Дискутируя с ярыми сторонниками подписания Украиной ассоциации с ЕС, приходишь к одному печальному выводу: они мыслят некими абстрактными категориями высоких материй, имеющими мало общего с реалиями современного мира.

После одной из таких дискуссий с евроинтеграторами мне вспомнилась замечательная пьеса Чехова «Вишнёвый сад» – печальная история о неспособности дворянства найти своё место в условиях складывающихся буржуазных отношений: дворянин привык служить, а не хозяйствовать, он мыслит категориями, не имеющими аналогов в денежном исчислении, поэтому его ценности не могут иметь цены там, где всё покупается и продаётся.

Образ сада занимает особое место в творчестве Чехова, а действие многих его произведений разворачивается в родовых помещичьих усадьбах. Это неслучайно: слова «сад» и «усадьба» однокоренные, и для чеховских героев символизируют собой Отечество, которое не может быть предметом торга, и которое они бессильны защитить в новых реалиях.

Задумывались ли вы над тем, как велико поместье Гаева и Раневской в пьесе «Вишнёвый сад»? А ведь об этом сказано в словах Лопахина: «Если сад и землю по реке разбить на дачные участки и отдавать потом в аренду под дачи, то вы будете иметь самое малое двадцать пять тысяч в год дохода... вы будете брать с дачников самое малое по двадцати пяти рублей в год за десятину».

Несложный расчёт показывает, что площадь имения составляет тысячу десятин. По современным меркам это примерно 11 кв. километров, что вполне сопоставимо с размерами самых маленьких стран мира: имение Гаева и Раневской окажется всего в 2 раза меньше таких тихоокеанских государств, как Науру и Тувалу, почти в 6 раз больше европейского Княжества Монако и в 25 раз крупнее Ватикана!

Для сравнения: средний крестьянский надел в России тех лет редко когда превышал 15 десятин на семью, а рядового казака за службу жаловали 30-ю десятинами пахотной земли на душу.

Крестьянин со своих 15-ти десятин не только обеспечивал свою семью, но ещё и «платил господину оброки и подать царю представлял», а излишки продавал на рынке.

Казак, хоть и был освобождён от уплаты налогов с пожалованных ему 30-ти десятин, но обязан был обеспечивать себя оружием, амуницией провиантом и фуражом полностью за свой счёт не только в мирное время, но и в первый год войны.

Помещики со своих имений ни копейки в казну не платили.

Выходит, что со своих тысячи десятин Гаев и Раневская должны жить не хуже, чем тот, кто приходится кумом королю и сватом министру. Пока были живы их родители, это было действительно так: вишня попадала на прилавки Москвы и Харькова, сад приносил огромный доход, что позволило Раневской приобрести дачу около Ментоны – одного из центров Французской Ривьеры.

Но наследник далеко не всегда оказывается готовым не только к преумножению крупного состояния, но даже к его сбережению.

Сад состарился в запустении: Гаева не интересует ничего, кроме бильярда, где он проигрывает изрядные суммы денег. Его сестра даёт официанту привокзального трактира рубль на чай (1/20 часть зарплаты рабочего того времени!), ей почти каждый день в имение приносят телеграммы от любовника из Франции. Надо отметить, что ещё сто лет назад профессия почтальона существовала только в больших городах, в остальных местах адресат сам обязан был являться за полагающейся ему корреспонденцией, и только лишь телеграммы за отдельную, достаточно высокую плату, доставлялись на дом.

Положение можно спасти, но для этого нужно обладать воззрениями новой эпохи. Свести старый сад и снести старый дом, поделить землю на участки и сдать их в аренду – само собой разумеющееся для капиталиста Лопахина, становится непреодолимым психологическим барьером для Гаева и Раневской. Не желающие расставаться с ценностями прошлого, хозяева имения бурно реагируют на предложения по оздоровлению ситуации: «Извините, какая чепуха! Вырубить? Милый мой, простите, вы ничего не понимаете. Если во всей губернии есть что-нибудь интересное, даже замечательное, так это только наш вишнёвый сад!»

И даже перед лицом катастрофы они продолжают питать надежды на помощь богатой родственницы.

В финале пьесы получается закономерный результат: родовое гнездо уходит с молотка. Автор в «Вишнёвом саде» в отличие от «Чайки» не повесил на стену ружьё. Но вряд ли будет секретом то, что основная трагедия развернётся после того, как опустится занавес: потерявшие всё Раневская и Гаев будут обречены на гибель. И картину этой трагедии зритель и читатель дорисуют в своём сознании: sapienti sat!

Если перевести действие пьесы в современные рамки, то вишнёвый сад – это Украина, Гаев и Раневская – сторонники евроинтеграции. В роли буржуа Лопахина выступает набирающая свою мощь Россия. Предложениям об оздоровлении ситуации за счёт привлечения дачника соответствуют перспективы членства в динамично развивающемся Таможенном союзе. Старый дом и старые деревья – это национализм, русофобия, евроатлантические иллюзии и прочие вредоносные вещи, от которых необходимо отказаться, но без которых украинская элита себя не мыслит.

Ну, а торги, на которых имение уйдёт с молотка, – это маячащий на горизонте дефолт Украины.

Своего аллегорического аналога в «Вишнёвом саде» не имеет разве что Евромайдан. Впрочем, этот аналог есть, но не у Чехова, а у Оруэлла, и называется он «Скотский хутор». Помните историю победоносного восстания животных против своего хозяина – пропойцы мистера Джонса? Но это уже совсем другая книга, к которой мы обязательно вернёмся в следующий раз.

А пока Украина находится на распутье между «Вишнёвым садом» и «Скотским хутором». Выбор, как мы видим, очень даже незавидный.

Александр Дмитриевский, segodnia.ru