Со второй половины ХХ века идет синхронная активизация религиозно-политических движений. С начала 70-х годов исламский фактор начинает оказывать существенное воздействие на внутреннюю ситуацию и внешнюю политику многих стран мусульманского ареала, происходит своеобразная вторичная исламизация ислама.

Так, видный турецкий исламист-экономист А. Деббагоглу в книге “Введение в исламскую экономику” пишет: “Турецкий народ вновь должен омусульманиться, что обеспечит ему образование нового общества и нового государства”.

Под исламским фактором следует понимать два разнонаправленных процесса. Во-первых, процесс проникновения ислама в политический сектор жизни общества, часто именуемый исламизацией; во-вторых, политику властей в самой стране в отношении ислама.

Следует отметить, что хотя не во всех мусульманских странах политизация носит радикальный характер, основной особенностью отношений власти и религии в последние тридцать лет становится конфликт с радикальным политическим исламом, являющийся рубежом, отделяющим силы, ориентированные на модернизацию ислама, от сил, делающих ставку на его неоконсервативную реставрацию в духе мусульманской общины времен пророка. Исламизация характеризуется как минимум двумя одновременно протекающими тенденциями: возрождением ислама как религии и использованием исламской “оболочки”, идеологии различными экстремистскими, террористическими, сепаратистскими силами в борьбе за власть. При этом в многочисленных публикациях последнего времени до сих пор не существует устойчивых общепринятых обозначений этого процесса.

Используемые в настоящее время термины “фундаментализм”, “радикализм”, “исламизм”, “ваххабизм” часто путаются и не являются бесспорными, поскольку выработаны, как правило, в неисламской нормативной культуре и потому не в полной мере адекватны рассматриваемому объекту. Сами мусульмане тех, кто проповедует реисламизацию по критериям “чистого”, первоначального ислама, называют “ал-исламийюн” (исламисты). Очевидно, в исламе следует различать как ислам и исламизм, так и фундаментализм и экстремизм. Фундаментализм и радикализм (экс-тремизм) присущи практически любым религиям. В частности, экстремизм проявлялся и в христианстве: крестовые походы, инквизиция в Испании, борьба со старообрядцами в петровской России и т. д.

Фундаментализм – это не что иное, как обращение к духовным первоисточникам вероучения, происходящее всякий раз при резком изменении условий жизни. Без него религия, как правило, вырождается и превращается в ширму для получения каких-либо материальных и политических выгод определенными лицами или группами. С этой точки зрения пророк Мухаммад тоже был фундаменталистом: он считал себя не основателем новой религии, а человеком, возвращающим людей к вере предков – вере Авраама. Сами мусульмане предпочитают называть это движение не фундаментализмом, а салафизмом – от выражения “ас-салаф ас-салих” (праведные предки), то есть его сторонники должны во всех своих действиях, нормах и правилах следовать догматам первоначального ислама.

Однако здесь следует помнить об относительной ограниченности положений, регулирующих все аспекты жизни мусульман: готовые правила поведения можно обнаружить не более чем в 300 аятах Корана и 500 хадисах. Египетский юрист-мусульманин Мухаммад Саид аль-Ашмави в книге “Политический ислам” отмечает, что Коран “содержит только немногочисленные нормы, касающиеся отношений между людьми, и эти немногочисленные нормы не регулируют все отношения”. Поэтому салафиты не могут ограничиться только текстами Корана и Сунны в качестве единственных источников всех норм и рекомендаций в современных условиях и потому приходят к тому, против чего боролись: вынуждены в полной мере использовать человеческий фактор для понимания Божественного Откровения и обращаться к салафитскому наследию прошлого (в частности, к таким салафитским авторитетам, как Ибн Кудам, аль-Кисаи, Ибн Таймийя). В итоге оказывается, что, например, обосновываемая салафитами обязательность для мусульманина вести джихад против вероотступников (бу дь то Х. Мубарак в Египте, И. Каримов в Узбекистане и т. д.) обосновывается не обращением к абсолютно истинному (божественному) первоисточнику, а к источнику человеческому и потому, возможно, ошибочному. Здесь надо либо доказать, что эти ученые (в частности, Ибн Таймийя) не ошибались, либо принять безошибочность всех их суждений, что в исламе невозможно: беспорочен лишь один человек – пророк Мухаммад. Кроме того, салафиты почему-то “забывают”, что убийство вероотступников по шариату разрешено только после выяснения действительного положения вещей и троекратного предложения покаяться и вернуться в лоно ислама.

