Каким образом Россия намерена вернуть себе статус великой державы и расширить сферы влияния, рассказал зампредседателя правительства РФ, председатель Военно-промышленной комиссии Дмитрий Рогозин.
Становится очевидным, что Россия стремится вернуть себе статус великой державы и расширить сферы влияния — от «переодеваний» наши войска перешли к перевооружению, суммарные расходы на национальную оборону с 2013 по 2015 годы могут составить около 7,7 триллиона рублей. Не все гладко на пути к этому статусу: к границам страны плавно приближается противоракетная оборона НАТО, космическую отрасль РФ в последние два года преследуют неудачи при запусках, «ценовые войны» между российской оборонкой и военным ведомством успели стать притчей во языцех. О том, как планируется преодолевать эти трудности, кто будет определять, какие вооружения и военная техника необходимы нашей армии и каким именно может быть технический ответ РФ на ЕвроПРО, в интервью корреспонденту РИА Новости Игорю Андрееву рассказал заместитель председателя правительства РФ, председатель Военно-промышленной комиссии Дмитрий Рогозин.
- Дмитрий Олегович, одним из самых заметных шагов в реформировании российской «оборонки», который связывают с Вашим именем, стало поручение российского руководства о выводе из состава Минобороны РФ ряда структур и ведомств, первой из которых стала Федеральная служба по оборонному заказу (Рособоронзаказ). Будет ли продолжена работа в этом направлении, какие ведомства еще могут быть переданы «под крыло» правительства РФ?
— Рособоронзаказ выведен президентом РФ из подчинения Минобороны именно потому, что эта служба является надзорным, контролирующим ведомством. Как она могла оказаться под Минобороны и при этом надзирать за деятельностью этого министерства — совершенно непонятно. Более того, Рособоронзаказ имеет компетенцию не только в отношении организаций оборонно-промышленного комплекса и министерства обороны, но и в отношении всех остальных российских силовых структур, которые являются государственными заказчиками вооружений, военной и специальной техники. Поэтому решение о переподчинении этой структуры непосредственно правительству абсолютно логичное и естественное, и во многом именно поэтому ужесточается борьба с финансовыми махинациями и неэффективным использованием средств, выделяемых на оборонный заказ. Мы, наконец, восстановили объективный контроль над ходом его размещения и исполнения. Я обещал руководству страны при моем назначении в правительство, что начну бескомпромиссную борьбу с коррупцией и разгильдяйством, вот мы и действуем по плану.
Теперь по остальным структурам Минобороны. Рособоронпоставка — это агентство, которое занимается размещением заказов на серийное производство продукции в интересах силовых ведомств. Вопросы серийной поставки продукции в войска — это не дело правительства. Пусть Минобороны и другие силовики сами решают этот вопрос.
Федеральная служба по военно-техническому сотрудничеству (ФСВТС) и Федеральная служба по техническому и экспортному контролю (ФСТЭК), которые формально подчинены Минобороны, в силу специфики их деятельности и особой важности работы этих ведомств на самом деле находятся под личным контролем президента РФ. Только ему решать, где они будут находиться, хотя, по сути дела, они и так напрямую выходят на главу государства. Как ответственный в правительстве за военно-техническое сотрудничество и руководитель комиссии РФ по экспортному контролю я также имею свое отношение к этим службам.
- Появятся ли в ближайшее время у правительства РФ, у Военно-промышленной комиссии новые, дополнительные рычаги контроля за системой гособоронзаказа?
— Конфликт интересов между Минобороны и оборонной промышленностью носит, как говорится, экзистенциальный характер. Это вечный конфликт между продавцом и покупателем. Другое дело — в интересах национальной безопасности этот конфликт должен приобрести форму профессионального спора компетентных специалистов, ставящих перед собой одну цель — укрепление обороноспособности страны и ее индустриализацию. В этом смысле Военно-промышленная комиссия, в состав которой входят, с одной стороны, главы силовых министерств и ведомств, военачальники, а с другой — руководители оборонной науки и промышленности, выступает в качестве объективного арбитра, прежде всего в вопросах ценообразования.
