ПРАВОСЛАВИЕ КАК КЛЮЧЕВОЙ КРИТЕРИЙ НАЦИОНАЛЬНОЙ ИДЕНТИФИКАТУРЫ
С утверждением, что русские как народ утратили историческую перспективу и пребывают в состоянии упадка, в первую голову духовного и нравственного, нынче вряд ли кто-то станет спорить. Вместе с нами кризис переживает и Россия. Кризис, без сомнения, самый глубокий в своей тысячелетней истории, угрожающий самому её существованию, не только как государственно-политического образования, что было бы ещё полбеды, но именно как самобытной цивилизации. Задача излечить болезни русского духа не может быть понята и решена лишь как текущая и злободневная, но заставляет нас обращаться к истокам и смыслам национального бытия, вновь и вновь пристально всматриваться в вековой лик России, искажённый гримасой новых нечеловеческих страданий. В повестку дня с особой остротой встаёт вопрос о содержании национальной Русской идеи. Или, лучше сказать, русского призвания, которое для нас есть одновременно и призвание России.
Здесь нет желания комментировать оккупировавших телеканалы глумливых «эрудитов», завсегдатаев бесконечных ток-шоу, объявляющих Русской идеей то водку и пьяный разгул, то огуречный рассол и утреннее похмелье, то вовсе утверждающих надуманность самого понятия «национальная идея» и бессмысленность её исканий. Понятно, возрождение русского национального самосознания - смертельная опасность равно для распухшего на нынешней смуте компрадорского капитала, нерусского по преимуществу, его ставленников во власти и самих упомянутых эрудитов, клюющих с его вороватой руки. Два слова скажем по поводу стремления нынешних насельников Кремля свести национальную идею к банальной конкурентоспособности на мировых товарных рынках, удвоению ВВП и т.п.
Нового в этом ничего, конечно, нет. Экономический материализм и утилитаризм претендуют на статус общекультурной доктрины уже с начала 19-го века. Одним из наиболее ярких выразителей экономического материализма или, проще, экономизма, который низводит человека до положения хозяйствующего субъекта, а страну до положения хозяйственной системы, в 19-м веке был ни кто иной, как К. Маркс. А сегодня инициативу в части пропаганды экономизма у коммунистов отобрали неолибералы. Что касается утилитаризма, его возникновение связано с именем Иеремии Бентама. Счастье людей здесь понимается как получение удовольствий. То, что приближает удовольствия, считается полезным, при этом полезность объявляется единственным критерием нравственности. Функции же государства сводятся к удовлетворению частных интересов граждан. Нынче, впрочем, чаще используется термин «прагматизм», возникший в связи с перенесением утилитарного принципа пользы в гносеологию - теорию познания. Что удовлетворяет сиюминутный частный интерес, причём, понятый вполне субъективно - то и полезно, а что полезно, то и истинно. Тут уже недалеко и до современного неопрагматизма, соединяющего классический прагматизм с неопозитивизмом, для которого добро и зло уже не существуют вовсе, поскольку пощупать их нельзя, а, значит, они - всего лишь выдумка людей.
Вот этот-то покрывшийся вековой плесенью дешёвенький идеологический продукт - узкий буржуазный мещанский практицизм, зло высмеянный ещё Герценом, нынешние анонимные кремлёвские идеологи и пытаются всучить нам в качестве национальной идеи. Ленясь даже завернуть его в новую блестящую обёртку хотя бы того же неопрагматизма, как этого требуют правила современного брэндирования. Новой российской элите кажется, что здесь секрет сытости и видимого благополучия Запада, на который эта элита желает равняться. Но уместные в повседневной хозяйственной и политической практике прагматизм и утилитаризм оказываются губительными, когда речь заходит о проблемах культуры, морали, глубинном историческом выборе.