Таким образом, все направления в исламе (и салафизм в том числе) – это не прямой результат Божественного Откровения, а человеческая интерпретация Корана и Сунны. Споры среди мусульманских теологов относительно того, какое из направлений ислама следует “правильным путем”, продолжаются на протяжении всей его истории. Аналогичные споры характерны и для других конфессий.

Фундаментализм как стремление восстановить веру в первоначальной чистоте является устойчиво традиционным для религиозного мировоззрения. В частности, некоторые специалисты по исламскому экстремизму отмечают, что “фундаментализм в смысле мировоззрения, возвращающего к фундаментальным (глубинным) истинам веры, не может, как представляется, быть характерным только для воинствующих радикалов”.

Большое влияние на современный ислам оказала мусульманская реформация. Мусульманские реформаторы (Джамаль ад-Дин аль-Афгани, Мухаммад Абдо, Мухаммад Ахмад Халафалла и др.) стремились сохранить ислам как мировоззренческую систему и основу социального регулирования от разрушительного влияния капиталистического Запада, пытались морально и доктринально обновить мусульманскую общину путем осовременивания и придания исламу пластичности. Они учили, что каждому поколению следует толковать Коран исходя из собственного опыта и знаний, не искажая при этом основ веры. Мухаммад Абдо писал: “Каждый мусульманин должен толковать Коран и руководствоваться его предписаниями в меру своих возможностей. Нельзя только отклоняться от Корана”, то есть следует поступать так, как поступил бы пророк Муххамад в существующих в данный момент условиях.

Таким образом, реформаторы, отстаивая принцип иджтихада (право на самостоятельное суждение по богословско-юридическим вопросам, связанным с жизнью общины, на основе Корана), считали, что традиционное духовенство не может быть единственным интерпретатором шариата и человек отчасти способен сам постигать религиозные истины.

Слепой вере и схоластике традиционалистов реформаторы (салафиты) противопоставили религиозный рационализм и верность сути Священного писания, подчеркивая, что ислам – это религия, опирающаяся на разум, поскольку человек, по замыслу Аллаха, призван свободно мыслить. Реформаторы основное внимание уделяли вопросу о месте человека в сотворенном богом мире, морально-этическим принципам ислама, социальным проблемам общины, а все то, что касалось отношений между человеком и богом, коранических запретов, считалось вечным и неизменным. Можно с большой долей уверенности утверждать, что в основе реформаторства лежал хадис: “Аллах ничего не меняет в людях, пока сами они не изменят себя”.

Следует отметить, что приоритет исламских ценностей реформаторы признавали почти исключительно в духовной жизни человека и выступали за государство в духе ислама, а не на основе господства шариата. Они считали, что ислам – религия, требующая от своих последователей только веры и никоим образом не навязывающая форму социальной организации. Так, Халафалла заявлял: “Пророк был духовным руководителем, а не светским правителем. В Коране нет текстов о халифате, все мусульманские государства в истории были светскими государствами, а не теократиями”.

Таким образом, миссия реформаторов заключалась в том, что ими были предложены принципы укрепления основ ислама и возрождения величия мусульманской общины в новое время. Однако некоторые их последователи, сохраняя верность этим принципам, разошлись в подходах к решению социально-политических проблем ум-мы, причем настолько значительно, что стремятся архаизировать действительно-сть и изменить современные реалии в духе мединской общины времен пророка, сделать шариат единственным регулятором. Методы для этого выбираются самые радикальные.

