Правда и мифы французской языковой политики

Тема защиты французского языка во Франции давно будоражит умы украинских националистов. Так, в интервью «2000» в июне 2010-го лидер «Свободы» — и тогда еще не депутат ВР — Олег Тягнибок говорил:

«Фарион рассказывает, что во Франции есть закон о защите французского языка. Он был принят в сентябре 94-го... Перезвоните мне, я скажу точное название и номер.

Так вот там написано: запрещается в публичных местах употреблять англоязычные слова, если есть соответствующий аналог во французском. Более того: санкция за «франгле» — так называемый суржик, смесь французского и английского — предполагает либо крупный штраф, либо шесть месяцев тюрьмы.

Поэтому Фарион сказала: надо Украине точно такой же закон принять, поскольку госслужащие, которые обязаны общаться по-украински, государственный язык игнорируют. Тот провокатор из «русского блока» сразу начал: «Что, вы хотите 5 миллионов посадить?!» Но она ответила: «Я считаю, сажать надо тех, кто нарушает закон». Какие проблемы? Давайте сначала изучим первоисточник, а тогда уже будем делать выводы!»

От якобинцев до наших дней

Что ж, действительно — давайте изучим. Тем более что конкретного развития темы со стороны политиков «Свободы» или кого-либо другого не последовало. Хотя призывов обратиться к французскому опыту гораздо больше, чем взвешенного анализа: чего же на самом деле добилась эта страна законом «Об употреблении французского языка» №94-665, который в будущем году 4 августа отметит 20 лет со дня принятия?

Упомянутый документ, часто называемый законом Тубона (по фамилии его автора — тогдашнего министра культуры), родился не на пустом месте. Ему предшествовало более пяти веков национального языкового регулирования, в котором борьбе с региональными языками страны с одинаковым жаром предавалась как монархическая, так и республиканская власть.

Так, 20 июня 1794 г. (2 термидора по революционному календарю) конвент принял закон, которым установил наказание в виде лишения должности и полугодового тюремного заключения для всех государственных чиновников, которые при исполнении своих обязанностей будут пользоваться другим языком, кроме французского, либо регистрировать написанные не на французском акты, в том числе и частного характера, например завещания.

Спустя неделю после этого произойдет переворот, который положит конец власти якобинцев, но закон не отменят. Тогда драконовские меры в едином порыве поддержали как те депутаты, которым вскоре предстояло положить голову под нож гильотины, так и те, кто их на гильотину отправил.

И уже в третьей республике, в начале прошлого века, в Бретани и Провансе ученикам, заговорившим в пределах школы на родном языке, учителя могли повестить на шею табличку с оскорбительной надписью.

Но отношение к региональным языкам во многом изменила Вторая мировая война. Общепринятое название французских партизан — «маки'» — происходит от труднопроходимых зарослей вечнозеленого кустарника, в которых они прятались, и ясно показывает основной регион их действий. Такая растительность характерна для юга страны, более пестрого в национальном отношении. И активность провансальцев, каталонцев и других народов Франции в Сопротивлении как раз и подтолкнула депутатов в 1951-м принять закон Дексонна, который устранил дискриминацию региональных языков. Этот акт разрешил получать среднее образование на таких языках, а внесенные в него в 1970-м поправки позволили сдавать на них и бакалаврские экзамены.

Однако с 70-х годов в стране началась новая волна борьбы за национальный язык, которая, впрочем, имела мало общего с той, что проводилась ранее.

Веками языковая политика Парижа сводилась к административному офранцуживанию исконно живущих на своей земле народностей страны (бретонцев, провансальцев, корсиканцев, басков), тогда как ныне целью ее стала уже защита французских граждан от экспансии языка, на котором никто из них не говорит от рождения и который не является языком многочисленных мигрантов. Поэтому некорректно считать французскую борьбу с английским языком эквивалентом отечественным планам дерусификации: ведь последние касаются именно родного языка значительной части населения Украины.

Раньше разговор о защите французского языка от иностранных влияний выглядел бы абсурдно: ведь он с конца XVII в. стал главным средством европейского общения, языком, принятым при дворе во многих государствах. Но этому он был обязан не академии, а тогдашней экономической, культурной и военной мощи страны, доминирующей на континенте.

Период доминирования завершился в конце XIX в., но инерция сохранялась долго, пока после Второй мировой превосходство США не стало безоговорочным. Теперь новые понятия в разных сферах жизни зарождались в первую очередь на английском, а рывок научно-технического прогресса привел к тому, что поток таких понятий превратился в лавину. Французская власть отчаянно пыталась найти им национальные аналоги. Для этого при каждом министерстве в начале 70-х были учреждены терминологические комиссии, которые создавали для приходящих из английского понятий франкоязычные эквиваленты, — ими и обязаны были пользоваться госчиновники.

