История Западной Руси – это история непростых взаимоотношений завезенной польскости с исконной русскостью
Территории Западной Украины, Западной Белоруссии и Литвы для поляков имеют собирательное название «кресов». Эти земли некогда были частью Речи Посполитой, и ментально многие поляки до сих пор считают их неотъемлемой частью польской истории. Исследованию данной тематики посвящают свои труды многие польские историки, писатели и этнографы.
Ее изучение невозможно без скрупулезного анализа польско-российских отношений, поскольку Польша и Россия были двумя центрами силы, конкурирующими на этих территориях. Стоит обратить внимание на географические рамки этой конкуренции.
Как указывал видный деятель западнорусского движения XIX века Михаил Коялович, продвигаясь на восток, Польша поглощала непольский этнический элемент, силясь его «переварить», окатоличить и полонизировать. Обрастая западнорусскими территориями (напомню, что до брака литовского князя Ягайлы с польской королевой Ядвигой и подписания Кревской (1385 год), а затем и Люблинской унии (1569 год), большинство литовцев были православными и ментально очень близкими к русским, а их переход в католичество при Ягайле был уже не крещением, а перекрещиванием), Речь Посполитая «усекала» Русский мир, вбирая в себя западнорусский и литовский элемент, превращаясь в многонациональное государство, но с единственной приемлемой религией – католичеством. Православие считалось ересью, схизмой, подвергалось преследованиям и искоренению (подробно об этом – у того же Кояловича и других западнорусских ученых).
Россия же, напротив, вобрать в себя этнические польские элементы не стремилась, ограничиваясь возвратом древнерусских территорий (вспомните екатерининское «Отторгнутое возвратих»), и пошла на полный раздел Польши гораздо позже, лишь ввиду геополитических соображений, совместно с Пруссией и Австрией.
Разделы Польши и особенно утрата ею «кресов» болезненно отразились на польском национальном сознании. «Кресы» сделались неотъемлемой частью польского национального мифа, особенно в его культурном измерении. На «кресах» родились, жили и творили многие деятели польской истории и культуры (Юлиуш Словацкий, Тадеуш Костюшко, Адам Мицкевич, Юзеф Залесский, Северин Гощинский). Без них нет польской культуры и польской истории, ведь это – польские Пожарские, Тургеневы, Пушкины, Чеховы.
Польша с крессами. Ее нынешняя мечта…
В 1945 году Варшава окончательно поняла, что Западная Украина и Белоруссия для нее навсегда потеряны. В 1960-х ряд зарубежных польских мыслителей (Ежи Гедройц, Юлиуш Мерошевский) предложили пересмотреть отношение к «кресам»: отказаться от них в территориальном плане, признав государственную субъектность Украины, Белоруссии и Литвы, но сохранить как часть польского культурного мифа, как неотъемлемую составляющую польской национальной героики. Эта теория получила название ULB (то есть Украина – Литва – Белоруссия). Ее адепты, признавая государственность Киева, Минска и Вильнюса и легитимность идеи их национального строительства, призывали к тому же и Москву.
Видный исследователь проблем польско-украинско-белорусско-российского пограничья Даниэль Бовуа, человек взвешенный, способный критично отозваться и о политике Варшавы в регионе, а не только о ее оппонентах. Признавая, что украинская идентичность состоялась во многом благодаря полякам и то, что «кресы» для поляков никогда не были родным домом, Бовуа вместе с тем полагает, что идея триединой России (Великороссия – Малороссия – Белоруссия) прочно въелась в ментальность русских (великороссов). А это, по его мнению, не предполагает такой быстрый отказ от нее, как в Польше от претензий на «кресы». Гедройц говорил, что только взаимный отказ Польши и России от Украины и Белоруссии приведет к нормализации отношений в Восточной Европе, а Бовуа – последователь идей Гедройца.
Эта теория как образчик польской геополитической мысли только на первый взгляд кажется сбалансированной и лишенной перекосов. Во-первых, субъектность Минска и Киева Москвою признана на самом высоком уровне.
