«Для чего скромничать?

Пушкин первый,

Лермонтов второй,

а я, Величков, — третий.

За неумеющего читать г.Величкова

прочтут его друзья».

Так в придуманном объявлении

высмеивал возвеличивание недостойных

А.П. Чехов.

Духовным отцом украинства признан небезызвестный в пределах Юго - Западной Руси "национальный литературный гений " или проще, посредственный хуторской поэт и рисовальщик Тaрас Шевченко, титулуемый щирыми и  свидомыми Великим Кобзарём. Этот самый Кобзарь для щирых укров фигура не просто  культовая, это идеологическая национальная  аксиома,  запретный для какой - либо критики идол. Прошлые и нынешние свидомиты старательно возводили и возводят ему памятники и поклоняются как святому мученику за украинскую идею. Правда живой Шевченко соотносится с мифическим Кобзарем примерно также как  вся идеология украинства с реальностью. Лавровый венок «величайшего и гениальнейшего», «достигшаго высочайшего уровня образованности, вкуса, знания и понимания истории и философии», они мудро навесили на Кобзаря уже после смерти.

Я не буду высказывать свое мнение об этом столпе нации, чтобы мне не стали выдвигать претензии о предвзятости, процитирую старых укрофилов: "...полупьяная муза Шевченко. Я знаю, что эти слова произведут на моих читателей неблагоприятное для автора впечатление, и спешу заявить, что для историка слово правды должно быть дороже благосклонности читателей... Как необходимы были в свое время похвалы, так необходимо теперь показать медаль с оборотной стороны».П.А.Кулиш

"Вы, сударь, глупости делаете — носитесь с этим Шевченко, как не ведомо с кем, а тем временем это просто средний поэт, которого незаслуженно пытаются посадить на пьедестал мирового гения." 

И.Я.Франко

"Разве это не Шевченко — этот, возможно, неплохой поэт и на удивление малокультурный и безвольный человек, разве это не он научил нас ругать пана, как говорится, за глаза и пить с ним водку и холуйствовать перед ним? Именно этот иконописный «батько Тарас и задержал культурное развитие нашей нации».

М.Хвылевый

Даже, когда - то в юности, близкий друг Тараса, впоследствии выдающийся русский ученый Михаил Александрович Максимович позже считал ненужным вообще составление какого - либо жизнеописания Шевченко. Максимович указывал, что в жизни этого поэта и художника было «столько грязного и безнравственного, что изображение этой стороны затмит все хорошее». К замечанию Михаила Александровича не прислушались. И напрасно! С ученым трудно не согласиться. Вообще, чем больше изучаешь историю национального предательства  в Малороссии, тем больше начинаешь убеждаться, что стоит человеку стать на путь украинства, как он неминуемо превращается в наглую тупую и злобную русофобскую свинью. Верно и обратное – подлецов неудержимо тянет в украинство, как мух на экстременты в общественный сортир;  собственно, украинство и было создано врагами России для удобства перехода из нормального национального состояния  в  свинское. Украинство всё базируется на одной очень простой и понятной любому, даже олигофрену, идее - кругом враги Нэньки, хотя, надо признать, в отличие от его последышей,  набор врагов у Кобзаря в течение всей жизни был несколько менее разнообразный:

Погибнеш, згинеш, Україно,

 

Не стане знаку на землі.

А ти пишалася колись

В добрі і розкоші! Вкраїно!

Мій любий краю неповинний!

За що тебе Господь кара,

Карає тяжко? За Богдана,

Та за скаженого Петра,

Та за панів отих поганих

До краю нищить... Покара,

 

Уб'є незримо і правдиво... (1859)

Враг в основном  один – москаль,  хотя не могу отрицать, что и у него есть и другие – это почти все народы вокруг…но у них есть один плюс, они как бы враги  второсортные  и всегда  более цивилизованные, чем дикие русские.  Москаль в одних случаях означает русского солдата, в других – просто русского. Еще в 1838 году в поэме "Катерина" Шевченко создает отталкивающий образ москаля (т.е. русского военного, их он почему-то ненавидел особенно люто еще до того как ему пришлось поносить солдатскую шинель в ссылке). В  отношении москаля  к обманутой девушке и своему сыну никогда нет ничего человеческого. Всякий доверяющий Шевченко должен согласиться: "москаль – це така гидота, що викликає лише огиду". Самое любопытное, что сама поэма посвящена москалю Василию Андреевичу Жуковскому, который принял участие в выкупе вместе с членами императорской семьи  у польского помещика  Энгельгардта  крепостного хлопа Шевченко.  К тому же и  сам Жуковский был внебрачным сыном русского офицера и пленной турчанки. И странно даже: на произвол судьбы отцом  брошен не был, выучился, стал знаменитым поэтом и воспитателем детей российского императора. Так что и москаль, вроде бы, тоже бывает разный.

Но только не для автора « Кобзаря». У него это всегда – чудовище. От первых попыток шкрябать пером по бумаге  и  до последних строк. В конце жизни он еще раз обратился к теме связи украинки с москалем:

Титарівна-Немирівна

 

Гаптує хустину.

Та колише московщеня,

Малую дитину.

Титарівна-Немирівна

Людьми гордувала...

А москаля-пройдисвіта

Нищечком вітала!

Титарівна-Немирівна...

Почесного роду...

Виглядає пройдисвіта,

 

Москаля з походу. (1860)

"Московщеня" – это, конечно, "московське щеня", а "люди" уж понятно – не русские.