Впрочем, эффективность прагматизма, не афишируемой обратной стороной которого является имморализм, и в российской политике с экономикой остаётся под большим вопросом. Во всяком случае, либеральные политические и хозяйственные реформы проводятся у нас, среди прочего, и под лозунгом прагматизма: экономика превыше идеологии и т.п. Результат известен. Россия на рубеже 80-х-90-х годов влезла в ушко священной для Запада коровы либеральной демократии и открытого рынка великой державой с сильным государством, обширной территорией, развитой инфраструктурой и промышленностью, мощной армией, одной из лучших в мире наукой, относительно сплочённым обществом, трудолюбивым и оптимистично настроенным народом. А вылезла через считанные годы банановой республикой без дееспособного государства со сжавшимися границами, без десятков миллионов русских людей, оставшихся за пределами этих границ, без боеспособной армии, без науки, с деморализованным униженным населением, расколотым по всем направлениям обществом, с циничным, обуреваемым жаждой обогащении активным слоем, никчёмной и импотентной, оторванной, точнее отгородившейся от народа элитой.
Невероятное превращение. Невиданное в истории. А весь секрет в магическом заклинании, которое не уставали произносить многочисленные «маги» и «чародеи» на Западе - специалисты в области идеологической войны, и которое старательно повторяли их живые трансляторы из среды либеральной интеллигенции внутри России. В этом заклинании, наряду с гипнотическими вербальными формами: свобода, демократия, рынок, реформы, инвестиции, интеграция в мировое сообщество, права человека, общечеловеческие ценности, вводившими население России в своеобразный безмысленный транс, использовались и слова: прагматизм, конкуренция, эффективный собственник и т.п.
Для русского человека понятно, что наша национальная идея и национальное призвание не утилитарны, но вытекают из самых сокровенных глубин народной души, народного духа и народной совести. Они рождаются вместе с народом, наполняя смыслом его земное бытие и определяя его исторические судьбы. Собственно, народ даже и не выбирает свою национальную идею, но принимает таковую при рождении из «рук» Создателя, во исполнение Его замысла. Какое отношение имеют к этому норма прибыли, рентабельность и прочие «бухгалтерские» категории? Таковые могут рассматриваться как средство для достижения практических целей и решения текущих задач. Но и тут прежде нужно сформулировать сами цели, а уж потом было бы логично искать под них адекватные средства. У кремлёвских же идеологов видим тот самый порок, который присущ западному капитализму с самого начала промышленной революции, когда средства и цели перепутаны, люди и народы становятся средством для капитала, а рентабельность и прибыль самоцелью. Тут и благосостояние населения есть не более чем эпифеномен последних.
Кстати, российские политики, равно власть и оппозиция, наперебой талдычат о «росте благосостояния народа» как о главной цели своих политических бдений и хлопот. Похвальная забота. Будем надеяться, что эти слова искренни, по крайней мере, в устах левой оппозиции, потому что в устах власти, позиционирующей себя как центристскую, и «правых» либералов, ещё вчера бдевших у кормила государственного ковчега, лицемерие этих слов и их цинизм очевидны. Россия за годы либеральной революции скатилась по среднедушевому уровню доходов в конец 6-го десятка стран. По этому, хотя и не главному, но важнейшему интегральному показателю качества политической и экономической элиты мы соседим с такими странами как африканская Ливия и Тринидад и Тобаго. Но не будем забывать, что и коммунисты с начала 70-х не уставали твердить подобного рода речёвки, порой, слово в слово. Причём, сомневаться в их благонамеренности не приходится - сам по себе этот лозунг вполне социалистический. Однако это не спасло от краха ни их самих, ни Россию. И тому есть глубинные причины - всё та же подмена целей средствами. Даже, если бы нынешние демократы - стабилизаторы во власти и сумели построить процветающее общество потребления, как это худо-бедно удалось коммунистам к началу 80-х годов, для тысячелетней русской России это означало бы конец её исторического бытия как осмысленного культурно-исторического проекта, поскольку потребление никогда не было смыслом в этом проекте.
