Сам формат общения Путина с участниками клуба был в этот раз изменен — если раньше они проходили за закрытыми дверями, то сейчас все транслировалось в прямом эфире. Этот факт, как и участие в мероприятии представителей протестной оппозиции стали главными новшествами нынешнего мероприятия и привлекли повышенное внимание прессы.

То, что Путин был раскован, много шутил и вообще находился в хорошей форме, произвело впечатление на наблюдателей — просто потому, что раньше посторонние были лишены возможности следить за неформальным общением Путина с политологами и уж тем более с европейскими политиками. Оказалось, что президент и под камеры может вполне непринужденно держаться как с аналитиками, так и с бывшими премьерами. Более того — он спокойно сочетал подначивание своих старых знакомых, вроде Проди и Фийона, с максимально серьезным обсуждением важнейших проблем — от сирийской до внутриполитических европейских.

«К концу встречи Путин взял на себя роль “ведущего ток-шоу”, — говорится в статье “Владимир Путин: президент, миротворец, ведущий ток-шоу” агентства Bloomberg — Он, явно без подготовки, энергично раздавал вопросы экс-министрам европейских стран и американскому эксперту по делам России. Вопросы об уровне демократии в России Путин парировал с легкостью. Российский лидер держался очень спокойно и уверенно в себе, он был в превосходной форме».

Заголовок в Bloomberg вполне типичен. Но все-таки главным было вовсе не шоу — хотя как модератор дискуссии Путин показал себя очень профессионально — а та речь, с которой президент начал свое участие в заседании.

Это была одна из важнейших речей в его жизни. Речь идеологическая, посвященная «стратегии и ценностям», тому, что Путин назвал «ценностной основой развития нашей страны». В ней Путин продолжил те мысли, что он излагал в серии своих предвыборных статей в начале прошлого года и в выступлении год назад в Краснодаре на встрече с представителями общественности.

Краснодарская речь, в которой Путин заявил, что «попытки влиять на мировоззрение целых народов, стремление подчинить их своей воле, навязать свою систему ценностей и понятий — это абсолютная реальность, так же как борьба за минеральные ресурсы, с которой сталкиваются многие страны, в том числе и наша страна», странным образом прошла практически незамеченной — лишь отчасти это можно объяснить узким составом ее участников. Можно надеяться, что идеология валдайской речи не будет заслонена сиюминутными впечатлениями от форм дискуссий, происходивших на заседании клуба.

Смыслы и ценности

Очень любящий слово «эффективность» прагматик Путин раньше почти избегал разговоров об идеологии и ценностях — не потому что у него не было своего представления о них, сколько по причине того, что советская «официозная идеология оставляла тяжелую оскомину», как он сам сказал во вчерашнем выступлении. Но в последние два года Владимир Путин уже не только все чаще говорит о смыслах, но и все больше предпринимает конкретных шагов, связанных с отстаиванием национальных ценностей — с этим, кстати, связано и принятие нескольких законов, которых его либеральные оппоненты так любят называть консервативными и даже реакционными.

Ключевым посылом валдайского выступления Путина было то, что «вопрос обретения и укрепления национальной идентичности действительно носит для России фундаментальный характер». Да, Путин говорил о национальной идее, об ответах на вопросы «Кто мы?» и «Кем мы хотим быть?». Он не давал готовых формул, но очень четко обозначал как то, что мешало и мешает национальной самоидентификации, то, что категорически неприемлемо, так и то, что должно служить общей платформой при поисках смысла жизни России.

«Практика показала, что новая национальная идея не рождается и не развивается по рыночным правилам, — сказал Путин, — Самоустроение государства, общества не сработало, так же как и механическое копирование чужого опыта. Такие грубые заимствования, попытки извне цивилизовать Россию не были приняты абсолютным большинством нашего народа, потому что стремление к самостоятельности, к духовному, идеологическому, внешнеполитическому суверенитету — неотъемлемая часть нашего национального характера».

