Украину сотрясают языковые страсти. Большинство населения пытается расширить употребление русского языка, вернуть ему достойное место в своей колыбели – Киеве, и в тех областях Малороссии, где на “мове” не говорят и почти никогда не говорили - в Донбассе, Крыму, Новороссии. “Свидомиты”, понимая, что вытравить русский язык совсем не удастся, пытаются максимально сузить сферу его употребления – изгнать из образования, СМИ, государственных органов. Обычно это противостояние представляется как борьба двух языков - украинского и русского. Но такое представление не является верным. Украинская “мова” является одним из диалектов русского языка и не может претендовать на самостоятельность. Можно говорить о борьбе между двумя литературными нормами русского языка - общерусской, на основе великорусского наречия, и полонизированной украинской, на основе малорусского наречия.
В дореволюционном русском и зарубежном языкознании ни один серьёзный учёный даже не думал о признании малорусского наречия чем-то отдельным от русского языка. “Малорусская речь, называть ли ее языком или наречием, составляет со всеми прочими русскими наречиями нечто единое и целое, то есть принадлежит вместе с великорусским, белорусским и общерусским литературными наречиями к одной диалектической группе, обозначаемой термином “русский язык”. Мнение, признающее самостоятельность и отдельность малорусского наречия и отводящее ему в семье славянских языков такое же место, какое занимают южные и западные языки, не имеет для себя прочной опоры в современной науке”, - писал выдающийся языковед Флоринский, стопроцентный малорус по происхождению.
Самостоятельным языком “мову” признали большевики, исключительно из политических соображений, вызвав немалое удивление в мировой лингвистике. Современные свидомые пропагандисты любят цитировать записку Петербургской Академии Наук "Об отмене стеснений малорусского печатного слова". Якобы это документ, которым Академия признала самостоятельность малорусского языка. В действительности же ни сама Академия, ни даже одно ее Русское отделение не издавали этой записки в качестве своего коллективного и официального заключения, а только допустили ее напечатание на правах рукописи, как предварительный и не подлежащий оглашению отчет о работе комиссии. Составлена записка была двумя членами Академии Коршем и Шахматовым. В состав комиссии кроме них входил лишь один филолог – Фортунатов. Из нескольких десятков других членов Академии, в том числе и самых крупных авторитетов в данной области, таких как Соболевский, Ягич, Ламанский никто своей подписи под запиской не поставил, а Соболевский даже заявил резкий протест. Академики Корш и Шахматов как ученые всегда выступали с позиций признания единства русского народа и русского языка, и в то же время они приложили руку к появлению документа, который противники русского единства стали использовать в своей пропаганде.
Дело в том, что русская либеральная интеллигенция обладала склонностью, которая впоследствии дорого обошлась и ей самой, и России в целом – одобрять и поддерживать все, что было направлено против существующего строя. В том числе и политическое украинофильство. Академический мир тоже относился к украинской пропаганде абсолютно терпимо. Он делал вид, что не замечает ее. В обеих столицах под боком у академий и университетов издавались книги, развивавшие фантастические протоказачьи теории, не встречая возражений со стороны ученых мужей. Одного слова таких, например, гигантов, как Дьяконов, Платонов, Лаппо-Данилевский, достаточно было, чтобы обратить в прах все хитросплетения мифотворца Грушевского. Вместо этого Грушевский спокойно печатал в Петербурге свои политические памфлеты под именем истории Украины.
Критика такого знатока казачьей Украины, как Мякотин, могла бы догола обнажить фальсификацию, лежавшую в их основе, но Мякотин поднял голос только после российской катастрофы, попав в эмиграцию. До тех пор он был лучшим другом самостийников. Допустить, чтобы ученые не замечали их лжи, невозможно. Существовал неписаный закон, по которому за самостийниками признавалось право на ложь. Разоблачать их считалось признаком плохого тона, делом "реакционным", за которое человек рисковал получить звание "ученого-жандарма" или "генерала от истории". Такого звания удостоился, например, крупнейший славист, профессор Киевского университета, природный украинец Флоринский. В Москве для пропаганды украинской идеологии в русских либеральных кругах революционно настроенные украинцы основали ежемесячный журнал на русском языке "Украинская Жизнь".
Поддерживать украинофильских деятелей, например, Грушевского, русских либеральных интеллигентов побуждали не симпатии к политическому украинофильству как таковому, – в его сути они зачастую вообще мало что смыслили, а желание любым способом содействовать приближению революции, которая, по их мнению, должна была принести России свободу и осуществить тем самым вожделенную мечту каждого либерального интеллигента. Всякое выступление в защиту России, ее языка, ее истории, ее церкви, ее государственного строя считалось почти неприличным и вызывало гонение и насмешки против отважного виновника выступления. Дан был общий тон: потворствовать натиску революции.
Было бы ошибочным полагать, что сказанное выше относилось ко всей без исключения русской интеллигенции. В образованных кругах русского общества были и патриоты, которые, с пониманием относясь к желанию сохранить областные особенности, присущие русскому народу в различных местах его расселения, в то же время осознавали значение русского литературного языка как могучего консолидирующего фактора, обеспечивающего русское единство. А также предупреждали о гибельных последствиях, которые неминуемо ожидают весь русский народ, если враждебным силам удастся это единство разрушить. Но чуждые элементы, подчинившие себе значительную часть русской прессы, без устали клеили этим людям ярлыки "реакционеров" и "черносотенцев". Так русские либеральные интеллигенты, вольно или невольно подыгрывая противникам русского народа, в конечном итоге стали соучастниками революционного разгрома России.
