Начало

Продолжение

 

5. Святая Русь

Страна, в которой живут смиренные рабы божьи, обуздавшие свои гордыни, своенравие, низменные страсти, является заветной мечтой любого христианского правителя. Смелый и решительный Андрей Боголюбский мечтал о сугубо православном царстве, династическом, миролюбивом, которое начал создавать на «пустом месте». Так и более пяти столетий спустя Петр I, покидая боярскую Москву, переедет на северо-запад, но опять же не затем, чтобы поселиться в старинном Новгороде, а построит новую столицу в устье Невы и наречет своим именем.

Православный житель Святой Руси - это праведный раб божий, человек с бессмертной душой, почитающий Христа выше всего на свете и терпеливо несущий тяготы земные в ожидании Судного дня. Православный с точки зрения католика-схизматика - это носитель «дряхлеющей восточной души», упрямый догматик, давно отживший свой век и должный навсегда остаться еще в I тысячелетии. Но время идет, а православные не переводятся. И тогда уже не теологический довод, а сила начинают выступать наиболее убедительным аргументом в религиозном споре.

Рыцарские ордена католиков и магометане железными тисками раздавливали Империю. Если мусульмане - это иноверцы, то католики выступали в роли отцеубийц. Фаустовские оскалы проступают на жутковатых скульптурах химер, оборотней, упырей, оседлавших новоотстроенные островерхие соборы. Готика - смесь божественного (GOD) и готского, христианского и языческого. Католики перестают быть «ближними». Если в IX в. ромей Константин (в монашестве Кирилл) известный, как один из создателей славянской письменности, беспрепятственно путешествует по Моравии, Крыму, чудесным образом обнаруживает мощи св. Климента, сподвижника апостола Петра и с почетом возвращает мощи в Рим, то в XI в. православные все чаще встречаются с враждебным отношением к себе католиков. У последних накопилось много претензий к бывшим братьям во Христе. Католики преданы анафеме патриархом Константинопольским. Они не могут простить Империи и всем ее союзникам утрату Палестины.

Отложившись от христианской ортодоксии, католики берут на себя непростую миссию освобождения Святой Земли от иноверцев. Крестоносцы - разноплеменные рыцари, плохо организованные, но преисполненные героического энтузиазма - зиждители истории новой Европы, устремляются на Юг для вызволения Гроба Господня.

В этом движении католиков на Юг, а православных на Север много символичного. Ясно намечается поляризация участников церковного раскола. Одни творят историю, другие хранят огонь веры. Деятельным лицом исторического процесса выступает и сам папа Римский, претендуя на роль императора-теократора Священной Римской империи.

В 1204 г. рыцари-крестоносцы наносят тягчайшее оскорбление всему православному миру. Они подвергают разграблению храмы и дворцы Царьграда. Руководит «акцией» столетний венецианский дож, пригнавший целую флотилию кораблей для вывоза добычи. На протяжении долгих семи столетий эта торговая республика была вынуждена считаться с вердиктами Константинополя. Проклятые патриархом рыцари были ведомы не столь праведным гневом незаслуженно оскорбленных и отторгнутых от ортодоксальной церкви. Обдирая иконостасы и выламывая драгоценные врата в соборах, они уничтожали в Царьграде и саму память о себе, как о правнуках тех варваров, которые благоговели перед святынями «столицы мира».

Православные должны исчезнуть - в этом скрытый смысл творений всей генерации средневековых богословов, взращенных латинской церковью. Византия должна быть признана ошибкой истории - страной людей, боящихся перемен. И эти жалкие безынициативные люди, еще совсем недавно смотрели на западноевропейцев, как на неотесанных мужланов. Гордые рыцари с плюмажами на шлемах и девизами на щитах тщились вести свои родословные от римлян - покорителей античного мира. Византия же помнила иное; колдунов и шаманов, землянки и звериные шкуры вместо одежды на тех, чьи потомки вдруг предстали в качестве погромщиков дворцов и расхитителей сокровищ.

Ожесточение, с которым в IV и V в. христиане разрушали античную культуру, возродилось со схизмой с новой силой. Великий европейский Ренессанс начался с великого погрома. На протяжении многих веков короли и рыцари, богословы и прелаты, архитекторы и художники будут вытаптывать, перетолковывать, замазывать и перестраивать все то, что напоминало им о величие Царьграда.

Трещина розни между православием и католицизмом стремительно разрасталась до пропасти. В 1240 г. датско-шведские рыцари вторгнутся на северо-западные русские земли. Конечно, вторжение осуществлено с благословения викария Петра. Через два года (в 1242г.) тевтоны повторят этот натиск. Откуда взялись тевтоны? По приказу папы Римского этот орден крестоносцев был переброшен с Ближнего Востока. Война с исламом и война с православием обрели для латинян свою тождественность.

Не следует забывать того, что датско-шведские и тевтонские рыцари наносили свои удары вскоре после того, как земля русская претерпела сильнейшее потрясение-нашествие Орды. Псков, Новгород были последними православными городами, избежавшими участи быть разграбленными и сожженными. Александр Невский, сыгравший в обороне северных русских территорий ключевую роль, будет причислен к лицу святых, как защитник веры.

Исключительная важность одержанных св. князем побед заключалась не только в том, что в обратном случае северные православные города могли разделить судьбу Юрьева и других - быть переименованными, переиначенными на католические: население обращено в рабство или крещено в соответствии с канонами Римской церкви. Александр Невский был Рюриковичем, т.е. номинально сохранял свою причастность к скандинавскому роду. Но в устье Невы он бился с датчанами и шведами, не как с соплеменниками, инициаторами междоусобицы, а как русский православный правитель, у которого нет ничего общего со скандинавами. Он со своей дружиной и датско-шведские рыцари являлись уже представителями разных народов, у которых в далекую языческую эпоху были общие предки. Но теперь русичи и норманны отличались по языку, по вере, по образу мыслей и по своей судьбе.

На Чудском озере А.Невский положил предел тевтонскому продвижению вглубь православного северо-востока. Но наивно было бы полагать, что гибель нескольких десятков рыцарей могла так напугать крестоносцев, и они, в дальнейшем, будут всячески уклоняться от требований папы Римского - двигаться на Восток. Поражение на Чудском озере не было сокрушением тевтонского ордена. Наступление ордена было бы непременно продолжено. Но получив ярлык на княжение в ханской ставке, А. Невский заручился тем самым поддержкой Орды - лучших воинов того времени. Нельзя исключить и того, что татары участвовали уже в Ледовом побоище. И зная об этой поддержке, вдохновители крестового похода на Русь уже не могли не стушеваться. Они надолго «остолбенели» на пороге Святой Руси, страны, принадлежащей только православию.