Президент прямо назвал те силы, в чьих интересах был идеологический и духовный вакуум — «отсутствие национальной идеи, основанной на национальной идентичности, было выгодно той квазиколониальной части элиты, которая предпочитала воровать и выводить капиталы, и не связывала свое будущее со страной, где эти капиталы зарабатывались».

Пояснив, что он понимает, что никакая национальная идея не может быть навязана сверху, Путин призвал к историческому творчеству, синтезу лучшего национального опыта и идеи, осмыслению наших культурных, духовных, политических традиций с разных точек зрения — «с пониманием, что это не застывшее нечто, данное навсегда, а это живой организм».

Россия всегда формировалась как государство-цивилизация, скреплённая русским народом, русским языком, русской культурой, Русской православной церковью и другими традиционными религиями России, подчеркнул Владимир Путин:

«Именно из модели государства-цивилизации вытекают особенности нашего государственного устройства. Оно всегда стремилось гибко учитывать национальную, религиозную специфику тех или иных территорий, обеспечивая многообразие в единстве».

При этом президент признал, что идентификация исключительно через этнос, религию в крупнейшем государстве с полиэтническим составом населения, безусловно, невозможна: «Для сохранения единства страны нужно формирование именно гражданской идентичности на основе общих ценностей, патриотического сознания, гражданской ответственности и солидарности, уважения к закону, сопричастности к судьбе Родины».

Очень важно, что речь идет уже не об утилитарных и вторичных концепциях вроде «суверенной демократии», а о поиске тех объединяющих нацию принципов, идей и целей, без которых ее существование теряет всякий смысл — особенно в России, которая всегда была идеологической цивилизацией. Над формированием этих целей должны работать вместе и государственники и либералы, сказал Путин — они должны научиться разговаривать друг с другом, а не отвергать с ненавистью любую другую точку зрения: «Нельзя пинать будущее страны, как футбольный мяч, окунувшись в оголтелый нигилизм, потребительство, критику всего и вся или беспросветный пессимизм».

Критика, в том числе и собственной истории необходима, но «без чувства собственного достоинства, без любви к Отечеству эта критика унизительна и непродуктивна». Никакая национальная идентичность невозможна в том случае, если у людей культивируют стыд, презрение или даже ненависть к истории собственной страны, отрицание ее исторического опыта — поэтому так важны слова Путина о том, что «вся наша история без изъятий должна стать частью российской идентичности. Мы должны залечить эти раны, восстановить целостность исторической ткани».

На знании и уважении к собственной истории, понимании ее законов и смыслов базируется настоящий патриотизм. При его отсутствии говорить о национальной идентичности бесполезно — «при всей разнице наших взглядов, дискуссия об идентичности, о национальном будущем невозможна без патриотизма всех ее участников. Патриотизма, конечно, в самом чистом значении этого слова», сказал президент. Подчеркнувший, что «суверенитет, самостоятельность, целостность России — безусловны. Это те “красные линии”, за которые нельзя никому заходить». Слишком часто в национальной истории вместо оппозиции власти мы сталкиваемся с оппозицией самой России, — добавил Путин, — И мы знаем, чем это заканчивалось — сносом государства как такового.

Оппозиция его авторитета

Очень многое из сказанного Путиным можно отнести к некоторым представителям радикальной, или как ее еще называют, несистемной, оппозиции. Тем, кто в последние два года всячески пытался сначала помешать выдвижению Путина в президенты, потом протестовал против его избрания, а позже объявил своей целью «свержение режима» — как бы не замечая, что повторяет путь непримиримых либеральных борцов с властью столетней давности и тех, кто четверть века назад «целил в коммунизм, а попал в Россию».

Власть, прежде надеявшаяся, что протест агрессивно-непослушного столичного меньшинства выдохнется сам собой, и жестко отвечавшая на массовые беспорядки и, особенно, на заграничные связи оппозиционеров, в последнее время настойчиво предлагает несистемным стать системными, участвовать в выборах и бороться за власть легальным путем. Конечно, тем из них, кто готов признать безусловность тех трех принципов, о которых говорил Путин — суверенитет, самостоятельность и целостность России.