В 1839 году Шевченко пишет брату:

... Москалі  чужі  люди,

 

Тяжко з ними жити

Немає з ким поплакати,

 

Ні поговорити.

В 1840 просит брата не писать ему по-русски: "щоб я хоч з твоїм письмом побалакав на чужій стороні  язиком людським"… оказывается русский язык – это нечто нелюдское…

До конца жизни Тарас Григорьевич писал страшно безграмотно. Вот выдержки из одного его письма, отправленного брату: «Брате микито треба бъ тебе полаять та я не сырдытый. Не хай буде так як робиця.... По цилуй старого дида ивана за мене, и поклонысь всій ридни нашій яка есть... Скажи иванови Федёрци не хай винъ до мене напише письмо окроме. — та тилько не по московскому а то и читать не буду — Кланяйся ему. Оставайся здорова — Твій брат тарасъ Шевченко».У меня сложилось такое мнение из этих цидулек, по – русски пишет плохо, потому и требует писать на окраинном наречии, ведь там правильно всё то, что выдаёт безграмотность авторов на литературном языке, вряд ли его визави были более обучены письму.

А в 1842 – земляку: "Переписав оце свою "Слепую" та й плачу над нею: який  мене чорт спіткав і за який гріх, що я оце сповідаюся кацапам черствим кацапським словом. Лихо, брато-отамане, ей-богу, лихо!... Ми пропадаємо в оцьому проклятому Петері, щоб він замерз навіки."

"Сновигаю по оцьому чортовому болоті та згадую нашу Україну...

Спіткали  мене  прокляті кацапи так, що не знаю, як і випручаться." (1843)

Москалики, що заздріли,

 

То все очухрали.

Могили вже розривають

 

Та грошей шукають. (1845)

Почему же сын крестьянина - холопа стал ярым русофобом…кто воспитал в нем это? Шевченко вообще - то не получил никакого систематического школьного образования, в чем он и сам в порывах самобичевания под следствием признавался, потому что ему, как крепостному,  вроде бы  не полагалось учиться. В действительности же,  по доброте  пана Энгельгардта ему удалось пройти кое – какое обучение читать и писать, хотя надо признаться, довольно безграмотно, судя по вышенаписанным письмам родне, и по подлинникам других его рукописаний,  у  дьячка Богорского, где по старинному бурсацкому обычаю каждую субботу перед роспуском по домам учеников секли розгами (просто так, «для науки»). Ведал телесными наказаниями самый старший из школяров, так называемый «консул». Естественно, процедура «порки впрок – для науки» не доставляла ученикам особого удовольствия, но когда в «консулы» вышел Шевченко, для многих из них наступила  настоящая каторга. Тарас неумолимо требовал от младших одноклассников подношений. Приносивших ему из дому достаточное количество гостинцев он почти не трогал. Тех же, кто по бедности принести ничего не мог или приносил мало, сёк нещадно, стараясь во время экзекуции причинить им как можно более сильную боль. Думается, выяснить подлинную подлую натуру Кобзаря эти порки помогают лучше, чем его стихотворное «сострадание» беднякам, тем более что уже в зрелом возрасте он вспоминал о своем «консульстве» с удовольствием, без тени раскаяния, всего лишь как о забавном эпизоде из прошлого.