Середина XIII - XIV вв. - трагичная эпоха для всего православного мира. На Кавказе и Балканах, в Передней Азии и Северной Африке, на Червонной, Киевской и Владимиро-Суздальской Руси - везде завоеватели. Практически все православные государства вынуждены признать власть над собой иноверцев, а население этих государств оказывается на положении людей низшей расы. Утрата политического суверенитета сопровождалась гибелью армий, истреблением знати. Римская церковь успешно борется на подчиненных ее влиянию территориях с греко-славянской письменностью, возводит в славянских городах готические соборы, приобщает к вере новые племена (ятвиги, литва). На территориях, захваченных мусульманами, православные жмутся к труднодоступным местностям, прячутся в балканских пещерах, в горах Ирака и Ливана. Так прежде теснилось и язычество под победоносным натиском христианства. Но времена изменились. Православные отодвинуты на периферию общественной и политической жизни. Они могут быть ремесленниками, крестьянами, рабами, слугами, в лучшем случае торговцами. Многие духовные центры разрушены, святыни осквернены. Некогда крепкие связи между епархиями оборваны.

Трудно просто перечислить все беды, которые обрушились на православные народы. Империя продолжала сжиматься, как шагреневая кожа, и постепенно превращалась в легенду. Константинополь, правда, будет отвоеван ромеями у латинян. Но после нашествия крестоносцев Царьград - уже не мировая столица, а осколок Империи.

<...>

И вся Святая Русь - сплошное пепелище. Ожидания Судного дня, которыми были томимы наиболее пылкие ревнители христианской веры после схизмы и утраты Иерусалима, сбылись в XIII в. Но, вместо Судьи, явились надменные воины с кривыми саблями, жестокие рыцари с крестами на плащах и не менее жестокие язычники из Великой Степи. В пожарах, в осажденных городах, в ужасных побоищах гибли правые и виноватые, грешники и праведники.

О Великом Владимиро-Суздальском княжестве можно говорить только с достаточной степенью условности. Нет никакого величия ни в Рязанском, ни в Тверском, ни в Нижегородском княжествах. Столицы этих княжеств - небольшие городки с населением 5-10 тыс. чел. Но в каждом из них - десятки церквей и соборов. К городам жмутся монастыри. Татары облагают данью всех, включая и князя. Но священнослужители освобождены от податей. И монахи тоже. Политическая воля разбита. Хозяйственная жизнь тускла, как пасмурный ноябрьский день. Но церковь жива. Она крестит, венчает, отпевает, наставляет, исцеляет от уныния, укрепляет дух православных людей. Княжеств много, а церковь одна. В ней - залог будущего единства.

В бесконечных лесах русского северо-востока множатся «оазисы духа»: монастыри, скиты, «пустыни». Самый забитый крестьян знает о том, что где-то за реками и озерами, за болотами и непролазными чащобами пребывают в уединенной тиши праведники, которые своими молитвами спасают весь народ православный от новых напастей. Каждый несчастный, занятый подневольным тяжелым трудом, хоть изредка слышит от странников о том, что есть в местах далеких святые отцы и угодники, которые радеют за каждого, живущего с крестом на груди.

Божьи обители расположены вдали от городов, вкраплены в толщу языческого туземного мира. Монахи и отшельники в этих обителях - подлинные универсалы. Они не только знают Писание и сверяют по нему каждый свой прожитый день. Они строят, возделывают землю, обороняются от враждебных туземцев, охотятся, изготавливают утварь и даже оружие. Каждая такая обитель рассчитывает только на свои силы.

Туземцы ищут союза с «потрясателями Вселенной». Ведь и те и другие - язычники. Но туземцы разобщены, разноязыки, у них почти нет городов. Их даже трудно пересчитать по «дымам», чтобы определить размер дани. Татары поддерживают их враждебность к православным; так легче управлять улусом. Но татары слишком самодостаточны, чтобы кого-то еще видеть в своих союзниках.

И вот в ХIV в. в междуречье Оки и Волги происходит настоящее чудо. В условиях жесточайшего политико-экономического гнета начинает раскрываться во всей своей сакраментальной многозначительности Святая Русь, беспрепятственно проницая границы княжеских уделов. Сказания о пустынниках, живущих на берегах холодных морей и озер, сопрягаются в сознании людей с относительно благополучной судьбой северных городов, до которых не дошли татары во время своего нашествия и перед которыми отступили тевтоны.

Север - суровый, даже страшный, уходящий во мглу полярных ночей, приобретает для православных значение некоей заповедной зоны, на которую проливается благодать божья. То, что казалось страстотерпцам из юго-западных городов краем земли (Ярославль, Кострома, Торжок), из Владимира или Нижнего Новгорода выглядит вполне обжитыми территориями, комфортными местами, где трудно превратить свою жизнь в подвиг служения. Все так же, как и двести лет назад, в одних рубищах, с посохами в руках, с горящими глазами и пылающими душами отшельники покидают Коломну и Москву, Суздаль и Городец и устремляются на Север, к новым испытаниям, к новым краям, где умереть гораздо легче, чем выжить. Сдавленная со всех сторон иноверцами Святая Русь неустанно посылает своих лучших сынов в край мошкары и трескучих морозов. Они - добровольцы: никто их не принуждает покидать города или волжско-окские монастыри. Каждый из них подолгу готовится к «первому шагу», постами и молитвами укрепляет свой дух. Это - люди-факелы, столпы истины, «соль земли и свет мира». Они совершенно не стремятся к тому, чтобы сделать свою жизнь мало-мальски сносной, смягчить неизбежные лишения. Самоотвержение правит ими. Вера прокладывает им крестный путь.

Если завоевание Северо-Восточной Руси для «потрясателей Вселенной» не составило большого труда, то управление огромной территорией, малонаселенной, заросшей лесами, двухслойной (славяне и туземцы) представляло для кочевников определенные трудности. Татары разрушили многие начатки государственных институтов, смяли сословные различия. Завоеватели расценивали христиан и язычников с одинаковых позиций, как объект взимания дани. Северо-Восточная Русь - всего лишь самый дальний улус Золотой Орды. Процессы, которые происходят в нем, видны только в крупных городах.