При бывшем руководстве Минобороны абсолютизировалась западная техника и вооружения в ущерб отечественному производству, которое душилось близкой к нулевой рентабельностью. Поэтому ВПК была вынуждена выступать в защиту российских оборонщиков, пытающихся решить одновременно две сложнейшие задачи: запуск производства современного оружия и обновление технологии самого производства. Теперь, после известных перемен на Арбате, надеюсь, ситуация выправится, в Минобороны закончится чехарда в организации военной науки и наладится, наконец, система планирования заказа вооружений, а промышленность выйдет на стабильное производство с высоким качеством продукции.
Я, кстати, отказал Сердюкову в визировании проекта постановления правительства о ликвидации ряда военных академий и еще до его отставки потребовал от Минобороны восстановить численность военной приемки до 25 тысяч человек, как это определено указом президента. А Анатолий Эдуардович «досокращался» до 7,5 тысяч военпредов на 1,35 тысячи предприятий — отсюда и резкое падение уровня контроля качества производства, в том числе в ракетно-космической отрасли.
Что касается дополнительных рычагов контроля со стороны ВПК за ходом размещения заданий оборонзаказа, то их несколько. Во-первых, я ввел практику еженедельных оперативных совещаний, на которых заказчики и исполнители докладывают мне об изменении динамики размещения ГОЗ. В случае необходимости я немедленно вмешиваюсь и разрешаю проблему. Во-вторых, вышел на полную мощность Рособоронзаказ, о чем я уже вам говорил. В-третьих, скоро будет поставлена на «боевое дежурство» государственная автоматизированная система государственного оборонного заказа (ГАС ГОЗ) — электронная база данных, способная оперировать всем массивом необходимой информации по всем заказчикам, производителям и поставщикам, включая поставщиков второго и третьего уровня. Также в ГАС ГОЗ мы предполагаем систематизировать информацию по всем научно-исследовательским и опытно-конструкторским работам, которые велись и ведутся в интересах обороны и безопасности страны. Таким образом, мы как бы материализуем научно-технический задел ВПК.
Ну и, наконец, буквально месяц назад Владимир Владимирович Путин своим указом создал межведомственную рабочую группу высокого уровня по контролю за размещением и исполнением ГОЗ. Она рассматривает наиболее проблемные моменты создания новых производств и систем оружия с последующим докладом главе государства, в том числе о степени персональной ответственности тех должностных лиц, кто саботирует решения, направленные на укрепление обороноспособности страны.
- Как раз одним из таких проблемных моментов является судьба новой бронетехники для ВДВ. Так получат ли в итоге российские десантники новую машину — БМД-4М, когда будет принято соответствующее решение?
— Проблема в том, что оборонная промышленность — а я в большей степени отвечаю именно за ее развитие, за подготовку военной науки и промышленности к исполнению сложнейших заданий оборонзаказа — она все-таки не должна заниматься какими-то своими фантазиями и придумывать за заказчика то, что ему необходимо для успеха на поле боя. Промышленность может предлагать министерству обороны разные варианты технического решения той или иной задачи, но придумывать за заказчика его заказ она не должна. Ответ на этот вопрос зависит от того, как Генеральный штаб видит перспективы боевого применения воздушно-десантных войск.
Если там исходят из того, что концепция применения ВДВ — это заброска десантников в тыл противника и удержание плацдарма до подхода основных наших сил, то, конечно, для этого необходима десантируемая, легкая, но хорошо вооруженная техника. Если же речь идет об иных способах применения ВДВ, например, решение полицейских и антитеррористических задач, то тогда нужны не БМД, а хорошо защищенные от минно-фугасного нападения автомобили, приспособленные в том числе и для ведения боевых действий в городских условиях. Американцы в подобных операциях применяют «Хаммеры», у нас аналогичные разработки тоже ведутся и принимаются на вооружение. При бывшем министре Сердюкове наша армия закупала в Италии бронеджипы «Ивеко», прикручивая им на месте бампер и переименовывая их в «Рысь».