Радикальные исламисты (экстремисты) не только хотят образования исламского государства, они добиваются исламизации – установления норм шариата – в планетарном масштабе, причем немедленно и в полном объеме. Их действия направлены в первую очередь, по-видимому, против существующих режимов в мусульманских странах, якобы уклонившихся с пути, указанного Кораном, и послушных воле Запада. Экстремистское крыло представлено множеством групп, ведущих активную террористическую деятельность против немусульманских, с их точки зрения, режимов. Поскольку, по мнению радикальных исламистов, “родина для мусульманина только там, где правит шариат”, то надо бороться ради государства ислама, и при этом допустимо применение силы, чтобы преодолеть все препятствия на этом пути. Ядро экстремистских движений составляет жаждущая справедливости недовольная молодежь из разных социальных слоев.

В основе ваххабизма, особого течения внутри суннитской ветви ислама, лежит выработанное потребностями бедуинских кочевий очень осторожное отношение ко всем учениям и школам, выходившим за пределы суннитского ислама. Основные принципы этого течения, развитые в XVIII веке Мухаммадом ибн Абд ал-Ваххабом (1703–1794), сводятся к узкому догматизму и крайней нетерпимости ко всяким новшествам, отрицанию свободы мнений в религии, фанатичной строгостью в соблюдении обрядовых и правовых норм шариата. Поэтому отнюдь не случайно в современном исламе наиболее крайние фундаменталистские течения смыкаются с ваххабизмом.

Несмотря на то, что в мире существует 8 общепризнанных религиозно-правовых мусульманских школ (4 суннитские и 4 шиитские), имеющих равные относительно друг друга права (и это зафиксировано, в частности, в Исламской конституции Ирана), к “неправильным” мусульманам, например, так называемые “ваххабиты” относят всех, кто не согласен с их учением. Хотя в Коране сказано: “Нет принуждения в вере” (сура ал-Бакара, аят 257), такое деление на “чистых” и “нечистых” тянется из прошлого. Как писали современники Мухаммада ибн Абд ал-Ваххаба, его сторонники “были убеждены в неверии всех людей на земле, которые не разделяют их убеждений”, и считали несогласных с ними мусульман еще более худшими “многобожниками”, чем язычники. “Отступник должен быть убит, даже если он не в состоянии сражаться, тогда как неверный в подобном случае смерти не заслуживает”, – писал ат-Тамими в “Книге единобожия”.

В последние десятилетия, по крайней мере в Европе, прочно закрепилось значение слова “ваххабизм” как политического течения, сторонники которого, основываясь на субъективно трактуемых положениях ислама, проводят деятельность, направленную на мусульманизацию (как правило, насильственную) какой-либо страны. Поэтому многих современных “ваххабитов” никак нельзя считать прямыми последователями Абд ал-Ваххаба. Так, в догматике, правовой практике, обрядности между сторонниками этого движения в Саудовской Аравии и, например, ваххабитами на Северном Кавказе есть существенные различия, обусловленные историческими и политическими условиями возникновения, социальной базой.

Исламский экстремизм сегодня
Наибольшее распространение радикальный исламизм получил в Алжире, в котором взрывы, убийства стали обычным явлением. Эксперты отмечают, что в Алжир исламский экстремизм экспортируется не только в виде идей, но и в виде прошедших школу многих кровавых конфликтов профессиональных террористов. Что касается экстремизма на Северном Кавказе и в Центрально-Азиатском регионе, то в условиях социально-экономической нестабильности, коррупции восстановление порядка и справедливости через возврат к раннеисламской умме (общине) приобретает немало как сторонников, так и противников. Первое обусловлено в значительной мере тем, что до недавнего времени тысячи молодых людей могли получить теологическое образование за рубежом. Однако многие из них, вернувшись на родину, становились проводниками суннитского ислама не столько в классическом, сколько в его радикальном понимании. Противодействие же духовенства (так, например, Совет улемов Управления Узбекистана в своем обращении ко всем мусульманам страны заявил, что “действия боевиков под флагом исламской религии противоречат ее канонам”) и большинства традиционно верующих обусловлено тем, что в этих регионах широкое распространение получил так называемый “народный ислам”, ставший результатом сложного переплетения обрядов и вероучений ислама с местными доисламскими обычаями.