Ежи Гедройц много думал над «Новой Польшей» и Украиной
Во-вторых, отказ от «кресов» для Польши – это отказ от чужого, не своего, то есть от Украины и Белоруссии. При этом отказ от территориальных претензий не подразумевает отказ от взгляда на эти земли как одного из средоточий польской культуры. В народной памяти поляков «кресы» так и останутся польскими, если не по букве, то по духу.
В-третьих, призывы к России отказаться от Киева и Минска не совсем понятны. Что имеется в виду? Территориально Москва на них и не претендует. Если же эти призывы означают отказ от идеи Русского мира, то польское предложение нельзя считать сбалансированным. Повторюсь, Польша «отдает» захваченное, не свое. На объединение с Москвой Украина и Белоруссия пошли добровольно как раз под давлением польского гнета (казни православных «схизматиков», преследования шляхтой западнорусского крестьянства и т.п.).
В-четвертых, идея Русского мира, на которую упирают польские историки и писатели, подразумевает, прежде всего, духовное, а не территориальное единение. Если поляки оставляют за собой право видеть в «кресах» колыбель польской культуры, почему сторонникам Русского мира нельзя видеть колыбель русской культуры в Киеве – матери городов русских, где появились первые письменные памятники общерусского значения?
В-пятых, польские СМИ подвергают критике идею триединой Великой России, но благостно воспринимают концепцию Речи Посполитой Четырех Народов, предложенную польским этнографом Ярославом Лещинским (поляки + литовцы + украинцы + белорусы), и так называемой Новой Речи Посполитой (Польша + Украина + Белоруссия + Литва + Латвия).
Западная Русь – это смешение народов…
В-шестых, поляки, отказавшись от «кресов», все равно останутся поляками. Они сохраняют память о «кресах» в народных легендах и в официальной историографии, у них есть знаковые культурно-просветительские центры, где зародилась и откуда пошла польскость, и вне «кресов» – это столица древнепольского государства Гнезно, теперешняя столица Варшава и бывший столицей после Гнезно Краков. Но для украинцев, белорусов и русских отказ от духовно-исторического единения равносилен забвению собственной истории, в которой консолидирующая роль Киева, Минска, Москвы, Санкт-Петербурга одинаково значимы и неразделимы.
Это было бы равносильно требованию к полякам отказаться от древнего Гнезно и Кракова, то есть от исторических родников польскости. На «кресы» поляки пришли не в виде разрозненных племен без четкой национальной идентификации. К тому времени они уже были носителями польскости, и история Западной Руси – это история непростых взаимоотношений завезенной польскости с исконной русскостью. В истории Руси зачинателем русскости принято считать древний Киев, и отказ от акцентирования внимания на этом историческом факте означает духовное «усечение» русских корней, путь к самоуничтожению...
Россия же, напротив, вобрать в себя этнические польские элементы не стремилась, ограничиваясь возвратом древнерусских территорий (вспомните екатерининское «Отторгнутое возвратих»), и пошла на полный раздел Польши гораздо позже, лишь ввиду геополитических соображений, совместно с Пруссией и Австрией.
Разделы Польши и особенно утрата ею «кресов» болезненно отразились на польском национальном сознании. «Кресы» сделались неотъемлемой частью польского национального мифа, особенно в его культурном измерении. На «кресах» родились, жили и творили многие деятели польской истории и культуры (Юлиуш Словацкий, Тадеуш Костюшко, Адам Мицкевич, Юзеф Залесский, Северин Гощинский). Без них нет польской культуры и польской истории, ведь это – польские Пожарские, Тургеневы, Пушкины, Чеховы.
Польша с крессами. Ее нынешняя мечта…
В 1945 году Варшава окончательно поняла, что Западная Украина и Белоруссия для нее навсегда потеряны. В 1960-х ряд зарубежных польских мыслителей (Ежи Гедройц, Юлиуш Мерошевский) предложили пересмотреть отношение к «кресам»: отказаться от них в территориальном плане, признав государственную субъектность Украины, Белоруссии и Литвы, но сохранить как часть польского культурного мифа, как неотъемлемую составляющую польской национальной героики. Эта теория получила название ULB (то есть Украина – Литва – Белоруссия). Ее адепты, признавая государственность Киева, Минска и Вильнюса и легитимность идеи их национального строительства, призывали к тому же и Москву.