Общение с туземцами требует от завоевателей знаний различных обычаев и языков. Приходится прибегать к услугам многочисленных толмачей. Каждое племя занимает какой-то район, за пределы которого старается не переступать. Каждое племя подчиняется своему вождю, своим богам и жрецам. Православные, наоборот, проживали компактно, были более организованными, говорили на одном языке. Их города было легко использовать как опорные пункты для сбора дани.

Орда объективно заинтересована в наличие одного правителя, от которого можно было бы требовать выполнения определенных обязательств. Заинтересована и в одной религии. Мордвин не станет чудью, а чудь мордвой, но оба после крещения становятся православными, признают на собой духовную власть митрополита и слушаются русского князя. Византийцы тоже сталкивались с подобной проблемой и успешно ее решали.

С другой стороны, князьям русская земля уже не принадлежит. Они являются «управляющими имением». Они выдают своих дочерей за татарских мурз, почитают за честь жениться на татарках. Но, тем не менее, продолжают враждовать между собой за право быть первыми среди покоренного народа. Любой мурза или даже баскак во время «инспекторской поездки» по улусу может расположиться в княжеских палатах на правах хозяина. Знать - унижена и деморализована. Храмы же и монастыри завоеватели обычно огибают стороной. Православие им малопонятно, но религия, взывающая к терпению и смирению, явно помогает завоевателям в управлении подневольным улусом. Православный - это непритязательный к мирским благам смиренный человек. «Божьи люди» - монахи-схимники, скитальцы-юродивые никогда не подстрекают народ к бунту. Церковные иерархи исповедуют фатализм (все в руках Божьих ). А покоренный народ нуждается в проповедях, в утешении, в духовной пище. Будучи веротерпимыми, завоеватели практически не вмешиваются в церковную жизнь.

Историки времен расцвета Российской империи часто используют в своих трудах словосочетание «злая татарщина», включая в него память о бессчетных обидах, нанесенных завоевателями православным и пренебрежение просвещенных людей к диким кочевникам. Но можно и не идти на поводу былых обид и не впадать в снобизм, а взглянуть на ситуацию в другом ракурсе.

Пребывая под шатром веротерпимой Орды, православные не уничтожались и не притеснялись за свои религиозные убеждения, а наоборот, получили определенные гарантии для своего сохранения в лоне христианской ортодоксии. Выше уже упоминалось о том, что города, некогда входившие в состав Пронского княжества (Юрьев, Кукейнос и др.) стали образцово католическими еще в годы, предшествующие ордынскому нашествию. И тевтоны никуда не уходили с завоеванных прибалтийских земель; наоборот, обустраивались, возводили опорные форты, замки-крепости. Они обращали в католичество ливов, латов, воевали с литвой и ятвигами. Рыцари проводили политику онемечивания прибалтийских племен. Они поголовно вырезали правящую верхушку в каждом племени. Магистры ордена и епископы латинской церкви представляли для туземцев скорее «гнев божий», нежели «божью милость». В городах разрешали жить только тем туземцам. которые прошли определенные стадии онемечивания.

Ордынцы «отатариванием « не занимались, но своим завоеванием по сути возродили многие порядки и традиции, подавленные на Руси распространением православия. Общество Киевской Руси являлось трехслойным.

Правящий слой - варяги;

Посадские - славяне;

Остальные - туземцы.

Христианизация Руси и последующий перенос столицы на северо-восток содействовали определенному смешению всех трех типов в единый народ православный. Но с ордынским завоеванием трехслойность общества вновь восстановилась. Только в качестве элиты выступали уже не белокурые голубоглазые гиганты, а приземистые брюнеты, выходцы из далеких степей и равнодушные к морским просторам. Татары представляли собой антипод варягов-завоевателей. Они не нуждались ни в городах, ни в стругах, ни в лесах; они возникали всегда внезапно и всегда там, где их не ждали. Безжалостные и не знающие неодолимых преград.

Покоренную Русь представляли потомки скандинавов, славян, туземцев, ведущие воцерковленную жизнь. Они сравнивали себя с первыми христианами в языческой Римской империи, были слабо заинтересованы в хозяйственной деятельности, чувствовали себя униженными, но сильными духом. Ввиду отсутствия крупных дружин при князьях, туземные племена, пребывающие в язычестве, несколько осмелели, приободрились и пытались вернуть себе земли, занятые православными в ходе своего продвижения на северо-восток. Эти племена можно отнести к «третьему слою».

Еще оставались язычники-славяне, теснимые, как туземцами, так и христианскими подвижниками. Загнанные в дремучие леса, на кочкарники и болота, они медленно вымирали.

Территория Святой Руси постоянно расширялась благодаря подвижникам веры. Образовывались «сосредоточения духа» - монастыри, появлялись чудотворные иконы и реликвии. В городах строились церкви. Довольно нагляден такой пример. В Н. Новгороде в XIV в. историки насчитывают три с лишним десятка церквей. Город был основан за 16 лет до нашествия, как погранзастава. К моменту появления татар там вряд ли было более 2-3 часовен. Значит, в течение последующего столетия в городе было воздвигнуто не менее 30 новых храмов. А если учесть, что на возведение каждой церкви требовалось несколько лет, то можно однозначно утверждать, что храмовозвдижение в городе шло лишь с небольшими перерывами.

Положение православных под магометанским или католическим игом было гораздо трагичнее. И доныне, спустя семь столетий, многие народы, некогда входившие в состав епархий константинопольских, терзаемы внутрирелигиозными распрями. Частично были исламизированы грузины, сербы, болгары, ливанцы. Практически полностью - сирийцы, жители Северной Африки. И до сих пор, славяне, расселившиеся вокруг Карпат, то обращают взоры к католической, то к православной, то к униатской церквам, ссорятся между собой и тем самым ожесточают свои сердца.