После так называемой школы юный Шевченко поступил в Лысянке в ученики к иконописцу - дьякону; однако, он скоро ушел от этого дьякона в село Тарасовку к дьячку-живописцу, славившемуся в окрестностях; но и этот живописец, не признал в мальчике никаких способностей, и Шевченко должен был вернуться на родину в c. Кирилловку. Здесь, ввиду полной никчемности к любому труду, Шевченко отправили  пастухом общественного стада, но будущий "украинский гений"  оказался совершенно неспособным даже  к такому занятию. Та же неспособность сделали его малопригодным и для земледельческих работ. В конце концов, он оказался мальчиком - "погоничем" у священника с. Кирилловки,  Григория Кошицы. Здесь мальчик тоже оказался неспособным и ленивым. От Кошицы, у которого пробыл недолго, Шевченко ушел и опять попытался поступить в учение к живописцу в село Хлипновку. Этот живописец признал в Шевченко способности рисовальщика, но отказался принять его без письменного разрешения помещика. Отправившись за этим разрешением к управляющему имением, Шевченко, в качестве бойкого мальчика, обратил на себя внимание управляющего; последний оценил по своему шустрого подростка, и Шевченко был взят в дворовые мальчики, то бишь сказать проще, на побегушки у господ, но вскоре его за усердие делают учеником повара. Увы и увы,  на столь хлебном поприще он не смог проявить  дарований  в изучении поварского искусства, и, в конце концов, управляющий Дмитренко отослал его к сыну владельца, Павлу Энгельгардту, в "штат" которого он предназначался, с  аттестацией, что Шевченко способен к рисованию, и с предложением сделать его "комнатным живописцем". Молодой Энгельгардт  назначил Шевченко «казачком», проще говоря, комнатным лакеем — и будущему «кобзарю» приходилось целые дни проводить в передней, в ожидании приказания подать стакан воды или набить трубку. Благодаря этому будущая краса и гордость украинской литературы Шевченко был обязан своей хозяйке баронессе Софии Энгельгардт некоторыми знаниями.  Пани пыталась учить своего казачка говорить по-польски и по-французски. Но основные знания языков Тарас получил от тамошних лакеев. Не случайно, позже в Петербурге над ним подсмеивались: «Пан Шевченко бардзо добже мови по-польску, але в его мове завше ест цос хлопского»...   Страсть к рисованию, однако, не покидала Шевченко, и в свободное время, которого у него было достаточно  много, он срисовывал бывшие в передней картины. Однажды, увлекшись срисовкой портрета атамана Платова, он за этой работой не заметил появления хозяина, который, рассерженный тем, что Шевченко не услышал его появления, отправил  его выпороть на конюшню. Страсть к рисованию не ослабела в Шевченко и  после этого случая, и,  в конце концов, помещик, убедившись, что из него не выйдет толкового казачка и лакея, решил отдать его в учение к маляру в Варшаве. Маляр через полгода посоветовал отдать его к художнику  Лампи, что и было сделано. Польское восстание 1831 года лишило 19-летнего  Шевченко возможности оставаться далее в Варшаве, и он, как верный пес, простите - холоп, вернулся к, хотя и не свободной, но сытой жизни, в лакейскую  своего  пана. Но здесь он недолго пробыл, ибо владелец Шевченко Энгельгардт, вторично послал его учиться рисованию, но  уже в Петербург. В северной столице Шевченко познакомился случайно с целым землячеством малороссиян, которые оказали большое влияние на его дальнейшую судьбу. Прежде всех заинтересовался  сельским хлопом художник И. М. Сошенко. Впоследствии он с горечью вспоминал, как испорчена была натура Шевченко, и как трудно было бороться с его порочными наклонностями, чтобы хоть как-нибудь воспитать его. Потом о Шевченко прознал скульптор Мартос. «Навещая Шевченко, он наткнулся в его комнате на лубяной ящик, беспорядочно заваленный листками бумаги с написанными на них стихами Шевченко на наречии его родины, которым сам Шевченко не придавал никакого значения. Мартос забрал листки на просмотр. Стихи написаны были совершенно безграмотно и представляли страшную смесь цинизма, сальности, безвкусия с благоуханием вдохновения, с наивным лиризмом и свежестью деревенского чувства.»  Соединение в сельском хлопце  проблесков  поэтического чувства с  талантом рисовальщика привлекло к Шевченко внимание третьего земляка, довольно известного в то время писателя Е. П. Гребенки, и знаменитого художника Карла Брюллова. Через Брюллова Шевченко сделался известным поэту и вместе с тем воспитателю наследника престола В. А. Жуковскому.

«Кобзаря» выкупила, при активном участии Карла Брюллова и Василия Жуковского, из крепостного состояния императрица Александра Федоровна, супруга Николая І. Данное обстоятельство, впрочем, нисколько не помешало, Тарасу Григорьевичу сочинить на императрицу гнусный пасквиль (ставший составной частью поэмы «Сон»). Сочинить, скорее, по невежеству и глупости, даже, в какой-то мере случайно. Шатаясь по злачным компаниям, будущий светоч украинства  завел разнообразные знакомства. Попадал он и в кружки злоязыких либеральных печериных, где необыкновенной популярностью пользовались сатирические стишки антиправительственной направленности.  Дабы позабавить новоявленных приятелей, взялся за такое сочинительство и Шевченко. Намного позднее, оказавшись на Украине, он развлекал подобными виршами своих тамошних знакомых либералов, некоторые из которых (о чем Тарас Григорьевич, вероятно, не знал) состояли в тайном Кирилло-Мефодиевском обществе. Но об этом позже…

Вместе со свободой Шевченко получил право поступить в Академию художеств. Продолжавшие с ним общаться Мартос и Гребенка выбрали из вороха стихов Шевченко те, которые им больше понравились и удовлетворяли  хоть какому – то эстетическому чувству,  литературно их обработав. Это собрание подправленных стихов Шевченко вышло в свет в 1841 году под заглавием «Чигиринский кобзарь». 

Покровители Шевченко закрыли глаза на все  его пороки, готовы были все свои дарования подставить под его личность, чтобы только подчеркнуть на его примере весь ужас крепостного права, то есть права одного человека владеть другим. Позднее литературную деятельность Шевченко взял под свое крыло П. А. Кулиш, человек с университетским образованием, не только   хорошо образованный, но  и талантливый, ведь лучшие произведения Шевченко 1840-х и 1850-х годов были редактированы П. А. Кулишем. По собственному выражению Кулиша, он «дороблював недороблене», то есть отделывал произведения Шевченко так, что они получали вполне приличный литературный вид.

 Иногда эта отделка доходила до того, что Кулиш прямо писал за Шевченко. Так, например, случилось со знаменитой автобиографией Шевченко… Если сравнить рукопись Шевченко, изданную факсимиле профессором Эварницким, с печатным текстом автобиографии, то оказывается, что все те благородные мысли и чувства, все те за душу хватающие картинки, которые мы находим в автобиографии и которые создали ей громкую известность, принадлежат перу Кулиша, а не  Шевченко»