На нынешнем заседании Валдайского клуба впервые участвовала большая группа радикальных столичных оппозиционеров (кроме них был и Евгений Ройзман, избранный мэром Екатеринбурга). Считать их совсем несистемными трудно — Илья Пономарев депутат Госдумы, Геннадий Гудков баллотировался на выборах губернатора Подмосковья, Владимир Рыжков возглавляет зарегистрированную партию, а Ксения Собчак просто бывшая светская львица, пытающаяся сосредоточиться на общественной деятельности и журналистике. Но все они в какой-то период были активными участниками радикальных митингов на Болотной.

Однако в присутствии президента их почти революционный радикализм куда-то улетучился — никакой митинговщины не было. Рыжков спрашивал про процесс по делу о беспорядках на Болотной и честные выборы, Пономарев рекламировал себя как будущего кандидата в мэры Новосибирска. Путин отвечал подробно и искренне. Например, на вопрос Собчак о том, что он думает о постсоветском поколении молодежи, «инвестирующем свое время» в политику:

«Нужно ориентироваться все-таки на людей современных, понимающих страну, в которой они живут, и имеющих ясное представление о путях развития. Вот что очень важно, это чрезвычайно важная вещь…Нужна вот такая думающая часть, не просто разрушители… Мне бы очень хотелось, чтобы в числе тех людей, которые активно вовлекаются в политику, чтобы там все больше и больше было созидателей, больше и больше появлялось профессионалов».

Реакция самих оппозиционеров на разговор с президентом — а до этого они успели пообщаться и со многими министрами и с руководителями президентской администрации — была однозначно положительной.

«Мне кажется, что на таком уровне это произошло впервые. Это будет иметь определенные последствия. Хотя если кто-то считает, что эти последствия будут завтра, то, наверное, это завышенные ожидания, — сказал Илья Пономарев, — Путин был расслаблен, абсолютно свободно общался с аудиторией и хорошо ей владел».

«Я удовлетворен тем, что была сама возможность прямого разговора с президентом об узниках Болотной и фальсификациях на выборах», — сказал Владимир Рыжков, выступая на радио Коммерсантъ-FM.

Рыжков назвал произошедшее нетривиальной вещью и заявил, что по его мнению, «мы смогли убедить, надеюсь, президента в том, что выросло, родилось, сформировалось новое поколение в стране, которое требует честных выборов, которое требует борьбы с коррупцией, которое требует участия в политической жизни, что для них фальсификации и “Болотное дело” являются резонансными. И когда он сказал, что он не исключает амнистии, я надеюсь, что это не была просто риторика, а что за этим стоит понимание того, что это резонансное дело, что если этих людей посадят, то градус конфронтации, градус противостояния, градус недоверия к власти только вырастут».

Тот факт, что Путин не исключил амнистии по «болотному делу» — при этом заявив, что нельзя призывать к избиению полицейских и такие проявления нужно пресекать в соответствии с действующим законом — был отмечен всеми представителями оппозиции как очень важный. При этом, естественно, радикальная оппозиция пытается переложить вину за нагнетание конфликтной атмосферы в 2011-2012 годах с себя на власть — как будто на обострение конфликта шел Путин, а не Болотная.

«Я ему сказал в лицо о том, что было бы хорошо, если бы он сам для себя внутренне сказал бы, что “война закончена, победа на выборах уже одержана”, — сказал Илья Пономарев, — Молодежь, которая, может быть, где-то и перегнула палку в протестах, — это точно не отъявленные уголовники. Люди находятся полтора года в следственных изоляторах. Они уже понесли наказание. И такой акт амнистии был бы очень правильным. Не надо ждать, что решит суд, это просто вопрос прекращения дела».

У президента есть привычка вначале доказывать свою позицию, но если созрело некое решение, то после некой паузы он предлагает что-то, идя навстречу, — сказала в интервью Коммерсантъ-FM присутствовавшая на заседании Валдайского клуба Ирина Хакамада: «Поэтому брошенная фраза, что амнистия возможна, я думаю, это серьезная новость по отношению к узникам Болотной. Не исключена она».