Демреформаторы вознамерились добиваться эффективности и конкурентоспособности страны путём вселения в русское тело нерусского духа. Протестантского духа стяжательства и наживы. Однако безбедная жизнь - лишь необходимое условие, а цели хозяйственной деятельности, равно и всего культурного и социального строительства для нас, русских, не могут лежать в сфере «зоологических» потребностей. А ведь бездумно набросившись после семидесятилетнего коммунистического постничества на ядовитые яства западной буржуазной кухни, разве не уподобляемся мы спутникам Одиссея из известного античного мифа, которых злая волшебница превратила в свиней? Насытив чрево, лежать в нагретой солнцем тёплой луже и довольно хрюкать, будь эта лужа хотя бы в самом прекрасном саду Цецеры, стоило ли для этого родиться на свет в человеческом звании? Даже язычник Одиссей не пожелал подобной доли своим товарищам. Тем более стоило ли для этого родиться в святой русской земле, чей народ тысячу лет назад надел на себя крест с распятым Богом, который и доныне в минуты раскаяния жжёт его многогрешное тело нестерпимым огнём, называемым совестью?
Преображение мира на основе христианского идеала, цветение подлинной национальной культуры, самораскрытие творческих потенций народа, в целом, и каждой личности его составляющей в отдельности, их телесная и духовная крепость- залог способности противостоять злу в мире и искушениям собственной несовершенной природы, вот, в самом общем смысле наши русские земные цели. Они определены главным христианским заданием - спасением души для вечной жизни. Ведь человек есть образ и подобие Творца, следовательно, актуализация в созидательном творчестве его сущности, каковой и является душа человеческая, есть прямой путь к спасению. Причём, нужно учитывать, что душа русского народа нуждается и способна раскрыться во всём богатстве своих творческих возможностей именно в ходе осуществления Большого общечеловеческого проекта, имеющего духовное измерение. Да и земное счастья русские, как известно, никогда не находили в стяжании лишь материальных благ, понимая в глубине души, что подобное «счастье» обманчиво.
Русская идея и русское призвание, очевидно, имеют сакральную глубину, сакральный смысл и соответствующий временной масштаб - вечность. Только такого рода задание может оправдывать существование тысячелетней русской цивилизации. Потерять идею, изменить своему призванию означает для народа потерять душу. Следовательно, погибнуть, прекратить своё историческое бытиё. Не кто виноват и что делать, а зачем жить? Вот подлинно извечный человеческий вопрос, который перед русскими всегда вставал с особой остротой. Вопрос о смысле бытия. И, если преследуемые властью интересы и практические цели не подчинены, в конечном итоге, национальному призванию, тем более идут в разрез с ним, а такое случается, чему мы не раз были свидетелями в 20-м веке, то подобные интересы и цели должны быть признаны ложными. Тогда это интересы не народа и не страны, но лишь отдельных лиц, групп, кланов, которые пытаются выдать собственную корысть за общественное благо.
Понятно, что национальная идея и национальное призвание не могут меняться как перчатки, по конъюнктурным соображениям. Но и не являются императивом, заключённым на все времена в сухую и застывшую формулу, если таковая содержит понятия, имеющие преходящую ценность. Так, знаменитое уваровское «православие, самодержавие, народность» не выдержало испытания временем, поскольку второй член этой, казалось бы, безупречной триады - самодержавие, его содержательное наполнение в начале 19-го века всё же отражало реалии этой конкретной эпохи русской истории.