Видный исследователь проблем польско-украинско-белорусско-российского пограничья Даниэль Бовуа, человек взвешенный, способный критично отозваться и о политике Варшавы в регионе, а не только о ее оппонентах. Признавая, что украинская идентичность состоялась во многом благодаря полякам и то, что «кресы» для поляков никогда не были родным домом, Бовуа вместе с тем полагает, что идея триединой России (Великороссия – Малороссия – Белоруссия) прочно въелась в ментальность русских (великороссов). А это, по его мнению, не предполагает такой быстрый отказ от нее, как в Польше от претензий на «кресы». Гедройц говорил, что только взаимный отказ Польши и России от Украины и Белоруссии приведет к нормализации отношений в Восточной Европе, а Бовуа – последователь идей Гедройца.
Эта теория как образчик польской геополитической мысли только на первый взгляд кажется сбалансированной и лишенной перекосов. Во-первых, субъектность Минска и Киева Москвою признана на самом высоком уровне.
Ежи Гедройц много думал над «Новой Польшей» и Украиной
Во-вторых, отказ от «кресов» для Польши – это отказ от чужого, не своего, то есть от Украины и Белоруссии. При этом отказ от территориальных претензий не подразумевает отказ от взгляда на эти земли как одного из средоточий польской культуры. В народной памяти поляков «кресы» так и останутся польскими, если не по букве, то по духу.
В-третьих, призывы к России отказаться от Киева и Минска не совсем понятны. Что имеется в виду? Территориально Москва на них и не претендует. Если же эти призывы означают отказ от идеи Русского мира, то польское предложение нельзя считать сбалансированным. Повторюсь, Польша «отдает» захваченное, не свое. На объединение с Москвой Украина и Белоруссия пошли добровольно как раз под давлением польского гнета (казни православных «схизматиков», преследования шляхтой западнорусского крестьянства и т.п.).
В-четвертых, идея Русского мира, на которую упирают польские историки и писатели, подразумевает, прежде всего, духовное, а не территориальное единение. Если поляки оставляют за собой право видеть в «кресах» колыбель польской культуры, почему сторонникам Русского мира нельзя видеть колыбель русской культуры в Киеве – матери городов русских, где появились первые письменные памятники общерусского значения?
В-пятых, польские СМИ подвергают критике идею триединой Великой России, но благостно воспринимают концепцию Речи Посполитой Четырех Народов, предложенную польским этнографом Ярославом Лещинским (поляки + литовцы + украинцы + белорусы), и так называемой Новой Речи Посполитой (Польша + Украина + Белоруссия + Литва + Латвия).
Западная Русь – это смешение народов…
В-шестых, поляки, отказавшись от «кресов», все равно останутся поляками. Они сохраняют память о «кресах» в народных легендах и в официальной историографии, у них есть знаковые культурно-просветительские центры, где зародилась и откуда пошла польскость, и вне «кресов» – это столица древнепольского государства Гнезно, теперешняя столица Варшава и бывший столицей после Гнезно Краков. Но для украинцев, белорусов и русских отказ от духовно-исторического единения равносилен забвению собственной истории, в которой консолидирующая роль Киева, Минска, Москвы, Санкт-Петербурга одинаково значимы и неразделимы.
Это было бы равносильно требованию к полякам отказаться от древнего Гнезно и Кракова, то есть от исторических родников польскости. На «кресы» поляки пришли не в виде разрозненных племен без четкой национальной идентификации. К тому времени они уже были носителями польскости, и история Западной Руси – это история непростых взаимоотношений завезенной польскости с исконной русскостью. В истории Руси зачинателем русскости принято считать древний Киев, и отказ от акцентирования внимания на этом историческом факте означает духовное «усечение» русских корней, путь к самоуничтожению...
Владислав ГУЛЕВИЧ, «Одна Родина»