В 1843 году Шевченко получил звание свободного художника и  должность  преподавателя рисования в Киевском университете, отправился в Малороссию и здесь пустился в пьянство с пирятинскими «мочемордами» Закревскими, с киевским портным Сенгилом и с другими тогдашними алкашами которых нетрудно найти и тогда и сейчас в пьяной нэньке - Украине. Еще в конце  1870-х годов на Полтавщине и в Киеве ходили целые легенды о пьяных ночных оргиях с участием Шевченко и о том, как он там для потехи опьяневших и очумевших от пьянства  приятелей распевал, задувши свет, циничные («срамные») песни своего сочинения. Преподаванием рисования в Киевском университете  он  так и  не удосужился заняться, то ли времени не нашел,  то ли желания не  было, то ли возможности не появилось из – за постоянного закладывания за воротник. Современники вспоминали, что Тарас Григорьевич был весьма пристрастен к выпивке. В Петербурге особенно любил он посещать трактир возле биржи, где обычно гуляли матросы с зарубежных кораблей. Тихий в трезвости, выпив, Шевченко становился неуправляемым: норовил вступить в драку, бранил все и всякого. В компании не раз допивался до бесчувствия. Знакомый поэта, который в свое время активно помогал вызволить Шевченко из крепостной зависимости, рассказывал о его жизни во время ссылки в Казахстане: «Выхожу я часа в три ночи вдохнуть свежего воздуха. Вдруг слышу пение. И что же, вы думаете, вижу? Четверо несут на плечах дверь, снятую с петлей, на которой лежат два человека, покрытые шинелью, а остальные идут по сторонам и поют: «Святый Боже, Святый крепкий!» — точно хоронят кого. «Что это вы, господа, делаете?» — спрашиваю их. «Да вот гулянка у нас была, отвечают, — на которой двое наших, Тарас да поручик, легли костьми. Так мы их и разносим по домам». Короче, это, наверное, было для «свободного художника» главным увлечением.

Хотя не могу не отметить, еще одно увлечение нашего Тараса было постоянным - это непреодолимая тяга к рисованию порнографических (или, как тогда говорили, «фривольных») картинок. Современные шевченковеды категорически отказываются признавать подобное увлечение «батьки Тараса», в чем сильно расходятся не только с истиной, но и со своими предшественниками на ниве изучения жизни и творчества Кобзаря.

Известный шевченковед начала прошлого века Михаил Новицкий в статье «Шевченко в процессе 1847 г. и его бумаги», опубликованной в 1925 году в журнале «Украина», выходившем тогда под редакцией Михаила Грушевского, указывал, что альбом Тараса Григорьевича «содержит довольно фривольные (не хочу говорить порнографические) рисунки и небольшие срамные стихи народного или собственного сочинения, где воспеваются перепятовские заигрывания Шевченко с девушками».

Наличие «фривольных эскизов в частном альбоме Шевченко» признавал и крупный украинский литературовед Сергей Ефремов. А вот в официальной справке о поэте, подготовленной III Отделением, прямо отмечается, что он «рисовал неблагопристойные картинки», почему ему и было запрещено рисовать. Правда, запреты не помогли. При обыске в 1850 году у Тараса Григорьевича снова были отобраны альбомы, где «на некоторых рисунках изображены неблагопристойные сцены». Ну что тут добавить?

Еще более, скажем… колоритно ( хотя это у обычных людей называется самой настоящей подлостью)…. характеризует Тараса Григорьевича и история с неудавшейся попыткой выкупа им из крепостного состояния своих близких родственников -  братьев и сестер. Тему освобождения родственников поэта современные т.н. « шевченковеды»  ограничивают только  временными рамками 1859–1860 гг., когда вернувшийся из ссылки Шевченко, взывая к сочувствию петербургского общества, демонстрировал им  свои переживания по поводу крепостного положения родни и  с помощью видных представителей Петербургского высшего общества добился для них освобождения. Событие это могло, однако, должно было  случиться лет на пятнадцать раньше.
Кобзарь объявил о желании выкупить своих родственников еще в 1845 году. Энергично помогать Тарасу взялась симпатизировавшая ему княжна Варвара Репнина, которая, используя свои связи среди местной малороссийской помещичьей  верхушки, организовала сбор средств на выкуп, необходимых для воплощения столь  благородного намерения в жизнь. Но, получив в распоряжение определенную,  довольно приличную, сумму, Шевченко не удержался и пропил деньги, на чем, собственно,  вся затея с выкупом и закончилась. «Жаль очень, что вы так легкомысленно отказались от доброго дела для родных ваших; жаль их, и совестно перед всеми, которых я завлекла в это дело», — писала поэту оскорбленная в своих чувствах княжна». Видно, и самому Тарасу Григорьевичу иногда было неудобно перед родственниками, которых он успел обнадежить близкой свободой. Скорее всего, поэтому, Кобзарь прервал с ними отношения, за тринадцать лет (1846-1858) не передав им никакой весточки о себе, не сделав ни одной попытки узнать что-либо о них, хотя в переписке с адресатами из Малороссии  живо интересовался другими, далеко не столь близкими людьми, точнее, просто шапочными знакомыми. Связь с родственниками восстановилась лишь в 1859 году, во время очередной поездки Шевченко в Малороссию. Кстати сказать, поездка эта могла состояться гораздо раньше, но после увольнения в 1857 году в отставку поэт, только и думающий, если верить его стихам, об Украине, устремился не туда, а в столицу Империи, где покровители обещали (и выполнили!) ему безбедное существование. Но вернёмся к нашим баранам, т.е. к жизни будущего столпа нации…

В 1848 году Шевченко был арестован вместе с членами Киевского Кирилло-Мефодиевском братстве, и  хотя, формально, в нем не состоял, в отличие от остальных, был наказан особенно сурово,  не, сколько за принадлежность, в чем, собственно, его и не особенно обвиняли,  сколько за глумление в стихах над коронованными особами, за богохульство, кощунство и цинизм определен в солдаты и отправлен  служить  сначала в Оренбург, а затем в Закаспийскую  область.