Постичь глубинное существо национальной идеи со всею ясностью может помочь глубокий ум, облагороженный высокой культурой мышления, знанием теологии, философии, истории. Но ещё вернее узреть её духовным зрением, почувствовать чутким в вопросах духа сердцем. В любом случае для русского культурного класса, равно и для русского народа, глубинное содержание национальной идеи и национального призвания никогда не было тёмной неизъяснимой тайной. В 20-м веке различные силы, боявшиеся просветления народного самосознания, постарались напустить здесь идеологического тумана. В итоге Русская идея и отображённый в ней иконописный лик русской души, подобно фреске гениального мастера, оказалась скрытыми под толстым слоем поздних росписей. Чтобы рассмотреть их, приходится соскребать наслоения грубой штукатурки, которые, хотя и трескаются, не выдерживая суда истории, но отваливаются с трудом. Вроде монархического абсолютизма, конституализма, парламентаризма, коммунизма, и теперешних - вхождения в мировое сообщество и мировой рынок, западного толка буржуазной демократии и так называемых «общечеловеческих ценностей», за которыми, едва прикрытые, маячат всё те же корыстные интересы западных олигархий.
Нынче многочисленные «эксперты» вновь охотно мудрствуют на эту тему. Какого вздора только не наслушаешься. Однако Русскую идею в сфере духа, а в данном контексте «идея» - синоним «идеала», можно выразить всего двумя словами: православное христианство, а своё призвание русские в протяжении веков видели в удержании такового не только в качестве личного и общенародного духовного идеала, но и этнокультурной доминанты. Сами русская церковь и русское царство были призваны охранять данный духовный идеал, все прочие их задачи - социальные, культурные, политические оформлялись в дополнение к этой главной и ключевой. Хранение истины Христовой посредством церкви и царства - в этом и есть единственный и подлинный смысл формулы: «Россия - Третий Рим». А наша национальная идея здесь выступает именно как идея национально-религиозная. Искать её нет нужды. В каждую конкретную историческую эпоху искать мы можем лишь пути её воплощения, раскрытия, выражения, актуализации, то есть способы достижения, точнее приближения к идеалу. Потому-то и ненавидит русофобия всех мастей русскую Церковь и русское царство - державу, что в них опора русскости, а в русскости - православие - завершённое соборное христианство, суть которого: противостоять небытию, обнажая антиномию Добра и зла, и преодолевая последнее, находить божественную гармонию мироздания.
Собственно, тезис о тождестве Русской идеи и православного христианства не нов, скорее, даже для многих это трюизм. Но мы здесь хотели бы дать ему развёрнутое пояснение.
Понятно, что православие не исчерпывает идентификатуру русского человека, есть православные греки, болгары, сербы, румыны, македонцы, грузины, армяне. Но значение данного фактора, безусловно, определяющее. Православное христианство в его святоотеческой интерпретации является сердцевиной русскости и краеугольным камнем Русской идеи. Именно из православия вытекают и неизбывное русское стремление к справедливости и правде, и русское нестяжательство и пренебрежение ко всему профанному, и русская совестливость, и русское милосердие и добросердечность, и русское терпенье, и русское уважительное благожелательство к иным народам и верам, всё, что привычно ассоциируется с русским психологическим архетипом или, проще говоря, корневым русским характером. Не случайно при переписях в Российской империи, указывая национальную принадлежность, вместо «русский» писали «православный», до 17-го года слова православный и русский были синонимами.