Но вернемся на Святую Русь. В условиях, когда политико-хозяйственная деятельность находится под пятой завоевателей, а религия не попираема - роль духовных наставников приобретает ключевое значение для нравственного состояния народа. Отшельники, согревающие жаром своих сердец беспредельные северные пространства, являют собой образцы праведности. Зиждители монастырей в дремучих лесах становятся подлинными водителями народа православного, его учителями и попечителями. Все основные события человека происходят под куполом храма и во всех этих событиях участвует священник. Церковь - цельный организм в раздавленной нашествием, раздробленной княжьими междоусобицами стране. Под свою сень она принимает всех; нагих и сирых, заблудших и виноватых. И каждому способна даровать прощение. Богатый, назавтра может стать обобранным до нитки, знатный - оказаться на положении пленника. С каждым может произойти все что угодно: нет хозяев своей жизни и своей судьбы. Все шатко, зыбко, ненадежно. Только вера неизменна. С ней рождаются и с ней умирают, чтобы дать душе жизнь вечную.

Церковь сопровождает человека с первых дней его появления на свет. И даже после своей кончины мирянин покоится под церковным полом или в церковной ограде, и тем самым как бы участвует в молитвенном служении последующих поколений. Все, все, все; малые и старые, крепкие и расслабленные, мужчины и женщины собираются под сводами храма, и попирая кости предков, взывают к их душам, вознесенным на небеса. В церквах люди встречаются и общаются, в церквах ощущают себя под защитой могучей десницы, воспринимают себя не маленькими букашками, а частью тела Христова. Так же, как и первые христиане в языческом Риме, они верят в грядущее торжество Добра и низвержение Зла, во второе пришествие Спасителя. Да, они стиснуты повсеместным враждебным окружением, и это окружение не представляет собой некую свившуюся вокруг Святой Руси полосу, которую только стоит преодолеть и удастся соединиться с подлинно христианским миром. От православных стран остались одни руины, жалкие островки. И православные люди, прозябающие на тех руинах и на тех островках, находятся на положении людей презираемых и униженных. Остался еще и Константинополь... как голова, отсеченная от некогда могучего тела.

Смутные ассоциации бывшей столицы мира с образом Иоанна Крестителя, только предвосхищают грядущую трагедию Царьграда. Но если Царьграду суждено сыграть роль Крестителя, то где же та земля и тот народ, и тот город, куда придет Мессия? Грядущее смутно и темно. Оно пугает православные души и влечет к себе.

<...>

Настроения покинутости и оставленности (Империей), чувства неустранимого одиночества переплетаются с ожиданиями грядущего Судного дня - и все это придает Святой Руси черты неотмирности и призрачности. Она совершенно отделена от бурных исторических процессов в католическом и мусульманском мирах. Отъединена не только территориально, не только тем, что входит в состав Орды, но и самим мироотношением людей, которые воспринимают себя последним народом, в ком еще не угас свет истины. Жители волжско-окского треугольника ютятся в жалких жилищах, молятся в бедных церквах, перемогаются, голодают, болеют и кое-как одеты. Как разительно отличаются их церкви от устремленных ввысь огромных готических соборов, которые быстро встопорщились на землях Западной Европы. И княжеские палаты - всего лишь «хижины» по сравнению с роскошными палаццо и дворцами королей и халифов.

Аскеза, как противодействие аристократической роскоши, присутствует и в исламе (дервиши), и в католицизме (францисканцы). Но эти монашеские движения - всего лишь малоубедительная реакция горстки ревнителей веры на растущую власть материальных благ над душами правителей. В Святой Руси аскезе подчинен весь народ православный.

Усиливающиеся аскетические целеполагания, мотивы отстраненности от мира, объятого несправедливостями и принадлежащего иноверцам, эсхатологические предчувствия обуславливают напряженные взыскания Града Небесного, Нового Иерусалима. Догматики ищут дополнительных испытаний и обременений для своей веры. Жизнь, как жертвенное служение, как отречение от всего мирского, постепенно оформляется в идеал. Продвижение на Север не ослабевает с каждым новым поколением, наоборот, только возрастает. Множится число людей, «способных не хотеть и не бояться». Волна за волной уходят православные в холодные дали. Подобно звездам в морозном небе мерцают светильники духа в дремучих лесах, на маленьких островах посреди озер и рек. Суровый климат, добровольные обеты невозможны без строгой самодисциплины. Любая слабость губительна не только для души, но и чревата скорым пресечением бренной жизни. Праведность «дистиллируется», становится «беспримесной». Постники, молитвенники, молчальники ничего не ждут от мира «во зле» и уповают только на милость Божью. Богатство, сытость, личная безопасность, удобства и нега выступают олицетворением соблазнов. Калеки, юродивые, странники - пользуются почитанием, как «души» Божьей Волей, отгороженные от происков Лукавого. Развиваются сострадательность и отзывчивость на чужое горе. Подспудное чувство беспомощности перед правящим Злом порождает культ увечных, недужных.

Среди нищих любовь к ближнему действительно бескорыстна, а проявления жалости - искренны. Православный человек олицетворяет собой мировую скорбь. Он сосредоточен на предстоящей встрече с Судьей, на фоне которой бледнеют все остальные события. Православный человек удивительно неприхотлив, невнимателен к тяготам и все свои усилия прилагает для того, чтобы не запятнать свою душу дурными поступками. Он запрещает себе жаловаться на судьбу. Молчание является его богатством (золотом).

Опыт бессчетных ограничений и добровольных лишений отнюдь не индивидуален. Он передается ученикам и последователям, собирается по крупицам скитальцами. Часовни и монастырские стены, церкви и соборы растут подобно деревьям - десятилетиями и даже веками, растут вопреки скудной природе, на клочках суши, окруженных студеной водой или на голых скалах. Этот рост нельзя объяснить с точки зрения экономической целесообразности, стремлением уберечь себя от происков завоевателей; он сверхъестественен и осуществляем людьми, которые неустанно, неусыпно доказывают стихиям, слепому случаю свою неуязвимость. Православный распластан перед образами, покорен перед сильными мира сего, но непоколебим в вере, бесстрастен перед ветром перемен. Невольник мира, оказавшийся в оковах демонических сил, он стремится к еще большему узничеству и мученичеству, и в этом стремлении видит своей путь к спасению.

 

6. Московия

Причудливы узоры истории. Сдавливаемая с трех сторон Империя, на излете своего могущества, выдвигается на малообжитый Северо-Восток, христианизирует Киевскую Русь. Последняя выталкивает из своих недр воцерковленных людей, которые опять же двигаются на Северо-Восток, и в треугольнике между Окой и Волгой создают Владимирскую Русь. Но на этом дальнейшее проникновение в одном и том же направлении не останавливается. Выдвигается еще одно колено, которое обживает территорию, называемую историками «Православный Север».