БМД-4М, с моей точки зрения, да и с точки зрения командующего ВДВ Владимира Шаманова, начальника его штаба и вообще десантников, принимавших участие в реальных боевых операциях, — это хорошо вооруженная (100-миллиметровое орудие, 30-миллиметровая автоматическая пушка, спаренный пулемет и ПТУР), маневренная машина. Утяжелить ее за счет дополнительной бронезащиты дна, конечно, можно, но тогда она не сможет ни десантироваться с воздуха, ни преодолевать вплавь водные преграды. Здесь надо выбирать оптимальный вариант с точки зрения концепции боевого применения воздушного десанта. Уверен, новый начальник Генштаба Валерий Васильевич Герасимов, которого я знаю по совместной работе с НАТО с наилучшей стороны, разберется.
Мы готовы и дальше совершенствовать работу по новым платформам, которая сейчас ведется на «Курганмашзаводе». В том числе по перспективной платформе «Курганец», на базе которой будет исполнена также и новая БМД. Но еще раз говорю — промышленники не могут выдумывать за Генеральный штаб способы применения войск. Они готовы предложить армии технические решения, но сами технические задания, или как мы их называем «хотелки», должны писать все-таки заказчики из Генштаба.
- Хотелось бы затронуть еще одно проблемное направление — космос: ряд неудачных запусков и аварий показал необходимость реформирования отрасли. Многолетняя стратегия развития отрасли уже представлена в правительство, а когда станут известны планы преобразования Роскосмоса? Станет ли это агентство госкорпорацией по примеру Ростехнологий, каким будет тип управления этой структурой?
— Этот вопрос рассматривался на Совете безопасности 31 августа, докладывался президенту и председателю правительства. Недавно под моим председательством создана группа, которая должна выработать концепцию дальнейшего движения в сторону нового организационно-правового статуса Роскосмоса, — движения с целью радикального повышения надежности ракетно-космической техники, создания системы управления качеством производства, оптимизации самого производства, ведь ракетно-космическая отрасль загружена заказами всего процентов на 40.
В итоге мы решили заслушать не только мнение Роскосмоса, они-то как раз в большей степени склоняются к созданию госкорпорации по типу Росатома. Были сформированы и другие экспертные группы. Речь идет о специалистах Экспертного совета правительства РФ и Сколковского центра.
Второго ноября мой первый заместитель в Военно-промышленной комиссии, Юрий Иванович Борисов, провел согласительное совещание всех трех групп, и мы приступили к сведению воедино окончательного варианта доклада, который будет представлен Дмитрию Анатольевичу Медведеву 26 ноября. По результатам доклада будут подготовлены и представлены президенту рекомендации правительства РФ для принятия окончательного решения.
Что это будет — государственная корпорация, или будут существенно расширены полномочия и ответственность нынешнего Федерального космического агентства, будут ли создаваться какие-то профильные холдинги по двигателестроению, по системам выведения, по системам управления, по созданию спутников, по закупке и производству электронной компонентной базы — в этих вопросах 26 ноября будет поставлена точка с запятой. Позже точку поставит президент.
- В создании Фонда перспективных исследований президент точку уже поставил, подписав соответствующий указ о его создании. Определен ли перечень пилотных проектов, которыми займется так называемая «русская DARPA», какова будет структура Фонда, кто его возглавит?
— Открою маленький секрет: список тех кадровых предложений, которые должны стать инициативой правительства о составе попечительского состава этого Фонда, мы с председателем правительства РФ сейчас обсуждаем. Семь человек будут делегированы от правительства, еще 7 человек назовет президент РФ, и уже эти 14 человек изберут пятнадцатого — генерального директора Фонда. Он тоже войдет в попечительский состав Фонда по статусу.