Говорят, Николай І от души смеялся, читая направленные против себя шевченковские строки, и хотя называл поэта дураком, но совсем не был расположен наказывать его. Однако, дойдя до места, где поливалась грязью Императрица, Государь пришел в ярость. «Положим, он имел причины быть мною недовольным и ненавидеть меня, но ее-то за что?» — спрашивал монарх.

Даже Виссарион Белинский, кумир тогдашних российских литераторов, не выступил в его защиту и осудил Кобзаря. «Наводил я справки о Шевченке и убедился окончательно, что вне религии вера есть никуда негодная вещь,» - писал "неистовый Виссарион" Павлу Анненкову. «Вы помните, что верующий друг мой говорил мне, что он верит, что Шевченко человек достойный и прекрасный. Вера делает чудеса - творит людей из ослов и дубин, стало быть, она может и из Шевченки сделать, пожалуй, мученика свободы. Но здравый смысл в Шевченке должен видеть осла, дурака и пошлеца, а сверх того, горького пьяницу».

Белинский, в отличие от монарха, не читал поэму «Сон», но предполагал, что этот пасквиль «должен быть возмутительно гадок». Знаменитый критик не ошибался, интуиция на подлость Шевченка его не подвела.

«Цариця небога,

Мов опеньок засушений,

Тонка, довгонога,

Та ще, на лихо, сердешне,

Хита головою.

Так оце-то та богиня!

Лишенько з тобою» и т.д.

Так высмеивал Шевченко женщину, благодаря которой получил свободу. Даже некоторые современные шевченковеды признают, что тут Тарас Григорьевич перегнул палку: императрица Александра Федоровна была довольно красива и меньше всего похожа на «высохший опенок». Впрочем, не это сравнение являлось самым оскорбительным. Как известно, во время мятежа декабристов Александра Федоровна вместе с детьми едва не попала в руки восставших, собиравшихся вырезать всю семью Романовых, включая сюда и детей (как видите, судя по 1918 году, у большевиков были достойные предтечи). В результате перенесенного нервного потрясения она заболела нервной болезнью - иногда у нее непроизвольно дергалась голова. Вот эту нервную болезнь своей благодетельницы издевательски и высмеял Тарас.  Нормальные люди и в древности и сейчас считали и считают, что смеяться над физическими недостатками может только моральный урод.             К этому последнему замечанию не убавить - ни прибавить, оставляю сиё на мнение читателя.

Шевченко был арестован и доставлен в столицу. Опасность он осознал не сразу. По свидетельству очевидцев, всю дорогу из Киева в Петербург Тарас Григорьевич беспрестанно хохотал, шутил, пел песни. К тайному обществу он не принадлежал, стишкам своим, по всей видимости, большого значения не придавал, а потому воспринимал арест как забавное приключение, будучи уверен в скором освобождении.
Только после допросов в Петропавловской крепости, Шевченко понял, чем грозит ему оскорбление Императрицы. Он признает «неблагопристойность своих сочинений», называет их «мерзкими», высказывает «раскаяние в гнусной неблагодарности своей к особам, оказавшим ему столь высокую милость». Но покаяние запоздало. Поэт уже восстановил против себя как Николая I, так и руководителей следствия. Управляющий ІІІ Отделением Леонтий Дубельт и шеф жандармов Алексей Орлов не скрывали презрения к нему. И если большинству подследственных по делу о Кирилло-Мефодиевском обществе при вынесении приговора было оказано снисхождение, то  Шевченко, за проявленную им низкую неблагодарность, единодушно был признан никакой милости не заслуживающим. Его наказали по всей строгости тогдашнего закона. «За сочинение возмутительных и в высшей степени дерзких стихотворений» Шевченко был определен рядовым в Отдельный Оренбургский корпус, получив, правда, при этом право выслуги в унтер-офицеры. И, как указывалось в документах ІІІ Отделения, «бывший художник Шевченко, при объявлении ему Высочайшего решения об определении его рядовым в Отдельный Оренбургский корпус, принял это объявление с величайшею покорностью, выражая глубочайшую благодарность Государю Императору за дарование ему права выслуги и с искреннейшим раскаянием,  сквозь слезы говорил, что он сам чувствует, сколь низки и преступны были его занятия. По его словам, он не получил никакого воспитания и образования до того самого времени, когда был освобожден из крепостного состояния, а потом вдруг попал в круг студентов, которые совратили его с прямой дороги. Он обещается употребить все старания вполне исправиться и заслужить оказанное ему снисхождение».

После вынесения приговора «несгибаемый борец с самодержавием» одно за другим строчил покаянные письма и заявления. Он рассчитывал добиться смягчения своей участи, очень надеясь на прежние связи в столичном обществе. Но слишком уж неприглядно смотрелся Тарас Григорьевич. Отплатившему злом за добро не было оправдания. «Не даром говорит пословица: из хама не будет пана», — прокомментировал случившееся Петр Мартос, издавший в 1840 году первую книгу Шевченко, его поэтический сборник «Кобзарь». Карл Брюллов только пожал плечами и отказался предпринимать что-либо для своего бывшего ученика. Не заступился и  Василий Жуковский.

Других  членов братства разослали по разным городам, чтобы они не могли поддерживать общения между собою, и,  предоставив им право служить в тамошних присутственных местах; Костомарова, например, выслали в Саратов, а Кулиша — в Тулу. Оба не прерывали там своей литературной и научной  деятельности: Костомаров обработал историческую монографию «Богдан Хмельницкий», а Кулиш — «Записки о жизни Н. В. Гоголя» и «Записки о Южной Руси» (1856).