В частности, суфийский ислам, имеющий место в Дагестане, Чечне, Ингушетии, во многом не совместим с проповедуемыми “ваххабитами” принципами и нормами, что приводит к конфликтам между последователями этих течений, перерастающим в антагонизм двух образов жизни: национально-этнического и навязываемого арабского. Так, события августа 1999 года в Дагестане показали реальную угрозу физического уничтожения тех мусульман, которые не соглашаются принять “ваххабитскую” трактовку ислама. Не случайно прошедший еще в июле 1998 года в Грозном Конгресс мусульман Северного Кавказа, в котором приняли участие религиозные деятели всего региона, в своей резолюции потребовал “объявить все экстремистские течения вне закона, установить контроль над всеми исламскими учебными заведениями, учебной литературой, средствами массовой информации во избежание проникновения вредной ваххабитской идеологии в общество”.

Следует также отметить, что, несмотря на интенсивное использование чеченскими сепаратистами мусульманской риторики, активных действий в их поддержку на правительственном уровне не предприняло практически ни одно мусульманское государство. Однако бездарные действия российских властей и иррациональная жестокость, проявленная федеральными войсками, создала условия для быстрой радикализации ислама в ранее не особенно религиозном чеченском обществе, способствуя установлению контактов чеченских неофитов с экстремистскими течениями мусульманского мира.

Вместе с тем, несмотря на то что движущей силой процесса исламизации Кавказского и Центрально-Азиатского регионов является суннитский ислам, отсутствует ясность относительно идейных основ местных исламистов, поскольку одни говорят о себе как о ваххабитах, другие называют себя салафитами, ханбалитами (хотя Ибн Ханбал требовал не допускать бунта, смуты – “фитна”, разрушающего устои веры и общественной морали: плохой правитель, считал он, всегда лучше, чем “фитна”) и т. д. Более того, фундаменталистский ваххабизм рассматривает широко распространенные в этих регионах веру в духов предков, поклонение святым местам и т. п. исключительно как ересь, противоречащую “чистому исламу”, и потому осуждает паломничества к святым местам, запрещает навещать могилы родных и читать Коран на кладбище, носить талисманы.

Таким образом, можно констатировать, что классическая схема, разделяющая современные мусульманские социально-политические движения на традиционалистские, фундаменталистские и реформаторские, не применима к исламскому движению на Кавказе и в Центральной Азии. Скорее всего, его можно разделить на в основном аполитичное, традиционалистское и политизированное, зачастую крайне радикальное, экстремистское. Лидерами последнего являются, как правило, выходцы из сельских слоев, массовая опора – крестьяне и маргинализованные городские слои.

Французский специалист по проблемам Центральной Азии Оливье Руа подчеркивает, что лидеры исламистов “выступают за экспорт исламской революции. Они не разделяют национальных устремлений своих стран. Это люди без корней, с запутанными биографиями. Они представляют географическую и социологическую периферию ислама”.

Официальные власти (включая религиозные) оказались не в состоянии вести диалог с радикалами. Призыв вернуться к “чистому исламу” (основной лозунг “ваххабитов”) они не сумели использовать для борьбы с коррупцией и произволом кланово-этнических криминальных группировок. В результате ислам становится не союзником властей, а противопоставляется им, и возможности его использования в политических целях возрастают.