Уже практически ничего не осталось от Империи, и Киев разорен. Десятки народов приняли латинскую веру. Не менее грандиозен исламский мир. Даже гордые персы склонились перед полумесяцем. Даже правители Орды водрузили над своими шатрами зеленое знамя. А на Православном Севере, вопреки всем историческим тенденциям, самозабвенно и самоотверженно возводят божьи обители выходцы из Костромы и Ярославля, Твери и Новгорода. Через топи и болота, через леса и овраги пролегал их путь. Они строят монастыри и отдельные часовенки, живут окруженные со всех сторон туземцами, дикими зверями, снегами или тучами мошкары. Они постятся, молятся, переписывают книги. Они не работают, вся их жизнь-служение. Они не сомневаются в правоте своих лишений и жертв.

Откуда такая уверенность? Может, в чуткой тишине они слышат некий таинственный призыв? Или их глаза, просветленные бессчетными испытаниями, приобрели способность видеть еще ненаступившие времена? Печатью метафизики отмечены «оазисы веры». Прежде, за исключением диких племен, здесь никто не жил; трудно, голодно, холодно, одиноко. Но вот некая могущественная сила мобилизовала сотни и тысячи людей, направила их на неудобицы - в самую глушь, на край света. Совершенно иррациональная деятельность сплачивает их, выковывает особый характер. Они поразительно стойки и упорны в безрассудном сопротивлении всему тому, что их окружает. У них строгие нравы, но нет ожесточенности в намерениях. Есть твердость в вере, но нет отчаяния самоубийц. Они мало обращают внимания на морозы и ненастья, но всегда отзывчивы на «дуновения Духа», от которого в благоговейном трепете замирают их изможденные тела. Они терпеливо ждут знамений и других знаков, ниспосылаемых свыше.

Такая искренняя убежденность, такой энтузиазм не могли не оказывать нравственного воздействия на обывателей-горожан, и даже на завоевателей. Цельные натуры во все времена - харизматичны.

Святая Русь лишена каких-то очертаний. Ее границы сильно размыты. Фактически у нее нет столицы, хотя есть целый набор «великих» княжеств. Для католиков и магометан - это окраина окраины мусульманского и христианского миров.

После катастрофичного для православия XIII в. следующий век по «логике исторического развития» должен был стать веком погребения и забвения христианской ортодоксии. И для подобных ожиданий имелись веские основания.

<...>

Православие догматично, внеисторично - переходная форма от античности с его многобожием к подлинному монотеизму. Если ислам постулирует монотеизм, лишенный человеческого облика, то западные европейцы - нацелены на осуществление индивидуальной воли. И мусульмане, и католики пестуют аристократические формы правления, и тем самым действительно возрождают из забвения исторический тип человека. Отнюдь не случаен богословский интерес к трудам Аристотеля. Античность, отсеченная от поклонения инстинктам и стихиям, античность в новой оболочке единобожия проступает из тысячелетнего небытия. Восхищение человеком составляет сущность творчества гениальных Джелал-эд-Дина из Рума и Данте из Флоренции.

Аристократизм - вне обыденности. Он выявляет уникальные качества и свойства людей; красоту, ум, талант, храбрость. Аристократизм ищет и находит выдающихся правителей, водителей общества, творцов, мастеров, героев; закрепляется генеалогическими древами, династиями, названиями эпох, каменными изваяниями, изображениями гордых профилей на чеканных монетах. Аристократы творят историю, создают прекрасные образы. Они - поборники всего величественного, редкого, исключительного.

Католицизм и мусульманство всемерно содействуют выделению из паствы правящего слоя, в котором превыше всего ценятся мужество, доблесть, достоинство - и тем самым эти религии становятся ближе друг к другу, нежели к православию. Создавая аристократическую культуру, формируя исторический тип человека, они отрицают тем самым все то, что связано с Византией, сотворившей человека религиозного. Конечно, и в мусульманстве и в католицизме существовали мощные течения, противостоящие роскоши, культу прекрасного. Но не они выступали в качестве доминирующих.

Православие сохраняет в себе черты первоначального христианства, жертвенно противостоявшего блеску и могуществу языческого Рима, городу надменных патрициев, героев, гладиаторов и жалких рабов. Православие не может идти впереди остальных или вслед за кем-то. Прозрачность истин только мутнеет под ветром перемен. Православный молча сносит удары судьбы и обособляется не затем, чтобы доказать иноверцам свою исключительность, а чтобы не отвлекаться по пустякам от богообщения и богопознания. Он не ищет славы, равнодушен к роскоши. Его радость отлична от буйного веселья. Православный легко обходится без собственности, не стремится укорениться в этом мире; зодчие тысяч церквей и монастырей безымянны.

В то время, как доблестные и мужественные пишут историю, на скакунах въезжают в ее анналы, продолжает сохраняться христианское общество, где люди живут совсем по другим правилам. Странная «сторона». Для делателей истории, сильных мира сего, то, что происходит на этой «отстраненной территории» непонятно и неинтересно. Северо-Восточной Руси попросту нет. О ней никто и не пишет в своих хрониках.

В ХIV в. иноверческие религии должны были сомкнуть над Северо-Восточной Русью свои крылья и удушить в своих объятиях Св. Русь. Орда переходит в магометанство. Литва - в католицизм. Язычество и православие («старое» и « дряхлое») повсеместно уступают место исламу и католицизму («новому « и «крепкому»). Но удивляет другое. Если почитать краткие родословные предводителей дворянских собраний Российской империи, то обнаруживаешь, что они являются выходцами из старинных родов, восходящих в ХIV и ХV вв. и основанных «приезжими». Приведу выдержки из характеристик предводителей Московского дворянского собрания (ж-л «Дворянское собрание», М. 1997г. № 6.). Напомню читателю, что дворянские собрания были организованы в губернских и уездных городах в конце ХVIII в. В скобках указаны годы исполнения обязанностей в качестве предводителя.

«Александр Григорьевич Петрово-Соловово (1800-1802 г.г.). Из старинного рода, восходящего в ХV в., родоначальник которого выехал из Большой Орды к Великому Князю Рязанскому Федору Олеговичу.