Решения по кандидатуре генерального директора пока нет, рассматриваются сразу несколько кандидатов. Могу сказать, что в этом обсуждении участвуют и руководители Российской академии наук, и Минобрнауки, и правительственная Военно-промышленная комиссия вместе с ее научно-техническим советом. Наши крупные корпорации тоже над этим думают.
Здесь крайне важно не ошибиться. Фигура генерального директора, на мой взгляд, а я буду предлагать, видимо, несколько кандидатур Дмитрию Анатольевичу Медведеву, должна быть такова, чтобы этот человек обладал универсальными, но при этом глубокими научными познаниями. Одновременно ему должны быть присущи здоровый футуризм и даже некоторый «научно-технический авантюризм», потому что руководителям Фонда перспективных исследований предстоит на основе своего опыта и знаний почувствовать самое «вкусное», интересное, что может быть в студенческих научных разработках, в академических проектах — выхватывать это и, финансируя создание опытных образцов, доводить их до создания совершенных систем вооружения, военной и специальной техники, которые могут позволить нам добиться военно-технического превосходства.
- Какую долю в российском оборонно-промышленном комплексе в итоге планируется отдать частному капиталу?
— В США 60 процентов предприятий ВПК находятся в частных руках. В России, я думаю, при реализации правительственных мер вовлечения частного капитала в оборонку эта цифра составит 30-35 процентов — меньше чем в США в силу того, что у нас традиционно очень мощный государственный сектор оборонки — 1350 предприятий. Их количество, конечно, будет сокращаться, в том числе за счет перепрофилирования невостребованных производств. Современные компактные и высокопроизводительные технологии, которыми мы массово перевооружаем оборонные предприятия, высвобождают излишки площадей бывших советских заводов. Поэтому после тщательного анализа планов развития новой оборонки мы примем решение и в отношении «излишков». Они будут либо превращаться в гражданские производства, либо в технопарки, либо после консультаций с региональными властями мы будем решать, что делать с этими обветшалыми цехами и пустырями, вплоть до решения строить на их месте жильё для работников ОПК.
Основная часть предприятий будет сокращаться за счет слияния, соединения, объединения. В последнее время мы последовательно шли по пути создания интегрированных структур, их у нас уже достаточно много: объединенные авиастроительная (ОАК), судостроительная (ОСК), двигателестроительная (ОДК) корпорации, я уже не говорю про нашего промышленного гиганта — госкорпорацию «Ростехнологии». Но дальнейшее движение у нас будет, как я уже говорил, по пути соединения и концентрации интеллекта, промышленной, стендовой и испытательной баз. Если в СССР, который жил в изоляции от всего мира, конкуренция разжигалась между многочисленными отраслевыми КБ — в одной только авиации, если вспомнить: Микоян, Сухой, Лавочкин, Ильюшин, Яковлев, Туполев, Мясищев, Поликарпов и так далее — то сейчас еле оправившаяся после забвения и кризиса наша промышленность оказалась один на один в жесточайшей конкуренции с промышленными корпорациями других стран, залезшими в том числе и на наш внутренний рынок. Спрятаться от этой борьбы нашим производителям негде — «железного занавеса» больше нет. Вот почему российскому государству придется освоить роль влиятельнейшего регулятора внутреннего рынка, порождая внутри страны и за ее рубежами спрос на продукцию именно российских производителей. Следует намотать на ус, что в современном мире вооружений побеждают не пушки и самолеты, а корпорации. Следовательно, правительство должно стать доктором, способным вставить нашим корпорациям стальные зубы и нарастить железные латы на локти, а дальше они сами со своими конкурентами разберутся.