Языковая регламентация перешла границы государственного сектора 31 декабря 1975 г. Принятый в этот день закон Ба—Лориоля сделал французский язык обязательным языком объявлений, рекламы, вывесок, инструкций для пользования различными товарами, контрактных соглашений и т. п. В то же время он не запрещал обнародовать подобные тексты на двух языках — французском и иностранном, — даже если французский вариант был набран более мелким шрифтом.

Некоторые, однако, к дубляжу не прибегали. Например, компания по производству грампластинок в 1981-м выпустила 22 диска популярных иноземных рок-исполнителей, не поместив на конвертах никаких надписей на французском. За это ее оштрафовали на 1100 франков (350 евро по современном курсу). А закусочную «Квик» в 1984 г. суд оштрафовал на 3500 франков (900 евро по современному курсу) за слова «гамбургер» и «софт дринк» в меню.

Вообще-то закон разрешал использовать иностранные названия продуктов, известные широкой публике. Можно предположить, что три десятка лет назад слово «гамбургер» было еще непонятно многим французам. Но поверить в это трудно. Язык рекламы, объявлений и других типовых текстов общества потребления — в первую очередь язык прибыли. Не поймет его потребитель (или пусть и поймет, но будет испытывать по отношению к данному языку активное неприятие) — значит, купит другой товар: конкуренция на рынке огромная.

И то, что во Франции уже в 70-е присутствие английского языка в рекламе и объявлениях стало объектом внимания законодателей, говорит прежде всего о том, что очень много рядовых французов, во-первых, понимали этот язык на уровне подобных текстов, во-вторых, не испытывали к нему активного неприятия. Так далеко зашло развитие образования и международных контактов.

Суржик закону неподвластен

И исправить дело упомянутыми штрафами не удавалось. К тому же взимаемые суммы были не столь велики — в несколько десятков раз меньше, чем, например, минута рекламы на телевидении. В итоге одни французы употребляли все больше английских слов (компьютеризация дополнительно стимулировала этот процесс), других это все больше раздражало. И около 20 лет назад — в 1994-м — при правом правительстве Эдуарда Балладюра были приняты законы, на которые любят ссылаться украинские националисты.

Сначала, в декабре 1993 г., закон Кариньона (по фамилии министра связи) обязал все радиостанции транслировать на французском языке не менее 40% песен, причем из них не менее половины должны быть либо новыми, либо исполняемыми молодыми певцами. Как видим, 40%, т. е. речь шла отнюдь не о более чем половине эфирного времени. У нас же в интерпретации Фарион эта мера обратилась в «налог на чужую песню и чужой язык»*. (Нелишне напомнить, что автор закона Ален Кариньон вскоре после его принятия был осужден за коррупцию и, провел в заключении 2,5 года, что, впрочем, на действенности закона никак не сказалось.)

 

И, наконец, закон Тубона. Соль документа, поданного в парламент, была в том, что он обязывал употреблять французский язык (в частности, в СМИ) именно в нормативной форме, т. е. всюду заменяя англицизмы отечественными эквивалентами, выработанными терминологическими комиссиями.

Однако есть факт, о котором наши националисты «умалчивают»: именно это положение закона и не вступило в силу. Конституционный совет 29 июля 1994 г., рассмотрев обращение 60 депутатов-социалистов, сохранил действие этого пункта для государственных и муниципальных органов, но отменил его относительно частных лиц и компаний как несовместимое с Декларацией прав человека и гражданина.

Как выразила суть решения газета «Либерасьон», «французский язык обязателен — но не конкретные слова». То есть журналист на радиостанции может сообщить: «А сейчас участница кастинга расскажет нам о бэкграунде камерамена». Таким образом, тому, что именуется «суржикизацией» языка, закон Тубона барьеров не ставит. И никаких штрафов за франко-английский суржик, вопреки утверждению Тягнибока, не предполагается

Решением конституционного совета был возмущен секретарь французской академии — популярный у нас автор «Проклятых королей» Морис Дрюон. Однако все ведущие газеты страны решение суда одобрили, хотя ранее, в ходе обсуждения законопроекта, в них публиковалось больше негативных мнений.

Общество согласилось с тем, что каждый язык развивается по собственным законам, а не по решениям парламента, и что французскому языку не меньше, чем независимость от английского, нужна независимость от государства и от защиты жандармской дубинкой.