Василий Дмитриевич Арсеньев (1810-1816 г.г.) - из рода, восходящего к ХIV в. Основал его Аслан - мурза Челибей, выехавший из Орды к Великому Князю Дмитрию Ивановичу Донскому.

Петр Петрович Воейков (1856-1862 г.г.) из древнего дворянского рода польского происхождения, история которого на русской службе восходит к 1384 г.»

От татарских мурз, перешедших на службу к русским князьям, ведут свое происхождение предводители Николай Андреевич Небольсин (1841-44 г.г.). кн. Александр Васильевич Мещерский (1869-75 г.г.). И если вспомнить Годунова (из рода мурзы Чета), Романовых, ведущих свое происхождение от рыцаря из Пруссии или Литвы, то обнаруживаешь, что многие основатели благородных и славных родов, зиждителей Российской империи, оказались на службе у русских князей в ХIV и ХV вв., когда еще государства Московского как такового не было или оно пребывало в «полуоформленном» состоянии. Но для того, чтобы в эти века немец или литовец, татарин или поляк был вынужден признать себя слугой князя русского, должны наличествовать очень веские причины.

Мотивы внутренних раздоров, обид, неудавшихся заговоров и бегства из родных мест «куда глаза глядят», конечно, присутствовали. Но вряд ли эти скандально-криминальные обстоятельства доминировали. Скорее всего, знатные воины прибивались к княжеским дворам по религиозным причинам.

Исламизация Орды, латинизация территории Северной Польши, Литвы, других прибалтийских земель - процессы, активно идущие на протяжении всего ХIV. И опять они неизбежно сопровождались уже знакомыми нам болезненными коллизиями. Язычество всемерно противилось монотеизму, тем более столь решительному, наступательному, в ранге государственной религии. Мусульманская Орда или католическая Литва - это уже совсем другие страны для убежденного язычника, «родина, ставшая чужой». Казни и преследования шаманов и жрецов, низвержение былых святынь, не могли не ранить души тех, кто почитал предания старины. Отношение «нового» и «крепкого» к язычеству и православию, как к «поганому» и «дряхлому» содействовало тому, что воин, шокированный происходящими на его глазах переменами, видел в православии уже своего союзника, «доброго соседа». А русские князья, остро нуждавшиеся в храбрых ратниках, проявляли веротерпимость, всячески заманивали к себе людей, умеющих сражаться, укрывали их, связывали брачными узами.

То, что враждующие между собой полумесяц и латинский крест сходились на неприязни к православию, наглядно иллюстрирует состав Мамаева войска. Наряду с татарами, там присутствовали и генуэзские рыцари, и венецианские купцы. С таким же единодушием Россия столкнется в середине ХIХ в., во время Крымской войны.

Значение Куликовской битвы огромно. Святая Русь, беззащитная от посягательств вражеских войск, внезапно продемонстрировала такую силу, такое единство сводных полков, что коалиционная армия, более чем уверенная в легкой победе, была вынуждена спасаться бегством. Если бы Мамай вышел победителем, то растерзанная Северо-Восточная Русь надолго бы представляла собой пепелище - место нового соприкосновения мусульманского и католического миров, как на Балканах или Пиренеях. Но разгрома и последующего сжатия православных земель не происходит.

В первую очередь, то была нравственная победа, а уже затем политическая. Раздоры между князьями не утихнут. Дмитрий Донской будет воевать с тверским князем и казнит его через два года после Куликовской битвы. Князья нижегородские вместе с Тохтамышем ворвутся в Москву и пожгут ее.

Однако роль и значение Москвы, в начале всего лишь заявленная (после переезда туда митрополита), к концу ХIV в. неудержимо возрастают. Это усиление будут оспаривать и рязанцы, и тверичи, и новгородцы. Но убедительность Дм. Донского отнюдь не в том, что за ним - самая боевая дружина, и отнюдь не в том, что у Москвы есть некое «право», определенное древностью основания города, наличием реликвий. За Дм. Донским возвышается не только митрополит, но и фигура более монументальная - Сергия Радонежского. Он благословляет князя на битву, а своих многочисленных учеников - на основание десятков монастырей, успешно держит оборону перед войском Тохтамыша. Он - ясновидец; выступает подлинным вдохновителем и зачинщиком собирания русских земель. И отводит именно Москве в этом деле главенствующую роль.

Наблюдая за сменой имен среди правителей, их приближенных, нетрудно заметить, что уже к концу Х111 в. среди московских князей не встречаются славянские имена - только византийские: Иоанны, Симеоны, Василии. Империя трещит, сжимается, крошится, ее обломки исчезают в водах забвения. А в далеком лесном городке князья как бы настаивают: «Мы - тоже византийские». Переезд в Москву митрополита, появление преподобного Сергия в ее окрестностях, и победа Дм. Донского - все эти и многие другие менее значительные признаки по нарастающей свидетельствуют о том, что этому городку суждено стать орудием Божьего Промысла. Московский князь, собирая полки для противостоянию Мамаю, выступает не как единоличный правитель земли русской, а как первый среди равных защитников веры. На единоборство с Темир-мурзой Челубеем выезжает инок - порученец преподобного Сергия. В каждом событии - религиозный смысл.

Трудно даже пытаться прояснить, сколько же в войске Донского было литвы, татар, туземцев? Были ли они язычниками или уже крещеными по православному обычаю? Ясно другое: на Куликовом поле произошла битва сводных полков от народа православного со сводной армией мира инославного, басурманского - и победа символизирует историческую правоту тех, кто сплотился вокруг Московского князя. В самом продвижении русских полков на дальние южные рубежи Руси легко читается не только стремление людей оборонять свою землю и веру, но и вызов: даже если все остальные народы окажутся в противниках, не отступим и не поддадимся вражьему натиску. Конечно, это гипербола. Но вызов истории, богословом, сильным мира сего, воссевшим на «поваленном древе православия» был сделан. Этот вызов услышал лишь самый ближний сосед Московии - Тохтамыш. Но его внезапный набег даже не приостановил наступательного движения новой силы.

Описание многолетнего пребывания отшельника в отдаленном скиту вряд ли может составиться в объемистую книгу из серии « Жизнь замечательных людей». Его дни и ночи - всего лишь пунктир, уходящий в бесконечность. Этот пунктир изредка огибает какие-то события и то, как правило, малопримечательные для стороннего взгляда. По смерти отшельника возможны чудеса: пень у могилы зацвел или небеса заалели в ненастный день. Но даже гению не под силу отразить состав чувств, их чрезвычайный накал - одержимость подобных натур.