Я являюсь горячим сторонником вовлечения частного предпринимателя в оборонку. Тем самым мы снижаем производственные риски, создаем здоровую конкуренцию и вливаем в оборонную отрасль «свежую кровь», новые идеи и предпринимательский адреналин. Пока нам приходится работать в ручном режиме, буквально подталкивать «частников» к участию в реализации программ развития ОПК. Безусловно, уже заметен вклад частного бизнеса в стрелковую отрасль, в создание средств связи и оптических систем. Даже по сложным системам, которые основаны на «чувствительных технологиях», например, по системам Воздушно-космической обороны (ВКО), Военно-промышленная комиссия утвердила промышленную кооперацию трех совершенно разных компаний. Концерн «Алмаз-Антей» — это государственная компания, концерн «Комета» — тоже государственная фирма в ведении Роскосмоса, а третья — частный холдинг — «РТИ-Системы». Вместе эти три фирмы, несмотря на разные формы собственности, в рамках государственно-частного партнерства создают единую, комплексно взаимоувязанную систему продукции информационных и огневых средств для войск ВКО.
- То есть «запретных зон» в ОПК для частного бизнеса не будет?
— Нет. Нужны, конечно, допуски определенные, мы их оформляем, но это все беспроблемно решаемые вопросы. Вот, пожалуйста, еще один пример: платформа «Бумеранг», город Арзамас. Производство этих БМП в Нижегородской области — тоже частный бизнес, частная фирма под названием «Военно-промышленная компания».
Для создания государственно-частного партнерства важно решить три вопроса. Первый — это информированность бизнеса о том, что нас интересует и куда он может легко интегрироваться. Вторая задача — бизнес готов рисковать своими деньгами на этапе НИОКР, то есть создать образец под техническое задание, но он должен быть абсолютно убежден, что если его образец в полной мере соответствует техническому заданию заказчика, то заказчик за счет серийного производства окупит его расходы, вернет ему его деньги с прибылью. И третье — это, конечно, надо переходить на цивилизованные правила работы с бизнесом. Вряд ли частная компания просто так отдаст авторские права на интеллектуальную собственность, на произведенную ею продукцию, как это происходит сейчас: министерство обороны «пылесосом» забирает всю эту интеллектуальную собственность. Надо здесь переходить на такие правила, как «роялти», выплата авторских вознаграждений и так далее.
По моей инициативе был создан совет по государственно-частному партнерству при Военно-промышленной комиссии. Сейчас в рамках этого совета уже завершается работа над докладом президенту, где будут предложены правила отношений государства и бизнеса в части ОПК. Работа большая, но я думаю, что мы справимся.
- И к разработкам в области Стратегических ядерных сил (СЯС) тоже частников допустите?
— Все, что касается производства СЯС, конечно же, должно быть под абсолютным контролем государства. Но в кооперации, безусловно, могут участвовать и частники, а кооперация в этой отрасли чрезвычайно глубокая, может быть, 300-400 компаний. В том числе в разработке и производстве электронной компонентной базы, новых материалов — пожалуйста, участвуйте.
В целом же, я еще раз говорю, нам надо довести до 30-35 процентов присутствие частного капитала в российском ОПК. С учетом специфики нашей страны, думаю, это будет оптимальная пропорция. Это позволит нам разделить с бизнесом риски, связанные с реализацией госпрограммы вооружения, и вместе расширять производство и рынки сбыта.
- Одной из серьезных угроз российским Стратегическим ядерным силам на недавней конференции в Москве с участием представителей парламентской ассамблеи НАТО Вы назвали американскую систему ПРО морского базирования «Иджис»…
— Действительно, система ПРО морского базирования играет дестабилизирующую роль. Тот, кто называет систему противоракетной обороны «оборонительной системой», видимо, просто простофиля. Весь мир после 1945 года держался на стратегическом балансе ядерных сил, и это уберегло мир даже в самые сложные годы от сползания к вооруженному конфликту между Востоком и Западом. Да, иногда воевали в третьих странах, но напрямую — никогда.