После амнистии 1856 ода Шевченко поселился в Нижнем Новгороде, потом после унизительных просьб получил разрешение переехать в Петербург, где и поселился, по протекции одной из Великих княжен, до самой смерти от алкоголизма в одной из комнат здания Академии художеств. П.А. Кулиш свидетельствует, что Петербурге в последние годы жизни Шевченко не переставал предаваться лютому пьянству, которое и было главной причиной его преждевременной смерти. Русское образованное общество не знало подлинного Шевченко, пока не были обнародованы его так называемые запрещенные сочинения и различные материалы из  его биографии. Приятели и предварительная цензура до неузнаваемости приукрасили его образ. Настоящий, а не придуманный и отлакированный украинофилами и большевиками  Шевченко был известен лишь немногим, посвященным в тайны его души и быта, как, например, П. А. Кулиш или И. М. Сошенко.

О последнем скажем особо…  «Никакое доброе дело никогда не остается безнаказанным», - шутят юмористы. О роли Ивана Максимовича Сошенко в судьбе Кобзаря написано немало. Именно он, познакомившись с тогда еще крепостным Шевченко, первым поднял вопрос о необходимости освобождения молодого художника и с этой целью представил его Карлу Брюллову. Он же, пока тянулось решение вопроса о выкупе, морально поддерживал Тараса, много хлопотал за него, помогал в занятиях живописью, делился куском хлеба (иногда последним) и, наконец, приютил получившего свободу друга у себя в комнате. Приютил, однако, ненадолго.

Очень скоро «друг» «отблагодарил» Сошенко, начав ухаживать за его невестой Машей, уговорил семнадцатилетнюю девушку позировать ему в качестве натурщицы и, в конце концов, совратил ее. Иван Максимович был потрясен. Он прогнал будущего «великого Кобзаря», но было уже поздно.

Переехавший на другую квартиру Шевченко продолжал роман с Машей, а когда та забеременела, решил не связывать себя семейными узами и бросил обесчещенную им девушку. Заступиться за нее оказалось некому. Маша была круглой сиротой и жила у тетки, которая, узнав о беременности, выгнала племянницу из дома. Что стало с ней в дальнейшем, никто не знает, Кобзарь бросил и своего ребенка и его мать на произвол судьбы. Ясно только, что, проливая крокодиловы слезы над горькой долей «покрыток», Тарас знал, о чем пишет, не понаслышке, из собственного, подлого опыта. Позднее Шевченко попытался оправдаться. В автобиографической повести «Художник» он обвинил Машу в распутстве, и связи с неким мичманом, якобы от которого она и забеременела. Но ввести знакомых в заблуждение Кобзарю не удалось. Истину установили без труда (в том числе с помощью Сошенко), и дореволюционные биографы поэта, смущаясь, все-таки вынуждены были упоминать о столь неприглядном факте из жизни Тараса, в отличие от шевченковедов сегодняшней эпохи «незалэжности», предпочитаюших разглагольствовать о «кристально чистом в отношениях с женщинами» поэте.

В этой неприглядной истории с Машей можно добавить, что выгнавшая опозоренную племянницу тетка попыталась найти управу на Шевченко, подав на него жалобу в Академию художеств. Но академическое начальство тогда, как и сейчас, не стало реагировать на это, тем более, генетической экспертизы, по моим данным, тогда не было. Однако, избежав наказания людского, от высшего возмездия поэт не ушел. Надругавшись над невинной девушкой, растоптав ее чувства, никогда больше не узнает он женской любви (если не считать чисто платонических отношений с княжной Репниной). Кобзарь обречен был пользоваться только услугами продажных женщин, одна из которых заразила Тараса Григорьевича неприличной болезнью (тщательно замалчиваемый сегодня факт, ради сокрытия которого издателям академического «полного» собрания сочинений Шевченко пришлось «сокращать» его переписку). Попытки же завязать с кем-либо серьезные отношения неизменно натыкались на отказ.

Нарисованный шевченковедами образ нежно влюбленного поэта, галантного кавалера и т.п. действительности никак не соответствовал. Реальный Кобзарь, грубый, неопрятный мужик, претендующий на особое положение в культурном обществе, распространяющий вокруг себя запах лука и водки, был малопривлекателен для тогдашних (да и современных, я думаю) женщин. И как бы ни упрекали ныне избранниц Шевченко, будто бы не способных оценить тонкую душу Тараса, можно понять шестнадцатилетнюю Екатерину Пиунову, актрису нижегородского театра, прятавшуюся, когда в весьма сильном подпитии сорокатрехлетний ее «обожатель» (выглядевший к тому же гораздо старше своих лет) вламывался в артистические уборные, скандалил и требовал «Катрусю», пока не засыпал, свалившись где-нибудь в углу.

Можно понять и восемнадцатилетнюю крестьянскую девушку Хариту Довгополенко, отказавшуюся выходить замуж за «лысого и старого» даже когда ей предложили за счет будущего супруга выкупить ее из крепостного состояния и хлестко ответившую посланцу Кобзаря: «Выкупят, да и закрепостят на всю жизнь».