Говоря о реакции Путина на вопросы оппозиционеров, Рыжков назвал ее «в целом спокойной, даже доброжелательной», резонно отметив, что это может быть связано с тем, что «мы сами не брызгали слюной, не оскорбляли, не бросались там в какие-то такие, знаете, просто крики, вопли и так далее, а мы спокойно очень выступали».

Та оппозиция, которая готова к диалогу, решила стать более тактичной, говорит Хакамада, добавляя, что у нее в ходе дискуссий на Валдае создалось впечатление, что Кремль все-таки хотел бы увидеть новых ярких оппозиционеров, с которыми можно вести диалог.

«Что касается общения президента с оппозицией, то у меня родилась такая шутка — “если хотите задать вопрос президенту Путину, станьте несистемным оппозиционером”, — говорит генеральный директор Агентства политической информации Алексей Мухин, — поскольку из всех желающих задать вопрос, он преимущественно выбирал именно их».

Отказ от корней

Российская радикальная оппозиция хоть и оказалась в центре внимания Владимира Путина, все же не была главным участником Валдайского клуба. Основная часть приглашенных это иностранные эксперты и политики — в первую очередь западные. Именно поэтому на сцене вместе с Путиным сидели бывшие премьеры и министры из Италии, Франции и Германии и эксперт Дмитрий Саймс, отвечавший за отсутствующих (как обычно) политиков из США. В своей речи Путин не обошел и западные вызовы — причем именно в контексте своей главной темы, поисков Россией национальной идентичности. Он сказал, что эти вызовы имеют и внешнеполитические, и моральные аспекты.

С геополитической стороной все понятно — Путин еще раз подчеркнул неприемлемость попыток «тем или иным способом реанимировать однополярную унифицированную модель мира, размыть институт международного права и национального суверенитета». Но и тут Путин перешел от сиюминутного к общему — «в историческом смысле это отказ от своего лица, от данного Богом, природой многообразия мира».

О моральном аспекте он вообще говорил чаще и больше, чем о чисто политическом — и в самой речи, и в ходе дальнейшей дискуссии.

Констатировав, что «мы видим, как многие евроатлантические страны фактически пошли по пути отказа от своих корней, в том числе и от христианских ценностей, составляющих основу западной цивилизации», да еще и пытаются агрессивно навязывать эту модель всему миру, Путин назвал это прямым путем к деградации и примитивизации, глубокому демографическому и нравственному кризису.

Вообще в своей валдайской речи он показал, что выступает уже не просто как обличитель американского диктата и навязывания Америкой всему миру своей воли, как это было семь лет назад в Мюнхене, а как критик всей современной модели развития западной цивилизации, политик, указывающий на очевидные проблемы и угрозы, которые власти самого Запада не хотят или не могут решить.

Он повторял это и в спокойной, и в резкой форме — «Рождаемость низкая, вымирают европейцы, вы понимаете это или нет?». Вспомнив слова бывшего немецкого канцлера Коля о том, что «у Европы нет будущего без России», Путин связал это со своими словами о том, что у России большое, мощное будущее, и это очень перспективная страна. Причем не в одиночку — Путин назвал тесную интеграцию с соседями нашим «абсолютным приоритетом» (а позже вообще сказал, что русские и украинцы это, по большому счету, один народ, «часть нашего большого российского мира, российско-украинского»), а Евразийский союз — проектом сохранения идентичности народов и шансом для всего постсоветского пространства стать самостоятельным центром глобального развития, а не периферии для Европы или для Азии. При этом президент не отталкивал европейцев, не пугал их — просто подчеркивал, что мы сами будем обустраивать свою страну и готовы сотрудничать с теми, кто не навязывает нам своих ценностей.

Тем более в тот момент, когда главное для нас — заново обрести и четко сформулировать нашу национальную идентичность. Ту, по бессмертному выражению русского философа Константина Леонтьева, «цветущую сложность», о которой напомнил на Валдае Владимир Путин.