История Св. Руси малоприметна и даже ничтожна. Лишь возвышение Москвы, особенно выпукло проявившееся к ХV в., придает этой истории некоторую событийность. Однако и после Куликова поля статус подневольного улуса сохраняется за всем семейством великих и не очень русских княжеств. Но религиозная жизнь тем временем достигает особого напряжения. Местопребывание Сергия Радонежского в божьей обители неподалеку от Москвы, превращает эту обитель в подлинный духовный центр для всей Северо-Восточной Руси. Троицкий монастырь излучает созидательную энергию, содействует стиранию средостений между княжествами, плавит лед отчуждения между нижегородцами, рязанцами, москвичами, тверичами, владимирцами.

Историю Св. Руси составляют не столь внешние события сколько смена настроений, ожиданий, упований и тревог православных людей. В горниле этих противоречивых чувств формуется и крепнет основа будущего великоросского народа. С одной стороны православными движет убежденность в свою правоту. Для этого они и стремятся сплотиться, чтобы вместе оберегать свои святыни. С другой стороны, усиливаясь, они все более утрачивают связи с внешним миром. Им чужд мир католический. Им опостылело татарское иго, как языческое, так и становящееся магометанским. Все сильнее они отдаляются наносами и завалами истории и от Константинополя.

Флорентийская Уния (соглашение об объединении Восточной и Западной церквей под эгидой Рима) нанесла рану Святой Руси гораздо более глубокую, нежели набег Тохтамыша. Разве напрасным было жертвенное стояние многих поколений праведников, придерживавшихся выверенных истин (догматов)? Неужели ошибочна сама анафема латинской церкви? И разграбление Царьграда и натиск тевтонов следует отнести к досадным недоразумениям среди «своих»? Но тогда ошибочны и усилия, предпринимавшиеся на русской земле четыреста с лишним лет? Напрасны горения в вере сотен и тысяч постников, пустынников, молчальников, молитвенников, скитальцев, странников, основателей и настоятелей монастырей, первосвященников и схимников. Сколько достойнейших, благочестивейших людей положили жизни свои на алтарь Святой Руси, невозможное делая возможным.

Тщетность усилий, напрасность жертв будоражила и возмущала смиренные православные души. Кто-то впадал в уныние, кто-то полнился чувством протеста всему тому, что происходило на дальних землях, но терзало Русь. Неужели константинопольские архиереи пошли на сговор с еретиками лишь затем, чтобы выжить? Но во имя чего тогда им придется жить дальше?

Уния была отвергнута. Заволжские старцы, настоятели северных монастырей решительно и единодушно, стихийно и мощно выразили свое отрицательное отношение к самой идее объединения с латинянами. Но весть об отступничестве значительной части иерархов константинопольских, еще долго тревожным набатом звучала над русскими просторами.

Византия мельчала, становилась непонятной, далекой. Кладбищенской тишиной веяло от других православных стран. В ХV в. московские князья неоднократно пытались вступить в брачные отношения со славянскими представительницами некогда царственных родов православных государств - и не находили таковых. Вся знать этих стран была вырезана или ассимилировалась с завоевателями.

Понимание своего одиночества, несхожести своей судьбы проступает для московитов с фатальной неотвратимостью. Их деды и прадеды всегда считали себя частью православного мира, дальней окраиной. Но где этот мир? Если в самое сосредоточие его, Софийский собор вошли иноверцы на конях? Русские люди всегда считали себя славянами. Но славяне других стран все очевиднее становились турками, немцами, или вымирали на положении парий. На кого же можно опереться? Кем из родственных народов следует гордиться и смотреть, как на образец?

С точки зрения исламских и католических теологов, Московии, как православного государства, не могло быть даже теоретически. Византия умерла и все плоды ее деятельности, лишенные питательных корней, должны иссохнуть и превратиться в тлен.

 

7. Одни

Представьте себе пространства Средней и Нижней Волги, Персии, Передней Азии, Аравии, Северной Африки, Балкан - миллионы людей в разных городах и странах по зову муэддзина в молитвенном упоении обращаются лицом к Мекке. Представьте себе Пиренейский и Аппенинский полуострова, россыпь французских маркизатов, английских графств, немецких княжеств, Ирландию и Скандинавию, Польшу, Венгрию, Богемию - везде в одно и то же время дня миллионы людей возносят на латыни хвалу Господу. И в этом огромном двухполовинчатом мире кое-где вкраплены православные храмы и монастыри - осколки, обломки былого единого мира. Только в одной стороне, в заросшей лесами Московии единство православных приходов и земель является целостным и неразделимым.

Границы в виде сторожевых застав обозначены только на западе. Страна-пятно, со множеством маленьких городков, соединенных изредка дорогами (на них могут подстерегать враждебные туземцы и разбойные шайки), а чаще всего полноводными реками. Люди бедны, малоразговорчивы и очень серьезны. Есть немало таких, которые вообще не имеют своего угла, кочуя от одной божьей обители к другой. Они стремятся «не врастать в землю», быть независимыми «от мира». Они гонимы неусыпными тревогами, исканиями божественных знамений. В тысячах скитах, часовнях, церквах, деревеньках и городках, в пустынях и монастырях, в княжьих палатах и избенках ежевечерне православные возжигают лучины, лампады перед иконами, дабы выхватить из мрака строгие лики и воздать молитву Богу, сущность которого исказили неисчислимые иноязычные истолкователи.

Вера составляет все содержание жизни наиболее цельных и стойких натур. Они не ищут богатства, не совершенствуют свои практические навыки или воинское мастерство, не обременены проблемами государственного устройства. Вера направляет их, придает им силы, открывает путь к Небесным Вратам. На своих плечах они несут здание Церкви - сквозь годы, войны, пожары и моры. Не может погибнуть Церковь вековечная, неизменная.

Но с разных сторон слишком много приходит свидетельств того, что православные храмы переделываются в мечети, костелы или просто разрушаются. Целые страны обезлюживаются, зарастают травой дороги к святым местам. Тысячи и тысячи христиан на завоеванных землях уже не находят пути к Царству Небесному. Рассечено, разрублено на куски, вдавлено в грязь множество реликвий, алтарей, иконостасов.