Весьма примечательно и то, что по получении очередного отказа «влюбленность» поэта как - то быстро исчезала, уступая место мелкотравчатой ненависти хама. Хариту он обзывает в письмах «дурной» и «сумашедшей». От другой девушки (Лукерьи Полусмак) требовал вернуть все свои подарки, составил их список, несмотря на небольшую ценность «даров», и даже ознакомил с этим списком третьих лиц. А юной актрисе Пиуновой Тарас  принялся посылать записки непристойного содержания. Кое-какие запрещенные стихотворения Шевченко («Мария», «Сон», «Кавказ») ходили по Малороссии в списках, но не могли иметь широкого распространения и служили в  антирусских кругах удобным орудием для антирелигиозной и революционной пропаганды. Только постепенно выступил наружу звериный лик Шевченко, и все увидели, сколько в этом хаме скопилось ненависти и злобы против Бога, против русского народа, императорской семьи, против какой бы то ни было власти, против всякого общественного или имущественного неравенства, к сожалению, неизбежного в современной цивилизации. Что такое Кобзарь как пиит? Зауряднейший  акын, «что вижу – то пою» и рифмы нет, и содержание хромает на все четыре лапы. Талант округи  местного кишлака или аула. Правда и тогда, как и сейчас, работали «литературные негры», которые могли отбелить  самого  немытого, сделать ему гениальное тварение (или из него столь же гениальное  творение). «Творят» же сейчас, как творили и в недавнем советском  прошлом такие «гении» литературы как небезызвестный Кучма, генсек Брежнев…Я уж не говорю о «творениях» нынешних украинских  власть имущих от власти. Я думаю  заказ на «мужика от сохи» сделали серьёзные  и умные дяди, они же (смеясь от души над простофилями) сделали PR (пиар)  Великому Кобзарю, талантливейшему украинскому самородку, горько  страдающему под  национальным гнётом русского царизма. Всё было тогда так  и сейчас, только,  пожалуй, примитивнее.

«Сегодня мало кто знает, что не все публикующееся в собраниях сочинений Шевченко является  произведением его пера. Грубые наброски, созданные Кобзарем, дорабатывались («доводились до ладу») его друзьями и редакторами, вынужденными не только исправлять огромное количество грамматических ошибок (грамотно писать Тарас Григорьевич не научился до конца жизни), но и дописывать иногда целые строки, изменять слова, чтобы придать творениям более литературную форму. Те же, кто имел возможность прочитать Шевченко без поправок, в оригинале (Пантелеймон Кулиш, Яков Щеголев и др.), были далеки от признания его «поэтического гения».
«А… это наш славный поэт. Скажите, какую толстую книгу написал. Видимо, не даром его фухтелями угощали. (Фухтель — удар саблей плашмя. — Авт.). В сущности ведь пьянчужка был»,— пренебрежительно заметил видный малорусский историк Николай Иванишев, получив в подарок новое издание сочинений Шевченко.
Невысокого мнения о творчестве Тараса Григорьевича были и Николай Гоголь, и Михаил Драгоманов, и Иван Франко. Последний из перечисленных, публично восторгаясь «великим Кобзарем», в частном письме известному шевченковеду Василию Доманицкому писал: «Вы, сударь, глупости делаете — носитесь с этим Шевченко, как не ведомо с кем, а тем временем это просто средний поэт, которого незаслуженно пытаются посадить на пьедестал мирового гения». Тарас не был совсем уж бездарен, но особым литературным талантом не обладал, так, средней руки сочинитель, такие сейчас на Украине издаются (за свой счет) пачками.  Бумагомарателей - графоманов и плагиаторов во все эпохи хватало с лихвой и тут наш Тарас, скорее не исключение, а правило.  Чтобы не спорить с укрофилами я просто спрошу, кто цитирует Кобзаря, как, например, Пушкина, Толстого, Чехова? Наверно одни кормящиеся за счет государства «шевченковеды Соловьем и светочем украинской литературы»  Кобзарь оказался  на  полном безрыбье, его последователи решили: за неименьем гербовой – пишем на простой. Провинциальная малорусская литература была не просто бедна на сочинителей, она их как таковых просто не имела, да если быть честными, то и сейчас не имеет. Все более или менее талантливые писатели-малороссы творили на русском (общем для всей России) литературном языке, прибегая к малорусскому наречию лишь ради шутки или для лучшей передачи местных, местечковых  особенностей. Такие писатели принадлежали к русской литературе, да они и не стремились оставаться в провинциальном убожестве. В провинциальную литературу шли те, кому не хватало способностей, чтобы проявить себя на общерусском уровне.  Да, здесь, среди провинциалов, Шевченко был первым. Первый парень на деревне. Но только здесь, в своем ауле. Хотя надо признаться, он тоже всеми силами, как и его эпигоны позднее, стремился занять место в русской литературе, втиснуться  хотя бы бочком. Попытался даже сочинять стихи  на русском языке … прозу (при этом, как и все т.н. «украинские писатели»  заимствуя сюжеты у русских писателей). Но... не судьба!
Роль же  третьестепенного литератора Тараса Григорьевича не устраивала, а на большее в великой  русской литературе он рассчитывать не мог. И чем яснее Шевченко это  осознавал, тем сильнее ненавидел русских, русскую культуру, русских писателей, саму Россию. В элементарной зависти к более, чем он сам, талантливым и  одаренным, заключается причина русофобских настроений «Кобзаря».
Здесь же нужно искать объяснение его «малорусскому патриотизму» (приверженности к местному наречию и т.п.; одно скажу «украинским» писателем  он себя ни разу не назвал – это правда!). Он любил то, где мог претендовать на славу и уважение, где на общем бесталанном  сером фоне можно было казаться ярким, сверкать «звездой» (Как это похоже на современных свидомых  украинских актеров и безголосых певцов…мы против России и москалей потому, что выглядим на их  фоне скажем так…ущербно, что ли. А у кого есть талант: он…или она…поют в России). И, соответственно, ненавидел то, где в свете талантов других писателей хорошо была видна его собственная ущербность.
Таков был Тарас Шевченко. Мелкий, ничтожный человек и средний поэт, из которого на Украине пытаются сделать великого гения. Культ лепят старательно. Так стоит ли утверждать культ «батьки Тараса», делать из далеко небезгрешного человека - идола, своеобразный объект для поклонения, объявлять Шевченко «гениальным мыслителем», «национальным пророком», «духовным отцом украинской нации» и даже «апостолом божиим Тарасом»? «Не сотвори себе кумира», — говорит Библия.

