«Черкесский вопрос» сохранит свою актуальность и после Сочи-2014. Спадёт его накал, но сам вопрос «не рассосётся», поскольку может принести его инициаторам немалые геополитические дивиденды.
Ставка именно на черкесов сделана не случайно.
Во-первых, «великочеркеский проект» (пока виртуальный, хотя на сайте американского Центра изучения фактов геноцида и разрешения конфликтных ситуаций Института Нью-Джерси Раджерс долгое время висела карта будущей Великой Черкесии) позволит перекрыть выход России к Чёрному морю (1).
Во-вторых, черкесов можно с полным основанием назвать аристократами российского Кавказа, т.к. военно-политическая элита адыгов обладала стратегическим и культурным уровнем, превосходившим таковой у многих других кавказских народов. Адыги были ведущими и в политике, и в культуре региона, в то время как другие – ведомыми ими. Например, именно с адыгами, как самым влиятельным народом Северо-Западного Кавказа, шёл на сближение Иван Грозный, и адыгская знать, обладая геополитической проницательностью, тоже видела в Москве союзника. В дальнейшем адыго-русские связи не были бесконфликтными, началась Кавказская война, но в итоге в ней «не было побежденных. Россия выполнила государственную задачу, а горцы сохранили свой уклад и образ жизни» (2).
«Забугорные» архитекторы Великой Черкесии стараются использовать развитое политическое чувство адыгских народов, придав ему антироссийский вектор, сделать адыгов локомотивом центробежных процессов на российском Кавказе, спекулируя на теме геноцида. Если чеченский конфликт внешние силы пытались использовать лишь для дальнейшего разрушения Юга России (государство Ичкерия как вирус хаоса и терроризма под лозунгами непримиримой войны «до последнего чеченца», а не объединитель вайнахов в стабильное государственное образование), то «черкесский вопрос» используется не только для разрушения прежнего, но и для выстраивания в регионе нового геополитического порядка (под лозунгами стремления к стабильности, а не противостоянию).
Это не значит, что в рамках данного вопроса нет места радикальным настроениям, и некоторые информационные ресурсы освещают черкесскую проблематику в радикальной манере (3). Но это значит, что дудаевская Ичкерия и нарисованная американцами на картах потенциальная Великая Черкесия функционально различны: первая использовалась для того, чтобы ломать и оставить всё в поломанном состоянии, вторая – чтобы сломав, построить нечто иное, здесь не бывшее (Великая Черкесия никогда в истории не существовала, и сам термин наполнен не столько культурно-этнографическим, сколько геополитическим смыслом, и не самими адыгами).
Ломовыми методами на Кавказе орудуют приверженцы исламизма. Черкесский вопрос экстремизмом не наполнен, но об экстремистах «великочеркесского» толка заговорили западные эксперты, извлекая этот термин из своего пропагандистского ящика. Ссылаясь на грузинского министра обороны Ираклия Аласания, западные эксперты с тревогой сообщают о возможных провокациях Москвы, которая в преддверии Сочи-2014 способна «состряпать» парочку терактов, дабы иметь повод обрушиться на своих оппонентов (4). В качестве подтверждения моральной способности российских властей пойти на это приводится случай взрыва жилых домов в 1999 г. (!).
Среди тех, на кого могут обрушиться российские репрессии, американцы называют Грузию и черкесов. Последние легко становятся объектом преследования спецслужб, т.к. лишены механизмов государства-нации (4). Вывод от обратного: уберечься от козней российских правоохранителей черкесы смогут только при условии построения собственного государства-нации?
Это вполне бы отвечало интересам Соединённых Штатов, но не самих черкесов, поскольку практика показывает, что в наш век больших геополитических пространств (термин германского геополитика Карла Хаусхофера) (5) государства-нации либо вынуждены сливаться в единый геополитический механизм, чтобы из кусочков «сшить» большое геополитическое пространство (Евросоюз), либо выказывать лояльность странам-гегемонам, по влиянию и размерам приравниваемых к большим пространствам (США, Россия). Поэтому, ни экономически, ни геополитически, черкесам не выгодно, веками находясь в границах одного «большого пространства» (Россия), отчуждаться от него, чтобы ориентироваться на другое, расположенное не так близко (США, ЕС).
Симптоматично, что Черкесия занесена в список Организации непризнанных (не представленных) наций и народов, на сайте которой утверждается, что черкесы стремятся к реставрации отдельного национального проживания, каковым оно было до 1864 г., что потребует переформатирования политического устройства Северного Кавказа (6).
В том же списке – крымские татары. Крым – важная стратегическая точка черноморского региона, и западные НПО не прекращают попыток закрепиться на полуострове, где уже действует т.н. меджлис крымско-татарского народа, дублирующий функции центральных властей. В его структуре даже есть Отдел по внешним связям, что позволяет «меджлисовцам» напрямую контактировать с внешними силами. Мустафа Джемилёв, председатель меджлиса, встречается с Збигневом Бжезинским и иными высокопоставленными американскими «ястребами». Такие встречи посвящаются, как правило, нападкам на Россию и заверениями в геополитическом союзе.
В списке также два Белуджистана, один из которых называется Восточным. Земли белуджей входят в состав трёх государств – Пакистана, Афганистана и Ирана. Иран владеет как раз западным Белуджистаном, и идею Великого Белуджистана Запад со счетов не сбрасывает (7). Как главный геополитический оппонент Вашингтона, критике в «белуджском» вопросе подвергается как раз Иран. Западной прессой пропагандируется право иранских белуджей на широкую автономию в составе преображённого и политически более либерального Ирана – цель, которую Западу ещё надо достичь. При всей несхожести «белуджского», «крымско-татарского» и «черкесского» вопросов, в подходе к ним Запада просматриваются некоторые параллели.
«Великочеркесский» вопрос неотделим от проекта Большого Ближнего Востока, который явили миру американские военспецы (8). Репатриацию зарубежных черкесов на Кавказ западными экспертами рассматривается, как положительный, в геополитическом смысле, процесс, который свяжет северокавказские республики вместе, сделав их частью Большого Ближнего Востока (9).
Факт же занесения крымских татар и черкесов в список непризнанных наций (кем не признанных? когда? где та черта, которая отделяет народ признанный, от непризнанного, и кто её определяет?) говорит о том, что идеальным результатом для Запада было бы существование отдельного крымско-татарского и черкесского государства (тревожные размышления по поводу гипотетического крымско-татарского государства периодически появляются в украинских СМИ).
В России существует «черкесский» вопрос, связанный с процессом репатриации зарубежных черкесов на родину предков, в то время как вопрос «великочеркесский» - чистейшей воды геополитический конструкт, инспирируемый внешними силами, которым, к сожалению, удаётся взять под контроль часть зарубежной черкесской диаспоры, и не позволить этой проблематике отказаться от антироссийского дискурса.
Владислав ГУЛЕВИЧ, warfiles.ru