Суть закона Тубона

Что же осталось в законе после решения конституционного совета?

Во-первых, его ст. 21 указывает, что он применяется «без предубеждения относительно региональных языков и не препятствует их употреблению». Таким образом, закон Тубона никак не ограничивает родные языки народностей Франции (другое дело, что эти языки распространены там отнюдь не так, как русский на Украине).

Во-вторых, обязательное употребление французского языка касается следующих сфер:

рекламы,

инструкций по использованию товаров,

надписей или объявлений любого рода, нанесенных или размещенных в местах общего пользования или в общественном транспорте и предназначенных для информирования населения,

программ публичных мероприятий (конференций, симпозиумов, конгрессов), а также резюме публикаций данных мероприятий,

трудовых соглашений, распорядка работы предприятий, должностных инструкций.

Но во всех этих случаях допускается перевод соответствующих текстов на другой язык. Здесь никаких существенных различий с принятым за два десятилетия до этого законом Ба—Лориоля нет. Правда, когда речь идет о рекламе, инструкциях, уличных объявлениях, указано, что «их представление на французском языке должно быть так же хорошо читаемым, слышимым или понимаемым, как и представление на иностранном языке». Заметим, что в данном случае требуется не одинаковость в размерах французского и иностранного текста, а лишь четкая различимость первого. Так, на рекламном щите компании «Люфтганза» в аэропорту Шарля де Голля под Парижем английский текст больше французского по размерам, но и последний хорошо различим.

С другой стороны, то же положение означает, что в рекламе в электронных СМИ обойтись субтитрами нельзя: французский язык должен звучать.

Также закон предполагал (ст. 11), что языком образования в государственных и частных учебных заведениях «является французский язык, за исключением случаев, когда это оправдано необходимостью изучать государственные и региональные языки и культуры или когда предметы преподают ассоциированные и приглашенные преподаватели». То есть о полной монополии французского языка в этой сфере речь не шла.

Но в итоге закон Тубона остался без статьи, регулирующей использование языка в области образования после того, как Франция ввела в 2000-м образовательный кодекс. В стране возможно среднее образование на региональных языках за бюджетный счет — правда, как правило, средства на это выделяются из региональных бюджетов. Да, школ на таких языках немного (но это отражает и реальную языковую ситуацию в государстве), но надо отметить, что школы на бретонском языке есть не только в Бретани, но и в Париже (правда, в столице школа всего лишь одна). Это все равно как если бы в Киеве появилась венгерская или румынская школа.

Что же касается языка электронных СМИ — да, согласно ст. 12 закона Тубона таковым является французский. Но исключений все же немало. К ним относятся:

— кинофильмы в оригинальной языковой версии;

— произведения для радио и телевидения в оригинальной языковой версии;

— трансляции музыкальных произведений, чей текст полностью или частично написан на иностранном языке;

— передачи, цель которых — обучение языкам;

— трансляции религиозных церемоний.

Таким образом, и относительно языка электронных СМИ закон Тубона несравненно мягче как того, что предлагают Фарионы и Кириленко, так и того, что уже было частично внедрено. Он даже не требует субтитрования фильмов на иностранных языках — оно, разумеется, очень распространено в стране, но как свободный выбор прокатчиков и телевизионщиков, которые учитывают, что французы — не полиглоты. А также повторим, что закон не касается региональных языков.

Штрафов все меньше

Говоря о французском языковом законодательстве, украинские националисты всегда с особым удовольствием упоминают о штрафах. Что ж, закон Тубона повысил максимальный штраф за нарушения с 5600 франков до 10 000, а за рецидив — до 20 000. Но ведь и цены за 20 лет выросли.

Ну а если говорить серьезно, то увидеть реальную ситуацию помогает изучение отчетов о языковой политике, которые языковое подразделение минкультуры (генеральная делегация французского языка) обязано ежегодно представлять парламенту. Это объемистые документы — более сотни страниц, из которых несколько страниц посвящены и развитию региональных языков (они официально именуются «языки Франции»), прежде всего их присутствию на государственном радио и телевидении. Кстати, в последние годы объем телевещания на этих языках неуклонно рос и в 2011-м превысил уровень 2008-го на 68%.

В свежем отчете отражен и такой любопытный факт: 28 июня 2012 г. административный суд Марселя отменил свой вердикт (двухлетней давности) о демонтаже бигборда на провансальском языке на въезде в город. В его постановлении говорится, что «не запрещается использование региональных языков в объявлениях, предназначенных для информирования населения, если в то же время использование французского языка является достаточным и корректным».

