорит Денис Денисов. То есть опять-таки получается, что если украинские регионы и центр договорятся между собой о разделении полномочий, то проблем с восстановлением порядка и сохранением территориальной целостности быть не должно. Вопрос в том, есть ли желание договариваться. «Восточные регионы согласятся на федерализацию Украины лишь при условии, что федеральным единицам будет позволено проводить внутренние референдумы о выходе из состава единой страны. После всего, что было, восточные элиты не верят Киеву и понимают, что те права, которые будут предоставлены регионам в рамках конституции, могут быть затем легко попраны, и Украина вернется к централизации, — продолжает рассуждать Денис Денисов. — А если пункт о референдумах и праве выхода будет включен в конституцию, то они смогут действовать по принципу “если что-то не нравится — голосуем и уходим”».
Вашингтон их теряет
Американцы прекрасно понимают, что предоставленные украинцам женевским заявлением возможности способны привести к тому, что в рамках реального демократического процесса США могут потерять рычаги давления на Украину в целом. Поэтому они стремятся максимально избавить Киев от необходимости договариваться с регионами (потому что в рамках такого договора будут подавлены подконтрольные США национал-радикалы, а сравнительно пророссийские регионы получат большие полномочия). Причем «упростить» диалог Киева и регионов, по мысли США, должна Москва. Так, госсекретарь Джон Керри заявил, что ожидает скорейшего разоружения именно федералистов на востоке, и ни словом не обмолвился о «Правом секторе». При этом американский чиновник добавил, что если восточные регионы Украины не разоружатся, то отвечать будет Москва. «Я дал понять министру Лаврову, что, если мы не увидим немедленного прогресса, не увидим выполнения достигнутых договоренностей, у нас не останется выбора, кроме как ввести дополнительные санкции против России», — пригрозил Керри.
Однако Россия давно привыкла к двойным стандартам Вашингтона, и звучащие по двадцать раз на дню угрозы «ужесточить санкции» ее вряд ли испугают. Для России здесь куда важнее позиция Европы. Если США будут пытаться навязать свой сценарий, Москва, вынудив именно Киев сорвать соглашение, даст убедительные аргументы в руки влиятельным силам в ЕС, выступающим против ввода «третьего пакета санкций». Более того, многое указывает на то, что соглашение было достигнуто в столь, мягко говоря, неудобном для нынешних украинских властей и их американских покровителей виде из-за того, что Вашингтону нужно было продемонстрировать сохраняющееся трансатлантическое единство.
Другим важным моментом соглашения стало обязательство Киева отпустить ряд задержанных активистов. Конечно, украинская сторона может заявить, что они причастны к тяжелым преступлениям, однако доказать это будет непросто. К тому же Москва получит возможность требовать освобождения и бойцов «Беркута», на который официальный Киев бездоказательно повесил расстрелы всех активистов на Майдане.
Наконец, еще один (и немаловажный) плюс этого коммюнике — выигрыш Москвой времени. Сейчас все понимают, что время работает на федералистов. Украинская армия на юго-востоке страны разлагается, слабая власть в Киеве теряет легитимность в глазах населения, а Украина бодро идет к экономическому коллапсу. Поэтому чем дальше, тем яснее перед Киевом будет вставать дилемма: сохранять лояльность Вашингтону любой ценой и в итоге потерять страну — или начинать договариваться с регионами и Москвой.
Сила — ключ к пониманию
Что касается отношений России и Запада, то последний изгиб украинского кризиса — обострение ситуации на востоке и переговоры в Женеве — позволяет сделать два основных вывода.
Вывод первый. России наконец удалось «объяснить» Западу — и не только Европе, но и США, — что вести себя в регионе, затрагивающем основные жизненные интересы России, так, словно нашей страны не существует, более невозможно. Иллюзию, что у России не может быть особых интересов в сопредельных странах, на Западе лелеяли давно. При этом если в вопросах военно-политических (расширение НАТО) какие-то приличия еще соблюдались (тема сама по себе довольно взрывоопасная, а потому побуждает к сдержанности), то в сфере, скажем так, политэкономической на это не было и намека. Причем в этой области наиболее усердствовали европейцы — просто в силу того, что американцам экономически интегрировать постсоветское пространство как-то не с руки.
Первые признаки нового подхода к восточному направлению политики в ЕС проявились в 2002 году, формально из-за вопроса транзитных виз для россиян, добирающихся наземным транспортом в Калининградскую область. В действительности же именно тогда ЕС попытался реализовать схему поэтапного, регион за регионом, «освоения России». В ходе выяснения отношений России пришлось уступить, как, впрочем, и по вопросу о вступлении в НАТО бывших советских республик — Литвы, Латвии и Эстонии.
Но дальше стало еще интереснее. Страны Прибалтики были приняты в НАТО в марте 2004 года (в том же году эти страны вступили в ЕС), а уже в ноябре на Украине случилась оранжевая революция, в ходе которой никто особенно и не скрывал трансатлантических целей нового руководства. Тогда же, в 2004-м, Евросоюз отказался от переговоров с Россией о новом соглашении о партнерстве и сотрудничестве по причине того, что Россия не соглашалась, например, на прямые контакты Брюсселя и российских регионов. С тех пор отношения между РФ и ЕС фактически заморожены, а основным приоритетом ЕС на Востоке стала политика отрыва оставшихся неохваченными евро и евроатлантическими структурами постсоветских стран. Попытки же России достучаться до руководства ЕС и ключевых европейских стран — мол, надо бы как-то согласовать интересы — успеха не имели.
В политике по отношению к РФ со стороны что США, что Европы утвердился такой подход: Россия — угасающая держава, которая рано или поздно развалится, у нее нет альтернативы фактически бесправной интеграции в общеевропейское пространство и она ничем не может помешать политике расширения Западом своего влияния. Украинский кризис разрушил эту удобную картину мира, причем разрушил, как говорится, с особым цинизмом. Отсюда такие растерянность, недоумение и даже замешательство наших западных партнеров: все, что они делали последние десять лет, оказалось страшной ошибкой. Тем более неприятной, что за эти годы Россия худо-бедно выстроила альтернативную систему союзов — Таможенный союз с перспективой вырасти в Евразийский, стратегические (не только политические, но и экономические) отношения с Китаем, а также союз наиболее мощных развивающихся стран БРИКС.
Поэтому когда в ходе украинского кризиса Россия фактически заявила, что не видит более какой-либо особой ценности в отношениях с Западом, обозначив при этом свои довольно значительные возможности, это стало для США и ЕС не просто ударом, это повергло их в настоящий шок.
Вывод второй. При всей важности так называемой мягкой силы фундаментальное значение все же имеет сила «жесткая». «Мягкая сила» работает тогда, когда необходимо провести какие-то корректировки, когда элита страны в основном лояльна оператору «мягкой силы»; пример — бархатные революции в Грузии и на Украине, где происходила именно коррекция и без того прозападного курса в странах с однозначно прозападными элитами. Там же, где элиты сравнительно независимы, «мягкая сила» сама по себе имеет крайне ограниченный потенциал воздействия. Даже в Югославии «мягкая сила» сработала не до бомбардировок, а лишь после — то есть когда Слободан Милошевичуже фактически сдался, а элиты были сломлены и дезориентированы.
Украинский же кризис показывает как пределы мягкости «мягкой силы» (это «Правый сектор», что ли, «мягкий»?), так и значение «жесткой силы» для появления и эффективного действия силы «мягкой» (Крым, Донбасс). И то, что это было продемонстрировано всему миру с такой наглядностью, тоже стало для Запада крайне неприятным сюрпризом. А для нас хорошим опытом.