ПРО — это попытка пересмотреть все эти отношения, имеющие многолетнюю историю, это попытка обнулить российский стратегический ядерный потенциал. Мобильная морская система ПРО США, которая может неожиданно появляться в непосредственной близости от российских берегов, будет вызывать самую обостренную реакцию России, как и любой другой страны в подобной ситуации. Поэтому ПРО США в том виде, как она сейчас существует, носит явно дестабилизирующий, провоцирующий гонку вооружений характер в отношениях России и США-НАТО. И им об этом надо говорить четко и ясно. Я четыре года работал послом России при НАТО и знаю, какой язык они понимают лучше всего.
- Вы также возглавляете межведомственную группу по созданию технической основы войск Воздушно-космической обороны (ВКО). Скажите, а в России система, аналогичная американской ПРО, когда появится?
— Что касается нашей системы, надо иметь в виду, что исторически Россия шла по другому пути. В соответствии с договором о ПРО от 1972 года мы имели один регион базирования стратегической противоракетной обороны — прежде всего вокруг города Москвы. Сейчас мы модернизируем эту систему, и она будет по-прежнему играть важную роль. Кроме того, в соответствии с государственной программой вооружений в войска поступят в необходимом количестве новые зенитно-ракетные комплексы ВКО — С-400 и С-500, последний из которых будет обладать способностью к экзоатмосферному перехвату баллистических целей. Однако коренная особенность наших сил состоит в том, что они находятся на нашей суверенной территории. Мы свою ПРО у американских берегов не ставим, потому что нет у нас экспансионистских, агрессивных планов и мы не хотим дестабилизировать ситуацию в других регионах.
Естественно, это вовсе не исключает возможности появления у нашего флота радиолокационных станций дальнего обнаружения. Это в первую очередь связано с необходимостью развития системы предупреждения о ракетном нападении — вовремя обнаружить попытку напасть на Россию. Но огневые средства, то есть противоракеты, мы у границ США под какими-нибудь надуманными, смехотворными предлогами, например, для «защиты наших американских друзей от Канады и Гондураса», никогда не размещали. А они у нас под носом размещают — под предлогом защиты нас и Европы от «плохих иранских и северокорейских парней».
- В качестве одной из возможных мер в ответ на развертывание ЕвроПРО руководство РФ называло размещение в Калининградской области оперативно-тактического ракетного комплекса «Искандер-М». Может ли, на Ваш взгляд, еще одной мерой «технического характера» стать возврат к использованию боевых железнодорожных ракетных комплексов, ведь раньше это была грозная сила?
— К средствам противодействия ПРО относятся средства подавления ПРО и средства преодоления ПРО. «Искандеры» — это, собственно говоря, и есть средства подавления, которые могут направить свою огневую мощь против развернутых рядом с границами РФ информационных и огневых систем ПРО противника в случае его агрессии против нас.
Что касается средств преодоления, то это прежде всего специальные средства, которыми снабжаются современные российские ракеты. Они позволяют вводить противника в заблуждение, создавать большое количество ложных целей, менять параметры траектории и многое другое.
Способы размещения носителей — это уже второй вопрос. Ракеты могут быть шахтного базирования, то есть стационарного, они могут быть мобильного базирования — это наши «Тополя» на колесной платформе. Теоретически средства СЯС могут быть и железнодорожного базирования, и авиационного базирования, и морского.
Очевидно, что Россия думает не только о средствах подавления и преодоления ПРО, чтобы создать гарантированную возможность нанесения неприемлемого ущерба любому агрессору в ответных и ответно-встречных действиях и тем самым удержать его от соблазна проверять нас на прочность, отбивая саму шальную мысль о нападении на Россию. Мы, конечно, думаем и об эффективной защите наших СЯС от вероломного разоружающего нападения врага, поэтому все держать в «стационаре» — «под колпаком у Мюллера» — не собираемся. В каких формах это будет сделано, потенциальный агрессор узнает позже. Думаю, ему это не понравится.