Таким образом, рассмотрев ряд основных течений в исламе, следует отметить, что характерной чертой современного процесса исламизации является его отчетливая не религиозно-догматическая, а социально-политическая направленность. События в Алжире, Ферганской долине, Дагестане, Киргизии и т. д. показывают, что многие исламские общественно-политические течения, проповедующие возрождение “чистого” ислама, все больше становясь экстремистскими по политической форме и сектантскими по религиозной сути, переходят к террору и физическому устранению не только неверных, но и “неправильных” мусульман, активно проводят различные акции по дестабилизации ситуации в существующих государственных образованиях, стремясь превратить их в “дар-уль-ислам” (страну ислама).
Реисламизация в большинстве случаев предполагает борьбу за то, чтобы шариат стал единственным регулятором всей частной и общественной жизни. Так, например, один из лидеров Исламского движения Узбекистана Зубайр ибн Абдул Рахима заявил: “ИДУ намерено вести борьбу против официального Ташкента до тех пор, пока узбекское государство не будет жить по законам шариата”. Одним из источников финансирования движения, по словам этого лидера, служат “возможности старой узбекской эмиграции, в частности капиталы потомков эмира Бухарского”.

Следует отметить, что хотя Узбекистан исторически является наиболее исламизированным государством постсоветского пространства Центральной Азии (на территории Узбекистана существовали такие мусульманские государства, как Бухарский эмират, Хивинское и Кокандское ханства), но очень высокая социальная цена экономических реформ в Киргизии (ВВП в 1995 году составлял 50% от уровня 1990 года) и Таджикистане (падение промышленного производства по различным отраслям достигало 80%), в результате чего большинство населения этих республик оказалось за чертой бедности и не может выбраться из нищеты, создает благоприятные условия для особенно быстрого возрождения в них старых культурных пластов, и религиозные аспекты (причем во все более радикальной форме) становятся ведущими в их общественной жизни. Без улучшения социально-экономической ситуации на Кавказе и в Центральной Азии нельзя найти пути снижения угрозы исламского экстремизма в этих регионах.

Для исламистов, по мнению французского эксперта Оливье Руа, “путем к реисламизации общества является захват государственной власти... Исламисты, в отличие от фундаменталистов в строгом смысле слова, выступают не за “возврат” к прошлому, а за подчинение себе путем политической борьбы современного общества и его технических средств”.

Официозное издание по истории Пакистана (“Дорога в Пакистан”. 1990) выделяет два главных принципа исламского государства: веру в верховный суверенитет Аллаха и признание верховенства шариата во всех сферах человеческой жизни. Следует отметить, что Пакистан при М. Зия-уль-Хаке оказался наиболее приблизившейся к модели “исламского государства” страной. По целому ряду позиций (исламизации экономики, разработке теоретических проблем и т. п.) он продвинулся значительно дальше, чем строго исламистские режимы Арабских Эмиратов и Саудовской Аравии или управляемый шиитским духовенством Иран.

* * *

Завершая статью, следует отметить главное: во многих странах Востока после многих лет европеизации и существования светских режимов идет реставрация влияния ислама, причем зачастую самыми радикальными методами. Почему это происходит? По-видимому, в поисках ответа следует обратить внимание на беспрецедентное расширение социальной, финансовой, политической поддержки исламистских движений в сегодняшних мусульманских (и не только) странах. Можно предположить, что столкновение мусульманских традиций с экономическим прагматизмом Запада в значительной мере и вызвало те общественные противоречия, свидетелями которых мы стали в последние десятилетия. Всеобщий кризис коммунистической идеологии также породил потребность замены ее религиозно-национальными ценностями. Страны Востока, отвергая “импортные” марксистскую (“обрекающую человека на добывание хлеба насущного”) и капиталистическую (“потребительства и вещизма”) модели развития, пытаются построить развитую экономику на исламских принципах, которая , как они надеются, окажет воздействие на весь ХХI век.

Степень противодействия радикальным исламистам зависит от степени демократизации общества, готовности правящих элит содействовать его консолидации, в том числе найти место и религиозному фактору для решения стоящих перед обществом социально-экономических проблем. Некомпетентность властей в вопросах современного ислама часто приводит к серьезным ошибкам и просчетам, укрепляя позиции “ваххабитов” и правительства, проводящие жесткую политику по отношению к населению своих стран, однозначно толкают часть его в руки религиозных экстремистов.

stop-sekta.kz,  Сергей Смирнов