Здесь также сразу нужно оговориться, что Русская идея с сердечником из православия это не идея российская. Идея или идеал - атрибут именно народа или, по латыни, нации - особого рода популяционного организма - общности связанной не только политическими интересами, но единством происхождения, обладающей коллективным самосознанием, а, главное, коллективной душой и коллективной совестью, а также и коллективной судьбой на протяжении всего периода своего существования. Граждане же России, или россияне, - это политическая или, иначе, гражданская общность, которая состоит из многих наций или, по-русски, народов. По сравнению с национальной политическая общность - общность низшего ранга с более низкой степенью внутренней интегрированности. Она никак не может иметь общей идеи-идеала, поскольку подлинный идеал всегда носит, как уже замечено, именно религиозный характер, трактует глубинные смыслы бытия, при этом ему атрибутивно присуще свойство исключительности. К примеру, православные, мусульмане, буддисты, составляющие политическую и гражданскую общность, никак не могут иметь общей коллективной души, единый для всех сакральный идеал. У политической общности могут быть лишь интересы, общие задачи и цели, притом вполне земного профанного характера, на определённом, иногда весьма длительном отрезке времени даже общие исторические судьбы. Так, для всех россиян общей ценностью является государство, а общей целью - поддержание его суверенности, укрепление его позиций и авторитета на международной арене, творческое развитие его институций - экономика, право, и т.д., поскольку лишь в рамках суверенного государства народы России в протяжении веков сохраняют свою этнокультурную самобытность и свою традиционную духовность. Политическая общность не равна и гумилевскому суперэтносу. Суперэтнос образуют этносы, возникающие в крупной ландшафтной зоне в определённый период времени, и он проявляет себя в истории как мозаичная культурно-цивилизационная целостность. Но народы, входящие в суперэтнос, отнюдь не обязательно образуют и единую политическую общность. Они могут создавать свои отдельные государства. Политическая же общность складывается именно в рамках государства как в современной России или союза государств, как, скажем, в Европе.
Словосочетание «российский народ» или «российская нация» (нация - латинский перевод слова народ) имеет право быть лишь как некое риторическое допущение. Хотя и здесь ухо нужно держать востро. Во-первых, не редко у использующих это сочетание имеется подспудный, а то и прямой умысел на подавление русских как государствообразующей нации. К примеру, в конституции РФ, со страниц которой скапывает кровь сотен убиенных русских людей, защитников Белого Дома, вовсе отсутствует такое понятие как русский народ. Составляя три четверти населения страны, русские как народ лишены правосубъектности, не возможно апеллировать к Основному закону при необходимости защитить русские национальные интересы. Во-вторых, есть сила, мы называем её этнохимерной этнофобией и скажем о ней ниже, которая заинтересована в искажении содержания понятия нации в виду неприятия данного феномена как такового, и в подмене народа населением.
Не случайно термин «нация» начали использовать в англосаксонском обществоведении для обозначения политических общностей одновременно с первыми попытками сформулировать мондиалистские принципы устройства мира без наций и без религий. Подспудный смысл такой подмены в том, что политическая общность менее устойчива, чем национальная, ею проще управлять, её коллективным сознанием проще манипулировать, осознание своих интересов у неё выражено слабее, наконец, она легко рассыпается на механическую сумму индивидов и конкурирующих меж собой групп, а мондиалистский, или иначе, глобалистский проект, как раз и пытается представить субъектом исторического бытия не народы, но отдельные персоны. Тут имеет место старый как мир принцип: разделяй и властвуй. Ведь манипулировать сознанием отдельных персон и групп, навязывать им правила игры, выработанные в своих интересах космополитичной этнофобией, продвигающей мондиалистский проект, гораздо проще, чем нациям, которые суть устойчивые, органически сложившиеся целостности, имеющие механизмы исторической преемственности, обладающие собственными интересами, собственной волей и собственными смыслами. Именно нации - народы, то есть коллективные личности, но отнюдь не индивиды способны вырабатывать систему духовных и культурных ценностей, религиозно-философские основы бытия, придавать им символические формы и сохранять в протяжении длительных периодов времени, передавая из поколения в поколение, что и называется национальной традицией.
Говоря о православии как ключевом критерии национальной идентификатуры русских, мы имеем в виду зримые поведенческие и ментальные стереотипы. Но таковые оформились и закрепились в течение веков не на пустом месте. В их основе лежат невидимые особенности мирочувствования русских людей. Эти особенности, в свою очередь, тесно связаны с генетикой. Конечно, утверждать, что национальность определяется непосредственно «кровью» было бы не верно. К примеру, миллионы потомков русских вынужденных эмигрантов начала века уже во втором поколении становились французами или американцами, забывали язык своих русских предков, интегрировались в общество, в котором жили, усваивали его культурные нормы и об их русских корнях напоминают разве что их фамилии. А, скажем, немцы, с петровских времён во множестве селившиеся в России, принимали православие, и в большинстве своём благополучно становились русскими, усваивая русские этнокультурные стереотипы. Именно оригинальными для каждого народа поведенческими стереотипами, формирующимися с самого раннего детства и заложенными в подсознании, непосредственно и определяется национальность. Но сами эти стереотипы вырабатываются большой группой людей, связанных общностью происхождения, по латыни нацией, по-гречески этносом или, по-русски, народом, в процессе его адаптации к кормящему ландшафту, и наиболее выпукло проявляются в характере межперсональных связей.