Может, не будем перекрашивать бронзовый памятник в черный цвет, как на оживленной улице Севастопольской столицы Тавриды, а переставим его в укромное, тихое от людей место. По Сеньке должна быть и шапка, то бишь место кумирни, ведь его все – равно никто не читает.

Украинский туман рассеется и русское солнце взойдет!

Евг. Попов

*Подлый - происходит от праславянской формы, от которой в числе прочего произошли: украинское наречие - пíдлий, белорусское наречие - по?длы, чешский, словацкий языки - podlý, польский язык – pоdlу; представитель непривилегированного сословия (дворянство податей не платило), тот, кто платит «подать». Отсюда по?длость – диалектное в современном русском; правильное первоначальное, хотя и устаревшее, значение слова подлый – «простой народ». Русское слово подлый, вероятно, заимствовано через украинское наречие из польского языка. Изначально употреблялось в значении «социально низкий, простонародный», как противоположность «шляхетскому», т.е. благородному сословие, дворянству. В русский литературный язык оно вошло в XVII в. из украинского, где укрепилось в XVI в. под влиянием языка польского (ср. польск. podly, podlosc). М. О. Коялович писал: слово шляхетство «перешло к нам при Петре из Польши и повлекло за собою и свой антитез — подлый народ» (Коялович, с. 343). И. В. Киреевский в своей статье «В ответ А. С. Хомякову» (1838) тоже указывал на то, что применение слова подлый к народу занесено в дворянский язык XVII—XVIII вв. с Запада: «Единовластие само собой рождается из аристократии, когда сильнейший покоряет слабейших, и потом правитель на условиях переходит в правителя безусловного, соединяясь против класса благородных с классом подлых, как Европа называла народ» (Киреевский, 1, с. 197). Ср. у Кантемира: «Гнусно дворянину завидовать благополучию подлейших себя» («На зависть и гордость дворян», 1729). В «Записках» кн. Н. Б. Долгорукой (1767): «С вами будут поступать, как с подлыми»; «ему казалось подло с нами и говорить» (см. Будде, Очерк, с. 116). У И. Н. Болтина в «Примечаниях на Историю Леклерка» отзыв о былинах, старинных песнях: «песнях подлых, без всякого складу и ладу. Подлинно таковые песни изображают вкус тогдашнего века, но не народа, а черни, людей безграмотных, и, может быть, бродяг, кои ремеслом сим кормилися, что слагая таковые песни, пели их для испрошения милостыни» (Болтин, 2, с. 60. См. также Сухомлинов, вып. 5, с. 247). И. Г. Прыжов в своей «Истории кабаков в России в связи с историей русского народа» (СПб.; М., 1868, с. 245) относит распространение слова подлый к началу XVIII в. Он говорит о новом, модном в XVIII в. слове подлый, прилагаемом ко всему народному: народ — подлые люди, речь народа — подлая речь. Пьянство, — писал Болтин, — «вовсе истребилося у обществе людей благородных... Подлые люди и поныне пьяных напитков употребляют» (Примечания, 2, с. 243).В «Словаре Академии Российской» значения слова подлый определяются так: «1) говорится о роде низкого происхождения, худородный. Он произошел от подлых родителей; 2) нечестно поступающий, заслуживающий презрения. Подлые намерения, поступки, шутки.

Подлость... 1) говоря о роде: низкость, худородие; 2) свойство, качество или состояние того, кто подлую душу имеет, поступает низко, презрения достойно. В подлости воспитан и подлостию помрачает благородное звание» (1822, ч. 4, с. 1289— 1290). В словаре 1847 г. эти значения переставлены. Активным, употребительным признается лишь морально-оценочное: «низкий, безчестный» (Клевета есть подлое дело. Подлые поступки). Второе же значение определяется так: «принадлежащий к черни, к простонародию» — и иллюстрируется выражением подлый народ (3, с. 262—263). Здесь же приводятся слова подловато, подловатость, подловатый, подлость, подлянка «подлая женщина». Похожее произошло со словом поганый – первоначально оно означало сельский и, лишь потом стало обозначать всякого нехристианина, язычника.               Поэтому фразу об окраинном наречии – поганое наречие подлого люду правильно надо понимать как сельское (наречие, молва) простого народа… и никаких обид, это мое право пользоваться устаревшей терминологией моего родного языка (высоким штилем, как писал в своё время М. Ломоносов).

Источники:

Н. Ульянов «Происхождение украинского сепаратизма»,

А. Царинный «Украинское движение»

Князь А. М. Волконский «Историческая правда и украинофильская пропаганда»

О. Бузина «Шевченко – Вурдалак»

A.Каревин "Культ "великого Кобзаря", "Не сотвори себе кумира

(Тарас Шевченко: оборотная сторона медали)"