Но вернемся к штрафам. Из представленных парламенту отчетов следует, что генеральная дирекция по правам потребителей в последние годы регистрирует в среднем порядка 1000 случаев того, что представляется ей нарушением языкового закона. Обычно дело ограничивается исправлением нарушителями допущенных недочетов. В суды же ежегодно попадает все меньше дел — в 1996—1997 гг. больше трети общего числа претензий, в 2001—2002-м — до 20%, а начиная с 2008-го — менее 10% (обычно около 8%).

Обвинительные же приговоры на рубеже прошлого десятилетия выносились лишь по каждому третьему рассмотренному судом делу, но в последние годы их доля снизилась. В 2010—2011 гг. таким решением оканчивался лишь 21% судебных разбирательств. Это смягчение обусловлено тем, что несколько осужденных с успехом обжаловали вердикты в суде ЕС. Ну, а о том, чтобы кого-либо упрятали в тюрьму за нарушение языкового законодательства, ничего не известно.

Каков же итог?

Итак, французские судьи и чиновники умеряют свой пыл. А французским бизнесменам странно предписанное терминологической комиссией словосочетание «портативный компьютер» на родном языке. Для них это «ноутбук» или «лэптоп». Уж очень активно общаются они с зарубежными партнерами из всех частей света, для которых именно английский — язык делового общения. В их кругах о чистоте языка не думают. Впрочем, повторим, подобной чистоты закон требует лишь от государственных служащих и структур, но он не в силах повлиять на стихийно протекающие процессы.

Разумеется, среди политиков хватает тех, кто и дальше готов бороться за французский язык в стиле, похожем на стиль депутатов Верховной Рады. Так, в 2004-м на июньской сессии ПАСЕ французская делегация отметилась, покинув зал во время выступления своего именитого соотечественника Жан-Клода Трише. Тогдашний глава Центробанка ЕС удостоился обструкции за то, что стал выступать перед Ассамблеей на английском, выбрав этот язык, вероятно, из тех соображений, что он более понятен большинству аудитории.

Однако этот (имевший немалый резонанс) инцидент как раз хорошо показывает, что языковая проблема не так уж и сильно волнует французскую элиту. Ведь Трише не с Луны в ПАСЕ свалился. Почти всю жизнь он проработал во Франции — в том числе и тогда, когда принимался закон Тубона. Так что о настроениях соотечественников банкир, без сомнений, осведомлен. Тем более что в силу своей должности он периодически выступал перед интернациональной аудиторией на престижных форумах.

И если бы французские представители на этих форумах хоть раз отреагировали на его англоязычное выступление обструкцией, подобно тому как это случилось в Страсбурге, он наверняка предпочел бы впредь выступать на родном языке — во избежание повтора такой ситуации. А то, что скандал случился только в ПАСЕ, — показательно. Это государствами, которые, наподобие Украины, стоят за дверью ЕС, Совет Европы воспринимается как весьма престижная структура. А серьезные политики из стран Евросоюза на заседания ПАСЕ не рвутся: участие в Ассамблее — удел маргиналов. Ну, а маргиналам надо прежде всего обращать на себя внимание.

Кстати, тогда подавляющее большинство депутатов ПАСЕ восприняли демарш французов с недоумением. Ведь нигде в развитых демократиях Европы не пытаются перенять французский опыт защиты языка от иностранных влияний. Возможно, потому, что, в отличие от французов, не имеют опыта утраты мировой гегемонии своих языков.

Конечно, по-человечески можно понять эмоции приверженцев правильного французского, которые повторяют, что без языка нет народа. Однако, понимая это, не стоит ли рационально проверить истинность их высказываний?

Да, за последние десятилетия языковое пространство Франции наполнилось английскими словами и выражениями — т. е., если пользоваться терминологией радетелей закона Тубона и наших «национально свидомых», стало жертвой англо-американской культурной экспансии. Но стала ли Франция в результате этого ближе к США? В 2003-м, когда разразилась война в Ираке, было очевидно, что Франция гораздо дальше от Штатов, нежели была за полвека до того. Париж откровенно оппонировал развязанной Вашингтоном войне и демонстрировал стремление превратить ЕС в центр силы, альтернативный США, что полностью поддерживалось французским обществом.

Правда, спустя 10 лет позиции Франции и США по Сирии совпали. Но это надо объяснять не усилением влияния на французов английского языка, а тем, что Париж помнит: Сирия между мировыми войнами была его подмандатной территорией, а потому хочет вернуть ее в сферу своего влияния.

Впрочем, эта история уже не имеет отношения к языковой политике во Франции. И тем более — в нашей стране.

2000, Алексей ПОПОВ