В этих стереотипах, как уже замечено, отражаются особенности мирочувствования членов группы. Вовсе не каприз святого равноапостольного Киевского князя и даже не практические политические интересы предопределили выбор нашими предками тысячу лет назад среди прочих религий именно православия, но комплиментарность такового душе живших в Поднепровье и на берегах Ладоги славян. Православное христианство легло на эту душу, тесно связанную с этнородовым генотипом, было интерпретировано ею особым образом, и тогда возник русский народ. Так что слова русский и православный синонимичны, прежде всего, в определении мирочувствования. В этой связи чужой по крови субъект может войти в русский народ, стать русским только тогда, когда ритмы и тоны его души, его мирочувствование созвучно и отзывчиво русскому православию. Здесь, кстати, яркий пример - российские монархи из рода Романовых. Обильная немецкая «кровь» не помешала им быть русскими православными людьми. Другой характерный пример - масштабная метисация и слияние с русскими, начиная с 15-го и даже с 14-го века, целых племён степняков, татар, как их в ту пору называли, тюрок по изначальному этническому происхождению.
В новейший период внутренняя русофобия в своём маниакальном стремлении разрушить основы русского мира и русского национального самосознания пытается чем угодно подменить этот ключевой критерий русскости. Однако он по-прежнему является определяющим при национальной идентификации русских. Не «государственный патриотизм», не язык и даже не сочинительство на нём, тем более не гражданство, которое торговцы парниковыми овощами и поддельной «водкой» нынче легко приобретают за мзду у продажных чиновников, но именно глубинная православность в купе с внерациональным ощущением причастия природе родной земли и отечественной истории определяют сам душевный строй и глубинные пласты духовности русского человека.
Это, впрочем, отнюдь не означает, что русским является лишь глубоко религиозный и воцерковленный человек. К сожалению, такое нынче редкость. И дело не только в семидесятилетнем официальном атеизме. Есть более глубокая причина - естественная секуляризация сознания и, как следствие, секуляризация культуры, в целом. Об этом мы подробно говорим в трактате «Культурогенез и законы реальной истории» и в книге «Этногенез и мозг». Но русский тот, кто ассоциирует себя с русской народностью, русской историей и традиционной русской культурой. Подлинная же русская культура, в свою очередь, является именно выражением народной веры, то есть православно-христианского идеала, а русская история в своей глубинной сути есть ни что иное, как история стяжания и отступления, забвения и воскрешения, защиты и предательства такового идеала.
Через культуру и историю даже тот русский, который никогда не заходил в церковь, приобщён к православному духовному идеалу, на котором возникла и стоит Россия. Другими словами, в силу вполне объяснимого и простительного после семидесятилетнего приказного атеизма и религиозного бескультурья человек может и не знать слова молитвы или смысла христосования на Пасху, но если православные храм и древнюю икону он ощущает хотя бы своим культурным национальным достоянием, если он горд русской историей, сопереживает творившим её поколениям, воспринимает своими национальными героями Дмитрия Донского и Александра Невского, сражавшимся под хоругвями с изображением Спаса за Святую Русь, Суворова и Кутузова, прославивших русское имя в эпоху империи, гордится именами и свершениями русских первопроходцев и изобретателей, учёных и архитекторов, поэтов и космонавтов, он русский. И только тогда он русский.