Тяжесть всего мира, бесконечного и чуждого, стремящегося к блеску и величию, полного жестокостей и неправды - все сильнее придавливает, молящихся перед образами людей. Выдержать эту тяжесть, превозмочь ее гнет - вот чего они просят в своих молитвах. Многонедельные посты, ночные бдения закаляют сильных духом. Закалка происходит в полном молчании. Сам стиль жизни, череда поступков должны стать красноречивее слов. Мир изолгался. И лжи будет противопоставлено деятельное молчание.

Исихазм - это состояние предельного одиночества, когда не к кому обратиться за помощью или утешением. Только к образам. Все бодрствование заполнено внутренними монологами - обращениями к Всевышнему. Исихазм-это продолжение восхождения, когда уже нет крутых круч и горных высей; все они остались внизу.

«Неужели погибнет тело Христово?» Безмолвно вопрошают у образов глаза схимников и отшельников. Не по себе от такого вопроса князьям и даже крестьянам. Ведь, если угаснет свет истины (православие), люди навсегда утратят саму способность к спасению своих душ для вечности. Истину нельзя поменять на другую, как изношенные сапоги, или разменять на более мелкие правды. Даже если того хочет абсолютное большинство народов, в т.ч. и наиболее могущественных.

Ужасом забвения святых мест, к которым на протяжении тысячи лет устремлялись паломники, веет с Юго-Запада. Приходят изгнанники из каппадокийских пещер, из порушенных монастырей Сербии, беженцы из Царьграда, из многострадальной Болгарии. Все бремя мировой скорби стекает с обширных некогда православных земель на Северо-Восточную Русь. В тугой пучок стягиваются судьбы людей, гонимых крушениями Империи, Церкви, Славянства. Едут богомазы (Феофан Грек), потомки императоров (Софья Палеолог). Хорват Крижанич лелеет идею освобождения и объединения всех славянских народов. Многие свидетельствуют об одном и том же; весь мир впал в страшное заблуждение. Едут православные воины, бредут странники - разными дорогами, но в одном направлении, на землю обетованную, затерявшуюся среди лесов и рек. Тернист и опасен любой путь. Многие гибнут от разбойных шаек или лишений.

Вслед за пониманием того, что неоткуда ждать поддержки, и не осталось мест, где православные не оказались бы подневольными и униженными, для сплотившихся вокруг Москвы людей, приходит осознание своего призвания и предназначения. Были частью, нужно стать целым. Находились на самом краю, нужно быть центром. Были слабыми, нужно стать сильными.

Кому же, как не нам!?

Сквозь пепел скорбей и частокол внешних угроз подвижники веры начинают видеть путь - еще слишком неясный, фантастический. И чем пристальнее православные всматривались в него, единственно возможный и кажущийся таким несбыточным, тем яснее проступал для них смысл предыдущих эпох. Да, уже Сергий Радонежский прозревал это будущее, к которому только теперь (вторая половина ХV в.) стали готовиться. Еще Андрей Боголюбский стремился походить на равноапостольного Константина. И все великие князья перед смертью старались совершить монашеский постриг. Новую Фиваиду увидели в Севере пустынники и устремились туда... Уже столько поколений праведников своим жертвенным служением упорно прокладывали дорогу к новой Византии! Не может исчезнуть то, что вечно!

Северо-Восточная Русь, самая суровая и холодная страна в мире, «медвежий угол» становилась прибежищем для тысяч изгнанников из других православных стран и единственной продолжательницей заветов Империи. Грандиозность исторического задания все отчетливее проступала перед князьями и воеводами. Возрастающую тяжесть Креста, которую предстояло пронести через века, ощущали настоятели монастырей и архиереи. Сакральность миссии все полнее проницала толщу народную. Чувство общего дела властно обнимало и вело людей. Великое возрождение зачиналось на стыке Европы и Азии. Оно требовало слитности усилий и надежд у пахаря, зодчего и воина.

Происходило чудо воскресения Византии среди лесов и широких рек, вдали от морей и столбовых дорог. Не бесследно сгинуть, а восстановить Истину в ее всемирном значении. Не соглашаться с напрасностью усилий и жертв, принесенных праведниками в предыдущие пятнадцать веков, а продолжить их глагол - вот содержание совершившейся победы. И наконец, она отчеканилась в Слове. «Яко два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти».

Эта победа несопоставима со всеми последующими, вписанными русским народом золотыми буквами в анналы всемирной истории. То была великая нравственная победа - добровольного взятия на себя тяжелейших обязательств, неоплатного Долга, неискупимой Вины. Подлинность победы - не в претензии на исключительность своей роли, не в дополнительных правах для триумфаторов, а в торжестве духа над тварной природой и черствым себялюбием. Эта победа неизменно будет проявляться во всемирной отзывчивости, в сострадании чужой боли. Ее торжество будет непонятно гениальным личностям, не приобщенным к сокровищам православия. Многие выдающиеся полководцы будут долго размышлять о роковых последствиях своих походов на славянский Восток.

«Верую, ибо абсурдно,» - так выразил проницательный Тертуллиан, свое отношение к чуду Воскресения Христа. «В Россию можно только верить,» - скажет Тютчев спустя почти 17 столетий. К тому времени, когда поэт привнес в мир эту мысль, свиток Российской империи уже развернулся от Вислы до Юкона. Но создан этот свиток был еще тогда, на исходе ХV в., невесомый как звук, и до сих пор непрочитанный потомками до конца.

Тогда, в пору окончательного крушения Византии, истаивания Орды, и начал складываться русский народ, отнюдь не по этническому признаку, его многоплеменной состав очевиден; и не по географическому (горсть княжеств вокруг Москвы была всего лишь незначительной частью русской земли), а как мировоззрение, как особый человеческий тип.

Юрий  Покровский, Русская народная линия

 

Литература

1. Соловьев С.М. «Об истории древней России», М. «Просвещение», 1993 г.

2. Соловьев В.М. «Великий спор и христианская политика», сб. «Византизм и славянство», М. «Эксима-Пресс», 2001г.

3. Прот. Шмеман А. «Исторический путь православия», М. «Паломник», 1973 г.

4. Шпенглер О. «Закат Европы», Ростов на Дону, «Феникс», 1998 г.